Текст книги "Игроки и жертвы (СИ)"
Автор книги: Весела Костадинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
5
Середина апреля выдалась на удивление теплой. За окном весело капали тающие под весенним солнцем сосульки, устраивая настоящую музыкальную капель по металлическому карнизу.
– Агата Викторовна, – в мой кабинет заглянула молодая девушка-практикантка, исполняющая обязанности секретаря местного отделения Партии – Григорий Владимирович вас просил вечером задержаться на пол часа, хочет обсудить предстоящий прием граждан.
– Хорошо, Роза, – кивнула я, визируя очередное письмо. А сердце на короткое мгновение сжалось от тревоги – этот прием граждан в рамках партийной работы не сулил мне лично ничего хорошего. Впрочем, работа есть работа, отказываться от нее из-за моих страхов – верх идиотизма.
Вот уже четыре месяца я работала помощником депутата Законодательного Собрания, возглавляя его приемную в округе. Спокойная работа, ставшая для меня спасением.
Весеннее солнце приникало даже сквозь жалюзи, падая на рабочий стол косыми лучами, и я невольно слегка зажмурила глаза, когда один из бликов сверкнул мне прямо в глаза.
Как я пережила прошлогодний ноябрь – не знаю. На одних зубах продержалась. На любви и нежности к тем, кто был рядом со мной. Когда вернулась домой после той страшной ночи – думала умру, не смогу смотреть в глаза ни дочери, ни бабуле Маше. Закрылась в ванной и лежала несколько часов в горячей воде, не чувствуя своего тела – грязного, со следами и метками Кирилла. Я пыталась смыть с себя весь тот ужас, но вода не могла унести с собой ни чувства унижения, ни горькое осознание того, что произошло. Каждый синяк, оставленный его губами и руками тогда казались выжженным клеймом, частью моего разрушенного существа.
Бабуля словно чувствовала, что произошло что-то плохое, что-то разрушительное, стараясь не выпускать меня из поля зрения ни на миг, но при этом не задавая и лишних вопросов. Она то приносила мне чай и кофе в постель, то пекла мои любимые пирожки и шанежки, окружая меня кольцом нежности и заботы.
И как ни странно, именно эта ночь, оказавшаяся самым тёмным и тяжёлым моментом в моей жизни, стала поворотной точкой. Я поняла, что если позволю этому продолжаться, если останусь в роли жертвы, вцеплюсь в свой страх и стыд, то однажды просто сломаюсь. Стану одной из тех сотен женщин, которые хоронят себя заживо, медленно угасая в тени своих травм и воспоминаний.
На работу больше не вернулась, позвонив Ирине Николаевне и попросив ту сначала о недельном отпуске, а после – передав ей свое заявление на увольнение. Денег, данных Кириллом и вырученных за продажу автомобиля, как мне было не больно его продавать, ведь это была машина Паши, хватило на оплату лечения бабушки Марии. А вот реабилитацию нам сделали по квоте, как в Москве, так и последующую в родном городе. Встречи с врачами, поездка в Москву, операция, уход – все это занимало почти все мое время, к тому же Аринка была постоянно со мной. Ее маленькие ручки, обвивающие мою шею дарили покой и нежность, которые вытесняли тьму из сердца. Она, со своей детской наивностью, заставляя меня вновь и вновь находить силы. Мы рисовали, пекли вместе печенье, и каждый её поцелуй, каждый проблеск счастья в её глазах становился моим якорем, удерживающим меня на плаву.
Этот период стал для меня чем-то вроде перерождения. Я потеряла часть себя, но обрела что-то новое. Поняла, что даже в самые страшные и тёмные моменты можно найти свет, можно бороться, если ради этого света есть те, кто нуждается в тебе. Мои дни были наполнены заботой о близких, и именно это помогало мне двигаться вперёд, шаг за шагом, к новой жизни.
Может быть, приложив меня пару раз по голове, жизнь, наконец, решила сменить гнев на милость и подкинула мне почти вакансию мечты – работу помощником, к которой лежала моя душа, однако не в Законодательном собрании, а подальше от интриг и открытой политики, в приемной граждан в округе. Подальше от Кирилла Богданова. Получив работу секретаря, я уже через месяц стала консультантом, а еще через две недели мой начальник поставил меня руководить приемной.
Теперь я взаимодействовала с администрацией района и города, координировала работу с местной Партией, но при этом умудрялась держаться в стороне от больших политических игр. Оставалась незаметной, невидимой для тех, от кого хотела скрыться. Я сознательно выбрала этот путь, избегая суеты и амбиций прежней жизни, чтобы не напороться на прошлое, от которого бежала. Мне нравилось то, чем я занималась. Я помогала людям с их проблемами, слышала благодарные слова от простых граждан, и в этом было что-то по-настоящему ценное, что я раньше упускала из виду.
Кирилл, к счастью, не стремился найти меня или узнать обо мне. Он просто вычеркнул меня из своей жизни раз и навсегда, и это меня вполне устраивало. Я знала, что его равнодушие, его холодное и расчётливое отношение – лучший из возможных исходов после той ужасной ночи. Одна мысль о нем все еще заставляла мое сердце сжиматься от страха и ненависти, и я делала всё возможное, чтобы не напоминать себе о его существовании.
Больше всего я боялась, что проведенная ночь оставит мне неприятный сюрприз. К счастью, и в этот раз удача мне улыбнулась, а результаты пройденных анализов дали отрицательные результаты.
С Ириной общение я поддерживала, однако скорее из благодарности, а не по зову сердца. Впрочем, она и не навязывалась в близкие подруги.
Но перед самым Новым годом Ирина неожиданно предложила встретиться. Я согласилась, думая, что это будет обычная, короткая встреча за чашкой кофе. Но когда мы сели за стол в маленьком кафе, она протянула мне пухлый конверт. Я с удивлением посмотрела на него, чувствуя, как что-то внутри меня сжалось.
– Зачем? – только и смогла выдавить, глядя на неё с недоумением.
Она смотрела на меня своим спокойным, уверенным взглядом, без намёка на теплоту или эмоциональность, но в её глазах всё же было что-то человеческое, что-то, что заставило меня почувствовать лёгкую волну благодарности.
– Ты ушла без выходного пособия, – холодно объяснила она. – Потеряла в премии. Это мой подарок тебе.
– Не надо, – горько усмехнулась я, потягивая горький кофе. Ситуация казалась мне какой-то абсурдной, и я не знала, что с этим делать. К тому же не отпускало странное чувство томительного давления извне. Словно этот конверт снова возвращал меня туда, куда я возвращаться не хотела.
– Надо, – жестко отрезала она, и в её голосе не было места для возражений. – Что, лишними будут? В миллиардерши записалась?
Меня так и подмывало спросить, чья это инициатива на самом деле, но я заставила себя проглотить все свои вопросы. Знала: если Ирина признается, что деньги – это идея Кирилла, я даже не притронусь к ним. Но она не сказала ничего подобного, и я решила поверить, что этот подарок – просто её способ выразить свою поддержку.
И все-таки, Богданов продолжал присутствовать в моей жизни, пусть и весьма опосредствованно. Его политическая карьера стремительно летела вверх и вот уже несколько месяцев назад его назначили руководителем отдела по работе с гражданами от Партии. Таким образом под его зону ответственности теперь входили работа с людьми в рамках партийной работы. Хотела я того или нет – мне приходилось работать с его офисом и его помощниками.
Одну из них я знала еще по прошлым годам – Елена Кузьмина – приятная молодая женщина на пару лет старше меня – хороший юрист и законник, она работала с ним в Законодательном собрании и пересекались сейчас мы редко. А вот вторая – Милена Ростова – отвечающая за работу приемных Партии, начинала становиться настоящей зубной болью. Появившаяся на политической арене года два назад, яркая, красивая, она умело втиралась в доверие руководства, идя вверх по партийной линии. В общем и целом они с Кириллом стоили друг друга полностью, не зря молва приписывала им отношения чуть ближе, чем рабочие.
Однако за её очаровательной улыбкой скрывалось нечто более опасное. Милена отвечала за работу всех приёмных Партии, и её активное вмешательство в дела местных офисов вызывало определённое напряжение. Если раньше она вела себя корректно и дипломатично, то в последнее время её методы становились всё более агрессивными и требовательными. Под её пристальным надзором приёмные начали сталкиваться с неадекватно завышенными планами, требованиями отчетности и формальными придирками к работе. Видимо беспокоило это не только меня, но и моего непосредственного начальника – Кротова Григория Владимировича.
– Агата, – тепло улыбнулся он, когда я зашла в его кабинет. – Проходи.
Судя по виду – расстегнутый пиджак, ослабленный галстук и чашка кофе на столе – не маленькая, порционная, а его любимая – большая – разговор был не формальным.
– Чем порадуешь?
– Как всегда, Григорий Владимирович, ответы на обращения и запросы, все ожидает вашей подписи.
– Господи, научилась бы уже подделывать мою подпись, – проворчал он, забирая толстую папку. – Я все равно разбираться по каждому не могу – ты в этом компетентнее.
Я тихо засмеялась, садясь напротив.
– Кофе себе налей, – снова проворчал начальник. – Можешь и коньячку плеснуть туда.
– Вам тоже? – открывая шкаф позади него спросила я.
– Конечно. Я все-таки твой начальник, – дернул он щекой. – Мне даже побольше можно.
– Итак, – я снова села напротив него, улыбаясь, – судя по всему, разговор будет серьезным, что без коньяка не обойтись. Так?
Григорий Владимирович усмехнулся, провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть усталость, и кивнул, откидываясь на спинку кресла. Его взгляд был тёплым, почти отеческим, и это немного успокаивало, хотя я знала, что разговор действительно будет серьёзным. Он редко звал меня на такие беседы без необходимости, и каждый раз это означало что-то важное.
– Хватит сидеть здесь, – наконец прямо сказал он. – Не твой уровень, Агата. Ты мне нужна в Законодательном собрании.
– А Марина? – удивленно спросила я, чувствуя как быстрее заколотилось сердце.
– Марина перейдет сюда, в приемную. Она не тянет, Агата, и давно просится на более спокойную работу. Она умна, не спорю, вполне компетентна, но в гадюшнике этого мало. Кому как не тебе знать это.
– Поэтому хотите меня туда бросить? – криво ухмыльнулась.
– Ты выскользнешь там, где других загрызут. Агата, тебе здесь тесно, у тебя ум руководителя и администратора, а не того, кто утирает сопли гражданам и строчит запросы. Я не привлекаю тебя к выборной кампании, там есть кому работать, но мне нужен тот, у кого в руках будут все ниточки управления. Мне фактически нужен советник, кто сможет вовремя заметить ошибки и деликатно их скорректировать. Через четыре месяца выборы, я не могу рисковать. Маринка много чего упускает. Да еще и этот прием…. – он покачал головой. – Нарочно не придумаешь….
Я вздохнула, качая головой.
– Что о Миленке и Богданове думаешь?
– Они нашли друг друга, – пробормотала я, опуская глаза.
– Богданов высоко метит, сейчас вперед прет с деликатностью танка. Ему эти приемы граждан нужны, причем по всей области – это ж его пиар.
– Вот именно, его, – проворчала я, – нам они на хер не сдались. Но… политика, такая политика. Отказаться мы не можем. Хорошо хоть не на нашей территории, а в администрации все пройдет. Их головняк.
– Что, Миленка и тебя достала? Маринка от нее уже волком воет.
– На мне где сядешь, там и слезешь, – фыркнула я, потирая глаза и поправляя длинный рыжий хвост. – Вот она и нашла слабое звено. Марине скажите, чтобы все общение с этой дамочкой свела к минимуму и перенаправляла на меня, иначе Милена ее заставит делать то, что мы делать по определению не должны – не наша зона ответственности.
– Вот ровно то, о чем я и говорил. Завтра утром собираем здесь всех на установочное совещание, а ты переходишь в Законодательное собрание.
Я молча кивнула, чувствуя, как трепыхнулось сердце. Мне было и страшно и волнительно вернуться в ту среду, к которой я привыкла, хотя мысль о том, что рано или поздно мне придется пересечься с Кириллом существенно отравила праздник. Впрочем, если постоянно прятаться от своих страхов – ничего хорошего из этого не выйдет.
– Как твоя дочка, душа моя? – улыбнулся моим мыслям Кротов.
– Ох…. Неуправляемый ураганчик на лапках, – не сдержала я гордую улыбку.
Григорий Владимирович с удовольствием усмехнулся в ответ, и в его глазах мелькнуло тепло. Он знал, как много для меня значит моя дочь, и не раз видел, как я буквально светилась, когда рассказывала о ней.
– Вот это правильно, – сказал он, глядя на меня с почти отеческим выражением. – Детство должно быть шумным, иначе как потом вспоминать о нём? Пусть носится, пока есть возможность. Ты у неё замечательная мама, Агата.
– Хотелось бы верить, Григорий Владимирович. Боюсь сейчас я смогу уделять ей меньше времени….
– Ничего, дорогая. Пройдем выборы и поедете отдыхать. Я вас отправлю.
Ровно за это я любила и уважала своего начальника. Не смотря на свой почтенный возраст, он оставался человеком слова. Возглавлявший ранее одно из крупнейших химических предприятий области, он вовремя ушел с должности, уступив место и бразды правления предприятием своему сыну, сам же избрался депутатом. Конечно, он часто поддерживал спорные партийные инициативы, которые лично у меня вызывали брезгливость, однако кому как не мне было знать, что политика – это искусство компромиссов. Каждый из нас, соглашаясь на такую работу шел на сделку с совестью, часто заглушая голос совести голосом разума. Я была не первой и не последней в этой игре.
6
Несколько последующих дней времени на переживания и страхи у меня просто не осталось – передача дел и погружение в работу не давали мне расслабится. Многие коллеги, знавшие меня раньше, встретили мое возвращение спокойно и даже доброжелательно, однако за шесть лет появилось и много новых, незнакомых мне лиц, с которыми только предстояло познакомиться, понять их потенциал, наладить деловые связи. К тому же до пленарной недели оставалось всего несколько дней, поэтому мне приходилось ориентироваться буквально на ходу. Совещания по законодательным инициативам, заседания комиссий, куда входил Кротов, следовали один за другим.
Единственным, что немного облегчало мою нагрузку, было осознание того, что мой начальник, Григорий Кротов, и Кирилл Богданов находились в разных комитетах. Кротов занимался вопросами социальной политики, а Богданов, как я знала, был председателем комитета по промышленности и экономики. Поэтому на этих заседаниях мне удавалось спокойно сосредотачиваться на работе, не опасаясь столкнуться с тем, чьё присутствие до сих пор вызывало у меня внутреннюю дрожь. Но несмотря на это, мысли о Богданове порой проскальзывали в моей голове, словно тени, которые я не могла прогнать. Знала, что пленарная неделя неизбежно сведёт нас вместе в одном месте, и мысль об этом заставляла меня сжиматься от напряжения.
Впрочем, столкновение с Миленой прошло до начала пленарной недели, на нашей утренней планерке со штабом.
Марина сидела напротив меня вся красная от злости и раздражения, держа у уха трубку, в которой раздавался злой и раздраженный голос Милены.
– Марина Григорьевна, – услышала я через громкую связь, – вы обязаны предоставить нам списки граждан, кто будет на приеме и по каким вопросам.
– Заебала, – прочитала я по движущимся губам Марины и кивнула.
– Марин, дайка трубочку мне, – протянула руку.
Марина, покраснев от злости, молча передала мне телефон, крепко сжав его в ладони, как будто хотела передать мне не только устройство, но и все своё раздражение. Я почувствовала её напряжение, видя, как её пальцы дрожали от сдерживаемого гнева. Она закрыла глаза и устало потерла виски, явно стараясь взять себя в руки.
– Милена Владиславовна, добрый день, – сладко пропела я, вкладывая в голос всё обаяние, на которое была способна. На секунду на том конце повисла пауза, как будто мой внезапный переход к разговору заставил Милену замешкаться.
– Агата Викторовна? – в голосе Милены сквозило лёгкое недоумение, смешанное с раздражением. Она явно не ожидала, что я возьму трубку и так уверенно начну беседу.
– Да, – подтвердила я с тем же тоном, словно была предельно вежливой, но за этой вежливостью скрывался намёк на что-то более жёсткое. – И мне очень хотелось бы узнать, по какому праву вы звоните сейчас Марине Григорьевне? Если у вас есть вопросы по организации приёма, вам теперь придётся обсуждать их со мной. Поскольку данный приём имеет приоритетное значение, отвечать за него от нашей стороны буду я. Какие есть вопросы?
Я услышала, как Милена сделала глубокий вдох, явно пытаясь не сорваться. Её голос обрёл более жёсткие нотки, но она старалась сохранить любезность:
– Агата Викторовна, – начала она, подбирая слова, словно выбирала оружие для наступления, – приятно слышать, что вы готовы взять на себя ответственность. Мне нужны от вас списки граждан, уже записавшихся на приме именно к вашему начальнику.
– Насколько меня память не подводит, Милена Владиставовна, запись граждан в рамках этого приема – ваша зона ответственности, не наша. Именно вы, согласно внутренних инструкций, обязаны предоставлять нам данные, причем за пять дней до начала приема, не так ли? Вам пункты инструкций перечислить или сами их откроете и почитаете? – добавила я с той же любезной вежливостью, за которой скрывалась твёрдость. Я знала, что она понимает: у меня есть вся документация наготове, и мои слова не бросаются на ветер.
Милена ненадолго замолчала, словно обдумывая, как можно было бы выкрутиться из этой ситуации. Её голос снова стал ледяным, когда она наконец ответила:
– Благодарю за напоминание, Агата Викторовна, – процедила она сквозь зубы. – Я правильно понимаю, что вы отказываетесь от сотрудничества? Мне Кириллу Алексеевичу так и передать?
Я до хруста сжала зубы
– Милена Владиславовна, я вас умоляю, – проговорила я, вложив в голос каплю притворного усталого добродушия, словно у нас был просто пустяк, а не перепалка на грани скандала. – Если во внутренние партийные документы были внесены изменения, прошу вас, направьте нам эту информацию за подписью вашего начальника.
Я нарочно не произнесла его имя, как будто это был принципиальный отказ дать ему хоть малейшую власть надо мной, даже в разговоре. Я знала, что Милена поймёт этот тонкий намёк. Уголки её рта наверняка дернулись от злости на том конце линии, но она с трудом продолжала держаться:
– Поняла, – её голос звучал, как лезвие ножа, скользящее по стеклу. – Ожидайте письма.
Ещё один щелчок. Связь оборвалась. Я наконец позволила себе выдохнуть, чувствуя, как напряжение слегка отступает. Марина сидела напротив, почти не дыша, словно наблюдала за захватывающей театральной постановкой.
– Ну и стерва, – выдохнула она наконец, вытирая вспотевшие ладони о подлокотники. – Как ты это выдерживаешь?
– Нормативные документы читаю, – ответила я, кладя телефон на стол и наклоняясь поправить туфельку. – Марина, я для кого материалы по партийным приемным отправляла? Инструкции, положения? Ты их хоть открывала?
Марина смутилась и виновато отвела взгляд, нервно перебирая пальцы. Щёки у неё порозовели, и она поспешно пробормотала:
– Открывала, конечно… Но, если честно, не все. Эти документы такие… – она закатила глаза и добавила, – сложные и запутанные, что у меня после трёх страниц начинает болеть голова.
– Марин… – я облизала пересохшие губы, закалывая выбившиеся из прически рыжие пряди, чтобы привести себя в порядок. Я знала, что не могу позволить себе даже в такие моменты выглядеть небрежно. – Наша работа заключается в том, что мы разбираемся с юридическими документами. Ты не можешь не уметь с ними работать, – в моём голосе слышалась усталость, но и непреклонная серьёзность. – Политика – политикой, но юридическую часть с нас никто не снимал. Ты ведь едва не прогнулась и не взяла на нас дополнительную работу, которая не только отнимает время, но и даёт возможность подставить нас.
Марина напряжённо слушала меня, сжав губы, и я продолжила:
– Приём будет масштабный, понимаешь? В нём участвует и районная администрация, и депутаты всех уровней – от Госдумы до городского совета. СМИ нагонят столько, что их, возможно, будет больше, чем самих граждан. Каждое наше действие, каждая ошибка будет на виду. Ты что, решила пойти работать к Богданову? Тебе своей работы мало? Хочешь, ещё подкину? – добавила я с сарказмом, чтобы немного разрядить обстановку, но тон всё равно оставался жёстким.
Марина опустила глаза.
– Значит так, друзья мои, – я постучала пальцами по столу, заставляя всех присутствующих поднять головы и выпрямиться. Мой голос звучал твёрдо, без намёка на сомнение. – Анекдот про батюшку и монашку все знают?* Хорошо. Тогда всем помощникам на округе сегодня же взять все нормативные документы, от 59-ФЗ до партийных положений о порядке работы с обращениями граждан. И никаких отговорок.
Я специально выдержала паузу, чтобы мои слова как следует осели в сознании присутствующих. Марина по-прежнему молча кивала, но я знала, что она поняла.
– У вас есть три дня, – продолжила я, прищурившись. – Три дня, чтобы всё изучить. А потом будет экзамен от меня. Кто провалит – до начала осени сидит без премий. Хватит делать то, что мы не обязаны. Нам нужно работать грамотно и по закону, чтобы ни у кого не было поводов нас подловить.
Я увидела, как Марина вздрогнула при слове "премия", а другие помощники, сидевшие в кабинете, начали переглядываться, явно осознавая всю серьёзность предстоящего экзамена.
– Миленка решает свои задачи и продвигает своего шефа, – продолжила я, придав голосу холодную чёткость. – А у нас есть свой начальник, и его интересы – наша главная цель. Богданов как-нибудь сам справится со своей карьерой, и нас это не касается. Ясно, коллеги?
Собравшиеся, тяжело вздохнув, кивнули головами.
– А если…. Она письмо от Богданова пришлет таки? – спросила Марина.
– Тогда, Мариночка, я станцую тарантеллу на столе, – с лёгкой иронией ответила я, стараясь разрядить обстановку. – Потому что менять правила, принятые по всей России, только из-за нас никто не будет, естественно.
Я нарочно сделала паузу, чтобы все обдумали мои слова, а затем продолжила с той же холодной уверенностью:
– И письмо, если таковое и случится, будет не приказом, а просьбой о помощи. Чуешь разницу? Нет, тогда мы, конечно, поможем, разговоров нет. Только вот…. даже если у Миленки совсем башню снесет, Богданов такое письмо никогда не подпишет. Просить помощи?.... Нет, это не про него.
Сотрудники штаба спрятали довольные улыбки. Так щелкнуть по носу Милену многим давно хотелось.
– Так что, занимаемся своей работой, на прием приезжаем только как приглашенные гости и только жестко в рамках инструкций. Никакой самодеятельности.
