Текст книги "Игроки и жертвы (СИ)"
Автор книги: Весела Костадинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
Взгляды опаляли, словно горячие угли, и мне приходилось напрягать все внутренние силы, чтобы гордо держать голову и не позволить себе показать даже тени слабости. Каждый взгляд нес в себе скрытый подтекст, сплетения догадок и осуждения, завуалированное любопытство и едва сдерживаемое желание узнать, зачем я здесь. Цепочка слухов запускалась, но мне было нужно больше – не просто дать людям возможность строить догадки, но зажечь их любопытство и направить его в нужное русло. Мой приход должен был не просто разогреть интерес, а укрепить осознание, что я рядом с Кириллом неслучайно, и что моё присутствие – сигнал: несмотря на потрясения, он не падает, а продолжает стоять на своем.
Сидя в приемной, я выстраивала в голове шаги: как придать слухам четкое направление и направить их так, чтобы они сыграли нам на руку. Время шло, а каждый человек, проходивший через приемную, становился частью импровизированной сцены, невольным наблюдателем и участником слухов. Эффект моего появления нужно было усилить, подлить масла в огонь, чтобы разогреть ситуацию и задать правильный тон разговорам. Если позволить персоналу лишь строить догадки, интерес быстро остынет, а слухи рассеются, лишенные опоры.
А ведь сейчас это было жизненно важно – нам с Кириллом позарез нужно было не просто направить слухи, но укрепить его позиции среди сотрудников. Уход людей, ставший уже реальностью, мог превратиться в лавину, и тогда заменить их будет тяжело и рискованно. Да, собрать новую команду не так сложно, но это неизбежные сложности, привыкание, а значит, задержка в делах, на которую у нас не было времени. Моя роль здесь была ключом к созданию нужного образа и репутации.
Как встала и проблема Лены и Маши. Я потерла зудевшие усталые глаза – это было, пожалуй, самое сложное. И Милена. Терять ее было слишком опасно.
Да, сейчас Кир, как он правильно сказал, хромая утка, поэтому, никто из серьезных покровителей навстречу ему не пойдет, все будут наблюдать со стороны за развитием скандала, готовые встать на сторону победителя. Однако возвращение Милены, чуть качнет весы в нашу сторону. Едва заметно, но качнет.
Зуд в усталых глазах не давал покоя. Хотелось потереть их и снять напряжение, но я прижала ладони к вискам, стараясь сосредоточиться на последних мыслях. В этот момент послышался шум из кабинета: совещание подходило к концу. За окнами уже медленно рассеивалась темнота, а на горизонте едва заметно пробивалась светлая полоса – первый свет рассвета. Ночное напряжение уступало место тишине, и звезды в небе медленно гасли одна за другой.
– Кирилл, все нормально? – спросила я, когда мы остались одни в приемной.
– С точки зрения налоговой – пока да…. – устало ответил он. – С точки зрения репутации – все в шоке до сих пор. Твое появление здесь – новые вопросы на которые люди хотят знать ответы.
– Значит, завтра они их получат, Кирилл, – спокойно ответила я. – Ты утром по понедельникам планерки проводишь?
– Угу, – кивнул он, падая на диван в приемной. – Хочешь быть?
– На расширенной, Кирилл. Насколько меня память не подводит – раз в месяц такие бывают?
– Агата… – он тоже потер глаза. – Это… ты не очень готова…
– А когда, Кир? Ждать пока люди, которые с тобой работали много лет, побегут?
Кирилл молча смотрел на меня, пытаясь, видимо, найти слова для возражения, но лишь устало провел рукой по лицу, словно осознавая, что сопротивление бесполезно.
– С Илоной я сама согласую все, Кир. Начнем с комбината… С тех, кто давно знает тебя и уважает, – я провела рукой по волосам и невольно зевнула.
– Ты устала…
– Ты тоже… Но, – я глянула за окно, – полагаю ехать домой смысла уже нет. Илона одежду мою сюда отправит. По кофе?
– На диван, Агата. Спать хотя бы два– три часа. Если завтра мы появимся пошатывающимися от усталости – нас не поймут.
– Или очень хорошо поймут… – не удержалась от смешка, чувствуя, как чуть-чуть розовеют щеки.
Кирилл засмеялся, потирая бровь.
– Пошли, юмористка. В комнате отдыха есть пледы и подушки.
– А ты?
– Там кресло раскладывается, там лягу.
– Ну вот и вид наш помятый объясним будет, – от усталости я не могла остановиться, продолжая смеяться.
–Вот-вот, встретим утро с честными помятыми лицами, —он вытянулся на своем кресле. – Но хотя бы выспимся чуть-чуть.
Я подмяла подушку под себя, накрылась пледом с головой, почти сразу проваливаясь в сон.
24
Тихо встав с импровизированного места для сна, я на цыпочках прошла мимо Кирилла, спавшего на раскладном кресле, которое казалось даже неудобнее, чем я могла представить. Утренний свет из оконного проема в комнате отдыха мягко освещал его лицо, слегка расслабленное в редкий момент покоя, и я невольно замедлила шаг, прежде чем продолжить путь к окну.
Рассвет уже окрасил небо бледно-розовыми и золотыми оттенками, и, когда я подошла к окну, за которым простиралась вся территория комбината, этот огромный промышленный комплекс выглядел особенно внушительно. Подсвеченные первыми лучами солнца здания и длинные трубопроводы создавали ощущение тихого гиганта, пробуждающегося к жизни.
Часы показывали чуть больше шести утра, но на территории уже шла жизнь: подъезжали первые машины, работники утренней смены медленно начинали заполнять пространство у проходной, встречались у входа в здание, обменивались краткими приветствиями, настроенные на долгий рабочий день. Издалека казалось, что каждый из них – часть огромного механизма, в котором каждый элемент находит свое место и цель.
Так же тихо, стараясь не шуметь, ушла в ванную, где нашла и полотенце, и комплект с нетронутой зубной щеткой, быстро приняв душ и приведя себя в порядок. К семи обещала подъехать Илона с одеждой, поэтому особо не спешила, но и не медлила, чертыхаясь про себя и пытаясь продрать влажные после мытья и фена волосы тонкой мужской расческой – женской в душе не оказалось. И я даже не знала радовал меня этот факт или огорчил.
– Упс, – вырвалось у меня, когда один из зубцов расчески остался во вьющейся пряди. После этого я просто положила ее на место, досушила волосы и убрала в мягкий узел на боку, придав им вид элегантной небрежности.
В ванную тихо постучали.
– Уже выхожу, Кир.
Бросив последний взгляд в зеркало и успокаиваясь, я открыла дверь, стараясь не выдать смешанное ощущение смеха, раздражения и легкого смущения. Кирилл стоял у двери, слегка потерянный.
– Твоя очередь, – сказала я с легкой усмешкой, пропуская его в ванную и одновременно отмечая про себя, что это первое утро, когда мы начали день так буднично, почти как… как пара, которая делит бытовые мелочи. – Прости, я убила твою расческу – она явно не для моих волос предназначена.
Кирилл смотрел на меня… странно.
– Кир?
– Я думал… ты ушла, – вдруг признался он. – Не сразу понял, что в душе. Если нужно еще время….
– Нет, – я улыбнулась и смутилась немного. -Я пойду приготовлю нам кофе. Не против?
– Анна сейчас придет, приготовит.
– Кир, мне не сложно.
Он поднял руку, словно хотел прикоснуться ко мне, но потом опустил, не решился, просто пропуская в обратно в комнату.
– Буду благодарен за кофе, – сказал быстро и зашел в ванную.
Как была на кануне в простом джемпере и джинсах, с босыми ногами после сна, я вышла из комнаты отдыха через кабинет и вышла в приемную. Нашла кофе машину и поставила готовиться кофе, вспоминая, что именно написал о своих вкусах Кир в анкете.
За этим занятием меня и застала Анна.
Она вошла в приемную с видом хозяйки и замерла, увидев меня – собранную и домашнюю одновременно около кофемашины. Скользнула по лицу, узнавая. Ее глаза расширились от удивления, а после от негодования и следом – от непонимания. Я спокойно выдержала её взгляд, продолжая своё дело, и в воздухе повисла неловкая пауза. Наконец она, видимо, решилась что-то сказать, но вместо этого лишь шумно выдохнула, сдерживая порыв возмущения.
– Доброе утро, Анна, – с лёгкой улыбкой поздоровалась я, делая глоток из своей чашки, помятуя о том, что когда-то эта женщина проявила ко мне искреннее сочувствие.
Анна только кивнула, но не ответила. В её глазах мелькали вопросы, и я видела, как она пытается понять, что здесь происходит. Казалось, что её профессиональное лицо на мгновение дало трещину, выдавая бурю эмоций внутри.
– Простите, но... вы здесь теперь... работаете? – выдавила она, садясь на рабочее место.
– Нет…. – улыбнулась я, – просто готовлю кофе для Кирилла Алексеевича и себя. Простите, ночью пришлось поработать и занять ваше место… ненадолго. Молоко в холодильнике?
– Да… в холодильнике, – пробормотала она, не до конца уверенная в своих словах, но явно решившая пока не задавать лишних вопросов. Она аккуратно выпрямилась на своём рабочем месте, собравшись с мыслями, как бы возвращая себе контроль над ситуацией. – Вы знаете, какой кофе пьет Кирилл Алексеевич?
– Конечно, – я кивнула и мысленно возблагодарила Илону, – вам тоже сделать?
Анна слегка замешкалась, и на её лице промелькнула удивлённая улыбка, которую она быстро попыталась скрыть за профессиональной сдержанностью.
– Если вам не трудно, – ответила она с деликатным кивком, словно ещё не привыкла к такой неформальной атмосфере в офисе. Было видно, что ей хотелось задать больше вопросов, но тактичность удерживала её.
Я занялась приготовлением её кофе, бросив взгляд на Анну, которая уже вернулась к своим обязанностям, но её взгляд время от времени метался в мою сторону. В воздухе повисло тихое напряжение, смесь любопытства и недосказанности. Словно мой неожиданный ночной визит, общая смена обстановки и сам факт, что я готовлю кофе для Кирилла, не укладывались в её привычную картину.
– Агат, – Кирилл вышел из кабинета вытирая голову полотенцем, – Илона будет через пятнадцать минут. Ох, Анна, доброе утро.
– Отлично, – лучезарно улыбнулась я ему, – твой… ваш кофе готов, сейчас принесу.
– Спасибо. Ань, вызвони всех руководителей, вплоть до третьего звена: расширенное аппаратное будет в девять. В восемь – стандартный обход. Может чуть раньше его начнем.
Анна мгновенно собралась и кивнула, возвращая себе привычный рабочий вид. Она профессионально записала указания, но взгляд её мельком скользнул в мою сторону, как будто она всё ещё пыталась уловить, что именно изменилось этим утром.
– Ну что, ты готова? – в приемную ураганом ворвалась Илона – как всегда уверенная и собранная. – Вещи, косметика, обувь…. Анна Михайловна, есть тут где нашу гостью переодеть?
– И тебе доброе утро, Илона, – ухмыльнулась я, – пошли в кабинет к Киру, там переоденусь.
– Как ночь прошла? – тихо спросила меня Илона, когда мы заходили внутрь, – без членовредительства?
– Все у него на месте.
– Это хорошо. Привет, Кир. Вижу, живой и даже не побитый. Радует. Все, Агата, вали переодеваться, мы тут с Киром посплетничаем малость.
Илона привезла черное строгое платье из плотной, чуть мерцающей ткани, с круглым вырезом по плечам, открывающим мою шею. Если верх платья мягко обтягивал фигуру, то юбка была легкой, расклешенной, придавая образу легкости и женственности. Вкус этой женщины был совершенен – она даже платьем словно говорила всем – да, нас ударили, но мы не станем делать из этого трагедию.
– Хороша, чертовка, – заметила она, когда я вышла к ним в кабинет. – Волосы распусти и на бок зачеши. Пусть все тебя точно узнают.
– Илона, мне сейчас с Киром в цеха идти, давай пока оставим узел. К собранию распущу.
– Согласна. Кир, ты сам-то что скажешь?
– Скажу, – откашлялся он, – что вы сейчас парализуете мне работу комбината. Илона, туфли снимай, в цеха пойдешь, как и ты, Агата, в спецобуви, если не хотите травмироваться. – Даже сейчас Кирилл был в первую очередь генеральным директором большого производства, осознавая опасность нашего пребывания в цехах. – Инструкцию по безопасности вам обеим прочесть?
– Я помню, – надевая на ноги черные тапочки на довольно толстой подошве, ответила я.
– Руками никуда не лезть, от тебя ни на шаг не отходить, – закатила глаза Илона. – Снимать только тебя и Агату.
– Девушки, ради бога, – Кир поднялся на ноги, – не добавляйте мне головной боли и инспекций Ростехнадзора в случае травмы…. – он критически посмотрел на нас. – Каски выдам на выходе, без стонов надеваем.
– Кир, надо чтоб ее волосы видно было – они ее визитная карточка!
– Илона или каска, или остаетесь здесь, – в этот раз тон Кирилла был таким, что мы обе поняли – это его последнее слово.
– Илона, – откашлялась я, – не спорь. Здесь травму получить – на раз, два. Кирилл прав – не нарывайся. Я два раза была в цехах, это не шутки.
Кирилл был не просто генеральным директором – он был живым символом дисциплины и требовательности на своём предприятии. Его выезды в цеха и на участки стали почти легендой среди работников. Он мог появиться в самый неожиданный момент, проверяя как ключевые узлы производства, так и мелкие детали, на которые, казалось бы, не каждый руководитель обратил бы внимание. Работники понимали: Кирилл всегда знает, что происходит на комбинате, и скрыть от него небрежность или ошибки было невозможно. Такая система постоянного контроля не давала шансов для расхлябанности или «расслабления» на рабочих местах.
Сотрудники, от начальников цехов до рядовых инженеров и мастеров, чувствовали себя под пристальным взглядом Кирилла, и это мотивировало их работать безупречно. Он ненавидел халатность в любом её проявлении, и об этом знали все. Один только слух о том, что Кирилл недоволен чьей-то работой, заставлял сотрудников тут же мобилизовать все свои силы, чтобы не допустить проблем. Сотрудники понимали, что любое упущение может обернуться строгим выговором, а в худшем случае – увольнением. Для тех же, кто осмеливался взять с комбината хоть что-то не принадлежащее им, Кирилл не оставлял ни шанса. Его принципиальность в таких вопросах была непоколебимой, и все знали – любой проступок будет строго наказан.
Его требовательность порой доходила до жестокости. Но даже в трудные времена, когда многие предприятия сокращали штаты и урезали зарплаты, Кирилл платил. В самые сложные годы он умел выстроить работу так, что зарплаты всегда приходили вовремя, а увольнения были редкостью. Люди на комбинате знали: место работы у Кирилла – это стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Постепенно предприятие набирало обороты, улучшались условия, зарплаты росли, а вместе с ними росло и уважение к Кириллу.
Теперь, когда дела пошли в гору, каждый работник мог рассчитывать не только на своевременные выплаты, но и на достойные премии за хорошие показатели. Люди дорожили этими местами, знали, что их труд ценится и вознаграждается. Они боялись его как строгого руководителя, но одновременно уважали его за честность и справедливость. В этом сочетании – страха и уважения – заключалась та сила, которая позволила Кириллу не просто удержаться в 90-е, но и создать по-настоящему сильное, эффективное предприятие, где каждый знал своё место и свою ответственность.
По мере того как мы приближались к основному производственному корпусу, я ощущала, как напряжение нарастает. Сегодня мне предстояло стать невольной точкой притяжения для всех взглядов – от рабочих на смене до начальников, которым я еще недавно была почти незаметна.
Люди были дезориентированы скандалом, не знали, что думать. Кирилл был для них символом стабильности и уважения, а внезапно предстал…. Насильником и самодуром. Слухи о его поступке расползлись как лесной пожар, обрастая новыми, зачастую преувеличенными деталями. Люди, которые вчера ещё уважали его и видели в нём сильного лидера, теперь испытывали смесь разочарования, недоверия и даже презрения. Я это видела в их взглядах, которые скользили по Кириллу сдержанно, но явно выражая осуждение. В некоторых взглядах читалась даже скрытая злоба, как будто люди не могли простить того, что их символ надёжности мог быть замешан в чём-то столь омерзительном.
Но их глаза тут же находили меня и…. люди не знали, что думать.
Меня узнавали сразу. Многие помнили еще по работе в отделе кадров, и уж тем более мое лицо отлично можно было разглядеть на злосчастной записи. Люди смотрели на меня, пытаясь уловить малейшие намёки на то, что происходит между мной и Кириллом, что скрывается за моей ролью, и что я делаю здесь, рядом с человеком, которого, казалось, должна ненавидеть.
Мы шли по территории, кивая знакомым. Кирилл внимательно слушал доклад своих начальников цехов, я шла чуть позади него. Илона завершала нашу процессию, но оставаясь на расстоянии, лицо ее оставалось каменным и спокойным, глаза продолжали анализировать все вокруг. Они подмечали злые, недовольные взгляды, то, как многие люди отворачивались от Кирилла, отвечали на его вопросы сквозь зубы. Даже увидев меня рядом они продолжали высказывать ему свое молчаливое отвращение и презрение.
Мое сердце упало. Если даже здесь, где Кирилла знали долгие годы, эта запись произвела такой эффект, то что будет в других местах?
Кир тоже чувствовал атмосферу. Я видела как каменеет его лицо, становясь бледным, как все сильнее напрягаются мышцы спины. Речь его становилась отрывистой, холодной, будто он держал себя в стальных тисках, чтобы не сорваться, не позволить эмоциям взять верх. Я видела, как он изо всех сил старается не показывать слабость, не поддаваться давлению. Но каждый взгляд, каждое натянутое приветствие, каждый шёпот за спиной подтачивали его, словно волна за волной подтачивали скалу.
Я шагнула к нему ближе, хотела взять за руку.
– Алексеич! – внезапно раздалось позади нас.
Кирилл мгновенно обернулся на голос, его лицо все еще было непроницаемым, но в глазах мелькнула тень настороженности. Сзади нас стоял мужчина лет пятидесяти, в рабочей спецовке, крепкий, с проседью на висках – один из старожилов комбината, кого Кирилл знал уже много лет. Я тоже знала его, судорожно пытаясь вспомнить имя.
– Получи, сука! – он с размаху ударил Кирилла прямо в лицо, отчего тот, не ожидая нападения, не удержался на ногах.
. – Кир! – ноги сами понесли меня вперед, я упала перед Кириллом на колени. Каска слетела с головы, волосы рассыпались по спине. Охрана уже неслась к нам с целью скурить мужика. Но путь им перегородила Илона.
– Михаил Игнатьевич, – меня аж трясло от злости, имя вспыхнуло в голове огнем. – Ты совсем охренел?
– Агата, – Кирилл поднялся на ноги, морщась от боли и как бы оттирая меня назад.
– Ты спятил? – кричала я на рабочего, который только сейчас разобрал, кто перед ним.
– Но… он… он же… – мужчина растерялся, не в силах поверить в то, что видит.
Вокруг нас уже собралась приличная толпа людей, охрана была настолько на пределе, что малейшая искра и произойдет катастрофа.
– Да что с вами всеми? – заорала я, едва сдерживая слезы, – что вы творите вообще?
– Он же тебя…
– Да ничего он со мной не делал! Вы серьезно думаете, что я бы тут стояла? Сколько лет вы работаете с ним? Многие уже 20 перешагнули! Вы что, дети малые? Не знаете, как можно человека больнее всего ударить? Нанести удар по тем, кого он любит – и его это сломает!
– Агата, – Кирилл задел меня за плечи.
– Вы видели запись! Всего лишь запись! На которую можно наложить все что угодно. И вы поверили? Зная столько лет этого человека, поверили единственной подлой, мерзкой записи, сделанной только для одного – ослабить Кирилла! Вывернуть наизнанку наши отношения, растоптать, унизить! Народ, вы люди или вы бараны? Михаил Игнатьевич, давай у тебя дома камеру поставим и сольем как ты с женой ругаешься, а потом миришься! Что тогда будет, а?
Толпа застыла в полном молчании, как будто мои слова отрезвили каждого из них. Глаза Михаила Игнатьевича, которые еще секунду назад сверкали гневом и смятением, стали менее уверенными, он едва заметно отступил назад, словно только теперь осознав, что ударил не того врага, а человека, с которым проработал десятки лет.
– Я… не думал об этом так, Агата, – пробормотал он, опуская взгляд, – но, ты понимаешь, все эти слухи, видео… Оно выглядело… ужасно.
– Ужасно, да, – кивнула я, глядя ему прямо в глаза, – но, если бы в эту же секунду кто-то захотел разжечь вашу ненависть ко мне или к кому-то из вас, они бы точно так же сфабриковали "правду". Вспомните, за эти годы когда были разные ситуации и времена, он всегда оставался здесь, на этом заводе, для вас всех. Мог бы кинуть, вывести деньги и уехать, а он здесь! Работает, живет. И да, – я зло подняла голову, – если уж вам так это интересно – спит со мной! А уж как и в каких позах – это наше и только наше дело! – голос звенел от сдерживаемых чувств.
От этих слов рабочие враз кто-то покраснел, кто-то отвел глаза, кто-то сдержал невольную улыбку. Атмосфера менялась, я чувствовала это кожей. Злилась, чувствовала, как дрожат руки, но заставила смотреть себя прямо и гордо. Пусть думают, что хотят – хуже уже не станет.
Михаил Игнатьевич, до сих пор красный от смущения и стыда, тяжело вздохнул, наконец, кивая, и тихо, но громко для всех, проговорил:
– Виноват, Кирилл Алексеевич… Агата, – слова давались ему с трудом. – За годы всякое бывало… А в этот раз, прости, сам не подумал, как все на самом деле повернуть могут… Я… я просто… поверил… Вы дрожите, Агата, – он накинул мне на плечи свою спецовку.
– В порядке все, Миша, – спокойно ответил Кирилл, стараясь одной рукой остановить кровь из носа, второй, все крепче обнимая меня. Его рука тоже дрожала.
Рабочие, собравшиеся вокруг, словно медленно приходили в себя после эмоционального шока. На лицах отражалась смесь облегчения и задумчивости, кто-то смотрел с уважением, кто-то, в растерянности, уже отворачивался, словно стараясь переварить произошедшее наедине.
– Давайте работать, – произнес Кирилл, и голос его, звучавший теперь уверенно и спокойно, наполнил пространство знакомой уверенностью, как будто возвращая людей к привычной жизни.
Толпа медленно начинала расходиться, около нас оставались только охрана, руководители и растерянный рабочий.
– Иди, Миш, – спокойствию голоса Кирилла можно было только позавидовать, – у тебя смена начинается.
– Мне теперь заявление писать? – тихо спросил тот.
– Я тебя разве отпущу? – ответил Кирилл. – Иди работать, а не дурака валять.
Михаил Игнатьевич замер на секунду, словно не веря своим ушам. В его взгляде читалось облегчение, смешанное с глубокой благодарностью, но он сдержанно кивнул, тихо ответив:
– Спасибо, Кирилл Алексеевич. Не подведу.
Кирилл слегка кивнул, давая понять, что разговор окончен, и Михаил, все ещё в смятении, развернулся и направился к своему цеху. Его спина была напряжена, как будто он всё ещё переживал произошедшее, но в его шаге ощущалась тень спокойствия.
Когда он ушел, Кирилл медленно выдохнул, не убирая руку с моего плеча. На лице его было сосредоточенное выражение, как будто он взвешивал последствия каждой своей реакции, каждого сказанного слова. Охрана и руководители, оставшиеся с нами, казалось, ждали его дальнейших указаний, но Кирилл вместо этого повернулся ко мне.
– Ты как? – спросил едва слышно.
– Лучше, чем ты, – я задела его разбитое лицо.
– Ух, – влезла Илона, – да у вас тут прям сериал мексиканский. Я б лучше не придумала! Кадры вышли – зашатаешься. Вас столько на видео снимали, что мне уже ничего делать не надо….
– Заткнись, Илона! – рыкнул на нее Кирилл, укутывая меня в спецовку Михаила. – Пошли обратно, – он повернулся к сопровождающему главному инженеру, – отменяй аппаратное.
– Нет! – возразила я, – нет. Кирилл, людям нужны объяснения. Твоим людям. Мы их дадим…. Без камер, без журналистов.
– Хватит на сегодня с тебя, – возразил он. – Достаточно, Агата.
– Это мне решать, не тебе, – возразила тихо, глядя на него снизу вверх.
Кирилл сжал губы, явно сдерживая всплеск эмоций, но, встретившись со мной взглядом, всё-таки медленно выдохнул, отступая.
– Она права, Кир, – сквозь зубы пробормотала Илона, – у вас отлично получается.
Обратно к заводоуправлению шли молча. У меня слегка кружилась голова, но не от пережитого шока, а от своей реакции на него. Я не готовила речь, не планировала ничего подобного. Я просто…. Говорила. Защищала. Кого? Себя? нет…. Напали не на меня, напали на Кирилла. И напали за дело. За то, что он на самом деле сделал.
Если бы моя реакция была расчетливо планируемым шагом – я бы это поняла, мы каждый играли свою роль. Но когда эта роль вдруг стала не только ролью?
Я планировала выступить на аппаратном, с четко заготовленной речью по плану, понимая и зная, что именно должна говорить – это уже не раз и не два обсуждалось с Илоной и Киром. Но здесь и сейчас все произошло настолько быстро, что моя реакция не была расчётом. Тогда что заставило меня действовать так?
Краем глаза я видела, что Кир хочет подойти ближе, но Илона не дала ему это сделать, схватив за руку, и я была ей благодарна за это.
Я достала свой телефон и посмотрела время – было начало девятого.
– Агата… – Кирилл все-таки задел меня за локоть, – давай перенесем…
– Кир, – достаточно жестко ответила я, – я перенесла свою оперативку в штабе на 11, ради твоей, давай не будем менять планы на ходу. Как показала практика, мы готовы уже ко всему.
