Текст книги "Имеющие Право (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Я… просила всех проводить меня, – Эстер сглотнула, чтобы справиться с голосом. – Ведь когда я стану Бессмертной, мы неминуемо расстанемся. Я… хотела со всеми попрощаться.

– А ты знаешь, что мой Дом Бессмертия двести лет как закрыт? Что я поклялся страшной клятвой, что ни один из моего народа туда не войдет?

– Я не из твоего народа.

– Но почему ты не пошла в один из Домов большого мира, а тратила столько времени, чтобы добраться ко мне?

– Он не слушает новости и не пользуется телевидением, – быстро прошептал Вэл за ее спиной.

– Я хотела… еще раз посмотреть на твою страну, Сигфрильдур. Мне… – она за спино вонзила ногти в ладонь, старательно вспоминая все прочитанное когда-то, чтобы представить, как говорили те люди из прошлого, что в сознании Сигфрильдура более реальны, чем города за океаном и мелькающие на экране картинки из светской хроники. – Мне пришлось бы больше по нраву, если бы это со мной случилось здесь.

Патриотического восторга на лице Сигфрильдура, однако, не возникло – он по-прежнему мерил ее тяжелым взглядом.

– Позовите сюда Харальда Повязку, – произнес он наконец. От группы свободно стоящих вокруг Сигфрильдура людей отделился один и пошел в сторону, к скалам. Только сейчас Эстер почувствовала, что находиться в открытом платье на широком вересковом плоскогорье, по которому в разные концы проносился ветер, очень холодно, и обхватила себя за локти.

– Я не люблю гостей из большого мира. Они никогда не приносят с собой ничего, на что стоило бы обратить внимание. И я не ненавижу, когда мне напоминают о делах Бессмертия. Вряд ли ты такая смелая, девушка, что суешься ко мне уже второй раз. Я тебя отпустил потому, что ты помнишь имена и дела моего народа, так что эту причину тебя пощадить ты уже исрасходовала. Неужели ты будешь настолько умна, что назовешь мне другую?

– Имеющие Право на пути к Дому Бессмертия неприкосновенны, – больше всего на свете Эстер хотелось бы, чтобы ее голос звучал убежденно.

Сигфрильдур вдруг иронически хмыкнул, хотя раньше Эстер могла бы поручиться, что он и попытка пошутить – понятия абсолютно несовместимые.

– Однако недавно, если судить по твоему лицу, кто-то к тебе прикасался. Или это муж тебя побил за несговорчивость?

Наверно, первый раз в жизни Эстер Ливингстон искала ответ больше нескольких мгновений. Она встряхнула головой, подготовившись, приоткрыла рот, чтобы окончательно пригвоздить этого лошадиноподобного Бессмертного к камню, о который тот опирался спиной, скрестив ноги и испытывающее глядя на нее снизу вверх, но ничего сказать не успела, потому что из-за скалы показались двое. Один был из свиты Сигфрильдура, а второй держал его за плечо и уверенно ступал по мху, но верхняя половина лица была у него полностью закрыта полосой темной ткани. Спутанные светлые пряди, выбившись из-под повязки, свисали на нее, и из всех черт лица был отчетливо виден только широкий подбородок с трехдневной щетиной и ясно очерченный тонкогубый рот. Все вместе производило достаточно жуткое впечатление. Эстер безумно захотелось попятиться, поэтому она немного подвинулась вперед, чтобы последующее отступление было менее заметным.

– Слишком много людей из-за моря, Сигги, – у человека был глухой, словно переломившийся голос, но говорил он совершенно спокойно, даже миролюбиво. – Как ты терпишь их присутствие?

– Долго терпеть я и не собираюсь, – пробурчал Сигфрильдур.

– Никто тебя и не заставляет, – Эстер ясно понимала, что земля постепенно расступается под ее ногами, и она летит в пропасть, откуда далеко до благополучного завершения переговоров, но остановиться уже не могла. – Дай мне войти в Дом Бессмертия, и назавтра мы уже не будем осквернять чистую землю твоего острова.

– Зачем ты хочешь туда войти?

– А зачем ты туда пошел несколько веков назад? Я прекрасно помню, что тебя раздражают эти воспоминания, но ты сам напросился!

Сигфрильдура, как ни странно, ее слова словно обрадовали, будто он их ждал, и он вопросительно обернулся в сторону человека с повязкой на лице.

– Она лжет тебе, Сигги. И думает об этом, не скрываясь. Ее цель совершенно другая.

– В самом деле? – Эстер уперла руки в бока, совершенно не думая, что подобный жест плохо сочетается с изысканным платьем. – Может, твой замотанный тряпкой приятель сам тебе расскажет, какая? А я поберегу нервы, а то беседовать с тобой – не самое приятное занятие.

– Как я сумею это сделать? – Харальд Повязка произносил слова по-прежнему ровно и приветливо, словно разговор шел о завтрашней погоде. – Я прекрасно вижу чувства и намерения всех людей, но не могу же я читать мысли? Это недоступно никому на земле.

– Для чего тебе нужен Дом Бессмертия?

– Чтобы никто больше не имел права ко мне приставать с разными идиотскими вопросами!

– Почему вы не скажете ему п-п-правду? – Корви за ее спиной настолько переволновался, что даже обратился к Эстер напрямую, чего последнее время вообще не случалось.

– Потому что он сам Бессмертный! Откуда вы знаете, что у него на уме? Тоже научились постигать чувства других и уверены, что он действительно хотел бы уничтожить Бессмертие и потому на нашей стороне? А где гарантия, что он не передумает в последний момент?

Сигфрильдур, хотя и не слышал перебранки, происходившей яростным шепотом, смотрел на них с презрительной насмешкой.

– У тебя что, есть выбор, девушка? Вы в моей стране и в моих руках.

– Б-б-бессмертный Сигфр… Сиг-фриль-дур, – Корви сделал вдох после каждого слога, и только поэтому смог более или менее внятно произнести его имя. – Если в-в-вошедший в Дом Бессмертия, находясь внутри, добровольно откажется п-п-принять Матрицу, м-м-механизм передачи Права будет навсегда сломан.

– Это правда?

– По крайней мере, у нас есть много д-д-доказательств.

Но Сигфрильдур смотрел исключительно на Харальда Повязку.

– Он полностью уверен в том, что говорит.

– Проклятье! Почему вы не сказали мне об этом раньше? Мы уже полчаса потратили на пустые разговоры!

– Сдается мне, что потратили исключительно из-за тебя, – Эстер все происходящее вокруг активно не нравилось, и потому ее голос звучал особенно ядовито. – Я сразу сказала, что мне нужно в Дом Бессмертия, а ты меня туда не пускал.

– Я и теперь не собираюсь тебя пускать.

Сигфрильдур поднялся, положив руку Харальду на плечо. Об Эстер и ее спутниках он словно забыл, отвернувшись в сторону и задумчиво рассматривая ближнюю гряду гор.

– Никто не может предугадать, какая из прошлых ошибок станет самой важной в судьбе. Если бы я тогда не принес клятву, что двери Дома Бессмертия будут закрыты для моего народа… Но, Хар, еще не все потеряно. Я потребую Права для кого-нибудь из своих домочадцев, и он войдет в один из Домов за морем.

– Да простит мне достопочтенный Сигфрильдур, что я осмелилась отнять у него славу победителя Бессмертия, – Эстер достигла высшей точки раздражения, и оттого заговорила совершенно спокойным, почти бесцветным голосом. – Но на твоем месте я бы изредка заставляла кого-нибудь пересказывать последние новости. Или предложила бы тому типу с тряпкой на лице потренироваться в их угадывании.

– За нами погоня Великих Бессмертных, – Тирваз шагнул вперед, взявшись здоровой рукой за пустой рукав, как он это делал всегда в важные моменты разговора. – Вскоре они узнают, что мы приехали сюда. У нас есть три-четыре дня, не больше. Эстер Ливингстон – единственная, кто может войти в Дом Бессмертия.

– А я вам говорю, что она туда не войдет!

Сигфрильдур не повысил голоса, но его рука сжалась в кулак, и Эстер срочно захотелось оглядеться по сторонам, потому что смотреть на длинное некрасивое лицо, по которому гуляют желваки, – малоприятное занятие.

– Я не собираюсь плодить Бессмертных на своей земле. А она непременно такой станет, когда пойдет в Дом Бессмертия.

– Почему?

– Потому что она испугается, – с небрежным презрением пояснил Сигфрильдур. – Она женщина. Когда она увидит все, что ей покажут о смерти, она выберет Бессмертие. Там все продумано.

– Ты заранее обвиняешь меня в трусости?

Сигфрильдур даже не посмотрел в сторону Эстер.

– Харальд Повязка – самый полезный из моих домочадцнв, потому что он умеет читать души людей, что приходят ко мне. Если вам интересно, он скажет, что у нее в мыслях.

– В самом деле? – Эстер не унималась. – Давно мечтала сама разобраться, о чем я думаю. А учитывая, в какой компании ошиваюсь последнее время, вряд ли я думаю вообще.

– Пусть она до меня дотронется, – проговорил Харальд, и наступила тишина. Лиц своих спутников Эстер не видела – все стояли за ее спиной, и оборачиваться она не собиралась, зная, что первым ее взгляд выхватит лицо Вэла, а ей отчего-то было физически больно на него смотреть. Люди Сигфрильдура хмуро ее разглядывали, и в глазах отчетливо читалось сожаление о потраченном времени. Эстер вытянула руку и какое-то время тщетно спрашивала себя, что она в самом деле здесь делает, а потом внезапно дотронулась кончиками пальцев до темной повязки. И сразу отдернула руку – ткань шевелилась, будто под ней часто-часто моргали ресницы, как бьющаяся бабочка.

Харальд тоже вздрогнул и отступил назад.

– Она думает… – медленно сказад он, – о предательстве…

Люди Сигфрильдура одновременно крикнули, шагнув вперед. Даже не зная древнего языка, на котором произносились их намерения относительно Эстер, можно было легко догадаться об их серьезности.

– О чужом предательстве, – уточнил Харальд. – У нее на душе тоска и страх перед будущим. Если человек в таком состоянии войдет в Дом Бессмертия, то нетредно догадаться, какой выбор он там сделает.

Эстер внимательно разглядывала носки своих туфель, также позаимствованных у Фэрельи, давно забыв, что они немилосердно жмут пальцы.

– Наверно, твой предсказатель прав, Бессмертный, – произнесла она наконец. – Сейчас я не очень гожусь для спасения мира. Дайте мне немного времени, чтобы собраться по частям. Другого выхода ведь все равно нет, я верно понимаю? Или ты сразу нас прогонишь?

– Вы все мне нисколько не мешаете, – сквозь зубы пробормотал Сигфрильдур, при чем на его лице ясно читалось, что от незваных гостей у него болят все части тела, способные испытывать боль. – Можете болтаться здесь сколько хотите, но пока Харальд не скажет, что ваша девушка готова войти в Дом Бессмертия, она его порога не переступит.

– Сколько угодно мы наслаждаться вашим гостеприимством не сможем, – глухо сказал Вэл за спиной Эстер, которая уже начинала думать, будто он принес обет молчания. – Или вы будете готовы выставить защиту против Департамента Охраны Бессмертия, когда они явятся сюда?

– Меня и мой народ ваши проблемы не касаются, – отрезал Сигфрильдур, – Выпутывайтесь из них сами, как хотите.

Через неделю картина, открывающаяся на холме перед гостевым домом Сигфрильдура, начала наводить тоску своей повторяемостью – несколько человек каждое утро в сыром тумане неподвижно садились у мигающего костра и неотрывно глядели на бродившую в стороне одинокую фигуру, сунувшую руки в рукава куртки и нахлобучившую капюшон на глаза. Она ни на кого не смотрела и упорно отворачивалась от ветра, выдергивающего на свободу спутанные рыжие пряди.

– Тирваз, ты в самом деле надеешься на то, что она решится?

– Люди никогда не переставали меня удивлять своими неожиданными поступками, Риго, – спокойно отозвался Тирваз, сидевший у костра на корточках и длинной веткой поправлявший угли. – Странно, что ты не придерживаешься того же мнения, ведь из всех нас ты больше всех с ними возился.

– Именно поэтому, – пробормотал беловолосый Риго в подветренную сторону.

– Из всех существ, населяющих этот мир, люди самые странные – иногда они совершают действия, которые невозможно объяснить их собственной пользой. Вдруг у них что-то такое переклинивает в голове, и они делают нечто исключительно ради других. Поэтому надеяться в нынешней ситуации мы можем только на людей, больше не на кого. Иначе…

– Что иначе? – истерически выкрикнула Фэрелья, наклоняясь вперед, и ее глаза, принявшие цвет изумрудного мха, которым были покрыты окружающие горы, угрожающе засветились. – Договаривай! Что иначе?

– Иначе мы навсегда останемся на этом острове, – пожал плечами Тирваз. – Ни от кого не секрет, что собраться всем вместе, пересечь границы и проскользнуть через людские кордоны нам в этот раз было гораздо сложнее, чем прежде. А скоро мы вообще потеряем эту способность.

– Я не хочу! – Фэрелья продолжала срываться на крик. – Я ненавижу эти голые камни и холодное море!

– Точнее сказать, здесь в твоей силе нуждаются гораздо меньше, чем на развратном юге, и тебя это злит, – маленький Осмод спокойно смотрел на разлетающиеся в приступе гнева золотые локоны.

– Если бы я обращала внимание на слова привратников и мальчиков на побегушках, я бы разозлилась по-настоящему!

– Я на твоем месте не рассчитывал бы на людей как на спасителей, Тирваз, – белокурый толстяк, похожий на Фэрелью, задумчиво покачал головой. – Они с завидным упорством уже много веков подряд проделывают все, чтобы уничтожить этот мир, или, по крайней мере, нанести ему непоправимый вред. Разрушение получается у них гораздо лучше спасения.

– Это правда, Фрэли. Но ты ведь не станешь отрицать, чо если бы не было людей, то мир бы замер на месте? Разрушение – это тоже движение вперед и начало чего-то нового.

– Предлагаю хотя бы на время перестать мыслить отвлеченно, – Риго несколько раз гулко хлопнул в ладоши, призывая всех к порядку. – Мы все сейчас зависим не от абстрактного человечества, а от одной конкретной особы. Тирваз, распрострняется ли твоя непонятная уверенность в людях на Эстер Ливингстон?

Все одновременно повернули головы к ставшей совсем маленькой фигурке на краю верескового поля.

– У нее нет ничего, что привязывало бы ее к этому миру.

– Она считает, что потеряла способность любить, и потому жить ей незачем.

– Она боится смерти, как любой из людей, кто подойдет к этому слишком близко и задумается о подобных вещах.

– Именно поэтому, – Тирваз спокойно пошевелил в костре обугленной палкой, – я рекомендую всем привыкать к здешнему климату и не жаловаться.

В этот момент ссутулившаяся фигурка помедлила, пиная землю носком высокого ботинка, и повернула обратно, перейдя с расслабленной походки на быстрый спортивный шаг. Волосы у нее совсем растрепались, намокли и сивсали на глаза, но она нетерпеливо смахивала их ладонью.

– Слушай, Тирваз, я хочу немного проехаться. Не составишь компанию?

– А ты уже научилась держаться в седле?

Тирваз совершенно не иронизировал, поскольку на иронию был не способен, а говорил абсолютно серьезно, в его голосе даже скользило участие. Но искренность собеседника была настолько чуждым для Эстер понятием, что она немедленно приняла вызов и приготовилась к ответному удару:

– Боитесь, что ваша последняя надежда сломает себе шею? Что же, бегите к Сигфрильдуру, умоляйте посмотреть, какие чудеса храбрости я демонстрирую – может быть, он тогда убедится в моем абсолютном бесстрашии, и все быстро закончится?

– У господина Эйльдьяурсона немного другие границы бесстрашия, – по-прежнему невозмутимо ответил Тирваз, поднимаясь с земли.

– Потому что он умалишенный, про это давно написали во всех журналах! – надрывалась Фэрелья им в спину. – Мы уже две недели живем на острове, которым правит сумасшедший, так можно и самим свихнуться!

– Как сказал бы Лафти – "моя дорогая, разве можно лишиться того, чего не было с рождения?"

Однако даже Эстер пробормотала эти слова в подветренную сторону. Ссориться с нежной и ласковой Фэрельей, воплощением любви, по доброй воле не захотел бы никто из обитающих на земле. А Тирваз, услышав ее реплику, не повел и бровью, уверенно приподнимаясь в стременах, чтобы лучше видеть ведущую через холмы тропу.

Он двигался первым, и потому Эстер спокойно могла разговаривать с его затылком – обычным коротко остриженным ежиком темноволосого мужчины со смуглой шеей и рельефными мускулами на спине, хорошо различимыми под рубашкой. И лишь тонкая ткань заурядной клетчатой рубашки невольно заставляла задуматься о том, кто же перед ней, потому что в стылом воздухе вознесенного над морем плато висела мелкая взвесь из дождя с инеем, заставляющая Эстер зябко передергивать плечами и дышать в воротник пуховой куртки, чтобы было теплее.

– Вы все теперь презираете меня?

– За что? – поразился Тирваз.

– За то… за то, что вам приходится столько ждать. Что я не могу… войти в Дом Бессмертия.

– Я вас не совсем понимаю, госпожа Ливингстон. Я, например, от вас ничего не жду.

– Послушай, Тирваз… ты ведь должен все знать про такие вещи… может ли человек на самом деле перестать чего-либо бояться? Может, к страху надо привыкнуть… и тогда он перестает так давить на тебя? Ведь есть же люди действительно бесстрашные… которые ни перед чем не испытывают ужаса…

– Не совсем, – спокойно отозвался спутник Эстер, не поворачиваясь, тоном таким же обыденным, словно речь шла о том, что лучше попросить приготовить на завтрак. – Страх – такое же физическое свойство живого организма, как многие другие. Только некоторые люди, приближаясь к опасности, разгоняют это ощущение в своей крови до такой степени, что оно перестает быть страхом и превращается в наслаждение, как наркотик. Так что они не убегают со всех ног, как сделало бы любое разумное существо, ценящее свою жизнь и здоровье, а бросаются вперед, крича от восторга. Это большая сила, но она всего лишь оборотная сторона страха.

– Хорошо, пусть так… – Эстер нетерпеливо тряхнула головой, – а как можно… этого достичь… разогнать в себе страх, как ты говоришь?

– Самый быстро действующий из известных мне способов, – совершенно серьезно продолжил Тирваз, – это как следует наесться ядовитых грибов. Полагаю, наш любезный хозяин, господин Эйльдьяурсон, даже может показать, где они растут.

– Издеваешься, да? – Эстер натянула поводья, приостанавливаясь.

– Почему же? Я рассказал чистую правду, только не очень понимаю, для чего тебе все это нужно.

– Видишь ли… – Эстер опустила голову, разглядывая луку седла, – внешне я могу изобразить что угодно. Что мне наплевать на все, что от моей иронии завянут все деревья и цветы в радиусе нескольких километров… а на самом деле этот тип с повязкой прекрасно видит, что я места себе не нахожу от страха. Первые дни меня просто наизнанку выворачивало, но и сейчас… стоит мне подумать о том, что нужно войти в Дом Бессмертия… Я не знаю, что именно там происходит с людьми… но Сигфрильдур ясно намекал, что ни один вошедший, если только не обладает несгибаемой волей и поразительным мужеством, не откажется от Бессмертия, будучи в Доме… я последнее время ни о чем не могу думать, кроме этого своего страха… просто хожу кругами и прокручиваю его в голове… а ты еще говоришь, что не презираешь меня!

Тирваз наконец оглянулся через плечо – наверно, чтобы продемонстрировать Эстер выражение задумчивого удивления, возникшее на неподвижном смуглом лице с раскосыми глазами.

– Наверно, для меня все это слишком сложно, – проговорил он, пожимая плечами и вновь переходя на официальный тон, – но я никак не могу взять в толк, почему и чего вы боитесь, госпожа Ливингстон.

– Я боюсь, что никогда не перестану бояться! И что меня не пропустят из-за этого в Дом Бессмертия! Куда я на данный момент больше всего боюсь попасть!

– Спасибо, стало намного понятнее, – вежливо сказал Тирваз.

Они замолчали – Эстер, соскочившая с лошади, нервно теребила упряжь, упорно отворачиваясь в сторону. В темных от воды волосах, с которых наполовину съехал капюшон куртки, блестели мелкие капли, заставляя пряди свиваться колечками…

– Если вы опасаетесь, что вас не пропустят в Дом Бессмертия, то нет ничего проще, – рассудительным тоном заметил Тирваз у нее за спиной. – Идите туда с полной уверенностью, что примете Бессмертие, и страх исчезнет.

– Харальд сразу почувствует, что я обманываю, – Эстер нахмурилась.

– А зачем вам обманывать?

– Подожди… – она резко повернулась, раздувая ноздри и встряхнув головой так, что с воротника куртки полетела вода. – Ты что… правда хочешь сказать… чтобы я шла туда… чтобы я реализовала свое Право на самом деле? Ты… в своем уме?

– Любой бы на вашем месте так поступил не задумываясь.

– Я не любая!

– Вы не хотите получать Бессмертие только затем, чтобы подчеркнуть свое отличие от других?

– Нет, я…

– Вы в самом деле думаете, что отказ от Бессмертия что-то изменит в мире к лучшему, госпожа Ливингстон? Люди возненавидят вас за то, что вы отобрали у них призрачную надежду жить вечно, а сами останутся такими же – грубыми, жестокими, с примитивными желаниями, достойными только презрения, а не самопожертвования в их честь. Они с радостью будут топтать вас ногами и плевать в лицо, если смогут дотянуться. Вы ведь всегда относились к большинству людей с пренебрежением, а теперь мучаетесь из-за грядущей участи мира? Которую все равно не увидите, если останетесь смертной, и которая будет вам безразлична, если реализуете свое Право?

– А вы? Твои… как это назвать… родичи? Лафти, Фэрелья, Ньерри? Что с ними будет?

– У вас сложилось несколько превратное представление из-за нашего временно позаимствованного человеческого облика, госпожа Ливингстон. Да, мы очень сильно привязаны к этому миру, но так же, как эти горы, скалы и море, – Тирваз обвел рукой пространство вокруг. – Вам будет очень жаль, если землетрясение разрушит этот изумительный по красоте склон, поросший вереском, но вы же не станете жертвовать собой и становиться на пути лавины?

Эстер невольно огляделась. Они стояли на краю долины, куда вниз с плато вела извилистая каменистая тропа. Впереди холмы смыкались с двух сторон, образуя узкий просвет, и возле беспорядочно расставленных камней, вырастающих из земли, словно зубы, был хорошо заметен обстоятельно устроенный походный лагерь – натянуто подобие большой палатки или маленького шатра, рядом по земле вился дым костра. Несколько людей сидели рядом на корточках, протянув руки над пламенем, двое или трое расхаживали возле склона, и Эстер с удивлением заметила у них небрежно закинутые за спину, но все же вполне реальные лучевые бластеры.

– Интересно, что здесь можно охранять? Дверь в личную сокровищницу Сигфрильдура? А мне казалось, что золото не имеет для него такого значения.

– На свете сушествует дверь, которая сейчас имеет гораздо большее значение, – отозвался Тирваз, хотя Эстер не была уверена, что говорила вслух. – Дверь, ведущая в Дом Бессмертия.

Эстер присмотрелась – в склоне действительно был пробит проход, хакрытый небольшими, не особенно различимыми, выкрашенными бурой краской желехными створками. Дом Бессмертия в Исландии был мало похож на роскошные дворцы из стекла с яркой подсветкой, построенные в свое время лучшими архитекторами и занимающие место городских достопримечательностей из первой десятки, на уровне чудес света.

– Он ее охраняет от меня?

– И от тех, кто может пытаться помочь вам туда попасть.

Эстер только головой покачала. Она уже ясно могла различить темную повязку на лице одного из сидящих у костра людей, запрокинувшего лицо к небу.

– Ты прав, люди вряд ли заслуживают чего-то хорошего. В них слишком много недостатков, и кому, как не мне, знать об этом, ведь я такая же. Они могут бесконечно раздражать и вызывать желание навсегда с ними покончить. Но они живые, слышишь, Тирваз? В каждом есть искра – пусть она называется душой, или как угодно. Ты не поймешь! Я не могу объяснить! И если я буду чувствовать, что могла что-то сделать, чтобы они жили по-другому… пусть немногие из них… могла сделать, и не сделала…

Она махнула рукой, не договорив, и стала спускаться вниз по склону, неловко, но упрямо перенося вес на правую ногу, которую ставила боком, пытаясь опираться о камни. Мелкая галька сыпалась у нее под ботинками, заставляя скользить.

Тирваз задумчиво смотрел ей в напряженную спину.

– Эй, хотите совет? – сказал он негромко. Неизвестно, услышала его Эстер или нет, потому что оборачиваться она не могла, сосредоточившись на спуске. – Есть еще одно средство избавиться от страха – полностью забыть про себя. Это очень редкое состояние, когда собственная боль и собственная возможная радость совершенно неважны, но некоторым изредка удавалось его достичь. Правда, обычно это происходило накануне смерти в битве или перед казнью. Так что подумайте трижды, нужно ли это вам, госпожа Ливингстон.

Несколько минут назад Эстер не преминула бы ответить: "Что я особенно в тебе ценю, Тирваз, так это умение произносить добрые напутствия". Но сейчас она не произнесла ни слова, внимательно глядя себе под ноги.

– Если Сигфрльдур не хочет тебе помочь… и не дает денег, чтобы ты мог уехать и сделать операцию… я клянусь, что каждый из нас сделает для этого все возможное!

Эстер выпалила эту фразу, слегка запинаясь, потому что переводила дыхание после экстремального спуска с горы, но достаточно быстро, чтобы понять – она долго прокручивала ее в голове. Но Харальд, сидящий на корточках у костра, даже не повернул головы на ее голос. Зато Корви, которого она с изумлением заметила рядом и который вертел над огнем длинный прут с какими-то колбасками, гневно и презрительно фыркнул, вложив в этот звук все свое истинное отношение к подобным методам вдеения переговоров.

– А зачем мне уезжать? – спокойно спросил Харальд Повязка.

– Ты… твои глаза ведь еще можно вылечить, – у Эстер отчего-то вновь возникло ощущение, что она скользит по горе, и камни осыпаются у нее под ногами, открывая путь для свободного падения, но она упрямо продолжила: – Веки двигаются, значит, они не до конца мертвые. Сейчас врачи могут…

– У меня никогда не было проблем с глазами, девушка из-за моря, – тонкие губы Харальда чуть изогнулись с одной стороны. Видимо, это был его способ веселиться. – Я думаю, что они сейчас здоровее, чем твои, ведь вы все не отрываясь смотрите на свои светящиеся машинки, которые таскаете с собой. Гораздо чаще, чем на горы, воду и солнце.

– Ты можешь видеть, но постоянно ходишь с завязанными глазами? – Эстер резко села на камни.

– Иначе я не увижу остального. Вернее, смогу увидеть только очень смутно, – Харальд равнодушно пожал плечами. Голос его звучал так, будто он объяснял трехлетнему ребенку, что ночью положено спать. – А Сигги и его людям нужен такой, как я.

– И ради этого ты решил никогда больше не видеть света?

– Вначале мне показалось, что ты умная, девушка из-за моря. Ты ведь должна понимать, что ничего нельзя получить, не отдав взамен столько же. И чтобы добиться чего-то, нужно прежде всего решить, от чего отказаться.

– Бред какой-то!

Эстер пробормотала эти слова вполне искренне, но растерянно. Было видно, что разбежавшиеся мысли еще не до конца собрались обратно в ее голове. Она меряла широко раскрытыми глазами непроницаемое лицо, закрытое темной тканью и повернутое к ней вполоборота, и в ее взгляде преобладал плохо скрываемый ужас.

– Неужели умение понимать, что чувствуют люди, настолько ценно для тебя? Сомневаюсь, что ты очень часто видишь в других что-то хорошее. Только ради того. чтобы почувствовать над ними свою власть…

– Власть не нужна ни одному из тех, кто остался здесь жить, – Харальд покачал головой. – Даже Сигги, и ему в первую очередь, хотя он в этих местах полный хозяин. Ты ведь уже много дней прожила с нами, девушка, а в голове у тебя по-прежнему все разложено по отдельным ящикам, как у всех людей из-за моря. Иногда я вижу цветные сны, – голос его зазвучал слегка приглушенно, – и немного жалею, что не смогу увидеть, как вода меняет свой цвет в других странах… и какими яркими могут быть краски у камней и листьев. Но когда я смотрю на вас, приходящих оттуда, мое сожаление совсем слабеет.

Он замолчал, и Эстер, подыскивая ответ, невольно огляделась по сторонам. Начинались сумерки, приходящие, как всегда, очень рано, и тени от камней у края долины расплывались, становясь менее четкими. Костер потрескивал, и негромкие голоса сидевших поодаль и перебрасывающихся медленными фразами людей сливались с шепотом ручья, бегущего за их спинами по скале и впитывающегося в мох. Одинокая звезда, далекая и неяркая, но прекрасно различимая на небе, висела над ущельем, словно отмечая плотно закрытые и полузасыпанные камнями двери Дома Бессмертия.

– Хорошо, ты счастлив здесь, и это прекрасно, – она загоаорила резким тоном, но какой был смысл скрывать от Харальда, что на самом деле чувствуешь? – Зачем тогда делать несчастными других? Никто из нас не хочет здесь оставаться. Разрешите мне войти, все закончится, и мы уедем.

– Сигги этого почему-то не хочет. Он уверен, что ты не справишься.

– Почему вы не дадите мне хотя бы попробовать? – Эстер протянула руки к огню и убрала пальцы, лишь когда жар стал нестерпимым. Странно, что хотя бы немного успокоиться она могла только от физической боли. – Выбора ведь все равно нет, никто другой туда войти не может.

– Не знаю, да в общем, мне это не слишком интересно. Раз Сигги так решил, я сделаю, как он скажет. Если ты хочешь знать мое мнение, девушка из-за моря, любой человек, вошедший в Дом Бессмертия, добровольно от него не откажется. Так что ваша затея изначально бесполезная. А что Сигги не хочет тебя пускать и создавать новых Бессмертных в твоем лице – это его дело.

– Ты на своем острове немного не в курсе, что люди уже добровольно отказывались от Бессмертия, – Эстер поспешно сунула пальцы в огонь, отдернув руку в последний момент. Собственные слова вызвали воспоминания, которые сейчас были ей совершенно не нужны. – Чтобы… чтобы передать его другим.

– Но не на пороге Дома, – равнодушно заметил Харальд. – Я не прав?

– Мне Бессмертие не нужно! Как вы это не можете понять?

– Ты такой же человек, как все остальные.

– А ты нет?

– К сожалению, – Харальд опять приподнял уголок губ с одной стороны, не утруждая себя пояснением сказанного – "к сожалению, да" или "к сожалению, нет". -Самый сильный страх, который живет в человеке – это страх смерти. И вся жизнь, которую люди создают вокруг себя – это попытка его заглушить. Заткнуть темноту ярким светом, оправдать свое существование какими-то смыслами, которые на самом деле исключительно нелепы, убедить себя, что часть его тела и его крови продолжится в других. Люди всеми силами продлевают свой день, только чтобы не думать о том, что ночь тоже существует. И что у нее совершенно другие законы.

– Мне казалось, смерти в первую очередь боятся те, кто уверен, что после нее ничего не будет. Или кто считает, что его посмертие будет ужасным. Кто верит… в наказание после совершенных в жизни поступков.

– А ты хочешь меня убедить, что сама не веришь? Или что полетишь на белых крыльях, пронизанная светом и осыпанная розовыми лепестками?