Текст книги "Игроки и жертвы (СИ)"
Автор книги: Весела Костадинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
– Илона….
– Ты сама мне сказала, что любить, это не только брать, но и давать. Ты отдала себя всю…. И продолжаешь отдавать. Живёшь прошлым, отдавая душу тому, кому это уже не важно. И если это не получается – убиваешь себя изнутри.
– Считаешь меня слабой, по сравнению с тобой?
– О, нет. Не каждая проявит такую силу духа, как ты. Считаю тебя трусихой. Боишься признать правду, боишься посмотреть вокруг, боишься будущего, боишься других отношений. Чувствуешь – и грызешь сама себя за эти чувства. Я завидую тебе в том, что в тебе живут чувства, что они не отмерли, как у меня. Но, черт возьми, как ты меня бесишь тем, что боишься их принять.
– Илона, – я вдруг вытерла текущие слезы, – тебя куда-то не туда занесло…. Ты сейчас вообще о чем?
– Да ни о чем, в голову не бери…. И то, что ты откажешься от возможной сделки – не считай предательством. Считай тактическим отступлением. Мы ведем войну, Агата, проигранная битва – не проигранная война. Помни, давить тебя будут так, что я покажусь назойливым комариком. А наш сегодняшний разговор – легкой разминкой. Арина – в безопасности и далеко, в другой стране, где до нее не дотянутся. Ровно поэтому я и выбрала вариант Батуми, доставать задолбаются. Нда…. – потерла она лоб, – пойду, спрошу у Кира, какую комнату тебе занять. За одним проверю масштаб бедствия на кухне. Ты сегодня отдохнуть постарайся. Хочешь, пришлю к тебе своего массажиста – хорош во всем.
– Илона! Ну мать твою!
– А что, разотрет так, что спать будешь без задних ног. Заодно и от рефлексии избавит.
Я покачала головой, не удержавшись от смеха сквозь слезы – Илона была верна себе.
– Иди давай, проверяй. И спроси про меня у хозяина, надеюсь у порога не оставит….
– Ну-ну, – пробормотала Илона, выходя на кухню, – скорее сам у порога ляжет….
26
Мне досталась просторная светлая комната, как и номер на базе, отделанная теплым деревом, с большим панорамным окном, выходящим на крохотный балкон с видом на город. Комната была настолько приятной и уютной, что на несколько мгновений, когда Илона привела меня сюда, показалось, что я заняла спальню хозяина. Но нет, рабочий стол около окна, полки в небольшой гардеробной и полочки у зеркала были пусты – значит эта была гостевая комната, хоть и полностью готовая к приему гостей.
– Короче, Кир сказал, что ванна на этом этаже – полностью в твоем распоряжении, сам он будет пользоваться той, что внизу, – поставила она меня в известность. – Его кабинет, как понимаешь – табу, туда не лезь. Закрывать его на ключ он вряд ли станет, но ты не лезь, не ищи лишних приключений. Ну все… осваивайся, обживайся. Два месяца тебе тут жить.
– Илон, что на кухне?
– А, ничего страшного, ничего такого с чем бы не справился современный ремонтный мастер.
– Кир… злится? Думает, я не сдержу слова?
– Агата, не будь дурой. Он просто ревнует. Банально и правдиво. Живи теперь с этим.
Я онемела, чем Илона и воспользовалась, сбежав быстрее антилопы.
Ревнует. Возможно.
Ситуация связала нас сильнее, чем могло связать что-то еще. Те роли, которые нам достались настолько мощно проросли в нас самих, что теперь ни он, ни я не знали как с этим жить.
Иллюзий я не питала – острая эмоциональная привязка рано или поздно должна пройти, когда развяжется тот узел, в который скрутила нас судьба. А пока и сама не могла отрицать очевидного – меня тоже тянуло к нему, просто потому что больше было не к кому. Он зависел от меня, я – от него.
Вытянулась на большой двуспальной кровати и набрала по телефону своих девочек – то единственное, что было для меня стабильным и ровным, тех людей, которые в карусели моей нынешней жизни являлись единственной константой. Долго болтала сначала с Ариной, слушая, как она взахлеб рассказывает о доме, саде, море, о коте, которого они прикормили с бабушкой (то-то "обрадуется" Кирилл когда узнает), о ракушках, которые она собрала мне и в которых дядя Андрей – судя по всем приставленный Киром человек – обещал просверлить дырки и она сделает из них мне украшение. С бабулей обсудили некоторые организационные моменты, а потом просто долго болтали ни о чем: она с чашкой чая на террасе дома, я – мечтая о таковой, но побаиваясь спускаться туда, где находился Кирилл.
Напоследок Мария спросила, все ли в порядке у меня и где я нахожусь сейчас.
– Не переживай, я в полном порядке, – заверила я ее. – Пока живу там, где мне безопаснее.
– В доме у того человека? – бабуля как всегда ухватила самую суть. Я кивнула.
Она помолчала.
– Арина пару раз про него спрашивала… – призналась она. – Он ей понравился.
– Бабуль… – откашлялась я, – постарайся поменьше с ней о нем говорить.
– Мне он тоже понравился, – заметила она.
– Даже не начинай, – я заставила себя улыбнуться. – Мы коллеги, не более.
– А он об этом знает? – хитро улыбнулась она.
– Думаю, да, – я тоже не смогла удержать улыбки.
В дверь комнаты постучали.
– Ладно, бабуль, прости, мне нужно идти, – я быстро завершила разговор и встала, открывая двери.
Когда я открыла дверь, на пороге стоял Кирилл, слегка неловко переминаясь с ноги на ногу, будто не был до конца уверен, что уместен здесь, в этой части своей же квартиры.
– Прости, – он бросил быстрый взгляд на телефон. – Я…. ты кофе свой не выпила, я чай сделал… – взгляд был слегка виноватый и очень уставший.
– Заходи, – пропустила его внутрь, забирая из рук тонкую фарфоровую чашку с горячим чаем.
Он задержался на пороге, всматриваясь в меня с лёгкой неуверенностью, которая не вязалась с его привычным образом. Казалось, он боролся с собой, не решаясь сказать то, что давно назрело.
– Агата, – он все-таки зашел, осматриваясь, – квартира в полном твоем распоряжении. Не обязательно сидеть все время в комнате… И…
– Кир, что с рукой? – вздохнула я, глядя на неумелую белую повязку.
– Ничего страшного. Порезался чуток. Илона уже помогла.
В его голосе проскользнуло слабое раздражение, но оно быстро испарилось, уступив легкой усмешке. Я почувствовала, как мои пальцы невольно скользнули к его лицу, касаясь той едва заметной отметины, что осталась после утренней стычки. Его лицо напряглось под моими пальцами, но он не отстранился, а, наоборот, замер, позволяя мне на мгновение почувствовать его настоящего, без масок.
– Вижу. Похоже оказание первой помощи – не ее конек. Может, хватит себя калечить все эти дни? На тебе хоть одно живое место осталось? – вздохнула, боясь представить, что скрывают футболка и джинсы. За последние 4 дня его отделали так, что не всякий бы с этим справился. – Если угодишь в больницу – никому легче не станет.
Он сел на мою кровать, я села рядом с ним. Внутри меня росло острое, до боли знакомое желание ощутить хотя бы на миг простое тепло – человеческое, безусловное, не деловое, не стратегическое. Я хотела забыть все эти схемы, интриги, планы и просто почувствовать, что рядом есть кто-то, кому, возможно, так же тяжело, как и мне. Он удивленно обернулся, когда почувствовал как мое плечо касается его, а рука скользнула по его руке. Замер, позволяя мне неосознанно ласкать, переплетая свои пальцы с его. В этот раз я не поддержать его хотела, в этот раз я просила о тепле.
Он понял, резко обнял меня, прижал, на секунду дав волю своим порывам, прижимая настолько сильно, что мне стало больно. Но эта боль была сладкой, желанной. Что-то внутри меня треснуло от этого объятия, которое было мне так необходимо сейчас. Я чувствовала, как его дыхание сливается с моим, как его пальцы на мгновение сжимаются крепче, едва уловимо дрожат, выдавая скрытую, нерастраченную нежность, которой мы оба так остро нуждались. В этот миг не существовало ни интриг, ни обязанностей – только это молчаливое объятие, словно обещание, что рядом есть кто-то, кто тоже устал, кто так же ищет укрытие, хоть на короткое мгновение.
А внутри меня вдруг начало закипать то, что казалось давно было утрачено и закрыто за семью замками, то, чего я отчаянно избегала, не давая этому ощущению ни малейшего шанса последние два года. С каждым его вдохом, с каждым легким прикосновением его пальцев по моей спине я ощущала, как внутри загорается искра, та самая, которую мне не удавалось потушить, несмотря на все обещания себе самой. Внутри меня, в самом низу живота едва заметно, но ощутимо начинало пульсировать желание.
Кирилл словно почувствовал. В тот момент, когда он отстранился, я заметила, как в его взгляде промелькнуло что-то неуловимое – может, надежда, может, замешательство, словно он сам не верил тому, что почувствовал. Его губы чуть дрогнули, будто в намерении что-то сказать или сделать, но он остановился, будто чувствуя, что время ещё не пришло. Пальцы скользнули по моим волосам так нежно, что я едва сдержала себя, чтобы не потянуться к нему.
Кирилл замер на мгновение, словно борясь с собой, но потом быстро поднялся и вышел, оставляя после себя тихий след своего тепла. Оставив меня в комнате, он словно дал мне паузу, чтобы прийти в себя, переварить всё то, что только что возникло между нами.
27
27
Последующие несколько дней превратились в нескончаемый поток дел и встреч. Встреча с адвокатом, рабочие встречи по делам Кротова – я не оставляла основную работу без внимания ни на секунду, деловой ужин с партнерами Кирилла – это стало просто адом, ведь в его невиновности нужно было убеждать не только партнеров, но и их жен. Разговор с Леной и Марией затянулся на несколько часов, в течение которых я убеждала девушек вернуться на работу к Кириллу, снова и снова обнажая свои раны и давая понять всем, что мы вместе, что не допустим падения Кирилла, что выиграем эту войну.
Иногда мне казалось, что все, что мы делаем – напрасно: мнение сложилось и пошатнуть его казалось невозможным.
Кирилл приезжал домой поздно, все основное время проводя на комбинате и готовясь к визиту налоговой проверки. Падал от усталости и все равно находил время зайти ко мне хоть на пять минут и принести с собой неизменную кружку с чаем и чем-нибудь сладким. Это стало своего рода ритуалом, позволяющим нам чувствовать поддержку друг друга, обмениваться новостями за день без спешки, суеты и давления окружающих. Я же…. Я дожидалась его возвращения, не ложась спать, даже если глаза закрывались сами собой.
Илона, хоть и выглядела как всегда впечатляюще, тоже ходила нервная и пошатывающаяся от усталости. Телефон в ее руках не умолкал ни на секунду, даже когда она говорила с нами, снова и снова давая неизменные указания, разбирая ошибки, которых, к слову, было не много, или даже иногда хваля.
В четверг поздно вечером она притащилась к нам в квартиру, едва Кирилл переступил порог дома.
– Я ненадолго, – она не утруждала себя политесом. – Ты готова?
Кирилл, вздохнув, пошел готовить кофе. Это на комбинате и в ЗС он был суровым начальником, дома менялся кардинально, позволяя себе все больше человеческих черт.
– Илона, – вздохнула я, – мы все проговорили уже раз… тысячу, примерно. Я готова. Но….
– Что, но? – подбоченилась она.
– Мне не нравится, что мы только отбиваем удары, – поджала я губы. – Мы не бьем сами!
– Чтобы бить, нам нужно время. Они куют железо пока горячо, пока общественное давление на тебя и Кира настолько сильно, что может сломать. Они уже сделали ошибку, дав тебе неделю на подготовку, видимо не могли долго согласовать сами свои действия. Больше такого не будет. Завтра ты идешь в МВД под прикрытием Климова, и никак иначе.
– Нет, – я закусила губа, кивком поблагодарив Кирилла за кофе и чувствуя спиной как он садиться чуть позади меня.
– Что «нет»?
– Илона, Кир, а если я приду раньше? Минут на десять, не больше…. Пусть они чуть расслабятся…
– Зачем?
– Недооценивая жертву можно совершить кучу ошибок. Они прекрасно знают, что Кирилл и я теперь действуем совместно, правильно? Наши фото, в том числе и совместные, с новостных лент не сходят. Они будут давить, им нужно мое заявление. Они готовятся к битве, а получат меня одну. Минут на десять. Это их расслабит, может быть даст возможность нам что-то узнать.
– Идиотизм, – выдал Кирилл, – одна ты не пойдешь.
– Боишься, что сдам тебя? – ехидно спросила я, полуобернувшись к нему.
– Боюсь, что на тебя таких бульдогов натравят, что переломают кости, – зло огрызнулся он.
– Кир, я специалист по правозащите, ты часом об этом не забыл? И свою работу помощником начинала с этого!
– Какого черта, Агата! Мы в игрушки, что ли играем? – вспыхнул он. – Там тоже не идиоты сидят, знают свою работу! Им нужно твое заявление, и они будут тебя ломать.
– Я знаю, как они работают, Кир. Я уже проходила через их систему, ты не забыл об этом? И была гораздо менее подготовлена, чем сейчас! И страха было больше, и давить на меня было чем! Страшнее, чем тогда – не будет! Знаешь, что такое, когда у них в руках любимый тобой человек, и это они используют против тебя?
Кирилл замер на мгновение, будто столкнулся с холодным душем от моих слов, а потом его лицо полыхнуло огнем и откровенной злостью.
– Скоро узнает…. – пробормотала под нос Илона, отводя глаза. – Так все, хватит собачиться, – встряла она между нами, – логика в словах Агаты есть, Кир, и ты это знаешь. Пусть зайдет первая на пять минут, после пойдет Климов. За пять минут они только поздороваться успеют и дежурными фразами обменяться. А мы узнаем, что они хотят на самом деле, а главное – насколько сильно они хотят это получить. И возможно – уровень вовлеченности МВД в это дерьмище. А ты сам на комбинате будь – у тебя своего говна там хватает! И ради бога, не дергайся оттуда, разбирайся с налоговой. Сами тебя наберем.
– Да…. – Кирилл едва сдержал мат. – Сговорились, матрешки!
– Не психуй. Дай мне делать свою работу, – осадила его Илона. – Кир, я знаю, что тебя рвет на части. Сосредоточься на том, что сейчас главное для тебя. Потеря репутации – это одно, потеря комбината – это полный пиздец. И ни Агата, ни я тебе помочь в этом не сможем. Это твое поле битвы, твои люди, твоя работа. Ты лучший в этом, а политику оставь нам.
– Кир, – мне стало немного обидно, – я не сдам тебя. От этого и моя жизнь зависит….
Он все-таки выругался, но зазвонивший телефон нас спас. Кирилл вышел с кухни в кабинет.
– Да знает он, что ты его не сдашь, – заметила Илона, поднимаясь, – он психует, что выпускает ситуацию из рук, что не может переломить и вынужден отпускать тебя одну. Он 20 лет единолично правил своим комбинатом и жизнью, а тут…. Такая херня. Он и за себя борется… и за тебя тоже. Все, я поскакала к себе. Завтра тяжелый день. Кира от меня поцелуй в губы!
– Иди ты!
– Ну хотя бы в щеку!
– Илона, пошла вон!
– Жестокая женщина, пока!
Илона, хохоча, схватила сумку и выскочила из комнаты, даже не оглянувшись. Когда Кирилл вернулся, он выглядел измотанным, но всё равно бросил на меня строгий взгляд, будто проверяя, как я держусь. Я усмехнулась, вспомнив слова Илоны про поцелуй, но оставила эту мысль при себе.
Утром, подъезжая к зданию районного МВД, еще раз про себя повторила линию защиты. Машина Климова уже стояла не далеко от здания, однако, по договоренности зайти он должен был лишь через пять-семь минут после меня.
Я подкорректировала выражение лица, приняв спокойный и уверенный вид, затем вышла из машины и направилась к зданию. На входе привычно попросили документы, и на несколько секунд мне показалось, что всё слишком буднично для такого момента. Но сразу за дверями меня встретил внимательный взгляд сотрудника, проводившего до нужного кабинета, словно я была не гостьей, а важным объектом.
– Агата Викторовна, – в кабинете, довольно мрачном и холодном, меня встретил милый симпатичный мужчина, лет 45-50, одетый не в форму, а в простые джинсы и водолазку, с холодными, пронзительными и колючими голубыми глазами. Его показная улыбка на меня не подействовала – я знала таких типов и внутри слегка похолодела, на меня действительно спустили цербера. Причем серьезного. – Капитан Лощин, – представился он. – Можно просто Иван Федорович.
Руку я пожала, сильно сдавив ладонь и сразу показывая, что сдаваться не намерена.
– Чай, кофе? У нас, правда, только растворимый, – посетовал он.
– Ничего не нужно, капитан, – я спокойно откинула назад косу и посмотрела ему в глаза. – Хотела бы знать, для чего меня вызвали на… опрос.
– Агата Викторовна…. – он вздохнул, – нам поступил…. Сигнал…. О том, что против вас было совершено противоправное действие по ст31 Ук РФ.
– Здорово, – пожала я плечами, – и откуда поступил? Потому что я ничего об этом не знаю.
Он помолчал, постучав рукой по столу и подумав. А после повернулся ко мне полностью.
– Агата Викторовна, давайте играть друг с другом не будем, ладно? То, что с вами сделал этот урод…. Это полный кошмар. Я видел ваше лицо, видел как он брал вас…. Не самым приятным образом… и он понесет за это ответственность.
Я нервно глянула на часы на стене, предполагая, что через несколько мгновений появится адвокат. Внезапно во всем здании сработала сирена. Посмотрела на капитана, на чьем лице застыла улыбка.
– Что происходит?
– Увы, Агата Викторовна, – вздохнул он, – в здании объявлен план «Крепость»*…. Но это ведь не плохо – поговорим спокойно, никто отвлекать не станет.
Я почувствовала, что холодею – поддержка ко мне не придет, все ходы и выходы из здания – заблокированы.
Но внешне даже не дрогнула. Павел раньше всегда говорил, что не сядет играть со мной в покер – владеть лицом я умела.
– К чему этот цирк, капитан?
– Агата, – он наклонился ко мне чуть ближе, – я понимаю, что скорее всего Богданов или запугал вас до смерти или купил ваше молчание. Но посмотрите на ситуацию с другой стороны: вы никогда не думали, сколько женщин еще могли пострадать от него? Вы думаете вы одна подверглись от него изнасилованию?
Слова ударили в голову как пощечина. Но я лишь сильнее стиснула зубы.
– Агата, он опасен. Сегодня, ради спасения своей задницы, он готов вас на руках носить, а завтра…. Что он сделает завтра? Выбросит на помойку? Вам ли не знать таких мужчин? В опасности вы, ваша дочь…. А если он и ее решит…
Тошнота подкатила к горлу, а подлая сука-память услужливо подбросила разговор Кира с Ариной. Эти слова резали, как нож, но я не позволила себе ни на секунду выдать внутреннюю дрожь. Пытаясь держаться собранно, я встретила взгляд капитана с едва скрываемым презрением, несмотря на то, что в голове хаос уже набирал обороты. Его обвинения были как яд, проникающий в самые слабые и уязвимые места. Мои пальцы непроизвольно сжались, и я почувствовала, как ногти вонзаются в ладони.
– Капитан, вы границы переходите, – зло сказала я, снова вонзая ногти в ладонь. – Вы спросили меня – я вам ответила. У меня нет к Кириллу претензий, как и самого изнасилования не было. Было свидание двух любящих людей в ссоре. Кстати, мое заявление о нарушении неприкосновенности частной жизни уже написано и зарегистрировано! Насколько я знаю, от Кирилла Алексеевича поступило ровно такое же. Ст 137 УК РФ, напоминаю….
– Хорошо… – он помолчал, а потом вызвал в кабинет какую-то женщину в форме. Та вошла, отдала честь и принесла большой экран. – Давайте разбираться по фактам, Агата.
Он включил проектор и на экране замелькали кадры той страшной записи. Не смотря на всю выдержку, я побелела, чувствуя жуткое головокружение. Второй раз видеть это было еще хуже, чем первый.
Вот Кирилл смотрит со мной на город, его глаза хищно блестят из-за стекол очков. Наклоняется к моей шее. В его глазах и прикосновениях есть даже некая нежность, точно он и сам еще не верит, в то, что я стою рядом с ним. Его поцелуи становятся все требовательнее, все сильнее, точно он сам себя распаляет в своей злобе и ярости.
Я чувствовала, как задыхалась под этой навязчивой, холодной жестокостью образа на экране – как будто это был чужой человек, а не тот, кого я знала.
Женщина в форме сохраняла нейтральный вид, но её присутствие добавляло тяжести. Капитан сидел рядом, внимательно следя за каждым изменением на моем лице, не упуская ни одной детали, как хищник, готовый в любой момент вцепиться в слабое место. Его голос прозвучал мягко, вкрадчиво:
– Видите, Агата. Эти действия не похожи на случайность или на дружеское недоразумение. Всё говорит об агрессии, о жажде власти. Или вы по-прежнему не хотите видеть правду?
Я резко отвернулась от видео и посмотрела на следователя.
– Вам это нравится, да? Копаться в чужом белье? А меня больше интересует, кто передал вам запись? И почему до настоящего времени не расследовано МОЕ заявление? – спросила резче, чем следовало.
– Агата, – мягко покачал головой капитан, полностью игнорируя мои вопросы, – ваша боль понятна. Это…. Отвратительно. Вы же понимаете, что оставшись безнаказанным, он снова сделает тоже самое… не с вами, с другими женщинами. Подумайте…. В ваших руках наказать того, кто сделал с вами подобное.
Мои руки сжались в кулаки, чтобы удержать дрожь, с которой я едва справлялась, глядя в его глаза, полные этого странного профессионального сочувствия, которое не приносило никакого облегчения. Я смотрела на капитана, пытаясь сохранить холодный взгляд, несмотря на бушующую внутри бурю.
– Вы говорите, что понимаете мою боль, – произнесла я сдержанно, хотя внутри всё кипело. – Но поверьте, вы не представляете, что это значит – видеть себя в роли доказательства, видеть, как вашу жизнь выворачивают наизнанку, как делают частью игры, где каждый кусочек моего прошлого используется, чтобы создать этот спектакль. Да, черт, мне больно…. Потому что мою слабость, мою любовь, мои ошибки используют против того, кто мне дорог! И потому что вместо того, чтобы расследовать это преступление, вы стараетесь заставить меня признаться в том, чего не было! Это называется принуждение к даче показаний, капитан, – не думать, не ассоциировать, не вспоминать. Я – не она, Кирилл – не он!
Следователь пожал плечами и снова включил запись.
Я смотреть не хотела, но понимала, что потребуй прекратить – они начнут давить еще сильнее. Кадры на экране сменяли один другой, мои крики и мольбы отпустить резали уши.
– Эта сцена мне особенно отвратительна, Агата, – снова поставил на паузу капитан, – смотрите, ваше лицо искажено от боли, а он не собирается вас жалеть.
Меня стало тошнить, но я досчитала до десяти. И промолчала.
– Агата, там двенадцать часов записей, время у нас есть. Вы хотите посмотреть их все?
Я сжала руки еще крепче, будто это могло помочь удержать контроль. Уголки губ дрогнули, но я не позволила себе выдать ни эмоций, ни слабости. Следователь наблюдал за мной, будто пытался поймать малейший проблеск смятения, что бы это ни стоило.
– Видимо придется…. Вы любитель порнухи, капитан? Что ж, давайте смотреть…
Мой телефон резко завибрировал. Краем глаза я заметила, что за этим страшным разговором прошло больше двух часов. Звонил Кирилл.
– Прошу прощения, капитан, должна ответить.
– Сидеть, – приказал следователь.
– Я арестована? Мне предъявлены обвинения? – я прищурилась, зло глядя на сидевшего передо мной мужчину.
– Нет, что вы, – резко успокоился он и…. смахнул телефон со стола. Тот упал на каменный пол с тихим треском. Звонок прервался, по экрану пробежала сеть трещинок.
Я смотрела на разбитый экран телефона, чувствуя, как внутри поднимается волна ярости. Подняла взгляд на следователя, стараясь сдержать голос ровным.
– Это уже переходит все границы, капитан, – произнесла я, прищурив глаза. – В следующий раз, когда вы решите проявить такое «гостеприимство», подумайте, не обернется ли это против вас. Порча чужого имущества! Вы уже букет статей себе насобирали!
Он сочувственно и насмешливо покачал головой.
– Прошу вас, Агата, давайте без драмы. Я виноват, бывает. Приношу извинения за неловкость. Компенсирую потерю… позже. Когда выйдете отсюда…. Через пол часа, или час…. Или вечером…. Или…. Завтра. Это зависит от того, как быстро снимут режим…. Увы.
– А режим снимут, когда я ваши бумажки подпишу, да, капитан?
Он только многозначительно улыбнулся.
– Смотрим дальше, Агата?
– Вы зря стараетесь. Вы ищете то, чего не было. Хотите продолжать просмотр – ради бога. Давайте смотреть.
Я держалась из последних сил, глядя на женщину на экране, держалась, чтоб не заплакать, не закричать, не сдаться. Ненавидела Кирилла снова и снова.
Стиснула зубы, заставляя себя сидеть прямо, не показывать ни слабости, ни страха, несмотря на рвущие душу кадры, мелькающие на экране. Я видела каждое искаженное болью выражение своего лица, каждое отчаянное движение, и с каждым новым кадром внутри что-то разрывалось, кусок за куском.
– Ненавидите его, да? – капитан даже не пытался скрыть, как внимательно изучает каждую эмоцию, проскакивающую у меня на лице.
– Нет… – прошипела сквозь зубы. – Нет…
Пронзительный крик с экрана заставили на секунду вздрогнуть и дернуться.
– Даааа, – протянул следователь. – Рассмотреть не могу, там кровь?
– Нет! – рыкнула я, чувствуя предательские слезы на глазах.
Капитан посмотрел на меня с тем спокойствием хищника, который уверен, что жертва вот-вот сдастся. Его улыбка становилась шире с каждой моей реакцией, и внутри меня что-то вспыхнуло – смесь злости, боли и желания покончить с этим фарсом раз и навсегда. Тонкие струйки слез пробегали по щекам, и я почувствовала, как зреет мысль оставить Кирилла и его судьбу на волю этого безжалостного спектакля, как будто эта мысль сама по себе могла стереть боль, унижение и все, что мне пришлось пережить.
А потом вспомнила его, стоявшего напротив меня и принимающего пули Илоны одну за другой. Белое от боли лицо, и не малейшей попытки защититься.
И это белое от сдержанной боли лицо вернуло меня к реальности сильнее, чем любые доводы и эмоции, что бурлили во мне перед следователем.
– Что-то еще хотите показать, капитан? – подняла залитое слезами лицо.
– Вы сами все сказали, Агата. Я же по лицу все вижу, – он позволил себе погладить меня по руке и протянуть бумажную салфетку. – Подпишите заявление и станет легче. Я смогу обеспечить вам защиту от этого человека. И вам и вашей семье. Да и административное дело никто открывать не станет – вы ведь действительно вынуждены были это сделать….
– Капитан, идите в…. Поход! – выпалила я, поднимаясь. – Вы что, реально думаете, что я оговорю мужчину, которого…. Который дорог мне? Хотите еще посмотреть? Ну давайте! Посмотрим еще.
Села напротив проектора, готовая уже ко всему. А за окном солнце медленно клонилось к закату.
Капитан со злости снова включил видео. И снова я увидела эту адскую ночь со стороны. И снова Кирилл склоняется надо мной, снова целует, снова заставляет делать то, что я не хочу. Только вот… разница одна. И я увидела это только сейчас. На этот раз он сам ласкал меня, обнимал, прижимая, целовал в губы и не было в его действиях былой жестокости. Он словно пытался растормошить меня, заставить реагировать на него, что-то почувствовать… а мне… лицо мое было отрешенным, почти не живым. Я словно ушла в себя, позволяя делать то, что он хочет.
– Ладно, – капитан выключил запись и включил свет. – Ладно, Агата. Признаваться вы не хотите… я понял. На минутку, чем он вас так купил? Деньгами? Сколько пообещал? Сколько стоит ваше молчание? Ваше унижение? Он ведь, даже изнасиловав вас, не всю сумму отдал. Думаете сейчас не обманет? Кто вы для него? Случайная баба, от которой он стал случайно зависим. По факту – дорогая шлюха. Так и видит вас, даже сказал вам об этом. Вы этого не понимаете?
– Капитан, – я устало закрыла глаза. – Я все сказала. Другого уже не скажу.
– А о дочери вы своей думали? Она ведь рано или поздно узнает о том, что ее мать проституцией подрабатывала! Думали об этом? Каково это ей узнать будет? И за бабло позволяли мужикам трахать вас как угодно!
Мне хотелось его ударить, но я крепко сцепила руки и сидела с каменным лицом, плотно сжав зубы. Я потеряла счет времени, понимая, что этот…. Опрос…. Длиться уже несколько часов. Думала о том, что Кирилл и Илона, наверное, уже нарезают круги около МВД и ничего сделать не могут. Только бы у Кирилла хватило выдержки не наделать глупостей. Впрочем, ради кого? Ради меня? Может я для Кира действительно просто проходная баба. Вот лучше пусть так и будет.
– Агата, – капитан снова сел напротив меня. – А…. вы…. Вы не думали, что ваша репутация и род деятельности таков… что вами вполне могут заинтересоваться органы опеки.
– Что?
– Опека, Агата. Что вы дочери дать можете? Какой пример?
Злость поднималась мощными волнами. Но не против Кирилла, а против тех, кто уже несколько часов всеми правдами и не правдами старались заставить меня дать нужные им показания. Не потому, что хотели справедливости для меня, а потому что это поставит точку в их большой игре.
– Вы ничего не сделаете, капитан!
– Опека, суд, лишение родительских прав…. Вам нужны эти сложности, Агата? Тут даже заявления от Богданова не требуется – факт на лицо.
– Встроимся в суде! –зашипела я, вскакивая с места.
– Сиди спокойно, кошка! – рявкнул капитан, – думаешь тебя хоть кто-то защищать будет? Ты ж всего лишь дурная дура, которую купили. Да сольют тебя, идиотка, как только ты свою роль отыграешь! Ты что, думаешь, на моей практике первая? Ты пойми, Агата, эти люди… они ведь чувствовать не умеют. Они про деньги и про власть, а ни про что более. Ты красива, молода…. У тебя жизнь впереди, с дочкой…. Пусть насильник сядет! А ты жить дальше будешь….
Я смотрела в холодные голубые глаза и понимала, что этот человек лжет. Не оставят они меня в покое, если я хоть слово против Кирилла скажу: его посадят и за меня возьмутся – погоны делать надо. Это он сейчас мне соловьем поет, а после сначала административка, потом проверки опеки… Он мне сам весь план выдал, упырь. Для всех этих людей я не более чем пешка на доске, пешка, которую можно использовать для своих целей. У них нет ко мне жалости, нет уважения, никто не собирается разбираться по-настоящему, что приводит женщин в обществе к такому плачевному положению. Что толкает нас молчать? То, что в глазах общества мы уже обвинены в том, что стали жертвами.
Наша репутация, наша жизнь, наша боль становятся не только предметом обсуждения и осуждения, но и инструментом в чужих играх. Это удобный рычаг, которым легко давить и управлять. Для них мы – не личности, не люди с эмоциями и правом на защиту, а лишь объект, который можно использовать.
И даже если я скажу правду, кто будет защищать меня? Кто убережёт меня от той же самой системы? Нет, они не хотят справедливости. Им нужно, чтобы я стала их пешкой, а потом… потом меня просто сметут с доски.
Плотно зубы сжала, стараясь погасить ненависть в глазах.
– Агата, – он вздохнул. – Давай договариваться. Мы ведь можем и дело мужа твоего поднять…. Пересмотреть. Там были нарушения, я знаю. Его имя обелить можно. Понятно его самого не вернуть, но…. а виноватые окажутся там, где и должны…. А , Агата?
