Текст книги "Имеющие Право (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– В конце концов, если бы у них не было такого свойства, в мире бы ничего не происходило. Войн и поединков, по крайней мере, было бы намного меньше.

– От этого их занятие не становится более осмысленным.

– Не скажи, – Лафти извлек из-за уха сигарету и хитро подмигнул. – Наблюдать, как эти двое постоянно ругаются, бывает очень интересно. Полагаю, ближайшие несколько недель мы не заскучаем.

– Как это часто бывает с тобой, ты просчитался, – Риго неодобрительно поморщился от дыма и демонстративно отодвинулся в сторону. – Все закончится гораздо быстрее.

– Ну, это ты у нас всезнайка, – слегка обиженно протянул Лафти и тоже отвернулся.

Утро было прекрасным, солнечные лучи, казалось, проникали под кожу, и каждый глоток горного воздуха вселял смутную надежду, что все будет хорошо. Но шторы в нижних комнатах, принадлежащих Джоанне, были плотно задернуты. Ее команда работала над полученным заказом.

– Как сказала одна из с-с-самых известных хакеров в мире Джоанна Рейвхилл, ничего интересного. Довольно п-п-примитивная конструкция.

– То есть они возились пять дней просто, чтобы набить цену?

Эстер раздраженно разглядывала свои пальцы, не поднимая глаз. Смотреть на Ила и троих его ребят, сидевших напротив, удовольствия не доставляло, а развернуться так, чтобы ясно видеть профиль Вэла, не получалось. К тому же вчера они опять повздорили из-за какой-то мелочи, и поэтому Эстер была в соответствующем настроении.

– Теперь, думаю, понятно, почему я настаивал, чтобы Стеллы не было на переговорах, – в голосе Вэла сквозило легкое извинение.

– Ну, а дальше? – Ил совершенно не обращал внимания на мелочи. – Результат-то какой?

– В Доме Бессмертия существует с-с-совершенно замкнутый цикл. П-п-полностью автономный. Процесс наложения на человека м-м-матрицы Бессмертия происходит как бы сам по себе. Ни один из с-с-служащих Дома Бессмертия в этом не участвует. В принципе, Дома продолжали бы функционировать, если даже убрать оттуда весь п-п-персонал.

– И?

– Это значит, что н-н-никто из них не сможет нам ничего сообщить.

– А вы на это рассчитывали?

Эстер возмущенно вскочила.

– А вы рассчитывали, что в-в-великие хакеры вытащат вам матрицу из Дома на Бессмертия на блюдечке?

– Это все, что ты хотел сказать? – Ил скрестил руки на груди, и как всегда, на его лице ничего не отражалось.

Корви опустил голову.

– Н-н-не совсем… это означает также, что м-м-матрица как бы зашита в Доме Бессмертия. Что если… ну, вы помните, о чем мы говорили несколько недель н-н-назад. Восстановить ее не с-с-смогут.

– Мои ребята давно скучают по настоящему делу. Это проще, чем надеяться, что кто-то из этих Великих паразитов высунет голову из-за своего забора.

– Вы соображаете, что говорите, знаток человеческих душ? – Эстер закричала, не обращая внимания на то, что Вэл потянул ее за рукав. – Вы посылаете людей на верную смерть, просто так?

– Жизнь обычно заканчивается с-с-смертью, – Корви постарался говорить равнодушно. – Как в-в-выясняется, даже у некоторых Бессмертных.

– Непокорные начнут войну, – Ил растянул губы в довольном оскале. – И пусть даже у нас ничего не получится, мы заставим их вздрогнуть от страха.

Эстер села. Лица смотрящих на нее прямо парней Ила были отрешенными, словно они уже шли на штурм Дома Бессмертия, неся на груди мешок со взрывчаткой. Ничего симпатичного в их физиономиях не было, более того, ей отчетливо вспомнилась сцена в "Ройял Сапфире", оторванный рукав Вэла и синяк на его скуле. Она растерянно посмотрела на свои стиснутые руки

– Корви, это крайнее средство, – Вэл нахмурился в такт каким-то своим мыслям. – Я против.

– А кто тебя спрашивал? – Ил удивился вполне искренне.

– Почему эта твоя Джоанна так уверена, что матрица привязана к Доум Бессмертия?

– Во-первых, она такая же м-м-моя, как любого из вас. Во-вторых, она с-с-сказала, что это система, которая как бы воспроизводит себя сама. Что ей в-в-вроде как ничего не нужно для т-т-того, чтобы включиться.

. – И она включается сама после того, как человек входит в Дом Бессмертия?

– Да, через какое-то в-в-время.

Эстер снова поднялась. Странное, должно быть она производила впечатление, особенно на фоне неподвижно сидящего отряда Непокорных, когда металась туда-сюда. Во взгляде Вэла отчетливо ощущалась тревога, поэтому она упорно избегала на него смотреть.

– Ну ладно, – сказала она. – Прекрасно. Делайте, что хотите.

– Когда Эстер Ливингстон так говорит, это означает, что она задумала что-то поистине ужасное.

– Ничего я не задумала! Я вообще тут по чистой случайности! И лезть в ваши дела совершенно не собираюсь.

– Если я не ошибаюсь, когда-то именно вы со своим п-п-подозрительным приятелем пришли ко мне говорить об уничтожении Бессмертия.

– Можете считать, что он меня заставил.

Ее вдруг начала колотить крупная дрожь, и пришлось сделать над собой страшное усилие, чтобы не заикаться в ответ, иначе Корви воспринял бы это как изощренное издевательство. Она обхватила себя руками за плечи, упрямо глядя в пол.

– Закончили свои разборки? – сказал Ил, поднимаясь. – Если кто хочет к нам присоединиться – милости просим. Лишних рук не бывает. Бегать и стрелять вы, конечно, вряд ли умеете, но могу поручить делать взрыватели.

И презрительно усмехнулся, когда никто не произнес ни слова в ответ.

Странное дело – за время своих скитаний с Лафти она в ничем не испытывала недостатка. Никогда не была голодна, на ней все время было надето что-то относительно приличное, но вещей и денег, перевозимых с собой, становилось все меньше. Так что и времени на сборы почти не понадобилось.

Поэтому она открыла ноутбук и некоторое время сидела, бездумно щелкая по клавишам. Фотографии Вэла, выложенные в сети – он никогда не дарил и не присылал ей своих, и все, чем она владела – это официальные съемки каких-то давних визитов дипломатических делегаций. На них он совершенно другой, не такой, как с ней, но из-за этого не менее прекрасный. Больше таких лиц не бывает на свете, в этом она была совершенно уверена.

На некоторых фотографиях он глядел прямо в объектив, и хотя смотрелся моложе всех потрепанных жизнью дипломатов и политиков рядом с собой, его глаза были самыми печальными, словно он понимал что-то, им пока недоступное.

"За то, что ты сейчас сделаешь, он отвернется от тебя. Но если ты этого не сделаешь… Он, возможно, и не отвернется, если очень повезет и он говорит правду, он примет меня такой, как есть, но я отвернусь от себя сама. Это раздвоение личности, бедняжка. Кстати, если ты сейчас сойдешь с ума, тебе будет полегче. Ну хватит, нагляделась уже".

Она засунула ноутбук в сумку и, взяв со стола чистый лист, начала писать. Пальцы не двигались – то ли у человека, всю жизнь стучавшего по клавиатуре, почерк портится неотвратимо, то ли они просто дрожали.

"Так вот, господа, вы собираетесь уничтожить Дома Бессмертия – это ваш выбор. Но вначале я сделаю свой, потому что вы так решительно настроены, что скоро может оказаться слишком поздно. Я реализую свое Право. Я устала гоняться за призрачными понятиями и мотаться по свету. Мне кажется, что я достойна большего, как меня в этом красноречиво убеждали. Ничего, кроме собственного благополучия, не имеет особого значения, когда оглядываешься назад и понимаешь, что все было зря. Удачи никому не желаю, поскольку мы теперь по разные стороны баррикад. Но и зла не желаю тоже. Эстер"

– Главное, киска, не оставляй на бумаге следы от слез, – Лафти уже какое-то время заглядывал ей через плечо. – Не соответствует общему тону письма.

– Подсказать, куда тебе пойти?

– Неужели предложишь новый вариант, которого я не знаю?

Они стояли напротив друг друга, и в глазах непонятного существа, почему-то выбравшего образ лысоватого ехидного субъекта, ничуть не привлекающего к себе, Эстер вдруг прочитала глубокую тоску.

– Ты уходишь одна, – сказал он утвердительно. – Не возьмешь меня с собой.

– Я одна на этой дороге. И зачем я тому, перед кем информация всего мира?

– Я слишком долго был в этом теле. Я… к тебе привязался, хотя обычно так не бывает. Если с тобой что-то случится, я уйду в запой недели на две.

– И всемирную паутину постигнет коллапс? Хотела бы я на это посмотреть.

Эстер фыркнула, забрасывая сумку на плечо.

– Ничего со мной не случится, можешь не переживать. Я ведь иду становиться Бессмертной.

– Последнее время ты слишком часто врешь. Но тебе идет.

– Неужели ты меня похвалил?

– Врать как раз очень нехорошо, – наставительно сказал Лафти ей в спину.

– Кто бы это говорил?

– Обычно, когда ты без запинки со мной пререкаешься, тебе очень страшно и тоскливо. Ты боишься того, чтобы собираешься сделать?

– Нет, – Эстер взялась за ручку двери. Ей пришлось сделать немалое усилие, чтобы пальцы наконец послушались настойчивого усилия воли и ее повернули. – Я боюсь, что не смогу совершить того, что должна сделать.

Картина третья

– Душевно, душевно рад с тобой познакомиться, – человек с тонким лицом и безупречными серебристыми кудрями приложил руку к сердцу, изображая изысканный поклон.

– Я тоже рад, – пробормотал Гвидо Аргацци, сидящий в кресле и настойчиво смотрящий в бокал с красным вином. На мгновение у Эстер мелькнула мысль, что без какого-либо напитка в руках она его никогда не видела. Но в голове мысль не задержалась, поскольку она была занята совершенно другим – отчаянно лягалась, пытаясь избавиться от веревок. Неожиданно одна из них, на щиколотке, лопнула, ощутимо стукнув по второй ноге.

– В понятие "познакомиться" я и мой брат вкладываем совершенно разные вещи. – сказал неизвестный ей человек, нежно улыбаясь. – Думаю, что Гвидо реализует свое представление об этом слове с тобой немного позже. А я Симон Аргацци, и меня не интересуют такие незначительные детали, как строение человеческого тела.

– Меня тоже, если это касается ваших тел. Ничего достойного внимания я в них не наблюдаю.

Эстер попыталась зацепить веревку на руках зубами. Поэтому фраза прозвучала не очень внятно.

– Она очень сильная, Гвидо, правда? – Симон задумчиво поднял брови, правда, он по-прежнему рассматривал Эстер, как забавный экспонат на выставке. – Поэтому я тем более рад, что у нее это не удалось.

– Что именно?

– Милая детка, ты думаешь, мы не знаем, что ты собиралась сделать?

– Я собиралась получить свое Право! Которое мне принадлежит. И никто его не может отобрать!

– Не совсем, – мягко сказал Симон, подходя к столу и наливая сока в высокий бокал. Он поднес его к губам Эстер, но та намеренно отвернулась. – Ах, как жаль, – сказал он, проливая жидкость ей на колени. – Ты собиралась пойти в Дом Бессмертия, и когда у тебя спросили бы о добровольном согласии его принять, ты бы отказалась. И это навсегда заблокировало бы всю систему наложения Матрицы. Я не прав?

– Нет! Я хочу быть Бессмертной! Хотя бы для того. чтобы такие ублюдки, как ты…

– Я действительно незаконнорожденный. И меня это уже не смущает, после стольких веков жизни… – Симон усмехнулся. – К тому же по своему рангу я всегда буду выше тебя. Но ты нас намеренно вводишь в заблуждение, детка, а это неправильно.

– У меня есть Право прийти в Дом Бессмертия. И я на нем настаиваю.

– Настаивать на чем-либо здесь можем только мы. Неужели ты еще не поняла?

Эстер внимательно на них посмотрела. Сказать. что ни один из взглядов, которыми ее окидывали, ей не понравился, было бы не сказать ничего. Гвидо словно смущался, что у него вдруг возникли какие-то дополнительные желания, совершенно несовместимые со статусом Великого Бессмертного. А Симон определенно отыскивал в ней слабое место. И в общем долго ему искать бы не пришлось….

Она вдохнула сквозь стиснутые зубы – воздух неожиданно сырой, словно они находились в подземелье.

– Если слово "настаивать" по смыслу близко к глаголу "стоять", то ни к одному из вас это не относится.

– Видишь ли, детка, я очень не люблю грубые шутки, которые относятся к низменной стороне человеческой жизни.

– Если я в обществе столь возвышенных существ, – Эстер передернула плечами, – то почему рядом не играют на арфах, и у меня до сих пор связаны руки? А где ваши крылья – отстегнули за ненадобностью?

– Скажи, – Симон взялся обеими руками за подлокотники ее кресла. – зачем ты намеренно провоцируешь любого собеседника? Когда-нибудь найдется тот, кому доставит удовольствие тебя сломать.

Вряд ли кто-либо нашелся, что ответить на подобное высказывание, даже Эстер.

– А сломать человека очень просто, пока он еще человек. Но ты не думай, что мы не отпустим тебя в Дом Бессмертия. Просто мы вначале хотим с тобой обсудить все подробно.

– Что именно обсудить?

– Ты хочешь, чтобы Бессмертных на земле больше не было? А почему?

– Я. Всего лишь. Хочу. Стать. Одной. Из вас.

– Даже если бы мы верили твоим словам, мы вряд ли хотели бы допустить, чтобы ты стала одной из нас. Кстати, после некоторых последних происшествий ты вне закона. Странно, что ты пошла одна, без того лысого коротышки, с которым вы натворили столько переполоху. С ним мне тоже было бы любопытно увидеться.

Эстер невольно усмехнулась, представив их встречу с Лафти, но постаралась сдержаться.

– Я пошла одна, потому что будущей Бессмертной не по пути со всякими проходимцами.

– Ты ведь нас все равно не убедишь, детка. Тем более что проверить твои истинные намерения мы сможем очень просто. Есть много средств, позволяющих это сделать. Представь, когда ты признаешься, что нас обманывала, тебе будет очень неловко, правда?

– Симон, ты всегда любил поговорить, – Гвидо Аргацци прервал его с заметным раздражением. – Отдай ее мне на пару часов, а потом покончим с этим.

– Я просто очень хочу выяснить, откуда в человеческой голове может возникнуть такая мысль – прекратить Бессмертие? Вернее, я допускаю, что многие низшие существа нас ненавидят и всем сердцем желают нашей гибели. Но ты ведь могла сделать такой же, ты имела полное право. Тебе незачем было нам завидовать.

– Я вам и не завидую, я вас жалею.

– Жалеешь… меня?

Ей показалось, будто в голове у нее что-то со звоном лопнуло, и неяркий свет в комнате закачался перед глазами, сменяясь черными полосами. Потом она отчетливо ощутила, как натягивается кожа на распухающей скуле, и поняла, что это Симон всего лишь ударил ее.

– И что ты наделал? – брезгливо спросил Гвидо, отталкивая в сторону бокал. – Теперь я недели две не смогу до нее дотронуться, пока у нее опять не будет нормальное лицо.

– Если это оскорбляет твои эстетические чувства, брат… – Симон не говорил, почти шипел, тяжело дыша, – то я прошу у тебя прощения. – Он еще раз со свистом втянул воздух, постепенно успокаиваясь. – Я был несдержан. Продолжим наш разговор.

– Не допускаете, что далеко не все мечтают стать Бессмертными? – хрипло спросила Эстер, осторожно встряхнув головой. Она приложила к лицу связанные кисти, чтобы по возможности исследовать повреждения, но пальцы уже заметно затекли и не особенно слушались…

– Имеешь в виду эту смешную секту, Клуб Пятерых? Конечно, попадаются отклонения от нормы, но в общем для человека должно быть совершенно естественно – желать вечной жизни и стремиться к ней всеми способами. Тем более если это не жизнь в лишениях и бедности, а достойное времяпрепровождение в череде различных достижений и удовольствий. Представим на мгновение, что еще одни твои приятели, которые называют себя Непокорными, сумели бы одержать над нами верх? На земле одни Бессмертные сменились бы новыми, только и всего.

Он подошел к столу и пробежался пальцами по кнопкам, отчего на соседней стене мягко засветился большой монитор. Эстер искоса посмотрела на быстро сменяющие друг друга картинки – ярко-горящий прямо на улице костер, над которым стелется зеленоватый дым, бегущие и падающие фигурки людей, шеренгу полиции, сдвинувшую блестящие щиты.

– Мы недавно отразили попытку напасть на Дом Бессмертия. В какой-то момент им даже удалось проникнуть внутрь, так что они сделали в первую очередь? Не можешь догадаться? Они бросились шарить по всем углам в попытке все-таки отыскать Матрицу бессмертия. Полагаю, тебе уже удалось выяснить, что это невозможно? Ты, наверно, их об этом предупреждала?

Эстер опустила голову. Смотреть ей не особенно хотелось.

– А вы не хотите никому уступить свое место? Я бы давно устала от такой вечной жизни, в которой все вертится вокруг власти и удовольствий.

Симон расхохотался, причем совершенно искренне. В отличие от других Бессмертных, чей взгляд никогда не менялся, его глаза вспыхнули странным огнем.

– Я перестал считать, что мы рождаемся и живем ради других, когда мне исполнилось двести. К тому моменту я достаточно насмотрелся на все, что вокруг происходит, и сделал выводы. А ты еще думаешь иначе, глупенькая? Каждый человек изначально один. Особенно перед лицом смерти, которой он боится больше всего. Умирая, ты думаешь только о своей личности. Все остальное – лицемерный вымысел. И собственные интересы для человека дороже всего, у всех просто очень разные пути прихода к грани, за которой ничто, кроме тебя самого, перестает иметь значение. Но любого можно довести до такой черты. Я в свое время довольно много экспериментировал…

Он вновь потянулся к кнопке, и Эстер невольно зажмурилась.

– Не бойся, никаких ужасов я тебе показывать не буду. Как раз наоборот – вот вполне благостная иллюстрация к моим словам. Посмотри, какая идиллия.

На кадре двое, мужчина и женщина, сидели в шезлонге где-то на берегу, судя по тому, что ветер раскачивал над ними ветки дерева с крупными причудливо вырезанными листьями, и тени падали на их фигуры. Но лица были отчетливо видны – женщина откинула голову, закрыв глаза и блаженствуя под солнцем. Чуть вытянутые, холеные черты Гэлларды Гарайской казались чуть менее изысканными, чем на роскошных вечерних приемах, поскольку она была без косметики и густо намазана кремом от загара, но от этого производила впечатление более довольной жизнью. Вэл читал какую-то рукопись, надев очки и держа листы на коленях. Он впервые пожаловался на зрение по пути в Альпы и даже купил в магазинчике у дороге эту простую темную оправу, очень странно смотрящуюся на его лице. И еще потому, что в его волосах, когда он чуть наклонялся вперед, была ясно видна недавняя седая прядь, Эстер прекрасно поняла, что снимку не больше нескольких месяцев. По крайней мере, столько ее саму продержали у Аргацци.

– Мы объяснили господину Гарайскому, что у него есть прекрасная возможность выбрать – или закончить свои дни безумцем, мечущимся по комнате и шарахющимся об собственной тени, или… Я тебе не рассказывал, что покровительствую одной клинике, где изучают влияние лекарств на сознание людей? Но, как видишь, у него все хорошо. По твоей теории жизни ради блага других ты должны сейчас бурно радоваться и хлопать в ладоши от счастья. Не так ли?

Бурной радости на лице Эстер, конечно, не отражалось. Отчего-то стал дергаться левый глаз, уже половину заплывший от удара по скуле, поэтому лица Вэла и Гэлларды расплывались.

– Более того. он любезно рассказал нам о ваших приключениях. Гвидо, конечно, был несколько разочарован, что господин Гарайский, как человек деликатный, оставил некоторые сцены за кадром – ему бы очень хотелось послушать. Но я не настаивал, в конце концов, меня эта сторона жизни не увлекает, а надо же было ему оставить хоть какую-то часть уважения к себе?

– Вы действительно очень любите поболтать, – внезапно сказала Эстер. Голос звучал хрипло, но в целом спокойно, даже без нот истерики. – Все это можно было бы донести до меня гораздо проще и быстрее.

– Так у меня впереди неизмеримо много времени, детка, куда торопиться? Теперь ты понимаешь, как мы догадались о том, отчего ты так рвешься в Дом Бессмертия? Просто сопоставили некоторые факты… мы вообще-то очень умные хотя бы потому, что прожили намного дольше, и все это время напряженно мыслили. И это нас ты собиралась обмануть?

– Так что вам тогда от меня нужно? – Эстер помотала головой, потому что в ушах начинался какой-то странный звон. – Один материал для своей лаборатории вы отпустили, решили обзавестись другим?

– Детка, я ударил тебя не ак сильно, чтобы у тебя начисто отшибло память. Я уже задавал тебе этот вопрос. Рассказ господина Гарайского был очень подробным, но кое-каких сведений еще не хватает, а некоторые надо проверить. Кто такой этот лысый недомерок, и как у него получалось от нас так хорошо прятаться? Что тебе рассказал Сигфрильдур? Почему ты решила уничтожить Бессмертие?

– Потому что я сумасшедшая.

– Что?

– Я безумная. У меня началось весеннее обострение, и я подумала – чем бы таким интересным заняться? Вы же сами сказали – нормальный человек этого делать не станет.

– Не заставляй нас проверять твой диагноз… – Симон неожиданно вновь зашипел, заставив ее вздрогнуть.

– Симон, я пожалуй пойду, – Гвидо грузно поднялся, – я не хочу переносить свою игру в гольф. Брось ее пока, пусть подумает над всем, что услышала.

Неизвестно, что решил бы Симон, но экран на стене неожиданно сам засветился.

– Великий Симон Аргацци, есть пара сообщений, о которых вы приказали докладывать вам немедленно.

– Хорошо, пусть подумает, – Симон потянулся, как животное перед прыжком. Глаза у него опять засветились довольным блеском, видимо, в предвкушении нужных новостей. – Зачем тебе быть глупее твоего любовника, детка? Ты же вроде всегда с ним соревновалась. Он свой шаг в игре сделал, теперь очередь за тобой.

Разумеется, на роскошной вилле Аргацци не было мрачных подземелий – только винные погреба – и камер с решетками на окнах. Но Эстер на всякий случай держали связанной, после того, как она стукнула одного из охранников по самому больному месту. Поэтому шевелиться она не могла, неподвижно лежа на огромной кровати с пологом и резными ножками – видимо, ее поместили в одну из многочисленных спален Гвидо.

Плакать она тоже не плакала, считая данное занятие совершенно бесполезным. Даже в прошлой жизни слезы могли потечь из ее глаз только по одной причине – из-за каких-то слов Вэла. А так как его она больше никто не увидит, то любая причина для рыданий устранена. Почему бы не порадоваться такому приятному пустяку?

Отчего-то ей было тяжело дышать, словно кровь с трудом проталкивалась по жилам, разгоняя кислород. Грудная клетка тоже не желала подниматься, прося оставить ее в покое. Полное безразличие к чему бы то ни было, оказывается, выражается в первую очередь физически. Мысль о том, что надо хотя бы иногда шевелить руками и ногами, чтобы они не совсем затекли, вызывала отвращение, близкое к тошноте.

– Вот, Осмод, рекомендую – образец человеческой слабости. Ее предали и бросили, и она валяется без движения. Как все они до сих пор еще сами себя не уморили, будучи такими слюнтяями, ума не приложу.

Голос раздавался откуда-то стены. Эстер вяло повернула голову, но ничего не увидела, кроме шелковых обоев с золотыми крапинками.

– Еще и добротные галлюцинации, – она хотела сказать вслух, но губы плохо слушались. – Вроде я ничего у них не пила и не ела. Наверно, какой-то газ в воздухе?

– Нет, мы к людям чересчур снисходительны, – продолжал голос. – Ты только посмотри на нее – от отвращения прямо выворачивает. Может, пойдем, пусть выкручивается сама?

– Все очень любят учить других правильной жизни, – пробормотала Эстер, но где-то в глубине ее существа медленно возникало какое-то покалывание, похожее на прежнее раздражение. – А что я могу сделать?

– Как что? – голос искренне возмутился. – Я бы встал, вылез в окно, угнал бы машину, поехал к низкому предателю Вэлу Гарайскому и плюнул бы ему в лицо. Ну, если ты считаешь, что это неэстетично, можно по дороге насобирать гнилых овощей и побросать в него.

– Научишь, как вылезать в окно со связанными руками?

– Какими связанными?

Эстер пошевелилась. Рядом с ней на кровати лежали куски веревок и обрывки пластыря, которым были замотаны ее запясться и щиколотки.

При резкой попытке встать она сползла с кровати на пол, причем ошутимо стукнулась головой о какую-то резную деталь. Руки скрутило судорогой, а так как при этом волосы еще падали на глаза, то она ничего не различала вокруг, кроме бордового ворсистого ковра.

– Нет, ты полюбуйся только, – продолжал голос. – Опять разлеглась.

Эстер с трудом поднялась на локте, наконец сообразив, в какую сторону надо смотреть. На подоконнике сидели двое – Лафти, с презрительным видом болтающий ногами, и еще какой-то тип с неприметным лицом, заостренным носом и волосами серого цвета.

– А ты на себя посмотри! – Эстер не выдержала. Внезапно замершая до этого момента кровь бросилась в лицо, отчего ей стало невыносимо жарко. – Мог бы повежливее себя вести, когда человеку плохо!

– Ты за кого меня принимаешь? – поразился Лафти.

Она смотрела на него во все глаза – абсолютно такой же, только морщин на лбу стало немного больше, отчего выражение лица стало окончательно ехидным, словно он бесконечно изумлялся глупости мира, и в одном ухе откуда-то возникла крупная серьга колечком. И только при взгляде на шорты в цветочек и какую-то нелепую майку с пятном на плече, которые ни один разумный мужчина бы не надел, Эстер окончательно поверила, что это не галлюцинация – она бы такого не смогла придумать даже под влиянием любых сложных препаратов.

– Лафти… Лафти! Ты правда… ты пришел…

– Только не хватай меня руками, – он быстро подвинулся на подоконнике. – Для нас это очень тяжело. Я тоже рад тебя видеть. Все, пора сматываться.

Вряд ли Эстер могла бы сейчас кого-то схватить – в основном она хваталась за стену, но в глазах медленно начинал разгораться прежний огонь.

– Ты рад? Ты же меня презираешь.

– Я очень рад, что мне есть кого презирать, – уточнил Лафти. – И поскольку больше всего на свете я ценю собственное удовольствие, придется вытащить тебя отсюда. Осмод незаменим, когда речь идет о снятии оков, отпирании замков и отводе глаз.

– Ты в курсе, сколько сейчас народу на вилле Аргацци? У Гвидо турнир по гольфу, значит, как минимум двадцать тысяч гостей. А Симон привез три тысячи слуг, чтобы меня караулить. Вы им всем собираетесь отвести глаза?

– Не преувеличивай свою значимость, – Лафти покосился за окно. – Во-первых, несколько часов назад случилась одна неприятность – поле для гольфа внезапно перерыли кроты, неизвестно откуда взявшиеся. Поэтому достопочтенный Гвидо Аргацци с гостями отбыл в свое соседнее поместье. А во-вторых, Великий Бессмертный Симон, взяв с собой огромную свиту, уехал на один из близлежащих островов.

– Зачем?

– Чтобы встретиться со мной, – Лафти шутливо раскланялся. – Так что нечего нос задирать – твоя личность для него не настолько интересна.

– Встретиться с тобой? – Эстер тщетно пыталась оторвать пальцы от стены. – Ты будешь с ним встречаться?

– Киска, я бы заподозрил, что у тебя сотрясение мозга, но не очень понимаю, откуда ему взяться при полном отсутствии того, что можно сотрясать. Все обманы в этом мире произошли от меня. Если я назначаю встречу – я никогда на нее прихожу, это же понятно.

– Мы потеряли пятнадцать минут, – уточнил Осмод, глядя в пол со скучающим видом. – И если учесть, что нам придется ее нести, потеряем еще столько же.

– Нести?

Эстер наконец выпрямилась.

– Я прекрасно себя чувствую. В окно надо прыгать, или у вас есть лестница?

– Это все слишком банально, – Лафти усмехнулся. – Держись ровно за Осмодом, след в след. Если упадешь – все пропало. Если увидишь кого-то и начнешь верещать – тем более.

– Спасибо, что предупредил, – пробормотала Эстер сквозь зубы.

Идти было трудно – но она была очень рада что можно сосредоточиться на физическом усилии. Они прошли по коридору, причем по запертым замкам Осмод всего лишь проводил рукой, и створки распахивались. Первая волна ужаса настигла Эстер, когда они были у лифтов – но сидящий за столом охранник даже не посмотрел в их сторону.

Потом она неожиданно расслабилась – в конце концов, если ее повторно схватят, то хуже уже не будет, а эта парочка сама о себе позаботится. Все усилия теперь уходили на то, чтобы держаться на ногах. Они вышли на залитую солнцем площадку перед виллой, с цветниками и фонтанами. В тени сидела группа из личной охраны Симона и жадно пила пиво, пользуясь отсутствием высокого начальства. Они мечтательно смотрели на скульптуры определенного содержания, расставленные вокруг фонтана, но проходящих мимо Эстер, Лафти и Осмода не видели.

Эстер пошатнулась. Хуже всего было не то, что недавно перетянутые веревкой ноги отказываются идти. За несколько месяцев пребывания у Аргацци она больше всего опасалась, что ей подсыплют что-то в пищу, и ела совсем маленькими порциями, останавливаясь сразу, если вкус казался подозрительным. Поэтому голова на свежем воздухе кружилась все сильнее, и ее колотил озноб. Если можно было бы хотя бы ненадолго прилечь… почувствовать щекой горячий песок под ногами…. ненадолго согреться… пусть потом делают с ней что угодно…

– Из всех существ, живущих на земле, вы, люди, самые ничтожные, – шипел Лафти за спиной в такт ее шагам. – Самое ценное, что вам дается – это жизнь, так вы постоянно придумываете что-то, чтобы ее усложнить себе и другим. И массу способов, чтобы себя побыстрее этой жизни лишить. Причем без всякого серьезного повода.

– Я тебе… потом отвечу как следует…

Неожиданно нога подломилась, и она все-таки упала, удивившись тому, что кто-то схватил ее под мышки и потащил по песку.

– Скорее! Если нас все-таки заметили…

– Вы можете ее быстрее запихивать в машину? Если что-то и повредим, не страшно, потом сами починим.

– Лафти… – ее забросили на заднее сиденье в мало удобной позе, поэтому она выгибалась, стараясь хоть как-то устроиться, но не открывала глаз. – Ты меня слышишь?

– Придумала ответ? Ну-ну, любопытно послушать.

– Почему ты потащился меня спасать? Несколько месяцев нахад ты был бы нужнее не мне… ты его ненавидишь, да? Почему ты его не вытащил, Лафти? Почему ты поставил его перед таким выбором? Почему ты заставил его так мучиться? Ты же все можешь… почему ты его бросил? Если бы ты бросил меня, я бы тебе простила… но что его… я не прощу этого никогда…

– Крайне глубокомысленное заявление, – сказал Лафти, задумчиво глядя на волны. – Подностью в твоем стиле.

Эстер дернулась, но как оказалось, она была примотана ремнями поверх теплого одеяла к некому подобию кровати-носилок, стоящих на песке.

– Мы где?

– Мы эвакуируемся как можем. И куда можем. Ты понимаешь, что все Дома Бессмертия для тебя закрыты? И что тебя теперь ищут все Бессмертные по всем континентам?

– Так отдай им меня, – Эстер закрыла глаза. – Тебе-то что.

– Моя бы воля… – пробормотал Лафти. – Но видишь ли, некоторые люди так умеют занудствовать… Вынь им тебя и подай, как угодно. И не отстанут ведь, пока не сделаю.