Текст книги "Лукреция с Воробьевых гор"
Автор книги: Вера Ветковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
– И мне Толя говорил насчет квартиры, – засмеялась я.
– Они все действуют в одной манере, – отозвалась Каролина, – по их представлениям – это высший шик!.. Словом, я оторопела. Ну, думаю, из огня да в полымя! Сейчас вот этот меня изнасилует! А он будто услышал мои мысли: «Ты не бойся. Если я тебе не нравлюсь или если ты мне не веришь, я сейчас же провожу тебя на такси до дому…» И тут на меня что-то такое нашло сумасбродное… Для кого, думаю, себя берегу! Парень симпатичный. И домой тащиться у меня сейчас сил нет. Словом, легли… А утром, представь себе, познакомились… Часиков в девять я разлепила глаза – смотрю, а он костюм гладит. Увидел, что я смотрю на него, подошел к кровати, руку протянул: «Давай познакомимся. Антон». Я отвечаю: «Каролина, очень приятно». – «И мне приятно, – говорит, – подымайся, Каролина, едем заявление подавать…» Вот так все и закрутилось…
– Ты правда легкомысленная, – пожурила я Каролину. И тут же подумала о самой себе: ведь наши истории, в сущности, ужасно похожи! Она легкомысленная – а я?!
Свой рассказ Каролина закончила такими словами:
– В общем, подали заявление, потом Антон купил квартиру, мы в нее переехали, поженились – и с тех пор не разговариваем!
Я сначала не поняла ее слов – как это «не разговариваем»? Внешне Антон и Каролина производили впечатление исключительно благополучной пары. Я спросила, неужели они часто ссорятся?
– Ну что ты! – усмехнулась моему непониманию Каролина. – С Антоном невозможно поссориться… Да и кто я такая, чтобы с ним ссориться, – с горечью продолжала она. – Просто в тот вечер мы с ним так славно поговорили, он так хорошо меня слушал, а потом нам как будто не о чем стало разговаривать…
Тут я сообразила, что она имеет в виду…
Наше с Толей общение в основном заключалось во взаимном приветствии и нескольких вопросах-ответах относительно завтрака, обеда и ужина, в лучшем случае, телевизионных передач. Толя, видимо, хорошо усвоил правила своего круга, исключавшие пустую болтовню. Да и о чем нам было говорить? Большинство жен и мужей обсуждают проблемы, связанные с работой, обмениваются, как мы с Игорем, какими-то культурными впечатлениями или строят планы на будущее.
Толина работа меня не должна была интересовать. Это я усвоила раз и навсегда. Я же не работала, стало быть, у меня проблем не возникало. Мои впечатления от прочитанных книг Толю не занимали: я пыталась хоть немного развить его, подсовывая время от времени модное чтиво, но Толя молча отодвигал книгу и включал телевизор. Его телефонные разговоры также исключали возможность вопросов с моей стороны. Да и что можно было понять из его разговоров? Толя снимал трубку, молча выслушивал то, что ему говорили, и отвечал одной фразой: «С этим разбирайся сам» или «Считай, что мы их кинули». И, не прощаясь, клал трубку. А что касается планов на будущее – после одного случая я поняла, что и этой темы для меня не существует…
Как-то Толян предупредил меня, что с будущей недели у него появится «окно» в десять деньков, которые он намерен провести вместе со мной на море.
Дело было в апреле, но я обрадовалась. Мне очень хотелось поменять обстановку. Конечно, мы бы могли провести это время куда более экзотично, но Толе, видимо, надолго хватило впечатлений от Италии. Он хотел просто подышать морским воздухом, малость расслабиться.
– И куда же мы двинемся? – спросила я его.
– Если ты не имеешь ничего против, в Алупку, – сказал Толя.
Это была всего лишь дань вежливости – что я могла иметь против его решения? К тому же я сто лет не была в Крыму.
– Это замечательно, – одобрила я.
Мы собрались и полетели в Симферополь.
В Алупке мы поселились на берегу моря, в отдельном домике, принадлежавшем некогда туберкулезному санаторию. Теперь это был первоклассный дом отдыха, состоящий из большого корпуса и разбросанных по побережью маленьких коттеджей.
Мы приехали туда в полдень. Я не могла нарадоваться на чудесный вид из окна, на горы, синеющие позади домика, на уже вовсю зазеленевшие деревья… Вечером того же дня Толя обещал повезти меня в Ласточкино Гнездо.
Я как раз примеряла купленное специально для этой романтической поездки длинное вечернее платье, откровенно любуясь собой в зеркале – черный цвет очень шел к моим рыжим волосам. Вдруг Толя, зевнув, произнес:
– Знаешь, рыжая, мне здесь, оказывается, не нравится…
У меня все похолодело внутри.
– Так что переодевайся, – продолжал Толя, – мы возвращаемся в Москву.
– Да ты что! – взвилась было я, но, поймав его взгляд в зеркале, сменила тон: – Ты ведь хотел отдохнуть…
– Вот и отдохну в Малаховке, – отрезал Толян. – Что-то я по мамке соскучился.
– Я никуда не поеду. – Возмущение переполняло меня, но я произнесла эту фразу спокойным тоном. – Можешь отправляться один.
Толя и ухом не повел. Он снял трубку, провел пальцем по списку телефонов местной администрации, висевшему на стене, отыскал нужный номер и неторопливо набрал его.
– Карасев говорит. Подготовьте нам расчет. Мы уезжаем.
И тут я поняла: мы действительно уезжаем. У меня нет своих денег даже на то, чтобы снять в Алупке комнату.
То, что сделал Толян, можно было расценить как самое утонченное издевательство. Лицо его было невозмутимым, будто он на сто лет вперед заручился моим одобрением – на все случаи жизни. Нет, он не хотел меня обидеть. Ему действительно вдруг стало здесь скучно.
Я молча сняла с себя платье и принялась укладывать обратно в чемоданы только что разобранные вещи.
Толя подошел ко мне, потерся носом о мое плечо:
– Не хмурься, старушка, все хорошо…
Демонстрировать ему обиду было совершенно бесполезно.
В самолете Толя достал бумажник и протянул мне пять стодолларовых бумажек.
– Зачем это?
– Хочу возместить тебе моральный ущерб, если он, конечно, имеет место.
– Имеет, – сердито отозвалась я. – Ты и сам это хорошо понимаешь.
– Ни черта я не понимаю, Ларок, – отозвался он. – На море ты побывала, посмотрела на него, синее-синее, чего тебе еще надо? Но ежели хочешь вернуться, я куплю тебе билет в Симферополь.
Тут уж я просто выкатила на него глаза:
– Как это – вернуться? Почему же ты сразу не оставил меня там, как я тебя просила?
– Не положено, – объяснил Толян, – я тебя привез, я же должен был и доставить тебя назад. Скоро я это исполню. – Толя бросил взгляд на часы. – Через пятнадцать минут приземлимся. Я свое дело сделал и теперь готов отправить тебя обратным рейсом.
– Ты это предлагаешь, потому что знаешь, что я никуда не полечу?
– Да, я рассчитываю на твою привязанность ко мне, не скрою, – ухмыльнулся Толян. – Мы бы вдвоем славно провели время дома, в Малаховке…
После этого случая я зареклась строить планы на будущее.
Мы с Толей прожили вместе больше года, когда я вдруг спохватилась, что мои родные и близкие слишком редко навещают нас. Они как бы молча высказывали мне свое недовольство, и я не могла понять, что именно стало их во мне не устраивать с тех пор, как я вышла замуж за Толю.
Моя соседка Ирина, о которой я еще расскажу, объяснила мне это так:
– Ты сама собой недовольна, вот в чем дело, и люди это чувствуют, как собаки… И наоборот – если мы сами собою глубоко довольны, то и все вокруг приходят от нас в восторг.
Возможно, Ира была права. В качестве Толиной жены я сама себе не нравилась. Вернее, меня не устраивала исключительно роль жены, хоть я и старалась не подавать виду и никому никогда не жаловалась.
Если бы я вздумала воззвать к чувству сострадания своих близких, они бы, конечно, немедленно откликнулись. Но я помалкивала и ни с кем, кроме Каролины, которой ничего не надо было объяснять, не делилась своими трудностями.
Люся совсем забросила меня, потому что не чувствовала себя в нашем просторном доме так вольготно, как в тесной квартирке Игоря. В ситуации с Игорем она ориентировалась свободно и легко, это была знакомая Люсе история двух замороченных жизнью интеллигентов, в которой она ощущала свое преимущество передо мной. Она могла позволить себе давать советы, время от времени поругивать меня за неумение управлять мужем и вертеть им по собственному желанию, как это делают другие жены, могла устраивать в моей квартире обыск на предмет обнаружения доказательств несовершенства нашей жизни.
Но теперь, изредка навещая меня в те часы, когда Толяна не было дома, она как будто чувствовала его незримое присутствие и не смела высказывать никаких ко мне претензий, поскольку внешне мои позиции были безупречны. Я ни в чем не нуждалась. У меня было все, о чем только может мечтать женщина, – кроме любви, но с Люсиной точки зрения, ее отсутствие было мелочью. Она не рискнула даже открыть дверцы шифоньера, как делала во времена Игоря, и произвести инспекцию моих вещей, – и так было ясно, что по крайней мере с этим-то у меня все обстоит благополучно.
Люся старалась не задавать мне лишних вопросов, чтобы не упереться в какое-нибудь ненужное ей открытие относительно рода занятий моего мужа. Почему-то мне казалось, что сестре об этом известно гораздо больше, чем мне самой. Возможно, ей уже приходилось иметь дело с такими людьми, как Толя, и она опасалась их… Словом, общение наше протекало вяло, скованно, было полно недоговоренностей и недомолвок.
Папа тоже теперь приезжал крайне редко. Он никак не мог понять, что со мной произошло. В самом начале нашей жизни с Игорем он видел меня очень счастливой, а уже позже – несчастной и усталой, изо всех сил борющейся с трудностями, как с приступами дурноты. И то и другое состояние дочери было ему по крайней мере понятно. В первом случае он мог от души порадоваться вместе со мной, во втором – постараться меня утешить.
Но сейчас он не мог определить, счастлива я или нет. Это было какое-то промежуточное, странное состояние, которое приводило его в недоумение, и теперь папа не знал, как ко мне подступиться.
Ася тоже избегала меня и тоже постоянно демонстрировала мне недовольство, давая понять, что своим замужеством я как бы предала интересы нашего круга, ни больше ни меньше. Что я добровольно примкнула к тем, кто распинает и впредь будет распинать интеллигенцию – так она мне однажды и сказала, и я не посмела возразить: зачем же, раз уж она такая принципиальная, ей так сильно хотелось видеть кортеж машин у роддома.
К тому же она была занята сыном, сидела дома и отделывалась от меня звонками. Она чувствовала свое преимущество передо мною – как же, воспитывает ребенка, которого у меня нет. Ася совсем не называла своего малыша по имени, а только: сын, сына, сынуля… Когда она звонила мне, это был вообще-то не разговор, а мука.
– Ой, подожди минуту, сын схватил чайник с водой. Сынок такой стал любознательный, всюду лезет, на минуту от него не могу отойти. Сынуля, поставь чайник, сыночка моя, я кому сказала! Ой, минуту, сыночку, кажется, надо переменить памперс, я права, сынуля?
И я полчаса ждала у трубки, пока она не поменяет своему ребенку памперс.
– Ой, погоди минуту, мой сын отвинчивает хвост собаке… Сынулечка, оставь Агафончика в покое, он и так линяет…
И я полчаса слушала, как повизгивает в ее квартире бедолага Агафон.
Володя, Люсин муж, был самым частым моим гостем.
С ним мы молча выпивали бутылку водки… Да, мы почти не разговаривали, выпив, затягивали песню: «Над окошком месяц, под окошком ветер…» Но, как ни странно, после его ухода у меня возникало ощущение, что я облегчила душу за долгим, душевным разговором с настоящим другом.
Зато у меня была Каролина, а позже появилась и соседка Ира. Она возникла в нашем доме примерно через месяц после того, как мы переехали.
Я открыла дверь на непрекращающийся звонок – мы с Толей никого не ожидали, муж лежа смотрел хоккей, а я вязала рядышком в кресле – вывязывала кружева на льняную скатерть. Толя любил, когда я сидела возле него за этим мирным занятием.
Миниатюрная девушка, вся в кудряшках, с ямочками на щеках, в коротеньком цветном халатике, ворвалась в прихожую и сразу сунула мне в руку свою теплую ладошку.
– Очень приятно, ваша соседка Ирка. Приезжаю я с юга, а маман объявила, что у нас появились новые соседи. Я тут же прибежала знакомиться.
– Очень приятно, Лариса, – без всякого восторга пробормотала я.
– Ой-ой-ой, какая прихожая! Ух ты, помереть и не встать! Можно я комнаты посмотрю?
Не дожидаясь разрешения, Ирина шмыгнула в нашу спальню, и оттуда донеслось:
– Ой-ой-ой, какая спальня! Да как бы я тут кувыркалась! Ух ты, красотища какая! Прямо не верится, что в этой квартире до вас две скромные бабульки жили!
Ира влетела в гостиную и, не обращая внимания на мрачный взгляд, которым одарил ее с дивана Толя, уселась перед ним на корточки:
– Вы чего, новые русские, что ли?
– Кто это? – кивнув на Иру, осведомился у меня Толя.
Ирина схватила Толину руку, вяло свисающую с тахты:
– Я соседка Ирка, пришла познакомиться!.. Какой интересный у тебя муж, Лариса! Мне его дико не хватало, кругом были одни бабульки-соседки, а у меня, бедной, то бачок течет, то телевизор барахлит. Теперь будет кому все это ремонтировать, очень приятно.
– Ты что, незамужняя, что ли? – снизошел до вопроса Толя, повернув к Ире голову.
– Ой, а как это вы догадались?.. Вчера вот еще была замужняя дама, а сегодня просто девушка, опять невеста.
– Что ж так быстро развелись? – Голос Толи неожиданно потеплел.
– Ты не сказал, новый русский, как тебя зовут?
– Ну Анатолий.
– Так вот, Толюша, я все на свете делаю быстро, раз-два – и готово. Сегодня знакомлюсь, завтра выхожу замуж, послезавтра развожусь… Человек я занятой, все время тороплюсь. Я по профессии медсестра, очень приятно.
– С чего ты взяла, что нам это может быть приятно? – еще ласковее справился Толя. Видно было, что эта маленькая женщина его забавляет.
– Так я же лечить тебя буду, друг сердешный. Банки поставлю, антибиотик в пятую точку вколю. Имей в виду, я – очень полезное знакомство…
– Понял, понял, ты только не трещи так, Ирина.
Вскоре выяснилось, что эта Ира – на редкость необременительное и чуткое существо, что она, почти ежевечерне навещая нас обоих, четко улавливает тот момент, когда ее присутствие в нашем доме становится избыточным. Ирка тут же, как Золушка, ретировалась.
Сперва я нервно поеживалась от ее нахального звона в дверь: положив наманикюренный палец на кнопку, Ирина звонила и звонила, иногда вытаскивая меня из ванной.
Она звонила в дверь с такой уверенностью в том, что ей непременно откроют, что я порой думала – возможно, в те дни, когда мы все-таки отсутствуем, вера соседки в то, что ей отворят дверь, заставляет нас вдруг материализоваться в квартире, чтобы не обмануть Ирининых ожиданий. Только что я, например, шла по площади Восстания, – и вдруг, как по волшебству, меня переносит в мое кресло у телевизора; я сую ноги в домашние тапочки и иду открывать Ире дверь…
Как правило, Ира входила к нам с какой-то инициативой.
Например, с предложением выдолбить стену на кухне, как это уже сделали другие догадливые соседи. В этой нише мы позже поставили холодильник.
Или Ира приносила какое-нибудь угощение – например, придуманный ею салат из редьки, чеснока, шпината, кинзы и лимонного сока. Толя приходил в восторг от салата. Но как только волна восторга начинала идти на убыль, Ирина тут же исчезала, и мы, оставшись вдвоем, еще минут пятнадцать беседуем о том, какая она все-таки оказалась славная и ненавязчивая.
…Новый звонок в дверь означает появление нового салата. Крабовые палочки, брюссельская капуста, кукуруза, шпинат, яйцо, майонез. Пытаясь сделать ответную любезность, усаживаем Иру за стол, я быстро собираю угощение, но Ира, поклевав того-другого и пообщавшись с Толей на тему несовершенства мужского пола, вскакивает и исчезает.
…Снова звонит. На этот раз сам Толя идет открывать ей дверь.
– Смотри, что я тебе притащила! – Ира трясет перед Толиным носом буренкой, сшитой из красного в горошек ситца. – Это тебе на чайник. Моя подруга шьет таких коровок и кошечек и на Измайловке продает. А я выпросила одну для тебя, говорю, хорошему человеку подарю…
Польщенный ее словами, Толя говорит:
– А можно я буду эту корову на голову надевать, когда выхожу на балкон покурить?
– Бросай курить, – строго говорит Ира. – Жаль, что ты не на мне женат, у меня бы ты мигом бросил вредные привычки… Лар, пойдем со мной на курсы кройки и шитья, мне одной скучно…
После того как Ирина довольно прочно внедрилась в нашу жизнь, – а я и не заметила, как и когда это произошло, – у нас в доме стало как-то веселее – может быть, оттого, что с ее появлением у нас с Толей нашлась безопасная тема для разговора.
Я уже думала, что Асю теперь увижу очень не скоро, возможно, и никогда не увижу – так отчетливо она давала мне понять, что вся увязла в семье и повязана сыном.
Но вдруг – ее Павлу было уже больше двух лет – Ася позвонила мне. И ни «здравствуй», ни «это я, Ася», а сразу:
– Я сейчас приеду.
– Не надо сейчас приезжать, я с соседкой иду на курсы кройки и шитья, – соврала я Асе, в общем-то не желая, чтобы она на моих глазах разыгрывала спектакль под названием «Материнская любовь» при участии невинного ребенка.
– Саван себе ты позже сошьешь, – мрачно изрекла Ася, – а я сейчас буду. Артурчик посидит с Павлом, а ты моли Бога, чтобы я живая до тебя доехала! – На этой драматической ноте Ася закончила пролог к предполагаемому действу и повесила трубку.
Она еще в ранней молодости обнаруживала склонность к драматическим жестам. Помню, Ася как-то чуть не свела меня с ума, решив подготовить к большой, по ее мнению, неприятности. «Ты только не падай в обморок», «Даже не знаю, как тебе это сказать», «Все на свете бывает, так уж мир устроен» – такими фразами началась ее вступительная речь, и когда, минуты через три, я не своим голосом заорала:
– Говори, что случилось с моим папой! – Ася выложила наконец, что дело к папе отношения не имеет, просто она посеяла мою сережку.
И к этому известию она готовила меня по всем канонам романтических кинолент шестидесятых годов, как будто предваряла трагедию, так что я чуть не заплакала от облегчения, когда наконец узнала, о чем идет речь.
Позже я привыкла к этим ее вступлениям, и они уже не заставляли меня бледнеть и трястись от страха.
Я только терпеливо пережидала, пока Ася утолит свою страсть несостоявшейся актрисы, даже позволяла себе мыть посуду в ту минуту, когда она готовила меня к очередному известию, не стоившему выеденного яйца, или чистила лук под ее тронную речь.
Положив трубку, я снова включила пылесос и спокойно дочистила ковер на полу.
Ирина советовала мне завести кошечку, даже сватала одного простого котенка, прижившегося в ее больнице, но я как-то не решалась.
– Зря, – ругала меня Ира. – Ты бы хоть на мордочку его поглядела! Это академик, а не кот! Столько ума! Тебе было бы на ком взглядом отдыхать после своего Толяна!
Я бы и последовала этому совету, чтобы было в доме живое существо… Я не боялась, что кот станет царапать мою мебель или линять, но куда его девать, если я вдруг решу уйти отсюда?
Который раз мне в голову приходила эта мысль!
Я спотыкалась об нее, как о камень на совершенно ровном месте!
Почему – не могу понять.
Все было довольно мирно, тихо, семейственно…
Но мне казалось, что я ступаю не по нашему сверкающему паркету, покрытому ковром, а по тонкому льду.
Я потерла голову кулаком – что за чушь приходит в голову!
– Гони эту сволочь взашей, – советовала мне Ирина, имея в виду мои мысли. Она замечала, что мне часто бывает не по себе.
Ах да! Это Асе снова удалось меня смутить… Вот ведь знаю свою подругу как облупленную, а в который раз пугаюсь из-за ее угрожающих намеков. Интересно, что за новость она мне хочет выложить на этот раз? Последняя была безрадостной – она касалась отношений Игоря с Мариной Полетаевой. Так что же произошло сейчас? Игорь женился на вдове с тремя детьми? Или устроился на работу? Или моя сестра Люся навсегда улетела куда-нибудь в Мадагаскар?..
Я представила себе, как Ася, нагрузив Артурчика наставлениями, душераздирающим тоном прощается со своими мужчинами в дверях, отрывается от семьи, от маленького сына – и зачем? – чтобы в который раз поспешить на помощь своей неразумной подруге, предостеречь ее от бог знает чего, спасти ее, утопающую, – по крайней мере, такая версия наверняка была предложена Артурчику.
С годами эта черта – жажда наставничества и спасения утопающих – еще больше укрепилась в моей подруге.
Впустив Асю в квартиру, я сразу заметила знакомое мне чрезвычайное выражение ее лица.
Но на сей раз оно было настолько чрезвычайным, что я догадалась: минут сорок уйдет на то, чтобы подготовить меня к неведомой новости, прежде чем Ася выложит, с чем пожаловала.
О Боже! Мне очень хотелось по возможности сократить пролог и призвать Анну начать спектакль с середины последнего акта.
– Ну, что там у тебя случилось, Ася?
– У меня?! – Ася неподражаемо владела интонацией.
Это «У меня?» братья Гракхи, большие ораторы, а также выдающийся златоуст Цицерон могли бы развернуть в целую речь и убедить сенат направить парочку-другую преторий на завоевание Северного полюса… «У меня?» означало, что лично у нее, у Аси, проблем никаких нет, а вот у меня все очень ужасно, и напрасно я делаю вид, что это не так; вместо того чтобы раскрывать свой глупый рот, мне не мешало бы научиться внимать умным людям – вот, что еще значило это «У меня?».
– Конечно у тебя, – подчеркнуто вежливо и с прохладцей произнесла я.
Ася сделала жест актрисы, умоляющей публику прервать аплодисменты.
– Нет, у меня все очень хорошо, – как я и ожидала, многозначительно произнесла она и забуравила меня глазами.
А я, испытывая жесточайшее раздражение, не стала вопрошать, что там случилось у меня.
– Павлик уже играет с другими детьми во дворе?
Ася вздохнула. Ей не терпелось выложить новость, но, во-первых, я еще не проявляла нужного нетерпения, а во-вторых, хотелось рассказать о сыне.
– Представляешь, он такой общительный, у всех игрушки отбирает… Кто ни увидит его смышленое личико, говорит: «Какой обаятельный ребенок!» Врачиха из детской поликлиники без ума от моего сына!..
– Как здорово, – наливая Асе чай, сказала я. – Артурчик, наверное, обожает сына?
Началась вторая серия. Минут пятнадцать ушло на описание чувств Артурчика. Да, именно он по-прежнему встает к сыну по ночам. И в поликлинику ребенка сам отводит. И вечером выводит гулять Павла с Агафоном, чтобы Ася могла спокойно посмотреть любимую передачу «Угадай мелодию».
Ася болтала ложечкой в чашке и держала паузу, очевидно подыскивая интонацию для «гвоздя программы», которым намеревалась угостить меня под занавес.
Прошло еще минут пять, прежде чем подруга направила речевой поток к цели.
– Ты знаешь, – начала она, – я не особенная поклонница твоего нового мужа. Игорь тоже был не фонтан, но от него, по крайней мере, всегда можно было знать, чего ждать. А от этого, – Ася сделала пренебрежительный жест рукой, – от этого не знаешь… Ты извини, но я считала и буду считать, что между вами никаких таких чувств нет, ты продалась Толяну со всеми своими потрохами за внешнее благополучие…
Я могла бы прервать Асю и напомнить ей о том, что, когда она впервые очутилась в квартире Артурчика, у нее тоже к нему лично не было никаких чувств, но, охваченная страстью к жилплощади в Москве, она сумела их в себе пробудить. Словом, кто из нас в большей степени продался – об этом можно было поспорить. Но такой спор откатил бы нас еще на пару часов от того разговора, ради которого Ася явилась. А я, сама не знаю почему, уже начала нервничать.
– Итак? – выжидательно глядя на нее, спросила я.
– Помнишь, ты рассказывала мне, что у твоего мужа есть прозвище – Клеш? – Ася снова активно забуравила меня глазами.
– Ну, помню.
– Так вот почитай. – Анна щелкнула замком своей замшевой сумочки и достала оттуда какую-то газетную вырезку. – Это статья из «Московского комсомольца». Боюсь, она имеет непосредственное отношение к твоему Карасю…
Статья называлась: «Несколько суток в бункере». Я быстро пробежала ее глазами.
…Главу одной преуспевающей фирмы, некоего Владимира Р., похитили возле его дома в Царицыне вместе с водителем «мерседеса», на котором ездил этот Владимир. Их втолкнули в «Жигули», связали, заткнули рты, завязали глаза и куда-то повезли.
Водитель сохранил присутствие духа: сумел определить направление, в котором ехала машина, хотя и не видел ничего из-под плотной повязки. Он по звукам догадался, что они кратчайшей дорогой, стало быть через Царицыно, выскочили из Москвы, проскочили небольшой городок – это явно был Подольск, – через час узнал поворот на Белоусово, а затем – на деревню Жуково. По счастью, водитель был уроженцем этих мест.
Обоих пленников привезли в чисто поле и спрятали в бункере, оставшемся еще со времен войны. Водитель знал о существовании таких бункеров на территории Жуковского района. Таким образом, пленники с достаточной долей вероятности определились в своем местонахождении, оставалось дожидаться предложений от похитителей.
Хорошенько отмутузив водителя, похитители спустя трое суток отвезли его в Москву, пригрозив лютой расправой ему самому и шефу, если он решит обратиться в милицию. За свободу Владимира Р. они потребовали сумму, которой на фирме не было, – вот почему сотрудники все-таки решились обратиться с милицию. И та по наводке водителя три дня прочесывала Жуковский район, прежде чем нашла заброшенное зернохранилище, которое почему-то охраняли вооруженные люди. Одного охранника удалось взять, другой бежал… Владимира, голодного, измученного, нашли в бункере, где он просидел почти шесть суток. И он, и ранее отпущенный водитель совершенно поседели.
Прочитав статью, я отложила ее в сторону и подняла глаза на Асю.
Теперь мне стало ясно, зачем она примчалась ко мне.
Водитель хорошо расслышал, как один из похитителей, обращаясь к другому, назвал его Клешем…
– Этого не может быть, – сказала я Асе.
– Чего не может быть? – возбужденно отозвалась она. – Ты думаешь, в этой статье речь идет не о твоем муже?
– Конечно же нет, – безо всякой уверенности в голосе произнесла я. – Подумаешь, Клеш… Не такое уж редкое прозвище. Да к тому же водитель мог не расслышать… Может, того бандюгу звали не Клеш, а Алеша…
Ася насмешливо хмыкнула:
– Ну-ну, утешай себя, утешай… А я уверена, что Клеш – это и есть твой муж. Что хочешь изображай передо мной, Лара, я все равно вижу, ты напугана. Уж слишком много совпадений!
– Каких? – изо всех сил защищалась я.
– Клеш – это раз… Никто толком не знает, чем занимается твой Толян, – это два. Разве бы стал он скрывать свою деятельность, если бы она была благородной… или хотя бы не криминальной… Ну скажи, что я не права…
– Я не знаю, что сказать, – со вздохом призналась я.
Ася с жалостью посмотрела на меня. Я и в самом деле вдруг почувствовала себя сломленной.
– Хорошо, что ты от него не родила, – наклонившись ко мне, шепотом, хотя в доме, кроме нас, никого не было, проговорила Ася. – Это великое благо.
– И что мне теперь делать?
– Поговори с Толяном осторожно. Попытайся выяснить хоть что-нибудь про его дела… Ну, послушай его телефонные разговоры.
Асин голос был насквозь пропитан состраданием, но советы ее никуда не годились.
– Хорошо, а что потом?
– Видно будет, – задумчиво сказала Ася.
– Донести на Толю в милицию?
– Ой, что ты, они тебя убьют! – округлив глаза, прошептала Ася.
– Кто? Милиционеры?
– Нет, дружки твоего мужа. Они тебе отомстят. Слушай, ты не можешь как-нибудь изящно от него отмотать? Может, мне поговорить с Игорем? Может, он примет тебя обратно?..
Еле избавившись от Анны, которая чувствовала себя в родной стихии, хотя и не могла до конца осознать, насколько серьезен наш с ней разговор, я поехала к Каролине.
Каролина поднесла к близоруким глазам газетную вырезку и тут же вернула ее мне.
– Я это читала.
– Читала?
– Ну да, я вообще выписываю кучу газет, что тут удивительного? И ради этой заметки ты прикатила ко мне в Чертаново?
Мне послышался в ее голосе какой-то незнакомый напор, точно Каролина стремилась увести меня от какого-то открытия, лично ей известного.
– И что тебя так встревожило? – с деланным равнодушием спросила она.
– Клеш. – Я произнесла это почти враждебным тоном. Во-первых, мне было обидно до слез, что Каролина, которую я считала подругой, ломает передо мной комедию, во-вторых, ее поведение подтверждало наши с Асей догадки.
– Что – Клеш?
– Ведь это прозвище моего мужа!
– Правда? – Каролина изумленно подняла бровь. – Неужели? Не помню. Ну и что из этого?
Она все играла и играла передо мною спектакль, я не знала, что сделать, чтобы заставить Каролину сказать мне правду, которая, я это чувствовала, была ей известна.
– Одного из этих бандюг звали Клешем.
– Почему ты решила, что это Толя? – прищурившись, произнесла Каролина. – Ерунда какая-то, чушь, Лариса. Толя – солидный человек, он подобными мелочами не стал бы заниматься, это уж точно!
Ничего себе мелочи! Почти неделю держать человека в бункере, голодного, избитого… Тут уж я не знала, что сказать.
В этот момент появился Антон.
Я тут же подступила к нему, не дав Каролине и рта раскрыть.
– Антон, ты не помнишь, у моего мужа было какое-то забавное прозвище, – начала я.
Я чувствовала, Каролина за моей спиной делает мужу какие-то знаки.
Антон, всегда встречавший меня довольно приветливо, заметно посуровел.
– Толя не пацан, чтобы его называли по прозвищу. Он очень уважаемый человек, Лариса.
Голубые глаза Антона при этих словах сделались совсем льдистыми.
– Почему, собственно, тебя интересуют такие глупости? – холодно продолжал он. – И вообще, извини, я устал, а твой муж уже ждет тебя дома.
Я была вынуждена откланяться.
По дороге из Чертанова домой я все думала, каким образом мне подступиться к Толяну, чтобы он наконец выложил мне всю правду о себе.
И вдруг сказала себе: стоп!
А в самом деле – что я буду делать с этой правдой? Куда мне с ней податься? Ведь я давным-давно веду с собой лукавую игру, стараясь не думать о деятельности мужа, – ну предприниматель, с кем, так сказать, не бывает… Может, и не совсем предприниматель, но сейчас многие, имеющие отношение к бизнесу, балансируют на краешке закона… А у сестры моей – разве честный бизнес? Вот об этом обо всем я долгое время старалась не думать, наслаждаясь свободой, благополучием…
Снова передо мной замаячила мысль о родительском доме, о Малаховке…
Но прежде все-таки следовало поговорить с Толяном.
Дома меня поджидал сюрприз.
Войдя в гостиную, я даже ощутила что-то вроде легкого головокружения…
Толя, как всегда, сидел в кресле, набычившись, глазел в телевизор, а возле него на скамеечке сидела я – в своей зеленой бархатной хламиде с капюшоном, которую обычно надевала после душа. Да, эта уютная, прелестная картина воочию предстала передо мной. Я сидела у ног Толи и вывязывала свои кружева… А рядом по-кошачьи мурлыкал телевизор, возле которого в сладкой полудреме расположился мой Толя – усталый, утомленный на неизвестной мне ниве труженик.
