Текст книги "Игроки и жертвы (СИ)"
Автор книги: Весела Костадинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
Аппаратное проходило в большом актовом зале, и когда мы вошли – зал был почти полон.
Кир сел на свое место, Илона заняла место в первом ряду кресел. Для меня кресло оказалось по правую сторону от Кирилла.
Взгляды собравшихся тут же скрестились на нас двоих с такой силой, что на секунду стало жарко. Да, мне и раньше приходилось выступать перед людьми, однако не в качестве одного из основных спикеров. Все руководство предприятия: от заместителей Кира до начальников цехов, от бухгалтеров до начальников отделов, от технологов до мастеров. Многие из них уже знали, что произошло на территории, возможно кто-то был и свидетелем. Мои глаза метались по залу, машинально выискивая знакомые лица. Илона, Ирина Николаевна, смотревшая на меня с пониманием, болью и жалостью, кое-кто из начальников отделов, кого знала лично. Меня слегка затошнило – одно дело врать незнакомым и малознакомым людям, другое – тем кого знаешь неплохо. И тем, кто знает тебя.
Кирилл сидел рядом внешне сохраняя каменное спокойствие. Однако его рука, лежавшая на столе рядом с моей едва заметно дергалась, словно он сдерживает желание нервно постучать пальцами по столу.
– Коллеги, – голос его звучал ровно, сдержано и отстраненно, в его голосе прозвучала едва уловимая твердость. – Сегодня у нас есть множество вопросов, касающихся не только текущих дел комбината, но и обстоятельств, вызвавших определенные… недоразумения. К сожалению, в сложившихся обстоятельствах, мое молчание будет в первую очередь подлостью по отношению к вам. Мы много лет работаем вместе, вы знаете, через что прошел комбинат за эти годы и какие на нас сваливались сложности. Я благодарен каждому из вас за работу и слаженные действия в кризисах. Именно поэтому сегодня собрал вас здесь. Вы как никто другой имеете право знать про ту грязь, которая вылилась не только на меня, но и на дорогого мне человека. Грязь, цель которой уничтожить меня, мою репутацию, мою работу и в конечном итоге – всех нас. И в данной ситуации мне жаль только одного – что сейчас здесь сидит человек, который оказался впутан в эту омерзительную игру насильно.
Я пристально следила за лицами людей. Они смотрели пытливо, кто-то чуть прищурив глаза, а кто-то аккуратно достав телефон и снимая нас на видео.
Кирилл заметил движение телефонов, но не остановился и даже не замедлил свою речь, будто признавая, что в сложившейся ситуации скрывать что-либо уже бесполезно.
Я осторожно задела его за руку, накрыв своей. Он посмотрел на меня и повернул ко мне микрофон, признавая мое право оправдать его. Рука под моей слегка дернулась.
– Коллеги, – я едва заметно откашлялась. – Многие из вас знают меня, многих знаю я. Я работала на предприятии всего один год, но узнала многих из вас, кого-то даже оформляла на работу.
В горле запершило, словно мне стало не хватать воздуха. Илона чуть нахмурилась.
– Если честно, – призналась я, отступая от всех намеченных тезисов, – говорить с вами мне тяжело. Очень. Как человеку, как коллеге, как женщине…. Чья жизнь была вывернута на изнанку. Вывернута с единственной целью – ударить больнее. Меня и близкого мне человека. Использовать нашу слабость, нашу ссору, наше недопонимание с единственной целью – уничтожить. Отвратительно чувство видеть, как выдергивается из контекста ситуация и подаётся под тем соусом, который нужен определенному кругу лиц. Не выдернута забота, не выдернуто уважение, не выдернута помощь друг другу, а именно момент слабости, момент усталости и недопонимания нас обоих.
Мои ногти впились в ладонь Кира, но он стойко переносил боль.
– На момент этих съемок мы сильно поругались. Наши отношения, на тот момент хрупкие и слабые, переживали первые трудности. Мы прошли тот путь, укрепили связь, держа ее в тайне от всех, оберегая, забыли о ссоре, как забываете вы все, ссорясь с теми, кого любите. И ни один из нас и подумать не мог, как используют то, что вы увидели. Под каким ракурсом это будет преподнесено и как ударит по нам.
Мне казалось горло пересохло так, что еще немного и я не смогу говорить.
– Мне, как и вам здесь, смотреть на это видео было…. невыносимо. Даже больше – ведь жертвой на нем была выставлена я, а злом – дорогой мне человек. И все же я здесь сейчас, перед вами, чтобы ни у кого из вас даже мысли больше не возникало, что Кирилл Алексеевич способен на то, в чем его обвиняют.
В зале воцарилась полная тишина, и каждый взгляд был прикован ко мне. Я видела, как люди напряглись, внимательно ловя мои слова. Зал переполняли вопросы, недоумение, настороженность, но, несмотря на всё это, я чувствовала, что постепенно в моих словах они находили то, чего им не хватало.
Я сделала короткий вдох и продолжила:
– Я стою здесь перед вами не потому, что нас вынудили оправдываться или защищаться, – мой голос немного дрогнул, но я собралась с силами, – а потому что вы заслуживаете знать правду, вы заслуживаете уважения и доверия. За столько лет, сколько многие из вас отдали этому месту, вы заслужили видеть не версию кого-то там, за экраном, а реальность, которая есть здесь и сейчас. Я хочу, чтобы каждый из вас знал – и знал от меня, – что человек, сидящий рядом со мной, не просто руководитель, но и мой близкий человек, который сделал для этого комбината и для всех вас гораздо больше, чем кто-либо может представить.
– Знаю…. – снова откашлялась, и кто-то, какая-то женщина принесла мне воды в стаканчике, – многих из вас волнует вопрос денег, который возник в том…. видео. Это и было причиной нашей ссоры… злости Кирилла Алексеевича на меня…. Думаю, каждый мужчина в этой комнате, успешный и привлекательный, хоть раз чувствовал это мерзкое ощущение непонимания того, ради чего с ним строятся отношения. Не так ли? Так произошло и у нас…. Я действительно попросила денег у Кирилла Алексеевича, не сказав ему причины…. Это вызвало…. Непонимание…. От которого впоследствии не осталось и следа.
Когда я заговорила о деньгах, многие лица недоверчиво скривились, хотя у мужчин это было заметнее меньше – я правильно выбрала слова – многие поняли, о чем я говорю.
– Думаю, многие здесь могут понять это: иногда из-за неуверенности или гордости мы не делимся с близкими всем, что нас тревожит. И так случилось у нас. Кирилл Алексеевич почувствовал себя... неоднозначно. Он, как и любой на его месте, усомнился в том, что мною движет искренность. И это недопонимание, как часто бывает в жизни, превратилось в ссору, в злость, в обиду… Которые оказались использованы против нас. Подло и очень…. Больно.
В этом я почти не врала. Внутри меня растекалась огненная река боли и… одиночества. На меня смотрели пристально и…. недоверчиво. Мои слова людей не убеждали… похоже. Илона хмурилась все больше.
Внезапно с места поднялась Ирина Николаевна, и сердце у меня остановилось. Ее-то мои слова точно обмануть не могли – она знала мою историю, знала… правду. Сейчас одной фразой она могла закопать нас полностью.
– Коллеги, прошу прощения, что влезаю…. Я могу полностью подтвердить слова Агаты… Викторовны. Я видела, будучи ее начальницей, как зарождались эти отношения, хотя она никогда не делилась своими чувствами. Знаю историю ее семьи и почему она обратилась к Кириллу Алексеевичу. Знаю, что ушла с работы, не желая ставить себя и его в неловкое положение на комбинате, не желая, чтобы работа мешала их отношениям и не желая пользоваться его чувствами к ней….Знаю, – она слегка запнулась и посмотрела в глаза Кириллу, – как сильно Кирилл Алексеевич.... заботился о ней, был рядом.... И понимаю.... как больно им сейчас.
Мне казалось у меня весь воздух из груди вышибло от облегчения. Кирилл тоже едва заметно перевел дыхание.
Илона едва сдерживала довольную ухмылку. Зал зашумел, словно прорвалась невидимая плотина из сомнений и недопонимания.
Я чуть прикрыла глаза, ощущая полное опустошение и головокружение. Мы переломили мнение, пусть даже этой отдельно взятой группы лояльных людей, но переломили. Да, развидеть то, что было – нельзя. Но можно дать всем им сказку, пусть страшную, но красивую. Пусть верят в любовь, а не насилие, пусть видят равных людей, а не жертву и мучителя.
– Агата, – Кирилл сильнее сжал мою руку, поглаживая пальцами ладонь. Я механически улыбнулась ему, понимая, что именно этого от меня и ждут. Но его глаза…. Они просили, они умоляли о большем. О том, что сейчас я ему дать не могла.
Кто-то что-то еще говорил, кто-то повеселел, понимая, что кризис пройден.
Кирилл поспешно и умело завершил встречу, ловко обходя последние подводные камни и уводя от них меня. Встреча, это была скорее она, чем деловое совещание, завершилась.
Я машинально улыбалась людям, что-то отвечала на их слова, а после… извинившись, вышла из зала, догоняя бывшую начальницу.
– Ирина Николаевна… – она обернулась ко мне и улыбнулась: очень печально, с болью и сожалением глядя на меня. – Спасибо, – едва слышно выдохнула я. – Вы… нас спасли.
– Отойдем, Агата, – она подхватила меня за локоть и увлекла к окну.
– Мне жаль, девочка, что с тобой это произошло, – тихо сказала она. – Очень жаль. И жаль, что сейчас ты вынуждена переживать это снова и снова и снова. И не просто переживать – выгораживать того, кто это с тобой сделал.
Её слова пронзили меня словно ледяной ветер, всколыхнув ту боль, которую я старательно заглушала ради сегодняшнего выступления. Ирина Николаевна смотрела на меня с той же глубокой печалью, что и раньше, как будто чувствовала мою усталость и понимала, какую цену мне приходится платить.
– Я знаю почему ты это делаешь, знаю, какой ценой тебе это дается. И ради него…. Я бы и палец о палец не ударила. Даже если бы ты меня попросила. Однако, – она снова глубоко вздохнула, – есть кое-что, что тебе стоит знать. И почему я сегодня встала на вашу сторону, откровенно солгав людям, а не так, как мне велела бы совесть.
Она немного помолчала, глядя на летнее солнце за окном.
– Я сразу поняла, что что-то между вами произошло в ту встречу. Что-то страшное, что вынудило тебя уйти с работы, передав мне заявление чуть ли не по почте. А через дней 10-11 меня к себе вызвал Богданов. Знаешь…. Я работаю на заводе 30 лет. Я видела развал Союза, лихие 90-тые, когда разваливалось все на глазах, а Кирилл, тогда еще 25 летний парень крепкой хваткой держал завод, видела, как пытались совершить рейдерский захват, как наезжали на комбинат бандиты, как пытались отжать активы конкуренты. Я видела, как в заводоуправление входят вооруженные люди…. Много чего было, Агата. Но никогда я не видела, чтобы Кирилл сидел с пепельно-белым, мертвым лицом. Перед ним лежало твое личное дело.
Мне снова стало не хватать воздуха.
– Он спросил у меня, давно ли ты работаешь на комбинате. Я ответила, что год, но уже уволилась. Выражение его лица тогда было сложно описать. Он спросил, поддерживаем ли мы отношения с тобой, расспрашивал про семью. Я отвечала односложно, стараясь дать минимум информации, впрочем, о тебе он уже и так все знал. После встречи…. Агата, именно он передал для тебя тот конверт…. С деньгами. Почти умоляя не говорить от кого. Сослался на то, что уволил тебя по глупости….
Мне было больно дышать.
– Я знала, что деньги тебе нужны, поэтому и передала их, не говоря, чьи они. И испытала облегчение, что ты не спорила и не спрашивала. Но одно я запомнила навсегда: как тряслись его руки, когда он отдавал конверт. И только из-за этих рук и из-за его лица, сегодня я встала на вашу сторону. И дай тебе бог терпения с ним, девочка. И дай бог сил простить его.
С этими словами она потрепала меня по руке и молча отошла, направляясь в свой кабинет. Оставляя в одиночестве, с полностью распавшимися чувствами.
Когда подошел Кирилл, у меня не было сил с ним бороться. Он обнял меня прямо в коридоре, я возражать не стала. Пусть все смотрят и видят нас вместе. Быстрее поверят – быстрее это все закончится. Он почувствовал, понял, ощутил мое равнодушие. Наклонился и поцеловал. Сильно, требовательно, так как до этого не делал. Не для публики, для себя, словно пользуясь тем, что я не могу его оттолкнуть. Пробуждая во мне привычные эмоции, почти насильно вырывая из состоянии прострации.
– Что ты делаешь, Кир? – чуть слышно возмущенно выругалась я.
– Возвращаю тебя. Лучше ненавидь меня, Агата, чем вот так, – так же едва слышно ответил он. – Иначе пусть провалится к херам вся наша игра и стратегия.
25
В кабинете кругами бегала довольная, как нажравшаяся сметаны кошка, Илона.
– Котятки мои, я охренеть как вами довольна, и охренеть как хочу вас убить. Были на грани, и выиграли. Но если вы, две сволочи, в следующий раз меня не предупредите о неожиданных сюрпризах, вроде этой Ирины, я вам башки пооткручиваю.
– Илона, – чуть прищурила я глаза, – а если ты в следующий раз, кошка драная, забудешь предупредить клиента о том, что нельзя схемы политических связей и стратегии на стене оставлять без присмотра – я изговнячу тебе всю репутацию политтехнолога!
– Ух, ты, – восхитился Кирилл, – а я, девочки, пожалуй, в стороне постою и посмотрю кто из вас победит в драке.
Я не смогла сдержать смешка, все еще ощущая его поцелуй. Даже не сердилась, понимая, что он снова привел меня в чувства, а о том, о чем рассказала Ирина подумаю позже.
Илона довольно пожала плечами.
– И что скажешь по схеме? – спросила она. – Я всех ваших подводных течений не знаю, тут полагаюсь на Кира и… тебя. На тебя ведь можно полагаться, Агата?
– Да, – поморщилась я. – Кир тебе все расскажет. Мне нужно на свое совещание в штабе Кротова. Там тоже будет… не просто. Но легче… там я смогу орать и материться.
– Вот и оторвись от души, – посоветовала Илона. – Кстати, соцсети уже кипят. Мне даже не пришлось дровишек подбрасывать. Видео уже в сети.
– Про комментарии спрашивать не буду, – я быстро переодела рабочую обувь на туфли с высоким каблуком.
– ОООО, там резня. Надо будет соскриншотить. Лет через десять это будет мое личное пособие. Ладно, Кир, я тебя тоже покидаю, нужно и наш штаб навестить, о то они там совсем пали духом. Планы на вечер не стройте – будете отдыхать под моим чутким руководством. Агата, встречу в полиции перенесли на пятницу – и мне это не нравится.
– Мне тоже… – задумчиво потянула я. – С чего вдруг они так настойчивы…. О преступлении я не заявляла….
– Суханов работает, – пропела Илона. – Боюсь, речь пойдет не о Кире, а о тебе….
– С ней мои юристы поедут, – отрезал Кир. – Если надо – всех с комбината сниму и отправлю.
– Лишние люди нам там не нужны, – ответила я, оглянувшись на Кирилла. – Спасибо, Кир, но чем меньше внимания и шума, тем лучше. Пока это только опрос, а не допрос. Чуешь разницу?
Илона усмехнулась, поправляя сумку на плече.
– Тебе повезло, что в этот раз я полностью согласна, – она повернулась к Кириллу, – Так что давай без фанатизма. У тебя еще здесь забот выше крыши. В чем-чем, а в знании законов и в правозащите Агата и тебя, и меня за пояс заткнет. Ты бы видел, как она Милену мордой об стену возила… – Илона мечтательно закатила глаза.
– Кстати, о Милене, – я обернулась на пороге, – Кирилл, ты подумал над моими словами?
– Вечером решим, – проворчал он, тоже поднимаясь со своего места. – Я вас провожу…
– Не надо, дорогой. Просто поцелуешь Агату в приемной – этого будет достаточно.
Я вздохнула – не уйти нам от этого никуда. Кирилл ничуть не расстроился, когда наклонился ко мне и нашел губы. И если наедине не делал ни малейшей попытки давить или переступать личное пространство, то на глазах других ни в чем себе не отказывал. Он задержался на несколько мгновений дольше, чем нужно было для простой "игры на публику". В его поцелуе было что-то особенное – мягкое, но настойчивое, как будто он хотел сказать больше, чем позволяли обстоятельства. Я старалась не дать себе поддаться этим ощущениям, но сердце всё равно билось сильнее и быстрее. Не оставляя мне выбора, он подчинял меня своей лукавой игре.
Выяснение отношений с собственной командой оказалось и сложнее, и проще. Сложнее врать, проще – можно было не ограничивать себя в эмоциях. Я говорила не на публику, а с людьми, которые были со мной на одной волне. Спасибо хоть Григорию Владимировичу, он воздержался от лишних слов, может меня пожалел, а может потому, что едва вспоминал имя Кирилла – говорить начинал одними матами.
Когда я зашла на совещание, в принципе плановое, еженедельное, все глаза моих подчиненных остановились на мне. Повисла такая осязаемая тишина, что ее резать можно было.
– Так, – я села во главу стола. – Простого аппаратного, я так понимаю не случится. Ладно, хер с вами, давайте проясним ситуацию, а после займемся работой. Ее у нас до хера как много. Особенно сейчас.
– Так, народ, всем объясняю один раз, больше – не стану. Кто не верит – ваши проблемы, мы не на исповеди, а вы – не святые духи. Я спала с Богдановым, сплю и спать буду. Это мое личное дело, которое некоторые ушлепки решили использовать против него. О том, что произошло на видео: я работала у него на комбинате, там и познакомились. Начали встречаться. У меня случилась беда – я обратилась к нему. Но поскольку мы оба люди гордые, причин объяснять не стала. Разосрались. Слово за слово, хером по столу, сами знаете, как это бывает. Думали, ночью помиримся, но…. перегнули палку в номере. Оба. Ну точнее, я-то раньше ее перегнула, а он – там. Кто слил – не знаю, сколько за нами следили, чтоб вот так поймать – тоже не знаю. Мы уже и забыли об этом… инциденте…. А тут такое!
Мой откровенный тон повлиял на подчиненных: одни выглядели шокированными, другие – задумчивыми. В напряженной тишине все словно переваривали мои слова, сопоставляя их с той скандальной историей, которую успели обсудить до мельчайших подробностей. Каждый из них, кажется, оценивал правдивость и чистосердечность моего объяснения, но никто не пытался сразу вступить в разговор – они ждали, что будет дальше.
– Прости… Агата…. Выглядела ты на видео… не очень.
– Сама в шоке. Зато теперь знаю, что задницу подтянуть надо. Чтоб не так стыдно на себя со стороны смотреть было, – каждое слово, которое я говорила с грубым юмором отдавалось внутри страшным унижением. – Кирилл тоже на диету сядет, кому интересно.
Послышались робкие смешки.
– Зато, коллеги, у вас теперь нет проблем с подарком мне на день рождения – абонемент в фитнесс-зал – мое все. Есть еще желание мои достоинства пообсуждать? Могу еще желающим по позам подсказать.
К счастью, желающих не нашлось, внутренне я перевела дыхание, переключаясь на рабочие моменты.
– Что делать с объединением, Агата? – спросил Максим.
– Радоваться, – пожала я плечами, – ты с Илоной поработаешь – тебе что, плохо? Через десять лет книгу напишешь – моя самая ЗАДдорная кампания. Название обыграешь. За идею – не благодари, возьму всего 5% от дохода.
– Агата, – расхохотался мужчина, – а ты с Илоной часом не спала?
– Какие мои годы, Макс. Кто знает…. Хотя, я больше по традиционным ценностям. Почти.
Хоть наше совещание вернулось в конструктивное русло, коллеги смотрели на меня еще подозрительно. Впрочем, мгновенного принятия положения от них ожидать не стоило, все-таки не каждый день прилетает такой шок контент.
И все же Максим задержался после совещания.
– Агата, почему все-таки объединение? Не спорю, поработать с Илоной – приятно, но все же…. Стоит ли нам тонуть с ними. Богданов…. Прости… Сбитый летчик…
– Макс, – я закусила губу, поднимая на него глаза. – А ты никогда не думал, почему атака пошла именно на Кирилла?
– Он Суханову дорогу перешел…. В Москве у него серьезные связи…. Он мог возглавить парламент….
Я кивала.
– А еще, Макс, он – промышленник. Как и Григорий Владимирович. И многие наши коллеги. Его уважают как федералы, так и регионалы…. Он полностью лоялен Москве, молод, умен…. Знает границы…. Хороший хозяйственник….
– Твою мать! Агата, я об этом даже не думал!
– А надо было в первую очередь, Макс. Сейчас все наблюдатели затаились и ждут – кто победит в этой войне. Москве вообще до фонаря, что у нас здесь творится. Им этот скандал – до пизды, прости, Москва и не такое видела. Это в 90-е за шлюх с должности снимали, а сейчас ничего – мужик! Тем более Кирилл на федеральный уровень даже не суется. Они нас на сковороду бросили и наблюдают, как мы жаримся в своем соку. Выкрутимся – молодцы, не выкрутимся – тоже не плохо, развлекли. А вот если Кирилл погорит, то тут кое-кто во вкус войдет… Федералов-то не тронут – себе дороже, а вот региональные предприятия начнут отжимать…. Кто после Богданова на очереди?
– Вот, бл…. – Макс слегка побледнел.
– Григорий Владимирович это понимает, Кирилл это понимает. Очень надеюсь, что и остальные это поймут. Если мы сейчас сможем этот скандал хоть немного отбить – к нам и другие присоединяться. У губернатора, знаешь ли тоже с центром не все радужно. Он там паре добрых людей в свое время на хвосты крепко наступил, насколько я знаю. Так что у нас тут…. Тот еще гадюшник. Одно знаю точно – падет Богданов, остальные будут следующими. По одиночке всех сожрут. Так что работаем, Макс, работаем.
Ближе к вечеру напряжение нарастало: каждый телефонный звонок, каждый взгляд казались мне пронзительно изучающими. На другом конце провода голоса нередко менялись – звучали жалость, осторожное сочувствие, иногда сдержанная неприязнь. Это скрытое осуждение и унизительная жалость, даже когда они были завуалированы под вежливость, будто впивались под кожу.
Я старалась сосредоточиться на рутинных задачах, следила за очередными отчетами, проверяла выполнение мелких поручений, надеясь на мгновение отвлечься. Но с каждым очередным взглядом или косвенным комментарием ощущение тревоги лишь усиливалось. Казалось, люди, видя меня, на секунду задумывались – кто я сейчас в их глазах? Кто я теперь?
Труднее всего было вернуться в здание парламента – место, где произошло мое публичное унижение, где об этом помнили даже стены. Не говоря уж о людях, которые бросали острые взгляды и позволяли себе редкие едкие реплики, на которые приходилось отвечать с неизменной улыбкой. Оставалось только сжать зубы крепче, голову задрать выше и постараться скрыться в своем кабинете.
Илона приехала за мной около пяти и забрала в квартиру Кирилла, в которую я зашла с легким страхом. Кир уже был дома – встретил нас на пороге, жестом приглашая войти.
Оглядываясь по сторонам, я вступила на его территорию, чуть волнуясь от чувства, что оказываюсь в самом центре его жизни, в месте, где он отдыхает от всего внешнего мира. Гостиная казалась одновременно уютной и строго оформленной: высокие потолки, мягкий свет, книжные полки вдоль стены. Кирилл стоял рядом, наблюдая за мной с легкой улыбкой, будто понимая, что я чувствую.
Илона везде чувствовала себя как дома, поэтому сразу же уселась на диван, потребовав от хозяина кофе. Кирилл, лишь усмехнувшись на требование Илоны, молча кивнул и отправился на кухню, оставив нас вдвоем. Я прошлась по гостиной, стараясь скрыть любопытство. Просторная, с мягкими оттенками серого и глубокого синего, она была лишена излишеств, но при этом уютно обжита – на столике лежала пара книг, на полке сдержанные, но, безусловно, дорогие мелочи. Илона, вытянув ноги и устроившись поудобнее на диване, огляделась и пробормотала с одобрением:
– Миленько.
– Хочешь сказать, ты тут первый раз?
– Думаешь, он сюда кого попало приводит?
Я перевела взгляд на книжные полки, машинально отметив, как обильно они были заполнены – и не просто случайными томами, а серьёзными книгами по истории, политике и философии. Много было профессиональной литературы. Даже здесь, в его личном пространстве, всё говорило о том, что Кирилл привык держать контроль над всем вокруг.
В этот момент он вернулся из кухни с тремя чашками кофе. Его взгляд задержался на мне, как будто выискивая реакцию, и едва заметная тёплая улыбка смягчила его черты.
– Устраивайтесь, как дома, – сказал он, подавая нам кофе и как будто понимая, что мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть к этому месту.
– Кому-то это место домом на ближайшие пару месяцев станет, – Илона забрала свою чашку. – До выборов. А там…. разбежитесь по тихому.
Лицо Кира дернулось, а губы крепко сжались.
– Так, опрос у тебя в ментовке в пятницу, помнишь? – спросила Илона.
– Об этом забудешь….
– И я даже могу время угадать, – хмуро продолжил Кирилл, садясь рядом с Илоной, – в двенадцать дня, правильно?
– Откуда?
– А у меня в пятницу в двенадцать налоговая на комбинат приезжает.
– Значит взялись по полной….. Агата, слышь, Агата, ты что там зависла?
– Прости…. Я…. Засмотрелась…. – пробормотала я, с трудом отрывая взгляд от великолепного хрустального шара с замком внутри, стоящего на одной из полок. Его стеклянные бока переливались в свете, будто оживая, и замок внутри выглядел таким детализированным, что хотелось коснуться его и почувствовать эту крохотную магию.
Кирилл заметил, куда устремлен мой взгляд, и на мгновение его лицо смягчилось.
– Это старинная вещь, – тихо сказал он. – Досталась от отца. Всегда любил его за изящность и тонкость работы.
Он подошел ко мне.
– Хочешь посмотреть ближе?
Я кивнула, не скрывая интереса, и осторожно взяла шар из его рук, пораженная тем, насколько он был тяжелым и приятным на ощупь. Через стеклянную сферу можно было увидеть миниатюрные детали замка – крошечные башенки, даже мельчайшие оконные проемы, мастерски выточенные и такие реалистичные, будто стоило заглянуть внутрь и можно было увидеть жизнь внутри этих стен.
– Невероятно….
– Нашли время, мать вашу. Агата, верни шарик на место, у тебя два месяца будет им любоваться. Ты хоть понимаешь, что на этом допросе-опросе твое прошлое всплыть может?
– Ты сейчас о чем? – возвращаясь мыслями к проблемам, уточнила я.
– О том, что раз атака идет целенаправленная, эти ящерицы будут давить на тебя всем, что есть в арсенале, заставляя дать показания против Кирилла. Ариной… Павлом…
Имя мужа ударило сильнее пощечины.
– Что там ворошить? – глухо спросила я. – Там все шито… белыми нитками.
– А им похер, Агата, они на боль давить будут. На любовь. Вполне вероятно, предложат обмен. Сдадут тех, кто Павла подставил взамен на заявление. Что делать будешь?
Я думала больнее ударить меня уже невозможно. Сердце сжала такая тоска, что хоть волком вой. Резко отвернулась от Кира к Илоне.
– Ты правда думаешь, что….
– Почему нет, – пожала плечами Илона. – Не думаю, что им те крыски важнее Кирилла. Сдадут, посадят, тем более сама знаешь, был бы человек, а статья найдется. Ты им одну бумажку, они тебе головы на блюдце. Тем более, ты права, там все настолько примитивно….
Слова Илоны звенели в воздухе, тяжелые, как свинец, отзываясь внутри невыносимой болью. Я пыталась осмыслить сказанное, но от мысли, что мне предложат такую сделку, всё внутри холодело. Илона смотрела на меня внимательно, будто ожидая, как я отреагирую, но в её взгляде не было сочувствия – только суровое понимание и расчет.
Лицо Кирилла перекосило. Выматерившись, он ушел на кухню.
Я проводила его взглядом, видя, как напряжение сковывает плечи, каждое движение выдаёт кипящую внутри ярость и беспомощность. Сама Илона смотрела на меня с тем же холодным профессионализмом.
Мне и самой хотелось орать и материться, но кому как не мне знать, на что способны люди в погонах ради достижения своей цели. Особенно, когда есть указание сверху. Я прекрасно помнила, как выворачивали меня на изнанку на допросах на деле Паши, помнила и то, сколько раз сама разбирала обращения людей, оказавшихся в такой же ситуации. Да и Павел не своей смертью в СИЗО умер – это я точно знала.
– Я не могу, Илона… – похолодевшими губами сказала я, – не могу предать единственного мужчину, которого люблю. Не могу предать его имя….
– Ему это поможет? Вернет с того света?
– Хватит, Илона! Я и так пляшу под твою дудку как мышь дрессированная! Ты меня уже наизнанку вывернула!
– Не ори. Я тебе только варианты рассказываю. Легче было бы там с этим столкнуться?
На кухне что-то громко разбилось. Мы обе повернули головы.
– Что это? – спросила я.
– Посуда в расход пошла. Ты не отвлекайся на мелочи. Что делать будешь?
– Не знаю…. – сердце сжало в железных тисках. – Откажусь…. – сказала так тихо, что едва себя услышала.
– Что? – Переспросила Илона.
– Откажусь от сделки, – повторила я, чувствуя, как из глаз начали катиться слёзы. – Не сдам Кирилла.
Моё тело задрожало от напряжения и слёз. Я резко отвернулась, чтобы не видеть её взгляда, который казался слишком пронзительным.
– Илон, уйди, пожалуйста, – едва слышно попросила я, сжимая руки в кулаки, чтобы сдержать горькое рыдание, которое уже подступало к горлу.
– Я-то уйду…. Проблемы не уйдут, – вздохнула она. Помолчала, потом спросила, – расскажи мне.
– Илона… – я почти простонала, пряча голову в подушки дивана. – Что тебе рассказать? Что я сейчас вынуждена выбирать между теми, кого люблю? Между будущим своим и Арины и любовью к единственному мужчине? Что больше всего хотела наказать отморозков, которые лишили меня любимого, а Аришку отца, а теперь своими руками вынуждена буду их отпустить? Ты хоть раз в жизни любила, Илона? Хоть раз?
Она отрицательно покачала головой, глядя на свои руки.
– Я не умею любить, Агата. Я для этого слишком цинична и жестока. Я не жалуюсь, я такая. Наверно я бы и хотела что-то почувствовать, но…. я такой родилась… меня такой воспитали. Меня трясет от одной мысли, что кто-то ограничит мою свободу. Я вообще не понимаю, как обращаться с детьми… Я их…. боюсь. Я ценю дружбу, но в меру. Кир, например, друг, но…. бабло свое я с него стрясу. И улечу отсюда даже не обернувшись. До следующих выборов.
– Даже не знаю, не стоит ли мне тебе позавидовать…. – пошептала я, тоже мечтая ничего не чувствовать.
– Как это, любить, Агата?
– Не знаю…. Это когда…. – я не могла подобрать слов, закрыла глаза, представляя Пашу. – Когда твои тело и душа поют рядом с человеком. Не во время секса, а просто, рядом. Когда он смотрит на тебя, и ты чувствуешь радость, счастье от простого взгляда, от прикосновения, от заботы. Когда доверяешь. Когда ради него готов отказаться от многого…. Когда отдавать приятно, а брать – не страшно… Никто никогда не любил меня как он…
– И ты отказалась от самой себя…. – тихо продолжила Илона. – Вот этого, Агата, я понять не могу. Вообще никак. В голове не укладывается, почему? Ты любила мужа и он любил тебя, но…. он попросил тебя отказаться от своей сути…. И ты согласилась?
– Илона, когда любишь, места торгу нет….
– Когда любишь – уважаешь, – перебила она меня. – Ты была одной из лучших – я наводила справки о тебе. Если не лучшей. Да, тебя не сильно любили другие помощники, но те с кем ты работала…. Отзывались выше всяких похвал. Мало того, что ты умело выполняла работу помощника, зная и понимая все тонкости, ты еще и аналитик великолепный. Я политтехнолог – прилетела, сделала свою работу и улетела, ты чуешь тонкости политики. Ты интуитивно отмечаешь мелочи, на которые никто другой внимания просто не обратит. Ты только пришла в себя после шока и тут же выдала Киру расклад, что крыса еще не поймана. И да, я теперь уверенна, что это так. Это высший пилотаж, Агата. И ты отказалась от этого…. Ради чего? Ради Арины и Павла? А что, совмещать это невозможно? Разве Аришка мешала твоей работе… до скандала?
