Текст книги "Капитан 'Аль-Джезаира'"

Автор книги: Вернер Лежер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– Я – Омар! – с той же гордостью своей славой и могуществом, как некогда перед девушкой Анной, сказал он.

– Это значит, что ты не боишься дея? Мой мальчик, что все твое могущество против турок? Для них ты всего лишь инструмент, очень полезный, правда. До тех пор, пока у тебя не возникнут собственные мысли. Следуй слепо линии Дивана, и тогда тебе ничего не грозит, пока счастье не отвернется от тебя. Но вот представь, что ты возвратился несколько раз без призов. От тебя сразу отвернутся, не захотят больше знать. Команда твоя откажется повиноваться капитану, который не может обеспечить ей добычу. Или политика Гуссейн-паши в отношении какого-нибудь государства вдруг неожиданно изменится. Ты же, не зная об этом, захватываешь суда нынешнего союзника! Дей, возможно, попытается даже прикрыть тебя, но удастся ли это ему – весьма сомнительно: ведь ты – самый ненавистный для всех европейцев корсар. Да и своих завистников у тебя – сколько угодно. Тут уж пустят в ход все возможное и невозможное, чтобы тебя уничтожить. "Кто более ценен, – спросят себя турки, – наш новый друг или Омар?" Решит Гуссейн-паша, что новый союзник дороже, и все, конец тебе.

Лицо Бенедетто помрачнело. "Проклятый прорицатель... накличешь еще беду!" – побранил он себя и сплюнул через левое плечо. И все же парень ясно должен понимать, что к чему. Он должен признать, что его успехи, его воображаемое могущество покоится на глиняных ногах и любой порыв ветра может стать роковым. Деспоты, такие, как алжирский дей, всегда непредсказуемы.

– Не боюсь я дея, а придется – смогу и потягаться с ним, – сказал Омар после долгой паузы.

– Потягаться? Твой юношеский порыв благороден. Только вот вопрос выиграешь ли. Но попытаться ты должен в любом случае; ведь ты же совсем не тот, кем себя считаешь, – спустил стрелу с тетивы Бенедетто.

– Что ты сказал, отец?

Корсар впервые снова назвал старика отцом.

Итальянец размышлял, стоит ли ему сейчас, так вот, без прикрас, кратко и жестко рассказать Омару все, как есть?

– Сколько у тебя времени? – спросил он уклончиво.

Омар лишь пожал плечами. При чем тут время?

– Расскажи мне о своей юности, – попросил Бенедетто. – Расскажи обо всем, что ты помнишь. Лучше всего, начни со вчерашнего дня или с позавчерашнего, а потом иди все дальше назад. При таком раскладе, возможно, оживет многое, о чем ты иначе бы даже и не подумал.

Омар начал рассказ. Старик оказался прав в своих предположениях. Молодой корсар смутно припоминал события, о которых успел уже будто бы давно позабыть. Часто ему приходилось напрягаться, восстанавливая связи между отдельными отрезками времени, но это ему удавалось.

Но вот он остановился. О том, что было до того, как он спасал Али и лежал потом больной, Омар вспомнить никак не мог.

Бенедетто ждал, не задавая вопросов. Просто ждал.

Омар мучительно старался взбодрить свою память, лицо его обострилось. Запинаясь, перемежая речь долгими паузами, роняя сперва отдельные слова, которые лишь с трудом соединялись затем в связные фразы, Омар рассказывал дальше. Так он добрался постепенно до первых уроков у злого марабута. Тогда ему было девять лет, и он не мог еще говорить так свободно, как Али и Ахмед.

Снова пауза.

Итальянец пристально рассматривал его. Омар, как застигнутый во сне песчаной бурей, силился свалить с себя тяжкий груз.

– О Аллах, Аллах! – простонал он, вскочил на ноги, выбежал на улицу, приказал негру привести коня, вспрыгнул в седло и понесся как одержимый, прочь из лагеря.

Бенедетто Мецци смеялся.

А Омар стегал коня плетью, поднимая его в галоп, в карьер, скакал, чтобы спастись от прошлого, которое вцепилось в него острыми когтями.

Это была скачка в реальность, въявь, от которой он тщетно пытался уйти...

Бенедетто все еще смеялся.

Неделю спустя у Османа вновь появился негр с двумя десятками спутников.

– Осман, реис просит тебя продать ему старого пленника, – сказал он шейху.

– Скажи своему господину, чьим покорным слугой я всегда пребывал, что раб этот не принадлежит мне и, при всем моем стремлении, услужить твоему хозяину я, увы, никак не могу, – усердно кланяясь, отказал работорговец.

– Сообщи же мне, о шейх, имя его владельца. Я тотчас поспешу к нему, ибо реис Омар непременно должен получить старика.

– Должен? Непременно? Так, так.

– Да. Будь же добр, назови мне это имя.

– Это "Ученый" Мустафа.

– Мустафа мертв. Так что продавай раба.

Осман и сам отлично знал, что Мустафа умер, погиб в схватке с Эль-Франси. И то, что он, несмотря на это, назвал все же имя некогда могущественного человека, было тонким расчетом. Продаже раба ничто, в сущности, не препятствовало. Никто на пленника никаких притязаний не предъявлял, ни одному человеку не ведомы были тайные нити, связывающие бывшего раба с его покойным владельцем. Лишь теперь Осман целиком осознал, что не должен никому давать отчета о старом итальянце. С чего же, собственно, ему и дальше даром кормить этого, не приносящего больше никакой пользы старика? "Продам-ка я его, да подороже", – подумал про себя Осман, вслух же сказал:

– Я не склонен его продавать. Он останется у меня в память об "Ученом"!

– Омар должен его получить! – настаивал негр.

"Тысяча пиастров сверх того, что хотел сначала", – решил Осман, но прежде, чем назвать определенную сумму, все же спросил:

– А зачем он ему?

– Я не знаю. Господин приказал мне без пленника не возвращаться.

До чего же глупо со стороны Омара посылать такого посредника!

– Десять тысяч пиастров! – не моргнув глазом потребовал Осман.

Вообще-то его устроила бы и половина, и четверть, и даже десятая доля этой суммы. Но опрометчивая напористость негра давала надежду, что Омар за ценой не постоит. А коли так, то почему бы и не взвинтить ее – авось да и выгорит!

Негр ошалело выкатил глаза. Десять тысяч пиастров! Да никак Осман рехнулся? Надо поторговаться и сбить эту несуразную цену. Однако все потуги негра ни к чему не привели – Осман был непреклонен.

– Твоя цена взывает к небу, о шейх! Но коли мой господин приказал... Зови раба!

– Сперва деньги! – потребовал Осман.

– Ты же знаешь моего господина! – увернулся посредник.

– Конечно.

– Он пришлет тебе эту сумму. У меня столько с собой нет.

– Так съезди за ними.

– Я же сказал тебе, что не могу вернуться с пустыми руками.

В словах чернокожего слышался страх.

Осман с сожалением пожал плечами. Без денег нет товара.

Негр долго размышлял. Наконец он нашел выход:

– Пошли в Алжир со мной и пленником нескольких своих людей. Пусть они передадут его моему господину по получении названной тобой суммы.

Хитрый ход. Таким путем он, посредник, освобождается от всякой ответственности. Не захочет Омар заплатить столько за старика – пусть сам и отошлет его обратно с людьми Османа.

Так и порешили.

И Омар безоговорочно заплатил.

Бенедетто прибыл в Алжир как раз накануне выхода "Аль-Джезаира" в новый каперский рейд.

– Сейчас у меня нет ни часа времени для тебя, мой друг, – пожалел корсар. – Ты – свободен и можешь заниматься чем пожелаешь. Об одном только прошу тебя: оставайся до моего возвращения в моем доме, управляй, распоряжайся им. Я сейчас прикажу, чтобы во время моего отсутствия хозяином считали тебя. Всего наилучшего, прощай!

Омар пошел к выходу, но у самой двери остановился:

– Твое настоящее имя?

– Я Бенедетто Мецци из Генуи. Наверное, я единственный оставшийся в живых из людей с "Астры", не считая...

Последних слов старого итальянца Омар уже не слышал. Он спешил на свой корабль. А ведь эти слова – как много могли бы они изменить, эти последние краткие слова: "не считая... тебя!"

Сильнее, чем когда-либо прежде, мучили Омара в этом рейсе его думы. Не сорваны еще последние покровы, витает еще над ним тьма. Как хотелось ему самому во всем разобраться, самому, без чужой помощи! И снова бросался Омар в битвы, заглушающие всякие сомнения.

* * *

"До чего же прекрасно ходить куда пожелаешь и делать что хочешь и никому не повиноваться!" – думал Бенедетто всякий раз, выходя из дома.

– Пес!

Камень просвистел у самого уха итальянца. Старик, одетый, как мавр, отпрянул назад. Со всех сторон на него глядели горящие фанатизмом глаза. Второй камень угодил ему в плечо.

– Забейте его насмерть, его и его хозяина! – ревела толпа, заполнившая вдруг узкий, круто идущий вверх переулок.

Бенедетто удалось спастись бегством. Что случилось? Что хотят эти люди от него и Омара?

Из города вернулся негр, доставивший не так давно Бенедетто в Алжир. Ему тоже изрядно досталось.

Лишь ночью, переодевшись в кафтан еврея, Бенедетто отважился снова выйти из дома.

Алжир бурлил от ярости.

Омар потопил алжирские корабли! Корабли дея! Улицы и переулки вопили об измене.

Неужели мальчик обрел наконец себя? Заполнил провалы в памяти, вспомнил, что он – итальянец, и поступил вдруг, как подобает европейцу?

Бенедетто осторожно разузнавал о подробностях чудовищного происшествия.

– На широте Триполи "Аль-Джезаир" отправил на дно три наших корабля. Кое-кого из корсаров спас чужой пират, и они добрались до Алжира. Да, да это был "Аль-Джезаир", это был Омар! Клянусь бородой пророка! Это – правда!

Бенедетто собирал по крохам эти новости, от одного, другого, третьего.

Итальянец не хотел верить этому.

Одни лишь упреки девушки Анны и встряска его, Бенедетто, решительно Омара не изменили бы. Это могло случиться только в том случае, если парень узнал, кто он на самом деле. Но тогда, думал итальянец, Омар наверняка поговорил бы прежде с ним.

А история со "шведом"? Нет, там было дело особое... Омар воспринял Анну Ягурд как некое почти неземное существо. Он был поражен в самое сердце, как говорят в Европе. С первого взгляда влюбился в эту светлую красоту. Потому он и сопровождал "Короля Карла" через всю опасную зону. Это было доброе побуждение, но еще не перелом в сознании, ибо разбойничьи рейды Омара продолжались и дальше.

Чтобы изменить его образ мыслей, требовались долгие, целенаправленные увещевания и внушения – или уж какое-то особое сверхпотрясение. Так что же там все-таки случилось? Ответ на это мог дать только сам Омар. Неясно было, однако, увидят ли теперь когда-нибудь в Алжире красавца "Аль-Джезаира". Если то, о чем рассказывают, правда, то вряд ли. А если это ложь, клевета, значит, кто-то, то ли из зависти, то ли еще по каким неизвестным причинам, строит ему козни, и, возвратись он в Алжир, ему грозит гибель.

Бывший пленник Бенедетто Мецци ничего не мог сделать для Ливио Парвизи, сына своего покойного хозяина.

Всякий раз, когда корсарский корабль пушечным салютом извещал город о своем возвращении в родную гавань, итальянец испуганно вздрагивал.

"Слава Богу, это не "Аль-Джезаир"!" – бормотал он, облегченно вздохнув, и спускался с крыши во двор. Что там дальше творилось в гавани, его не заботило.

Старик решил выждать до начала осени. Если Ливио до тех пор не вернется, он как свободный человек без сожаления покинет эту страну. Но до осени было еще далеко. Много дней и ночей провел Бенедетто в страхе, как бы Омар не явился во враждебный ему город.

И вот на исходе лета снова на рейде загремел салют; в гавань входил корсарский корабль. Бенедетто поспешил на крышу.

– "Аль-Джезаир"! О Боже!

Подзорная труба выпала из дрожащих рук бывшего раба.

– "Аль-Джезаир" пришел! "Аль-Джезаир"!

С быстротой молнии разнеслась по городу эта потрясающая новость. Люди побросали свои повседневные дела. Какие там труды, какие заботы! Куда важнее увидеть, как казнят этого мерзавца, этого предателя Омара!

– Где палач? Сюда его! – требовала толпа.

– Никакой пощады! Смерть! Смерть! – неистовствовали люди.

– Дорогу янычарам!

– Что, что случилось? – лез с расспросами какой-то запоздалый.

– Ха, он не знает! Праздник у нас – Омара казнят!

Турецкие воины устремились к стоящим в гавани судам, забрались, расталкивая друг друга, в баркасы, шлюпки, ялики, выгребли на рейд и сомкнулись всей своей флотилией в плотное кольцо вокруг вернувшегося домой парусника и следующего ему в кильватер приза.

Не успел удачливый "корсар" толком ошвартоваться, как его палубу уже заполонили янычары. Не принимая никаких возражений, они загнали ошеломленный экипаж Омара вниз и заперли все люки.

– К дею!

Сильные руки скрутили Омара, поволокли на берег.

Стоявший неподалеку суровый сын пустыни, до самых глаз закутанный в широкий бурнус, смотрел, как янычары уводят прославленного капитана. По щекам мужчины катились слезы. Это был Бенедетто И он ничем не мог помочь. Один против рассвирепевшей тысячеголовой толпы.

Не отвечая ни на какие вопросы, янычары отжимали от арестованного плечами беснующихся фанатиков, грозивших побить камнями и его, и конвойных. Толпу лихорадило, она жаждала крови Омара.

Из выкриков молодой корсар узнал наконец, в чем же его обвиняют.

Он потопил алжирские корабли? Большего идиотизма не придумать! Дей выслушает его и поймет, что все это ложь.

* * *

Окруженный придворными и знатью, властелин сидел на троне, как во время большого государственного приема. Наверху, на галерее, у зарешеченного окна, позволявшего видеть зал, собрался весь гарем. Красивейшим женщинам из всех частей страны – турчанкам, мавританкам, дочерям кабилов и племен внутренней Африки – общим числом более полусотни, не терпелось стать свидетельницами гибели знаменитого корсара.

Вперед выступили два янычарских офицера высокого ранга. Возле Омара находилось несколько солдат.

Пасть ниц перед Гуссейн-пашой, как это полагалось, корсар отказался. Он явно стремился избежать всего, что на посторонний глаз могло бы свидетельствовать о его вине.

Озлобленные поведением арестанта, не желавшего из гордости молить властелина о снисхождении, солдаты повалили его на пол. Но Омар тотчас же снова был на ногах. Выдернутые из ножен кривые сабли взвились над капитаном.

Гуссейн-паша сделал рукой протестующий жест.

– Ты знаешь, какое обвинение выдвинуто против тебя. Что ты скажешь на это, Омар? – спокойно и безучастно спросил турок.

"О, дело плохо, – подумал арестант. – Когда бы он бушевал и топал ногами, я мог бы поговорить с ним по-доброму. А так – нет. Он играет со мной... "

– В чем ты упрекаешь меня, о дей? – смело спросил он.

– Ты потопил три моих корабля!

– Нет!

– Докажи!

– Где это, по твоим сведениям, произошло?

– На широте Триполи.

– Когда?

Дей назвал день и час, которые морской министр шепнул ему на ухо.

– Тогда? Позволь мне, о дей, секунду подумать. Да, точно, в это время я крейсировал у испанских и португальских берегов.

– Докажи!

– Посмотри на мою добычу, господин!

– Разве испанцы и португальцы не ходят на широте Триполи? – скривил губы в ухмылке Гуссейн-паша.

– Спроси любого из моего экипажа, и ты получишь один и тот же ответ: тот самый, который дал тебе я.

– Ха! Ты подкупил своих людей!

Дею пришла вдруг в голову мысль. А что, если этот капитан, чье мужество не имеет границ, предался некому могущественному, пока еще неизвестному врагу, стремящемуся к свержению нынешнего властителя? Нет, неспроста этот корсар уничтожил его корабли, за этим, определенно, кроется что-то большее. В любом случае экипаж "Аль-Джезаира" явно находится под влиянием своего капитана.

– Назови других свидетелей, если можешь, – потребовал турок.

Омар прикусил губу. Вот как, значит – хотят его гибели! Не оставляют никакой возможности для защиты... Но нет, была же, была встреча, которая может свидетельствовать в его пользу!

– Спроси капитана Исмаила, с которым я встретился в Гибралтарском проливе незадолго до названного тобой времени.

Министр и высокие чиновники, присутствующие при допросе, взволнованно зашушукались. Неужели Омар выйдет сухим из воды?

– Капитан Исмаил, говори! Говори правду, если тебе дорога твоя голова! – приказал дей.

Молчание.

– Ну Омар, твой свидетель не спешит снять с тебя обвинение, – ехидно ухмыльнулся Гуссейн-паша, все больше укреплявшийся в мысли, что Омар ему изменил.

– Но ведь Исмаила здесь нет! – воскликнул капитан.

– Да, его нет здесь, как не было и вашей встречи!

– Клянусь бородой пророка, я говорю правду!

– Не клянись, изменник! Я даю тебе шанс оправдаться. Может, ты расскажешь еще что-либо, что свидетельствовало бы о твоей невиновности? Молчишь? Ты и должен молчать, ибо ты – преступник, тебе нечего сказать в свое оправдание.

Люди качали головами. С чего бы это вдруг дей решил нарушить закон? Во все времена Алжир гордился непредвзятостью судебных решений.

А теперь Гуссейн-паша отваживается сломить эту нерушимость турецкого владычества?

– Чауш-баши, – прервал резкий голос дея мысли присутствующих, – бери этого человека! С приходом ночи он должен испустить последнее дыхание!

Возмущенный Омар сбросил с плеч руки помощников палача.

– Значит, я должен умереть, Гуссейн-паша? Так вот, без боя? Не выйдет!

Он выхватил саблю у одного из янычар, взмахнул ею, но в этот миг на голову ему опустился брошенный кем-то размотанный тюрбан. Ему завернули руки за спину, потащили за собой.

В одном из подземных казематов Касбы ожидал Омар свой последний час. Когда он пробьет? Полная тьма вокруг.

Уже? Дверь заскрипела. Пришли за ним, за ним, самым отчаянным из всех корсаров!

Страх смерти вдруг пропал. Повсюду янычары со сверкающими саблями. Что это они так перепутались? Трусы!

Однако наверх, на стены, утыканные острыми железными шпицами, между которыми так удобно сбрасывать казненных, его не повели.

Куда же тогда? По длинным переходам, вверх по лестнице... Ага, опять к тронному залу! У входа в зал его остановили. Стража теснее сжала кольцо. Зачем его сюда привели? Может, Гуссейн-паша передумал или пожелал еще раз усладить свой взор зрелищем передачи узника палачу?

* * *

Незадолго перед тем к замку подскакал всадник, прокричавший охраняющим вход часовым, что ему как можно скорее надо к дею. После долгих препирательств вызвали все же старшего офицера, и прибывшего наконец пропустили. Однако у самого входа в тронный зал его снова попытались задержать. Он выхватил саблю. Не успела стража прийти в себя, как он был уже в зале и тут же угодил в руки других охранников властителя.

Вызвали министра. Приезжий прошептал ему что-то на ухо.

– Молчи! – приказали ему.

– Нет, не замолчу! – рявкнул незваный гость, привлекая всеобщее внимание.

Разговоры в зале умолкли. Все смотрели только на него.

– Гуссейн-паша! – не понижая тона, обратился он к дею, занятому переговорами с Бейт-эль-ма-лем, верховным судьей, об участи экипажа "Аль-Джезаира".

– Исмаил, ты?

Корсарский капитан почтительно приблизился к турку, пал ниц.

– Встань! Что ты хочешь от меня? – спросил Гуссейн-паша.

– По городу ходят слухи. Я только что вернулся, ошвартовался и тут же поспешил к тебе. Омар не совершал преступления, в котором, как я слышал, ты его обвиняешь. В это самое время мы встретились с ним в Гибралтарском проливе, он шел курсом на Атлантику. Мы не друзья с Омаром: очень уж он лихой и везучий, но ты не должен приговорить к казни невиновного!

– Хорошо. Докладывай. Как произошла ваша встреча?

– Я сказал уже: я встретился с "Аль-Джезаиром" в Гибралтарском проливе. Точнее, он пересек мой курс. Перед тем я поджидал в засаде одного "испанца", у меня порвались якорь-цепи, и я потерял якорь. Омар мог бы меня выручить, пока я не добуду себе новый якорь. Я еще раз настаиваю, что друзьями мы никогда не были, но мы оба – твои слуги, господин! Вот я и подошел к нему и попросил о помощи. Омар дал мне якорь. Потом он пошел дальше в океан. Я же снова занялся охотой на "испанца". Это все, о дей! Капитан Омар не имеет никакого отношения к гибели твоих кораблей.

– Подожди здесь!

Исмаил отступил назад, а Гуссейн-паша отдал одному из своих приближенных какой-то приказ. Тот почтительно поклонился и вышел.

Спустя некоторое время он вернулся и доложил властителю, что распоряжение его исполнено.

– Исмаил, подойди ко мне! – подозвал дей капитана.

– Ввести Омара! – отдал он затем приказ начальнику стражи, Исмаилу же указал стоять спокойно и, пока не спросят, рта не открывать.

* * *

– Расскажи еще раз со всеми подробностями о встрече с Исмаилом, – велел дей Омару.

Люди, затаив дыхание, следили за словами молодого корсара: надо же, во всех деталях совпадают с показаниями капитана Исмаила!

– Все точно, Омар. Ты свободен. И твоя команда – тоже.

Принести извинение лучшему из своих корсарских капитанов турок посчитал излишним. Но и Омар тоже и не подумал даже припасть в благодарности к ногам властелина.

– Что вы думаете обо всей этой истории? – спросил Гуссейн-паша обоих капитанов.

Для Исмаила все было покрыто полнейшим мраком. У Омара же имелись кое-какие соображения. Однако высказывать их сейчас было бы преждевременно. Они только что пришли ему в голову. Сперва следовало хорошенько все взвесить.

Пытался разобраться с происшедшим и дей. Пауза затягивалась.

– Так что же, Омар, ты тоже стоишь перед загадкой? – спросил наконец Гуссейн-паша снова входящего в милость корсара.

Вопрос требовал ответа. Как бы получше облечь свои предположения в слова? Да, но ведь дей был несправедлив к нему, едва не отправил на плаху, а теперь, выходит, надо обо всем этом забыть и опять помогать ему?

– Разве что... – нерешительно начал Омар.

"Продолжай, продолжай!" – требовали глаза турка.

Омар повиновался.

– Может, эти люди потеряли свои корабли в бою, потерпели поражение, а спасшиеся с них из страха перед тобой дали ложные показания.

– Потерпели поражение? От кого?

– Этого я не знаю.

Дей немного поразмыслил.

– Допустим, твои предположения верны, но почему же они представили злодеем именно тебя?

– Давно уже многие косо поглядывали на меня, завидовали. Вот и представился им случай убить сразу двух зайцев: и твоего гнева избежать, и "Аль-Джезаир" себе заполучить. А для этого, как оказалось, надо было всего лишь оклеветать меня. Оставалось только придумать правдоподобную увертку.

– Неплохо. Я велю притащить этих парней, и они будут говорить, можешь не сомневаться!

Движением руки дей отпустил капитанов.

Глашатаи разнесли по городу весть об отмене приговора.

Люди, готовые час назад побить Омара камнями, алчно ожидавшие до последних минут его смерти, теперь шумно восторгались им. Вторым героем дня был Исмаил.

Команду "Аль-Джезаира" уже выпустили из тюрьмы. Люди встретили своего рейса молча. Лишь один моряк от имени всего экипажа поклялся, что они пойдут за своим рейсом хоть в ад, хоть на небо и возьмут на абордаж самого дьявола – лишь бы Омар повел их.

Молодой капитан был растроган этим изъявлением верности. Он обвел глазами своих людей. Ни одного турка – только мавры и негры. "Аль-Джезаир" был единственным таким кораблем во флоте дея, на всех остальных непременно обитались добрых шесть, а то и все восемь десятков этих инородцев. Покойные Омар-паша и Мустафа безошибочно оценили политическое значение свободного от турок экипажа. Допусти Омар какой-нибудь просчет, наносящий ущерб интересам дея, и властитель с чистой совестью может сказать: турки здесь ни при чем!

Обвинение, подобное нынешнему, было бы бессмысленным, находись у Омара на борту люди, близкие к правительству: они просто не допустили бы никакого преступления. Разве что в знак неповиновения Гуссейн-паше.

Шум в честь оправданного Омара докатился и до ушей Бенедетто. Итальянец совсем уже было снарядился в дорогу, ибо посчитал, что песенка капитана теперь спета. До второго прибывшего в порт парусника старику не было никакого дела. Для него, бывшего раба, черная полоса жизни под названием "Алжир" окончилась. В чудесное спасение своего молодого хозяина он не верил.

Однако, заслышав ликующие крики "Омар! Омар!", Бенедетто решил с отъездом пока погодить. Затесавшись в возбужденную толпу и яростно работая локтями, он стал медленно, но верно продвигаться вперед. Гавани он достиг как раз в тот самый момент, когда к стенке подошла шлюпка с "Аль-Джезаира".

Старик со слезами на глазах заключил Омара в объятия. Слова здесь были ни к чему. Страшные часы, когда смерть была за спиной, совершенно истощили силы капитана. Бенедетто пришлось подставить ему плечо и чуть ли не волоком тащить его вверх по крутым переулкам.

Прежде всего капитану нужен был покой. Едва войдя в дом, он свалился на подушки и закрыл глаза. Но сон долго не шел к нему. Слишком он был возбужден.

Бенедетто примостился на корточках возле него, да так и просидел, не спуская глаз с молодого земляка, пока тот не проснулся.

– Моя жизнь висела на волоске, – пробормотал чуть слышно Омар.

Бенедетто придвинул ему поднос с ужином.

– Сперва ешь, а потом рассказывай, – попросил он.

Но Омар и не притронулся к пище.

Он вскочил вдруг на ноги и, дрожа от волнения, спросил.

– Кто я? Я не араб, не бербер, не мавр!

"Вот как далеко зашло", – подумал итальянец.

– Когда ты узнал это? – спросил он осторожно.

– Еще после нашего последнего разговора в лагере шейха Османа. Я противился, всеми силами защищался от этого ужасного осознания. Но оно не уходило, оно жило во мне. Я все еще верил, что сумею уйти от правды, потому и не поговорил с тобой перед уходом в последний рейд. Но я не могу больше. Я должен знать все. Только ты один, Бенедетто, можешь мне сказать, кто я. Пожалуйста, назови мне мое настоящее имя!

– Ты Ливио Парвизи, сын моего хозяина, убитого на "Астре".

– Ливио Парвизи? Ливио – я припоминаю, а Парвизи – нет. Ливио Парвизи как чуждо это звучит... А мой отец – он умер? У меня нет отца? О-о-о!

Он спрятал лицо в ладони. У него нет отца – грозному корсарскому капитану показалось вдруг, что страшнее этого ничего нельзя и придумать. Бенедетто не сказал ни слова. Молчал и Ливио. Наконец, немного придя в себя, он продолжил свои расспросы.

– Почему ты не назвал мне мое имя, когда мы сидели вместе в тюрьме у Османа?

– Я не был убежден, поверишь ли ты этому.

– Нет?

– К сожалению, я не догадался при первой нашей встрече расспросить тебя о твоих самых ранних годах. Наверное, я укрепился бы в своих предположениях.

– И еще тогда мог бы рассказать мне правду!

– Я и сам сперва так думал, Ливио. Но после понял, что это было бы неправильно. Мои слова до Омара не дошли бы. А вот разберись он сам, что к чему, это было бы отлично. Ты ведь и без меня скоро понял, что ты не сын этой страны, и все же продолжал свои корсарские рейды. Что же дальше, Ливио?

У молодого Парвизи бессильно опустились руки. Он не знал ответа на этот вопрос.

– Я – корсар... – тихо сказал он. Бесконечная печаль звучала в этих словах. Что делать, куда идти дальше? Откажись он сейчас от этой своей профессии – и жизнь теряет всякую цену.

– Позволь мне решить за тебя, Ливио, – попросил Бенедетто Мецци. – Мы вместе вернемся на родину.

– Невозможно, мой друг. Мне, который принес людям столько горя, жить среди тех, на чью жизнь и имущество я посягал? Так не пойдет. Я не могу ни сидеть сложа руки, ни ходить за плугом, ни пасти стада. У меня свой удел. Мне бы – в битву, помериться с противником силами и сноровкой!

– Однажды это будет стоить тебе головы. И ведь опасность ждет тебя не только в бою. Взять хоть бы и сегодняшнюю историю. Где бы ты был, не явись в последний миг твой спаситель?

– Да, еще немного, и все было бы кончено... Ты прав, отец. И все же я остаюсь! Возвращайся домой один. Возьми от моих достатков сколько требуется, чтобы вести жизнь состоятельного человека.

– Награбленное добро! Я не возьму у тебя ни цехина, Ливио!

– Аллах да накажет тебя, старик! Еще чего! – вскипел корсар. – Ты возьмешь все, что я тебе дам. Я же пойду дальше своим путем. Я – Омар! И горе тому, кто захочет мне помешать!

"Да, это снова неукротимый Омар, – огорченно подумал Бенедетто. Молодой человек, любящий сражения и опасности больше самого себя, настоящего, лучшего!"

– Пойдем со мной, Ливио! – еще раз попытался итальянец.

– Нет. А ты иди. Иди, пока я не передумал и не задержал тебя здесь! решительно заявил Омар.

– Я уже говорил тебе когда-то: ни одна душа не ждет меня дома. Я остаюсь, Омар!

– Как хочешь! Уходи или оставайся, мне все равно.

Внезапно у старика мелькнула мысль, отчаянная, дерзкая, страшная.

– Хорошо, Ливио! Оставайся корсаром Омаром! Я не хочу больше, чтобы ты возвращался домой!

Омар удивленно уставился на него, не зная, что сказать.

А Бенедетто продолжал:

– Еще раз повторяю – оставайся корсаром! Он обнял земляка и, глядя ему прямо в глаза, пояснил: – Но не будь рабом вашего властелина, стань корсаром – против корсаров!

– Я не понимаю тебя! – покачал головой Омар.

– Ты убежден, сын моего покойного хозяина, что не можешь жить без сражений. Я уже не настолько молод, чтобы самому заниматься этим, хотя гнетет меня не груз лет, а только пережитое, превратившее меня в старика. Оставайся тем, кто ты есть, но стань независимым от Гуссейн-паши. Ты сможешь это, Ливио! Сделай правдой то, в чем тебя обвинили: уничтожай алжирские пиратские корабли! Открой на них корсарскую охоту! Ты искупишь этим все, что было прежде. Ни Алжир, ни какая иная страна не имеют права истязать другие народы и навязывать им свою волю. Помоги Европе, помоги нашим, твоим братьям освободиться от давящего их многовекового нечеловеческого гнета. Помогай им оружием, кораблями, помогай всем, чем можешь. Действуй! Действуй, охотник на корсаров Омар!

Дерзостный план Бенедетто взбудоражил Омара. Он вскочил на ноги и, тяжело дыша, подошел к старику. Жизнь итальянца висела на волоске. Он чувствовал это.

– Ты с ума сошел! Дьявол! – прошипел корсар. Лицо его судорожно скорчилось. Большими шагами он мерил комнату. Взад и вперед, взад и вперед. В десятый раз, в двадцатый... – Приведи ко мне одного из тех, кто солгал, будто их атаковал "Аль-Джезаир". Сейчас же! – резко приказал он и, уже чуть спокойнее, добавил: – Ему ничего не будет. Я даже вознагражу его, если он расскажет, не лукавя, все как было. Возьми вот это в залог того, что я не замышляю ничего дурного.

Он протянул Бенедетто несколько талеров с изображением Марии-Терезии монеты, имевшие хождение по всей Северной Африке,

Была уже полночь. Однако желание Омара следовало исполнить, хотя Бенедетто и не понимал пока, что задумал его друг.

Одного из тех, кто спасся после атаки, они знали. Однако в Алжире его не оказалось, он успел уже уйти в рейд с другим кораблем. От его брата они узнали еще одно имя. Пират, к счастью, был дома, но идти к Омару наотрез отказался. Не изменили его отказа далее деньги.

– Обратитесь-ка вы лучше вот к кому... – назвал он новое имя.

– Благодарю, друг, мой господин богато вознаградит тебя, – попытался переубедить его негр.

– Не нуждаюсь я в его деньгах! – стоял на своем пират.

Третий, кого они всполошили в столь необычное время, сразу согласился пойти с ними. Как осторожный человек он уведомил об этом все свое семейство и наказал поднять на ноги весь Алжир, если до рассвета он не будет живым и здоровым стоять на том же самом месте, у себя дома.