Текст книги "Последний фуршет"
Автор книги: Вера Копейко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
В фойе магазина на Смоленке гремел праздник для детей. Шоколадного цвета пудель, подстриженный волосок к волоску, расчесанный и уложенный собачьим гелем, удивлял публику под лихую музыку. Он танцевал брейк, кувыркался через голову, прыгал через красный обруч, ощущая себя цирковым львом, не меньше. Его хозяйка в зеленом блестящем костюме – брюках и кофточке до пупа, в лягушачьего цвета парике руководила им. Дети визжали и хохотали, до того старательно-уморительным был песик. Лиза замерла, не отрываясь глядя на трудягу, сочувствуя ему. Она сама похожа на этого пса. А Славик – на зеленую даму? Пудель замер, и хозяйка сказала в микрофон:
– Бурные аплодисменты, пожалуйста.
Любимые слова Славика. Обычно он так выражал свою благодарность за ее труды. Без «пожалуйста», конечно. Ей не нравилось это, но она отмахивалась от собственного неудовольствия, заставляя себя переключиться на что-то другое.
Лиза знала, что будет дальше, как знал и сам пудель. Хозяйка погладит его, даст что-то вкусное, потом снова заставит работать. Потому что он целиком зависит от нее.
Лиза отошла от толпы и поднялась на эскалаторе на второй этаж. Она хотела купить себе шляпку для нового плаща. Перемерила десяток, пока не наткнулась на черную панаму от дождя. Надела ее, отогнула спереди поля, они оказались подбиты светлым хлопком. Распущенные волосы Лиза откинула на спину. Неплохо.
– Простите, девушка, – услышала она голос и обернулась. Продавщица в зеленом форменном костюме хотела пройти... за зеркало. Лиза недоуменно смотрела на женщину, пока не обнаружила, что зеркало, которое перед ней, вправлено в дверь. А что там, в Зазеркалье? – Она сунула нос в щелку над головой вошедшей.
Склад – вот тебе и все Зазеркалье. Унылый, с кучей вещей и колясками, на которых эти вещи вывозят в зал. Она усмехнулась и поглубже надвинула шляпку. Ясно, за каждым зеркалом, в котором отражается парад жизни, спрятан свой бестолковый склад.
Лиза купила панамку и пошла в мужской отдел. Славик трепетно относился к одежде. Иногда на приемах затевал с ней игру.
– Найди пять недостатков вон у того типа, – говорил он, указывая на кого-то.
– Галстук болтается выше пояса брюк, – начинала она.
– Раз.
– Лакированные туфли надевают только к смокингу и фраку. А он надел их с костюмом.
– Два.
– Не знаю, – сдавалась она.
– Носовой платок в кармане брюк положено держать развернутым, – говорил Славик.
– Но я не какой-нибудь... томограф, – она пожимала плечами.
– Я тоже. Но я оч-чень наблюдательный и видел, как он лазил в карман и вынимал его, чтобы промокнуть усы.
– Нет, я смотрела на... другого.
– На того, у которого застегнута нижняя пуговица пиджака? – насмешливо проследил Славик за Лизиным взглядом. – Что ж, он тоже может оказаться полезным. Продолжай. – Она хмыкнула. – Но имей в виду, он не прав. Нижнюю пуговицу не застегивают никогда.
Надо отвлечься, велела себе Лиза. Пронырнула между рядами мужской одежды и вышла.
Она знала, где проведет время между музеем и поездкой к Ксении Петровне. В иностранке. Почитает о японских клинках, и ей станет так хорошо, как всегда после этого...
10
– Это я, Лиза, – сказала она, когда в домофоне услышала голос Ксении Петровны.
Дверь пропищала и открылась.
Лифта в доме не было, и Лиза поднялась пешком на четвертый этаж. Ксения Петровна уже стояла на пороге, привалившись к косяку, сложив руки на груди и скрестив ноги в тапочках, отороченных рыжим лисьим мехом.
– Я рада, – сказала она, едва взглянув на позднюю гостью. – Очень.
Лиза перекинула длинный ремешок черной сумочки на другое плечо, улыбнулась и пожала плечами, остановившись у порога.
– К вам можно, да?
– Можно. – Ксения Петровна пропустила ее в прихожую. Потом указала на закрытую дверь комнаты и добавила: – Располагайся. В шкафу есть все, что надо. Вы с Викой одного размера.
В полумраке квартиры бормотал диктор, читавший вечерние новости. На кухне звякала ложечкой о чайник Ксения Петровна. Пахло лимоном.
Лиза надела Викины синие джинсы и черную майку. На самом деле, они с дочерью Ксении Петровны одного размера.
– Иди сюда, – позвала хозяйка. – Есть хочешь?
– Нет, – Лиза покачала головой и поморщилась, будто уже откусила лимон, который круглился в белом блюдечке без всякой каемочки. Она давно заметила, что крестная любит абсолютно белую посуду, без украшений.
– Понятно, – бросила Ксения Петровна, не глядя на Лизу. – Садись вон туда. Я люблю, когда гости сидят там.
Лиза протиснулась в угол, потому что кухня, как во всех пятиэтажках, была крошечная. Она уже отвыкла от такой. Но Ксения Петровна никогда не говорила, что это ее тяготит.
Чай был темный, но когда Лиза опустила в него лимон, стал оранжевым. Какое внезапное просветление, прямо как у нее самой, заметила она и снова поморщилась.
– Сахар? – спросила хозяйка. – Но ты прежде никогда не клала сахар. Признак пониженной кислотности.
– У меня в жизни повысилась кислотность, – усмехнулась Лиза.
– Я чувствую, – Ксения Петровна выпрямила и без того прямую спину, повела носом, словно собиралась уловить какой-то особенный запах. – Ничего не чувствую. Кроме аромата духов. Шанель номер пять.
Лиза улыбнулась:
– Да.
– Но это не твои духи.
– Мои, – кивнула Лиза.
– Я не о том. Они по сути не твои. Они для... матроны.
– А я и есть матрона, – сказала она. – Я, вообще, знаете кто?
– Кто?
– Кухарка.
– Правда? – Ксения Петровна изумилась. – Какая неожиданность. А я думала, ты прислуга.
– Так и есть, – поспешила добавить Лиза. – Но я больше не хочу.
Крестная кивнула и отпила из чашки:
– Поняла.
– Вы мне как-то сказали, что мужчины только говорят, будто спят и видят, чтобы их жены не работали. А на самом деле их быстро утомляют такие жены. Я думала, это не про меня. Но сейчас так не думаю.
– По-моему, ты сама от этого устала больше, чем он.
– Я устала, правда. – Лиза, не отрываясь, смотрела в чашку и давила, что было сил, кружок лимона серебряной ложечкой. – Такое чувство, словно из меня выпустили весь воздух, – призналась она. – Я не хожу на работу каждый день, но сил больше нет.
Она пожала плечами и наконец посмотрела на сидящую напротив нее женщину.
– Ага, – отозвалась Ксения Петровна, подталкивая ее продолжать.
– Помните, когда я собралась замуж, что вы сказали? Когда посмотрели на фотографию Славика? – спросила Лиза с улыбкой.
– Помню, – та кивнула. – Могу повторить. А ты, если хочешь, подтверди или... поправь меня, – она подыскала более мягкое слово, чем то, которое собралась произнести.
– Вы хотели сказать – опровергни.
– Ну, это уж звучит угрожающе, как на суде, – Ксения Петровна отодвинула чашку с деланным протестом в голосе. – Я тебя спросила: а ты на самом деле хочешь ребеночка? Ты сделала круглые глаза и сказала: «Не-ет».
– Я только потом догадалась, что вы о... нем, – тихо произнесла Лиза.
– Сначала будет забавно, говорила я, – продолжала Ксения Петровна. – Как со всяким малышом, который готов зависеть от тебя целиком. Потом труднее, он будет расти и требовать большего.
– Да, – кивнула Лиза. – Это я помню. А потом, сказали вы, он начнет, как всякое выросшее дитя, относиться к тебе как к своей собственности и отталкивать, когда ты...
– ...когда ты ему наскучишь, – закончила за нее Ксения Петровна. – Ты стала избегать меня... после этого.
– Вы на меня... обижались? – тихо спросила Лиза.
– Нет, – она усмехнулась. – Как я могу обижаться на свою крестную дочь?
Лиза вскинула брови:
– Но мы с вами не сильно верующие.
– Да, но верящие – сильно. Правда? – Ксения Петровна наклонилась над столом и подалась к Лизе. – Друг другу?
– Да, – тихо ответила та. – Тем более что вы правы... Почти...
– Почти? – насмешливо спросила ее Ксения Петровна.
– Почти во всем, – торопливо добавила Лиза. – Я устала... быть его собственностью. Даже любимой, но собственностью.
– Понимаю. Знаешь, какой самый лучший принцип для двоих? Я сама до него дошла, а потом прочитала у умных людей. Я – это я, ты – это ты. У меня свое дело, у тебя – свое. Я живу на свете не ради твоего удовольствия, а ты – не ради моего. Вот тогда двоим хорошо вместе.
Лиза улыбнулась:
– Я думала, что так и будет, когда выходила замуж за Славика. Вы знаете, чем я хотела заниматься. И увидела в нем надежного... человека, с которым мы бы...
– Всякой женщине хочется надежного попутчика. Но из мужчины его трудно сделать.
– Но почему?
– Ты хочешь, чтобы он шел рядом с тобой. А он хочет идти впереди и чтобы ты за ним – хвостиком.
– Неужели нельзя договориться?
– Такое доступно редким парам.
– Славик мне показался очень... сообразительным. И если ему объяснить...
– Он и есть сообразительный. Увидел тебя и сразу сообразил... Потом, вспомни, он увидел тебя в печали, а в это время человек становится мягкий, как тесто. Лепи из него что хочешь. Он захотел. Слепить себе мамочку и сама знаешь кого еще.
– Славик так и говорил, правда, со смехом: ты – моя собственность. Я думала, он сам в это не верит, что это голос мужской природы...
– Это голос мужского племени, – подхватила Ксения Петровна. – Мой муж тоже говорил что-то похожее, – она поморщилась. – Но быстро понял, что я это не кушаю...
– А вы никогда больше не хотели выйти замуж?
– Нет. Но от тепла... не отказываюсь и сейчас. – Она засмеялась. – Хотя осеннее тепло, как поздняя любовь, скорее печалит, чем радует.
– Правда? – Лиза смотрела на Ксению Петровну, и ей нравилось то, что она видела. Филигранная стрижка – прямые каштановые волосы чуть ниже ушей, челка до глаз. Гладкое узкое лицо с хорошей для ее возраста кожей, блестящие от красной помады губы. До сих пор у нее фигура гимнастки, которой она когда-то была.
– Под осенним солнцем, – говорила Ксения Петровна, – не растет урожай. От поздней любви тоже ничего не родится, но она греет.
Лиза молча пила чай.
– Знаешь, перед твоим приходом я сама себя забавляла, – Ксения Петровна кивнула на стул, где лежал журнал, раскрытый на середине, ручка и лист бумаги.
– Решали кроссворды? – спросила Лиза.
– Нет. Там есть одна задачка, которая поможет кое-что новое узнать о себе самой.
– Будто вы не все про себя знаете, – усмехнулась Лиза. – И про других тоже.
– Знаю. Но все равно интересно. Сейчас допьем чай и тебя проверим. – Двумя большими глотками она осушила чашку и потянулась за журналом.
Лиза тоже допила и, подчиняясь чужой воле, как она привыкла, приготовилась слушать.
– Ты еще не разучилась умножать четырехзначные цифры? Столбиком?
– Да что вы, – отмахнулась Лиза. – Я таблицу умножения не вспомню. Калькулятор – мой лучший друг.
– А ты попробуй.
– Хорошо, – сказала Лиза и нахмурилась, как школьница перед контрольной. – Диктуйте условия задачи.
– Ты составишь цифру из даты и месяца рождения, перемножишь на год рождения. Получишь ответ из семи цифр.
Лиза отодвинула чашку с блюдцем, на их место положила лист бумаги. Он прочно лег на пробковую подставку под горячее. Лиза машинально отметила, что ей тоже нужно купить такие для стола. Но потом прилив горечи отрезвил – зачем? Она больше не хочет быть кухаркой. Не хочет быть домоправительницей, как однажды элегантно назвал ее Славик.
Лиза резко отодвинула подставку, не заметив, как поднялись и опустились тонкие светлые брови Ксении Петровны, которая незаметно наблюдала за всем, что происходит с крестницей. Причем не только сейчас...
– Готово. Что дальше? – спросила Лиза. – Надо же, – победная улыбка осветила еще недавно бледное лицо, сейчас слегка порозовевшее. Причем не от горячего чая, а от маленькой победы. – Оказывается, помню таблицу умножения!
– И много чего еще, – заметила Ксения Петровна. – А теперь на листе бумаги, – она подсунула чистый лист, – построй график. Помнишь, как строятся графики?
– Ну...
– Начерти линию по горизонтали и из той же точки – по вертикали. Начальная точка – ноль. По горизонтали откладываешь годы жизни. Но десятками.
– Десять лет, двадцать лет и так далее? Да?
– Верно. А по вертикали – каждую цифру из того числа, которое ты получила после умножения.
Лиза тупо смотрела на лист. Что-то сбивало с мысли. Что-то вертелось в голове, но она никак не могла уловить.
– Как успехи? – Ксения Петровна наклонилась над Лизой. – Ух ты, Лизавета. Семерка! Ты пришла в этот мир с большим энергетическим запасом. У тебя первая цифра – семь!
– Да-а? – Лиза рассеянно посмотрела на нее.
– Это понятно, – добавила Ксения Петровна. – Ты – кесаренок. Не мучилась, входя в наш прекрасный мир. Давай дальше.
Лиза трудилась, а Ксения Петровна наблюдала. Она могла бы и без всякого графика рассказать, куда подевались Лизины силы. Но слова – не для нее. Впрочем, чужие слова мало кому идут на пользу. Человек, когда он в стрессе или в депрессии, или не слышит, что ты ему говоришь, или слышит совсем не то. Поэтому его самого нужно подвести к открытию... себя.
– Я, стало быть, пришла в этот мир с большим запасом прочности? – усмехнулась Лиза.
– Да.
– А дальше?
– Видишь, к десяти годам у тебя еще прибавилось энергии.
Лиза внимательно следила, как карандаш Ксении Петровны ползет по линиям графика.
– Вот здесь, – карандаш поклевал острым носиком по точке, – начинается снижение. Ты что-то можешь вспомнить? Что произошло?
– Здесь мне лет четырнадцать?
– Примерно, – кивнула крестная.
– У меня была... подростковая депрессия.
– Тебя выдернули из нее, – Ксения Петровна улыбнулась.
– Мама, но с помощью Олвин Генриховны.
– Она могла. Между прочим, Ирина и нас отовсюду выдергивала.
– Неужели и вас тоже? – удивилась Лиза.
– А ты не знала? Я всегда хотела стать врачом, но боялась завалиться на физике и математике и уже собралась подать документы на исторический. Но что придумала твоя мама? Она сдала экзамены за меня.
– Она рассказывала, – Лиза улыбнулась. – Но больше всего корила себя за то, что не сдала на пятерки. Говорила, не хватило воли. Слишком сильно тряслись поджилки.
– До сих пор не могу поверить, что мы это провернули. Но то, что мы сделали потом... – Она осеклась. – Тебя, значит, мама выдернула к славе? – Ксения Петровна быстро поменяла тему.
– К... Славе? – недоумевая, повторила Лиза, и крестная уловила замешательство.
– Не к твоему Славе, а к всенародной, точнее, к всегородской славе.
– Да, пожалуй. Олвин Генриховна отвела меня на телевидение, в детскую редакцию. Я брала интервью, мелькала на экране, и все такое. – Лиза неопределенно покрутила рукой.
– Понятно. Видишь, – Ксения Петровна указала на график, – к двадцати годам ты снова вынырнула из ямы. Шестерка по вертикали – хороший энергетический уровень.
– Да, – Лиза оживилась, словно этот уровень энергии к ней вернулся. – Я нагло полетела в Москву. Поступать туда, куда не решаются сунуть нос более готовые к этому люди.
– Ты поступила. Потом...
– Потом я рухнула, да? – Лиза тыкала пальцем в нулевую точку, которая почти совпадала с ее нынешним возрастом.
– Но у тебя впереди подъем. Смотри-ка, – Ксения Петровна указала на круто взмывшую вверх линию. Она обещала небывалый взлет.
– До восьми? – изумилась Лиза. – Было бы неплохо. А что потом?
– Потом ты чуть сбавишь темп...
– Вы на самом деле верите в эту геометрию? – спросила Лиза, но ее глаза блестели, будто в них только что закапали визина.
– Я тоже строила такой график. Не скажу, что он – истина, но забавно.
– Так что же, вы хотите сказать... таким способом можно проверить любого человека?
– Конечно, – сказала Ксения Петровна. – Когда есть желание развлечься.
– Занятно.
Лизе захотелось немедленно выстроить график для Славика, она не сомневалась, что найдет там то, о чем догадывалась. Но не станет делать это при Ксении Петровне.
Она завернула карандаш в лист бумаги и засунула в карман джинсов.
– Ну что, по койкам? – хозяйка встала из-за стола.
– Да, пожалуй, – согласилась Лиза и спросила, кивая на чашки: – Помыть посуду?
– Нет, пускай ими займется техника. – Ксения Петровна указала на настольную посудомоечную машину. – Зять подарил.
– Какая хорошенькая, – оживилась Лиза. – Я такой не видела.
– Он привез ее из Испании.
– А сейчас они с Викой и Игорем там, да?
– Да. Антон все время мотается между Мадридом и Москвой.
– Он по-прежнему поставляет упаковку для подмосковной парфюмерной фирмы?
– Да. Довольно выгодное дело. Они незатейливые, его флаконы и тубы, дешевые, но за счет цвета хороши.
– У вас в ванной – это те? – спросила Лиза. Она давно покупала только иностранную косметику и парфюмерию, поэтому на россыпь желто-сине-красных стоячих тюбиков только бросила взгляд, не вникая, что в них.
– Он подарил мне весь набор, – Ксения Петровна улыбнулась. – Я теперь стараюсь улучшать себя. Но, должна сказать, крем для рук особенно хорош. А мне есть с чем сравнить. Ну, давай, Лиза, купайся и спать.
Лиза легла в свежую постель, закрыла глаза. Звуки чужого дома отвлекали. Прямо над ней кто-то смотрел телевизор, а под окнами дома гоняли кассеты в автомагнитоле.
Но громче всего стучала в голову мысль. Хорошо, в сотый раз говорила она себе, даже если эти графики и чепуха, то почему не довести до логического конца эту чепуху?
Лиза включила ночник в соломенной шляпке, вытряхнула из кармана джинсов бумагу и карандаш. Села в постели, подсунув под спину жесткую подушку.
День и месяц рождения Славика перемножила на год его рождения. Можно было не трудиться и не строить график. Она и так знала, что отдавала ему силы, которых у нее было в избытке. Не он отнимает их, а она отдает, говорила себе Лиза, привыкшая искать вину в себе, а не на стороне.
Лиза чертила график, положив на колени вторую подушку. След карандаша был слабый, но она угадала бы его рисунок в полной темноте. Все ясно – там, где у нее ноль, у Славика – подъем энергии. А если сейчас он лишится ее подпитки, то ему грозит упадок. Зато у нее – подъем.
Она почувствовала себя так, будто кто-то положил ей руку на голову и с силой повернул. Чтобы она наконец увидела это.
А дальше... Как странно – дальше у них почти совпадение графиков... Они оба полны энергии. Но до этого момента должно пройти время...
Лиза скомкала подушку и подсунула под затылок. Кровообращение замедлилось, она быстро заснула. Этому она научилась у японцев.
11
Лиза вернулась от Ксении Петровны и села за компьютер. Надо столько сделать до возвращения Славика. Но пальцы попадали мимо нужных букв, а в голову лезли мысли о том, что он, взглянув на готовый текст, скажет, как в прошлый раз:
– По-моему, ты потеряла нюх...
Она отдала ему новую главу кулинарной книги, а он, едва взглянув, толкнул распечатанные на принтере листы обратно. Они прокатились по натертой полировке и замерли перед ней, на самом краю стола.
– Почему это? – спросила она.
– Да потому, что сидение с утра до вечера в четырех стенах никому не идет на пользу. Человек не видит дальше своего носа, – сердито и насмешливо бросил Славик.
Лиза смотрела, как трепещут его ноздри.
– Я давно говорила, что готова пойти работать.
– Тебя кто-то приглашал? – Муж приподнял брови.
– Не разговаривай со мной так, – тихо предупредила Лиза.
Он услышал ее голос, выпрямился, ноздри успокоились. Поднял руки, сдаваясь.
– Хорошо, хорошо. – Славик раздвинул губы. – Внимательней, пожалуйста. – Но в голосе звучали интонации главного редактора, утомленного работой и бестолковыми сотрудниками, за которыми надо все проверять. – Вот здесь, Лиза, все-таки неверный перевод. Смотри, что пишешь.
– Загляни в оригинал. – Она толкнула через стол ему книгу. – Там именно так.
Славик вглядывался в иероглифы.
– Допустим. С большой натяжкой можно толковать так, как ты, – снизошел он наконец. А Лиза впилась ногтями в ладони, чтобы сдержаться и не сказать, что с нее хватит. Что она больше не переведет ни строчки, не наберет, не...
Они, конечно, помирились, Славик забрал текст и уехал...
Лиза отодвинулась от стола и, положив ногу на ногу, сцепив руки на груди, уставилась на книжную полку. Глаза без подсказки нашли корешки книг о клинках, которые собрал отец, которые покупала она...
Так что же, они так и будут жить, эти книги, стиснутые друг другом, на полке? Пройдет еще немного времени, и она, лишь искоса пробегая взглядом по названиям, забудет все слова, которые в них? И русские, и японские?
Сделай это сейчас, сказала себе Лиза.
Она вскочила с рабочего стула так быстро, что он крутанулся и долго не мог успокоиться. Подошла к телефону, набрала номер Павла Лобастова и сказала, что хочет с ним поговорить.
– Приезжай, – бросил тот, но особого интереса в его голосе не было.
Лиза собиралась так, будто опаздывала на поезд. Через несколько минут стояла перед зеркалом в сером брючном костюме, черных остроносых ботинках и проводила по губам светлой помадой. Еще раз прошлась щеткой по густым волосам, нацепила ремешок сумочки на плечо и вышла за дверь.
– О, ты потрясающе выглядишь, Лизавета, наша девочка на джипе. – Павел покачал головой. – Ах, как замечательно – быть женщиной. Мамочка, роди меня снова, – он всплеснул пухлыми руками, – девочкой!
Кончай, – поморщилась Лиза. – Я хочу спросить, ты собираешься заняться японскими клинками?
– Самурайскими мечами, что ли? Ах, дорогая, это трудно. Да и специалистов нет.
– Я.
– Ли-иза, дорога-ая, – он вздохнул, его редкая, как у японца, бороденка, вздрогнула. – Шу-утишь. Ты теперь специалист в другой сфере. – Павел похлопал рукой по столешнице темного дерева. – Замечательная жена. Хотя, конечно, как говорил мой батюшка моей матушке, жена – это не профессия. Но то было в их старое мохнатое время. А теперь – ты образец профессиональной жены. Дом, дача, машина, пашешь на Стороженко, как целый отдел. – Он засмеялся. – Я знаю твою энергию. Ну и слава богу. Зачем тебе самураи с их мечами? У тебя свой самурай. – Он подмигнул ей. – Все замечательно. – Потом посмотрел в напряженные Лизины глаза и добавил: – Или не замечательно?
– Не важно, – она повела плечом, словно отодвигая от себя его вопрос. – Значит, ты не собираешься ими заниматься? Никогда?
– Нет, Лиза.
– Хорошо. – Она встала. – Тогда – пока.
Лиза объехала еще несколько галерей, задавала вопросы по-разному, но везде слышала одно и то же. Она прекрасно выглядит. У нее прекрасная машина. У Стороженко потрясающие успехи. И, слава богу, ей ни о чем не надо беспокоиться.
Лиза спрашивала себя, а если бы на ее месте был мужчина? И ответ, который она знала, ей не нравился. Если бы Славик захотел, он помог бы ей, но он не хочет.
Она пыталась говорить с ним по-разному. Недавно ей показалось, что удалось найти очень тонкий ход, что ему будет трудно упорствовать.
– Славик, мы сделали тебе имя, – начала Лиза, когда они лежали вечером на диване. Поужинав, он расслабленно переключал каналы телевизора. – Стороженко знают все. Давай теперь сделаем мне ма-аленькое имя.
– Очень просто, – не поворачивая головы, бросил он. – Поменяй в своем паспорте фамилию Соломина на Стороженко. Как я тебе предлагал с самого начала.
– Не могу. Сам знаешь почему.
– Знаю, – сказал Славик, не глядя на нее. – У твоих родителей не было сына. Но ты не должна...
– Должна. Я хочу, чтобы мое имя упоминалось рядом с японскими клинками. Я обещала своему отцу...
Лиза вернулась домой ни с чем, если забыть о страхе, или, точнее, о смятении, которое охватило ее.
Она никому не нужна, Славик говорил ей правду.
Лиза сбросила серый костюм, облачилась в домашние брюки и футболку. Приехали, сказала она себе.
Славик должен вернуться из Питера поздно вечером. Она нажимала на клавиши, красные метки под словами резали глаза, указывая на ошибки. Лиза злилась на свою невнимательность, но сосредоточиться не могла и чувствовала себя виноватой.
Она порылась в памяти, пытаясь найти нечто, что наверняка обрадовало бы мужа, а значит, сняло с нее часть вины. Все эти дни Лиза делала главу для кулинарного романа, как называла свой труд, обретавший черты совершенно удивительного произведения. Такого полного сочинения по кухне Японии на русском языке еще не было.
Сейчас Лиза набирала рецепт блюда, которого не найти в меню ни одного московского ресторана. А их уже полно. Состоятельные люди не хотят обременять себя тяжелой пищей, объяснял один из тех, кто поспешил выйти на этот рынок. Еда вкусная, а после обеда в желудке легко. Никакой тяжести.
«Бури-дайкон» – желтохвост, – бежали по экрану буквы, – с редисом дайкон. Это толстые ломти желтохвоста и дайкон, сваренные на медленном огне в бульоне, приправленном имбирем и сладким саке мирин...»
Настроение поднялось, в голове появилась легкость, которая возникает, когда работаешь заполночь. Кажется, ночью время для бодрствующего человека движется совершенно с другой скоростью, причем неясно – куда. Ты и в реальности, и в сновидении без сна.
С этим ощущением она распахнула дверь, когда позвонил Славик. Он никогда не открывал сам, иногда Лиза злилась – почему бы не достать свой ключ? Его звонок всегда отвлекал от чего-то.
– Ты что, забыл ключи? – спрашивала она.
– Нет. Но ты дома. Так приятно, когда жена открывает тебе дверь.
И целовал ее в нос. Она вздыхала, но чувствовала, что отзывается на нежность.
– Привет, – сказал муж, бросая сумку на пол, едва переступив порог. Лиза проводила ее взглядом. Она не любила беспорядок, но только поморщилась, не возмутилась. Славик набросил куртку на дверную ручку. Лиза подошла и перевесила ее на плечики. Она делала это не задумываясь.
– Вот, – он вынул из кармана кусок пластика. – Золотая карта. Мы с тобой можем обедать в Питере в любом из ресторанов сети с бо-ольшо-ой скидкой!
– Ух ты! – Лиза восхищенно вздохнула, хотя на самом деле ей было все равно. В Питер они вряд ли скоро попадут. Да ей и не хотелось, если честно.
– Поедем прямо сейчас? – она не удержалась от усмешки.
Муж бросил на нее быстрый взгляд. Он хорошо чувствовал ее настроение. Но ничего не сказал.
– Я шучу, – поспешила Лиза. – Сегодня не поедем. Хотя бы потому, что я приготовила кое-что. Из будущей... твоей книги. – Она поощрила его, как ребенка. Славик улыбнулся. – Лапша.
Он принял душ, завернулся в белый махровый халат, который Лиза подарила ему и всякий раз сама любовалась. Она купила его со скидкой в своем, как говорила, магазине, по карточке постоянного покупателя. Гордилась собой – как удачно.
– Так что такое мы сегодня едим? – спросил Славик, усаживаясь за стол, покрытый скатертью в желто-зеленую клеточку.
Было видно, что он возбужден и думает совершенно не о том, о чем она ему говорит. Лизу поначалу раздражала эта особенность – то ли вообще мужчин, то ли Славика в частности. Случалось, она задавала ему вопрос и ждала ответ так долго, как ждут его, набрав номер справочной. Но там хотя бы дают понять, что тебя подхватили и держат на линии. Со Славиком всегда неясно – слышал ли он ее.
А однажды она явственно увидела, как вопрос проник в мозг Славика и замер на входе в тот сектор, который отвечает за восприятие чужой речи. Он поставил ее на очередь, сказала себе Лиза, и когда та подойдет, то впустит ее вопрос. Порой очередь собиралась большая, ждать приходилось долго.
Объяснив самой себе весь процесс так наглядно, Лиза больше не злилась и не теребила с ответом.
– Соба, – повторила она. – Японская лапша.
– Правда? – Он вскинул брови. – Тебе было не лень?
– Нет. Я проводила испытания рецепта для книги.
– Ну и как?
– Доступно трудящимся. А по вкусу – сам поймешь.
Славик уселся за стол, жена поставила перед ним японскую миску.
– Если не ошибаюсь, это на самом деле не «удон», а «соба», – Славик с легкостью проявил осведомленность. Похожее блюдо он ел в питерском ресторане на обед.
– Да, гречишная лапша, – подтвердила Лиза.
– Рассказывай как. Я должен знать, что написано в моей книге.
– А ты сперва попробуй.
Он взял палочки и ловко подцепил ими лапшу. Окунул ее в соус, приправленный васаби, протертым редисом дайкон и мелко нарезанным зеленым луком.
– Рассказывай, – повторил Славик. В его голосе слышалось изумление.
– Гречишную муку смешала с пшеничной, четыре к одному. Добавила воды. Перемешала руками. – Лиза расставила пальцы так, будто это не рука, а веерные грабли для сбора сухих листьев. – Потом растерла тесто по миске. Оно должно получиться нежным, – она засмеялась, вспомнив сравнение, которое прочитала в книге старинных рецептов, – как мочка уха младенца.
Славик подергал себя за ухо и поднял на Лизу круглые глаза.
– Ты уже не младенец, – усмехнулась она. – У тебя жесткое ухо.
– А мне кажется, с тобой я буду вечным младенцем, – он шумно вздохнул.
Лиза продолжала:
– Добавляешь воды, пока не добьешься результата...
Потом ты...
– ...скатала тесто в ком и, что главное – выжала из него весь воздух.
– Ох, мои бедные ру-учки... – протянул Славик, снова подцепив лапшу. – Здорово...
– Потом я сделала гладкий шарик, посыпала гречишной мукой доску и раскатала скалкой. Толщина должна быть один миллиметр. Потом свернула вдвое, снова посыпала мукой, потом опять вдвое – и разрезала на узкие полоски.
– Виртуозно, – бросил муж.
– Опустила порцию собы в кипяток, минута – и на дуршлаг. Теперь ты это ешь. Ну и как?
– Я думаю, соба найдет поклонников, – задумчиво сказал Славик, доедая лапшу. – Ты хорошо без меня отдохнула? – спросил он.
– Хорошо, – усмехнулась Лиза.
– Где-то была? А что сделала?
– Я приготовила тебе три главы для книги. Хочешь посмотреть? – поспешила Лиза. Она не собиралась рассказывать о том, что ездила к Ксении Петровне. Он никогда не видел ее, почти не слышал о ней от Лизы. Сама не зная почему, она опасалась их знакомить. – Вот распечатка. Ты хочешь посмотреть прямо сейчас?
– Да, – ответил он.
– Я вижу, ты тоже загорелся наконец идеей книги, – она засмеялась. – Я этого ждала... Но помнишь, когда я тебе предлагала, ты говорил, что все это женские глупости?
Муж бросил на нее странный взгляд. Светлая бровь поднялась, что означало протест, причем наивысшую степень. Но он промолчал. Лиза заметила, как напряглись желваки на его лице. Что-то, вероятно, произошло в Питере, поняла она. Но что – не знала.
– Да, давай-ка посмотрим, сколько ты без меня наваяла, – проворчал Славик. – Уже до Питера дошли слухи, что на меня работают. – Он хмыкнул.
– Кто сказал? – Лиза встрепенулась.
– Не важно, – бросил он.
– Почему?
– Потому что неважно. Хорошо, что не говорят, будто я сижу у жены на шее.
– Но я не говорила никому...
– Надеюсь. Просто считают, что такая чудовищная работоспособность, как у меня, невозможна... Но я тоже нашел, что ответить.
– Что ты им сказал?
– Мне дорого обходится жена. У нее хороший вкус и еще больший аппетит. – Он засмеялся. – Питерские решили, что ты толстушка, а я не хочу, чтобы ты потеряла в весе.
Лиза почувствовала, как кровь прилила к щекам, и отвернулась к мойке, в которой стояла посуда. Она не любила включать посудомоечную машину среди ночи.
