Текст книги "Лукреция с Воробьевых гор"
Автор книги: Вера Ветковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
Я сделала вид, что рассказ ее не слишком тронул меня.
С того момента, как Игорь отчитал меня за бестактность по отношению к Марине, прошло около месяца, и имя Марины в нашем доме больше не упоминалось. Я знала, что моя сестра несколько раз звонила Игорю по поводу Усольцева, но он ее отшил… Случалось, что Игорь возвращался домой поздно, но я никогда не спрашивала его, где он был, считая для себя такой допрос унижением. Стало быть, та встреча в нашем доме была не последней… Я почувствовала, что внутри меня вскипает бешенство. Я себе не позволяла даже самого невинного кокетства с мужчинами, зная, что оно может далеко завести, и была уверена, что и мой муж не станет меня обманывать… Между тем Ася напряженно ожидала моего ответа.
– Марина бывает у нас дома, – сказала я Анне и увидела, что в ее глазах промелькнуло разочарование, – а на эти мероприятия Игорь меня приглашал, но я отказывалась… Я не нахожу ничего предосудительного в его отношениях с Мариной…
– Смотри, как знаешь, – ни на грош не поверив в мою искренность, произнесла Ася. – Но я тебя предупредила…
После разговора с ней мне стало так тяжко, что я буквально не знала, куда себя девать, как унять сердцебиение.
Мне казалось, я приложила все усилия к тому, чтобы у нас с Игорем была нормальная семья. Но он потихоньку, незаметно, по ниточке истончал ткань нашей общей жизни, сплетая из этих нитей где-то на стороне свою свободу… То соломку тащит в ножках, то пушок в носу несет, стараясь свить себе гнездышко где-то на потаенной ветке, где его никто не увидит и ничего от него не потребует. Он с такой самоотверженностью защищал свое право на особый образ жизни, что если бы такие же усилия направил в сторону науки, например, – быть бы ему академиком. Да, он хотел быть свободным – от семейных пут, от чувства долга, от родителей, от меня, – при условии, что мы, я и его родственники, сделаем все, чтобы его свобода была комфортабельна и уютна, чтобы он купался в ней беспечно, как ребенок…
И тут меня осенило; я даже споткнулась на ровном месте, пробегая через переход в метро: он меня не любит! И никогда не любил! Он женился на мне то ли в пику своим родителям, которым таким образом хотел что-то доказать, то ли просто потому, что ему нужна была постоянная женщина… Так что же я делаю в нашем доме? На что надеюсь? Чего ожидаю? Для чего притворяюсь, что все хорошо, когда на самом деле все обстоит ужасно, хуже некуда, мы – совершенно чужие люди…
Я вернулась на Кольцевую линию, решив поехать к человеку, который будет по-настоящему рад меня видеть.
– Не рад, а счастлив, – поправил меня Толян и тут же стал судорожно одеваться, собираясь выйти на улицу. – Ты поскучай малость, а я сгоняю в супермаркет, а то у меня шариком покати…
…Вернувшись, Толя застал меня плачущей навзрыд. Я ничего не могла с собой поделать. Эти слезы так долго копились во мне, но я не давала им выхода, а тут как плотину прорвало. Я рыдала в голос, заходилась в слезах. Носовой платок можно было выжимать. Толя протянул мне свой, уселся напротив меня на какой-то колченогий, словно притащенный со свалки табурет и молча принялся выкладывать на тахту принесенные из магазина продукты… Молча откупорил бутылку коньяку, плеснул в стаканы:
– Выпей.
Давясь от рыданий, я послушалась.
Толя принес из кухни несколько тарелок, разложил на них курицу-гриль, ветчину, оливки, сыр, почистил перочинным ножиком ананас и нарезал его ломтиками.
Пока он все это проделывал с невозмутимым спокойствием, я ощутила, как тепло разлилось по моему телу. Слезы вдруг иссякли.
– Прости, что не кинулся тебя утешать, – протягивая мне кусок сыра, сказал Толян. – Знаешь… Я не гожусь на роль жилетки… и не люблю по-пустому тратить слова. Я приучил себя к конкретным разговорам, по-военному четким, как говорится… Так вот, если ты, рыжая, нуждаешься в дельном совете, я могу его дать… Выпьем!
Мы выпили.
– Итак, – продолжал Толя, – могу я тебе кое-что посоветовать на правах старого товарища или ты хочешь поплакать?.. Если у тебя еще не все слезы вытекли, я пойду курну на кухню…
– Кури здесь, – разрешила я. – Не буду больше плакать. Извини.
– Как насчет совета? – нахмурился он.
– Валяй.
– Подобное надо лечить подобным, – немедленно отозвался Толя. – Я уж давно смекнул, что ты выскочила замуж за хлюпика. От такого ждать нечего. А перед тобой сидит приличный молодой холостяк, отнюдь не хлюпик. Я тебе советую выйти за него замуж.
– Я замужем…
– Как ты замужем, я вижу, – вынув у меня из рук оба носовых платка и швырнув их в угол, сказал Толян. – Тебе же предлагают стать настоящей женой настоящего, черт возьми, мужика, который все имеет.
Я не выдержала, рассмеялась:
– Это ты-то имеешь? Ты, снимающий халупку, где и мебели приличной нет…
Толя высокомерно ухмыльнулся:
– Пусть тебя эти пустячки не смущают. Ты не успеешь подать на развод, как я куплю тебе трехкомнатную квартиру, сделаю в ней евроремонт и обставлю ее с иголочки… Это для самого себя мне ничего не нужно. А для тебя, для семьи я в лепешку расшибусь.
Совершенно успокоившись, я с интересом слушала его.
– У тебя будет все, чего бы только ты не пожелала. Тебе не придется гробиться на работе.
– Я люблю свою работу.
– Люби лучше меня, Лариска, честное слово.
– А ты что – любишь меня, что ли? – Не знаю почему, я не прекращала этот странный разговор. Уверенность этого человека в себе сильно подействовала на меня.
Толя опять нахмурился, посуровел.
– Не стану тебе заливать насчет безумной страсти с детских лет. Но я всегда хотел жениться на тебе, рыжая. Это была идея фикс. Ни у кого из моих друзей нет рыжей жены. Они предпочитают жениться на блондинках, а если попадется брюнетка, велят ей перекраситься… Да, я буду любить свою жену. Жена – это жена, как говаривал Чехов. А если жена подарит мне сына, я стану ее обожать.
– Как насчет дочери?
– Дочку тоже можно, но у нее обязательно должен быть брат. Сын, мой наследник. Это будет крепкая, хорошая семья… Мне недосуг искать себе невесту и тем более ухаживать за ней. Мы с тобой могли бы составить славную пару… Обещаешь пораскинуть мозгами над моим предложением?
Хмель уже давно бродил у меня в голове.
– Оно заманчиво, – сказала я, протягивая Толяну руку. – Да, я подумаю…
Когда я вернулась домой, Игорь встретил меня в прихожей. Он буквально приплясывал от нетерпения, помогая мне раздеться, и я ощутила некоторое торжество. Стало быть, его проняло мое долгое отсутствие! Он занервничал в ожидании жены, явившейся около полуночи. Предложение, сделанное мне Толей, предложение, на которое я не собиралась отвечать согласием, как будто подняло меня в собственных глазах. Предложение руки и сердца всегда льстит женщине, от кого бы оно ни исходило. И мне даже захотелось, чтобы Игорь поскорее приступил к выяснению отношений, стал допытываться, где это я шляюсь допоздна. Я собиралась тут же выложить ему про Толяна и про то, что он позвал меня замуж.
Но Игорь, как выяснилось, и не сообразил, что я вернулась домой слишком поздно и подшофе. У него возникла проблема, которой он жаждал со мной поделиться.
– Ты представляешь, час тому назад мне позвонили и пригрозили, что, если я не оставлю в покое жену Усольцева, они мне руки-ноги переломают, – возбужденным голосом сообщил он, как бы приглашая меня разделить его возмущение.
– Кто «они»? – машинально спросила я.
– Да черт их знает! Они же все мафиози, эти банкиры! И их окружают сплошные мафиози! Кто-то стукнул Усольцеву, что я встречаюсь с его женой, можешь себе представить!..
– Так. – Я прошла в ванную и, как заправский алкоголик, подставила голову под струю холодной воды.
Какое-то веселое возбуждение охватило меня. Отряхнувшись как пес, – Игорь даже отскочил в сторону, – я набросила на голову полотенце и, чувствуя, как вода стекает с волос на намокшую блузку, засмеялась. Вот мы и влипли в историю, от которой за версту разит криминалом… Теперь моему мужу переломают руки-ноги, а я буду вынуждена за ним ухаживать, как преданная жена. Действительно, преданная – от слова «предательство»…
– Что у тебя с ней было? – Голова моя перестала кружиться, и я сумела попасть своими плавающими зрачками в глаза Игоря.
Тут поплыли его зрачки. Игорь отвел глаза и угрюмо доложил:
– Да ничего особенного. Ну целовались пару раз…
Что-то кольнуло меня в сердце. Раз, другой… Стало трудно дышать. Ведь я, несмотря на предупреждение Аси, все-таки думала, что между Игорем и Мариной ничего такого нет…
– Пару раз?
– Ну раза три-четыре, я не считал – какое это имеет значение? Я не спал с ней!
Я окончательно протрезвела.
– А где бы ты спал с ней? – спокойно сказала я. – Сюда может в любую минуту войти свекровь или Варвара, а к себе Марина тебя вряд ли пригласит… Разве что на квартирах у ее подруг, – продолжала размышлять я вслух, – но для этого ты слишком чистоплотен… Да-да, ты ужасно чистоплотен, – все больше заводилась я. – Ты привык к чистым простыням и к собственным домашним тапочкам. Ты каждый день моешь с мылом свою зубную щетку. Костюм вешаешь на плечики… А в домах подруг может не оказаться лишней вешалки… И нет уверенности, что, обувшись в чужие тапочки, ты не подцепишь грибок… Ты очень, очень чистоплотен…
– Да это были дружеские поцелуи! – взревел Игорь, обращаясь как будто не ко мне, а к телефону, по которому ему позвонили насчет Марины. – Есть о чем говорить! А ты… Теперь не об этом надо думать! Думать надо о том, как мне из этого всего вылезти! Может, стоит поехать на недельку к твоим родителям?..
– А как же Марина? Как же первая любовь и детская дружба?
– Кой черт Марина! – злобно отмахнулся Игорь. – Да я к ней теперь и на пушечный выстрел не подойду. Эти ребята шутить не любят…
Тут я ощутила, как на меня навалилась несказанная усталость.
Можно прожить с мужчиной, который не слишком тебя устраивает, зная наперечет все его недостатки – лень, болтливость, лицемерие, но если вдруг выяснится, что этот мужчина плюс ко всему и трусоват – такое открытие способно раздавить остатки чувства… Уж как я старалась думать, что двадцатого августа Игорь отпустил меня одну на баррикады по какой-то иной причине, например решив не связываться со своей матерью, которая бы устроила истерику… А теперь с лица моего мужа, казалось, слетела последняя маска, а с моего носа – разбитые розовые очки, через которые я честно пыталась смотреть на мир.
– Вот что, дорогой мой, – сказала я Игорю устало. – Нам пора подумать о разводе…
Вспоминая потом эти дни, я осознала, что основательной причины для развода, в сущности, не было. Просто все так совпало.
Во-первых, на меня наплыла волна умопомрачительной усталости от нашей совместной жизни, совершенно зашедшей в тупик. Накопилось раздражение из-за того, что Игорь как будто совсем не помышлял работать, и при этом, будучи свободным от служебных обязанностей, он никак не пытался облегчить мою жизнь. Я перестала верить в то, что он когда-нибудь, как Илья Муромец, встанет с печи, найдет какое-то реальное дело, проявит, наконец, себя как ученый или педагог. Теперь и мне казалось, что я вышла замуж за вечного, до седых волос, студента.
Во-вторых, меня замучили неприятности на работе. Оксана, наш ответственный секретарь, после того как в дни путча позволила себе проявить слабость при мне, буквально возненавидела меня, черкала мои очерки как хотела, иногда зарубала статьи, над которыми я трудилась несколько дней. Апеллировать к главному редактору или коллективу было бессмысленно. Да и сама газета как-то выдохлась, все больше превращалась в бульварный листок с кричащими заголовками и сомнительными сенсациями.
В-третьих, Толян подкупил меня тем, что в тот вечер не воспользовался моим состоянием, хотя я была готова лечь с ним, чтобы хоть таким образом на время избавить себя от мыслей о своей неудачной семейной жизни.
В-четвертых, близкие люди, казалось, ожидали от меня какого-то решительного шага – и Люся, и Володя, который, правда, тщательно скрывал свое презрение к Игорю, но я все же его чувствовала, и даже папа, молча страдавший из-за моей непонятной семейной жизни.
В-пятых, и это самое главное, Игорь повел себя не так, как бы ему следовало обойтись с женой, первой заговорившей о разводе.
Когда я произнесла ту знаменательную фразу, у меня еще оставалась надежда, что он всерьез испугается, предпримет решительные шаги, чтобы найти работу, или по крайней мере твердо пообещает мне это, но не тут-то было!
Игорь разразился упреками. Он не просто обвинял меня в том, что я не сумела его понять и не проявила терпения, женской мудрости и прочее. Он наговорил таких вещей, которые уже не могли выветриться из моей памяти.
После того как я предложила ему развестись, он вдруг, сузив глаза, яростно прошипел:
– Ага. Дождался. Правильно говорила мать…
– Что же она тебе говорила?
– Что тебе нужен не я, а Москва. Ты Богу должна была молиться за меня – я дал тебе Москву, – вдруг выложил он. – Вспомни, кем ты была? Обыкновенной провинциальной девицей из Малаховки… Если бы не я, ты бы всю жизнь прожила в своей Малаховке!
– Спасибо, что поднял меня до себя… – ядовито заметила я.
– Нет, этого мне так и не удалось сделать, – высокомерно возразил он. – Ты сделалась москвичкой, но внутри тебя ничего не стронулось с мертвой точки! То же вульгарное отношение к жизни… и к браку! Тебе наплевать на чувства человека, с которым ты живешь… Ты не дала себе труда вникнуть как следует в его внутренний мир. Вот поэтому я и старался работать ночью, чтобы не слишком обременять тебя своими занятиями…
Ах вот даже как! Оказывается, в том, что он по ночам бьет баклуши, изображая деятельность переводчика или исследователя древних саг, тоже моя заслуга!
В ответ я вылила на Игоря целый поток оскорблений. Это мне-то нужна была Москва! Это мне-то наплевать на его чувства! Да я только и делала, что стремилась дать ему возможность развернуть свои творческие силы! Всю тяжесть нашей жизни я приняла на свои женские плечи! Вот в чем моя главная ошибка. Он как был человеком с неразвитым мускулом самостоятельности, так и остался. Он жил за моей спиной, делая вид, что занимается какой-то важной проблемой, а на самом деле положил все усилия на то, чтобы мотыльком порхать по жизни, ни за что не отвечая, не стремясь ни к какому конкретному делу, не помышляя о семье, купаясь, как рыба в воде, в бесконечном, никем не контролируемом свободном времени… Он…
Плохое время выбрали мы для выяснения отношений, и не те с языка слетали слова… Нам бы поговорить осторожно, методом бормотания, на полутонах, – глядишь, и удалось бы понять друг друга, что-то изменить в наших отношениях. Но накопившееся взаимное недовольство не давало нам перевести разговор на более мирные рельсы. И тогда я, совершенно утратив над собой контроль, крикнула, что вся беда в его, Игоря, совершенной бездарности, что он бесплоден, как камень придорожный, и напрасно пытается скрыть это обстоятельство от самого себя и окружающих, что все его беды идут от сознания своего человеческого бессилия. Тут Игорь умолк, перестал мне возражать, и в комнате воцарилась тишина, которая была еще страшней наших криков.
В ней – это мы оба ощутили – зрел уже настоящий разрыв.
Игорь сидел набычившись, отвернувшись от меня, как бы сломленный моими последними словами, а я упала в кресло, ошеломленная непоправимостью происшедшего.
И невозможным теперь оказалось протянуть друг другу руку, помириться, сказать ободряющие слова.
С этого момента механизм разрыва был запушен и начал вовлекать в нашу личную ситуацию родственников и друзей, после чего сделать обратный ход было уже нельзя.
Первым на репетицию поминок по нашему браку явился Лев Платонович.
Обычно он старался держаться в стороне. У нас с ним всегда были довольно дружелюбные отношения. Я сразу догадалась, что обе Сергеевны избрали его представителем нейтральной державы, способным примирить враждующие стороны.
Мне было больно смотреть на него: старик выглядел подавленным – миссия, возложенная на него женой и свояченицей, вряд ли была ему по нраву, но все же он посчитал своим долгом переговорить со мной.
– Лара, что произошло? – для начала спросил он.
– В том-то и дело, Лев Платонович, что несколько лет подряд у нас ничего не происходит, – ответила ему я. – Игорь никогда не изменится. Он намерен всю жизнь плыть по течению.
– Да, я понимаю, тебе трудно с ним, – тут же согласился свекор, – напрасно я в свое время устранился от решения ваших проблем, доверившись своим бабам…
Так он величал жену и ее сестрицу.
– Нет, тут никто, кроме меня самой и Игоря, не виноват, – проговорила я. – Ему не следовало так себя вести, а я не должна была соглашаться с ним и во всем ему потакать… Это на моей ниве расцвел этот пустоцвет… Извините, Лев Платонович…
Свекор опечаленно наклонил голову:
– Ты действительно считаешь, что с ним уже ничего не сделаешь?
– Не знаю, – честно ответила я. – Может, Игорю встретится какая-то другая женщина, которая сумеет справиться с ним…
– Но он любит тебя…
Тут я рассмеялась. Мне-то было ясно, что ни о какой любви речи идти не может, и я понимала, что Лев Платонович тоже знает это.
– По-своему любит, – смущенно поправился он.
– По-своему и лиса любит зайку, – отозвалась я. – Но вряд ли серого может порадовать такая любовь… Лев Платонович, честное слово, мне самой тошно от всего этого, но больше я ничего не могу сделать. – Я стремилась поскорее закончить этот тягостный разговор.
– Ну что ж, тогда вам надо делить квартиру, – помолчав, сказал он.
– Не буду я ничего делить. Уеду домой, в Малаховку.
Я недооценила своего свекра. Наверное, Полину и Варвару больше всего волновал квартирный вопрос, это при мысли о дележе жилплощади их охватила паника, но Лев Платонович, услышав мои слова, протестующе поднял руку:
– Как можно?! Ты здесь прописана. У тебя в Москве работа. Нет уж, как хочешь, Лариса, а так нельзя. Это хорошая квартира, ее можно разменять на две хрущобы – не в лучших районах и, может, без телефона, но все же… Игорь хоть и мой сын, но он мужчина, он обязан позаботиться о том, чтобы у тебя было жилье…
Я поблагодарила его и повторила, что мне ничего не нужно.
Честное слово, в тот момент я и не вспомнила про Толяна и его предложение руки и сердца. Я не такая сумасбродка, чтобы очертя голову бросаться из одного брака в другой… Нет, ни на секунду не подумала о нем и о его обещании приобрести жилье. Мне тогда хотелось одного – уехать домой, укрыться в родительском доме, отдышаться, подумать о себе, о своей жизни, о новой работе. Но Толя, не успел уйти Лев Платонович, напомнил мне о себе. Он позвонил мне и сказал:
– Лара, ты подумала о моем предложении?
Чисто женское лукавство сработало во мне, когда я вдруг ответила ему:
– Да, подумала. Я согласна выйти за тебя замуж.
Мне было интересно, как он теперь станет выкручиваться… Я была предельно разочарована в представителях сильного пола и не сомневалась, что Толя, услышав о моем согласии выйти за него замуж, тут же начнет отнекиваться, заюлит, смутится.
Не сделав паузы, Толя ответил:
– Заметано, – и тут же повесил трубку.
Ухмыльнувшись, я тоже положила свою. Моя провокация удалась. Толя тут же решил исчезнуть с горизонта, едва понял, что ситуация может не ограничиться красивыми словами и жестами. Смекнув, что дело принимает серьезный оборот, он быстренько дал отбой.
Игорь продолжал отсиживаться у мамы или в университете, а эстафету мероприятий по спасению нашего брака перехватила моя сестра. Едва открыв ей дверь, я тут же поняла, что Люся, натасканная Полиной Сергеевной, явилась вразумлять меня. Очевидно, свекровь предупредила ее, чтобы на дележ квартиры я и не думала рассчитывать, потому что моя сестрица сразу заговорила об этом.
– Уж кто-кто, а я знаю цену твоему мужу, – сказала она. – Так что, по сути, я на твоей стороне. Но так не делают. Бах – и развод! Вместо того чтобы разводиться с более или менее интеллигентным, непьющим мужиком, надо было заставить его работать…
– Я не умею никого заставлять.
– Пора учиться, Лариса. Если уж тебе с ним так тошно, так оглядись как следует вокруг, присмотри себе другую кандидатуру – человека работящего, с квартирой. Пока ты законная жена, ты представляешь для мужчин интерес. А разведенная баба никому не нужна, с ней можно и так встречаться… Словом, выбрось развод из головы, пока не подыщешь себе приличного спутника жизни.
– А ты сама, Люся, никого, часом, не присматриваешь? – с интересом спросила ее я.
– Мне-то зачем? У меня Володька ангел и свекровь херувим… И вообще, речь идет не обо мне, а о тебе…
– Слушай, Люсьена, – перебила ее я, – а ты не вызвала, не дай бог, наших родителей, чтобы и они меня вразумляли?
– Понадобится – вызову, – пригрозила Люся. – Но я думаю, ты не настолько сумасшедшая… Конечно, Полину больше всего трясет от мысли, что у тебя все права на жилплощадь. Она мне пыталась внушить, что у тебя таких прав нет. Ну это черта лысого! Я уже проконсультировалась с юристом – если они не согласятся на добровольный размен, существует процедура принудительного. Но тогда вам достанутся две комнатки в коммуналке, а зачем тебе это нужно? Внемли мне, Лара, помирись с мужем, пока у тебя нет лучшего варианта, «плюнь да поцелуй ему ручку», как говаривал Савельич из «Капитанской дочки»… Моя речь произвела на тебя впечатление?
– Небывалое, – равнодушно сказала я.
Люся пронзила меня острым взглядом:
– Ой, смотри, сестрица, ведь в конечном итоге я всегда оказываюсь права… Так что делай, как я говорю…
…Радиус действия комитета по спасению нашего брака увеличивался, вписывая в окружность все большее количество людей, являвшихся ко мне с увещеваниями. Поочередно пришли Полина Сергеевна, затем Варвара Сергеевна, потом с озабоченным лицом забежал Саша Филиппов, вообще у нас никакого авторитета не имевший, но посчитавший своим долгом сказать мне, что жена обязана все терпеть от мужа… Зато Игорь был нем как рыба.
Он приходил переночевать, раскладывал на кухне раскладушку с физиономией человека, оскорбленного в своих лучших чувствах. И не единым звуком, ни единым жестом не давал мне понять, что ему известно условие сохранения нашего брака – его устройство на работу, которое гарантировали мне обе Сергеевны. Наверное, он ожидал от меня первого шага, надеялся, что я раскаюсь, струшу… Но я тоже научилась молчать. Через несколько дней после нашей ссоры я положила на кухонный стол записку с предложением завтра же подать на развод; Игорь черкнул на ней сверху как резолюцию: «Завтра праздник, Прощеное воскресенье. Послезавтра». Я подозревала, что он целыми днями где-то пропадает не из-за нашей ссоры, а из-за недавней угрозы по телефону…
А в Прощеное воскресенье, к моему огромному удивлению, явился Толя Карасев.
Я уже давно выбросила из головы наш разговор и совершенно не ожидала его увидеть.
Толя пришел рано утром, когда мой муж, независимо насвистывая, собирал свою раскладушку.
Не дожидаясь приглашения, Толя прошел на кухню, поприветствовал Игоря, помог ему справиться со спальной конструкцией – что-то там постоянно заедало, – а потом обратился ко мне:
– Ну, вижу, все на мази, раз в ход пошла раскладушка. И у меня, рыжая, все на мази.
– Представьтесь, пожалуйста, – запихнув раскладушку на антресоли, церемонно произнес Игорь.
– Анатолий Карасев, мы как-то виделись в общежитии, – напомнил ему Толя. – Я друг вашей бывшей жены, друг детства…
– Мы еще не разведены, – сказала я Толе.
– Ну, это не за горами, – отмахнулся Толя и вложил мне в руку что-то завернутое в бумажку. – Держи, рыжая!
– Что это значит? – подал голос Игорь.
– Это значит, что я купил вашей бывшей жене квартиру, ключи от которой только что ей вручил.
Я развернула бумажку. Там действительно были ключи.
– Это – шутка? – побледнев, спросил Игорь.
– В той среде, где я вынужден вращаться, шутить не принято, – любезно возразил Толян. – Лара, адрес на бумажке.
Я взглянула на бумажку. На ней было написано: «Гончарова, 11, кв. 26».
Толя порылся в карманах и протянул мне еще одну связку ключей.
– Поезжай на Гончарова к двенадцати часам, – сказал он мне, – придут люди делать ремонт, впустишь их. А потом езжай ко мне на Краснопресненскую, поживи там, пока я буду в отъезде…
– Куда же вы уезжаете? – насмешливо осведомился Игорь, но я услышала в его голосе страшную растерянность.
– В командировку, – обращаясь ко мне, объяснил Толя. – Надо утрясти одно дело в Нижневартовске. Меня не будет несколько дней, думаю, к моему приезду ремонт будет закончен. Вот тебе деньги, – Толя положил на кухонный стол несколько купюр, – на такси и прочее. Вопросы есть?
– Да, у меня много вопросов, – встрял Игорь.
– Вопросов нет, – отрезал Толя и, наклонившись, чмокнул меня в щеку. – Пока!
Я уже хотела было запереть за Толяном дверь, но он вдруг передумал, вернулся к Игорю и сказал бесцветным голосом:
– Надеюсь, не надо напоминать о том, что ваша бывшая супруга теперь находится под моей защитой…
Сказав это, он окинул Игоря взглядом, в значении которого сомневаться не приходилось, и, круто развернувшись, ушел.
– Что это за шутки? – испуганно спросил Игорь после того, как за Толей захлопнулась дверь.
– В той среде, в которой вынужден вращаться Анатолий, шутить не принято, – холодно отозвалась я.
Есть женщины, которые обожают жалких мужчин. Их хлебом не корми, дай только утешать подобных типов, нытиков, недовольных своей судьбой и окружающими людьми. Например, Оксана. В пору наших доверительных отношений она любила мне рассказывать о своем могущественном любовнике, пристроившем ее в нашу газету, что на экране телевизора он здорово выглядит, а на самом деле – несчастное существо, втянутое в политические игры другими, еще более могущественными людьми, с которыми он повязан круговой порукой и от которых зависит. Он, дескать, и рад был бы исправить двусмысленность отношений с Оксаной, жениться на ней, любимой, но по законам круга, к которому этот тип уже принадлежал, нельзя было развестись с женой и бросить двоих детей – это нанесло бы непоправимый ущерб его карьере. И Оксанин любовник бесконечно жаловался ей на свою участь, на судьбу человека, обреченного всегда быть на виду, а она почему-то с состраданием ему внимала. Я же думала, что ему выгодно было выступать перед ней в роли жертвы, потому что хотелось, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.
Но я не принадлежу к этому типу женщин. Для меня несчастных, обиженных коварной судьбой мужчин не существует. И мне просто не приходила прежде в голову мысль, что Игорь может превратиться в одного из тех, кому нужна не столько жена, сколько сестра милосердия.
А сейчас я видела перед собой именно такого человека – жалкого, сломленного, растерянного. Возможно, если бы Игорь до появления Толяна заговорил со мной таким робким и покорным тоном и повел себя как побитая собака, я бы откликнулась, поверив в то, что он наконец осознал свою вину передо мной. Но сейчас я видела лишь одно: он смертельно напуган. Он пытается удержать меня, потому что наконец осознал – все зашло слишком далеко, но вместе с тем опасается мести со стороны Толяна. Теперь как бы повторилась ситуация с Мариной Полетаевой, из-за спины которой неожиданно для Игоря вынырнули друзья ее мужа.
Тихо, кротко Игорь спросил меня, известно ли мне, чем занимается мой друг детства и в какие он ездит командировки.
– Зачем тебе это? – спросила его я в свою очередь.
– Я должен знать, в чьи руки передаю свою жену.
– Я не вещь, чтобы меня передавали в чьи-то руки…
– Лариса, неужели ты не видишь, что это за человек? – не унимался Игорь. – У него на пальце здоровенный золотой перстень… А что это за жест с ключами от квартиры? Неужели тебе не страшно? Неужели ты ничего еще не слышала об этих людях, стриженных ежиком, с бычьими шеями, похожих друг на друга?.. А эти пустые глаза?.. Он наверняка принадлежит к этой новой генерации людей, занимающихся нечестным бизнесом… Да и когда вы с ним успели договориться? Вы встречались за моей спиной? Ты изменила мне?..
Голос Игоря, не теряя проникновенности, набирал силу и напитывался уверенностью, как будто он и в самом деле имел благородную цель – защитить меня от безумного поступка. Но я ему уже не верила. Я знала, что он мастер произносить монологи, по этой части ему нет равных. Он защищает сейчас не меня, а снова, в который раз, самого себя… Рука моя сжимала ключи; у меня и мысли не было о том, что я поеду сейчас смотреть свою квартиру, я просто помнила, что обещала Толяну впустить в нее мастеров, которые должны сделать ему ремонт. Не сказав Игорю ни слова, я оделась и спустилась на улицу ловить такси.
Дальнейшее произошло как бы помимо моей воли. Я даже не помню, какое впечатление произвела на меня эта квартира. Такси остановилось возле четырехэтажного дома старой постройки. Еще раз бросив взгляд на бумажку с адресом, я поднялась на третий этаж, открыла дверь, прошла в прихожую… Квартира оказалась совершенно пустой, гулкое эхо пронеслось по просторным ее комнатам, когда я вслух произнесла: «Господи, что за обои!» Обои во всех комнатах и впрямь были какого-то мрачного, коричневого цвета, отчего квартира казалась темной. На широких подоконниках стояли засыхающие без воды цветы. Первым делом я поискала банку или какой-то другой сосуд, из которого можно было бы их полить, но обнаружила на кухне только пластмассовый совок для мусора. Я вынуждена была подносить цветы под струю воды из крана, мысленно попросив у них прощения за то, что не имею возможности отстоять воду. Они сразу ожили, и это обрадовало меня, как встреча со старинными друзьями. Я включила свет во всех комнатах – голые лампочки свисали прямо из лепных розеток. В эту минуту в дверь позвонили. Звонок отозвался во мне каким-то болезненным, прерывистым звуком, и я открыла дверь. Небольшая группа людей почтительно поприветствовала меня, назвав «хозяйкой», и внесла в комнаты стремянки, коробки с паркетом, рулоны обоев, на которые я отказалась взглянуть. Я оставила бригадиру ключи, и он заверил меня, что через десять дней все будет готово. Пожав плечами, как будто меня это совершенно не касалось, я вышла на улицу.
На другой день мы с Игорем подали заявление о разводе. Игорь просил меня хорошенько обо всем подумать и все взвесить, призвав на помощь все свое чувство самосохранения, но мне казалось, что он произнес это не от души. Молча пошли мы по направлению к нашему дому. Голова у меня раскалывалась и гудела, перед глазами роились какие-то крохотные, полупрозрачные, светящиеся существа. Мы с Игорем шли нога в ногу, будто тащили за спинами по подсохшему мартовскому асфальту тяжело груженные санки, и их полозья издавали страшный скрежещущий звук. Перед самым домом мы, как по команде, остановились, будто не чувствовали в себе сил войти туда вместе и втащить эти тяжелые санки наверх. Тут я вспомнила о вторых ключах от квартиры Толяна на Красной Пресне и, бросив Игорю: «Пока!» – зашагала в сторону метро.
