Текст книги "Последний фуршет"

Автор книги: Вера Копейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

6

Японский язык давался ей так просто и естественно, как будто ее предки вышли с тех самых островов. Хотя ничего подобного в роду Соломиных не просматривалось. Иногда Лиза думала, что, может быть, штормовые ветры бросали на камчатский берег волны, в которых крутились японские иероглифы. Они высыхали, а она, прогуливаясь вдоль океана, вдыхала их...

Какие глупости! Рассуждает о языке так, будто он состоит из сушеных сморчков, одергивала она себя.

– Будь ты парнем, Соломина, – сказал ей заместитель декана перед самым дипломом, – ты послезавтра улетела бы в Японию. Но девицы там не нужны. Хватает своих.

– А значит, – ответила Лиза, – я буду работать в Москве.

Он засмеялся:

– Если ты готова штурмовать эту крепость...

– Да, с мечом самурая.

– Правильно. Без него не обойтись. Но давай лучше поставим на другое, Соломина.

– На что? – Лиза выжидающе смотрела на породистое лицо нестарого мужчины.

– Ты красивая девочка, вот на что.

Лиза дерзко взглянула ему в глаза, но тут же покраснела. Хотела бы она пуститься с ним... в приключение? Нет, быстро ответила сама себе. Она готова по-настоящему, без оглядки, только с тем, с кем захочет остаться навсегда.

– И что же? – спросила она.

– А то, что мы столь эффектного во всех отношениях специалиста выгодно... продадим, – продолжал он.

– Продадите? – удивилась Лиза.

– А ты как думала? Для любой солидной фирмы хороший специалист – выгодное вложение денег. Отдать тебя за так – подарок. С какой радости я буду делать такие щедрые подарки японским буржуям? – Он засмеялся. – Я им тебя прода-ам.

– За сколько? – спросила Лиза. Потом, не дожидаясь ответа, нахально добавила: – Да, как насчет моей доли?

– Сообразительная девочка, – похвалил он. – Не обидим. А если говорить серьезно, для дорогой косметической фирмы, Лиза, ты очень хороша.

– Так сколько вы за меня получите? – не унималась она.

Он наклонил голову набок, словно желая увидеть в ней что-то, чего не заметил до сих пор.

– Ты, пожалуй, уже сейчас получишь... баночку крема.

– Негусто...

– Он густой, ты не права, – забавлялся мужчина. Потом лицо его стало серьезным. – Знаешь, Лиза, мне нужно, чтобы японцы участвовали в одном проекте. Выгодном для нашей кафедры.

– Ага, вы хотите от них грант?

– Назови это как угодно, но они получат тебя не за так, обещаю. Мы учим специалистов, на которых они станут делать деньги в России. Понимаешь?

– Ага.

– Ты своего рода – образец, приманка, на которую я их ловлю. А почему ты не спросишь, сколько они тебе станут платить?

– Платить? – удивилась она. – Наверное, не меньше, чем я стою.

Он посмотрел в ее зеленые глаза и засмеялся:

– Ах, девочка, ты совсем еще девочка. Хотя большая и красивая. И сама не понимаешь, как ты хороша, – он вздохнул и покачал головой. – Поосторожней, тобой захотят воспользоваться многие...

Лиза поморщилась, вспоминая тот разговор. Пожалуй. Хотя совсем недавно ей казалось, что эта она удачно пользуется другими. Например, своей любовью к Славику и его – к ней.

К Славику ее повлекло с первой секунды. Сильно. Как никогда и ни к кому. Когда Лиза отказалась пойти с ним в постель на третий день знакомства, тот удивился.

– Ты издеваешься надо мной? – спросил он. – У тебя... не было... ни одного мужчины? – Едва не задохнулся, произнося эту фразу. Отрывисто, словно его душил кашель.

– Нет, – сказала Лиза.

Тогда Славик сделал ей предложение. Потому что хотел ее заполучить, а другого способа, понял он, у него нет.

Он предложил ей сразу все – квартиру, себя.

Из японской косметической фирмы, менеджер которой не мог надышаться на Лизу, она ушла, хотя платили там больше, чем обещал Павел Лобастов в своей галерее.

Менеджер не хотел, чтобы она увольнялась.

– Не отпущу, если напечатаешь заявление об уходе на компьютере, – суетился он. – Ты напишешь его собственной рукой. – Она говорила, что уже разучилась писать, и он, видимо, поверил.

Лиза принесла заявление. Менеджер со вздохом принял его.

На прощание он подал ей набор косметики. Лиза засмеялась и покачала головой.

– Ты думаешь, тебе рано ею пользоваться?

– Это же против старения, – фыркнула Лиза. – Я знаю. А до старости она у меня протухнет.

– Во-первых, она очень высокого качества, – заметил он. – И во-вторых...

Лиза перебила его:

– Значит, к старости я куплю ее сама. Я знаю, она дорогая, но у меня хватит денег.

– Прекрасная надежда, – заметил он. – Но должен предупредить – тебе уже пора заботиться о коже. Иначе к тридцати годам ты можешь оказаться в паутине...

Она засмеялась:

– Хорошо, если только морщинок. А не в тенетах чего-то такого, что мне не понравится.

– Неплохая мысль. Лучше всего себя окружить тенетами самой.

– Я запомню.

Но менеджер уже оседлал любимого конька.

– Японцы мудры, они больше всего озабочены кожей вокруг глаз. Этот новый крем убирает морщинки и темные круги под глазами, – он снова совал ей в руки сумочку с кремами.

– Я все это знаю, – пыталась остановить его Лиза, принимая набор. – В их креме есть то, чего нет в других. Экстракт гамбира.

– Да-да, редкого растения из Южной Азии. Он-то как раз убирает морщины.

– А темные круги под глазами? – Лиза поняла, что лучше выслушать все, чем бросаться наперерез словесному поезду.

– Японцы обнаружили, что они возникают не из-за недостатка кислорода. Все дело в меланине, Лиза. В избытке коричневого пигмента, который с возрастом дает о себе знать...

– Ух ты, – она приникла к зеркалу. – По-моему, у меня уже...

– Надо раньше ложиться спать. И лучше – одной, – насмешливо добавил мужчина.

Лиза фыркнула.

– А я выхожу замуж, – сообщила она.

– Вот как? Тогда тебе этот крем в самый раз. – Он улыбнулся и быстро добавил: – Лиза, а теперь сделай мне ответный подарок – поработай на выставке. В последний раз.

– Ладно, – согласилась она. – Меня оденут в кимоно?

– А как же. Кимоно и все остальное будет. Тебе очень пойдет. Тебя поставят возле стенда с косметикой фирмы и...

– Меня будут нюхать? – перебила его Лиза.

– Уверен.

– Напишите, чтобы руками не трогали.

– На то и выставка, чтобы все трогать. Но если уж сильно вцепятся – кричи!

Они посмеялись. Лиза любила разговаривать с этим человеком, таким непохожим на мужчин, которые бывали у них дома, когда она жила с родителями. Он казался человеком без возраста. Наверное, все дело в косметике фирмы.

– Разберись с лаками для ногтей. Это новинка.

– Уже, – сказала Лиза. – Главная фишка – в нем нет толуола. Он вреден, особенно для беременных. Может дурно повлиять на плод.

– Молодец. Ты, кстати, осознала, что эта косметика сегодня – самая дорогая в мире?

– Еще бы не осознать, – фыркнула она. – Баночку крема в Европе продают за полтысячи баксов.

– Она того стоит. Для японцев косметика в одном ряду с национальными символами – чайной церемонией, икебаной, лаковой живописью. Они изучили связь кожи с нервной системой и иммунной и установили, что ароматы действуют на человека, как мягкий наркотик. Привыкаешь, но никакого вреда, одно удовольствие, – говорил менеджер.

Она кивала, глядя на его печальное лицо.

– Ты не передумаешь? – спросил он.

– Нет. Меня поманили мечами, – призналась Лиза.

Поманил ее Павел Лобастов, который учился на три курса раньше. Его отец подарил ему галерею в Замоскворечье. Он был журналистом, работал в странах Юго-Восточной Азии, но больше всего любил Японию.

– Понимаешь, – говорил Павел, – отец всегда хотел работать в Японии, но не знал языка. Он с детства продолбил мне голову – ты будешь знать японский и осядешь корреспондентом в Токио. Но посуди сама, какой из меня журналист? Сколько я могу стоить на рынке?

Лизу он нанял после того, как она откопала необыкновенную вещь – настоящую, японскую, старинную. Хибати. Это жаровня, на которой можно готовить и европейскую еду – жарить, например, сосиски или яичницу.

Темный ящик высотой со стол сделан был из клена и дуба. Сверху прикрыт потемневшим от старости металлическим корытцем для углей. На нем – подставка для чайника. В хибати Лиза обнаружила пять ящичков разного размера для кухонных мелочей – спичек, пробок, ниток, пуговиц, зажигалок, свечей и палочек. Больше всего ей понравились металлические палочки с деревянной ручкой для помешивания углей.

Лиза набрела на хибати случайно, в одном арбатском антикварном салоне. Он стоял в углу, заваленный нечищеными серебряными ножами и вилками разных времен, а голова куклы с белыми волосами, завязанными синим бантом, торчала из выдвижного ящика.

Лиза с каменным лицом осмотрела хибати. Она поняла, что хозяин не знает, чем владеет.

– Середина девятнадцатого века, – сказала Лиза. – Бери, Павел.

– Сколько, думаешь, эта штуковина стоит на самом деле? – спросил он. Павел знал: у Соломиной нюх отменный.

– Я думаю, можешь просить шесть тысяч долларов.

– Ну да? А за сколько я могу получить?

– За пустяки, – сказала Лиза.

Он засмеялся:

– Провернем сделку – и я тебя нанимаю. Для раскрутки клинков нужны деньги.

Лиза работала в галерее с утра до ночи. Они уже подходили к тому, чтобы заняться клинками...

Но все перевернулось разом – родители, Славик.

... – Лизунья, – она снова и снова слышала голос мужа. – Какой смысл работать у Павла за гроши? – Хотя с тех пор как она вышла замуж за Славика, Павел ей прибавил зарплату. Оказалось, что муж знаком с его отцом.

А потом Лиза удивила всех знакомых – она ушла с работы. При ее энергии и амбициях осесть дома?..

– Я выиграл, – сказал Славик.

– На что ты играл? – спросила Лиза.

– На победу. Я люблю только те игры, в которых побеждаю. Всех. Даже тебя. Я тебя победил, – Славик повалил ее на диван, прижимаясь всем телом. – Ты моя. Только моя, и ничья больше.

– Ты меня победил, как же, – насмешливо фыркнула она. – Это я разрешила тебе победить себя.

– Считай как угодно, – бормотал он ей в шею. – Но я думаю именно так...

...Лиза вздрогнула, почувствовав, как тело вспомнило тот вечер. То был первый вечер абсолютной свободы. Никогда прежде ее руки не были такими смелыми, а губы такими жадными. Как будто она брала реванш за то, что подчинилась ему. Теперь она делала с ним то, что хотела, но не решалась прежде.

Тело Славика замирало от изумления, выгибаясь навстречу ее горячему рту... Его руки тоже расхрабрились, а длинные пальцы проникали туда, куда бы не посмели прежде.

– Ох, Лиза, – стонал он. – Нет, ты – Лизунья. Ты облизала меня... всего, – лицо его пылало.

Они вжимались друг в друга так, словно надеялись соединиться навечно...

Дивана им было мало, они упали на пол. Там, на толстом белом ковре, сцепились, как японские борцы на татами... Казалось, большая комната настолько полна вздохами, стонами, что крик, который вырвался из груди Славика, уже не вместится, и стены рухнут, и они упадут с двадцать второго этажа в объятиях друг друга.

Но все осталось на месте, они лежали, обнявшись, мокрые от пота, тяжело дыша.

Вообще-то Лиза тоже считала, что жизнь – это состязание, в котором ей всегда хотелось быть первой. Она поняла это в четырнадцать лет.

– Слушай, а что ты делал, когда тебе было четырнадцать? – неожиданно спросила Лиза мужа, когда они вместе постояли под душем и сели пить чай.

– Я? – Славик удивился. – Читал книжки, – быстро ответил он, чувствуя, как тело покрывается липким потом снова.

Лиза засмеялась:

– На самом деле? А я думала, что ты, как и я, боролся за победу над собой. – Она слегка нахмурилась, что-то в его поспешном ответе зацепило. Но Славик торопливо добавил:

– Я помню другое о себе, но тогда мне было гораздо меньше, чем четырнадцать. Это важно для тебя.

– Что это?

– Сейчас узнаешь. В шесть лет родители свозили меня в Крым. Мне там так понравилось, что я им заявил: как только женюсь, то повезу жену отдыхать туда. Но до сих пор этого не сделал. Поехали?

– В Крым? – удивилась Лиза. – Но мы были с тобой в Испании, в Египте...

– Нет, нет, в Крым. Понимаешь, я просто обязан свозить тебя в Крым. Ты согласна? – спросил он, потянувшись к Лизиной руке через стол. – Ты согласна?

– Я согласна на все... – прошептала она, чувствуя, что больше всего ей хочется снова оказаться с ним на ковре...

А сейчас, думала Лиза, глядя в дачное окно, она не согласна. И самое печальное, ей не хочется оказаться с ним на ковре...

7

 А поначалу Лиза упивалась свободой. Она носилась по Москве. Она строила дачу. Она была личным шофером мужа. Она набирала его тексты на компьютере. Она занималась его электронной почтой. Она выращивала орхидеи, рыбок в двух аквариумах. Она ходила со Славиком на фуршеты, приемы, обеды, ужины...

Лиза знала, что нового появляется в магазинах для сада и огорода. Она дотошно выясняла преимущества роторной косилки перед другими и катила за ней на другой конец Москвы, потом на дачу, чтобы опробовать. Она вытряхивала порубленную острыми металлическими ножами траву из сборника-короба и любовалась ровными полосами после стрижки, как на английском газоне.

Мелькал в голове укор: ножи косилки – вот единственная связь с заветной мечтой. Но события новой жизни быстро вытесняли его. Задвигали в самый дальний угол.

Лиза полюбила распродажи. Она носилась по магазинам, которые объявляли о них. У нее были карточки постоянного покупателя, ей присылали каталоги каждый месяц, и она, устроившись в кресле с наушниками, в которых звучала музыка, с пристрастием рассматривала предложения. Что ж, магазины обновляют свои коллекции, поэтому в самом конце сезона, а некоторые и в середине, снижали цены, и весьма ощутимо.

– Ух, черт, – сердилась Лиза, дергая молнию своего желтого вязаного жакета. Она купила его в начале зимы почти вдвое дороже. А теперь – нате вам, бери – не хочу. Этот жакет давно перекочевал на дачу...

Лиза вспомнила тот день – у нее испортилось настроение внезапно. Так бывало часто. Но в этот раз она решила разобраться – в чем дело. А точнее, назвать все своими словами, без уловок.

Захлопнула каталог и швырнула на ковер. Его Лиза тоже купила со скидкой, чем была очень довольна. Откинулась на спинку кресла и прислушалась к музыке. Это был вальс Штрауса. «На прекрасном голубом Дунае».

На миг ей стало неловко за себя. Господи, да о чем она думает? Какая чепуха занимает ее, да так давно?

Музыка качала, кружила, ей представлялось море, близ которого она выросла, огромный колеблющийся океан. На его фоне она показалась себе канавой. С мутной водой, которую туда сливают.

Лиза почувствовала, как слезы подступают к глазам. Ничего, ничего, сказала себе. Это музыка. Просто вальс, от которого у нее всегда мурашки по коже.

Казалось бы, она живет такой полной жизнью. Но что-то точило ее. Или укор, задвинутый в дальний угол памяти, осторожно высовывает свои острие? И колет?

Все чаще закрадывалось опасение, что новых увлечений хватит ненадолго. Лиза слишком быстро осваивала все, за что бралась. Но до конца жизни так далеко. А что она будет делать? Повторяться? Трава на газоне снова отрастает, ее опять надо косить, орхидеи зацветут и отцветут...

Ладно, остановила она себя. Приехали. Она работает вместе со Славиком. У них получается, у них есть все, что они хотят. Разве нет? А если так, то к чему переживания? Она занята книгой, которую заказали Славику. Вообще-то идея ее. Точнее – развитие идеи. Она должна сидеть за компьютером, а не киснуть на даче в полном одиночестве.

– Амбиции, дорогая, – насмешливо заметила Лиза себе. – Непомерные.

Она спросила мужа, не хочет ли он выразить благодарность жене на титульном листе. Лиза увидела такую в одной американской книге по кулинарии. Автор-муж написал, что никогда бы не создал подобный шедевр, если бы его замечательная жена не стояла у плиты и не проверяла, на что похоже то, о чем он написал. И господи, восклицал он, они оба до сих пор живы, перепробовав все, о чем написано.

Славик неожиданно возбудился:

– Нет, так не пойдет. Мы не американцы. Но если ты настаиваешь, пусть наберут твое имя рядом...

Она встрепенулась.

– Неужели?

– Ну... в качестве редактора... Нет, скорее корректора. Сейчас в издательствах избавились от редакторов. Впрочем, от корректоров тоже. – Он пожал плечами. – Даже не знаю, кем бы ты могла быть.

– Никем, – тихо сказала Лиза. В ее голосе было что-то, от чего Славик мгновенно умолк. Лиза быстро вышла из комнаты.

А ведь она придумала ход для его кулинарной книги.

Однажды Славик вернулся с работы и сообщил, что Андрей Борисович хочет издать книгу по японской кухне.

– Он не может купить права на один фолиант, который вывез из Токио.

– Дорого? – спросила Лиза.

– Не то слово. Бесценно. Но если бы ее издать, она...

– ...озеленит? – хмыкнула Лиза.

Он помолчал секунду, потом расхохотался.

– Вот потому-то я и рассказываю тебе. Может, придумаешь что-то? Честное с точки зрения авторских прав...

– И не важно какое – с другой...

Славик пожал плечами. Лиза молчала всего минуту, не больше.

– Я знаю как...

Это была правда.

Она предложила Славику сделать книгу в виде переписки двух поваров-японцев. Которые путешествуют по миру и пробуют якобы японские блюда в ресторанах.

Кстати, рецепты можно слегка изменить, уменьшить, допустим, порции. Кое-что добавить из других старинных книг. И никто никогда не предъявит претензий. А чтобы вообще запутать следы, – говорила Лиза, а муж, судя по его лицу, быстро проникался мыслью, – давай вставим комментарии. Насмешливые. О качестве японских блюд в Европе.

– Которые похожи на японские так же, как русский борщ, который мне подали в Лондоне, – усмехнулся он.

– Улавливаешь мысль, – похвалила Лиза.

Этот ход понравился не только Славику и Андрею Борисовичу, который оплачивал издание, но и издательству. Оно намекало, что не прочь купить права на книгу, но Андрей Борисович только усмехался.

Лиза поморщилась. А теперь, когда книга на подходе, Андрей Борисович собирается подогреть к ней интерес и устраивает... фуршет.

Она почувствовала неприятный вкус во рту. Как будто съела что-то несвежее.

«В чем дело? – спросила себя Лиза. – Неужели я осталась такой же тщеславной, как в четырнадцать лет? Умираю от страха, что не сумею раздвинуть толпу и встроиться в первый, самый заметный ряд? Только теперь эту толпу составляет... большой красивый Славик?»

Но он-то уже стал заметным, при ее участии. Они муж и жена. Значит, едины?

Лиза вздохнула. Посмотреть со стороны: она – золотая рыбка в пруду, обрамленном розовыми кустами. А на самом-то деле...

Лиза думала иногда, что если бы у них был ребенок, то... Но когда заводила разговор о детях, правда уже давно, Славик говорил, что не чувствует себя отцом.

– Ну, конечно, Лизунья, только не сейчас, – охотно соглашался он.

Муж прав, у них полно времени, Лиза не спорила. Но чем дольше они жили вместе, тем реже она вспоминала о детях. Ей хватало одного – Славика.

В горле запершило, Лиза закашлялась. Она кашляла так, как будто горло хотело вывернуться наизнанку. Вскочила и, не надевая шлепанцев, вышла на веранду. Там стояла большая кастрюля с компотом из ревеня.

Славик очень любил его, и Лиза посадила ревень вдоль забора. К концу лета вырастали такие огромные лопухи, что на их фоне даже немаленькая Лиза могла показаться Дюймовочкой.

Перед приездом мужа она всегда варила кастрюлю компота.

– Кисленький, – сказал он в прошлый раз. – Похож на тебя. Особенно в последнее время. Ты все киснешь и киснешь. – Полные губы скривились. – Я потому и прошу его варить, – он шумно вздохнул и сложил руки на животе, – чтобы жена казалась... слаще.

Лиза усмехнулась:

– А почему, ты думаешь, я кисну?

– Не знаю. Наверное, у тебя слишком много свободного времени. Ты ни за что не отвечаешь, нет над тобой никаких начальников, сроков... Хорошо тебе...

– Боже мой! – воскликнула она, неожиданно для себя. – Какая тоска! А дальше – все то же самое?

Она – при нем. В его работе и в его неприятностях. Но, поймала Лиза себя на мысли, если она не будет помогать ему, с чем останется? Только с кухней? Уборкой? Магазинами? Дачей?

Лиза говорила Славику, что снова пошла бы работать. Но муж смотрел на нее с неподдельной жалостью.

– Лизунья, ты снова хочешь потеть ради чужого парня? Таких денег, как со мной, тебе ни с кем не заработать.

– Но почему? Я могу...

– Не можешь. Женщине платят на тридцать процентов меньше, чем за то же самое – мужчине. Норма, понимаешь? А кое-где и ниже ее, то есть половину.

Она вскинула брови и открыла рот. Но он опередил и сказал:

– Лиза, чего тебе не хватает? – Встал со стула, наклонился и поцеловал ее в нос. Она отстранилась и вытерла нос рукой. – Та-ак, – его грудь высоко поднялась, – тебе уже не нравится, когда я тебя целую.

Она хотела сказать: да, не нравится. Все не нравится. Это он настоял, чтобы она бросила работу. Но, одернула Лиза себя, так нечестно. Человека можно заставить что-то сделать, когда он готов согласиться. Она и сама понимала, что в галерее Павла Лобастова попусту тратит время за гроши. Он так и не взошел, как сам говорил, на клинки. Но Лиза думала, что оставляет работу на время.

Только не учла одного – время бежит слишком быстро, а вместе с ним и люди. Ее место заняли другие, причем не только там, где она работала.

И впервые Лиза призналась себе, как ей страшно.

Меряя шагами комнату в тишине ночи, она удивилась самой себе. Неужели такая малость, как встреча с Тамарой, вывернула наизнанку восприятие собственной жизни?

Да нет, она уже готова была к пересмотру, понадобился только толчок, и Тамара словно возвращала ее к тому, с чего она начинала свою взрослую жизнь.

Лиза вышла на крыльцо. Огней не было. Редкие поклонники пустынных в этот сезон дачных поселков уже спали. Что ж, пора и ей.

Заснула на удивление быстро. Ей приснилось, что в нее хотели выстрелить из пистолета, она, защищаясь, закрыла глаза руками, но под ними все равно различала огненный круг нацеленного дула. Но выстрела не прозвучало. Стрелок отвел пистолет. Выстрелил ли он в кого-то, она не слышала.

Лиза открыла глаза и посмотрела на будильник. Тот не звонил. Половина четвертого? Как это понимать?

Лиза приподнялась, чтобы в щель между половинками занавесок рассмотреть, что за окном – утро или день. Узкая полоска света была желтой.

Она села в постели. Чепуха. Это часы остановились. На самом деле сейчас утро.

В зеленой пижаме в клеточку, босиком, Лиза протопала по теплому деревянному полу, который специально не красила, желая сохранить дерево естественным, к столу. Взяла будильник и приложила к уху. Внутри все мертво, как говорил отец. Она терпеть не могла замершие часы.

Лиза запустила пятерню в лохматые волосы, потом пригладила. По телу поползи мурашки. А не сигнал ли это, что... какое-то время кончилось?

Какое-то, передразнила она себя. Сама знаешь, какое.

Лиза села за стол и взялась за край занавески, чтобы отодвинуть ее. Внезапно рука замерла. Занавеска – желтая. Любимый цвет, но он считается предвестником скорой разлуки.

Ерунда, одернула она себя. Это здесь так считается, а на Востоке даже невесты одеваются в желтое, чтобы стать солнцем для своего мужа. Лиза тоже выходила замуж за Славика в желтом брючном костюме. Он сказал, что она настоящая солнечная женщина.

Она действительно хотела стать для него солнцем и стала, усмехнулась Лиза. Услышала его голос: «Ты такая теплая, Лизунья, ты такая уютная...»

Отодвинула занавеску, поморщилась, потянулась к полке и взяла коробку с инструментами. Это подарил ей отец, на черном пластике не стерлась надпись: «Юный техник». Он принес ее под Новый год, положил под елку. А когда она достала подарок, отец сказал:

– Ты у нас за девочку и за мальчика. Так что учись все делать сама.

Казалось, на самом деле, для Лизы нет занятия, которое она бы не освоила. Под надзором отца она разобрала будильник, когда училась в шестом классе. С тех пор не боялась влезать в нутро даже дорогих японских часов Славика.

– У тебя хороший аппетит на все свежее, – хвалил ее отец. – Я такого не ожидал, Ирина. Два в одном, не иначе, – обратился он к матери, которая как-то странно взглянула на дочь, и усмехнулся.

...– А ведь мог родиться мальчик, – услышала Лиза однажды. – Он бы оценил мою коллекцию клинков и приумножил.

– Я, я оценю. Я, я приумножу.

Он засмеялся. Лицо матери дернулось.

Потом она вспомнила, как однажды вечером родители о чем-то спорили в спальне, ей даже показалось, что через стену слышались рыдания матери. Но Лиза заснула. А утром, как ни старалась, ничего не заметила. Все было обычным – их лица, гречневая каша с молоком на завтрак.

– Если бы ты была парнем, мы обошли бы с тобой все вулканы. Сама знаешь, сколько на Камчатке вулканов. Обыскали бы их все и нашли мечи, которые там закопаны... – говорил отец.

Сейчас, прокрутив ту давнюю сцену снова, Лиза замерла с отверткой, нацеленной в прорезь винта. Но не вставляла ее, словно опасалась движением отвлечься и не рассмотреть то, что почти увидела. Или уловила во взгляде родителей, брошенном друг на друга? Или в их интонации?

«Два в одном?» Тогда еще не крутили по телевизору рекламный ролик о шампуне и кондиционере в одном флаконе. Так вот откуда эта телефраза показалась ей такой знакомой.

Пронзительный стрекот сороки ворвался в уши, Лиза поморщилась. Видение пропало, голоса снова ушли туда, откуда явились, – в вечность.

Она наконец вставила отвертку в прорезь винта и повернула. Сняла заднюю стенку будильника и нацелилась остро заточенным инструментом на крошечные винтики. Подтянула колесики, завела головку часов, колесики закрутились. Лиза поставила их на полку, не отрываясь, смотрела на секундную стрелку.

Итак, она запустила часы. Сама. Лиза почувствовала, как сердце защемило.

Она сняла пижаму и переоделась в джинсы. Не отдавая себе отчета, искала клетчатую рубашку Славика. Ту, которую он ей подарил взамен ее белой. Как символ вечной принадлежности друг другу. Как будто рубашка могла спасти ее или, точнее, их от чего-то...

Вчера Лиза заехала на строительный рынок и купила доски. Выбрала сухие, упакованные в полиэтилен. Гвозди нашла с оцинкованными шляпками, чтобы от воды не пускали черную слезу. Такие выбирал отец, когда они вместе стеклили балкон в квартире на улице Максутова. Он говорил, что будь у него вторая жизнь, стал бы не вулканологом, а плотником и кузнецом.

– Жаль, на кухне нельзя поставить кузнечный горн, – сокрушался отец. – Или на балконе.

– Тебе мало вон тех? – Мать кивала в сторону, где высились вулканы.

– Знаешь, я все жду, когда заговорит этот горн, – он указал на фотографию вулкана на стене. На ней был снят Безымянный.

– Ты считаешь, он на самом деле задымит? – спросила мать.

– Да. Уверен.

– Но его записали в мертвые вулканы.

– Не верю. Природа такого монстра не может умереть.

Отец оказался прав. Вулкан ожил, заговорил, загрохотал. Он доказал, что природа не умирает. Родителей не нашли, вулкан забрал их к себе, они навечно остались где-то в толще лавы и пепла. А под ними, в глубинах, может быть, лежат самурайские мечи, которые отец хотел отыскать.

Когда прошло время тоски и слез по ним, Лизе вдруг представилось, что, возможно, через сотни лет вулкан снова раскричится, расшумится и выбросит их из себя... Только тогда ее уже не будет. Они могут ожить лишь в потомках. «Это в ком же?» – насмешливо спросила она себя. «Я не отец, – услышала Лиза голос Славика. – Я не готов...»

Все, все, приструнила себя Лиза. Надо заняться делом, сколотить из свежих досок ограждение для цветника. Она пустит его вдоль забора, чтобы, выйдя из дома на крыльцо, любоваться им.

Лиза вернулась на веранду и нашла бейсболку защитного цвета, надела козырьком назад, чтобы не сдувал ветер, посмотрелась в зеркало. В дачном зеркале Лиза нравилась себе гораздо больше, чем в других. Может быть, потому что не смотрелась, как дома, сто раз на дню в зеркальную стену шкафа-купе в прихожей. Она отворачивалась от нее, вздрагивая при встрече со своим печальным взглядом. Потом долго не могла отойти, думая, почему у нее такой скучный вид; копалась в себе, отыскивая причины для печали, зарывая тем самым истинную...

Когда Славик приезжал на дачу, его лицо тоже становилось другим. Слегка виноватым. Глядя с досадой на кучу песка или торфа, он говорил:

– Ты не обижаешься на меня, правда? Я терпеть не могу дачу, – морщил нос.

– У тебя никогда не было к ней привычки.

– Нет. Мама не соглашалась. Папа пытался, но так и не смог уговорить купить дачу.

– Понятно. Я тебя не заставляю. Я все могу сделать сама. Мне нетрудно. – Она хватала ведро и лопату, насыпала песок и тащила на грядки или под кусты.

Славик выносил на газон кресло-качалку, надевал наушники и вешал плеер на грудь. Он засыпал под музыку, а Лиза обходила его, стараясь не греметь лопатой о ведро.

Лиза удивила всех соседей. Однажды весной она привезла на крыше своего «Паджеро пинин» целый лес елок и высадила вдоль четырех сторон забора сто сорок восемь деревьев. Они доходили до середины штакетин, а теперь сравнялись с ними. Сперва кое-кто ворчал, пророча им верную гибель, но Лиза знала, что они выживут. Она купила их в хорошем питомнике и ухаживала по всем правилам.

Одно лето выдалось таким засушливым, что колодцы обмелели. Соседи со стоном разгибались в пояснице, заглянув в пустое гулкое нутро, ограниченное четырьмя бетонными кольцами. Внизу виднелся блестящий кружок – казалось, со дна на них смотрит чей-то насмешливый глаз. И больше ничего.

Лиза заглянула в свой только раз, а через два дня на ее участке уже долбил сухую землю агрегат, на третий день добравшись до глубины семьдесят пять метров. Оттуда хлынула вода. Скважина спасла елки.

Больше ей никто не говорил, что у елок плохая энергетика. Говорили о другом – Лизина энергия пробьет любую другую.

Славику нравились елки. Лиза замечала, как он шевелит ноздрями, стараясь уловить густой хвойный запах...

Наконец она забила последний гвоздь, ограждение для клумбы готово. И поймала себя на том, что сидит на крыльце в позе, из которой легче всего вскочить – упершись локтями в колени и подавшись вперед. Стартовая позиция. Лиза словно ждала, чувствовала, что Славик вот-вот появится. Она сорвется с крыльца, побежит открывать ворота.

С запада снова наезжала туча, иссиня-черная, перегруженная дождем. Прольется?