Текст книги "Последний фуршет"
Автор книги: Вера Копейко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
22
– Ну, – Ксения Петровна посмотрела на часы, – торжественный ужин, я думаю, готов. Вика с семейством приедет к полуночи, она мне позвонила, а мы с тобой пойдем, посидим пока, поболтаем.
Они с Лизой молча шли вдоль бордюров из сиреневых мелких хризантем, к которым приникали, прячась от наступающей осени, странные, похожие на лилии, цветы без листьев. Каждый цветок, без стебля, высовывался из земли сам по себе. Лиза хорошо знала, как он называется, более того, такие росли у нее на даче, но сейчас не могла вспомнить.
– Ох, – выдохнула она, переступив через порог кирпичного дома, который стоял в дальнем углу сада.
– Разувайся, – скомандовала Ксения Петровна. – Здесь все, как в настоящем японском ресторане.
Лиза сбросила черные туфли и стояла, не отрывая глаз от низких столиков, от хорошо знакомых плошек. Господи, как давно она не видела ничего такого. Уже стала забывать и запах моря, исходящий от сырой рыбы, с острым привкусом йода. Почувствовала во рту теплую горечь саке.
– Но вы не говорили, что...
– Зачем говорить? Лучше показать и дать попробовать. Не все из нашего «Дома друзей» бывали в японском ресторане. Так почему им не доставить такое удовольствие?
– Но здесь все... – Лиза огляделась. – Все так правильно, точно.
– Еще бы нет. Дипломная работа, новоявленного дизайнера по интерьеру, твоего бывшего ученика и моего внука Игоря. Он хотел стать мыслителем Востока вроде Конрада и Алексеева, но гены, понимаешь ли, диктуют свое.
– Гены? Откуда они у него? – удивилась Лиза.
– Да так вышло, потом объясню.
Лиза чувствовала, сегодня она узнает что-то еще. Но хватит ли у нее сил удивиться?
– Садись, посидим, – Ксения Петровна указала на татами возле бамбуковой ширмы.
Они опустились, а Лиза спросила:
– Как вам удается держать людей в таком... радостном настроении? Ведь чтобы оценить вот это, – она указала на маленький зал, – надо уметь по-прежнему испытывать удовольствие от жизни.
– Они умеют. Ты сама знаешь и видишь.
– Так в чем дело?
– В вере.
– Вере? Во что? Они знают, что обречены, знают свой срок. Вы его не скрываете.
– А зачем? Человек должен соотносить себя и время, чтобы успеть то, что еще не успел. Веру, о которой я говорю, может быть, лучше назвать доверием. Ко мне, ко всем, кто здесь работает. Они должны знать, что дороги нам. Чего больше всего боится человек?
– Чего? Боли?
– Ее тоже. Но еще страшнее оказаться в жалком, беспомощном или неприглядном виде. Мы не только до гробовой доски, но и после нее хотим вызывать приятные чувства у окружающих. Пускай порадуются, – она кивнула на маленький зал, – что завтра наступит еще один день, в котором есть еще что-то хорошее.
– А считается, – сказала Лиза, – люди лучше себя чувствуют не среди таких же обреченных, а рядом со здоровыми.
– Я так не думаю, – покачала головой Ксения Петровна. – Здоровые вызывают зависть – ты не можешь того, что они.
– Жаль, я мало времени провела с Надеждой Сергеевной.
– Не горюй, она видит тебя с небес, смотрит, как ты распоряжаешься тем, что составляло смысл их с Иваном жизни, – Ксения Петровна похлопала рукой по руке Лизы. Камень блеснул желтым кошачьим глазом. – На их месте я бы осталась довольна, – заметила она.
– Правда?
– Конечно. Ты повернула мастерскую Никанорова так, как он сам бы не сумел.
– Странно, но после того, что вы рассказали, во мне как будто все стало на место, – Лиза усмехнулась. – Почти.
Ксения Петровна внимательно посмотрела на свою крестницу. Ее волосы, соломенного цвета с медовым отливом, отросли, доходя до середины шеи. Густые, жесткие, они оттеняли нежность кожи лица.
– Это видно, – заметила она.
– На самом деле? – удивилась Лиза. – А я думала, что это только внутри.
– Что внутри, то и снаружи, – бросила Ксения Петровна. – Ты больше не будешь, я думаю, выставлять миру уши? – Она поморщилась.
Лиза взглянула на нее и, догадавшись, о чем речь, улыбнулась.
– Прикрытые уши позволяют услышать то, что опасаются говорить при нахально выставленных на всеобщее обозрение. И потом, я заметила, что женщине занятие мужским делом приносит большую прибыль.
– Ты становишься сообразительной, – Ксения Петровна похлопала Лизу по плечу. – Мужчины-коллеги галантно уступают дорогу, не подозревая, что ты – конкурент на их поле. А тебе только это и надо. Спохватятся, а ты уже впереди! Да, кстати, как бал?
– Я отказалась, – Лиза поморщилась. – Я пресытилась такими сборищами. А сабли, которые мы сделали, поехали на бал. – Она улыбнулась. – Но какой заказ я получила после бала!
– Говори.
– Мне заказали три копии японских самурайских мечей. – Лиза закрыла глаза. – Для съемок телевизионного сериала. Мои ребята уже потирают руки.
– Как у тебя с ними? Все в порядке?
– Да, никаких неожиданностей. Я удачно прописалась, как они шутят.
– Наш общий друг, между прочим, рвется повторить визит. Похоже, без меня.
– А вот этого не надо, – Лиза протестующе подняла руку.
– Он тебе не нравится? Но ты же свободна. Когда муж от меня ушел, я не отказывала себе в радостях жизни. – Ксения Петровна выпрямила спину.
– Вы никогда не рассказывали, как расстались с мужем, – заметила Лиза, желая перевести разговор с себя на нее.
– Он ушел от меня, когда я писала кандидатскую диссертацию, а Вике исполнилось пять. Однажды встал возле моего письменного стола и сказал: «Или я, или она».
– Кто – она? – переспросила Лиза.
– Диссертация. А я ему ответила: «Она. Ты ведь не сможешь меня удовлетворить так, как она». Он побелел. «Стало быть, я тебя не удовлетворяю?» – спрашивает. «Так, как она, нет», – говорю. Он ушел.
Ксения Петровна засмеялась и добавила:
– На самом деле, Лиза, так, как моя работа, меня не смог бы удовлетворить ни один, мужчина. Я не гожусь в жены. Тем более что муж мой уже родился взрослым. Ему не нужна такая женщина, как я. Он нашел себе девочку.
– Правда?
– Нет, не в буквальном смысле, – она покачала головой. – Ту, которая останется девочкой до конца дней.
– Но как тогда не ошибиться? – спросила Лиза. – Ведь ты выходишь замуж, не зная, кто он на самом деле, кто ты...
– Я за пробные браки, – заявила Ксения Петровна. – Не скажу, что за год-другой ты выяснишь все о нем и о себе. Но многое. Тогда расставание не будет разводом. Просто расставанием, в нем меньше боли.
– После того что вы мне рассказали, я часто думаю о родителях...
– Они совпали на редкость удачно. Если даже проблемы твоей матери не смогли их развести. Когда люди созданы друг для друга, они преодолеют все.
– А бывает, что разводятся, потом снова женятся. Во второй раз...
– Да. Только во второй брак они уже входят другими. Верно говорят, что человек сегодня уже не такой, как вчера.
– Вы повторяете философов, – засмеялась Лиза.
– Но философы не дураки. Они думали, что говорили. Наше дело не просто повторить за ними, но примерить на себя смысл того, что они сказали.
– Какая вы умная, – улыбнулась Лиза.
– Так уж вышло. Прости, – Ксения Петровна сделала виноватое лицо и пожала плечами. – Так как твой бизнес?
– Чем дальше в бизнес, тем... – она покачала головой.
– Говори, мне интересно.
– Чем больше я вникаю в систему торговли, тем становится яснее, какие это глубины. Это не аквариум с экзотическими рыбками, как мне сначала показалось, а океан. – Лиза усмехнулась. – Все видимое – не в счет. Знаете, как зарабатывают торговцы на поставщиках, в том числе теперь и на мне? Я должна заплатить за право попасть, как они говорят, в ассортимент. Минимальный размер взноса за это удовольствие – тысяча долларов. Если я хочу, чтобы мой товар продавался в новом красивом магазине, должна заплатить примерно полтысячи, и тоже долларов.
– А тебе что-то останется? – насмешливо поинтересовалась Ксения Петровна.
– Это еще не все. Я отчисляю в фонд развития той торговой сети, которая продает мой товар. Берут с каждого поставщика. Я должна платить за рекламные материалы и бог знает еще за что.
– Гм, но, судя по всему, справляешься. А вот ты лично меня беспокоишь, Лиза.
– Я поняла, что на дорогих, на редких клинках, – продолжала она, – мне не выжить. Поэтому наняла двух подмастерьев. Они делают расхожие вещицы. Сергей и Алексей работают на имя фирмы – подарочные ножи, выставочные. А те двое тачают для каждого дня. Я хочу запустить серию кухонных ножей, но не простых... – Лиза засмеялась. – Между прочим, дизайн мой. Не скажу пока, что это за ножи.
– А откуда ты...
– О, у Никаноровых я нашла столько книг... Как будто Иван Михайлович чувствовал, что они попадут ко мне в руки.
– Все замечательно, но все-таки ты меня беспокоишь.
– Почему?
– Как ты выдерживаешь свое полное одиночество, Лиза?
– Одиночество? Да я просто жажду побыть одна!
– Я не о том. Ты никого к себе не подпускаешь.
– А зачем? Плодами своих трудов я хочу воспользоваться сама. – Она засмеялась, потом вздохнула. – И вообще, знаете ли...
– Говори, как есть.
– Я никого... не хочу... рядом с собой.
– А в постели? – прямо спросила Ксения Петровна.
– Нет. – Лиза сморщила губы. – Иногда вижу кого-то, кто мне симпатичен, спрашиваю себя: а вот с ним – могла бы? Отвечаю: нет.
– А... если бы снова со Славиком? – Ксения Петровна испытующе смотрела на крестницу. – Бывает, женщине подходит только один-единственный партнер.
Лиза усмехнулась:
– Я подумаю и скажу. Не сейчас. Потом.
Они услышали шуршание шин и обернулись.
– А вот и первый гость, – произнесла хозяйка.
Лиза с любопытством ждала, кто выйдет из машины. Она думала, что, кроме дочери Ксении Петровны и ее семейства, никого не будет на сегодняшнем ужине. Уже повернулась к ней спросить, но дверь открылась, и раздались шаги.
Лиза почувствовала себя так, будто ее засунули в громадный холодильник. Вроде того, что белел сытым телом в дальнем углу кухни, дверь в которую была приоткрыта.
На пороге стоял Андрей Борисович, шеф Славика.
– Познакомься, Лиза. Да знаю, знаю, что вы знакомы. Но в новом качестве.
– К-каком? – Лиза попыталась привстать с татами.
– Дед моего внука Игоря, спонсор его проекта. – Она обвела рукой ресторанный зал. – А еще, – вздохнула крестная, – мой первый муж.
Лиза едва не охнула, но вовремя стиснула губы.
– Тс-с! – Андрей Борисович поднял руку. – Не волнуйся, Лиза. Голых див здесь не будет. Но меню, как ты можешь догадаться, из твоей, то есть вашей, кулинарной книги. Замечательная получилась. Ты видела?
Лиза кивнула, она просто не могла произнести ни слова. Потом в ужасе закрыла глаза, но быстро открыла, так как под закрытыми веками увидела сцену, которую устроила в ресторане.
Ксения Петровна тихо засмеялась и погладила ее по руке.
– Все вышло здорово, Лиза. Андрей остался доволен прессой, правда?
– Как никогда, – признался тот. – Народ валом повалил в ресторан. Но потом толпа схлынула – по Москве прошел слух, что представлений с золотоволосой красавицей больше не будет. – Он шумно вздохнул. – Я подумал, не нанять ли Лизу на постоянную работу, но ты, Ксения, мне сказала, что она уже сама устраивается. Со стрельбой. – Андрей Борисович засмеялся.
Ксения Петровна тоже. Лизе ничего не оставалось, как поддержать их.
– Ксения Петровна, – Лиза наклонилась к крестной, – вы говорили, что ваш муж родился взрослым. Что-то...
– Он оребячился с годами, такое бывает. Я думаю, влияние его последующих жен. Ладно, мы не станем ждать остальных. Пойдемте к столу.
Лиза вернулась в Валентиновку поздно, возбужденная, как никогда. Славик, прошлая жизнь – все нахлынуло разом. Она не спрашивала, где он и что с ним, Андрей Борисович тоже ничего не говорил, и Лиза была ему благодарна. Но только отчасти, как сейчас призналась себе.
Не знает, что с ним? Не захотел сказать? До нее дошли слухи, что он уехал, но...
Дочь, зять и внук Ксении Петровны прибыли в полночь, они уговаривали ее остаться с ними, но Лиза не могла дождаться, когда вернется к себе.
Чтобы подумать.
В голове вертелся вопрос Ксении Петровны – почему она никого не подпускает? Почему одна? А на самом деле – почему? Или она, как японка, поклялась не развязывать в разлуке пояс? Не изменять? Но они со Славиком не в разлуке, они в разводе.
Лиза безошибочно читала взгляды мужчин. Того же менеджера японского ресторана, в котором они когда-то были со Славиком на открытии. Это ему первому она объяснила, что японское блюдо называется суси, а не суши, как принято в Москве.
Недавно он увидел Лизу и жарко благодарил, не выпуская ее руки из своей. Оказывается, когда она советовала в меню заменить суши на суси, рядом стояла журналистка. На весь мир она раструбила, что его ресторан – единственный в Москве, который решился правильно назвать блюдо. А, стало быть, люди могли не сомневаться в качестве японской еды.
Но Лиза не отозвалась на проникновенное и ясно на что намекающее пожатие руки. На приглашение пообедать с ним – тоже. Но она по-деловому воспользовалась вниманием благодарного менеджера – предложила заказать у нее ножи для чистки рыбы.
– Отменная работа, – хвалил он, рассматривая ручки в виде фигурок карпов с позолоченными плавниками.
Особенно его поразила золотая насечка. Ее сделал Сергей в редкой и очень сложной старинной технике. Удача, что такой мастер работает на нее. Он... Лиза почувствовала, как кровь прихлынула к щекам.
Она заметила, что в последнее время при ней Сергей становится напряженным. Видела, как надуваются мускулы на руках, темные волоски вздымаются, словно от возбуждения. Она улавливала острый привкус мужского пота, который не забивали даже дезодоранты, чувствовала напряжение в собственном теле.
Когда они делали саблю для мужа Тамары Грандль, Лиза принесла Сергею перевод из старой японской книги о способах закалки клинка. Он прочитал и, глядя ей в глаза, сказал:
– Я знал обо всем, что здесь написано, кроме одного. – Лиза ждала, не отрывая глаз от его необычного монголоидного лица.
– Чего именно? – спросила она, с некоторым разочарованием забирая листы с текстом.
– Нагрей металл до цвета луны. Какой она гуляет по небу в июне или июле, – повторил он.
– Вообще-то получилось коряво, – Лиза поморщилась. – Я пыталась зарифмовать, но у меня нет поэтического дара. – Он был у Славика, вдруг вспомнила она, но тот и слушать не хотел о клинках.
– Я знаю, почему не получилось, – сказал Сергей, не отводя глаз от ее губ.
– Почему?
– Надо прогуляться под луной. Могу сопроводить, – насмешливо добавил он. – Прямо сегодня.
Лиза почувствовала, как порция крови рванулась и толкнулась в живот.
– Нет, нет, – порозовела она. – Обойдемся без стихов. Вы ведь и так все поняли... О цвете металла.
– Я все понял. Вы, я думаю, тоже, – тихо добавил он.
Лиза сделала вид, будто ни о чем не догадалась. Нет, нет, он останется для нее только мастером, и больше никем.
Лиза прошла в ванную и пустила воду, собираясь отмокнуть в пене. Вода лилась водопадом и ревела – трубы старые. Внезапно она увидела...
...Новый год они отмечали со Славиком вдвоем. Всегда. Им больше никто не был нужен.
На тот Новый год Лиза решила устроить купание со свечами. Купила упаковку плавающих свечей и приготовила ванну. Она пустила их на воду, выключила свет. Свечи горели, отбрасывая таинственные отблески. Лиза быстро разделась и осторожно вошла в воду.
– Лиза, Лиза! – звал ее Славик из комнаты, и, как всегда, когда не сразу находил жену, в его голосе слышался испуг. Она закрыла глаза и молчала, ожидая, когда он обнаружит ее.
Наконец дверь ванной распахнулась, пламя свечей дернулось, но не погасло.
Она не смотрела на него, но могла представить себе его серые изумленные глаза.
На зеленый коврик упали джинсы, следом – футболка, трусы. Лиза почувствовала, как вода поднялась до подбородка – это он ступил в ванну.
– Осторожно, – предупредила она.
Лиза едва не зажмурилась, когда увидела, как его возбудившееся тело погружается в воду. Такое тело обещало то, чего она так хотела...
Колебались свечи на воде, гасли, переворачиваясь. Но Лиза сама была, как свеча, она горела, пылала, он тянулся к ней, загораясь еще сильнее...
То была невероятная новогодняя ночь. После которой Лиза согласилась оставить работу...
Она почувствовала, как слезы подступили к глазам. Тоска о чем-то несбывшемся или потерянном, а может, ненайденном? Лиза резко выпрямилась.
Нет, слезы ни к чему. Они только портят кожу, особенно под глазами. То, что было – ушло. Никогда больше ни для кого она не станет удобством в жизни. Только партнером.
Лиза протянула руку и переключила кран на душ. Никакой ванны, душ и спать, скомандовала она себе.
Завтра необходимо все выяснить о выставке в Нюрнберге. Она хочет выйти со своими ножами в Европу. Законодательство многих стран относится к ним иначе, чем к огнестрельному оружию, не требует разрешительных бумаг, поэтому у нее есть шанс предложить свои клинки.
Завтра она поедет к Тамаре Грандль. Родители ее мужа живут в Нюрнберге, они закажут ей гостиницу и арендуют стенд. Это будет дешевле, чем через московскую фирму.
23
Славик сидел, тупо уставившись в окно. За стеклом зеленел газон с кривой сосной, чью кривизну удерживал и поддерживал трос, прикрепленный к металлическому стержню. Он показался себе похожим на эту сосну, которая не падает только потому, что есть некто, кто подпирает его. Его сын. И сын Такико. Которой больше нет рядом с ним. И нет нигде.
Ребенок не плакал, он лежал в кроватке, купленной на вырост – Славик и не предполагал, что подобные бывают – ребенок растет, а ты раздвигаешь кровать. Такого не было в его детстве и даже в детстве Наташи.
Воспоминание о сестре, беспомощном младенце, вытеснившей его из сердца матери, укололо Славика. Кажется... кажется, теперь он начинает понимать, почему мать отодвинула его от себя. Тем самым нанеся сыну страшную обиду.
Разве этот мальчик, которого Такико настояла назвать русским именем Мишутка, о котором она мечтала, может обойтись без него? Без человека, который должен отдать ему себя, свои силы, чтобы вскормить?
Славику казалось, что у него нет таких сил. Он и не думал о них, когда рядом была Такико.
Но произошло то, что произошло.
Если бы он водил машину, корил себя Славик, то поехал бы сам. И ничего бы не случилось. Но Такико возила его, как до нее – Лиза. Нужно было встретиться в Кобэ с человеком, который привез деньги от Андрея Борисовича.
Такико, как ему рассказали, ехала по узкой дороге вдоль края ущелья. Рядом был заповедник, в котором полно мартышек. Она притормозила, и одно животное прыгнуло к ней на капот. Резкое движение рулем – и Такико растворилась в небытии, как умела растворяться в Славике.
Теперь он для мальчика и отец и мать.
Какой нестерпимо зеленый газон. Славик зажмурился. Ему показалось, что глаза защипало от яркого цвета. Как поле для гольфа, торопливо вспомнил он, чтобы уйти от печальных мыслей. Но и новые оказались не веселей. О Лизе.
... – Мы едем в гольф-клуб, – объявил Славик и выжидающе посмотрел на нее.
– Куда это? – спросила она, продолжая натирать дверцу шкафа салфеткой с мастикой для дерева.
– Недалеко. Но шикарно. Единственное место в России, где есть правильное поле для гольфа. На восемнадцать лунок.
Лиза перестала тереть шкаф и повернулась к нему.
– Давно ли ты стал поклонником этой великосветской игры? Я, по-моему, пропустила. Или... ты не соизволил мне рассказать? Ты уже был там? – сыпала она вопросами, пытаясь сообразить, что ей не понравилось в его словах. Точнее, что задело.
– Нет, я не был. Мы поедем туда вдвоем. Твой новый джип годится для этого.
– А ты не хочешь сам порулить, а? – вдруг вырвалось у нее.
– Зачем? – Он пожал плечами. Клетчатая рубашка сморщилась на плечах и снова расправилась. – У тебя получается так здорово. Ты очень подходишь джипу.
– А тебе в качестве личного драйвера, – усмехнулась Лиза, снова прижимая салфетку к двери шкафа. – Что мы там должны делать?
– Болеть на этот раз. Мой новый клиент просил приехать.
Она вздохнула:
– Он будет играть?
– Ему нужна поддержка. Он оплачивает наш номер.
– Мы едем с ночевкой? – Лиза поморщилась.
– Тебе не хочется?
– Я собиралась поехать на дачу.
– Не важно, – Славик поднял руку. – Ты мне нужна там. Знаешь, сколько стоит номер в деревянном коттедже? Одноместный почти равен половине стоимости моего авторского листа.
– Ты теперь измеряешь только листами, как японцы площадь своего дома – татами. – Она засмеялась.
– Гм, ты мне подкинула хорошую мысль...
Славик усмехнулся. Какие все это были глупости.
Лиза уставала с ним, как он сейчас с младенцем. Ей не хотелось глупых светских развлечений. Впервые, кажется, он начинал понимать, почему она ушла от него. Славик желал, чтобы жена видела в нем того, кем для него теперь стал Мишутка.
Он подошел к кроватке, взял малыша, прижал к себе. Крошечные пальчики царапали ему грудь, отыскивая то, чего нельзя отыскать. Грудь, к которой он припал бы и забылся в сладостной сытости.
Славик тоже забывался в сладостной сытости, припадая к ней, но судьба во второй раз, нет, в третий, отстранила его от женской груди. Она словно указывала ему на то, что он хочет невозможного, и демонстрировала разные варианты, чтобы научить наконец правилам, по которым играет жизнь.
Грудь его матери понадобилась младенцу, Лиза повернулась к нему спиной, когда он выпил ее до дна, а Такико, которая была согласна прижимать мужа к своей груди, забрала вечность. Теперь к его собственной груди припадает дитя.
Славик потряс головой. Никогда он не замечал за собой способности и желания мыслить столь отвлеченно. Он знал, кто он на самом деле – толмач. И никогда, если честно, не интересовался ничем, кроме самого языка. Это Лиза вникала в историю Японии, ее культуру, литературу. Поэтому и помогла Славику вознестись выше, чем тот сумел бы без нее. Впервые он отчетливо увидел реальность, и сердце сжалось от боли, как никогда за всю его жизнь.
Так что теперь? Как вывезти сына в Москву? Он был уверен, что в Японии с ним не справится.
Славик ходил по комнате. К тому же виза его кончалась через три месяца, та, которую ему выхлопотала Такико.
Он остановился возле окна, Мишутка захныкал. Черные глаза смотрели с укоризной, будто старались заставить его о чем-то вспомнить. Важном.
Славик напрягся.
– Мишутка, ты умница, – прошептал он.
Ах, как ему повезло. У Такико американское гражданство.
Он сел на стул, Миша заныл, Славик почувствовал легкую досаду.
– Мишутка, ты мешаешь мне думать, – предупредил он.
Мальчик снова хныкнул, давая понять ему, отцу, что ничего важнее желаний сына нет на свете.
«Ты – это я», – так можно было перевести на человеческий язык его нытье.
– Ты – это я, – вспомнил он, как говорил Лизе, а она смеялась.
– Ты – это ты. Я – это я. Нам повезло, что мы встретились... – Лиза трясла длинными рыжеватыми волосами.
– Глупости, – обрывал он ее.
Славик усмехнулся. Такико объясняла ему это. Но иначе. Значит, ей не нравится принцип, которого придерживалась Лиза. А Такико...
Погоди, сказал он себе. Разве Лиза не говорила ему, что он плохо знает японцев?
– В Японии, когда ты слышишь «да», не всегда значит, что с тобой соглашаются. Ты сам знаешь грамматику. Если в твоем вопросе есть отрицание, то японец ответит «да».
А вдруг он неправильно понимал и Такико? Понимал ее так, как хотел. Славик свел брови. Нет, он не мог ошибиться. Впрочем, теперь уже некого спросить.
– Японское «хай», – снова возник голос Лизы, которая помогала ему готовиться к встрече с коммерсантами, – то, что ты переводишь, как «да», чаще всего означает: «да-да». Это лишь подтверждение, что тебя слушают. Имей в виду. Я буду за тебя болеть, – говорила она, когда везла его на встречу, потом целовала на прощание.
А ведь она любила его, думал Славик. Как часто надевала его рубашку или халат и говорила:
– Надень мой. Помнишь, в старину японцы обменивались со своими возлюбленными одеждой? Они верили, что на ней остается частица души того, кто ее носил.
Иногда он ловил себя на мысли, что Лиза была больше японкой, чем Такико. Она даже гадала по шагам, вычитав в старой японской книге. Он усмехнулся. Интересно, нагадала ли она себе то, что с ними случилось? Такое простое гадание – счастье – несчастье – счастье – несчастье... И последний шаг – истина.
Он никогда не видел, чтобы Такико занималась чем-то похожим.
Славик положил малыша обратно в кроватку и пошел к телефону. Набрал длинный международный номер.
– Андрей Борисович, я возвращаюсь.
Он прилетел в Москву в слякотный осенний день. Получилось удачно – его квартира была свободна, тот, кто жил в ней, улетел в Японию по контракту. Квартира была в полном порядке, все прибрано, везде чисто и почти ничего не изменилось в его отсутствие.
Проверил счет в банке, там лежало ровно столько, сколько жилец должен заплатить по договору.
Замечательно, вздохнул Славик, чувствуя, как свой дом согревает его.
Мишутка заплакал. Он подошел к нему и взял на руки.
– Ну что, малыш? Будем жить дальше. Здесь, с тобой. Всегда.
Славик произнес последнее слово и осекся. Нет, не всегда. Только временно. В этом мире ничего нет навсегда. Мишутка останется с ним, пока он, отец, ему нужен. Пора привыкнуть к такому раскладу.
Даже Такико, которая собиралась оставаться с ним всегда и быть всем для него, ушла. Потому что так распорядилась судьба. Она как будто снова, еще раз, показала Славику, ударив наотмашь, что не бывает ничего вечного в жизни не вечной.
Он подошел к аквариуму. Рыбки плавали беззаботно, сыто. Жилец заботился о них. Орхидеи цвели. Все так, как при Лизе.
Но ее нет здесь. Хотя вещи по-прежнему висят в шкафу. Она забрала только часть, а он ничего не выбросил. Слишком быстро улетел в Японию, почти бежал...
Славик распахнул балконную дверь, впуская воздух Москвы.
«Что дальше? – спросил он себя. Нанять няню и жить. Растить Мишутку.
Шли дни. Сначала после Японии ему показалось, что в Москве все дешево, и деньги летели. А однажды он обнаружил, что счет почти пуст. Нельзя сказать, что Славик сразу запаниковал, нет, он словно чего-то ждал... Как будто кто-то позаботится об этом. Но деньги таяли, счет не восполнялся, что настораживало.
Андрей Борисович ему платил, но без особого энтузиазма. Славику казалось даже будто шеф не прочь, чтобы он уволился. Андрей Борисович развивал свой бизнес, ресторанов уже было три, и, похоже, угри для него больше не были первостатейным товаром. К тому же, как понял Славик, они приелись московским гурманам.
Славик прикинул, с чем бы он мог расстаться. Вспомнил о мече Такико. Такого меча, наверное, не держала в руках даже Лиза с ее навязчивой, как он считал всегда, страстью к клинкам. Она бы удивилась, если бы узнала, что у него за меч.
«Удивилась?» – одернул себя Славик. Да помнит ли она о нем вообще? Андрей Борисович ему в первый же день сообщил, что появилась новая звезда в ножевом бизнесе.
– Знаешь, как зовут? Елизавета Николаевна Соломина.
Он вздрогнул.
– Елизавета Николаевна?
– Ну да, ты привык звать ее Лизой.
Славик усмехнулся. Не зна-ает, на самом деле он привык ее называть не Лизой, а Лизуньей.
– Так что же она – продает их?
– Кое-что производит, кое-что продает, – сказал Андрей Борисович. – Удачно консультирует. Кстати, мой конкурент заказал у нее ножи для кухни. Замечательные вышли. Сталь прекрасная. Где берет – не знаю. Но говорят, нарыла какие-то рецепты, а металл делают ее мастера. Она быстро раскрутилась, мужики до сих пор от удивления не могут рты закрыть. Да, Славик, вот так. Я всегда говорил, что она из вас двоих креативщица. А ты как?
– Все по-прежнему. К работе готов. – Но голос звучал так устало, что Андрей Борисович отвернулся. А каким мог быть его голос, если он всю ночь просидел над Мишуткой?
– Пока я не знаю, чем тебя занять. Но зарплата будет. Тебе на хлебушек, и дитя без молока не останется.
Славик понял, что пора продавать меч. Он знал примерно ему цену и начал искать покупателя.
Клиент обнаружился, приехал с охраной, среди дня. Осмотрел меч и сказал, что, судя по всему, это вещь пятнадцатого века. Но, подергав тощую бородку под самурая, заявил, что прежде должен проконсультироваться со специалистом, которого приведет сам.
– Вы не хотите независимого эксперта? – спросил Славик.
– Нет, – ответил клиент.
– Хорошо, я буду ждать.
Славик почти перестал думать о мече, его больше всего на свете занимало здоровье Мишутки, которому московский климат не слишком нравился. Тем более осень выдалась на редкость сырая и холодная.
Клиент позвонил. Сообщил, что нашел человека, кому может доверять. И если эксперт оценит меч в ту сумму, что и хозяин, то готов выложить наличными.
Славик нервничал всю ночь, почти не спал. Мишутка тоже, ему передалось настроение отца. И наконец рано утром прозвенел звонок в дверь.
Славик открыл и почувствовал, как напряглись колени. Казалось, он хочет растолкать всех и убежать, только... куда?
На пороге рядом с клиентом стояла Лиза.
Он не сразу узнал ее, он ее почувствовал. У нее были короткие, до подбородка, волосы, уверенный, даже жесткий, взгляд. Такого Славик никогда не видел. Или это... не жесткость, а энергия? Которую она больше не подавляла в себе?
Он не то чтобы боялся таких женщин, но опасался, сторонился. Внезапно подумал, что его мать не была такой. А Славик всех мерил по ней. Но сейчас... Сейчас он не собирался ее сторониться.
– Доброе утро, – сказала Лиза.
Они сделали вид, что не знакомы друг с другом. Но Славик внезапно испытал облегчение. Все, сделка состоялась, думал он. Лиза рядом. Она не станет ему мстить, да и мстить не за что. Они жили так, как могли жить вместе такие люди, какими они были тогда. А если бы они встретились сейчас, впервые... Нет, оборвал он себя, не надо об этом, не время.
Лиза осматривала самурайский меч, и Славик видел по приметам, известным только ему, что она в восторге. Он помнил, что она вот так, как кролик, дергает кончиком носа, когда ей что-то особенно нравится. Закладывает прядь волос за правое ухо, когда сосредоточенно думает. Ого, заметил Славик, Лиза стала носить сережки. При нем никогда не надевала, хотя у нее уши были проколоты. Ему понравились капельки изумрудов, в цвет глаз.
Кто-то подарил? Славик испытал укол в сердце, но быстро осудил себя. Не его дело. Но теперь он всматривался в Лизу так же неотрывно, как та – в меч.
– Вещь подлинная, – наконец сказала она, глядя не на Славика, а на покупателя. – Вы станете единственным обладателем такой ценности не только в Москве, но и в России.
– Ого! – воскликнул тот. – Даже так? Вы уверены? – Мужчина дернул себя за бородку, и Славику показалось, что сейчас она останется у него в руке.
– Да, – коротко ответила Лиза. – Более того, этот меч, судя по всему, принадлежал одной семье, передавался из поколения в поколение. Вероятно, владельцу понадобились деньги, если он с ним расстался. – Теперь она смотрела на Славика. – Или это подарок, – она помолчала, – бесценный.
