Текст книги "Дракон с отрезанными крыльями (СИ)"
Автор книги: Вера Эн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)
Айлин поймала взгляд пронзительных серых глаз, глядящих на нее так, словно в комнате никого больше не было. Секунда, показавшаяся самой длинной в жизни, – и топорик выскользнул из рук Дарре, упав ему обухом прямо на ногу. Дарре взвыл, не сдержавшись, от боли, и Айлин невольно подалась к нему, стиснув на груди руки от жалости.
– Дарре… – сорвалось с ее губ, а он вдруг выдохнул, распрямился и обжег ее такой ненавистью, словно бывшего хозяина на месте Айлин увидел. Она вздрогнула, похолодела, не понимая, чем заслужила, и ощущая, как в душе невольно нарождается зеркальное чувство. Так вот о чем говорил отец! Он предупреждал Айлин о звереныше, но она, ослепленная своими мечтой, не хотела верить. Значит, напрасно? Значит, совсем не так все на самом деле?..
Разочарование холодной скользкой змеей вползло ей в душу и свернулось вокруг сердца, избавляя от грез…
Глава одиннадцатая: Пять лет спустя
Айлин с трудом узнавала свой дом. Сколько ее не было в Армелоне? Меньше двух лет. А казалось, что прошла целая жизнь. И Айлин вернулась совсем другой. И все вокруг так сильно изменилось…
Отец пристроил к дому новое крыло. Оно и понятно: семья увеличилась, и места всем дочерям хватать перестало. Пока Айлин отсутствовала, в детской комнате вместе с Беатой поселилась названая сестра Кайя, и отец решил, что старшей дочери по возвращении необходима будет собственная спальня. Все-таки Айлин почти совершеннолетняя, и заставлять ее делить комнату с двумя глупышками было уже невозможно. Но она и подумать не могла, что ради нее отец затеет столь глобальную перестройку.
Айлин ступала по дощатому полу, осторожно дотрагиваясь до знакомых и в то же время почти забытых вещей, не решаясь отправиться в новую часть дома. Вчера вечером, когда дядя Тила выгрузил ее со всем багажом у родной калитки и из дверей посыпали самые дорогие на свете люди и, не давая зайти внутрь, принялись обнимать, целовать, расспрашивать, рассказывать и даже плакать одновременно, Айлин было совсем не до новшеств. Дальняя утомительная дорога, поздний ужин, слишком большое количество впечатлений и выплеснутых эмоций так вымотали ее, что она заснула прямо за столом, уронив голову на руки. Наверное, отец перенес ее в новую спальню на новую постель, где Айлин выспалась на славу, впервые за два года почувствовав себя спокойной и любимой, а когда проснулась, в доме, кроме нее, не было ни души. На столе лежала записка, где мать предупреждала о смене в госпитале и просила не терять сестер: они, мол, в гости сегодня собрались. К кому именно в гости и когда должны были вернуться, мать сообщить не подумала. Впрочем, Айлин тут же простила ей этот недосмотр за возможность немного побыть дома одной и заняться своими делами. В Окиносе, где Айлин провела последние два года вместе с дядей Тилой и его семейством, такой роскоши ей практически не перепадало. Наверное, и здесь все скоро закрутится, и мать опять начнет подбивать ее на работу в госпитале, и сестры освоятся и будут вести себя, как хозяйки, и отец…
Только бы жениха ей не вздумал подобрать! А то вчера уже были какие-то намеки на «совсем взрослая» и «настоящая невеста». А ее мнение узнать, конечно, никто не соизволит. Как не соизволил, отправляя в южные страны с почти чужими людьми. Тетя Ильга тогда серьезно заболела, и спасти ее мог только теплый морской воздух. Дядя Тила ради жены оставил пост градоначальника и со всем семейством отправился в Окинос. Но поскольку оба его ребенка были мальчиками, совершенно не знающими, как ухаживать за больными людьми, на семейном совете было решено, что с тетей Ильгой поедет и Айлин. На ее протесты никто не обратил внимания, а когда те перешли в открытые угрозы, отец впервые в жизни повысил на нее голос и обвинил в неблагодарности. Большего стыда и унижения Айлин не испытывала никогда в жизни. Показалось, что отец разлюбил ее из-за такого поведения, и никогда больше не улыбнется, и не скажет доброго слова. Айлин навзрыд проплакала ночь, сорвавшись в истерику, а наутро дала свое согласие. Что значила какая-то пара лет вдали от дома и родных по сравнению с отцовским разочарованием в ней? Тем более что к тому моменту он оставался единственным, кто еще пытался хоть как-то ее понять и старался вставать на сторону старшей дочери. Всех остальных Айлин вынудила ее просто возненавидеть.
Щеки запылали, а внутри перекатилась стыдная волна. Как же неуютно и страшно было вспоминать о том, что она творила перед отъездом. Словно с цепи сорвалась. Обидела тетю Ариану, да так, что дядя Лил запретил ей на пороге у них появляться, пока она до извинений не дозреет. Разругалась с матерью, заработав от той пощечину, когда довела Беату до побега из дома. Ну и самое главное, самое мерзкое – то, о чем Айлин даже думать себе запрещала, потому что жить с такой ношей было совершенно невыносимо: хотелось броситься в ближайший колодец и сгнить там. И исправить ничего было нельзя, только надеяться, что со временем впечатления от ее поступка сгладятся или подзабудутся и она сможет поднять глаза и попытаться попросить прощения. Вряд ли, конечно, оно будет ей подарено. Но, быть может, станет чуть легче дышать?
На самом деле эти годы вдали от Армелона пошли Айлин на пользу. Дядя Тила больше всего на свете уважал честность и порядок, а потому в доме у него царила почти военная дисциплина. Айлин какое-то время пыталась бунтовать, но, увидев, сколь расстраивает это тетю Ильгу, усугубляя болезнь, поняла, что пришло время смириться. Быть может, боги таким образом пытались наставить ее на путь истинный? Быть может, они вовсе не отвернулись от нее, как казалось в эгоистическом забвении, а только испытывали? Как дядю Лила, который после девяти лет разлуки и эшафота снова встретился с тетей Арианой и сумел построить свое счастье? Как Дарре, которому после стольких страданий удалось найти настоящую любящую его семью? Даже если Айлин не имела права ставить свои проблемы на одну доску с тем, что довелось пережить им двоим, следовало иначе взглянуть на собственную жизнь и перестать разрушать то, что родные строили с огромным трудом, отворачиваясь от них и отказываясь от божьей милости.
Смирившись, Айлин вдруг поняла, что дядя Тила отнюдь не требовал от нее невыполнимого. Вставала она и так всегда спозаранку. Еду и дома на всех готовила. Трапезы в строго определенное время ее ничуть не смущали: даже проще было распланировать свой день. Тетя Ильга много к себе внимания не требовала, а когда пошла на поправку, и вовсе сняла с племянницы часть домашних забот. Зато по первости эти хлопоты отнимали у Айлин все свободное время, не позволяя ни строить новые козни, ни убиваться из-за того, к чему предыдущие из них привели.
Тетя Ильга была не слишком ласкова, зато справедлива. Всегда разбиралась в любой возникшей проблеме досконально и находила истинных виновных независимо от степени родства с ними. Наказывал дядя Тила, и Айлин была рада тому, что ей ни разу не довелось ни стать свидетельницей такой процедуры, ни попасть под его тяжелую руку. Правда, осуждающий взгляд перенести было ненамного проще, но и его Айлин через пару месяцев житья в Окиносе перестала на себе замечать.
Да и кузены оказались не такими заносчивыми хулиганами, какими казались вначале. Быть может, им не понравилось, что какая-то девица вдруг стала ближе к их матери, чем они сами. А возможно, они просто хотели подурачиться, и в отсутствие друзей тратили свою неуемную энергию на гадости для кузины. То какую-то склизкую мерзость в постель подкинут. То дверь уборной снаружи подопрут. То в рукомойник вместо чистой воды болотную жижу нальют. Доставалось им за такое, конечно, да только Айлин от этого было не легче, потому как дядины методы воспитания мальчишек только раззадоривали, и они придумывали такие каверзы, в которых доказать их вину было неимоверно сложно.
В конце концов, перепробовав все способы от слез до угроз, Айлин нашла идеальный вариант борьбы с этими оболтусами. Она стала готовить еду раздельно для каждого члена семьи и портить порции кузенов, в лучшем случае оставляя их голодными, а в худшем загоняя в уборную на всю ночь. Жаловаться родителям мальчишки были не приучены, к тому же в таком случае им пришлось бы каяться и в собственных шалостях, поэтому, когда Айлин предложила мир, тот был принят благодушно и без всяких промедлений.
Разница с кузенами в возрасте исключала настоящую дружбу, однако, перестав считать Айлин своим врагом, Хедин и Эдрик решили стать ее защитниками, оберегая от излишнего внимания горячих южных парней. Кроме того, они оказались отличными спутниками на прогулках, не боясь уходить далеко от дома и с радостью соглашаясь разведывать новые территории.
Айлин, правда, брала их с собой не всегда. Иногда уходила одна – к морю – и брела вдоль берега, насколько хватало сил. А потом садилась на теплый песок и беззвучно плакала, вспоминая всех тех, кого незаслуженно обидела и кто теперь так далеко, и неизвестно, что о ней думает и думает ли вообще. Бесконечная гладь воды почему-то не действовала умиротворяюще, как обещал отец тете Ильге, а, напротив, ворошила воспоминания, вытаскивая на свет самые постыдные и заставляя мучиться ими вновь и вновь.
Почему же Айлин раньше не понимала, сколь мерзко поступала? Думала, что бросает вызов замшелым взрослым, а на самом деле просто бесчинствовала и теперь словно видела себя со стороны и ужасалась содеянному.
Может, потому отец и отослал ее с родственниками в южные страны? Если тетя Ильга была больна телом, то у Айлин явно захворала душа. И ей требовалось срочное лечение. Вдали от подстрекательниц-подруг, от обиженных ею родных людей, от дома и не отпускающего то ли разочарования, то ли чего-то совсем другого…
Как бы то ни было, вернулась Айлин совершенно другим человеком. Ничего не осталось ни от той дебоширки, что уезжала из Армелона два года назад, ни от той наивной мечтательницы, которую жестоко окунули в реальность. Айлин стала сильной, спокойной и, пожалуй, немного жесткой женщиной, имеющей в жизни цель и собирающейся ее достигнуть во что бы то ни стало. Как отец однажды достиг. И расширенный дом подходил для этого как нельзя более кстати.
Беата ворвалась на кухню первой – словно огненный вихрь прошелся, сметая все на своем пути, – схватила самую зажаристую булочку и мигом отъела половину.
– В гости позвали, называется! – пробурчала она. – А покормить – ума не хватило! Чтоб я еще когда туда потащилась – старух развлекать! Матери надо – пусть сама проведывает! А с меня хватит!
Айлин с интересом посмотрела на младшую сестру, но возмущаться ее словами не стала. Во-первых, сама недавно такой же была: может, в крови у них шальное поведение? А во-вторых, не хотела ссориться. Все-таки родная кровь. И все-таки Айлин соскучилась.
– А Кайя где? – только и поинтересовалась она. Беата передернула плечами и схватила вторую булочку.
– Наверное, осталась дослушивать все истории их бурной молодости. Только тогда она и к ночи не вернется: этих болтушек один Энда заткнет. На том свете.
Айлин поджала губы, почувствовав в груди раздражение. Богини милосердные, как страшно, оказывается, воочию увидеть себя со стороны. Одно дело – представлять, и совсем другое – прочувствовать на себе. А ведь Беате только одиннадцать. Что же из нее дальше вырастет?
– Добрый день, – послышался от двери звенящий колокольчиком голосок, и Айлин повернулась к названой сестре. Ровесница Беаты, но полная ее противоположность. Тихая, скромная, молчаливая – это Айлин успела заметить еще вчера за столом, несмотря на усталость. Тонкие русые волосы, зеленовато-карие глаза, совершенно заурядная внешность – даже взгляду зацепиться не за что. Ни родинки над губой, ни горбинки на носу. Пройдешь – и не заметишь. Особенно на фоне яркой и шумной Беаты. Как они умудрялись уживаться вместе, Айлин даже представить себе не могла. – Надеюсь, вы хорошо отдохнули с дороги? Ваши родители не велели вас беспокоить, и мы с Беатой…
– Ты, – улыбнулась Айлин, желая сразу расставить все точки над i. – Твои, тебя. Я не старушка и не градоначальник, Кайя, я твоя сестра, поэтому давай обойдемся без церемоний.
– Хорошо, – столь послушно согласилась та, что Айлин с трудом удержала вздох. Такое поведение ей нравилось еще меньше, чем Беатино. Огонь и вода – вот ведь незадача. Может, разойдется еще девочка, освоится? Сколько она уже в этом доме? Года полтора? Все равно мало после гибели матери. Тут бы просто в себя прийти, а не с сестрами отношения выяснять. Впрочем, наверное, в силах Айлин хоть немного облегчить ей жизнь. После Беатиного-то нрава.
– Значит, договорились, – не расставаясь с улыбкой, сказала она. – Садись за стол: я булочек напекла – надеюсь, понравятся. И не робей, а то не достанется ничего: Беата все стрескает.
– Больно надо: я фигуру берегу! – заявила младшая сестра и потянулась за следующим лакомством. Айлин подавила усмешку, еще раз ласково кивнула Кайе и подхватила стоявшую на лавке корзинку.
– Я в госпиталь – родителей угощу, – предупредила она сестер. – А то, как всегда, голодными до вечера будут.
Беата махнула рукой, а Кайя попыталась оправдаться тем, что пока умеет готовить только кашу, а та к обеду остывает и становится невкусной, но Айлин оборвала ее лепет, пообещав научить стряпухиному делу, поймала робкую ответную улыбку и отправилась к родителям.
Город совсем не изменился, особенно на фоне низко висевших серых туч. Отец просил тетю Ильгу отложить возвращение до летних месяцев, чтобы не было больших перепадов между двумя климатами, но они не дотерпели, собравшись в конце апреля. В Окиносе в это время все уже отцвело и вовсю готовилось к жаркому лету. А в Армелоне, куда они добрались к первым числам мая, местами лежал снег, дул пронизывающий ветер, да и небеса, казалось, знать не знали о том, что на дворе давно весна, и вся природа ждет обновления, и людям хочется солнца, тепла, нежных запахов распустившихся цветов. Пока же они, угрюмые и озабоченные, спешили по своим делам, обеспокоенно поглядывая на тучи: гроза могла начаться в любой момент, а промокнуть никому не хотелось.
Айлин тоже прибавила шаг. Дождя она не боялась, но вот булочки, любовно уложенные в корзинку, приняв порцию воды, могли безоговорочно испортиться, а Айлин так хотелось удивить родителей новым вкусом. Она не писала им о том, что в Окиносе подрабатывала в местной пекарне и освоила множество интересных рецептов. Если родители оценят ее выпечку… Ну, тогда и за осуществление мечты можно будет взяться. Тем более что испытание Беатой булочки уже прошли, а о ее привередливости Айлин знала не понаслышке.
Первые капли упали на землю, когда до госпиталя оставалась всего пара кварталов. Но гроза медлить не любила, и Айлин припустилась бегом, прижав драгоценную корзинку к животу, укрывая от дождя спиной. Вымокшая, взъерошенная, она взбежала на крыльцо госпиталя под козырек, кое-как стряхнула брызги и рванула на себя дверь. И ойкнула от неожиданности, едва не столкнувшись с выходившим из госпиталя парнем. Айлин подняла глаза и невольно залюбовалась.
Высокий, широкоплечий. Глубокий взгляд чуть насмешливых желтовато-серых глаз. Давно не стриженные черные вихры с золотыми прядками на лбу. От него так и веяло мужественностью и необъяснимой притягательностью. Такой, что у Айлин помимо воли вырвались слова:
– Дарре?.. Ты… тебя не узнать совсем…
Он качнул головой и даже не улыбнулся.
– Как был дикарем и уродом, так и остался, – бросил он и, обойдя помертвевшую от нахлынувших воспоминаний Айлин, скрылся за непроглядной стеной дождя…
Глава двенадцатая: Бунт и его последствия
С самого знакомства все пошло не так. Быть может, потому что Айлин чересчур замечталась. Быть может, потому что Дарре не был готов к этой встрече и навязчивости очередной сестры.
Айлин слишком хорошо помнила слова отца о том, каким он впервые увидел Дарре, и определение для него крошки Аны, а потому заранее решила, что должна помочь новому другу адаптироваться в человеческом мире. Вот только Дарре так явно не считал. И на все ее попытки как-то поправить его, объяснить, что он делает не так, рассказать, как принято, только огрызался, будто звереныш, и делал назло. А однажды и вовсе заявил: «Купи себе другого дракона, его и учи!» Айлин поначалу онемела, не понимая, что он имеет в виду, а потом вдруг такую обиду почувствовала, что даже оправдываться не стала. Она же… так старалась ему помочь! Вырвать несчастного мальчишку из рук хозяина-изверга! А он посмел думать о ней гадости, да еще и мстить за то, чего не было!
Мечта разбилась на тысячи осколков, причинив боль, какой Айлин еще не испытывала никогда в жизни. Все, что она так давно лелеяла в душе и на что страстно надеялась, оказалось неправдой. Дарре совсем не был похож на дядю Лила. Он не нуждался в Айлин и не хотел с ней дружить. А она напрочь разочаровалась в нем. И, когда тетя Ариана мельком поинтересовалась, как у них с Дарре дела, Айлин припомнила все обиды и вывалила их скопом, надеясь найти у самого близкого человека поддержку и понимание. Но она забыла о том, что разговаривает с матерью Дарре. И потому меньше всего на свете ожидала, что любимая тетя встанет не на ее сторону, посоветовав набраться терпения и не давить чересчур на товарища.
Кажется, это и стало отправной точкой преображения Айлин. Она вдруг решила, что никто на свете ее больше не любит. Мать всю жизнь занята только мужем и госпиталем, родная сестра ни во что не ставит и уж точно в ней не нуждается. Обожаемые тетя с дядей нашли ей замену в лице Дарре. А отец… Он просто делал вид, что никакой проблемы не существует. По-прежнему считал Айлин маленькой и глупой, угощал леденцами и гладил по голове. И не желал услышать ее и заглянуть в сердце. Айлин стала лишней в семье, обузой для всех. Она попыталась запереть свое несчастье внутри, но обида, боль и разочарование, объединив усилия, вырвались на волю и подчинили себе Айлин. И сделали из нее настоящую мегеру.
Никто ей больше был не указ. Поступала, как хотела, разговаривала, будто свысока, дерзила, ослушничала, никого не считая авторитетом. Беату каждый вечер доводила до слез, не думая о том, что сестра на шесть лет ее младше. Материны слова пропускала мимо ушей, а на упреки советовала следить за собой. Вилхе и Ану, ставших на сторону Дарре, просто не замечала, глядя мимо них и радуясь своей хитрости. Тете Ариане и дяде Лилу затыкала рот, напоминая, что они ей не родители и воспитывать не имеют права. Дарре…
Сначала пыталась делать вид, что и его не существует, как Вилхе. Но потом, попав в компанию таких же малолетних оторв, как и она, начала развлекаться, вообще не считаясь ни с чьими чувствами. Постоянные насмешки, подколы, словесные издевательства над Дарре не шли ни в какое сравнение с тем, какую она замыслила шутку незадолго до своего отъезда из Армелона. Раз в месяц их компания выбирала жертву, которой хотела отомстить за какие-то – настоящие или надуманные – обиды. Каждая «мстительница» задумывала «самую гадостную гадость», которую она хотела бы сделать несчастному, писала ее на клочке бумаги и бросала в общий мешочек, чтобы потом осуществить доставшееся по жребию желание. Когда пришла очередь Айлин назвать своего обидчика, она без тени сомнения указала на Дарре – виновника всех девичьих бед: от разбившейся мечты до отказа от нее родных и близких.
Айлин не помнила, что тогда написала, и только очень надеялась, что до жестокости подруг все-таки не опустилась. Потому что в одной из записок, например, было указание сшить игрушечного бескрылого ящера, проткнуть ему кольцом губу и за это кольцо подвесить на дереве напротив окна Дарре. В другой доброволице нужно было стянуть у Дарре одежду во время купания в море и закинуть ее в крапиву или колючий кустарник. Айлин в какой-то момент поняла, что ее вовсе не забавляет столь изуверское развлечение над живым существом, но ни остановить подруг, ни выйти из игры ей не позволяла зарвавшаяся гордыня. Она уже натворила столько дел, что отступать было поздно. И в каком-то совершенно сомнатическом состоянии она сунула руку в мешочек и вытащила свою судьбу.
То ли самое легкое, то ли самое сложное…
Айлин предстояло поцеловать Дарре, а потом оттолкнуть и пригрозить обвинением в насилии. Каким местом она думала, когда сочла эту шутку забавной, а отмщение равным ее оскорблению? Айлин, разумеется, не собиралась на самом деле жаловаться взрослым на нападение, тем более что в отношении дракона такое дело однозначно закончилось бы его смертью, но очень хотела увидеть лицо Дарре после своего поцелуя и дальнейших действий. Она почему-то не опасалась от него соразмерного ответа. И все же сердечко замирало, и даже дух перехватывало в преддверии первого настоящего поцелуя. Когда-то Айлин думала, что подарит его только любимому мужчине, но те представления о жизни развеялись вместе с мечтой. Она единственная из подруг в почти шестнадцать лет все еще оставалась нецелованной и не желала ударить перед ними в грязь лицом. Ну а Дарре или кто-то другой – какая разница? Зато будет с девчонками наравне. А то… Словно дурочка неопытная…
В Дарре тогда сложно было увидеть мужчину. Ростом чуть выше Айлин, невозможно худой – кожа да кости, сутулый, угловатый. Глаза вечно за отросшими волосами. Ни улыбки, ни слова доброго. Тоска…
Впрочем, Айлин же не замуж за него собиралась. А для тренировки и он сойдет. Тем более что для него это был вообще единственный шанс хоть раз в жизни девушку поцеловать. Кто в здравом уме таким, как он, заинтересуется? Так что Айлин еще и одолжение ему сделает…
Зачем она искала себе оправдания, Айлин тогда не понимала, но упорно продолжала это делать. Зато потом те же самые вещи позволяли хоть как-то себя простить и дать надежду все исправить. Впрочем, то, чем закончилось испытание, уничтожало и ее. Зарвавшаяся, бесстыжая, безмозглая соплячка!
С трудом удалось застать Дарре одного: обычно его всюду сопровождали либо Вилхе, либо Ана, что тоже не раз и не два было поводом для насмешек Айлин над кузенами-наседками. Признаться, в глубине души она даже надеялась, что, не дождавшись подходящего момента, подруги переключатся на следующую жертву, однако боги тоже захотели позабавиться.
Айлин помнила все какими-то урывками – словно картинками из прошлой жизни. Зелень леса. Высоченные сосны. Кусты малины с крупными ягодами на ветках.
Дарре в льняной рубахе и грубых штанах.
Айлин шагнула вперед с бешено стучавшим сердцем и почти слышимой молитвой о том, чтобы прямо сейчас из леса выскочили кузены, или чтобы Дарре, увидев ее, выругался и скрылся за деревьями, или чтобы солнце перестало светить и боги захлопнули этот мир…
Но Дарре только обернулся на звук ее шагов и поймал взгляд: слишком серьезно, слишком странно, слишком… неправильно…
Айлин шла к нему, словно завороженная, не в силах остановиться и желая только скончаться прямо на этой поляне от разрыва рехнувшегося сердца. Ойра милосердная, да если бы она знала, что все будет именно так, сотню раз отказалась бы, и плевать на мнение подруг: себя-то она потом как собирать думала?
Неровный вздох – кажется, обоюдный. Напротив друг друга – слишком близко для врагов, слишком далеко для любовников. Тонкий, едва уловимый незнакомый запах, разом вскруживший голову. Айлин перестала что-либо соображать. Чуть подалась вперед, потянулась к Дарре…
И почувствовала его губы на своих губах…
Первый поцелуй – словно единственный в жизни.
Дарре касался ее губ так нежно, так чутко, что хотелось плакать и ликовать одновременно. Айлин вцепилась ему в рубаху, чувствуя, что ноги ослабели, и ощутила его пальцы у себя в волосах. Так приятно, так нужно…
Она невольно притиснулась ближе, пытаясь ответить, желая только, чтобы никогда этот поцелуй не кончался, потому что доходил он до самой глубины души – чистой, незапятнанной местью, толкнувшей на помощь Дарре и все еще желающей его близости.
Отвратительный смех и оглушающие аплодисменты обрушились, словно с неба. В голове что-то бахнуло, опуская на землю, руки сжались в кулаки и уперлись в окаменевшую грудь. Айлин оттолкнула, отпрыгнула, тяжело дыша и едва не захлебываясь в бьющих через край эмоциях. Стыд, страх, презрение – скорее к себе и подругам, чем к Дарре…
Жгучие слезы набухли в глазах.
– Дикарь! – не думая, что говорит, прошептала она. – Урод!.. Не смей никогда ко мне прикасаться! Ненавижу!..
Она отпрянула и сбежала одна, не желая никого видеть, не в силах ни с кем говорить, только в полностью расхлестанных чувствах и в страшном отвращении к самой себе.
Она не хотела этих слов. Повторись то же самое сто раз, и она сто раз заткнула бы себе рот кулаком и подавилась собственными слезами. То были слезы очищения. Как и поцелуй – такой волшебный, такой сладкий, такой, что самой смелой мечте до него далеко.
Зачем Дарре так целовал? Словно вовсе и не презирал Айлин. Словно сам хотел этого поцелуя. Словно вот так – касаться ее губ, чуть обдавая дыханием, гладить растрепанные волосы, смотреть, как будто Айлин одна во всем мире, – это правильно и желанно для него.
Если бы не подруги, если бы не эта отвратительная игра и не слабость Айлин, все могло бы закончиться совсем по-другому. Или по-другому начаться. После пережитого Айлин сама не знала, чего хотела. Но она испугалась и произнесла роковые слова. Которые Дарре не простит никогда. Которые она сама себе не простит. Которые два года стояли комом в горле, вынуждая считать себя последней дрянью. И которые только что эхом отдались в ее сердце, вызвав уже привычную саднящую боль.
Дарре не забыл.
Да разве можно такое забыть?..
Три года мучений – каждый день, каждый вздох. Отрубленные крылья, незаживающие шрамы и вечная рана на душе. Постоянные унижения, насмешки, издевательства – и у Айлин хватило жестокости бросить ему в лицо «урод и дикарь». Худших слов невозможно было придумать. Дарре, наверное, разом вспомнил тогда всех своих хозяев и те пытки, которым они его подвергали. Уровняв с ними Айлин. И теперь мог видеть в ней лишь столь же гнилое и отвратительное существо, получающее удовольствие от надругательств над другими и не способное испытывать человеческие чувства.
От стыда снова запылали щеки, и слезы заструились по ним, не принося ни малейшего облегчения. Сколько же боли причинила Айлин другим, и за нее придется расплачиваться. Дарре ведь не единственный, кому от Айлин досталось. Родители тоже пострадали и вполне могли не обрадоваться ее сегодняшнему приходу. Это вчера радость встречи затмила все обиды, а нынче новый день. И никакие булочки не сотрут тех оскорблений в душах отца и матери, что нанесла Айлин. Почему же она вдруг решила, что сможет вернуться к прошлому, как будто и не было тех трех отвратительных лет? И что ее раскаяния достаточно для того, чтобы все исправить?
Айлин утерла глаза, не решаясь зайти в госпиталь. Сейчас еще была хоть какая-то надежда на то, что родители простили неразумную дочь и позволят ей начать все сначала. А что ждало ее там, за дверью? Что, если… повторится история с Дарре? Отцу с матерью тоже было, что припомнить в исполнении старшей дочери. Айлин даже думать об этом боялась. Да только от реальности все равно не убежишь.
Она собрала всю свою смелость и все-таки зашла внутрь. Уж слишком холодно было промокшей на улице: чай, пожалеют, не выгонят. Дадут шанс…
– Солнышко! – мама первой выглянула в приемную и, увидев там непутевую дочь, даже руками всплеснула. – Ты как здесь?.. Ты зачем?.. Ты под дождем, что ли, бежала?!..
Айлин сама не поняла, как задрожала мелкой дрожью – то ли от холода, то ли от облегчения. Если мама назвала солнышком после того, что было… значит, не все еще потеряно.
– Я б-булочек в-вам п-принесла, – не в силах усмирить застучавшие зубы, кое-как выговорила она. – Ис-спекла с ут-тра…
Мама, не дослушав, метнулась в какую-то комнатку и через пару мгновений вернулась оттуда с огромным шерстяным покрывалом.
– Скидывай все мокрое прямо здесь, – приказала она, – никто не зайдет в такую-то погоду – и быстро к огню! Не хватало мне тут еще воспаления легких после южных-то стран!
Айлин послушно сбросила накидку, стянула верхнее платье, оставшись в одной рубашке, и с удовольствием завернулась в колючее, но такое теплое одеяло, будто пахнувшее маминой заботой. Айлин невольно задержала ее руку в своих и сжала, не в силах поднять глаза.
– Я…
– К огню! Немедленно! – перебила ее мать. – Все раскаяния – когда отогреешься. Сейчас травы заварю, будем твоими булочками обедать. В зачет прегрешений.
Сказав это, она потащила Айлин к разожженной печи и усадила на самое хорошее место.
– Только попробуй мне простыть! – озабоченно пригрозила она и снова куда-то умчалась. А Айлин обхватила себя за плечи, уставилась на пляшущие искры и словно растворилась в огне. Мысли стали ленивыми и какими-то поверхностными. Совесть, кажется, и вовсе заснула. Айлин вздохнула, но не от грусти, а от чего-то светлого и легкого, что в последние годы почти ей не давалось, а теперь вдруг растеклось по жилам, проникло в сердце, возродило надежду…
Мама вернулась с большой кружкой, из которой торчали стебли засохших травок и доносился не особо способствовавший аппетиту аромат. Айлин попробовала было отговориться от такого напитка, но мама заявила, что это «рецепт Эйнарда», и Айлин не смогла отказать.
К счастью, булочки почти не пострадали. Правда, мама лишь перехватила парочку из них на ходу, торопясь на перевязку, но зато папа, покончивший с какими-то срочными делами, оценил выпечку дочери по достоинству.
– Ты настоящая мастерица, – вынес вердикт он. – Я всегда знал, что у меня талантливая дочь, а теперь и доказательства в руках держу. Это в доме бывшего градоначальника такими потчуют?
Айлин качнула головой, но рассказать правду почему-то не решилась. Не время еще было для этого. Сначала нужно другой вопрос выяснить.
– Пап, ты же скажешь мне правду? – очень серьезно спросила она. – Какой бы горькой она ни была?
И замерла, потому что отец вдруг изменился в лице, тяжело выдохнул, сжал зубы и только потом кивнул.
– Если тебе это действительно нужно, – сдавленно ответил он, и Айлин, сколь бы ни была загружена своими проблемами, не могла не почувствовать его отчаяния. Но что она такого сказала? Мог ли отец скрывать какую-то тайну, боясь разоблачения? Нет, это казалось совершенно невероятным.
– Очень нужно, – совсем тихо пробормотала она и отвела глаза. Сочиняй – не сочиняй, а от себя не уйдешь. Рано или поздно придется бухнуться в омут. – Ты слишком долго относился ко мне, как к маленькой девочке, оберегая и прощая все на свете. Пап, я… совсем тебя разочаровала, да? Так, что уже невозможно простить?
