Текст книги "Золотая рыбка. Часть 1"
Автор книги: Вэвиан Фэйбл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
– И тем не менее тебе удалось многое узнать.
Я поворачиваюсь к телефону. В больнице без перемен.
Затем меня вызывает Шеф.
– Слышали новость? – встречает он меня вопросом.
– Какую?
– На сей раз вы схватили того, кого надо. Правда, Беллок основательно его отделал.
– Типичный маньяк, суд наверняка оправдает его как невменяемого, и он примется за старые забавы.
– Нет, не примется. Он умер.
С круглыми глазами, я молча вскакиваю с места и лечу обратно. Хватаю Фабио за плечи, разворачиваю лицом к себе и разражаюсь отчаянной тирадой:
– Слыхал, какие бывают герои? Разок-другой махнул кулаком – и спровадил гада на тот свет. К оружию такие ребята не прибегают, оно им без надобности, но и ты не вздумай наставить на них пистолет: один взгляд – и пушку твою заклинило. Выстрелом разнесет ствол, будешь весь по уши в копоти.
Я могла бы продолжать до бесконечности, горечь душила меня. Вот так же и с Мартином расправились голыми руками, парень до сих пор валяется без сознания, и врачи не знают, удастся ли сохранить ему жизнь.
Однако продолжить мне не дают.
Дональд отрывается от пишущей машинки и негромко, в свойственной ему деликатной манере произносит:
– Если не ошибаюсь, ты ведь свободна в конце недели? Поехали с нами на Озерный берег, тебе не мешает проветриться.
– С удовольствием. Но я еще не кончила свою лекцию о суперменах. Они всегда казались идеалом моему брату Мартину, эти ловкие и неуязвимые обладатели смертоносных кулаков и немигающего убийственного взгляда. И вот вам результат: он сам стал жертвой суперменов.
Хмурый откладывает в сторону досье, в изучение которого был погружен. На меня он не смотрит, адресуя свою сентенцию Фабио.
– Стоит увидеть Денизу впервые, невольно думаешь: «Да, брат, вот это женщина, экстракласс!» Но когда впервые услышишь ее, так и подмывает прямиком бежать в ближайшее страховое агентство. Тот редкий случай, когда хочется застраховать жизнь от стихийных бедствий.
Не успеваю я раскрыть рот, чтобы дать ему достойную отповедь, как в дверях появляется Шеф. Пригладив свою катастрофически редеющую шевелюру, он начальственным тоном обращается ко мне:
– Я не привык обрывать свою речь на полуслове. Поэтому извольте дослушать. Бандит мертв, и я хотел рассказать, каким образом он погиб, поскольку вы способны оценить подобные истории. Словом, его привезли в больницу. Когда санитары вытаскивали носилки из «скорой помощи», один из них споткнулся на пандусе и раненый кувырком полетел на бетон. Его подобрали, он все еще был жив. Когда его стали поднимать в лифте, отключился ток. Через несколько минут неполадки устранили, но тем временем бандит очухался, сполз с каталки и спрятался под нею. Понятное дело, впотьмах этого никто не заметил. Дали свет, лифт поехал на нужный этаж, санитары были увлечены разговором. Распахнулась дверь, каталку стали вывозить из лифта, и тут санитар, выходивший последним, споткнулся об ноги спрятавшегося бандита и обнаружил, что умирающего под одеялом нет. А «умирающий» выскользнул в коридор – и на лестницу. С воплем бросился через перила. Жуть, да и только!
Я смотрю на Хмурого. Он преспокойно выдерживает мой взгляд, а в уголках губ затаилась легкая усмешка.
– Эксперты изучили пугач? – спрашиваю я Шефа.
– Конечно. Должен признаться, превосходное оружие. Беллок в подробностях пересказал, как все было. Вы отлично справились с заданием, теперь у нас одной заботой меньше. Беллок считает, что вы вполне способны в одиночку проводить подобные операции, в подстраховке не нуждаетесь, поскольку в состоянии сами постоять за себя.
– Полностью согласна, – угрюмо буркаю я, глядя на Даниэля.
– Рад, что ваши мнения совпадают, – удовлетворенно кивает Шеф. – Значит, вам нетрудно будет сработаться. А поскольку Беллок старший по званию, вы поступаете под его начало.
С этими словами он поворачивается и уходит. Я смотрю ему вслед. Господи, до чего безобразная плешь, да еще эта походка вразвалочку!
Раздается гнусный смешок. Хихикает тихий, кроткий Дональд, мой любимец. Пытаюсь сразить его взглядом, но какое там! Булавочными уколами Дональда не проймешь. Наконец он заговаривает – естественно, на другую тему:
– Прихватишь с собой Круза?
– Кого? Куда?
– Господина Гварда. Своего возлюбленного. К нам на уик-энд.
– Нет, не прихвачу. А сейчас мне пора в больницу. Не возражаешь, Хмурый?
Даниэль молча смотрит на меня. Я погружаюсь взглядом в его темные глаза, и меня пронзает внезапная мысль. Не поверни мы тогда ночью к моему дому, и Мартина не было бы в живых, скончался бы у двери, под своим «кавасаки»… Поистине этот человек непостижимым образом волнует меня. Я изобретаю всякие отговорки, лишь бы не задумываться над своими чувствами к Хмурому. Но все впустую.
Мама по-прежнему стоит у стеклянной перегородки. За эти несколько часов она состарилась на добрый десяток лет. Отец сидит в кресле для посетителей, он тоже выглядит почти стариком. Рядом Круз Гвард пытается развлечь отца беседой, хотя тому явно не до разговоров. При моем появлении Круз поспешно вскакивает, чуть ли не прищелкнув каблуками. Святое небо, он и раньше так делал?! Придав лицу похоронное выражение, берет меня за руку, сочувственно похлопывает. «Святое небо!» – вновь мысленно восклицаю я.
Я подхожу ближе и замираю рядом с мамой. Бледное, без кровинки, лицо Мартина с полудня вроде бы приобрело более живой оттенок, да и кривая на мониторе, кажется, не так резко скачет. Сквозь стеклянную перегородку доносится равномерное гудение приборов.
Вот внушительная группа врачей, прошествовав по коридору, заходит в реанимационную. Минуты тянутся томительно долго. Изнутри доносятся невнятные мужские голоса. Мама замерла, прислонясь лбом к стеклу. Я не прикасаюсь к ней, не заговариваю, понимая, что ей не до меня.
Сейчас самое время прикинуть, какая степень вины за происшедшее ложится на меня. Делю, умножаю – результат удручающий. Кому не знакомо подобное состояние! Живет рядом человек, будь то муж, жена, кто-то из родителей или братьев, а мы ничего не знаем о нем, не уделяем ему внимания. Слушаем, но не слышим. Обращаемся с ним мило и дружелюбно, словно этим можно восполнить все недоданное: заботу, внимание, любовь. Осознаешь этот факт лишь в особых, критических ситуациях, иной раз вся жизнь пройдет, а ты так и не догадаешься заглянуть ближнему в душу.
Мартину двадцать лет, однако он, в сущности, еще ребенок, увлекающийся, легко ранимый. Стоит ему ко мне сунуться, и я всякий раз отделываюсь от него. Находчиво, не грубо, но – отделываюсь… Я намеренно формулирую эти самоупреки в настоящем времени.
Распахивается дверь палаты. Возглавляющий обход профессор оглядывается по сторонам, выбор его падает на мать. Он подходит к ней и заговаривает с успокаивающей улыбкой:
– Самое страшное позади, кризис миновал. Ваш сын вскоре придет в себя.
Я вижу, что маму одолевают десятки вопросов. Просияв, она шевелит губами, но вслух произносит одно-единственное слово:
– Благодарю.
Профессор, слегка поклонившись, удаляется, свита – за ним. Штора вновь отдернута. Мартин чуть поворачивает голову на подушке, глаза его закрыты.
Отец слышал весь разговор, но не двинулся с места. Круз подходит к нам, обнимает за плечи.
– Успокойтесь, все будет хорошо. Мартин выздоровеет.
Я отстраняюсь. Мать попросту не замечает его.
Подсаживаюсь к отцу. Он пристально смотрит на меня и негромко спрашивает:
– Тебе удалось выяснить, что случилось с Мартином?
– Пока ничего конкретного, одни предположения.
– Ты-то хоть по крайней мере способна постоять за себя?
Что тут ответишь?
– Не нравится мне твой вид, – продолжает отец.
– Последнее время спала урывками. Невелика беда, сегодня лягу пораньше.
– Шла бы ты домой. Какой смысл нам всем здесь сидеть? Как только Мартин будет в состоянии говорить, я тебе позвоню.
– Ладно, тогда я пойду.
Однако улизнуть незамеченной не удается. Круз мигом оказывается подле, театральным жестом обхватывает за плечи и, поскольку ростом его Бог не обделил, склоняется ко мне.
– Хотелось бы с тобой побыть.
– Я должна вернуться на службу.
– А когда будешь дома?
– Откуда мне знать!
– Вечерком загляну.
– У меня хронический недосып. С ног валюсь.
На губах его играет самодовольная ухмылка. Как я могла не замечать эти его раздражающие манеры? Похоже, только сейчас у меня открылись глаза.
– Вот тогда и поспишь, – заверяет меня Круз. Улыбка фальшивая, и тон какой-то пошлый. Пусть только посмеет подмигнуть или хотя бы сощурить глаза – заору дурным голосом. Видимо почувствовав мое настроение, он воздерживается от дальнейших проявлений панибратства.
Обратный путь я проделываю в состоянии, опасном как для моей собственной жизни, так и для жизни окружающих: я думаю. Кто испытал на себе, тот прекрасно знает, что вождение машины и мыслительный процесс – несовместимые виды деятельности. Последняя очень отвлекает от первой, поэтому ничего не стоит проскочить на красный свет или не заметить указатель одностороннего движения; спохватишься, когда навстречу тебе яростно ринутся десятки автомобилей. Сейчас, пока у меня длинная грива по плечи и вполне симпатичная наружность, встречные водители относятся ко мне, можно сказать, снисходительно, а вот годков этак через двадцать дешево не отделаешься. Если, конечно, до тех пор доживешь.
Въехав правыми колесами на тротуар, я избегаю столкновения с грузовиком и выскакиваю на главную магистраль. Занимаю свое место в ряду и стараюсь больше не нарушать правила. Поскольку самое страшное позади, мысли мои переключаются на Круза. Думать о нем не хочется, а потому машину я веду вполне пристойно. Впрочем, расслабляться нельзя ни на секунду: то и дело дорогу перебегают пешеходы-камикадзе. Мои старания никого не задавить пока что вполне успешны.
На службу я спешила напрасно: Хмурого на месте нет, отправился на тренировку. Мне не остается ничего другого, как последовать за своим новоиспеченным начальником. Я тороплюсь – надо ведь еще переодеться, – но успеваю вовремя, так что и от разминки тоже не увильнуть. Стайерская пробежка, прыжки «лягушкой», упражнения для брюшного пресса, и, когда все мои мышцы готовы вот-вот отказать, начинается собственно тренировка. Сачкануть удается редко, занятия эти по роду службы считаются обязательными. В конце концов, должны же мы уметь постоять за себя. Учитывая сей принцип, тренировки проводятся не «для галочки», а с полной нагрузкой.
Тренер не дает ни малейших поблажек, мы все взмыленные и измотанные, а он свеженький как огурчик и выжимает из нас последние соки. Правда, к чести его сказать, подчас он не только нас, но и себя загоняет до седьмого пота, а это вам не шутка, ведь за день через его «мясорубку» проходит четыре-пять групп.
Хмурый в спортзале не оправдывает своего прозвища, напротив, настроение у него отменное. Конечно, и ему приходится попотеть, однако эта чертова карусель каким-то непостижимым образом доставляет ему удовольствие. Обычно я тоже бываю не прочь поразмять мускулы, но сейчас предпочла бы отлежаться в постели. К тому моменту, когда мечта занять горизонтальное положение становится навязчивой идеей, тренировка заканчивается. Короткая серия расслабляющих упражнений, и можно нырять под душ.
Даниэль ждет меня в коридоре. И… улыбается!
Я изумленно смотрю на него – сегодня он дважды доставил мне приятный сюрприз: сначала чуть ли не целую речь выдал, а сейчас вот даже зубы скалит. Такое событие не оставишь без комментариев.
– Наркотиков, что ли, наглотался? Чудной ты сегодня… Прямо как все нормальные люди. Самому-то не странно?
– Скажи лучше, как там Мартин?
– Немного полегчало. Врач надеется, что скоро будет в состоянии говорить. Где мне найти тебя, если узнаю что-нибудь новенькое?
– Сегодня он вряд ли поможет нам размотать это дело, а завтра с утра я буду на работе. Какие у тебя планы?
– Буду как штык спозаранку, начальник!
Прежде чем расстаться, я успеваю заметить, что Даниэль побрился. Вот вам и третий сюрприз! Хмурый садится в машину и отбывает.
Дома я совершаю обход территории Мартина.
За уборку не стоит даже приниматься, иначе опять спать будет некогда. Чисто машинально я подбираю с пола раскиданную одежду и запихиваю в телефонную будку – самую настоящую, с застекленной дверцей; открываешь дверь – внутри вспыхивает свет. Приладив стеклянные полки, Мартин превратил телефонную будку в платяной шкаф. Оригинально, ничего не скажешь, вот только братец тщательно скрывает, каким образом ему удалось разжиться такой классной мебелью. Но я не очень-то допытываюсь, подозревая противоправный характер действий.
Заглянув на кухню, я как ошпаренная выскакиваю обратно: зрелище не для слабонервных даже с точки зрения человека, привыкшего к беспорядку. Ретируюсь к себе, в свой обжитой уголок, и заваливаюсь на боковую. Едва успеваю опустить голову на подушку, как тотчас проваливаюсь в крепкий сон. Ничто меня не тревожит: ни тебе телефонных звонков, ни звонков в дверь, тишина и покой; похоже, весь окружающий мир решил передвигаться на цыпочках. Господи, какое блаженство!
Однако иллюзии только для того и существуют, чтобы рассеиваться. Я забыла запереть входную дверь, а Круз отнесся к своему обещанию всерьез. Непонятно почему, но, когда, внезапно разбуженная, я выясняю, что Круз уже пристроился ко мне под бочок, я, точно катапультированная, вылетаю из постели с противоположной стороны. Судорожно шарю по стене, нащупывая выключатель, и раздраженно щурюсь от яркого света.
Круз садится в постели и тянет ко мне свои грабли.
– Я тебя напугал?
– Сущие пустяки. Подумаешь: со страху чуть удар не хватил и волосы встали дыбом! Если устал, располагайся со всеми удобствами. Я уже выспалась.
Круз с улыбкой качает головой, и я приглядываюсь к нему, словно впервые вижу. Интересный мужчина, можно сказать даже красивый, но что-то он меня последнее время раздражает.
– Иди сюда, – вкрадчиво мурлычет он.
– Отвези куда-нибудь поужинать! – внезапно осеняет меня спасительная мысль, и я хватаюсь за нее, как утопающий за соломинку.
– Прямо сейчас? – С губ Круза не сползает улыбочка.
Я прижимаю ладонь к желудку.
– Чем дольше будешь тянуть, тем дороже тебе обойдется. В данный момент я готова слопать половину перечисленного в меню, а что будет через час – страшно подумать!
– Ах ты моя бедняжка! – вздыхает он и выбирается из постели.
Поди догадайся, отчего меня бросает в дрожь, когда слышу из уст мужчины это сюсюкающее «моя бедняжка». Я спешно хватаю сигарету – еще одна гениальная идея.
Круз, собиравшийся было заключить меня в объятия, мигом сникает. Табачного дыма он не переносит. Несколько секунд подозрительно изучает меня, затем изрекает:
– С тобой творится неладное, Дениза. Вот уже месяц ты угрем вертишься, лишь бы ускользнуть от меня. Верно?
– Верно.
– Почему?
– Скажу, когда самой будет ясно.
– Нашла кого-то другого?
Я задумываюсь. Нашла, конечно… парочку сластолюбцев-сатиров, насильника «с ножичком», полуживого Мартина, – вот и все мои находки. В конце концов вместо ответа я пожимаю плечами.
– Не хочешь говорить?
– Просто не знаю, что сказать, – искренне признаюсь я.
Следует отметить, что Круз – к его чести – больше не настаивает на выяснении отношений, однако всю оставшуюся часть вечера упорно думает о чем-то своем; лицо замкнуто, брови насуплены, – словом, не лучший партнер для прожигания жизни.
Покончив с ужином, я поднимаю бокал под звуки какой-то слащавой мелодии.
– Что с тобой, Круз? Не управился в срок с очередным репортажем?
– Отчего же? Управился. – Круз залпом опрокидывает свой бокал. – Возможно, я вообще останусь без работы.
– Ты – краса и гордость пишущей братии?! Не вешай лапшу на уши!
– Ван Эрдман продает свою газету, а новый издатель вряд ли пожелает иметь со мной дело.
Круз Гвард поставляет материал для светской хроники и, справедливости ради отмечу, при этом не переступает границ хорошего тона. Он не из тех бульварных писак, что с лупой ползают по чужим простыням, выискивая грязь. Круз человек утонченный, порой даже чересчур. Раза два я сопровождала его на светские приемы, но на третий зареклась туда нос совать. Впрочем, Круз больше и не настаивал. Рауты, которые я осчастливила своим присутствием, навеки запечатлелись в памяти нескольких изысканных джентльменов. В то время как они каждым словом и жестом подтверждали свою принадлежность к сливкам общества, я из кожи вон лезла, стараясь доказать, что попала сюда из гущи народной. Сама-то я тогда повеселилась на славу. Если смех сквозь стиснутые зубы можно назвать большим весельем.
Круз приглашает меня танцевать. Обняв его за шею, я кладу голову ему на плечо, но не позволяю прижиматься слишком тесно. Случается иногда странное раздвоение сознания: находишься рядом с одним человеком, а представляешь себе на его месте совсем другого. Нечто подобное сейчас происходит и со мной. Пожалуй, эту прихоть фантазии не следует считать симптомом болезни. Я прикрываю глаза, и воображение уносит меня далеко-далеко… В такие моменты даже приторно-слащавое пиликанье ресторанного оркестра может показаться чарующей музыкой. Я чуть не вздрагиваю от неожиданности, когда Круз, прервав танец, резко останавливается.
– Извини, я себя неважно чувствую, – говорит он. – Едем домой.
– Предупреждала ведь тебя, чтобы не объедался устрицами. Вчера ночью в нашем участке были зарегистрированы четыре случая смертельного отравления. Все жертвы – мужчины. Оказалось, что шеф-повар вступил в преступный сговор с их женами и начинил моллюсков мышьяком.
– Тебе бы все дурачиться… После вздумаешь говорить всерьез, но уж никто не поверит. – Круз и раньше выглядел бледным, а сейчас лицо у него и вовсе посерело.
Что ж, повеселились, и хватит. Продолжу с того, на чем меня прервали. Буду отсыпаться! Чем не благодать?
– Ты слушаешь меня, Дениза? – спрашивает Круз на обратном пути.
Я вздрагиваю от неожиданности, поскольку, конечно же, не слушала. Отвлеклась. Засмотрелась в окно: вечерние улицы ярко освещены, люди спешат по каким-то делам, мимо проносятся машины… Круз между тем говорил что-то свое, но у меня такая черта: если речь собеседника не увлекает, я мигом отключаюсь, причем с такой сноровкой, что сама не успеваю уловить этот момент. Подобного рода отключка вовсе не сродни скудомыслию или органической неспособности сосредоточиться, хотя многие именно так и считают.
– Как твой желудок, получше? – пытаюсь я поддержать разговор.
– При чем тут желудок?! Голова у меня болела, а не желудок!
– Да-да, конечно, – поддакиваю я. – У людей творческого труда голова слабое место.
– Я пытался донести до твоего сознания любопытный слух. В редакции поговаривают, будто Ван Эрдман не по своей воле решил продать газету. Его вынуждают к этому.
– Читатели, что ли?
– Не притворяйся, будто выпила лишнего… Любош Хольден взял его за глотку.
Я не строю умную мину. Какой смысл прикидываться всезнайкой, если чего-то попросту не знаешь. А Круз, судя по всему, предполагает, будто упомянутое имя известно мне, как, скажем, Марлон Брандо.
– Кто он такой, этот Милош Хольден? – раздраженно срываюсь я.
– Любош Хольден, – поправляет меня Круз. – Естественный вопрос для человека известного уровня развития. Это газетный магнат. Недалек день, когда он приберет к рукам и газету твоего отца. Ладно, оставим эту тему, я вижу, тебе она не интересна. Мысли твои, похоже, витают далеко. Позволено будет узнать, какого он роста, какой размер обуви носит?
– Любош Хольден?
– Мой преемник.
– Не стоит это обсуждать. Лучше расскажи про газетного магната. Тебе удалось разбудить во мне любопытство.
Машина вылетает на эстакаду, и в памяти живо всплывают события предыдущего вечера: вот ведь оно, то самоеместо. В ноздри шибает вонь, какой я нанюхалась вчера во время схватки с бандитом. Я поднимаю боковое стекло, но напрасно: мерзкие воспоминания проникают внутрь машины вместе с ночным воздухом, вызывая у меня озноб.
Круз сбрасывает газ, машина ползет как черепаха.
– Дениза, ты забавляешься мною, как игрушкой. Посмотри мне в глаза!
– Хочешь, чтобы я вылезла и взгромоздилась на капот?
– Не мешало бы тебя выпороть! Что с тобой происходит?
Минует бог весть сколько времени, прежде чем мы съезжаем с проклятой эстакады. Круз ведет машину, будто новичок, выискивает кружные пути, словно твердо решил укатать меня до полусмерти, пока не вырвет признание в несуществующей тайне. Его назойливые расспросы в конце концов вынудили и меня задуматься: действительно, что же со мной в последнее время происходит? Чувствую, что во мне зреют какие-то перемены. О причинах лишь догадываюсь, направление же неясно и самой. С каждым днем меня все больше угнетает бессмысленность собственной работы. Сколько можно охотиться на маньяков, играть роль живой приманки, рискуя здоровьем и жизнью, не говоря уже о прочем? Зачем мне это? Истинно Великое Дело, о каком мечтает каждый сыщик, все еще маячит где-то в туманной дали, а я тем временем слоняюсь по ночным улицам, где чуть ли не за каждым углом подстерегают бандиты и насильники, и цепенею от мысли: неужели так будет продолжаться до скончания века?
В душе роятся сомнения и несколько иного рода, хотя работа и личная жизнь для меня почти неотделимы. До сих пор меня никогда не покидало чувство уверенности, но сейчас, как видно, пошла полоса страхов и сомнений, побороть которые я не в силах.
Эти невеселые мысли вихрем проносятся в голове, и я, запутавшись окончательно, срываю досаду на Крузе.
– Отвяжись, перестань меня мучить! Сама еще ничего не знаю!
– Ты, и вдруг ничего не знаешь?!
Вместо ответа я лезу в бардачок – вдруг завалялась сигарета! – но натыкаюсь на пистолет Круза. Брр, гадость! Словно ухватила горсть слизняков! Я с отвращением заталкиваю пистолет в глубь ящика.
– Кстати, о Ван Эрдмане… Я тут кое-что придумал, – вновь заговаривает Круз, осознав, что проникнуть в тайны женской души ему сегодня не удастся. В таких случаях он умело переводит разговор на нейтральные темы. – Пока тянется эта волынка с продажей газеты, я решил покопаться в прошлом Хольдена. Как известно, основы империи заложил старик Хольден. Он прибрал к рукам большинство газет, и лишь очень немногим удалось сохранить самостоятельность. После смерти старика дело перешло к его младшему сыну. Старший по-прежнему заправляет теневым бизнесом. Младший отпрыск несколько лет жил в свое удовольствие: предавался развлечениям, путешествовал по свету, женился, развелся, а теперь наконец занялся делом и, решив расширить границы газетной империи, насел на Ван Эрдмана. Пока что он действует легальными методами: уговаривает, делает выгодные предложения, сулит хорошие отступные. Но если эти средства не помогут, Любош натравит на Ван Эрдмана подручных своего братца, а уж тем известны аргументы, способные убедить покойника.
– Отчего бы Ван Эрдману не обратиться в полицию? – недоуменно спрашиваю я.
– А что он может предъявить, кроме своих подозрений? – насмешливо возражает Круз.
– По-моему, ты делишься информацией – кстати, от нее здорово попахивает клеветой – вовсе не потому, что полагаешь, будто я по привычке в одно ухо впущу, а в другое выпущу. – Я стараюсь, чтобы в моем тоне также звучала насмешка.
– Поверь, я говорил без всякой задней мысли. Так вот, мне удалось раскопать кое-что любопытное. Получится сенсационная статья.
– Сеющий буквы пожнет бурю, – язвительно вставляю я.
– Не бойся, не такой уж я герой, чтобы лезть на рожон! – смеется Круз.
– Нисколько не боюсь.
– С некоторых пор Любоша Хольдена осаждают угрозами похитить его пятилетнего сына.
– Вот как?
Помнится, Шеф ссылался на аналогичный случай, когда подбивал меня согласиться на роль воспитательницы. Неужели речь идет об одном и том же ребенке?
– Тут запутанная семейная история. Старший брат отбил у Любоша жену, и та ушла, отказавшись от прав на ребенка. Однако не исключено, что она каким-то образом причастна к этим анонимным звонкам и угрозам.
– Значит, займешься расследованием и доведешь его до победного конца? Или же разделишь участь Мартина. Третьего не дано.
– Отчего же? Количество вариантов бесконечно. К Йону Хольдену не подступишься, раздобыть какую-либо информацию о нем практически немыслимо. Но ходят слухи, будто бы отношения с братом у него хорошие, несмотря на любовный треугольник. А совсем недавно Любош вроде бы закрутил бурный роман.
– И ты намерен рыться в их грязном белье? Ничего не скажешь, твоя работенка тоже не для чистоплюев. Но если даже соберешь компромат, чего добьешься? Вряд ли это поможет Ван Эрдману спасти газету. Ага, догадалась: плевать на Ван Эрдмана, просто цепляешься за собственное место, верно?
– Обвиняешь меня в намерении заняться шантажом? – улыбается Круз.
– Можно и так выразиться.
– Конечно, у тебя есть основания презирать меня. В твоей системе ценностей подобные грехи преследуются законом.
– Это лишь одна сторона дела. Другая пострашнее, милый мой. Если Хольденам твоя активность придется не по нутру, торговаться они не станут. Найдут другой способ заткнуть тебе рот, и твое кресло в редакции вообще может оказаться вакантным.
– Не пойдут же они на необдуманные поступки!
– Если ты настолько в себе уверен, не стану разубеждать. В конце концов, ты взрослый человек, вырос уже из коротких штанишек, имеешь право голоса, так что волен совершать любую глупость, какую пожелаешь.
– Сама ты, конечно, глупостей не совершаешь! А играть роль приманки для бандитов, это, по-твоему, как называется? Я нахожу это отвратительным.
– Полностью согласна. Убедилась на личном опыте.
– Таскаться по злачным местам, выспрашивать, выпытывать, вынюхивать, чтобы отловить очередного маньяка, – вот она, твоя работа! – не унимается Круз. – Жизнь на алтарь отечества, острые ощущения гарантированы.
Я не спорю, Круз абсолютно прав. Нет горше дня, когда вдруг осознаешь: все, что прежде казалось важным, на самом деле пустышка. Но в этом крушении иллюзий терпит крах и сам Круз. Поэтому я помалкиваю.
Один за другим мы проскакиваем перекрестки, чередующиеся с монотонностью метронома. Небо заволокло тучами, луна полностью скрылась. Ветер безжалостно треплет кроны деревьев, раскачивает тусклые уличные фонари. Редкие прохожие, боязливо втянув голову в плечи, спешат по домам – типичное поведение для припозднившегося человека.
У следующего перекрестка из темноты внезапно возникает мощный черный мотоцикл. Фары слепят глаза, мотоцикл с грозным ревом устремляется нам навстречу, виляет в сторону перед самым капотом машины, взлетает на тротуар и, накренившись, заваливается на бок. Мне видно его заднее колесо, оно крутится как бешеное, почти вплотную к правому крылу нашего автомобиля. Лихач-мотоциклист лежит без движения, свет ближайшего уличного фонаря отражается от шлема.
Круз хватается за ручку дверцы, и тут от перекрестка к нам устремляются еще два мотоцикла.
– Не выходи из машины! – отчаянно кричу я.
Даже не захлопнув за собой дверцу, Круз бежит к распростертому на тротуаре парню. Двое других останавливают своих мустангов и тоже спешат к месту аварии.
Мною овладевает странная раздвоенность: я догадываюсь, что должно произойти нечто ужасное, и в то же время с хладнокровием стороннего наблюдателя зорко подмечаю каждую деталь. Изучающе разглядываю рокеров, стараясь запечатлеть в памяти особенности их внешнего облика. Один в комбинезоне из черной кожи мягкой выделки, у шлема щиток из плексигласа, на ногах сапоги со шнуровкой; у него стройная, гибкая фигура, и даже в манере двигаться угадывается что-то от змеи. Второй более массивного, чуть ли не грузного сложения, обут в тяжелые ботинки.
Круз возится с мотоциклом. Поднимает его, высвобождая придавленного машиной рокера, и застывает в нерешительности, не зная, что делать дальше. Стройный рокер в черном кожаном комбинезоне перенимает у него руль и отталкивает машину в сторону. Второй парень что-то кричит Крузу и делает молниеносное движение ногой. Единственный удар – и Круз с искаженным от боли лицом валится как подкошенный.
Третий мотоциклист – «жертва несчастного случая» – жив-здоров, вскакивает как ни в чем не бывало. Этот сразу же устремляется ко мне. Я шарю рукой в бардачке. Когда парень оказывается вровень с машиной и наклоняется к боковому стеклу, чтобы заглянуть внутрь, я ногой распахиваю дверцу. Шлем трещит от удара о дверцу, налетчик, потеряв равновесие, падает. Я мигом выскакиваю из машины, сжимая пистолет взмокшей рукой.
Бандит в тяжелых бутсах ногами обрабатывает Круза, тот лежит мертвее мертвого. Улучив удобный момент, я стреляю – раздается вопль: пуля попала бандиту в ногу. Второй налетчик начинает шевелиться у моих ног, я делаю шаг назад, держа его под прицелом. В следующую секунду раздается рев мотора: стройный рокер в кожаном комбинезоне решает, что пора смываться.
Субъект, что ближе ко мне, замирает, сидя на пятой точке. Свет фар проникает сквозь перерезанный трещиной плексиглас шлема, но мне видны лишь его глаза – настороженный взгляд зверя, угодившего в западню. Однако он и не помышляет о добровольной сдаче. Мускулы напряжены, тело изготовилось к атакующему броску.
Мне страшно. Я стреляю в асфальт, рядом с рукой, которой бандит опирается о мостовую. Грохот выстрела производит должный эффект: напуганный субчик пятится, отползая к своему мотоциклу. С молниеносной быстротой проносятся отчаянные мысли: тревога за Круза, страх за самое себя, желание не упустить добычу… Не так-то легко сделать выбор.
Наконец я принимаю решение и даю возможность «жертве катастрофы» добраться до мотоцикла, а сама не спускаю глаз с другого бандита, в тяжелых бутсах; тот пятится, прихрамывая, одновременно следя за каждым моим движением. Слышно, как в доме позади открывается, затем с шумом захлопывается окно; на противоположной стороне улицы прохожий опрометью бросается прочь, подальше от опасного места.
Едва только подранок хватается за руль мотоцикла, я, держа пистолет обеими руками, поднимаю его на уровень плеч.
– Стой! – кричу я и тотчас отскакиваю, поскольку бандит, оседлав стального коня, разворачивается и мчит прямиком на меня. Я увертываюсь, прячась за автомобиль, а мотоциклист, налетев на распахнутую дверцу, поневоле притормаживает и оказывается у меня под прицелом.
Его напарник – тот, что в тяжелых бутсах, – тоже не теряет времени даром. Подкравшись к машине, он с размаху бьет ногой по крылу, которое лишь чудом не отваливается напрочь. Должно быть, в мысок ботинка вделана стальная прокладка. Такую обувь обычно носят каменотесы; свались им на ногу каменная плита, они и не заметят. Так вот почему Круз мгновенно затих после первого же удара!
Одна пуля достается бандиту на мотоцикле, раздается приглушенный защитным забралом вскрик, на плече парня выступает кровь, и, бросив напарника на произвол судьбы, раненый бандит уносится прочь.