Текст книги "Игроки и жертвы (СИ)"
Автор книги: Весела Костадинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
13
Возвращение Кротова в четверг нарушило мою надежду на спокойный день, и утро началось с суеты. Я не ожидала его приезда и заранее не распечатала материалы к заседанию парламента, уверенная, что смогу следить за пленаркой из кабинета через онлайн-трансляцию. Но с его появлением привычный ритм дня быстро сменился на беготню по коридорам и быстрые правки в документах.
Вчерашнее заседание фракции не оставило меня в хорошем настроении. Я ушла одной из первых, избегая даже намека на возможный разговор с Кириллом. Всё, что я сделала, чтобы предотвратить назревавший скандал, было продиктовано исключительно заботой о Кротове и наших интересах. Благодарность Илоны и Лены, конечно, была приятной, но благодарности от Кирилла я не искала и не ждала. Наоборот, я предпочла бы избежать дальнейших пересечений, чтобы не возвращаться к этому ненужному разговору и не подпитывать его интерес ко мне, который казался мне чем-то раздражающим и ненужным.
Пробегая по длинному коридору до зала заседаний, я невольно поглядывала на время – оставалось совсем немного до начала.
Твою мать, шеф! Можно было хоть с вечера предупредить о возвращении? Хорошо хоть я не задержалась дома, а приехала на работу вовремя.
Влетая в зал, я почти врезалась в Лену, тоже бегущую с кипой документов. Она выглядела такой же взмыленной, как и я, и, мельком переглянувшись с ней, я заметила, что она несет последние бумаги Богданову. Мы обменялись быстрыми взглядами с Кириллом, но в этот момент меня мало волновало его присутствие. Я только ускорила шаг, стараясь без задержек пробраться к месту Кротова.
– Ух, – выдохнула я, наконец, добравшись и выкладывая перед ним бумаги. – Успела! Шеф, с вами мне вес не набрать!
– Предлагаешь мне вычитать из твоей зарплаты за услуги фитнеса? – съехидничал он, весело глядя на меня и листая бумаги.
– И добавлять за услуги психолога, бизнесс-тренера, юриста, экономиста и за вредность немного, – отозвалась я, смеясь.
Где-то позади меня пискнула подключаемая к проектору аппаратура, заставив невольно поморщиться – писк был неприятным.
– Неужели нельзя это сделать до? – поморщился и Кротов, быстро читая бумаги.
– Это Россия! – голосом Жириновского ответила я, – у нас особый путь – все всегда в последний момент!
– Как всегда….
Снова раздался писк сзади и громкий голос, пронесшийся на весь зал:
– Ты всегда так напряжена?
Сначала я даже не поняла в чем дело. Голос был знакомым, вызвал странные, смутные воспоминания. Привлек внимание людей в зале. Многие подняли головы, обернулись.
– Я….
Мне показалось у меня слуховые галлюцинации, ведь это произнесла я сама. Кротов поднял голову и удивленно посмотрел за мою спину, на большой экран на стене.
–Твое тело говорит одно, а разум упорно сопротивляется…
Это не было галлюцинацией, я узнала голос Кирилла, узнала его интонации, вспомнила где и когда он говорил так со мной. Медленно, очень медленно обернулась к проектору на стене, гладя на фильм, идущий на нем.
Сцена на экране была не двусмысленной, и зал, погружённый в тишину, задержал дыхание, постепенно впитывая смысл происходящего. На меня смотрели многочисленные удивлённые, шокированные и даже смущённые лица. Кротов уставился на экран, потом на меня – его глаза выражали смесь недоумения и подозрения.
Я чувствовала, как по телу пробегает леденящий холод. В голове крутились тысячи мыслей, но ни одна из них не могла сформироваться в разумный план действий. Ноги словно приросли к полу, не позволяя сделать ни шага.
-Зачем… ты это делаешь?
-Потому что хочу. Хочу насладиться своей сделкой, Агата.
Я видела как он обнимает меня, как целует, почти теряя над собой контроль – со стороны это было отчетливо видно.
– Я хочу все, что обещано мне. И, возможно, еще немного больше.
Мне хотелось закричать. Ущипнуть себя, убеждаясь, что все это всего лишь страшный, ненормальный сон, но судя по реакции находящихся в зале людей – сном это не было.
От происходящего комната начала кружиться перед глазами, и я буквально ощущала, как земля уходит из-под ног. Этот позорный момент из моего прошлого, о котором я предпочла бы навсегда забыть, теперь обнажён перед всеми. Каждый взгляд, каждая бровь, приподнятая в шоке, каждое перешёптывание среди присутствующих пронзали меня, словно раскалённые иглы. Кротов, всё ещё разглядывавший меня с удивлением и, казалось, возрастающим беспокойством, чуть сдвинулся в кресле, словно готовясь спросить что-то или вмешаться, но осёкся, явно потрясённый увиденным.
–Это возбуждает….– Глаза Кирилла горят темным огнем, руки движутся по моему телу, беспомощному, покорному.
Мои крики… мои слезы… мои просьбы….
Я смотрела на себя со стороны и даже жалости не испытывала. Можно ли жалеть эту женщину на экране, которая так легко и покорно переносила насилие над собой?
Мир словно остановился. Время перестало существовать. Все стояли завороженные и ошарашенные фильмом, ни у кого не было сил или желания останавливать это зрелище.
–Кирилл, хватит! Прошу тебя!
Кричала женщина на экране.
Этот крик словно разбудил одного единственного человека. Как во сне я видела перекошенное лицо Богданова, как одним движением он перелетает через свой стол и несется к проектору внизу зала. Я смотрела на его лицо, полное ярости и ужаса, на резкие, мощные движения, как он буквально бросился через зал, стремясь остановить фильм, уничтожить это ужасное зрелище, будто в надежде стереть то, что уже разорвало мне душу. Громкий, полный ужаса крик с экрана – мой крик, который я никогда не думала услышать снова – пронзил зал, заставляя меня отшатнуться от самой себя, от этой беззащитной женщины, что стала объектом его власти.
– Здесь двадцать. Двадцать пять ты не стоишь.
Он добрался до проектора, ударом отключив его. Экран потух, оставив зал в темноте и тяжёлой, зловещей тишине, но этого уже было недостаточно. Этот момент, это унижение – всё это уже стало частью моей реальности, частью того кошмара, который теперь знал каждый присутствующий.
Звенящая тишина ударила больно ударила по ушам, оставляя ощущение полного вакуума: без сил, без мыслей, без желаний, без надежды.
Все взгляды, направленные на меня, стали чем-то вроде ожога, которого я не могла избежать. Среди них были шок и смятение, недоверие и жалость, но самое страшное – это было их безмолвное осуждение и любопытство. Чувство полной беззащитности разлилось по телу, и мне хотелось спрятаться, раствориться в воздухе, стать невидимой.
Кирилл стоял рядом с проектором, его лицо всё ещё перекошено гневом. Но в его глазах больше не было привычного холодного пренебрежения. В этом взгляде была ярость, которая граничила с чем-то, что я не могла определить. Быть может, это была смесь вины, ужаса, шока, смущения– ощущение того, что он сам, наконец, увидел результат своей безжалостности.
У меня не было времени понимать. У меня не было времени думать. Я хотела одного – упасть и больше не подниматься никогда. Закрыть глаза, потерять память, слух, зрение и остальные чувства.
Толпа, словно выйдя из оцепенения, начала оживать, и я видела, как люди оглядываются друг на друга, перешептываются, кто-то поспешно достаёт телефоны. В зале зажглись вспышки – камеры, направленные в мою сторону, точно хищные глаза, улавливающие каждый мой жест, каждое выражение моего лица. Я почувствовала, как медленно отступает сила, позволяющая мне держаться, оставляя только острую боль и безграничное отчаяние.
Я медленно опустила взгляд на свои руки, едва осознавая, что пальцы дрожат. Все вокруг становилось расплывчатым, словно я смотрела на происходящее из глубины кошмара. Я знала, что все эти шепоты, все эти взгляды будут преследовать меня. Всё, что я так старательно пыталась забыть, удержать под замком, внезапно прорвалось наружу – и теперь уже не исчезнет.
Из толпы пробился чей-то крик, требующий объяснений, но его слова были для меня всего лишь отдалённым эхом. Моя голова казалась пустой, гулкой, как барабан.
Бежать… бежать…. Не важно куда… подальше от этого всего… Пока они полностью не пришли в себя, пока заняты Кириллом…. Пока не посмотрели на меня….
Бежать….
Ноги сами понесли к выходу из зала, без участия тела. Я видела людей вокруг себя урывками, как кадры из фильма.
Каждый шаг был отчаянным рывком к спасению, к забвению, к чему-то, что хотя бы на миг избавит меня от этой невыносимой боли. Время будто замедлилось: я видела, как кто-то оборачивается, пытаясь понять, куда я иду; чей-то удивлённый взгляд встречается с моим, но я тут же отвожу глаза, едва сдерживая приступ паники. Только бы никто не остановил, только бы никто не протянул руку и не сказал что-то – я бы не выдержала.
– Агата! – крик донесся откуда-то сбоку, но приглушенно, словно из-под воды или земли
– Агата! – голос снова достиг меня, почти болезненно резкий, пробивающийся сквозь хаос в голове, и на этот раз я различила в нём отчаяние и боль, которые, как мне казалось, никогда не могли принадлежать Кириллу. На доли секунды я увидела его лицо – белое, почти мертвое, перекошенное виной и осознанием того, что совершил. Но мне было все равно.
Убежать. Скрыться. Исчезнуть.
Умереть.
Мои шаги эхом раздавались по пустому коридору и каждый щелчок каблука загонял новый гвоздь в крышку моего гроба.
14
Я бежала, не чувствуя под собой ног, лишь желая оставить позади каждую тень, каждый взгляд, каждый шепот, что был впитался в воздух заседательного зала. По лестницам, один пролет за другим, почти спотыкаясь о собственные мысли, остывшие и раненые, по пустым, протяжным коридорам, где эхо шагов преследовало меня, словно безжалостное напоминание о недавнем кошмаре. Мне казалось, что с каждым шагом я сбрасываю с себя тот невыносимый груз, ту пелену стыда и унижения, но он упорно держался, как будто был вплетен в самое моё существо.
Холл растянулся передо мной, огромный и безмолвный, и свет, пробивающийся сквозь стеклянные двери, манил меня, обещая свободу. Ещё шаг, ещё одно усилие – и я вырвалась на улицу, которая утопала в ослепительных солнечных лучах. Свежий воздух ворвался в лёгкие, но не принёс облегчения. Светло и красиво, как будто ничего не случилось, как будто этот день не мог быть омрачён ничем. Где-то с шумом проезжали трамваи, шумел фонтан на площади, отголоски тихих разговор доносились до моих ушей. Я стояла посреди всей этой яркости и чувствовала, как внутри меня воцаряется ещё более глубокая темнота.
Всё, чего я хотела, – раствориться в этом безграничном просторе, где никто не знал бы моего лица, не видел бы моих ран и не слышал бы того, что я услышала сегодня.
Побежала по площади, не понимая, не зная, что делать и куда идти. Внезапно тонкий каблук туфли скользнул в зазор между плитами, и я ощутила, как земля уходит из-под ног. Мир вокруг замедлился – воздух стал густым, каждое мгновение растянулось в вечность. Я упала на колени, чувствуя, как боль резко пронзает ногу, и услышала звук разрываемой ткани. Тонкое, элегантное платье, которое так тщательно выбирала для сегодняшнего дня, – словно последнее напоминание о привычном мне порядке, – разорвалось, оставив длинный, неровный разрез.
Холодная и твёрдая поверхность земли была реальной, неприкрытой, как и вся боль, пронзающая меня. Никто не остановился. Никто не протянул руку помощи. Казалось, мир вокруг продолжал вращаться, поглощая меня в своей безразличной суете. Хотелось закричать, выплеснуть из себя тьму, скопившуюся внутри, но я не могла издать ни звука. Лежала на земле, вниз лицом и не могла даже пошевелиться. Тёплый солнечный свет, который ещё несколько минут назад казался спасением, теперь раздражал, врезался в глаза, становился невыносимым. Я всё глубже погружалась в свою боль, чувствуя, как страх и отчаяние поглощают меня, обволакивают, как вязкая смола, не давая подняться, не оставляя сил даже для того, чтобы поднять голову.
– Агата! – чьи-то сильные руки тряхнули меня за плечи. – Агата, мать твою!
Несколько шлепков по лицу, болезненно реальных, заставили сфокусировать глаза на раскосых, хищных глазах и светлых волосах женщины, сидевшей передо мной на коленях.
– Таак, – она еще раз тряхнула меня за плечи, – смотри на меня! Фокусируйся на мне, – щелчки длинных красивых пальцев, мелькающих перед лицом, заставили немного прийти в себя.
– Все, пошли отсюда, – она заставила меня подняться на ноги, применив почти мужскую силу. Подтолкнула, заставляя переставить ноги, вытащила меня из оцепенения и заставила двигаться. Картинка вокруг всё ещё была размыта, лица прохожих казались далекими и неразличимыми, но тёплая, жёсткая хватка Илоны удерживала, не позволяя снова погрузиться в отчаяние. Она практически тащила меня вперёд, уверенная и собранная, словно ей приходилось делать это не в первый раз.
– Куда? – удалось справиться с собственным ртом и выдавить первое слово.
– В машину! – коротко ответила она, – шевели задницей, Агата.
Она усадила меня в свой большой внедорожник, стоявший почти у самого здания Законодательного собрания, и резко вдавила газ, выезжая с парковки, наплевав на все правила, и задевая бампером чью-то дорогую машину.
– Дочка где? – отрывисто бросила она.
– Что?
– Агата, блядь, соберись! Дочка где сейчас?
– В садике… – упоминание Арины заставило меня вздрогнуть, и наконец попытаться вынырнуть из того мрака, что витал в голове.
– Адрес говори!
Я сфокусировалась и продиктовала адрес.
– Хорошо. Свекровь дома?
– Да… – не было даже удивления откуда она знает о моей семье.
– Звони ей, – Илона протянула мне свой телефон. – Пусть собирает вещи и выходит из дома. Скажи ей, куда прийти и пусть ждет нас там.
Пальцы дрожали, когда я взяла телефон Илоны и набрала номер свекрови. С каждым гудком страх снова поднимался внутри, давил, словно холодная волна, но голос Илоны, уверенный и чёткий, удерживал меня на грани паники.
– Алло? – голос свекрови прозвучал спокойно, как будто этот звонок был обычным.
– Маша… – мой голос дрогнул, но я заставила себя говорить дальше. – Пожалуйста, собери вещи, немного лекарства, документы. Возьми всё необходимое и выходи из дома. Жди нас у центрального сквера.
– Агата, что случилось? – голос бабули моментально стал тревожным.
Илона выхватила трубку из моих рук.
– Мария, это Илона, коллега Агаты. У нас тут небольшое… недоразумение. Главное, возьмите документы: паспорта, полисы....Поживете пока у меня. Вещей берите минимум – все остальное купим. И пожалуйста, все вопросы – позже.
Она тут же отключила вызов.
Но телефон зазвонил снова. Глянув на экран Илона выматерилась, но трубку взяла.
– Да, блядь!
– Ты где? – голос Кирилла был безжизненным и сухим, но даже такой вызвал во мне новую волну адской боли, от которой скурило весь низ живота.
– В пизде, блядь, долбоеб! Спасаю твою поганую задницу!
– Илон…
– Заткнись, Кир. Просто заткнись, ладно? Иначе я сейчас просто уничтожу тебя полностью. Добью, на хуй, и скажу, что так и было!
– Илона… – он почти простонал в трубку. – Найди Агату….
– Иди на хуй, Кир! Имя ее даже не произноси! Я ведь просила тебя, суку, все проверить и почистить! Мало того, что ты сделал, тварь, ты еще и допустил подобное!
– Илона! Найди Агату…
– Да блядь!!!! – мы едва не врезались во встречную машину. – Нашла уже. А ты, выродок, сейчас делаешь морду кирпичом, притворяешься слепо-глухо-немым аутистом и даже рта своего поганого не открываешь в сторону камер, понял? А еще лучше – исчезни! Сгинь! Пропади, блядь, пропадом! Жаль, что это из области фантастики! Слышишь меня, Кир? Если хоть одно слово на камеры скажешь….. хоть одно! Богом клянусь, баланду будешь в Соликамске хлебать!
Илона отключила телефон с таким видом, словно хотела разбить его о приборную панель. Она вырулила к детскому саду, сверкая глазами, полными злости и решимости. Не глядя на меня, она рванула на себя ручной тормоз и резко повернулась, бросив короткий и жёсткий взгляд, который не оставлял места для возражений.
– Иди за дочкой, – её голос звучал как приказ, её тон был холоден и твёрд, но в нем чувствовалась тревога, которую она тщательно скрывала за непробиваемой маской. – У нас тут полный пиздец, и увязли в нём вы оба. Но сначала нужно обезопасить тех, кто первый под удар попадёт. Поняла? Шевелись, Агата!
Я открыла дверь и практически выскочила на улицу, направляясь к входу в детский сад. Внутри меня всё ещё царил хаос, но жёсткость и уверенность Илоны помогали удержаться на плаву, позволяли, пусть и механически, двигаться вперёд. Я чувствовала каждое её слово, как кнут, бьющий по сознанию, – в этих словах была правда, и мне приходилось признать, что выбора у нас действительно не было.
Пробежав через ворота и по коридору сада, я наконец увидела Арину, которая играла в уголке с куклами. Она подняла голову, заметив меня, и её лицо тут же озарилось радостью. Этот свет в её глазах был спасением, якорем, к которому я судорожно цеплялась, чтобы не позволить себе утонуть в темноте.
– Мама! – закричала она, бросившись ко мне, и я крепко прижала её к себе, как будто её объятия могли вытеснить весь кошмар, который преследовал меня.
Вернувшись к машине с Ариной на руках, я заметила, что Илона уже звонит кому-то ещё, её голос звучал резко, коротко и совершенно без эмоций. Когда она увидела нас, её лицо смягчилось на мгновение.
– Молодец. Садись назад, пристегни её, и поехали к твоей свекрови, – сказала она, убирая телефон и кивая в сторону заднего сиденья.
Квартира Илоны располагалась в самом центре города, однако в самой спокойной и тихой его части. Большая, двухэтажная, она производила впечатление даже на меня – много повидавшую роскоши в этой жизни.
– Это съемная, – пояснила Илона, когда мы переступили порог, – Кир снял на время работы у вас. Так, девушки, – обратилась она к испуганным Арине и Маше, – располагайтесь в комнатах на верху. Малышня, я вообще не ебу как обращаться с мелкими, поэтому берешь бабулю, берешь мой планшет, выбираешь все игрушки, какие хочешь, в этом городе и заказываете на мой адрес. Но я пока вас видеть и слышать не должна. Это понятно?
Шокированная Маша смотрела на меня.
– Делайте, что велят, – устало кивнула я, подтверждая слова Илоны. – Бабуль…. Займись пока Ариной, пожалуйста. Игрушки… книги… покупайте… я смогу это оплатить.
– Не ты, – резко перебила меня Илона, – заплатит тот, кто должен. И это, мелкая, выбирай самое дорогое! Чтоб, сука, глаз задергался от цены!
Маша, всё ещё ошеломлённая, сжала мою руку, будто ища подтверждение, что всё происходящее не кошмарный сон. Арина, растерянно глядя то на бабушку, то на меня, крепко держалась за её платье. Илона, видя наши замешательства, лишь с вызовом приподняла бровь, нетерпеливо глядя на них.
– Вы, кажется, не поняли, – резко добавила она, – у вас сегодня свободный день. Берите планшет, щёлкайте по картинкам и отдыхайте. Я вас сюда не на чай пригласила.
Вздохнув, я попыталась приободрить обеих, хотя в груди всё сжималось от того же ужаса и стыда, а голова по прежнему соображала туго.
– Бабуль, всё нормально, правда. Илона… она хочет помочь. Пожалуйста, отдохни. Аринка, солнышко, иди с бабушкой, выберите что-то классное.
– И дорогое! – в след им бросила Илона. – Теперь с тобой. – она обернулась ко мне, жестом усаживая на широкий кожаный диван. – Агата, мы по уши в дерьме и ты – вместе с нами.
Илона смотрела на меня, её лицо было суровым и решительным, без следа той холодной маски, которую она обычно носила. Словно она впервые позволила себе быть не просто коллегой, а чем-то большим – союзником, готовым идти до конца.
– Слушай внимательно, Агата, – начала она, не теряя ни секунды. – Мы все вляпались по полной программе, и ты в том числе. – Она наклонилась ближе, её голос стал глубже, мягче, но от этого только более напряжённым. – Поэтому забудь про гнев и стыд. Здесь дело не только в Кире или в твоих чувствах к нему. Речь сейчас идет о твоей безопасности, и о безопасности твоей семьи.
Мне захотелось смеяться и плакать одновременно. А еще лучше – пойти и повеситься.
– Илона, идите вместе с Киром на хер! Он так прошелся по моей жизни… что….
– Агата, – в ее голосе постыдной жалости не было. – То, что он сделал – за гранью вообще. Я это знаю и понимаю.
– Ты знала, да? – перебила я ее.
– Узнала три недели назад, после приема, когда его к стенке прижала. Он вынужден был сказать. Признаюсь, первое, что хотела сделать – разорвать договор и послать его к хуям.
– Почему ж не послала? – с горечью спросила я, закрывая воспаленные глаза.
Илона вздохнула, на мгновение поколебавшись.
– Потому что я дала ему слово, Агата, – её голос стал почти шёпотом, едва уловимым в тишине комнаты. – Когда-то он вытащил меня из такого дерьма, какого ты себе и представить не можешь. Вынес на своих плечах, когда все остальные отвернулись. И знаешь что? Он такой – с тех пор как я его знаю, у него своя, чёртова мораль.
– Мораль, Илон? Мораль? – я почти кричала на нее, – это, сука, мораль такая: изнасиловать, пользуясь ситуацией, а потом еще и в грязь втоптать?
– Не ори, если не хочешь, чтобы дочь узнала много новых слов!
– Ты перед ней как сапожник материлась, одним больше одним меньше, похер уже!
Илона вздохнула, отведя взгляд, будто не в силах выдержать моё презрение. На мгновение её лицо, всегда сильное и собранное, дрогнуло, но она быстро вернула себе контроль, пытаясь подойти ко всему холодно, расчётливо.
– Ладно, – терпеливо продолжила она, потирая переносицу. – Можешь поорать, если легче станет, можешь потом его даже избить – я подержу. Но сейчас услышь меня, Агата. Вы оба влетели в говнище. Не просто в говнище, а в феерическое говно! Ему грозит хлебать баланду где-нибудь в местах не столь отдаленных, а тебе…. Административный штраф за занятие проституцией от 1500 до 2000 рублей. Хороший расклад, да?
Я застыла, чувствуя, как её слова впиваются в меня словно ледяные осколки. В голове не укладывалось, что ситуация могла настолько выйти из-под контроля.
– Проституцией? – я почти прошипела, сквозь зубы, не веря собственным ушам. – Ты хоть понимаешь, как это звучит? Я и проституция?
– А как во всем мире называется секс за деньги, а, Агат? 20 или 25 тысяч – значение не имеет. Дорого, однако.
Слова Илоны словно обжигали, пронзали меня холодным, режущим реализмом. Я почувствовала, как жар злости и унижения заливает лицо, хотя пыталась сохранять самообладание. Всё, что она сказала, отдавало какой-то чудовищной, бездушной логикой, перед которой я была бессильна.
– Дорого, – прошипела я, почти задохнувшись от собственного голоса, – ты сейчас считаешь уместным обсуждать прайс за то, что он сделал?
– Агата, – Илона чуть помедлила, словно подбирая слова, хотя её лицо оставалось всё таким же жёстким и невозмутимым, – я пытаюсь донести до тебя реальность. В глазах прессы и всех, кто сейчас видел этот… спектакль, твоё положение – сделка, и, если мы хотим тебя защитить, нужно это признать. Не перед собой, перед законом и обществом. Чем быстрее ты примешь реальность, тем меньше будет шансов, что они обвинят тебя в чём-то большем. Агата, тем, кто вытащил это дерьмо, до тебя нет дела. Ты для них – всего лишь пешка на доске, способная сломать не карьеру – жизнь Кира. Били они по нему в первую очередь, и они и тебя выставят так, как им будет удобно. Не мы, Агата, не наша пресс-служба, они. И они жалости не знают! Им насрать на твою семью, на дочь, на больное сердце свекрови! Полоскать будут и их в том числе! Как долго удасться удержать в тайне их существование?
Меня едва не затрясло от возмущения и боли, что бурлили внутри, но Илона, казалось, не замечала. Она говорила со мной так, будто раскладывала фигуры на шахматной доске.
– А что насчёт меня, Илон? Что с моей жизнью? – спросила я, едва справляясь с комом в горле.
Она лишь устало посмотрела на меня, её лицо на мгновение смягчилось, и в голосе появилась едва заметная нотка сочувствия:
– Твоя жизнь, Агата… пока не рухнула окончательно, но держится на тонкой ниточке. Как и жизнь Кира. Хочешь ты того или нет – вы теперь зависите друг от друга полностью. Если ты подашь заявление – он попадет под уголовку. А ты…. Под штраф и полное крушение репутации, проверки полиции и опеки! Навсегда. Куда бы ты после этого не уехала.
Слова Илоны ударили меня с такой силой, что я буквально почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она говорила спокойно и чётко, как человек, понимающий правила этой игры, зная её жестокие законы, а мне казалось, что я попала в водоворот, из которого нет выхода.
– Илон, – прошептала я, чувствуя, как в груди поднимается не то гнев, не то отчаяние, – ты предлагаешь мне молчать? Смириться с тем, что я – жертва, но при этом сама несу ответственность за всё это?
– Нет. Я предлагаю тебе сделать так, чтобы ты в глазах общества жертвой не выглядела. А уж как ты будешь выглядеть в собственных глазах – решать, сцуко, только тебе.
– То есть, – я попыталась вернуть себе контроль, но голос дрожал, – я должна стать кем-то, кого смогу оправдать в глазах других, а сама – с этим жить?
Она кивнула, не отводя взгляда:
– Именно так, Агата. Сделай всё, чтобы не дать этим шакалам воспользоваться твоим горем. Не позволяй им диктовать, кем тебе быть, пока не переступишь через этот кошмар. Скажу тебе откровенно, у меня нет иллюзий по поводу Кирилла, и он сам бы это подтвердил. Но ты... ты можешь выбрать, как будешь жить дальше. Ты можешь или закопаться в этом дерьме, или выплыть. Можешь напиться у меня – алкоголь я тебе выдам в неограниченном количестве, можешь лежать, заливаясь слезами, можешь жалеть себя, а можешь встать и въебать так, чтобы стекла дрожали! Киру, кстати, тоже.
Я молчала, не зная, что сказать. Внутри разлилось отвратительное чувство безысходности, без альтернативности моего положения.
– Что нужно сделать? – мне казалось я с разбегу прыгнула в ледяную воду.
– Умница. Первое: на ночной рейс до Батуми заказаны два билета – для твоей дочки и Марии. Незачем им это дерьмище видеть. Там у Кирилла дом – красивый, удобный, с полным обеспечением. Поживут пока там.
Я рот открыла и….
– Кирилл полностью обеспечит их безопасность и… – она ухмыльнулась, – комфортное пребывание. Посоветую им ни в чем себе не отказывать. Там их найти будет сложно, очень сложно!
И закрыла рот, так и не найдя слов. От одной мысли, что моя дочь и Маша окажутся в доме Кирилла, меня едва не передёрнуло. Но в то же время – без этого мой выбор был прост: они оставались бы под угрозой, втянутые в каждую грязную деталь происходящего. А там, как бы это ни было горько, была хотя бы слабая надежда на безопасность.
– Успокойся, – все же одернула хмуро, – моя дочь меру знает….
– Ну и зря! – фыркнула Илона, – Пусть платит, говнюк! Это меньшее, что он сейчас сделать может!
Я дернула головой.
– Дальше что?
– Дальше… все хуже. Сегодня вечером он приедет сюда, Агата. И вам придется работать вместе. Даже если тебя рвать от него будет.
От осознания ее правоты мне хотелось разбить окно.
– Иди… успокой семью, – тихо предложила Илона. – И постарайся отдохнуть сама… Тебе…. Нужно в ванную, на втором этаже есть запасная.
Каждое слово Илоны стучало в голове, как неумолимый приговор. Я стиснула зубы, стараясь подавить рвущийся наружу гнев, горечь, ощущение унижения. Вечер с Кириллом под одной крышей – перспектива, от которой буквально мутило, но я понимала, что отступать некуда. Молча встала и пошла наверх, едва переставляя ноги.
