Текст книги "Дракон с отрезанными крыльями (СИ)"

Автор книги: Вера Эн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Глава пятая: Сестры

– «…и тогда взмолилась Луна, обращаясь к Создателям, не о пощаде прося, а о справедливости и милости к Эмберу, – Айлин читала на ночь сестрам историю из подаренной тетей Арианой книги. Сказания здесь звучали совсем по-иному, нежели она привыкла слышать с детства, но тем интереснее они были и тем сильнее хотелось узнать, как все происходило на самом деле. – И услышали ее богини, и донесли речи ее до брата своего. И сжалился Энда над измученными детьми, и осуществил давнюю мечту Луны, превратив ее в красивого серебряного дракона…»

– А серебряный – это какой? – спросила шестилетняя Беата: такая же золотоволосая, как старшая сестра, такая же сероглазая, как отец, такая же упрямая и капризная, как мать. Айлин она раздражала до зубного скрежета, но участь старшей сестры обязывала присматривать и заботиться, и Айлин старательно исполняла свои обязанности, постепенно проникаясь к Беате все большей неприязнью, но мужественно скрывая свои чувства.

– Это как у мамы цепочка, – ответила Айлин, желая немедленно продолжить чтение, но у Беаты были свои планы.

– Красивая, – сказала она. – А Луна и вовсе вся такой стала. Вот повезло…

– Ага, повезло, – буркнула Айлин, – после таких-то побоев.

Но Беата не обратила на сестру никакого внимания, начав хвастливо перечислять все мамины украшения, и Айлин сердито отвернулась, понимая, что младшая сестра не угомонится, пока сама не сочтет это нужным. Вот и читай ей после этого!

– А у моей мамы есть кулон такого же цвета, как Желка, – неожиданно перебила ее Ана – прелестное белокурое создание с совершенно железным характером. Окружающие обычно воспринимали ее как нежную куклу, но Айлин пару раз имела счастье столкнуться с закусившей удила кузиной: там даже взрослые отступали, и только дядя Лил умел справляться с дочерью, причем так, чтобы та не считала себя обиженной.

– Не бывает таких камней! – тут же отозвалась Беата. – У мамы всякие есть, ей папа даже из южных стран привозил! А на Желкину чешуйку ни один не похож! Врунья!

– У моей мамы есть такой кулон, – упрямо повторила Ана и нахмурилась. – Ей папа подарил, а он вообще весь мир обошел!

– Никто не может обойти весь мир! – возмутилась Беата, забыв про украшение. – Он большой, тут и ста лет не хватит!

– А у папы раньше крылья были, – сообщила Ана. – Он был как Желка, только другого цвета. И они с мамой летали в разные края…

– Враки! – воскликнула Беата, и Айлин поняла, что кузина побеждает, но не испытала ни малейшего желания поддержать родную сестру. Сама заварила эту кашу, сама пусть и расхлебывает. – Никто не умеет летать! Враки!

Ана пожала плечами, считая разговор законченным, и перевела взгляд на Айлин, готовая ее слушать. Беата надула губы и отвернулась, давая понять, что ей эта история совершенно неинтересна.

Айлин воспользовалась наступившей тишиной, чтобы закончить сказание.

– «Бросилась Луна к другу своему единственному, – напевно зазвучал ее голос, и Айлин словно погрузилась в книгу, став на несколько минут Луной, заступившейся за дракона. Айлин сегодня сделала то же самое наяву, но почему-то не позволяла себе думать об этом. Внутри с самого полудня поселилось странное беспокойство: оно переливалось внутри, стоило Айлин вспомнить об изувеченном драконе на ярмарке, и она решила оставить мысли о нем до того момента, когда сестры заснут и она будет предоставлена самой себе. На одиночество, конечно, рассчитывать не приходилось, только на редкую тишину: спальня у них с Беатой была общая, а в присутствии гостей количество ее обитателей еще и увеличилось. Вилхе лег спать на лавке в гостиной, а Айлин достался целый выводок. – Закрыла его телом своим от снарядов каменных, подняла с земли стылой. Вернулись силы к Эмберу, когда понял он, кто перед ним, и стряхнул он накинутые людьми путы. И взмыли в небо два юных дракона: Золотой – как Солнце – и Серебряный – как Луна. Не видели люди большей красоты ни до, ни после того случая, и вспоминали тот день всякий раз, когда появлялась луна на дневном небе. А Луна и Эмбер отправились в Драконью долину, и не было радости больше той, чем в день их возвращения, и не было счастья больше того, что боги им отныне даровали».

Айлин еще раз посмотрела на картинку, где были нарисованы два знакомых дракона, и бережно закрыла книгу. Откинулась на подушку и подняла глаза к потолку. На соседней кровати слышалось шушуканье, но Айлин не хотелось разбираться, о чем спорили кузины. Такая манера общения была для них обычным делом: через пять-десять минут они устанут, отвернутся друг от друга и заснут крепким сном.

А вот Айлин вряд ли сможет сомкнуть сегодня глаза. Слишком яркими были полученные на ярмарке впечатления, и, погасив свечу, Айлин наконец-то смогла заново прочувствовать все те события. Замереть от ужаса из-за жутких шрамов на спине дракона, сжаться от боли вместе с мальчишкой, получившим плетью по полуобнаженной спине, зайтись жалостью к его несчастной судьбе… и попытаться придумать, что будет дальше.

Дядя с тетей обязательно вылечат бедного парня: вот и папа сказал, что никаких особо опасных повреждений у него не обнаружил. Наверняка они оставят его у себя: куда еще идти такому, как он? А если так, то уже завтра Айлин познакомится с настоящим драконом и…

И начнется ее собственная сказка…

Какой она должна быть, Айлин плохо себе представляла. Ей почему-то рисовалась только одна картина: как они идут с новым другом по лесной тропинке, и солнце освещает им дорогу, и играет в золотых прядках мальчишки, а вдоль тропинки полно спелых ягод земляники, и Айлин собирает кустики в букет…

Где-то посреди этих мечтаний Айлин и заснула, и снившиеся фантазии были столь же теплы и красивы, и Айлин проснулась в прекрасном настроении, уверенная, что с этого дня у нее начнется новая жизнь. Она быстро и с охотой приготовила кашу для всей семьи и отправилась будить сестер, потрепав попутно Вилхе по вихрастой голове. Умыла обеих, заплела им косы. Пожелала проснувшимся родителям доброго утра и поинтересовалась, как дела в госпитале. Папа с мамой удивленно переглянулись, потом папа пожал плечами, а мама нахмурилась.

– Мне сегодня твоя помощь потребуется, – неожиданно заявила она, и Айлин замерла, не донеся половника до тарелки. – Вчера давка на площади была, много людей покалечилось. А папа целый день занят: с утра на ярмарку за новыми лекарствами, а потом обход больных на дому.

Судя по тону матери, она уже все решила, и спорить с ней не имело смысла. Но Айлин, не желая смириться с тем, что ее планы рухнули, сделала отчаянную попытку.

– А почему тетя Ильга не может помочь? Я ведь обещала…

– Тетя Ильга всю ночь в госпитале провела, – отрезала мать и строго посмотрела на Айлин. – Я могу, конечно, оставить ее без заслуженного отдыха или сбиться с ног, справляясь с больными в одиночку, если дочери хватит совести оставить меня в трудной ситуации.

Совести Айлин на такое не хватило. Она понуро глотала вмиг ставшую безвкусной кашу, изредка бросая завистливые взгляды на Вилхе и Ану. Счастливчики, они уже через какой-то час познакомятся с настоящим драконом. А Айлин ждать теперь ажно до завтра, и то если тетя Ариана не рассердится за то, что племянница не воспользовалась сегодняшним приглашением, и не возьмет его обратно.

Когда мама ушла собираться, Айлин тихонько обратилась к отцу.

– Почему именно сегодня? – расстроенно спросила она. – Тетя Ариана меня первой о помощи попросила, и я обещала…

Но папа только качнул головой.

– Не все в этой жизни получается так, как мы задумываем, – произнес он совсем не относящуюся к делу фразу. – А обижать маму – последнее дело.

Айлин опустила глаза к полу и подавила всхлип.

* * *

Ариана проснулась от того, что услышала в доме негромкий шум. Он то затихал, то снова раздавался: то ли шорох, то ли скрип…

– Дарре спускается по лестнице, – объяснил тоже не спавший Лил и напряг слух. – Пара ступеней осталась.

– Куда он собрался? – чуть слышно спросила Ариана, опасаясь, что парнишка слышит ничуть не хуже ее мужа и сможет разобрать слова даже через стену. Лил пожал плечами.

– Вряд ли по наши души, – отозвался он. – Кто тогда ему каши на завтрак наварит?

Ариана фыркнула и попыталась нахмуриться. Но сердиться на мужа взаправду было невозможно.

– Я опасаюсь вовсе не нападения, – сказала она, – ты же вытряс у мальчика это несчастное обещание. Но вдруг он хочет сбежать? Утро вечера мудренее: он мог подумать, все взвесить и решить, что на воле ему будет лучше, чем у нас.

– Значит, таким будет его выбор, – чуть жестко сказал Лил. – Он достаточно взрослый парень, чтобы отвечать за свои поступки. Я вчера подробно описал ему, что будет за пределами нашего забора, и мне показалось, что он понял. Если я ошибся, останавливать его не имеет смысла: даже оставшись сейчас, он уйдет завтра. Так к чему тянуть?

Ариана расстроенно поджала губы, но вовсе не по той причине, о которой подумал Лил.

– Я не ожидала от тебя такой жестокости, – негромко проговорила она и даже немного отодвинулась от мужа. – Ты же не хуже меня понимаешь, что он погибнет без нашей помощи, и не хочешь даже пальцем пошевелить…

– Не хочу, – согласился Лил, хотя чувствовал, что добром этот разговор может и не закончиться. Но Ариана за своей жалостью не видела главного, а он даже под угрозой ссоры с любимой женой не собирался рисковать ее безопасностью. Сколь бы ни хотелось доверять Дарре и его слову – из драконьей ли солидарности или из человеческого сострадания, – значение имела только Ариана. Лил не спал всю ночь, вслушиваясь в происходящее за дверью и желая только, чтобы установившаяся тишина не прерывалась до самого утра. Так хотелось надеяться, что Дарре понял, как они с Арианой к нему относятся, и принял единственно верное решение остаться у них. Но заглянуть в чужую душу Лил не мог, а потому был готов к любому развитию событий. Ему достало бы сил защитить жену от ящера: во всяком случае, от того, что был сейчас подвластен Дарре, и опасался он лишь неожиданного нападения. Но ночь прошла спокойно, и Лил уже почти расслабился, когда услышал неуверенные шаги наверху. Он понятия не имел, что задумал Дарре. И мог только просить Создателей вразумить драконыша, чтобы не натворил тот бед и не потерял жизнь, которая только-только начала поворачиваться к нему лицом. – И тебе не позволю. Дарре не Ана и даже не Вилхе, которым надо объяснять прописные истины и за которых ты несешь ответственность. Сколько бы страданий он ни пережил, отвечать за свои поступки ему все равно придется самому. Так дай ему такую возможность, Ариана: тут ведь если сразу это не понять, потом может и не получиться.

Она внимательно посмотрела на мужа, отчаянно не желая спорить с ним и в то же время чувствуя неукротимую потребность броситься вон из спальни, перехватить уже открывающего входную дверь Дарре, удержать его, объяснить еще раз, что они с Лилом хотят помочь. Пусть останется еще ненадолго, хотя бы пока не поправится и не окрепнет. Ариана же не собиралась принимать решения за него. Просто хотела оградить от опасностей внешнего мира. Как своих детей ограждала. Что в этом плохого? Разве в десять, в пятнадцать, в двадцать лет Вилхе и Аны она перестанет быть матерью и желать им добра? Конечно, она будет считаться с их мнениями – она и сейчас с ними считается, – но от того не станет меньше заботиться и переживать за них. Так при чем здесь возраст? Или… Лил пытается сказать о чем-то другом?

– Ты требуешь с Дарре, как со зрелого мужчины, – осторожно сказала Ариана. – Мне кажется, это неправильно. Нужно дать ему время, чтобы прийти в себя.

Лил качнул головой.

– Ты не понимаешь, Ариана? – почему-то спросил он. – Только мужчина сможет справиться с тем, что Дарре пришлось пережить: не столько в физическом, сколько в моральном плане. Ребенок просто сломается, вспоминая боль и унижения. Но если позволить Дарре почувствовать себя взрослым человеком, внушить ему гордость за то, что он преодолел, это даст ему силы бороться дальше. И, хочу надеяться, рано или поздно он победит свои страхи.

Ариана задумчиво провела пальцами по руке мужа. Лил привел хорошие доводы, но они отнюдь не убедили ее в ошибочности собственных суждений. Наверное, только время сможет рассудить, кто из них прав. И лишь в том случае, если Дарре захочет остаться. Он же…

– Вода льется, – неожиданно сообщил Лил и рассмеялся. – Он, похоже, умыться решил, а мы с тобой подумали, как всегда, самое плохое. Ничему жизнь не учит!

Ариана удовлетворенно улыбнулась и нежно потерлась носом о щеку мужа. Все-таки ей достался самый необыкновенный мужчина на свете, и целовать его, даже спустя одиннадцать с половиной лет брака, было невыразимым удовольствием. А уж когда он перехватывал инициативу…

– Лил, мне пора! – со смехом вывернулась Ариана из крепких объятий. – Дети скоро вернутся, а есть нечего. А уж Дарре и вовсе…

– Иди, готовь, – дозволил Лил, но, поднявшись с кровати, снова прижал жену к себе. – Он бы не остался, если бы не твоя стряпня.

– Глупости! – возмутилась Ариана. – Сам же говорил, что он уже мужчина…

– Вот о мужчине и речь, – усмехнулся Лил, исхитрился еще раз поцеловать уворачивающуюся жену в раскрасневшуюся щеку и только после этого отпустил. Ариана незлобиво буркнула пару возмущенных слов, быстро привела себя в порядок и выскользнула на кухню. Достала из погреба молоко для каши и тут же услышала, как открылась и закрылась входная дверь. Раздались тяжелые неуверенные шаги, и Ариана тайком выдохнула: Дарре вернулся.

Босой, в кое-как приспособленной одежде и с совершенно мокрой головой, он предстал перед Арианой во всей красе, и она с трудом удержала смешок, подавив его вчерашней жалостью. Нельзя позволять себе потешаться, это же самое настоящее оскорбление и жестокая обида. Дарре не виноват, что чувствует себя пока в человеческой шкуре беспомощнее младенца. Стань вдруг Ариана драконом, тоже казалась бы другим посмешищем. А Дарре вон сообразил, как голову вымыть, хотя вряд ли до сегодняшнего дня с рукомойником обращался. Его бы в бане отпарить от многолетней грязи-то – вот бы, наверное, удовольствие было. Если Эйнард разрешит…

– Доброе утро! – приветливо улыбнулась Ариана, будто видеть в своем доме Дарре было для нее привычным делом. – Ты рано поднялся: я еще ничего не успела.

Тот осторожно пожал плечами, словно пытаясь объяснить, что вовсе не завтрак был его целью. Руки сжаты – явно ожидал как минимум недовольства из-за своеволия. Но Ариана только достала из сундука полотенце и протянула его Дарре, чтобы он мог вытереть голову.

– В следующий раз можешь брать сам, – разрешила она и направилась к печи, чтобы не смущать Дарре надсмотром. Там уже вовсю хозяйничал Лил. С первого дня свадьбы он взял на себя обязанность по разведению огня, не отлынивая даже тогда, когда вставал затемно на охоту. Правда, с недавних пор эту забаву пришлось делить пополам с Вилхе, который, освоив огниво, устраивал с отцом настоящие соревнования. И куда при всем этом можно было деть чужого, полудикого Дарре?

Лил сложил щепки в кучку и достал огниво. Застывший было в дверях Дарре подался вперед, с любопытством глядя за его действиями, но тут же поскользнулся мокрыми ногами и рухнул на колени прямо перед Арианой. От неожиданности она охнула и отскочила, а Дарре вдавил кулаки в пол и безнадежно опустил голову.

– Это не последнее твое падение, – неожиданно сообщил Лил. – Если будешь всякий раз так реагировать, никаких кулаков не хватит.

Дарре поднял удивленный взгляд, и Ариана физически ощутила, сколь сильно он хочет что-то сказать, но никак не может справиться со звуками, и пообещала себе во что бы то ни стало научить мальчика говорить. Айлин научила, Вилхе научила, Ану научила и Дарре научит.

– Иди, покажу, – позвал Лил, верно истолковав порыв Дарре. – Хорошо, что тебе интересно. Плохо было бы как раз наоборот.

– То же самое ты говорил Вилхе, когда он едва не свалился в колодец, – улыбнулась Ариана, краем глаза наблюдая, как Дарре поднялся с колен и осторожно приблизился к Лилу, остановившись на почтительном расстоянии и вытягивая шею, чтобы лучше рассмотреть его действия.

– И Ане скажу, когда она подрастет, – отозвался муж. – Нет в этом мире ничего хуже равнодушия. И ты знаешь об этом лучше всех.

Ариана кивнула, потом весело поцеловала мужа в щеку, чуть подтолкнула к нему Дарре и занялась приготовлением каши.

Глава шестая: Дети

Дарре проснулся оттого, что в комнате стало светло. Последние два года солнце он видел только во время выступлений, а в остальное время хозяин держал его клетку под непроницаемым покрывалом: говорил, так вони меньше. Дарре, правда, видел в темноте ничуть не хуже, чем в дневные часы, но на что в его камере было смотреть? Только что сидеть в углу, задрав голову к потолку, и вспоминать те далекие и почти нереальные времена, когда он парил над землей, обнимая небо, подмигивая солнцу и глядя на эндову твердь с ощутимым превосходством. Разве мог кто-то из живущих на ней сравниться с ним в мощи и величии? Даже лучшим из птиц, орлам, было далеко до драконов, а что уж говорить о тех, кто не имел крыльев? Дарре их просто презирал, не понимая, для чего Создатели тратят время на такое отребье.

Наверное, за эту гордыню и наказали его боги. Первый и самый ненавистный им грех. Потом страх, потом отчаяние. Дарре перебрал их все, скатываясь от одного к другому и больше ни во что не веря.

Почему же Создатели приберегли для него чудо? Или решили снова посмеяться?

Дарре думал половину ночи. Почти что одетый, почти что сытый, почти что здоровый – ему ничего не стоило сбежать из этого дома и затеряться в лесу. О том, что его там ждет, Дарре запретил себе вспоминать: сдохнет и сдохнет, никто не заплачет.

Но остаться хотелось невыносимо. Без всякого объяснения, просто возле этого тепла и доверия, что исходили от Лила и его жены. Их никогда не было в жизни Дарре. Свобода – да. Независимость – да. Вседозволенность – да, но все они оказались ненадежными товарищами, изменившими при первой же осечке. Вчера осечек у Дарре было больше в разы – одни только четвереньки чего стоят, – но теплота не исчезла. А ощущение доверия все чаще проникало в сердце. Лил ведь даже не запер на ночь дверь в его комнату – был уверен, что Дарре не станет пользоваться ситуацией. Не мог же он после такого плюнуть в душу этим людям. Быть может, имел такое право, натерпевшись от других их собратьев, но внутри встал запрет, и Дарре отлично понимал его происхождение. Эндов характер, заточенный на честность и благодарность, – и откуда все это у него, брошенного родной матерью и игнорируемого приемной? Может, папаша хорошим парнем был? О нем Дарре не знал ничего. Впрочем, это сейчас не имело значения.

Солнечный луч, нарисовавший на стене искривленное очертание окна, неожиданно вызвал радость. В комнате было тепло и светло, и Ариана обещала с утра снова угостить своей кашей, и Дарре, как щенок, приходил от этого в восторг. Вот только сравнение со щенком даже в мыслях совсем не восхитило. Лил вчера мужчиной его назвал, да еще и не раз, значит, Дарре должен поступать как мужчина, а не как птенец неоперившийся.

Он вытянул руку в сторону, поймав солнечный луч. И совсем уж глупо улыбнулся.

Не хотелось думать ни о прошлом, ни о будущем. Быть может, эти минуты станут самыми счастливыми в его жизни: когда так легко на душе и надежда будто дарит новые крылья. И нужно успеть ими напитаться, чтобы было потом, ради чего существовать.

В доме стояла совершенно невероятная тишина: Дарре не помнил такой ни среди собратьев, ни среди людей. Драконы не слишком разговорчивые существа, но их всегда много, и шум они создают невообразимый. Первые хозяева слишком редко оставляли Дарре в одиночестве, чтобы он успевал понять, что такое покой, а образ жизни второго и вовсе не предполагал таких излишеств: ночные переезды чередовались с дневными выступлениями, и стук колес сменял гул толпы, и Дарре привык, не замечая звуков…

Но не заметить тишины не мог. Все в этом доме было не таким, как раньше. Словно обратная сторона царившей до этого в жизни Дарре ночи. Будет ли продолжение иным – как часть освещенной и обогретой солнцем руки? И зависело ли что-то от Дарре?

Он вдруг вздрогнул, задышал часто. Покуда видел в последних событиях только божью милость, мог лишь ждать, надолго ли ее хватит. А теперь в голову закралась крамольная мысль о том, что он способен как-то повлиять на свое будущее. Не сбежать, как думал раньше. А попытаться… хоть немного понравиться Лилу и его жене – пока-то они явно к нему одну жалость испытывали. Но он же не больной и не немощный! Он у первых хозяев за десятерых работал – так неужели в этом доме помочь не сможет? Даже если сегодняшний день вдруг отобьет такую охоту – в благодарность за вчерашнее отношение и за подаренную надежду!

Дарре легко соскочил с кровати – все-таки отдых и нормальная еда, помноженные на драконью регенерацию, творили чудеса, и он уже совсем не чувствовал боли после ударов плетью, и только две главные отметины продолжали ныть, напоминая об издевательствах. Лил сказал, что раны напитаны драконьим ядом, но Дарре, хоть убей, не мог понять, как яд в них попал. В детстве он даже в образе ящера умудрялся пару раз рассекать живот и рвать крылья, но все эти повреждения заживали быстро и без единого шрама. Почему же сейчас все было иначе? И существовал ли хоть какой-то способ их залечить?

Нет, Дарре боялся не этой боли – к ней он почти привык. Но плюхаться при малейшем неловком движении в пережитые тогда ужас и отчаяние он бы врагу не пожелал. Хотя нет, были у него такие враги!..

Отогнав кошмарные воспоминания, Дарре натянул рубаху и кое-как застегнул пару крючков, позволяющих ей держаться на сутулых костлявых плечах. Штаны он на ночь не снимал, а вот рубаху побоялся измять или испоганить своей кровью: даже если Ариана вдруг за это не рассердится, вряд ли ей будет приятно брать ее потом в руки.

Обуви у него не было, но Дарре привык к босым ногам. Зимой, правда, мерзли, и тогда он кутал их в служащую постелью подстилку, но все равно отогреть мог только в образе ящера. Драконам морозы не страшны. А быть человеком неимоверно неудобно.

По лестнице Дарре спускался очень осторожно. Хотя он чувствовал себя сегодня на двух ногах гораздо увереннее, однако опасался поднять шум и разбудить Лила с женой. Они вчера до глубокой ночи с ним возились, и причинить им новое неудобство Дарре хотелось в последнюю очередь. Да и пока они спят и не могут опустить его на грешную землю, можно ненадолго довериться родившейся вчера надежде и даже представить себя не купленным на ярмарке уродом, а… например, младшим братом Лила. Если тот был драконом, такое вполне возможно: кровь у их племени давно уже вся перемешалась. Вряд ли, конечно, Лил был бы в восторге от такого родственника, как Дарре, – вон вчера как сурово и только что не презрительно говорил с ним про колени. Интересно, что за история произошла с ним, вынудив ненавидеть такую позу? Она унизительная, конечно, но уж точно не самая унизительная на свете. Дарре, бывало…

Он замотал головой, избавляясь от очередного ножа в израненной душе, оступился, поехав ногой, зашумел. Мысленно помянул Энду: Лил же говорил, что нельзя отвлекаться. Все беды от головы. И Дарре вызубрил этот урок.

Заставив себя не думать больше ни о чем плохом, он благополучно спустился на первый этаж и замер, не зная, что делать дальше. На кухню его никто не приглашал. В другое помещение Ариана и Лил его вчера даже не заводили: возможно, ему туда и вовсе нельзя. Может, во дворе найдется работенка? Хотя Дарре даже представить не мог, чем ему быть полезным в этом доме.

Сразу видно, что Лил – хозяин с руками. Дарре не знал, как выглядят внутри другие жилища, но здесь все казалось таким ладным, и правильным, и на своем месте, что иначе и быть не могло. Дарре до каких-то замираний в сердце нравились сделанные Лилом перила: крепкие, гладкие и очень удобные; стол на кухне – широкий, добротный; даже двери – он ни разу в этом доме скрипа не слышал, в отличие от той хибары, где жили первые хозяева.

Вряд ли Лил нуждался в помощниках, а если и нуждался, то у него сын есть, сам говорил. Но Дарре только упрямо сжал кулаки, не желая отказываться от своего намерения, и вышел на улицу.

Кажется, Создатели решили наградить его за порыв и послали решение трудной задачи. У крыльца стояла большая деревянная бочка с водой, едва прикрывающей дно. А ведь наверняка должна быть полной! Скорее всего, отсюда Ариана брала воду, чтобы сварить на ужин суп и накормить Дарре. А утром хватится – бочка пустая. Чем не дело для него?

Он по запаху определил, где находится колодец. Но ведро было прикручено к вращающемуся бревну цепью, и Дарре не решился отсоединить его силой, чтобы наносить воды.

Пришлось искать какую-нибудь посудину на участке. Но единственная вещь, хоть как-то напоминающая то, что ему нужно, была зачем-то прикручена к дереву. Дарре попробовал осторожно ее снять, но ему это не удалось: явно Лил приделывал. Дарре осмотрел ее со всех сторон, даже крышку приоткрыл, увидел внутри воду и уверился в том, что он на правильном пути. Сунулся посмотреть снизу и случайно задел свисавший из посудины «язычок». За шиворот упала крупная капля. Дарре дернулся, зацепившись за «язычок» спутанными вихрами, и тут же принял на свою дурную голову весь запас воды, хранимый предательским ведром. Зафыркал, запаниковал, едва не выдрав посудину с корнем, – и замер, вспомнив вчерашний осуждающий взгляд Лила. За порчу имущества точно по голове не погладят. А оправдаться Дарре не сможет: говорить не умеет. Да и чего оправдываться, когда виноват?

Вода в посудине закончилась, а вместе с ней выдохся и Дарре, снова истратив силы на ненужные эмоции. Зато потом спокойно и даже с какой-то насмешкой над собой освободил волосы от металлического «язычка» и поплелся обратно в дом. Вот и помог. Сейчас хозяева поблагодарят.

Когда Ариана протянула ему чистую тряпицу утереться, даже не спросив, как он умудрился облиться, а Лил снова поднял с колен, избавляя от накатившего из-за собственной неловкости отчаяния, Дарре окончательно уверился, что они, в отличие от богов, смеяться над ним не будут. Однако день только начинался, и испытаниями утренними ограничиваться не собирался. И, когда со стороны улицы послышались детские голоса, Дарре в этом убедился.

Занявшаяся сразу после завтрака шитьем Ариана вскочила с лавки, радостно всплеснула руками и выбежала из дома. Лил пошел за ней, но почти тут же вернулся вместе с высоким темноволосым мужчиной, несущим в руке какой-то ящик. Гость глянул на Дарре то ли с презрением, то ли со снисходительностью, потом без спроса плюхнул ящик на стол и обернулся к Лилу.

– Вижу, все как будто уже в порядке? – непонятно спросил он, но Лилу не нужно было объяснять.

– У драконьего происхождения есть свои преимущества, – с улыбкой заметил он. – Правда, мазь твою мы все равно перевели.

После этих слов Дарре понял, что незнакомец был доктором. Не удержался от изумленного взгляда в сторону Лила: к чему такие беспокойства? Сам же знает, что на драконах все быстро заживает: по себе наверняка. Что же за жизнь у него была раньше? Почему он отказался от первой ипостаси и решил стать человеком? И как ему это удалось?

Доктор хмыкнул.

– Приятно удивлен, что вы в коем-то веке меня послушали, – заявил он. – А пузырек со снотворным явно полный – тут к ведунье не ходи.

Лил почему-то нахмурился, но доктор только рукой махнул и посмотрел наконец на Дарре.

– Жалобы какие-то есть? – поинтересовался он, и Дарре снова невольно нашел взглядом Лила. Что этот доктор имеет в виду? Что вообще такое – жалобы?

– Эйнард спрашивает, болит ли у тебя что-нибудь, чтобы он мог помочь, – объяснил Лил, и Дарре замотал головой даже до того, как тот закончил. Не хватало еще им с Арианой на него тратиться: и так полутора сотен рольдингов по его милости лишились. Дарре такую суму за всю жизнь не отработать.

Лил понимающе кивнул, но потом сдвинул брови.

– Я хочу, чтобы Эйнард посмотрел твою шею и рану от кольца, – негромко, но настойчиво сказал он. – Понимаю, что это неприятно, но они слишком долго не имели возможности зажить: боюсь, как бы в итоге не стало, как со спиной.

Дарре не совладал с собой, вздрогнул: воспоминания по-прежнему не давали покоя. И безумно не хотелось позволять хоть одним человеческим рукам к себе прикасаться. Ну, разве что Арианиным. Погладившим вчера во сне по голове.

Дарре сжал зубы так, что те заскрежетали, но все же заставил себя кивнуть. Не мог он ответить отказом на просьбу Лила. Не имел права.

– Больно не будет, – заверил доктор. – Посвечу, аккуратно потрогаю. Главное не дергайся. Парень я хороший и зла тебе не желаю. Да еще и Лилу по гроб жизни обязан, так что опасаться меня точно не стоит. Он, если что, про должок-то напомнит. Не постесняется.

Болтая почти без умолку, доктор между тем и о деле своем не забывал. Дарре, несмотря на его слова, во время процедуры осмотра сидел в крайнем напряжении. Больно и правда не было. Но все время казалось, что человек накинет сейчас ему на шею удавку, как не раз делали предыдущие хозяева, чтобы его утихомирить; или даст по зубам, разбивая губы в кровь, что тоже было одним из любимых ими развлечений; или ткнет свечой в волосы: до такого еще никто не додумывался, но кто знает этого Эйнарда…

– Нормально все, – заключил доктор, задул свечу, с помощью которой проводил осмотр, и направился к своему ящику. – Подживает. Шея скоро будет, как новая. Дыра в губе, конечно, вряд ли исчезнет полностью, но тоже затянется. Так что, думаю, я вам здесь больше не нужен. Пойду по другим пациентам: что-то много их стало в последнее время. Пора, наверное, еще одного помощника заводить.

Он еще что-то говорил, а Дарре так и сидел в оцепенении. Не ударил, не унизил, даже «эндовым отродьем» не назвал. Пожал руку Лилу, хлопнул его по плечу и исчез за дверями. Вот это и называется настоящей человеческой жизнью? Когда есть дом, есть семья, есть друзья? Есть такие вот легкие и очень добрые отношения; несмотря на свой страх, Дарре очень четко уловил испытываемое Эйнардом к Лилу уважение. Как бы тот не балагурил на его счет, а в словах то и дело проскакивало восхищение. Как же все это понять?

– Пойдем, – неожиданно сказал Лил, – познакомлю с детьми. Только не пугайся сильно: они у меня ребята шустрые, но добрые. Зря не обидят.

Дарре вскочил, изображая немедленную готовность выполнить и это указание, но внутри у него все захолодело. Не столько волновало отношение к себе неизвестных детей, сколько обратившаяся новой стороной ненужность. Лил, его жена, их дети – они семья. Настоящая, цельная. А кто для них Дарре? В лучшем случае, приемыш. Про худший не хотелось и думать, но даже так Дарре это проходил. Неродной, вечно все делающий не так, виноватый уже в том, что появился на свет. Однажды Дарре просто сбежал от всего этого. Из огня да в полымя…