Текст книги "Капитан 'Аль-Джезаира'"

Автор книги: Вернер Лежер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Снять рубашку?

– Святая Матерь Божья, помоги мне!

Слова на чужом языке? Али не понял того, что непроизвольно сорвалось с губ Омара. А он в эту страшную минуту заговорил на родном языке, взывая к Господу, а не к Аллаху.

– Как же я до этого не додумался! – воскликнул Омар, переходя снова на арабский, который стал мальчику уже привычным. – Сейчас, Али!

Сопревшая ткань рвалась, но кое-как свивалась все же в веревку. Али не тяжелый, авось выдержит...

Другой рубашки у Омара не было. Теперь ему придется ходить полуголым или завертываться в какое-нибудь тряпье. Оборванец, нищий – снова издевки всех соучеников. Но ведь это для Али, для друга!

– Можешь... ты... закрепить... за что-то... конец?

– Да. А для надежности я и сам буду придерживать.

– Могу... я?..

– Давай!

Что-то затрещало, захрустело. У Омара глаза чуть не выпрыгнули из глазниц, рот широко раскрылся от страха. Ткань не выдержала! Он хотел закричать, предупредить друга. Не вышло! Слова застряли в горле. Ни звука не удалось ему выдавить. Не в силах отвести глаз, мальчик смотрел на тонкие нити все еще державшейся вопреки всему ткани.

Вот, сейчас...

Порвалась!

– Омар!

Руки друга лежали на краю карниза. Перед Омаром зияла пропасть. Он не сознавал, что происходит вокруг. Темная ночь обняла его.

– Что это? Где я?

Теплое, живое тело прижалось к Омару, обхватило, обняло его. Друг спасен, а сам он – в опасности, вот-вот свалится со своей "воздушной беседки".

– Держи меня, Али! Держи крепче! Я ничего не вижу!

– Не бойся, ничего с тобой не случится. Просто надо немного успокоиться.

– Али! Омар!

Это был голос Ахмеда. Хриплый от натуги, но все же полный радости.

Негритенок пробежал всю длинную дорогу до деревни, еле добрался до крайней хижины, сообщил об ужасном несчастье и рухнул без сил наземь.

Тревога! Отовсюду сбегались люди, вели лошадей, тащили веревки. Отец Али посадил Ахмеда перед собой в седло и пустил коня в галоп. За ним последовали остальные.

– Сидите спокойно! Не двигайтесь! Мы зайдем с другой стороны! – кричал отец Али мальчикам.

Запаленных коней погнали дальше. Пыль облаком взвилась из-под их копыт.

– Они придут сверху! – радостно крикнул Али. – Тебе лучше?

– Да, Али, куда лучше!

Омар не хотел пугать друга, а сам дрожал всем телом.

Ахмед не спускал глаз с друзей, будто мог удержать их взглядом от падения.

Тем временем подъехали остальные сельчане. Они молча следили за ходом спасательной операции. Будь на то воля Аллаха – и дети избегут опасности, а реши Аллах по-иному – суждено им вечное небесное блаженство. Кисмет!

Али уловил голоса.

– Внимание, веревка!

Веревка, спасение. Обычная веревка, сплетенная из пальмовых волокон, но такая теперь необходимая, единственно способная спасти людей от смерти.

– Стой, не шевелись, Омар. Я обвяжу тебя.

– Нет, нет, Али! Сперва ты!

– Никаких возражений. Так. Только держись покрепче. Не бойся, соберись с духом. И отпихивайся ногами от стены, чтобы не оцарапать голое тело о камни и чтобы тебя не крутило.

– А ты?

– Я пойду потом. За меня не беспокойся. Ну, держись! Не спеши!

Омар поплыл кверху. Вот, уже не видна его голова, затем торс, мелькнули босые ноги.

Как вытаскивали Али, Омар уже не видел. Будто сквозь вуаль, он видел только, что его сажают на лошадь, ощущал, как обнимают его сильные руки. Большая черная борода щекотала порой его лицо. Ах, какая борода! О, да это же отец его врага Махмуда! Так бы и лежать целую вечность, какое это было бы бесконечное счастье. Укрыться в сильных руках отца – ничего счастливее нет в целом свете!

Прошло несколько дней, пока Омар не избавился от своего страха. Весь мир переменился в эти дни, совсем другие лица смотрели на него.

Когда он наконец раскрыл глаза после приключения, стершего из его памяти все прошлое, то увидел перед собой вовсе не голые стены хижины своей опекунши. Не очень-то отличалась и здесь обстановка от его прежнего закутка, однако все было новое, непривычное. На постели у него сидел Али, заулыбавшийся во весь рот, заметив, что спаситель его пришел в себя.

Чужак Омар обрел новую родину. Отныне он стал членом семьи друга, не изгоем, а полноправным членом общины деревни Уксейре. Конечно, он лишь частично содействовал спасению Али, но его отвага и пренебрежение собственной жизнью показали людям, что он достоин их внимания и любви. Даже сердитый марабут, учитель, не отваживался придираться к мальчику. Да и поводов к тому у него не было. Омар учился прилежно, с охотой, был внимателен; и разговаривать стал уже вполне прилично и гладко.

В остальном же: ни Али, ни Омар по скалам больше не лазали. Столь удачно предотвращенное несчастье показало им, что подобные дела не для детей.

Деревенские жители часто сравнивали Омара с Эль-Франси. Кто же он, этот знаменитый охотник? Судя по имени – чужак. Правда, и он, Омар, тоже чужак. Но что же у него общего с этим Эль-Франси, и почему его с ним сравнивают?

– Ах, ты не знаешь о нем, Омар? Пойдем, я расскажу тебе об этом человеке.

То, что отец Али рассказал о знаменитом охотнике, просто пленило Омара. Эль-Франси знали и ценили во всей стране; всюду его почитали, ибо он всегда готов был прийти на помощь.

– И он был здесь, в этой деревне? – с жаром интересовался Омар.

– Да.

– А снова он сюда придет?

– Мы надеемся; ибо мы не забыли о помощи, которую он нам оказал.

Эль-Франси стал кумиром для Омара. Стать таким же мужественным и готовым помочь другим – мальчик страстно желал этого. Разве и он не мог бы стать маленьким помощником людям? Помочь ухаживать за лошадьми, собрать хворост, разбить палатки – мало ли найдется всяких мелочей, которые шутя может исполнить мальчишка? Эх, пришел бы сюда Эль-Франси!

Но прославленный охотник все не приходил. Может, это даже и к лучшему. Ведь тем временем он, Омар, успеет обучиться многому, что так необходимо на охоте.

Глава 11

НАБЕГ НА АЛЖИР

Эль-Франси трясла лихорадка, и доставить его обратно в Ла-Каль оказалось задачей весьма не легкой.

Когда, спустя несколько недель, Пьер Шарль покидал наконец лазарет городка сборщиков кораллов, врач категорически заявил, что восстановить подорванное здоровье может только длительное пребывание на родине. Доктор сказал даже, что о возвращении в Алжир не должно быть и речи: иначе может произойти самое худшее.

Француз порешил обосноваться где-нибудь в умеренном климате, скажем на севере Франции, и заняться приведением в порядок своих научных трудов, для иллюстрации которых как нельзя лучше подошли искусно выполненные рисунки Парвизи.

Ах, Парвизи! Какое еще преступление совершили турки, куда они девали его сына? Что же теперь будет, если он, испытанный охотник Эль-франси, не может больше помочь Луиджи отыскать и освободить ребенка?

Эль-франси больше не существует! Конечно, еще долгое время у костров, в хижинах, у колодцев и на привалах будут рассказывать о его приключениях, но уже в прошедшем времени: "А вот было однажды... "

Живой Эль-франси превратится в сказочного персонажа, в героя легенд.

Отчего так? Почему Эль-франси должен становиться де Вермоном?

Француз взялся за перо и набросал на листке бумаги несколько строк для отсутствующего Парвизи. Потом больной с трудом поднялся в седло и поехал к Селиму.

Негр напряженно внимал словам друга.

– Это все, Селим. Что ты думаешь об этом?

– Ты возьмешь меня с собой? Разве приходилось тебе когда-нибудь сожалеть, что я был рядом?

– Как ты можешь такое говорить? Но, видишь ли, Марсель – большой город, совсем другой, чем Алжир, Константина, Бона, а тем более – наш крохотный Ла-Каль. Тебе было бы трудно там жить. Возможно, я и не останусь в Марселе. Однако главное все же не в этом, а кое в чем ином: я не могу взять тебя с собой, потому что ты будешь еще нужен здесь. Ты должен помочь Луиджи вырвать ребенка из лап турок. Не печалься, Селим. Может быть, я еще когда-нибудь вернусь.

– Может быть... – негр безнадежно махнул рукой; он не верил в это. Но, конечно, должен же кто-то защищать Парвизи. Я берусь за это.

Именно эти слова и хотел услышать де Вермон. Оставалось надеяться, что и Парвизи тоже целиком согласится с его планами и предложениями.

Точно продуманными словами он объяснил итальянцу, что не сможет более участвовать в освобождении Ливио.

Парвизи давно уже предполагал это, однако теперь, когда все окончательно встало на свои места, он побледнел и ответил молчанием на слова друга.

Горькое это было молчание. Пьер Шарль как никто понимал Луиджи, представлял, как сжимается сердце отца, узнавшего, что помощь сыну грозит отодвинуться на неопределенный срок.

Парвизи молчал и лишь спустя довольно долгое время заговорил:

– Желаю тебе полного выздоровления, Пьер Шарль. Я так благодарен тебе, что даже не нахожу слов.

"Почему он не спросил, что делать дальше? – подумал Пьер Шарль. – Ведь дело идет о спасении Ливио. Неужели друг утратил всю жизнестойкость? Неужели снова угроза помрачения разума?"

– Послушай, Луиджи! Мой отъезд ничего не меняет в нашей задаче – найти ребенка. И не надо меня благодарить: мы же друзья на всю жизнь. То, что гнетет тебя, не оставляет безучастным и меня. Я без колебаний, не задумываясь, отдал бы жизнь, чтобы только помочь вам, Ливио и тебе. И занялся бы поисками еще сегодня, когда бы не болезнь, сделавшая меня совершенно неспособным для этого. Сейчас я – всего лишь камень на дороге, только помеха, невзирая на все мое желание помочь. Я и дальше буду делать все, что возможно. Я был у Селима и советовался с ним. Этот добрый малый хотел было сопровождать меня во Францию. Но я не согласился. Ты в последние недели научился, как вести себя в горах, на равнине и в пустыне; ты видел, как я обхожусь с людьми, и я убежден, что в будущем ты и сам сможешь стать Эль-Франси, чужестранцем – другом туземцев.

Парвизи устало поднял глаза на друга.

– Я – Эль-Франси? Ты шутишь. Ха-ха. Мне стать Эль-Франси!

– Не смейся, Луиджи. Я знаю, о чем говорю. Это необходимо; это единственная возможность спасти твоего сына. Рядом с тобой будет Селим. В любви и преданности его можешь не сомневаться. Ты для него – второй я.

– Разумеется, так и должно быть, Пьер Шарль, я всецело согласен с тобой. Что станется с Ливио, опусти я руки? Ведь сам-то он ко мне не прибежит. Но ты и я – какая огромная разница!

– Со временем ты вживешься в эту роль.

– Время, время! Пока еще я и в самом деле добьюсь чести с полным правом называться Эль-Франси! Что станется за это время с моим мальчиком? Каждый день в мире творится столько ужасного. Минует ли злая судьба моего сына в его опасном пребывании у корсаров? Каждый час, каждую минуту я боюсь за него. О Пьер Шарль!

Француз не знал, что ответить на полные муки слова несчастного друга, как утешить его, как подбодрить.

– Может, в этот самый миг Ливио грозит беда, а меня нет рядом с ним. Куда мне спешить, где его искать?

– Это бессмысленные причитания, Луиджи. Выкинь подобные мысли из головы! Никогда больше не позволяй себе думать об этом. Это только расслабляет волю, снижает решимость. Если дальше растравливать себя такими думами, это приведет лишь к тому, что ты и в самом деле можешь опоздать. Жизнь требует совсем другого. Очень многое зависит от воли. Ты хочешь освободить Ливио. Если вера сдвигает горы, то на что же способна неукротимая воля Эль-Франси?

– Ты прав, как всегда. Я надеюсь, что сумею с честью носить имя Эль-Франси, получившее благодаря тебе такую славу.

* * *

Новый Эль-Франси скитался вместе со своей тенью Селимом по всему регентству. Сегодня он был здесь, завтра – уже совсем в другом месте. Он стал скуп на слова; прежде он был куда разговорчивее, находили туземцы. На это не обижались, ибо во всем прочем он оставался таким же, как всегда.

Он частенько часами сидел вместе с людьми, не принимая участия в разговоре. Зато Селим так и трещал, разузнавая, между прочим, о заботах и нуждах приютившей их деревни. Иной раз вступал в разговор и Эль-Франси, и даже хватался за оружие... Если звучали выстрелы, люди знали, что у них есть надежный защитник.

В одном лишь заметно отличался гость со времени прошлых его посещений несколько лет назад. Он любил присутствовать на школьных занятиях, играл с детьми, брал их с собой на недельные охотничьи вылазки, короче говоря, стал большим другом детей. Ничего удивительного, что дети и подростки спали и видели, как бы подружиться с Эль-Франси, которого почитали самым отважным охотником Африки.

Вокруг Парвизи всегда собиралась стайка мальчишек. Все жаждали послушать его охотничьи рассказы.

Он с улыбкой удовлетворял их желание, умело вплетая в повествование быль и вымысел. Чем больше он рассказывал, тем требовательнее становились слушатели: "Еще, Эль-Франси, еще!"

– Ну ладно, еще одну историю, и все – на сегодня конец. Согласны?

– Согласны!

Дети сияли от счастья. Но, услышав обещанный рассказ Эль-Франси, принимались снова тормошить его, и он в конце концов смягчался и рассказывал еще и еще.

Как-то раз он собрался было рассказать об охоте на пантеру с Пьером Шарлем и маврами.

И тут явился Селим! Что случилось? Негр едва переводил дыхание.

Неужели?.. Однако Луиджи даже в самых смелых мечтах не отваживался думать о счастье. Он старался как можно реже смотреть на портрет сына. Нет, нет. Нельзя допускать даже надежды, что черный друг принес вдруг какое-то известие о Ливио.

– Эль-Франси, скорее! – торопил его Селим.

Видимо, случилось что-то важное, необычное. Ливио! Парвизи не мог больше сдерживаться. Должно быть вести, принесенные Селимом, как-то связаны с мальчиком. Оборвав на полуслове свой рассказ, Парвизи остановился перед запыхавшимся другом.

– Идем скорее!

Больше негр не сказал ничего. Взгляд его, брошенный на стоящих с открытыми ртами детей, показывал, что принесенное известие – не для них.

– Сейчас мне некогда, – сказал Луиджи юным слушателям. – Ступайте домой.

– Ах нет, Эль-Франси, сейчас, когда началось самое интересное? Нет, мы останемся и будем ждать тебя.

Шумное сборище не собиралось расходиться.

Говорить с Селимом по-французски? Парвизи сразу отверг эту мысль. Старшие мальчики могли рассказать в деревне, что Эль-Франси заговорил почему-то на непонятном языке. С чего бы это? Эль-Франси непроизвольно мог вызвать к себе подозрение. Люди могли бы сделать из этого пагубные умозаключения.

Текли секунды. Драгоценные, страшные секунды. Когда бы знать, что за вести принес Селим! Как же половчее отделаться от детей? Просьбами и приказаниями ничего не добьешься, это было Луиджи абсолютно ясно. Но удалить их отсюда необходимо; нельзя допустить, чтобы они услышали, о чем он будет говорить с Селимом.

– Вот, что я вам скажу! – воззвал он к своим добрым мучителям. – Сейчас мне очень некогда, но я обещаю вам рассказать эту историю до конца в деревне. Что вы думаете насчет того, чтобы побежать наперегонки?

– Ну да, у тебя-то ноги куда длиннее, чем у нас! – недоверчиво протянул толстенький шестилетний малыш.

– Ну, это-то мы учтем. Слушайте внимательно: самые маленькие, ко мне! Так. Нет, ты сюда не суйся, иди туда, к большим. А сюда – давайте самые большие. Сперва бегут малыши, за ними следует вторая группа и наконец третья. Мы с Селимом – последние. Только бегите что есть духу. Первый из каждой группы получит приз.

– А что это будет, Эль-Франси? Скажи нам сначала, что нас ждет?

– Нет уж, этого я вам не открою.

– О-о-о...

– А что, разве было когда-нибудь, чтобы Эль-Франси вас чем-то обделил?

– Нет, нет. Конечно, мы всегда были довольны.

– Тогда считаю до трех, а потом бежит первая группа. Раз... два... три!

Понеслись, только пятки засверкали. Каждый хотел стать победителем и получить от охотника загадочный приз.

– Теперь вы!

Мальчики побольше выстроились в ряд. По команде Парвизи рванули со всех ног и они.

Оставалась еще одна группа. Дети устали от ожидания, и все же итальянец решил попридержать их еще немного, чтобы получить наконец возможность переговорить с Селимом с глазу на глаз.

Но вот побежала и третья группа.

– Рассказывай, Селим!

– Дея свергли; господству турок конец. Рабы свободны!

– Селим, Селим! Неужели это правда? Друг, не шути со мной!

Он хлопнул спутника по спине. Пальцы итальянца железной хваткой сжали плечо негра.

– Какой-то незнакомец только что принес в деревню эту весть. Некий европейский флот обстрелял Алжир. Город полностью разрушен. Никогда, никогда больше не будет рабства, Луиджи!

– И всех рабов освободят?

– Да.

– Тогда и Ливио тоже свободен. Святая Дева, благодарю тебя! Закончились наши поиски. Ливио свободен, мой Ливио, мой мальчик! И Бенедетто, Чивоне, и все другие, кто подвергся нападению, – все свободны, все, все! О, я так счастлив, несказанно счастлив. Теперь я смогу вернуться на родину, покинуть эту адскую страну, жить со своим сыном!

– Да. Тебе здесь больше делать нечего.

А что же это такое с Селимом? Почему он не радуется; он, который не жалел ни сил, ни трудов, чтобы отыскать ребенка? Ведь должны же были Ливио найти, может, он уже на пути в Геную? Разве не сияет небо от радости, не ликует природа от этой победы, уничтожившей корсаров, освободившей людей от рабских оков?

Все виделось Парвизи в сиянии и великолепии. Небо, горы, растительность, желтый песок. Все – не как всегда. Ливио свободен. Это переменило весь мир – только не Селима.

Что с ним? А-а-а!..

– И ты тоже поедешь со мной в Италию, на мою родину, как мой друг!

– Луиджи! Это правда?

– Разве Эль-Франси лгал тебе когда-нибудь?

Белоснежные зубы Селима засверкали перламутром, щеки растянулись в широкую, радостную улыбку.

– Нет, нет, Эль-Франси никогда не говорил неправды. Но в Италии все по-другому, чем в Алжире?

– Мой родной город Генуя во многом похож на Алжир. Он расположен на море, построен такими же террасами, как и турецкие города, и горы подковой охватывают его, но там люди будут добры к тебе. Пойдем, Селим, пойдем же!

О беге наперегонки друзья позабыли. Однако все равно помчались что было духу. Парвизи не терпелось узнать побольше о великом событии, потому что негр слышал лишь часть рассказа незнакомца, и этого ему показалось достаточно, чтобы быстрее сообщить другу самое важное.

Маленькие бегуны ожидали обоих мужчин на въезде в деревню.

– Я первый!.. Я тоже!.. И я!

Победители наседали.

– А что ты нам дашь, Эль-Франси? Скажи скорее!

Парвизи еще не успел подумать об этом. Но теперь надо было выполнять обещание. Иначе мучители не выпустят его из окружения.

– По пяти цехинов каждому. Вот они!

Восторженные крики. Планы, как лучше распорядиться деньгами. Об охотнике на время позабыли.

Жители деревни сидели большим кругом. Посередине два незнакомца. Это были вестники радости.

– Подсаживайся к нам, друг, и слушай, что произошло, – пригласил деревенский староста Парвизи.

– Друг? Ты называешь другом этого человека, о шейх? Да это же один из тех, которые сровняли Алжир с землей!

Незнакомец вскочил, выхватил из-за пояса пистолет. Грянул выстрел.

Парвизи упал на землю.

– Что ты наделал, злосчастный? Ты что, не знаешь, кто этот человек?

Все вскочили на ноги. Селим кинулся к другу.

– Проклятый христианин, кто же еще?

Стрелок бесстрашно стоял между бурно размахивающих руками берберов.

– Да покарает тебя Аллах! Ты же застрелил Эль-Франси!

– Эль-Франси?

Чужак оторопело оглядывался. Даже не зная охотника в лицо, он должен был бы прежде хотя бы поинтересоваться, в кого собирается стрелять.

Пуля угодила итальянцу в левое плечо. Селим сорвал с потерявшего сознание Луиджи окровавленную рубашку.

Негр подумал немного. Потом вытащил нож и хладнокровно вырезал пулю из раны. Парвизи вскинулся, застонал от боли и снова упал без сил на кошму.

Когда, спустя несколько часов, Селим покинул палатку друга, чтобы разведать поточнее о событиях в Алжире, узнать с помощью хитрых вопросов еще кое-какие подробности, обоих чужаков уже и след простыл. Их прогнали из деревни.

Туземцы приняли известие со смешанным чувством. Они не жалели дея и его пособников, не сочувствовали свергнутым. Но, с другой стороны, прогнали-то его неверные! Неверные силой оружия одолели правоверных (а турки были как-никак мусульмане!). Теперь оставалось ждать, что будет дальше. Станут ли победители властителями страны? Храни Аллах! Они, глядишь, будут еще хуже, чем турки. Аллах да не попустит, чтобы его верные рабы склонили головы перед этими гяурами. Пока, правда, дело столь далеко еще не зашло, но пройдет немного времени и объявится посланник Всемогущего, и призовет всех правоверных к священной войне. Алжир велик, в его достающих до неба горах бесчисленное количество тайных убежищ для борцов за свободу. Свобода! Если придется, народ не пожалеет за нее жизни. Пусть только неверные попробуют угрожать ей!

Люди разошлись. Селим так и не узнал ничего более того, что ему уже было известно.

Он ничего не узнал о том, что Англия сделала попытку договориться с деем о признании английскими владениями Ионических островов, что у западного побережья Греции, и потребовала от дея удовлетворения за несправедливость по отношению к британскому консулу. До сей поры Объединенное Королевство, величайшая морская держава своего времени, ничего против бесчинств корсаров не предпринимало. Почему? Да потому, что владыки Алжира невольно были подручными королевы морей Англии. Пиратские корабли дея ослабляли на Средиземном море силы Испании, Сардинии, Сицилии и различных итальянских государств, так что английской державе там и делать было нечего. По известной поговорке, Британия таскала из огня каштаны чужими руками.

На Средиземное море послали адмирала лорда Эксмута. В его задание входило также и ведение переговоров об отмене рабства.

Омар-паша готов был признать Ионические острова британскими владениями. Не против он был дать и свободу всем сардинским и генуэзским пленникам. Не даром, а по пятьсот пиастров за голову. А вот за рабов, доставшихся ему с неаполитанских судов, цена была уже подороже – по тысяче пиастров за каждого.

Одно лишь отклонил он наотрез: прекращение торговли невольниками.

Лорд Эксмут пришел с кораблями в Тунис и Триполи. Здесь дела пошли куда более гладко: паши отказались от работорговли.

Лорд бодро приказал поднять паруса на пяти линейных кораблях, семи фрегатах, четырех транспортах и нескольких канонерских лодках и взял курс на Алжир. Дею не осталось бы ничего другого, как тоже, в свою очередь, согласиться с выдвинутыми предложениями. Так считал адмирал.

Но расчет, как оказалось, был сделан без учета обстоятельств. Омар-паша был упрям, бесстрашен и прополоскан во всех водах дипломатии.

"О высокочтимый лорд и адмирал, посланник могущественнейшей державы мира! Я бы – со всем удовольствием. Но не могу. В самом деле, никак не могу! Видите ли, я ведь всего лишь мелкий подчиненный Высокой Порты в Константинополе, без согласия которой ничего обещать не уполномочен".

И так далее и тому подобное.

Насчет упразднения рабства высокочтимый лорд из медоточивых уст дея так ничего и не услышал.

Англичане предложили доставить полномочного представителя дея в Константинополь на своем фрегате. Но Омар-паша такой вариант с благодарностью отверг, обещая, что сам уладит все с Портой. И просил на это три месяца.

Однако... отмена рабства англичан в общем-то, видимо, не очень и волновала. Флот лорда Эксмута ушел. Конфликт был исчерпан, дела отложены в долгий ящик.

Корсары как ни в чем не бывало продолжали свои бесчинства.

20 мая 1816 года выдался превосходный солнечный денек. До чего же радостно на душе от льющегося на землю золота, от удивительно чистой, гладкой синевы моря и неба!

Две сотни ловцов кораллов – французы, англичане, испанцы – потянулись в Боне к церкви. Кое-кто из мужчин приотстал на берегу, чтобы полюбоваться набегающими волнами, чьи пенистые гребешки блистали и сверкали, словно серебро. Люди, всей жизнью повязанные с морем, с детства знакомые с его переменчивым, то мягким, то свирепым нравом, сегодня, 20 мая 1816 года, смотрели на него и не могли налюбоваться.

Частичку этой радости они вносили с собой и в прохладу Божьего дома, и в самом пении их невольно чувствовались отзвуки набегающих волн, этой пронизанной веселым солнцем соленой воды.

Все еще погруженные в благостную молитву, они слишком поздно заметили, что жизненный их путь пересекли корсары. По каменному полу бонской церкви полилась кровь.

Две сотни ловцов кораллов простились с жизнью.

Алжирский дей признал верховную власть Англии над Ионическими островами. Поступок похвальный, в высшей степени разумный. Но кое-кто из его людей, пославших своих корсаров в Бону, имел, видимо (а то и получил свыше указание иметь), об этом особое мнение.

Зарвался Омар-паша!

Европа пробудилась. Чаша терпения переполнилась.

На стадесятипушечном линейном корабле "Королева Шарлотта" с адмиральским флагом на мачте лорд Эксмут снова пришел к Алжиру. Он соединился с голландским флотом вице-адмирала ван дер Капеллена. Десять линейных кораблей, несколько фрегатов, корветов, канонерских лодок и брандеров взяли курс на разбойничье гнездо.

Весь Алжир всполошился, когда в бухту вошли корабли.

На сей раз лорд разговаривал совсем по-иному. Теперь в Алжир пришел тот, кто приказывает. Всех христианских рабов освободить без всякого выкупа! Полученный уже выкуп за сардинцев и неаполитанцев вернуть. Со всеми пленниками обращаться впредь, как это принято у европейских народов. С Нидерландами, партнерами в этом предприятии, заключить такой же договор, как и с Англией.

Из первых еще переговоров с лордом Эксмутом Омар-паша сделал свои выводы и, уверенный в том, что англичане, вопреки ожиданию, скоро вернутся, принял соответствующие меры. На усиление крепостных укреплений города было согнано свыше тридцати тысяч арабов и мавров.

"Англичанин хочет командовать? Вах! Приходи, гордый властелин морей, и я плюну тебе в бороду. Столетиями все посягательства на господство турок и турецкого дея в Алжире заканчивались поражением европейцев. Вспомнить только: десять тысяч человек Франческо де Веро в 1517 году; несколько позже – еще десять тысяч под командой маркиза Гомареда, атаки французского адмирала Дюкена, разрушившего в 1682 и 1683 годах большую часть города Алжира. Однако и француз, как и все остальные, не смог сломить турецкое господство. И ты, лорд Эксмут, тоже решил попытаться? Напрасные хлопоты: Алжир – неприступная крепость".

Турки еще вели переговоры с посредником адмирала в своей касбе высоко над городом, а английский флотоводец решился на отчаянный шаг. Он приказал своим кораблям подойти к береговым батареям на расстояние примерно в половину дальности пушечного выстрела. Он не сомневался, что его приказ будет выполнен. Разве отважатся мелкие разбойники бросить перчатку могущественной Англии? Ну, а случись все же такая невероятность, лорд готов был биться не на жизнь, а на смерть. Хладнокровный британец высчитал все возможности и пушек Алжира не боялся, тем более что, благодаря его маневру, часть их стала для него безвредна.

– Нет!

Было ли решение дея столь кратко и категорично, неизвестно, но думал-то он именно так. Переговоры не удались.

Впрочем, и то, что известно, показывает, что слова свои в цветастые одежды Востока он отнюдь не облачал. На требования лорда Эксмута и Европы он ответил приказом:

– Огонь по христианским собакам! 226

Ах, так! Из двух тысяч стволов по кораблям дея и городу ударили двадцатичетырех-, тридцатишести-, сорокавосьми– и шестидесятичетырехфунтовые ядра.

Любопытные на молу встретили адмиральское предупреждение лишь пренебрежительным смехом. Он сразу утих, однако, едва смерть начала собирать свою страшную жатву.

Алжир стал кромешным адом. Дома, мечети, синагоги, уличные лавки – все обратилось в щебень. Алжир пылал.

Орудийную прислугу в казематах и батареях рвали в клочья английские ядра и картечь.

Люди? Их у Омар-паши сколько угодно. Новые расчеты сюда! Стволы раскалились? Продолжать огонь! Аллах нас не оставит. Во имя Аллаха – против неверных!

Несколько часов длилась канонада.

Английский адмирал рассчитал правильно. Лишь часть крепостных верков представляла опасность для его флота. Он подошел так близко к берегу, что фланговые батареи не могли его достать.

Омар-паша, появившийся в казематах во время самого плотного огня, хвалил и поносил своих людей; пытаясь усилить их рвение, сулил им награды и наказания.

В укреплениях появились бреши. Паша обернулся к своему спутнику и указал на них. Мустафа кивнул. Он и сам видел эти слабые места. Но ничего не поделаешь, заделать их удастся, только когда англичане уйдут. Все равно им нас не одолеть!

Позиция лорда Эксмута была весьма благоприятной. С нижних палуб батареи палили ядрами, с верхних – картечью, чтобы вывести из строя турецкую орудийную прислугу.

Европейцы тоже несли тяжелые потери, однако по сравнению с потерями противника они были незначительны.

Лорд самолично управлял боем. Рядом с ним стоял капитан "Королевы Шарлотты". Пуля свалила капитана Брисбэйна с ног. Адмирал бросил беглый взгляд на старого соратники и кивком подозвал молодого офицера:

– Лейтенант, принимайте команду! Бедный Брисбэйн!

Лицо офицера стало пунцовым, он отдал честь и хотел удалиться. И тут мнимый покойник вскочил на ноги.

– Еще рано, милорд, еще рано! Старину Брисбэйна корсарской пулей не уложить!

После контузии морской волк не мог твердо держаться на ногах, однако приказы отдавал, как всегда, кратко, резко и четко.

Несколько мгновений спустя был дважды ранен и сам адмирал.

Несмотря на огромные бреши, пробитые ядрами объединенной эскадры в крепостных стенах Алжира, несмотря на колоссальные потери, понесенные городом в людях и жилищах от убийственного огня двух тысяч орудий, дей и не думал просить пардона.

Даже и тогда, когда его флот объяло пламенем.

Два британских офицера обратились к адмиралу за разрешением забросать заблокированные у входа в гавань алжирские корабли пропитанной серой ветошью Вероятность вернуться целыми из этого безумного предприятия была один к девяноста девяти.

Лорд кивнул в знак согласия.

Вскоре языки пламени уже лизали фрегаты, огонь побежал вверх по парусам, взметнулись в воздух пороховые камеры Горящие корабли дрейфовало к другим, вовлекая и те в огненный смерч. Пять фрегатов, четыре корвета и тридцать канонерских лодок потерял дей, все корабли, что находились тогда в гавани.

Наступила ночь. Над Алжиром извивались огненные змеи. Повсюду целыми снопами взлетали искры. От воды к городу, от города к воде. Все еще бесновалось сражение, все еще не утихала ярость бойцов.

Склянки пробили половину одиннадцатого. "Королева Шарлотта" получила тяжелую пробоину, однако оставалась еще в строю. Палубу адмиральского корабля устилали трупы. К нему дрейфовало горящий алжирский фрегат