Текст книги "Последний фуршет"
Автор книги: Вера Копейко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
Пахло смесью духов, туалетной воды, а гул голосов стал еще более назойливым, чем дребезжание рояля.
Она села рядом со Славиком в красное кресло. На крошечной эстраде менялись люди, они что-то произносили, но Лиза ждала, когда наконец услышит о книге.
И о ней заговорил своим бархатным голосом Андрей Борисович.
– Моя книга – шедевр японского вкуса... Вы сами убедитесь в этом, когда попробуете «кацуо но татаки», друзья, – уловила Лиза и увидела эти слова на экране своего компьютера: «Сарда. Жарится на рашпере...» – Вы попробуете «ницукэ», – продолжал он, – рыбу, приготовленную на медленном огне. Изумительно сладко-соленое блюдо. «Цукудани» по нежности не уступает женской... гм... плоти. Это рыба, сваренная в соевом соусе, сладком саке мирин и сахаре. Вы отведаете ее с рисом...
Лиза искоса поглядывала на мужа. Так когда же она услышит его имя?
– Более того, – говорил Андрей Борисович, – эти блюда покажутся вам еще вкуснее, когда вы увидите, как я вам их подам! В отдельном кабинете. В полночь. Тем, кто готов ждать. А теперь закусите здесь, чем Бог послал. – Он сделал широкий жест в сторону накрытых длинных столов.
Гости потянулись к угощениям, среди которых были обычные фуршетные хрустящие хлебцы с тмином, бутерброды с рыбой и икрой, персики, нарезанные кусочками, яблоки, вино, водка, соки.
– Славик, у вашей жены такие замечательные глаза, что в них можно утонуть. – Мужчина облизал сизоватые губы и слизнул крошку от финского хрустящего хлебца, обсыпанного тмином с красным перцем. Глаза навыкате сузились и стали похожи на глаза кота, который наблюдает за аквариумом с рыбками. Если на этого кота взглянуть через стекло аквариума. – Они словно покрыты зеленой тиной, этакое болотце, в которое можно смотреть не отрываясь. А потом нырнуть и утонуть...
Славик засмеялся:
– Да, мне они тоже нравятся. – Он взял бокал с итальянским вином, а правой рукой обнял Лизу за плечи. – Я тебе говорил об этом, правда, дорогая? – Слегка нагнулся и заглянул ей в глаза.
– Много раз, – кивнула Лиза и поморщилась, высвобождаясь из объятий.
Славик отвел ее подальше и насмешливо бросил:
– Старый пер...
– Т-с-с... Сам говорил, у всех уши, как локаторы.
– Понял.
– А кто он? – спросила Лиза.
– Этот дедушка воображает себя японистом, – он насмешливо фыркнул. – Вынырнул из тех времен, когда можно было изучать Японию, не выезжая дальше Малаховки. Знала бы ты, с какими ошибками он пишет...
– По-японски?
– По-русски тоже.
– Брось, – она фыркнула, как котенок, хлебнувший лишнего из миски, и закашлялась – крошка от хлебца попала в дыхательное горло.
– На, запей, – он протянул ей свой бокал. В нем было белое итальянское вино.
– Сейчас, – Лиза обратила к нему прослезившиеся глаза, – ошибки легко проверить на компьютере.
– Не удивлюсь, если он не знает, что с ним делать.
– С чем? Или с кем? – не понимая, переспросила она.
– С компьютером.
– Так чем же он занимается?
– Выпускает альманах, посвященный Японии.
– Ну да? – выдохнула Лиза. – И что?
– Хорошо продается. Что он умеет делать, так это продавать.
– Он предлагал тебе поработать на него? – Лиза пыталась вычислить причину интереса Семена Ильича к ее глазам.
– Нет. Пока нет, – покачал головой Славик. – Но уже ходит кругами, прикидывает, я думаю, за сколько меня купить. Мне говорили.
– За сколько же ты думаешь ему продаться? – спросила Лиза, ощущая, как тоска охватывает ее снова. Господи, ну сколько можно?
– Недешево, – бросил Славик. – Если обратится, я назову ему ставку, он закачается. Мы с тобой наработали мне такую репутацию, Лизунья, что я могу назначать свою цену. Я же никому не рассказываю, что ты у меня японист.
– А никто не догадывается? Не знает? – вырвалось у нее.
– Откуда? Ты ведь сколько лет уже не служишь.
– Я? – Она невольно нахмурилась, пытаясь сообразить. Но Славик понял это иначе и поспешил добавить: – Никому, кроме меня. – В его голосе слышалось самодовольство. Он наклонился к ней и чмокнул в висок. Она подняла руку и машинально вытерла. Его губы были влажными от вина. – Я благодарен тебе, моя дорогая Лизунья.
– Сам ты лизунья, – она усмехнулась, но сердце тоскливо дернулось. – Какая красивая у него жена, – указала Лиза на молодую женщину рядом со старым мужчиной.
– Это контрактница, – небрежно бросил Славик и отвернулся.
– Как это?
– Объясняю. Богатые мужчины выбирают их на разных конкурсах красоты. Мисс того, мисс сего. И предлагают им подписать контракт.
– Ага, они им красоту и полный пакет услуг, – она усмехнулась.
– А получают деньги, комфорт. И конечно, штрафы за нарушение контракта.
– А... любовь как? – спросила Лиза.
– Никак. – Славик умолк. Он не хотел рассказывать жене, что случается с красавицами, которые становятся собственностью мужа. Как живут они в больших загородных домах, какими и с чем выходят из таких браков.
– Я не знала. Видишь, на самом деле выпала из социума, – насмешливо бросила Лиза.
– Настолько? Да? – Он с сомнением взглянул на нее. – Нельзя терять нюх к новому, моя милая.
Так может быть, думала Лиза, отпивая глоток сока, она бесится с жиру? Ведь живет, как золотая рыбка. Славик любит ее, сдувает пылинки.
Лиза хмыкнула.
– Нам с тобой этого не понять, Лизунья, – он стиснул ее плечо, прикрытое тканью оливкового пиджака.
– Да, – согласилась она, по-прежнему не отрывая глаз от красивой женщины.
– Славик, – к ним подошел человек в черном костюме. Наклонился и вполголоса сказал: – Пожалуйте в кабинет, уже пора.
Славик крепко взял Лизу за руку и повел за собой.
Маленькая дверь на галерее открылась, они вошли. Перед ними стоял длинный стол, на котором...
Лиза зажмурилась.
Нет, не может быть, этого просто не может быть...
Но это было.
Нагая женщина лежала на огромном белом фарфоровом блюде. А на ней и вокруг нее выставлены японские яства... Из... их книги.
Лизу подташнивало, когда она смотрела на торчащие груди среди японской еды, на кустик внизу живота, оставленный на всеобщее обозрение. Вокруг него были веером выложены палочки, которые предлагалось взять и подцепить ими все, что хочется...
Лиза подняла глаза выше. Взгляд споткнулся о фиолетовые пятнышки кальмаров, походившие на синяки. Как будто кто-то долго тискал ее груди... Шея была украшена красными клешнями крабов, они душили ее, а она улыбалась.
Лиза почувствовала на себе чей-то взгляд, но не подняла головы. Потом вздернула подбородок и встретилась с теми глазами. Из угла смотрел Андрей Борисович. Насмешливо, как показалось ей.
– Приступим, господа, – раздался мужской голос. – Вам понравится:
Мужчины плотно обступили стол. Женщины не спешили. Их, правда, было мало, не все остались ждать полуночи. Лиза видела, как дрожали тела и блестели глаза. Почувствовала густой, особенный мужской запах, и он странно возбуждал ее. Взглянула снова в тот угол, где увидела хозяина заведения. Но его там уже не было.
– Лиза, – услышала она и вздрогнула. Андрей Борисович стоял рядом с ней. – Вот воплощение вашего проекта, – он захихикал.
Она посмотрела на него, и по его глазам поняла, что в ее взгляде есть что-то особенное.
– А вон там, – Андрей Борисович указал на стеклянную дверь, – аквариум.
Она молчала.
– Думаете, что это на самом деле?
Она молчала.
– Ха-ха, рояль. Такой же, на котором только что играли. В него выльют шампанского и пустят угрей. Из Токийского залива... Ведь это вы предложили Славику попросить у меня йены?
Лиза попятилась, а он подхватил ее за талию.
– Я думаю, сегодня мы дойдем и до живых римских качелей. – Андрей Борисович засмеялся и кивнул на женщину на столе. – Ее сейчас объедят, оближут и будут подбрасывать в воздух до тех пор, пока она не потеряет сознание. Правда, Славик? – Но Славик как завороженный смотрел на женщину. – Если бы подбрасывали вас, я бы поучаствовал. Вы потрясающая, должно быть... – он наклонился к ней, обдав запахом сладкой туалетной воды, – ...голая. – И отошел.
– Славик, пойдем отсюда. Я хочу уйти отсюда, – отчетливо сказала Лиза, потом ее голос дрогнул.
Муж, не глядя на нее, потянулся к животу женщины за рисовым пирожным. Его руки натыкались на другие жаждущие руки. Они отталкивали друг друга, они хотели прикоснуться...
– Славик, пойдем...
– Да иди куда хочешь, – бросил он, отворачиваясь к столу.
Лиза оторопело смотрела на него. Сейчас он был просто одним из этого отвратительного мужского стада.
Вдруг ей представилось, как все они, дожевав то, что было на женщине, бросят на это блюдо ее, воткнут вилки и палочки в голое тело, и она захрустит у них на зубах...
Лиза, больше ни секунды не думая, рванулась вперед – мужчины расступились, не ожидая такого натиска, – и вцепилась в волосы дивы на блюде.
14
– Не давайте повода ищущим повода, говорил один из апостолов, – насмешливо сказала Ксения Петровна, когда Лиза объявила, что потрясло ее на фуршете настолько, что она сломя голову кинулась сюда среди ночи. – Значит, ты прямо с фуршета? – переспросила Ксения Петровна. – Стало быть, ты удрала... с него?
– Да. И от него. – Она сделала ударение на слове «него».
– Пойдем, я провожу тебя в свободную комнату.
Когда Лиза утром открыла глаза и увидела, где она, то поняла: вот то место, где можно привести себя в порядок.
– Валяйся в постели сколько влезет. Это твоя комната. Живи здесь, пока не надоест, – сказала Ксения Петровна, которая заглянула к ней утром.
Если и был какой-то уголок на земле, где Лизе сейчас хотелось бы оказаться, то это он. На самом деле здесь можно и умереть, причем получив удовольствие.
Место, выбранное для хосписа, было хорошо всем. Тридцать километров от Кольцевой дороги на запад, в густом лесу. Асфальт упирался в рыжий дощатый забор, за которым качались под ветром сосны и ели. Видеокамера бдительным оком оглядывала каждого, кто приближался к входу.
Ксения Петровна говорила, что в окрестностях думают, будто за забором – дача какого-то крупного милицейского чина. А на самом деле – «Дом друзей», или хоспис, для тех, кто неизлечимо болен.
Все это – замысел ее зятя, который считает, что любой, покидающий этот мир, должен побывать в раю. И здесь – райский уголок, который он создал на считанных сотках.
Большой кирпичный дом стоял, укрытый кронами елок и берез, вокруг него – цветники, маленькие грядки. Все, что можно, увито девичьим виноградом, хмелем, бешеным огурцом, клематисами.
Пробуждение было не таким, какого опасалась Лиза. Обычно после ссоры со Славиком оно бывало горьким. Как будто все внутри смазано крепкой горчицей. Даже первая кружка кофе не смывала горечь, а разжижала ее.
Но сейчас она открыла глаза и увидела, как за бордовой занавеской рыжеет солнце. Как хорошо, подумала Лиза, когда окна спальни выходят на восток.
Она потянулась, отбросила невесомое одеяло и закинула руки за голову. В доме тихо. А как может быть еще в таком доме? Только так. Но самое удивительное, что и в голове тоже тихо.
Она вспомнила, что случилось вчера, и засмеялась. Вот это схватка! Бедный Славик, как он переживет? Жена опозорила на весь белый свет и исчезла.
«Что ж, – подумала Лиза, – зачем ему такая жена?»
Лиза поглубже зарылась в мягкие подушки. Она может не вставать из постели. Ни-ког-да! Не отвечать на утренние вопросы мужа: где носки? где трусы? Не спрашивать его – ты взял бумажник? Ключи от дома? И дальше, как говорят, проблемы по мере поступления. Она запоминала, что он забывал, и прибавляла к перечню вопросов новый. Потому что, если он забудет что-то, придется бросить все и пробираться сквозь пробки, везти это, забытое.
Ей не придется выслушивать стенания о том, кто и что сказал ему и каким тоном.
Лиза засмеялась. Громко.
Как здорово, что он не знает, где она. Как хорошо, что он не знаком с Ксенией Петровной, а та видела его только на фотографии.
– Покажи-ка мне его фотографию, – попросила крестная, когда Лиза собралась замуж.
На той карточке они были сняты вдвоем: сидели, обнявшись, и улыбались в объектив.
– Т-а-ак, – сказала Ксения Петровна. – Изящная нижняя губа и небольшой изгиб – признак честности. Немного заостренный подбородок... – она умолкла, вглядываясь в карточку, – чуть выдается вперед, верно?
– Да, – сказала Лиза. Ей нравился его подбородок, и она часто целовала в него Славика.
– Как и у тебя, между прочим, – Лиза вздернула свой, позволяя рассмотреть как следует, – указывает на импульсивность. Лоб выпуклый, череп закругленный, кстати, лоб высокий. Форма головы годится для людей семейных. Но... они любят домашний уют и заставляют свою половину работать на них.
Лиза засмеялась. Она была готова.
– Но у тебя самой – лоб выше. – Ксения Петровна сдвинула очки, желая получше рассмотреть Лизу. – Признак активности. Тебе захочется во все влезать.
– Что еще?
– Спроси лучше, чего я не вижу, – усмехнулась она.
– Чего же?
– Я не вижу массивных нижних век...
– А что они означают?
– Большую потенцию, – сказала Ксения Петровна.
Лиза скривилась.
– Это не обязательно, – бросила она. – А что еще вы скажете про меня?
– У вас обоих я не заметила трепещущих широких крыльев носа... – произнесла крестная тоном гадалки. – Они указывают на сильный темперамент, необузданный. И не только...
– А еще на что?
– На вероятность донжуанских похождений.
– Так это здорово! – воскликнула Лиза. – Я буду спокойна за него, а он за меня.
Ксения Петровна посмотрела на нее и усмехнулась:
– Все хорошо в меру...
Лиза слегка обиделась на слова своей крестной.
Сейчас, вспоминая о том давнем разговоре, она подумала, что в чем-то Ксения Петровна оказалась права. Если честно, Лизе не хватало, в последнее время особенно, его желания... Но она гнала от себя собственное...
Лиза наконец села в постели. Увидела валявшуюся на ковре дорожную сумку. Та, с которой она была на фуршете, засунута в ее недра. Интересно, с чем она выскочила из прежней жизни?
«А я из нее... выскочила? – переспросила себя Лиза. – На самом деле?»
Лиза прислушалась к себе. Она знала, какой ответ хочет получить, но не решалась. Она колебалась. Но потом набрала воздуха и сказала:
– Да.
Вслух.
Дверь открылась, и в нее просунулась голова женщины.
– Вы разрешили мне войти? – спросила та.
– Я? – Лиза уставилась на нее не понимая.
– Я постучала и услышала «да», – ответила женщина, входя в комнату.
Она была высокая, тонкая, с рыжеватыми волосами и белым лицом. Лиза смотрела на нее так, будто пыталась вспомнить, где видела ее.
– Вы сказали «да», Лиза, – женщина засмеялась.
– Сказала... – Лиза тоже засмеялась. – Ну да, да, входите.
– Вы меня не узнали. Я Надежда Сергеевна, подруга Ксении Петровны и вашей мамы. Мы встречались с вами однажды у Ксении Петровны, правда очень давно.
Лиза почувствовала, как ее сердце леденеет. Ну, конечно. Она помнит ее. Но только та женщина...
Неужели? Жар прилил к щекам. Она... как сильно она изменилась!
– Простите, но я... я, наверное, еще сплю...
– Ксана сказала, что вы здесь, и я решила поздороваться.
– Очень рада, да... – лепетала Лиза.
– Не стану вас беспокоить, Лиза. Хочу пригласить вас к нам с мужем... днем... на чай, – сказала она. – Наша комната в правом секторе, там, где двойные лоджии. Ксана нас так замечательно устроила.
– Спасибо, Надежда Сергеевна. Я приду.
Женщина выскользнула из комнаты, а Лиза тупо смотрела на дверь. Коричневую, с золотой ручкой. Потом перевела взгляд на шкаф. Он был добротный, из настоящего дерева. Стол на витых ножках. Ничего временного, случайного. Все... вечное. В этом невечном мире хосписа.
Лиза огляделась снова. Окинула взглядом столик, на котором стояли орхидеи. Точно такие, как у нее, надо же. Но как они могли переехать сюда? Какие глупости, это венерин башмачок, самый распространенный сорт. Но они здесь как раз к месту, потому что орхидеи хочется выращивать тогда, когда нехорошо внутри, чтобы окружить себя тем, что может радовать.
Она посмотрела в окно. Занавеска рдела на солнце. Лиза вскочила с кровати и отодвинула ее. Лучи ударили в глаза. Внезапно из какого-то перевода пришла в голову фраза: «Встань лицом к солнцу и, не щурясь, смотри на него. Его сила вольет в тебя силу».
Лиза смотрела, пытаясь не щуриться. Но ничего не выходило. Видимо, у нее слишком мало собственной силы. Поэтому солнце стремилось отдать ей свою слишком щедро, до боли. Она отвернулась.
В ночной рубашке из тонкого хлопка с вышивкой по вороту («Какая красивая!» – отметила Лиза), она села за стол и взялась за сумку. Так о чем она думала, когда на ее дурацкое «да» вошла Надежда Сергеевна? Она хотела провести ревизию. Лиза вытряхнула на стол все, что лежало в обеих сумках. Вывернула их и теперь смотрела на разные вещи, как пират на добытые сокровища.
«Бумажник, вот кто откроет мне тайну нынешнего бытия», – насмешливо подумала она.
Наличные...
– Гм... – не удержалась Лиза. – Негусто.
Карточка. На ней должно быть кое-что более существенное. В последнее время она туда клала деньги. По крайней мере, те зеленые, которые дал Андрей Борисович, попали туда. Лиза почему-то не решилась их потратить.
Вытащила из множества щелей бумажника абсолютно все. Фотография. Надо же, она и не знала, что носит ее с собой столько времени.
Господи, какая она была хорошенькая! Лиза смотрела на себя и не могла насмотреться. Да-а, а тогда она даже не думала, что так хороша. Этот внутренний свет – как поймал его обыкновенный фотограф с казенным фотоаппаратом? Свет той жизни, которой она жила. А ведь прошло всего четыре года. Она уже была замужем, работала в галерее Павла. А кажется, – Лиза положила рядом свою последнюю карточку, – нет ничего общего с этой. Никакого намека на свет, деревянно сложенные губы...
Она вспомнила, кто ее снимал тогда. Какой-то парень. Еще попросил облизать губы, Лиза их тогда не красила, они были достаточно яркие сами по себе. Это сейчас она надеется с помощью помады вернуть лицу ту живость, которой больше нет.
Наивная, устыдила она себя. Живость не в губах, а в глазах...
А это... Ох, пистолет... Хорошенькое дело. Это оружие Славика, он купил его и заставил возить в машине. Но разрешение осталось у мужа. Значит, если бы ее остановил гаишник?.. Тот, на которого она едва не налетела в темноте, выскочив на заправке из машины? Слава богу, он ел мороженое и чесал себе бедро резиновой дубинкой, иначе Лиза схлопотала бы кучу неприятностей.
Паспорт. Удачно, что он при ней.
А это... Она достала со дна сумочки букетик, поднесла к носу. Теперь от него исходил запах увядания и сырости. Лиза поморщилась и бросила цветы в корзинку для мусора.
Она почувствовала слабость, как будто тоже увядала вместе с ними. Залезла под одеяло и закрыла глаза.
Но сон не шел. Лиза вспоминала, как ночью рассекала город на большой скорости. Ей было все равно, остановит ее гаишник или нет. Ей надо было скорее добраться до хосписа Ксении Петровны. Чтобы здесь почувствовать, что нашла пристанище.
– Черт побери! Наконец-то! – простонала она. Разве на своем камчатском старте она думала о таком финише, к которому пришла? Она, Лиза Соломина, лихой кесаренок, стала той, кто может гордиться лишь тем, что замечательно моет полы или подает кофе своему мужу?
Лиза засмеялась. Она хотела, приученная к этому с самого начала своей жизни, чтобы ее замечали. И ее должны замечать, а не только того, с кем она рядом.
15
– Конечно, Ксения Петровна. Все живы, здоровы и сегодня, – сторож отвечал с достоинством, кланяясь хозяйке, как он ее называл, которая выглядывала в окно «девятки» бордового цвета. Его седую бороду подбивал ветер, она вздымалась вверх, напоминая совковую лопату, полную снега.
– Никаноровы у себя или гуляют? – спросила Ксения Петровна, зная, что этому человеку известно все, что происходит в «Доме друзей».
– Надежда Сергеевна в беседке. А сам – в доме, – доложил сторож. – Должно быть, читает.
Надежда и Иван Никаноровы переехали в хоспис прошлой осенью. Они занимали большую комнату с балконом на втором этаже кирпичного дома.
Ксения Петровна придавила педаль газа и устремилась по гравийной дорожке, обсаженной кустами барбариса.
Сегодня она хотела поговорить с Надеждой. Чем больше она думала о Лизе и о том, что проделали много лет назад они, три подруги, Ксана, Надя и Ира, тем яснее становилось: нужно поступить так, как она решила.
Ксения Петровна поставила машину перед входом в дом, а сама направилась к «девичьей» беседке. Это любимое место Надежды, увитое девичьим виноградом.
– Я видела ее, Ксана, – сказала Надежда, повернувшись к подруге, как только та вошла. – Господи, как хороша.
– Да, – кивнула Ксения Петровна. – На редкость.
– А она знает? – Надежда смотрела на Ксению, в ее глазах сквозило беспокойство. – Лиза знает?
– Нет. Она не знает.
– Ты не хочешь ей сказать?
– Нет. То, что сделано, сделано не ради нее.
Надежда молчала, отвела взгляд от Ксении. Потом, когда снова посмотрела на нее, глаза были другими. Спокойными.
– Ты права. Детей вообще заводят не ради них. А ради себя. Я знаю. Когда погиб наш сын, мы взяли девочку из детского дома. Мы думали только о себе. – Она усмехнулась. – А потом уже – о ней. Мы выбирали такую, которая подошла бы нам. – Ксения кивала. – А когда нашлась ее мать и забрала, мы горевали, но ведь тоже о себе. Я понимаю, никакие приемные родители не могут быть роднее настоящих.
Она умолкла. Было слышно, как жужжат осы, собравшиеся со всей округи насладиться вкусом редких цветов девичьего винограда. Мелкие, неяркие, но полные нектара, они притягивали их, как всякая сладость.
– Значит, она тебе понравилась? – переспросила Ксения, словно подталкивая Надежду продолжить.
– Больше того, – тихо сказала та. – Я понимаю, это глупости, но мне кажется, что я... сразу ощутила родство с ней. – Надежда пожала плечами, которые становились все более острыми. Большой бант на груди колыхнулся, а Ксения Петровна внезапно испугалась – какие острые плечи, они проткнут шелковую бледно-зеленую блузку. Последняя стадия болезни. Ее не спрячешь даже под пышным бантом и широкой одеждой.
– Тебе ничего не кажется, Надя, – тихо сказала Ксения Петровна. – Ты должна это ощущать. Как и она. Я знаю.
– Ты... ты изучала это? – спросила Надежда.
– Да.
– Но... Лиза... она... ничего не...
– Лиза ничего не знает, – поспешила уверить ее Ксения. – А вы на самом деле похожи. У вас одинаковый разрез глаз и рисунок губ. Я уж не говорю о волосах.
– Да. У нее такой же, слегка выдвинутый подбородок, – Надежда напрягла нижнюю челюсть и постучала по ней. – Это означает импульсивность натуры, я читала.
– Верно, в импульсивности не откажешь ни тебе, ни ей, – согласилась Ксения. – Одно твое желание отправиться умирать в Швейцарию вместе с Иваном чего стоит, – фыркнула она.
Надежда тихо засмеялась:
– Это правда. Но ты знаешь мой принцип...
– ...сделай это сейчас, – закончила за нее подруга. – Я его знаю. Самое интересное, знает его и Лиза.
– Откуда? – Светлые брови вскинулись.
– Говорит, от отца.
– Неужели? – Надежда тихо засмеялась. – Наверное, этот принцип известен во всем мире. У русских он звучит немного иначе – не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.
– Не так энергично, как «сделай это сейчас», – заметила Ксения. – То есть немедленно. А то ведь день может длиться долго.
– Да, – засмеялась Надежда. – Был, я помню, даже роман под названием «И дольше века длится день».
– Вот именно, – фыркнула Ксения. – Зато у американцев есть другой – «Если наступит завтра». Ты чувствуешь разницу?
– Да, как между «успеть» и «не опоздать».
– Вот и Лиза торопится.
– Куда?
– Не куда, а в чем.
– В чем? – покорно повторила Надежда и обратила к подруге напряженное лицо.
– Самореализоваться, как я это называю.
– Снова ты оседлала любимого конька, – Надежда махнула рукой.
– Не снова, а по-прежнему, – Ксения усмехнулась. – Я гарцую на нем всю жизнь. – Она выпрямила спину, будто на самом деле сидела на арабском скакуне, а не на скамейке. – Иначе много чего не было бы на свете.
– И кое-кого – тоже, – тихо добавила Надежда.
– Лизы, например, – кивнула Ксения.
– Тогда Ирина не вышла бы замуж за своего любимого Николая, Лизиного отца. Господи, как она его любила! Знаешь, я им завидую. Уйти вот так... вместе. – Она вздохнула.
– Они жили вулканами, и те забрали их к себе – было написано в некрологе, – усмехнулась Ксения. – Все верно.
– Это знак, наивысшая оценка природы их усилий. – Надежда помолчала. – Я хотела тебе сказать, что просматривала в Интернете медицинские сайты и знаешь, что нашла?
– Что-то новое? О вожделенной швейцарской клинике? – Ксения Петровна выжидающе смотрела на подругу.
– Таблетки, Ксения. Они есть в той клинике. Понимаешь? Зачем мы будем морочить друг другу голову? У нас с мужем одна стадия, ты знаешь сама, наши сроки могут отличаться на несколько недель. Зачем нам муки расставания? Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Да. Но я ничего не могу сделать. – В голосе Ксении Петровны была твердость. – Не я распоряжаюсь сроками, а Господь Бог.
Глаза Надежды блестели, как блестят у человека, который долго мучился, принимая важное для себя решение и наконец принял. Теперь ему не важно, как его расценивают другие.
Ксения смотрела на свою давнюю подругу и понимала, что она не шутит. Надежда могла показаться излишне экзальтированной и в молодости, но это свойство заставило ее копаться в глубинах среднеазиатской земли и находить то, что не открывалось никому другому. Археолог – человек, способный поверить в сказку. Для всех сказка, а для него – быль.
Ксения потянулась к ней и накрыла своей рукой ее руку. Подруга молчала.
– Я сделаю все, чтобы тому, кто из вас останется, было легко.
Надежда крепко сжала губы. Потом сказала:
– Твой хоспис великолепен. Он похож на дорогой загородный клуб. Если бы здесь зеленело поле для модного сейчас гольфа, то сомнение было бы трудно развеять. Ты очень правильно назвала его «Дом друзей».
– Это не я придумала, а мой зять, Антон. Он где-то подхватил такое название.
– Мы уйдем отсюда вместе с Иваном, Ксана, – тихо сказала Надежда. Взяла руку подруги и пожала. Ксении Петровне показалось, что сжали ее сердце. – Вот так, взявшись за руки. – Она крепко стиснула пальцы Ксении, будто это пальцы Ивана, которого уже уводила за собой.
– А как вообще ты себя чувствуешь? – спросила Ксения.
– Сегодня просто замечательно. – Надежда подняла голову и прислушалась. – Одни жужжалки чего стоят. Музыка. – Она улыбнулась. Листья шевелились, их шуршание смешивалось со звоном ос. Живые звуки живой жизни. – Приходила Лиза. Она так много знает о клинках. Иван просто разомлел от счастья, когда поговорил с ней. Он всегда мечтал, чтобы его маленькая мастерская была не просто кузницей, где делают ограды для могилок и наборы для каминов, а ножи. Причем не простые кухонные, а произведения прикладного искусства. – Но, – она покачала головой, – небеса, видимо, распорядились иначе.
– А кто теперь там заправляет?
– Ребята. Сергей и Алексей. Они рассчитывают заполучить мастерскую в свои руки. – Надежда пожала плечами. – Пока что Иван никому не отписал ни ее, ни дом в Валентиновке. Не знаю, почему он тянет. Но я уверена, все получит твой хоспис. Впрочем, какая разница нам, уходящим? Знаешь, когда я была на раскопках, я поняла – все твое лишь временно принадлежит тебе. На самом деле всем владеет вечность. Разве мы можем установить, кто были те обыкновенные люди, которые черпали воду тем ковшом, который я выкопала? Я поняла, что история – это не людей история, а предметов. Тех же гвоздей, например. Понимаешь, о чем я? Люди уходят, их забывают, а усовершенствованные гвозди остаются.
Ксения засмеялась:
– Про гвозди поговори с Лизой. Она про них знает все.
– Мне кажется, нет ничего, о чем бы не знала и чего не умела бы Лиза, – заметила Надежда.
– Да. Видишь, какими генами ты ее наделила.
– Но у нее еще есть гены отца. Да и сама Ирина...
– Про отца верно. А про Ирину – нет. Она была сосудом, в котором соединились... вы с Николаем.
– Тихо, тихо, – Надежда приложила палец к губам и огляделась.
– Иван ничего не знает?
– Нет. И никогда не узнает. Я сама, если честно, почти забыла. Понимаешь, я была тогда такая... Я не обратила на это особого внимания, как ни странно. А может, не придала событию особого значения. Ты помнишь, что вскоре после этого у меня родился сын? Это и то, что случилось через шестнадцать лет, когда он погиб, я очень хорошо помню. – Она поморщилась. – Думаю, то, что с нами происходит сейчас, следствие всего того... Онкология, как утверждают, результат сильного потрясения. А та операция... – Надежда пожала плечами.
– Результат той операции превзошел все ожидания, – улыбнулась Ксения. – Смотри, что выросло из твоей яйцеклетки, которую ты подарила Ирине.
– Да. Я однажды видела Лизу у тебя, мельком. Но ты тогда не сказала, что это дочь Иры. А... почему Лиза здесь? Только не говори, что с ней... у нее... – Надежда побледнела и схватилась за щеку.
– Нет, нет, ничего такого... Она здорова физически, – добавила Ксения.
– Ты наняла ее поработать? – Надежда вопросительно смотрела на подругу.
– Нет. Понимаешь, эта девочка – вулкан. Но она была довольно долго спящим вулканом. Она, как во сне, вышла замуж и жила до сих пор. Но вулкан рано или поздно просыпается. Так и Лиза. Прежнюю жизнь засыпала пеплом и затопила лавой. Ей некуда было поехать, кроме как сюда.
– Самое место, чтобы расстаться с прежней жизнью, – усмехнулась Надежда. – Если бы родители были живы, Лиза могла бы уехать в Петропавловск-Камчатский. Куда так стремительно улетела Ирина вместе с мужем, – добавила она.
– Ира бежала, получив от тебя то, о чем уже не мечтала, – сказала Ксения.
– Неужели Николай бросил бы ее? – Надежда свела брови и недоверчиво посмотрела на подругу.
– Он просто не женился бы на ней.
– Вот как? – Она резко повернулась к Ксении.
– Есть мужчины, уверенные, что брак существует исключительно для продолжения рода. Они находят женщин, которые им приятны, симпатичны, влюбляются в них. Но женятся на тех, кто не поколеблет традиционное представление о семье. Другие варианты невозможны. Ирина знала о своем врожденном изъяне – ее яичники не вырабатывали яйцеклетки, а матка была от природы недоразвита. И еще она хотела стать вулканологом, как Николай.
– Да, я знаю. – Надежда кивнула. – Я до сих пор помню с ее слов, что Ключевская Сопка на Камчатке высотой четыре тысячи семьсот пятьдесят метров. – Она засмеялась. – А есть вулканы-малютки, которые хочется взять в руки. Они всего несколько сантиметров ростом и выбрасывают вместо огня пар, а вместо лавы – струйки горячей воды. Что ж, Ирина стала вулканологом, она получила все, что хотела. – В голосе Надежды звучало одобрение.
Женщины молчали, слушая голоса птиц, отдаленный шум шоссе.
– Ты тоже получила то, что хотела, – тихо сказала Надежда. – Вместо кандидатской сразу защитила докторскую.
