Текст книги "Капитан 'Аль-Джезаира'"

Автор книги: Вернер Лежер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Неплохо, даже просто хорошо, – решил он, перечтя записку. Прежде всего, "вашими" – о корсарах. Сперва он хотел было написать просто "корсарами", но, поразмыслив, решил, что лучше будет именно "вашими корсарами": это покажет Бенелли, что его самоуправная игра с Парвизи разгадана. Надо надеяться, что Бенелли поймет должным образом и слово "оцените", поймет в смысле желательности устранения Луиджи Парвизи. Но надо выразиться и пояснее: с тех пор как стало известно, что владычество дея продолжается, нельзя больше ограничиваться первоначальными целями. Людей, которые должны искать Ливио, надо нацелить и на его отца.

"Попадется вам на пути Луиджи Парвизи, знайте – он враг!"

Во второй части письма он давал указания своим людям. Будто так, между прочим, не придавая этому никакой важности. Все самое главное стояло в начале или было сказано, разъяснено, подчеркнуто и подано столь осторожными намеками, что ничей чужой глаз ничего бы здесь не разглядел. Да и нацарапал он свое послание умышленно неразборчиво, важные же слова упрятал среди общих приветов, перед самой подписью. Возьмись кто читать – не обратят и внимания. Ну а те, кому адресовано, поймут все не хуже, чем он сам. Поймут и воспримут как приказ, отменяющий все прежние распоряжения.

Итак, рывок к новым делам. Рычаг нажат. Теперь все закрутится...

И конец на этом. Не тратить больше ни сил, ни нервов. Главное запалить костер!

Глава 13

КОРСАРСКИЙ ЮНГА

Эль-Франси – Парвизи – снова пустился в путь по регентству Алжир. Селим был вне себя от радости находиться снова рядом с другом, который из бывшего ученика давно обратился в мастера.

Оба все еще искали ребенка, который тем временем почти уже вышел из детского возраста.

Нигде никакого следа.

– Да жив ли он еще, мой Ливио?

В сотый раз уже задавал Луиджи этот вопрос, и никогда негр на него не отвечал. Вот и на этот раз Луиджи вовсе не ожидал услышать "да" или "нет" от своего верного спутника. Обращался он, собственно, к самому себе. Разве узнаешь таким способом что-нибудь вразумительное? Остается надеяться лишь на то, что слово "нет" ничем не подтверждено Он чувствует, он уверен, что его сын жив. Он где-то здесь, в этой большой стране. И поиски его нужно продолжать, пока не прорвется завеса тайны вокруг него, пока отец не отыщет сына.

Неделями и месяцами пребывали оба охотника и исследователя в пути, возвращаясь на короткое время для отдыха в Ла-Каль.

Роже де ла Винь встречал друга с распростертыми объятиями, приветствовал его всякий раз как заново родившегося: еще бы – Луиджи возвратился после всех опасностей целым и невредимым! Как мечтал Роже отправиться однажды вместе с ним, пережить приключения, ради которых он и пустился в Африку. Однако служебные дела накрепко приковали его к "Компани д'Африк". И к тому же он только стеснил бы друга, а то, чего доброго, и навредил ему.

Кое-кого из старых знакомых первого времени пребывания Парвизи в Ла-Кале уже не было в живых. Море протянуло свои мокрые руки, ударило по лодкам мощными кулаками и разметало, раздробило суденышки, утянуло людей в пучину. Иные погибли во время побоища в бонской церкви.

Кроме Роже в Ла-Кале был еще и Клод. За это время он превратился в статного юношу. Таким должен быть теперь и Ливио. Отеческие отношения к мальчику переросли у Луиджи постепенно в настоящую мужскую дружбу, глубокую и искреннюю. С Клодом, несмотря на его юные годы, можно было говорить о самых серьезных вещах.

Но не долго оставался Луиджи на сей раз в городке искателей кораллов. И виной тому был Клод. Луиджи любил его, мальчик платил ему тем же, и Парвизи видел в нем Ливио. Это было слишком для сурового мужчины.

Дальше! Дальше!

Лишь несколько дней спустя, после отчаянной скачки, раненое сердце вновь забилось равномерно, и Эль-Франси снова стал выдержанным, рассудительным охотником, исполненным одной задачей – найти сына.

В 1817 году, на краю пустыни, до обоих друзей дошла весть, заставившая их насторожиться

Омар-паша устранен. Отважного и решительного в делах дея, которого не смогли одолеть до конца даже англичане, сбросили его собственные люди. Его же янычары ворвались во дворец и свергли великого, могущественного владыку. Закованного в цепи, подгоняемого ударами плетей, бывшего дея вытащили на базарную площадь его столицы Алжира и удушили. Мало кто из его предшественников на алжирском троне кончил по-иному.

Дей умер! Да здравствует дей! Да здравствует Али Ходжа-паша, новый дей!

Новый человек на троне. Будет ли он следовать тем же путем, что и Омар-паша? Лучше или хуже он, чем покойный?

Али Ходжа-паша – еще один чистый лист для Луиджи Парвизи и Селима... Пока что в истории алжирских деев, работорговцев, пиратов, предателей, самовластных тиранов новое – только имя. Время золотыми или кровавыми литерами впишет в книгу судеб деяния этого человека.

* * *

– Эль-Франси? Ты Эль-Франси? Пойдем с нами в нашу деревню!

Мальчик засиял, услышав имя незнакомца. Вот он какой, этот прославленный охотник!

– Ты хочешь меня привести? – улыбаясь, спросил Луиджи.

– Конечно! Идем!

– Как тебя зовут, дружок?

Крепкий, бодрый паренек нравился Парвизи.

– Али.

– Тогда – вперед! Веди нас, Али.

Деревня засуетилась.

– Эль-Франси пришел!

Радостная весть полетела от хижины к хижине. Эль-Франси, друг и помощник всех арабов и берберов, кумир маленького отважного Омара, снова появился наконец в их деревне.

Молодежь не давала гостю прохода. Его осаждали вопросами и просьбами. Луиджи радовал восторг парней.

Старики, много лет назад уже встречавшиеся с гостем, с улыбкой наблюдали за происходящим. Гм-м-м, однако и для Эль-Франси время не прошло бесследно. Неудивительно. Постоянные схватки с хищниками, взбудораженные нервы – не опоздай, не промахнись: пантера или лев уже изготовились к прыжку. Чуть промедлил – и конец... Всегда смерть перед глазами. А вечные скитания в любую погоду? Все это неизбежно меняет облик человека. По Эль-Франси это особенно заметно: он изменился до неузнаваемости.

И еще кое-что бросилось в глаза людям: конечно, Эль-Франси, как и прежде, очень волнуют повседневные заботы местных жителей, но сверх того он говорит теперь с ними и об отношении к туркам. Делает он это, однако, очень осторожно, не выставляя себя открыто врагом чужеземных властителей. Как ни говори, сам-то он тоже ведь не араб, не бербер или негр, а – чужеземец. Ни разу он не сказал: "Беритесь за оружие, освобождайтесь от давящего вас гнета". Нет, сам он этого не говорит, но осторожно подводит к тому своих друзей и почитателей. Решения они должны принимать сами.

Али сразу отвоевал себе место по правую руку от охотника. Кто привел Эль-Франси в деревню? Он. Вот ему и полагается почетное место. Остальные молча признавали это, хотя и не без некоторой зависти. Слева сидел Селим. Жители деревни отлично понимали, что не менее известный и любимый спутник великого охотника никак не слуга ему, а верный, преданный друг, и не давали негру даже пальцем шевельнуть. Они сами позаботились о лошадях, приготовили для гостей хижину, расстарались с едой и питьем.

Между Луиджи и Селимом оставалось немного места. Узкое пространство, однако не настолько, чтобы туда не втиснулся еще один парень: Ахмед. Исполин-негр с улыбкой слегка подвинулся, увидев умоляющие глаза своего маленького собрата. Он обнял мальчика рукой, и тот сидел, притихнув, как мышка, слушая вместе со всеми рассказы Эль-Франси.

Луиджи не давали прерваться. Сегодня был праздник, великое событие для подростков. "Выкладывай все до конца!" – горели желанием их глаза.

– Мой друг Омар тоже мечтал стать таким великим охотником, как ты, вставил свое слово Али. – Верно, Ахмед?

– Да, он очень хотел этого, – подтвердил друг.

– А почему он не хочет этого теперь?

Пришлось и друзьям рассказать, как все было.

"Пусть себе поговорят, – подумал Луиджи, – я пока обдумаю новую охотничью историю. Все равно из этого окружения скоро не выберешься". Везде то же самое, лучшие его друзья – мальчишки.

– Его угнали отсюда! – прозвучали горькие, осуждающие слова. – Омар был нашим лучшим другом. Он выручил меня однажды из большой беды, как и ты, жертвуя собой ради друга.

Угнали... У Луиджи стояло в ушах только это слово, мозг напряженно работал.

– Угнали? Кто?

– Люди дея, которые и привезли его сюда раньше.

Парвизи показалось, что опрокинувшееся над деревней безоблачное чистое небо сразу вдруг будто подменили. Тяжелые, черные, грозные лохмотья туч побежали по нему, затмили сияющее солнце. Всего на секунду. Потом оно снова засияло пронзительным, жарким глянцем...

Что такое с Эль-Франси? Он уже не разговорчивый, добродушный друг, он уже суровый охотник, высматривающий опасную дичь.

– Кто был этот Омар? – коротко, резко прозвучал вопрос. Дети не заметили, каких сил стоило их обожаемому Эль-Франси хоть немного скрыть волнение. Селим понял все. Его залихорадило, как и друга. От ответа мальчика зависело все их предприятие: конец всего, или начало новых поисков.

Гость впился глазами в глаза Али. Тот даже испугался. Наконец он заговорил.

– Чужой мальчик, не мог даже говорить по-арабски.

– Сколько ему было лет?

– Ну, как мне и Ахмеду.

– Ливио! – воскликнули разом друзья. Радость, надежда и разочарование прозвучали одновременно в этом возгласе. Найти мальчика, найти Ливио – и не иметь возможности задушить в объятиях, взять в охапку, расцеловать, приласкать. Ужасное состояние.

– Ливио? Да, Эль-Франси, иной раз, когда Омар только что появился у нас, он называл себя так. Потом уже – никогда, – вспомнил Ахмед.

И Луиджи Парвизи вспомнил, что Аббас бен Ибрагим, мавр, тоже любопытствовал, удастся ли христианского ребенка превратить в араба. Его сын Ливио – больше не Ливио, позабыл все, позабыл родителей, родину, и даже то, что стоит выше них. Он стал Омаром, одним из тех, кто вокруг него, магометанином, человеком, чей склад мышления совсем иной, чем у европейцев.

Крупные капли пота выступили на лбу Луиджи. Вот и закончилась первая половина его пути, но теперь начнется новая, ведущая в бесконечную даль. И он должен идти этим путем, шаг за шагом, как положено охотнику Эль-Франси.

– И вы, Али и Ахмед, были его лучшими друзьями?

Оба мальчика с сияющими лицами подтвердили, что это действительно так.

– Я благодарен вам. И не только словами. Чем – об этом мы еще поговорим. Вы правильно поступили, что полюбили всем сердцем маленького Омара, который оказался таким смелым парнем. А где амин? Сведите меня к нему побыстрее.

– Это невозможно. Его нет в деревне.

– Ну тогда к твоему отцу. Пойдем, Али!

Луиджи кивнул Селиму. "Оставайся здесь, – означал этот кивок, – избавь меня от этих ребятишек". Негр понял и тут же принялся рассказывать о каких-то почти невероятных приключениях.

Али привел Эль-Франси к отцу. Тот сидел возле своей хижины.

– Можешь ли ты, отец этого бравого парня, – Эль-Франси похлопал Али по плечу, – рассказать мне что-нибудь о жившем в вашей деревне чужеземном мальчике Омаре?

– Я мог бы рассказать тебе о нем, Эль-Франси.

– Мог бы? Так что же тебе мешает это сделать? Я, Эль-Франси, прошу тебя об этом.

Бербер продолжал молчать.

– Требуй все, что ты хочешь. Возьми мое оружие. Смотри, какое отличное ружье! Я дарю его тебе. Возьми моего коня; все, что захочешь, – твое. Я могу дать тебе и еще больше, только расскажи!

– Ты обижаешь меня, Эль-Франси. Если я расскажу, то только добровольно, без принуждения и без соблазнов подарками.

Итальянец смутился. Против него сидел человек, который ничего не хотел. Совершенная неожиданность в этой стране, где просто-таки чуть ли не полагается без обиняков требовать и, не моргнув глазом, принимать подарки. Почему же молчит этот человек? Что держит его рот на замке?

– Ты знаешь мое имя, друг, но, видимо, только и всего. Знай же: Эль-Франси никогда еще не затыкал уши, если твои братья нуждались в совете и помощи. Я никогда не требую благодарности, а сейчас же седлаю коня и скачу прочь оттуда, где меня за мои дела хотят отблагодарить. Все, что могу, я делаю только из любви к людям.

– Мне известно об этом. Все, или, по крайней мере, очень многое: я же знаю тебя с твоего первого прихода к нам, много лет назад.

– И все-таки отказываешь мне?

Отец Али мрачно потупил взор. Парвизи напряженно ждал.

А старый бербер думал: жителям деревни строго-настрого велено молчать. Не выполни они этого, и их ожидает великое молчание смерти. У дея повсюду свои шпионы, донесут, да еще и прибавят, чего не было. Ни на какие вопросы, касающиеся Омара, отвечать нельзя.

Омар-паша уже покойник. В Алжире на троне сидит новый дей. Но и он тоже враг свободолюбивых берберов и кабилов, чужой им по крови, чуждый их горю и радостям. Кто его знает, что ему надо от маленького Омара? Что ему вообще известно об этом? Новые деи всегда первым делом избавляются от всего, что связано с их предшественниками, прогоняют их друзей, ставят на высокие посты и доходные места своих. Непросто здесь правильно повести себя. А уж отвечать на расспросы об этом чужом мальчике – и вовсе неосторожно. Да, но тут сидит Эль-Франси! Друг и единомышленник. Чужой, но не приверженец турок. У него есть, наверное, особые причины интересоваться мальчиком, но и здесь он, как во многих других случаях, конечно же, хочет только помочь, а может, придет время, поможет и им: ведь настанет же когда-то день, и народ поднимется, чтобы освободиться от угнетателей.

– Входи! Мой дом – твой. Ты – мой гость, – пригласил он наконец охотника.

Приглашение было уже добрым предзнаменованием.

– Спрашивай, – обратился к Луиджи отец Али, когда оба мужчины уселись на кошме.

– У меня нет никаких особых вопросов, но я очень прошу тебя рассказать мне об Омаре все, со дня его появления в вашей деревне до того, как его увезли.

Много о чем рассказал старый бербер. О прежней жизни мальчика никто ничего не знал. Кто он, откуда? Неизвестно. Поначалу вся деревня, понятно, дружно ненавидела его, опекаемого самим деем. Зато после все его искренне и по заслугам полюбили.

Сердце Луиджи застучало быстрее. Его сын – в этом не оставалось больше ни малейшего сомнения – добился всеобщей любви и уважения своими делами!

– Больше я ничего не знаю, – закончил рассказчик. – Куда повезли Омара, нам не сказали. Мы пытались было не отдавать его, но что мы могли поделать?

– Я благодарю тебя и твоих братьев. Вы стерли одно из пятен, опорочивших имя "Алжир".

Бербер не понял, что Эль-Франси хотел этим сказать.

Парвизи не обратил на это внимания.

– Вы будете богато вознаграждены отцом мальчика, – продолжал он. Потерпите немного и верьте Эль-Франси.

– Не считая первых недель, мы относились к Омару, как к собственным детям, не рассчитывая на благодарность и вознаграждение. Он был одним из нас. Удайся тебе вернуть мальчика родителям – это порадует нас и будет для нас самой лучшей наградой.

* * *

Луиджи Парвизи сидел на морском берегу в Ла-Кале. Он долго ломал голову, почему Ливио увезли из берберской деревни, и никак не мог найти этому хоть какую-нибудь причину. Одно лишь было несомненно: жизни его сына ничто не грозит. Должно быть, турки решили приспособить его к какому-нибудь ремеслу, сделать из европейца подлинного бербера или кого там еще.

* * *

В истории алжирских деев перевернулась еще одна страница. После недолгого правления Али Ходжа-паша, этот жестокий, кровожадный, похотливый властитель, пал жертвой моровой язвы. Его наследника звали Гуссейн-паша. Новым властителем Алжира его провозгласил на смертном одре сам Али Ходжа-паша, и Диван, государственный совет, утвердил это решение.

Далеко, далеко в море проходил мимо казавшийся с берега совсем маленьким парусник. Европейское судно или корсар? Луиджи долго всматривался, но никак не мог различить.

Селим, наверное, разглядел бы, но его рядом не было. Он выполнял поручение Парвизи, который сам был сейчас ни на что не способен и хотел только покоя. Негр должен был купить отару овец и несколько лошадей и пригнать их отцу Али и другим жителям деревни. Верным и храбрым друзьям Ливио Али и Ахмеду назначалось сверх того по первоклассному европейскому ружью, а также и другие ценные подарки. Жан Менье – настоящее имя Парвизи в Ла-Кале знали только Роже и Мариво – располагал крупными средствами. Он считался одним из богатейших людей городка, хотя и слыл чудаком, столь же падким на охотничьи приключения, каким был Пьер Шарль де Вермон. Впрочем, это было его личное дело, обитателей Ла-Каля мало заботившее.

По возвращении верного друга Селима они снова продолжат поиски Ливио.

Корабль, которому генуэзец уделил столь незначительное внимание, принадлежал к недоброй славы алжирскому пиратскому флоту. Покойный Омар-паша снарядил его для каперских рейдов, отлично вооружил и укомплектовал лихой, не знающей чувства жалости командой. Особым приказом в команду был определен юнгой и подросток Омар.

Корабль этот был грозой всего Средиземного моря и историю имел далеко не ординарную.

Капитан его, могучий мужчина с густыми, кустистыми бровями и жесткой, как проволока, черной бородой, с колючими глазами и резкими линиями тонких губ, с первого мгновения возненавидел мальчика. Омар ничем не мог угодить этому вечно хмурому человеку. Ни на секунду нельзя было отлучиться: у капитана то и дело возникали новые прихоти. Быстро! Как ни старался маленький корабельный юнга, поспеть никак не удавалось. Ни один приказ не обходился без того, чтобы не пригрозить Омару плетью.

Юнга был прислан с особым указанием: самая суровая школа, но и самая лучшая выучка. Сурово, более чем сурово – жестоко обходился реис с мальчиком. Что же касается выучки, то здесь он не шевельнул и пальцем. Ожидалось, что Омар станет со временем отменным корсаром. "Должно быть, предполагают, что со временем сменит меня", – догадывался капитан. При покровительстве, которым пользовался Омар, путь наверх мальчишке был, можно считать, обеспечен. Ну что ж, коли такова воля дея... Но уж на него-то, рейса, в этом деле пусть не рассчитывают, он к обучению парня морскому делу и руки не приложит.

Дей отдал категорический приказ относиться с уважением к французским флагам. Несмотря на кровопролитие в Боне, между Алжиром и Францией все еще поддерживались мало-мальски приличные отношения, и Омар-паша не хотел, чтобы они омрачались.

– Аллах да проклянет этих христианских собак! До чего ж они трусливы! До смерти перепугались, что ли? Ни одного судна в море! – ворчал капитан после долгого, безуспешного корсарского рейда. Бесконечная водяная пустыня, ни одного паруса.

– Трубу! – приказал он.

Омар, сделавшийся личным слугой капитана, протянул ему подзорную трубу. Как, вместо того чтобы вложить трубу прямо в руку господину, этот лодырь имеет наглость заставлять его тянуться за ней? Это уж слишком! Вся ярость, накопившаяся у корсара за дни неудач, выплеснулась на несчастного юнгу.

– Собачий ублюдок! А ну, спустить с него его ленивую шкуру! – взревел капитан.

Два огромных мавра набросились на мальчика, потащили его. Сопротивляться им у Омара не было сил. Он тщетно пытался вырваться, готовый уже прыгнуть за борт, чтобы положить конец своему злосчастию.

Вскоре отчаянные вопли наказуемого достигли ушей рейса. Досада улеглась. Хоть какое-то разнообразие в этой тоскливой жизни без добычи. То, что юнгу бесчеловечно наказали без всякой провинности, его нисколько не волновало.

Капитан ушел с палубы. Офицеры облегченно вздохнули: не нужно больше терпеливо сносить скверное настроение начальства. Теперь они были свободны в своих действиях, ибо и с ними реис обходился весьма бесцеремонно.

– В "воронье гнездо" [Марсовая площадка, наблюдательный пост на мачте.], Омар! – приказал помощник капитана.

Взрослые мужчины веселились, наблюдая, как корчится и вскрикивает от боли и страха, взбираясь по вантам, только что выпоротый мальчишка.

Наконец Омар добрался до "гнезда" и, совершенно обессиленный, с трудом переводя дыхание, уселся на корточки. Он не думал о том, что стал теперь самой важной персоной на корабле, что раньше, чем любой другой, может заметить врага или будущий приз. Он хотел только покоя.

– Омар, я влеплю тебе пулю в брюхо, попробуй только засни! – крикнули ему снизу. Офицер держал наготове пистолет.

Уже больше часа, перемогая боль, стоял юнга свою вахту. Стоило глянуть на палубу, и он видел, что его истязатель зорко наблюдает за ним.

Бежать было некуда. Приходилось стиснуть зубы и держаться, пока не сменят.

Глаза жгло, как огнем, солнце палило нещадно. Бедняга чувствовал себя, как привязанный к пыточному столбу.

Вдруг на отливающей серебром морской глади появилось что-то чужеродное, непонятное. Призрак? Омар смежил веки. Как горят глаза, звездочки пляшут, мечется путанка из черных и красных нитей... Наконец он снова смог отчетливо видеть. Призрак был там же, только стал еще больше.

– Корабль по правому борту!

Корабль! Он освободит несчастного юнгу!

Нет, не от корсаров – от них вряд ли уйдешь, – но хотя бы на несколько часов от ненавистных мучителей: им ведь теперь будет не до него, своих забот хватит.

Чужой корабль медленно приближался. На мачте его развевался французский флаг.

На купеческом судне, без сомнения, тоже разобрали, что корсар алжирец. Значит, опасности нет. С Алжиром у Франции мир.

Однако французы просчитались. Корсар пошел на абордаж. Омар переживал события в "вороньем гнезде". Все закончилось быстро, почти без сопротивления. реис не посчитался с приказом дея: "француза" взяли как приз. Добыча оказалась богатая – шелковые ткани из Леванта. Дей, верно, будет доволен, реис – тем более. Он и сейчас уже доволен. Улыбается до ушей и абордажная команда.

Курс на Алжир! "Француз" следует в кильватер с турецкой командой на борту.

Аллах всемогущий! Но ведь Омар-паша запретил беспокоить, а тем более захватывать французские корабли. Неужели богатую добычу, плод многонедельного, казавшегося уже безрезультатным рейдерства, выбрасывать в море?

Всего в одном коротком переходе до родной гавани!

Корсарский капитан собрал офицеров и сообщил им о приказе властителя, о котором они и без того отлично знали.

– Что будем делать? – спросил он.

В течение нескольких минут все дружно сошлись в мнении: захваченные драгоценные товары перегрузить на пиратский корабль. Пленным отрезать головы, судно затопить. Команду под страхом смерти принудить к молчанию.

"Купца" затопили.

Кто-то проболтался-таки впоследствии об ужасном преступлении.

Дей разбушевался. Разбушевался так, что его советники пробкой вылетели из зала. Остался лишь один. Спокойно и невозмутимо, будто и ничего не слышал и ничто его не касалось, смотрел в окно. Это был Мустафа. Дей мог неистовствовать и орать сколько угодно: ренегат его не боялся.

– На реи этих негодяев!

Но никого из тех, кому можно бы отдать этот приказ, рядом не было, ни Векиля-харди, морского министра, ни Чауша-баши, главного палача.

Вообще никого нет больше вокруг трона – со злостью, но и с неким удовлетворением отметил дей. Вот так, значит, его боятся!

Из ниши показался Мустафа.

– Я велю исполнить ваш приказ, господин!

– Хорошо, но поскорее!

– Со всею возможною поспешностью! – заверил ренегат.

Мустафа, которого Гравелли знал и боялся под именем Бенелли, небрежным кивком позвал из передней одного из главных вельмож дея. Тот опрометью кинулся к нему. Бенелли ухмыльнулся. Перед ним в касбе дрожали едва ли не больше, чем перед самим властелином.

Он прошептал что-то высокому чину на ухо. Тот приложил в знак покорности руку ко лбу и поспешил прочь. И Бенелли снова усмехнулся.

– Подойди сюда, друг! – снова позвал Мустафа, спустя некоторое время. На сей раз это был янычарский офицер высокого ранга. Тот тоже немедленно последовал призыву.

– Приказ дея: команду, включая всех офицеров и капитана пиратского корабля, мавров, арабов, негров и турок, – он указал точное место стоянки корабля в гавани, – немедленно повесить на реях. Всех без исключения! Слышишь? Приказ исполнить немедленно. За исполнение отвечаешь головой!

– Но... – отважился было возразить турок, однако сразу же осекся. Подчиненному полагается думать так же, как начальник. Самое же лучшее, когда на тебя уставился Мустафа, вообще ничего не хотеть, ни о чем не думать.

Так и не сказав больше ни слова, офицер отправился исполнять приказание.

А Бенелли рассмеялся. Он велел принести чубук, устроился поудобнее и углубился в чтение Корана, ожидая донесений от своих порученцев.

Получив их, он доложил бею об исполнении его приговора. Омар-паша посовещался тем временем с тайным советником – Ходжией и верховным судьей Бейт-эль-Малемом и получил задним числом их одобрение своему суровому приговору.

– Это хорошо, мои отношения с Францией не должны осложняться. Там должны видеть, что я – добрый друг и строго наказываю своих людей за непочтение к французскому флагу!

– Они сумеют оценить твою справедливость, о дей! – заверил Бенелли.

Это была речь льстеца, человека, не имеющего своих собственных соображений или, по крайней мере, не высказывающего их. Почему? Омар-паша, этот капризный, непредсказуемый властитель, снова впал бы в ярость, скажи кто ему, что умом он – ребенок, а в политике и вовсе сосунок. Такого кощунства он ни за что бы не вынес. Да и какие, собственно, основания были бы для подобных упреков? Европейские нации терпеливо сносят все чинимые им обиды и выступать против него не собираются, предпочитая откупаться подарками. У Бенелли слишком светлая голова, чтобы не разглядеть и не воспользоваться слабостями Омар-паши и европейских правителей.

– Надеюсь! Но я слышал, будто мой приказ не исполнен. Что ты на это скажешь? – коварно спросил дей.

– Он исполнен!

Турок поиграл золотой, украшенной драгоценными камнями рукояткой своего ханджара – кинжала. На пальцах его блестели великолепной выделки перстни.

– Целиком?

– Да.

– Ты лжешь, Мустафа! А что с корабельным юнгой? Кто его освободил?

– Я!

Сказал, как клинком сверкнул. Омар-паша даже отпрянул. Осмеливающийся говорить подобные слова, спусти ему этакое, может стать бесстрашным и даже опасным противником.

– Ты отважился действовать против моей воли? – вскипел властитель.

– Мальчик принадлежит мне. Ты сам подтвердил, что все, оставшиеся в живых после захвата "Астры", – моя собственность. За что и нынче еще раз сердечно благодарю тебя, дей!

Турок хотел было возразить, хотел сказать, что между "тогда" и "сегодня" – никакого сравнения, особенно, если кто-то действует вопреки отданному приказу; но перед ним стоял Мустафа, человек, чьи способности и ум для него, дея, очень важны. Поэтому в ответ он лишь сумрачно буркнул:

– Я помню.

Ренегат приблизился еще на шаг, почтительно склонился. Глаза Омар-паши, не мигая, уперлись в советника. Он отлично знал, как опасен этот человек. С ним даже и дею надо быть поосторожнее.

– Я надеюсь, что этот мальчик станет когда-нибудь лучшим капитаном твоего флота! – тихо, почти шепотом, сказал Мустафа.

Турок тотчас по достоинству оценил всю гнусность этой затеи. Этот европеец должен сыграть такую же роль, как в свое время Арудж Барбаросса, [Арудж Барбаросса – средиземноморский пират, властитель Алжира, по происхождению грек.] основатель державы, – сражаться против своих единоверных братьев. Это великолепно, в этом – весь Мустафа. Не алжирец, а европеец поведет борьбу с европейскими государствами, погонит в рабство собственных братьев. Цены нет такому плану!

– Ты волен поступать, как считаешь нужным, – подтвердил дей. – Я доволен тобой, мой друг!

Пиратский корабль укомплектовали новой командой. Турок в ней больше не было. Омар снова стал корабельным юнгой. А новый реис – единственный турок на борту – получил указание посвятить юнгу во все тонкости судовождения Дей и Мустафа будут регулярно требовать от него отчетов о ходе обучения.

Предшественника за пренебрежение приказом казнили. Да и кто в Алжире застрахован от такой опасности? Нет уж, лучше французских "купцов" не трогать и взяться как следует за обучение Омара. Без строгостей здесь, понятно, не обойтись, но это еще никому не повредило.

И снова на Омара взваливали работы, от которых все остальные нос воротили. Мальчик был прилежен и неглуп. Он с большой охотой овладевал знаниями и очень любил часы, когда, склонясь над картой, капитан рассказывал ему о ветрах и о соответствующих им маневрах под парусами, когда его обучали владению оружием, а иной раз и доверяли постоять у штурвала

Ко всему прочему, парнишка был очень храбр. Ничего не боялся. Совсем недавно, при нападении на "испанца", он еще раз подтвердил это. Парусник защищался. Ядра и пули летели вдоль и поперек, рушились надстройки и мачты, хлопали на ветру обгорелые клочья парусов. Юнга, не обращая на все это ни малейшего внимания, отчаянным прыжком первым оказался на палубе вражеского судна. Как старый опытный корсар, размахивая ятаганом и зажав в зубах один из двух заточенных, как бритва, кинжалов, он кинулся на отчаянно сражавшуюся испанскую команду.

– Молодчина, Омар! Из тебя выйдет настоящий корсар! – похвалил его капитан.

Юнга широко улыбнулся, показывая, что очень рад этой похвале и всей душой стремится стать хорошим пиратом. Ливио Парвизи будет корсаром! Таким же жестоким, таким же грубым и беспощадным, как все.

* * *

Всего несколько миль отделяло стоявшего на берегу Луиджи от столько лет разыскиваемого им сына, но между ними пролегал теперь целый мир. И не перекинуть было через эти мили мост от отца к сыну. Порвались все связи.

Отец? Омар знал, как звучит это слово по-турецки, по-арабски, по-берберски, но что эти звуки значили для него, не имеющего отца? Его "отцы" были здесь, на борту пиратского корабля, от них исходили все строгости, жестокости и наказания, которым ежедневно и ежечасно подвергался он, корабельный юнга Омар.

Краткая передышка в Алжире, затем снова в каперский рейд Сперва на запад, через пролив, от Гибралтара к Португалии, потом к берегам Египта, потом на север, в пределы королевства Сардиния, почти до самой Генуи, а оттуда – к Неаполю.

Дея Омар-пашу свергли, его преемник Али Ходжа-паша скончался от моровой язвы, и вот 1 марта 1818 года власть перешла к Гуссейн-паше, который оказался злейшим врагом Франции и освободил своих корсаров от запрета нападать на суда под французским флагом.

Прекрасная жизнь настала на борту разбойничьего корабля для выросшего большим и сильным Омара. Дикая, необузданная сила так и бурлила в нем, ища выхода, и находила его только в сражениях. Его лихорадило от крика "Корабль!" с "вороньего гнезда", он был несчастлив, не имея возможности принять участие в рукопашной, когда реис передавал ему штурвал, а остальные кидались на добычу.