Текст книги "Игроки и жертвы (СИ)"

Автор книги: Весела Костадинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Не надо! – огрызнулась я.

– Надо! Чем больше потратишь – тем лучше! Иначе это сделаю за тебя я!

Кирилл достал карточку и протянул мне. Я отступила на шаг, побледнев. Взять эту карточку было…. невыносимо. Память услужливо подбросила воспоминание о наших последних денежных отношениях.

Кирилл, заметив моё замешательство, на мгновение замер. Его рука с карточкой замерла в воздухе, взгляд стал напряжённым. Он, кажется, понял, что заставил меня вспомнить тот момент, который мы оба, возможно, предпочли бы стереть из памяти. Его лицо приобрело жесткое, закрытое выражение, но я заметила, как его пальцы слегка дрожат.

– Агата, – тихо и сдержанно произнёс он, не убирая карточку, – пожалуйста.

– Илона, прости. Но на этот раз делай что хочешь сама. Избавь меня от этого.

– Да твою ж то мать! – Илона забрала карту Кирилла и кивнула ему. – Все, свободен. Один комментарий, Кир! Один! Но так, чтобы они слюнями подавились, ожидая развития сюжета.

Кирилл коротко кивнул, будто обретя уверенность в последнюю секунду. Его лицо приняло привычно холодное выражение, но на прощание он бросил на меня взгляд, в котором мелькнуло что-то неуловимое – смесь сожаления и решимости. Он развернулся и вышел, его шаги прозвучали приглушённо и быстро затихли за дверью.

Илона, держа карточку между пальцами, посмотрела на меня с едва сдерживаемым раздражением и усталостью.

– Агата, ты понимаешь, что сейчас нам нужны не эмоции, а действия? Да, он накосячил. Причём основательно. Но если ты хочешь выбраться из этой клоаки без полной потери себя – научись принимать то, что приносит пользу. В этом нет слабости, – её голос стал мягче. – Это просто часть игры, понимаешь?

Я молча кивнула, чувствуя, как её слова отдаются где-то глубоко внутри. Илона вложила карточку в свою сумку, словно вопрос был решён раз и навсегда.

– Ладно, значит, ты пока отдыхай, приводи мысли в порядок, а мне пора устроить этим «доброжелателям» правильное представление, – сказала она с усмешкой. – Вечером ты увидишь ещё более… подготовленного Кирилла.

С этими словами она направилась к выходу, оставляя меня наедине с сумбуром мыслей, который был и незакрытой болью, и какой-то, пусть и слабой, но надеждой на выход.

18

Илона вошла с гордой улыбкой, словно возвращалась из победоносного похода. На её плечах и руках висело столько пакетов и сумок, что казалось, они едва не перетягивают её к земле, но она, как всегда, выглядела абсолютно невозмутимой. Пакеты были из разных дорогих бутиков, с логотипами известных брендов, и выглядели так, будто внутри хранились настоящие сокровища.

– Ну, дорогая, разбирай шмотье, – она бросила все богатство рядом со мной на диван и сама упала рядом. В очередной раз я удивилась, как она умудряется даже уставшая выглядеть на все сто. У нее даже белое платье выглядело так, словно она только что его надела.

– Ты не переборщила? – подняла я брови, садясь на диване.

– Я была сама скромность, – отозвалась она. – Кир этих трат даже не заметит, а сколько тебе всего понадобиться – я вообще не ебу!

– Илон, у меня дома вещей достаточно…

– Только до дома ты в ближайшие пару недель не доберешься, – отозвалась она, сбрасывая туфли на тонком каблуке и массируя ноги. – Там сейчас столько журнашлюх дежурит, что можно смело пресс-конференцию организовывать. Давай, примеряй. Я по себе мерила, должно подойти.

Надо отдать должное Илоне, она не покупала ничего лишнего – несколько строгих, элегантных платьев, туфельки и босоножки, все яркое, стильное, оттенка драгоценных камней, удивительно подходящих к моим рыжим волосам и зеленым глазам. Но в основном вещи были повседневные, удобные для носки не на публике, а дома или на улице. Несколько комплектов белья – тут Илона выбрала под стать себе – дорогое, кружевное, нежное и шелковистое.

– И как? – спросила она, подняв бровь.

– Отлично. Меня пугает твоя способность видеть меня насквозь.

– Вот поэтому я – политтехнолог, а ты – советник. Ты видишь политические нити, а я – кризисный менеджер.

– Илон, верни мне мой телефон.

Она посмотрела на меня с сомнением.

– Илона, ты только что напомнила мне, что я – помощник. У меня есть свои обязательства перед своей командой и своим начальником.

– С твоим начальником сегодня говорил Кир.

У меня похолодело в груди.

– Я уволена?

– Нет. Ты теперь лицо его компании.

– Что?

– Что слышала. Мы объединили штабы. На следующей неделе, как будешь готова, встретишься с вашим Максимом. Толковый мальчик, кстати.

– Илон… я понимаю, что мой мозг сейчас соображает плохо, но что ты творишь?

– Агата, удар нанесенный по Киру и тебе, ударил и по Кротову. Мы или вместе потонем, или вместе выплывем. Переговоры были сложными, Киру сегодня снова понадобится твоя скорая медицинская помощь – когда увидишь не удивляйся. Но он, кстати, в отличие от тебя – молодец. Красиво журнаблядей уделал.

– Телефон, Илона! – жестко приказала я, сдерживая гнев.

Она слегка приподняла брови, удивлённая моим тоном, но, помедлив, достала из сумочки мой телефон и, небрежно подбросив, передала вместе с зарядкой.

Более сотни непринятых вызовов, почти две сотни сообщений во всех мессенджерах. Гора писем на почте, как личной, так и рабочей.

– Там запросы на интервью, – покачала головой Илона. – И приглашение в полицию на опрос.

– Опрос или допрос?

– Пока это опрос, но будешь готова и к худшему. Они хотят собрать информацию о произошедшем, составить картину событий. По факту совершения в отношении тебя уголовного преступления по ст. 131 Ук РФ.

– Суки, быстро работают! Так бы да в реальной жизни!

– Когда тебе ускорение серьезные люди придают – еще не так забегаешь. В понедельник подашь заявление о нарушении неприкосновенности личной жизни. Кирилл это сегодня сделал.

– Когда будет… опрос?

– В следующий вторник.

– Кир знает? – я сама секлась на мгновение, осознав, что впервые назвала Кирилла коротким именем.

– Знает. И готов ко всему. Его жизнь и свобода теперь в твоих руках.

Я невольно задержала дыхание. Только сейчас до меня дошёл истинный смысл её слов: жизнь и свобода Кирилла действительно зависят от моего решения и от того, что я скажу во время этого «опроса». Слова Илоны звучали почти холодно, но я чувствовала, что за ними скрывается глубокое понимание ситуации, что она заранее просчитала все возможные исходы и варианты.

– Нет, – медленно покачала я головой, – не в моих. В твоих. Ты же все уже просчитала, так, подстраховалась? Ты объединила штабы, ты отправила мою семью в его дом, ты показала мне все последствия того, что будет, если я дам «неправильные» показания. Крушение моей жизни, жизни моей семьи, а теперь и тех, с кем я работаю. Ты отлично играешь на эмоциях, Илона, защищая задницу Кира. Скажи, ты хоть немного сочувствовала мне или все это тоже игра?

Илона молча выслушала мою тираду, её лицо оставалось спокойным, но я заметила, как в глазах мелькнула тень – может быть, сожаления, может быть, усталости. Она тяжело вздохнула и, прищурившись, взглянула на меня с какой-то странной смесью твёрдости и едва уловимого сочувствия.

– Агата, – начала она тихо, – если бы я не уважала и не сочувствовала тебе, я бы не сидела здесь, пытаясь хоть как-то вытащить тебя и твоих родных из этого кошмара. Думаешь, мне доставляет удовольствие защищать Кира? Ты серьезно считаешь, что я не знаю, что могут сделать люди, обладающие безнаказанностью и вседозволенностью? Ты думаешь я за свою работу с такими не испытывала на себе их давления? Не знаю, что такое, когда тебя облапывают грязные руки? Как тебя в глаза называют шлюхой и проституткой? Как вызывают на допросы, пытаясь наизнанку вытащить все грязное белье? Мы живем в мире доминирующих мужчин, Агата, и это – данность. И нам приходится в нем выживать. Как умеем, как можем. Что бы ты не считала и не думала: Кир – это еще не самый отмороженный человек, у него совесть есть и эмоции, хотя он давно научился их прятать в себе. Сейчас у тебя все рычаги давления на него есть. Вопрос в том, сможешь ли ты ими воспользоваться или снова будешь грязнуть в своих обидах и боли. Нет. Не спорю, жертв жалеют, им сочувствуют….и их – презирают. А вот сильных – не любят. Вопрос в том, что ты сама от себя хочешь: чтоб тебя лицемерно жалели, но при этом за глаза злословили, что сама виновата, или чтоб тебе завидовали!

– Илона, – прошептала я, не зная, хочу ли продолжить, но понимая, что мне нужно это сказать, – тебе не кажется, что иногда это слишком… что мы ломаем себя, чтобы угодить их правилам, выживаем, будто в тисках, потому что другого пути нет?

– Другого пути нет. Поэтому и советую тебе цинизма набраться. И с Киром начать взаимодействовать. Самое неприятное – страх перед ним – ты уже убила. Теперь дело за малым, попробовать работать на равных, как партнеры. Стать, как и он – фигурой, а не пешкой. Игроком, а не жертвой.

– Кир – игрок? Или все-таки всего лишь твоя фигура?

– Игрок, – чуть помедлив ответила Илона. – Очень сильный игрок. Если бы был всего лишь фигурой, шесть лет назад не протянул бы мне руку помощи, увидев потенциал и наплевав на риски. Это его сейчас поломало, но может оно и к лучшему.

Илона смотрела на меня с серьёзным выражением лица, и мне казалось, что сейчас она раскрывает передо мной какую-то важную истину. Кир – игрок, а не просто фигура, и по её тону я поняла: она уважала его, несмотря на всю жёсткость, несмотря на то, каким его видела.

– Ты на его комментарий глянь, если не веришь. Он мастерски обыграл журналистов, бросив им нужную кость.

Она протянула мне свой телефон, включая трансляцию.

На видео Кирилл выглядел бледным, но вполне собранным, шел по коридорам Законодательного собрания в окружении толпы СМИ, но даже тогда умудрялся выглядеть как гордый лев среди шакалов.

У дверей своего кабинета остановился и повернулся к камерам. На него тут же обрушился шквал вопросов, касающихся вчерашнего инцидента. Толпа журналистов, напирая и протягивая микрофоны, словно ожидала, что он сорвётся, что его холодное спокойствие треснет под давлением шквала вопросов. Но Кирилл не позволял себе ни резкого слова, ни тени сомнения на лице.

– Господа журналисты, у вас есть вопросы по существу заседания Парламента? – спокойно спросил он.

– Господин Богданов, как вы прокомментируете всплывшую вчера запись? Кто женщина на ней? Какие планы на будущее?

Кирилл выдержал паузу, подняв руку, чтобы остановить поток шума.

– Насчёт моих планов на ближайшее время, – произнёс он, выбрав интонацию спокойную, но с ноткой категоричности, – да, они уже намечены. Все выходные я проведу с любимой женщиной, которая вчера невольно стала жертвой нечистоплотных политических интриг.

На доли секунды повисла тишина, прерываемая только вспышкой камер.

– Любимой? – спросил кто-то, нарушив эту звенящую тишину.

– А как назвать человека, с которым ты делишь постель и жизнь? – поднял бровь Кирилл. – У вас как-то по-другому?

Я смотрела на экран, не отрываясь, каждый жест и слово Кирилла были отточены и выверены, как у актёра, привыкшего играть главную роль, настолько достоверны, что на долю секунды у меня мурашки по спине пробежали. Его спокойный тон, лёгкая насмешка в ответе и этот еле заметный жест, когда он слегка откинул голову, демонстрируя красный след на шее, сделали своё дело: публика осталась ошеломлённой его смелым заявлением.

Каждый миг записи, казалось, был направлен на то, чтобы установить контроль над ситуацией. Он не пытался отговориться, оправдываться или казаться скромнее. Кирилл выбрал нападение, напомнив, что не собирается отдавать свою историю на растерзание, и почти цинично разыграл партию так, что никто из журналистов не смог сразу подобрать слов.

Толпа журналистов, на мгновение замершая от неожиданности, тут же зашевелилась, их вопросы уже звучали скорее с любопытством и даже уважением, чем с прежним раздражением. Вопросы затихли, когда Кирилл исчез за дверями кабинета, оставив после себя тишину, пронзённую любопытством и удивлением.

Илона, слегка усмехнувшись, вернула телефон, глядя на меня с тем же, что и всегда, спокойным, почти ироничным выражением.

– Учись. Вот так и надо подачки кидать.

– Что дальше? – я выдохнула, закрывая видео.

– На выходных мы уезжаем.

– Куда?

– Закрытая база на севере области. Там хозяин должен Киру. Нас там не найдут. Едем только мы трое и пара моих ребят – будем вас готовить к совместным будням. Вечером – отдыхать – там такие горячие источники – закачаешься. По телефону говоришь только со мной и с семьей, поняла? И новости не смотри, не надо.

– Илона…

– Слушай меня, ты не кисейная барышня, знаю, но эти кадры…. – она сморщила лицо от отвращения, – гребаная порнуха! Хороший ракурс ублюдки поймали, все как на ладони. Лучше закажи нам всем троим ужин. И себе что-нибудь…. И карточкой Кира пользуйся. Хватит в гордость играть – кто-нибудь да попробует его траты пробить, пусть видят, на что идут его деньги.

– Ах ты сука!

– Да, говорят, – пожала она плечами, снова направляясь к выходу.

19

Когда вечером Илона вернулась, её сопровождал Кирилл – заметно уставший, с осунувшимся лицом и потускневшим взглядом. Казалось, весь день, проведённый в бесконечных переговорах, интервью и холодном сопротивлении массам, вытянул из него последние силы. Его шаги были чуть медленнее обычного, плечи чуть более опущены, но, несмотря на усталость, он всё равно держался с присущей ему сдержанной гордостью.

– Встречай героя, – с порога небрежно сбрасывая туфли, Илона пошла на верх, в свою спальню. – Я отдыхать минут 30, вы – учитесь разговаривать. Агата, шокер нужен?

– Думаю, сегодня обойдемся без него, – пробормотала я, не уверенная в своей готовности оставаться с Кириллом наедине. Банально, не знала, что сказать.

Он помогать не торопился, устало сняв пиджак и, повесив его на плечики в прихожей, почему-то слегка поморщился, как от боли.

Его обычно уверенное выражение лица сменилось чем-то неуловимо мягким и спокойным. Он чуть покачал головой, словно сбрасывая напряжение прошедшего дня, и, посмотрев на меня, пробормотал:

– Извини за вторжение. Сегодня был тяжёлый день для всех нас.

В его голосе звучала непривычная нотка – нечто похожее на искренность, простую усталую честность. Я кивнула, не зная, как ответить, чувствуя, как между нами повисает неловкая тишина.

– Как ты? – спросил он, неожиданно посмотрев на меня, чуть прищурив глаза, будто пытался угадать, что творится у меня на душе.

– Наверное…. Лучше чем ты, – ответила тихо, прислоняясь спиной к косяку в прихожей. – Чай будешь? Поужинаем, когда Илона спуститься.

Кирилл кивнул, чуть расслабившись, и на его лице мелькнула тень благодарности.

– Чай… да, не отказался бы, – тихо сказал он, устало потирая шею.

Я прошла на кухню, включила чайник, и на несколько минут между нами снова установилась тишина, но она уже не была такой тяжёлой. Чувствовалось, что он, как и я, наконец позволил себе немного отдохнуть. Я достала кружки, поставила их на стол, и Кирилл, опустившись на стул, облокотился на столешницу, едва заметно улыбнувшись уголками губ.

Ставя перед ним чашку с чаем я вдруг заметила, что около носа засохли несколько капель крови, а губа выглядела разбитой и слегка опухшей. Внезапная волна противоречивых чувств пронзила меня – жалость, досада, тревога.

– Что с лицом?

– Все в порядке, – хмуро ответил он, отворачиваясь.

Я села рядом с ним и вздохнула, закрывая на несколько секунд глаза.

– Кирилл, если мы хотим выбраться из ловушки, давай попробуем хотя бы говорить.

Кирилл снова взглянул на меня, и в его глазах промелькнуло удивление, смешанное с тем, что могло быть усталой благодарностью. Он отстранился, как будто раздумывал над моими словами.

– Агрессивные переговоры, – ответил он уклончиво. – По объединению штабов.

– Хочешь сказать, – фыркнула я, не удержав усмешки, – это работа моего шефа?

– Его охраны. Да. Мощные ребята.

Кирилл коротко усмехнулся, проводя пальцем по разбитой губе, словно вспоминая недавнюю встречу.

– Что ни говори, за последние сутки я огреб больше, чем за последние десять лет. Видимо – заслуженно, – он чуть потянулся и поморщился. Судя по его позе – досталось не только его лицу.

– Лед прикладывать уже поздно, – помолчав, заметила я , – но можно попробовать.

– Агата, лучше бы ты меня снова шокером ударила, – вдруг с болью сказал Кирилл.

– Даже не надейся, – холодно отозвалась я, доставая из морозилки пакет с замороженными овощами и заворачивая в полотенце. – Держи, приложи к лицу.

Но вместо этого он приложил лед к плечу.

– А с плечом что?

– Лицо они старались не трогать, – усмехнулся он. – Мы ж коллеги, как никак.

– Дурдом… – я снова села напротив него. – Что ты сказал Григорию Владимировичу? О нас?

Кирилл на секунду замолчал, как будто обдумывая, как именно ответить, затем медленно выдохнул:

– Ему – правду. Потом пару минут у нас было…. искупление грехов. А после мы обсудили дальнейшую стратегию.

– Он меня ненавидит… – прошептала я.

– Он тебя уважает…. Ненавидит сейчас он меня.

Кирилл говорил спокойно, но я заметила в его глазах горький блеск. Он убрал лед с плеча, чуть поморщившись, и, глядя куда-то в сторону, добавил:

– Ему сложно принять, что ты оказалась втянутой в это. Ты была для него надежным человеком, который никогда не попадал в подобные ситуации. Ему больно видеть, что твоё имя тянут по этому грязному скандалу, но он понимает, что ты в этом не виновата.

Слова Кирилла прозвучали неожиданно искренне. Это заставило меня на миг замереть, потому что, несмотря на всё пережитое, я ещё не до конца верила, что кто-то мог понять или поддержать меня.

– Он велел передать…. Что ждет тебя на работе. Не смотря ни на что, – Кирилл отпил чай, не глядя на меня и снова поморщился.

– Господи, Кирилл! Ты показал плечо врачу?

– Нет. Переживу.

Я нахмурилась, чувствуя, как раздражение перемешивается с непрошенной заботой.

– Снимай рубашку, Кирилл и дай посмотреть.

– Агата…

– Считай, что хочу насладиться зрелищем, – рыкнула я на него.

Кирилл замер, слегка приподняв бровь, но, видимо, поняв, что спорить бесполезно, начал расстёгивать рубашку. Когда он снял её с плеч, я увидела глубокий синяк, растянувшийся по всей правой стороне – тёмный, болезненный, с ещё свежими следами ушибов. Кожа казалась натянутой, как будто каждый дюйм этого места отдавался болью при малейшем движении. Он, как обычно, сохранял невозмутимость, но его мышцы напряглись, когда я осторожно коснулась синяка.

– Можешь даже стукнуть, – закусив губу, разрешил он.

– Идиот.

– Хуже, Агата.

Много чего мне хотелось сказать ему, но вместо этого, я прижала к его плечу ледяной компресс.

Кирилл резко вздрогнул, когда холод коснулся его кожи, но, несмотря на явный дискомфорт, не отстранился. Я прижала компресс чуть сильнее, и он, кажется, пытался подавить ещё одну усмешку, но это вышло у него неуклюже – больше похоже на болезненную гримасу. Несколько минут мы молча сидели, я прижимала холод к его плечу, чувствуя его напряжение, а он – будто просто терпел, принимая заботу с редким для себя смирением.

Странные это были минуты, я стояла так близко к этому человеку, что чувствовала его дыхание на своих волосах. Но страха больше не было. Злость была, обида была, усталость была, раздражение было. Но страха и отвращения – уже не было. Словно они вышли вместе с физической болью Кирилла, с его смирением, с виной в его глазах.

Я усмехнулась про себя, разглядывая его плечо, синее и воспалённое, и подумала, как могла бы это истолковать психологическая наука. Может, это какое-то подобие Стокгольмского синдрома, или, скорее, утомления от постоянной борьбы – когда страх и гнев уступают месту простому, измученному принятию ситуации.

– Ого, – на кухню зашла посвежевшая Илона, – прогресс на лицо. Кир, тебе повезло с Агатой. Я бы в тебя нож всадила и еще бы провернула в ране.

– Нет, Илон, ты б его просто уничтожила. Быстро и со вкусом, – с внезапной горечью отозвалась я, досадуя на собственную слабость и бросая компресс на стол.

– Ты тоже это можешь, – вдруг глухо сказал Кирилл таким голосом, что на него удивленно посмотрела не только я, но и Илона, чьи брови резко взметнулись вверх.

– Может и может, но не станет. Потому что, Кир, она лучше, чем ты или я, – ответила Илона.

После быстрого и легкого ужина, не теряя время, сразу поехали на базу, про которую говорила Илона. Садясь в машину, она сразу расставила все по местам, сев впереди и заставив нас двоих сесть рядом на заднее сидение. Я уже даже не возражала, понимая, что вариантов уже никаких нет, но сидела неподвижно, ощущая тепло, исходящее от Кирилла, и едва удерживалась от желания отодвинуться.

Кирилл, в свою очередь, сохранял абсолютное спокойствие, даже слегка прижавшись к двери, чтобы не нарушать моё личное пространство больше, чем это было необходимо. Мы не обменялись ни единым взглядом, но от этого невысказанное напряжение только усиливалось, словно любое неловкое движение могло разрушить хрупкое перемирие.

Я достала телефон, не удержавшись, пролистала новости, хотя заставила себя видео больше не смотреть. Чертыхнулась, чертыхнулась еще раз. Наши фотографии смотрели со всех полос жёлтой прессы и даже нескольких более серьезных изданий. Что уж говорить про соцсети и электронные издания – мы надолго стали главной темой таблоидов и обсуждений. Количество комментариев под каждым постом просто зашкаливало – все обсуждали нас, снабжая комментарии пикантными подробностями и предположениями. Написали о скандале даже федеральные СМИ.

Единственным светлым пятном, пусть и крохотным, был сегодняшний комментарий Кирилла – резкий и дерзкий, он слегка сбил волну предположений и породил больше вопросов, чем ответов. Но общей картины это не меняло: любопытство и осуждение сгущались вокруг нас, не оставляя надежды на быстрое затишье.

Закрыла глаза, представляя какие последствия огребем мы все. Если у меня на глазах рушилась только карьера и репутация, у Кира намечались проблемы посерьезнее – его враги как в политике, так и в бизнесе получили серьезный карт бланш. Судя по заголовкам, полиция вцепилась в него бульдожьей хваткой – об этом Илона мне не сказала.

Снова чертыхнулась.

Кирилл, с видом предельного спокойствия, смотрел в окно, но я видела, как его пальцы едва заметно подрагивали, сжимаясь и разжимаясь на колене. Илона, следя за дорогой, всё же уловила наше молчание.

– Зря лезешь в новости, – не оборачиваясь, бросила она спокойно, словно заранее знала, о чём я думаю. – Чем больше читаешь, тем сложнее держать голову холодной. Всё это только первый раунд. Врагам нужно будет куда больше, чтобы действительно нас дожать.

Я тихо выдохнула, понимая, что она права, но от ощущения надвигающегося давления никуда не деться. Каждая статья, каждый заголовок будто становились тяжёлым камнем на плечах. В этот момент я почувствовала лёгкое, едва заметное прикосновение к запястью: Кирилл отнял у меня телефон, закрыл экран и мягко сказал:

– Хватит, Агата. Пусть полощут, пока есть такая возможность.

– Отдай, Кир, – машинально ответила я, всё ещё не до конца понимая, что происходит.

– Нет, – спокойно сказал он, пряча телефон в карман своей куртки на стороне, противоположной от меня. – Или попробуй отними, если осмелишься.

Я почувствовала вспышку раздражения, но в этот раз не нашла в себе сил спорить. Его жест, хотя и раздражал меня, был одновременно проявлением заботы – неожиданным и, возможно, даже искренним. Казалось, он понимал, что каждая прочитанная строчка только добавляет мне тревоги, и принял решение защитить меня от этого, хоть и немного грубо.

Илона, мельком взглянув в зеркало заднего вида, усмехнулась, её лицо оставалось спокойным, но в глазах промелькнула одобрительная искра.

– Слушай Кира, Агата, – спокойно сказала она. – Иногда лучше держать информационную диету, особенно сейчас. Пусть они гонят волну, чем выше одна поднимется – тем выше и мы окажемся.

Я молча закрыла глаза и откинулась на мягкое сидение, подавляя эмоциональный протест, понимая головой, что Кир и Илона оба правы. Внезапно, Кирилл протянул руку и подложил мне под голову мягкую, удобную, дорожную подушку. Я дернулась, открыла глаза, но он уже снова отвернулся, глядя на темную улицу, пробегающую за окном машины.