Текст книги "Васюган — река удачи"
Автор книги: Вениамин Колыхалов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Его лицо освещено ясным светом внутреннего спокойствия. Берет из ящика необходимые для сборки шайбочки, гайки, ловко насаживает на болты. К вечеру грабли собраны. Их надо теперь обкатать, отрегулировать ровный ход.
В отряде кроме Галиахмета и Касена есть еще один «перекрещенец» – Билалов Фидаиль – Федя. Комсомолец. Родом из Башкирии. Служил в Германии. До армии работал в топографической группе. Дорога на Первомайское месторождение построена с его участием. С Севера призывался на армейскую службу. Потом Север снова призвал его: вернулся в родное нефтегазодобывающее управление «Васюганнефть». Он еще) не успел доносить солдатский парадный китель. Готовит «к бою» косилку. Раньше приходилось ему косить башкирские луга на конной косилке, обские будет утюжить на тракторной.
Федя уезжал в мае в отпуск в родную башкирскую деревню. Уехал холостяком – вернулся «женатиком». На семейного мало похож – еще много в нем мальчишеского. Молчалив, замкнут. Рядом с трактором оживляется. Теряется угловатость движений.
Отрядный командир, ветеран труда васюганских нефтепромысловиков Михаил Петрович Вайнер на одной из утренних планерок внушал членам штаба:
– Отряд у нас сводный, имеются представители многих цехов. Поэтому хорошо узнайте людей, с кем нам предстоит делать большой план по сену. Знайте, кто откуда родом, у кого какие наклонности, привычки, интересы. Даже имена их жен вам должны быть известны.
Кормозаготовительный отряд нефтяников был хоть небольшой, но силой. Каждый человек на учете. Каждый должен быть в поле пристального внимания. Флаг над лагерем поднят давно. Пусть на сегодня нет ни одной тонны заготовленного сена, но никого не должно одолевать сомнение, что план будет выполнен.
Вечером мне попалась на глаза старая ржавая коса. Давным-давно забытая покосниками, она валялась в траве, посрамленная перед могуществом колесной и гусеничной техники. Вдоль по косовищу прошел трактор, но чудо: сухое, березовое, оно не сломалось, лишь остались на нем «укусы» тяжелых траков. Поднял косу, проверил подушкой большого пальца острие: хоть до Вологды катись. Ручки на косовище не было.
Держал в руках древнее орудие труда, вспоминал свои детдомовские годы, проведенные в Усть-Чижапке, неподалеку от Васюгана. Наше подсобное хозяйство находилось в Успепке на правом берегу этой хмуроводной реки. Лошади, коровы, овцы, свиньи – все было в крепком детдомовском хозяйстве. На васюганских лугах приходилось ставить много стогов. До конца августа жили в Успенке. Переезжали на лодках на левый, луговой берег Васюгана, «хороводили» с косами, обкашивая озера, протоки, изобилующие рыбой и водоплавающей птицей. Вжиканье кос перекликалось со свистом пролетающих утиных стай, с характерным «блеяньем» упругокрылых бекасов.
Директор детского дома фронтовик-разведчик Виктор Александрович Сухушин, оглядывая луг и вереницу юных косарей, говорил ласково:
– Вот она, моя семейка дружная… невелики хлопцы, но крепенькие, точно курки ружейные…
И мы – «взведенные для сенокоса курки» – старались вовсю: косили, сгребали сено, возили копны на лошадках, сытых от вольной луговой жизни.
Воспитание трудом, как и добрым отеческим словом, было поставлено в детском доме высоко. Вместительные детские души вбирали в себя ласку воспитателей, говорок духмяных ветров и скрытую в книгах мудрость…
Иду за отрядный штаб, в лесок. Срезаю на ручку для косовища черемуховый прут. Завхоз дает брусок. Точу и точу лезвие косы, пока оно не начинает «кусаться».
Обкашиваю за кустами, у озерка, где стоит стеной матерая осока вперемежку с густым пыреем. Подходит заместитель отряда, весело смотрит на мои валки.
– Вот и конкурент нашей технике появился.
– С вашими силами машинными не потягаешься. Траву с этих лугов не уложишь влежку косами.
Сергей Бреднев – старший мастер прокатно-ремонтного цеха эксплуатационного оборудования. Позже он возглавит профсоюзную организацию управления. Его отец работал буровиком в разведочном бурении. Часто брал с собой сына. Заронил в него искру любви к своей профессии. Со школьной скамьи Сергей знал – будет нефтяником. При распределении после окончания Уфимского нефтяного института был в списке девятнадцатым из ста двенадцати выпускников курса. Желающих ехать в Сибирь было много. Выбор пал – в Стрежевой.
Сергей общителен, по отношению к механизаторам проявляет тактичность и выдержку. Под спокойствием не скрывается желание отгородиться от хлопотливых отрядных дел. Комиссар Хмурый вроде бы тоже от них не отгораживается, только ведет себя чересчур начальственно, с прикриком, хотя сам из рабочей среды, по профессии электромонтер. Надо отдать должное – по электрической части большой мастер. На Оленьем месторождении подключал подстанцию, станки-качалки, дожимную и блочно-кустовую насосные станции. Запускал на сто двадцать пятой скважине центробежные погружные насосы. На вахты теперь ему летать трудно: плохо стал переносить перелеты – давление повышается. Живет и работает в Стрежевом. Как и Вайнер, он ветеран нефтегазодобывающего управления «Васюганнефть».
Рассказывали: утром комиссар подходил к моей раскладушке будить лежебоку. Спросонья не разглядел, что под марлевым пологом пусто. Поднялся я рано, принялся докашивать свой клин. Если сейчас какая-нибудь совхозная буренка усердно жует мое, лично заготовленное сено, то говорю ей: приятного аппетита, коровушка! Пусть на пользу пойдет тебе этот корм! Давай побольше молока, корми северян сытно.
Рядом с моей раскладушкой стоит кровать Николая Гребнева. Скоро он выведет на луга «Беларусь» с роторной косилкой и с первых же дней завоюет прочное звание главного отрядного косаря. Про него говорят: в двенадцать часов Коля еще не спит, в шесть утра уже не спит. Он в очках, задумчив. Походит на студента или молодого ученого, стоящего на пороге какого-то важного открытия. Его отец ушел на действительную военную службу в тридцать восьмом году. Служил на Дальнем Востоке. Ударил колокол войны – поехал батя через всю страну на запад. На Дону семья его жила. Так и прошел воинский эшелон мимо дома родного, не задержался на станции ни на минутку: беда, нависшая над Родиной, торопила солдат, откладывая побывку на четыре огненных года. Не всем будет дано услышать победный залп. Дядя Николая сложил голову под Кенигсбергом. Отец был танкистом. Писал брату-пехотинцу: «Ну, браток, держись! Теперь будем взаимодействовать вместе – танки с пехотой…»
Бабушка Николая до смерти ждала возвращения сына: может, без вести пропал или в плену у фашистских лиходеев… вернется, быть может… Уже внук ушел на действительную, а сын с войны не вертался. Бабушка стала говорить: сыночка не могу дождаться, Коленьку-то обязательно дождусь.
– Пришел из армии – ей восемьдесят пять стукнуло. Через год умерла…
Гребнев рассказывает, почти не меняя интонации голоса. За каждым словом чувствуется крепкая суровая правда жизни.
Его прадед, дед, отец – потомственные кузнецы. Дед был оружейным мастером. Получил Николай от предков бесценный клад – трудолюбие. Перенял «родственное» обхождение с металлом, с техникой.
«Беларусь» и роторная косилка – с иголочки. Неделю назад хотели взять новые тракторы для вызволения застрявшего К-700. Воспротивились Николай Гребнев и находящийся в отряде секретарь объединенного парткома Кузнецов. Техника еще обкатку не прошла, а ее уже хотели в тяжеловоз превратить. Это же верная гибель.
Гребнев успел потрудиться и под землей, и на земле. Работал в шахте в Восточном Казахстане. На Васюганье строил дорогу от вахтового поселка на Первомайское месторождение. Бригада состояла из вальщиков и чокеровщиков. Первая скрипка – водитель трелевочного трактора Николай. Прокладывали трассу-просеку шириной в тридцать метров. С поваленным лесом обходились по-хозяйски: он шел на строительство лежневок, на обустройство промыслов.
Много привлекательного в этом тихом, застенчивом парне. Житейской мудростью, внутренним спокойствием веет от кроткого, задумчивого взгляда.
Николай полностью отрегулировал роторную косилку. Завел трактор. Посмотрел на широкий луг:
– Ну вот, теперь можно и в поле.
Он назвал луг полем по-крестьянски светло и любовно.
4
С утра мы наметили для кошения сухие гривки, вплотную подступающие к кустам. К дальним озерам шло заметное понижение: под сапогами хлюпала густая жижа. Не так давно отсюда скатилась вода, просочилась сквозь космы пожухлого застарелого сена. Над пружинистым кочкарником стоял плотный пырей. Ближе к воде он заметно перемешивался с широкостебельной осокой. Северный луг не мог удивить разнообразным травостоем, пестротой цветов, гудением пчел. Комары, правда, с тягучим звоном, с безустальным рвением исполняли нехитрую музыку и порхающие тайцы.
Началось!
Фидаиль-Федя на малой скорости обкашивал сухие ннзкотравные полянки. Напарник напролом врубался в густую пырейную стену. Сделанные из крепчайшей стали ножи роторной косилки не брезговали мелким кустарником, дудочником, зарослями таволожника, если они попадались на пути. Гудящие ножи ссекали их с завидной легкостью, оставляя среди жесткой щетины трав белые срезы прутняка.
Косари отпластывали от луга широкие ленты прокосов, боясь вести тракторы во всю травяную ширь: там подстерегала топь. Дважды Федор попадал с «Владимирцем» в ловушку. Не помогали и двадцать пять лошадиных сил, упрятанных в горячем моторе. Я бегал на стан за гусеничным трактором. Буксующую машину цепляли тросом, вытаскивали на сухое место. Луг можно было условно принять за шахматную доску. Белыми клетками служили крепкие бугристые пятачки. Черными – сырые опасные провалы. Под правые колеса трактора мог попасть плотный участок луга, левые безнадежно проваливались в вязкую почву. Несколько часов был я для трактора и косца поводырем: топал впереди, пробовал сапогами мягкую землю. Начинаю увязать, сигналю руками: стоп, Фидаиль! Держи левее или правее. А там новая замаскированная ловушка под ломким слоем прелого сена.
У Федора косилка слабее. В полотно беспрестанно набивается трава. Останавливается, вырывает зеленые пучки пырея. На полотне расшаталось несколько ножей-сегментов. Бойком молотка поддерживаю заклепки снизу. Косарь расклепывает их, пробуя стальные треугольнички пальцами – не шатаются ли.
Его крепкую смуглую кожу не вдруг прокусывают комары. Увлеченный делом, тракторист почти не отгоняет их от себя.
Выборочное кошение – чистое мучение. Часто приходится буксовать, звать на помощь более сильные тракторы – по одному, иногда и по два сразу. Многие глубокие колеи в липкой черной земле напоминают о следах недавней борьбы с мокрым лугом.
В отряд прилетел Мецкер. Давид Генрихович послан сюда для форсирования сенозаготовок. Вторая декада июля подкатывается к концу – ни одного стога, ни тонны сена из будущих шестисот.
Мецкер – заместитель начальника управления «Васюганнефть» по кадрам и быту. Быт в отряде налажен отлично. Девчата Ольга Башкова и Тамара Нестерова кормят вкусно и, как говорится, на убой. Для жаждущих на высоком крыльце столовой стоит вместительный бачок с компотом. Рядом эмалированная-кружка.
Говорят, в прежнее луговое страдование в отряде были другие повара и успешно «закончили двухмесячный вуз» – вышли удачно замуж. Шутники по этому поводу сочинили стихи местного производства: под словом победа подразумевали замужество:
Хочешь на лугах победы —
Приезжай парить обеды.
И блеснет надежды луч
На кривой протоке Муч.
Нынешних поваров эта проблема не волнует, хотя они и живут под «обстрелом» многих бойких глаз.
Пока не были оборудованы луговой стан, столовая с холодильниками и электропечами, Ольга одна со стоицизмом доброй хозяйки три недели готовила обеды на костре. Борщи, гуляши, омлеты, пропахшие дымком, ели с та-а-аким завидным аппетитом…
Если выдается свободный часок-другой, Ольга вяжет. На Васюганье помаленьку обвыкается, не ищет, как случалось по первоначалу, клюкву на кустах.
Начинаю обживаться в отряде. Командир, комиссар, отрядовцы смотрят на меня теплее. Вот что значит участие в делах отряда!
У Мецкера тоже появился зуд в руках. Взял косу, ловко, напористо погнал широкий прокос. Он косил с захлёбистой, молчаливой радостью – она исходила от всего упругого собранного тела, расправленной груди, сильных, слитых с косовищем рук. Выстригал траву чисто, без огрехов.
– Косить давненько научился, – делился позже воспоминаниями Давид Генрихович, – когда мы обходили луга в поисках новых сухих участков. – Мой старший брат в Кривошенне живет. Перед самым покосом ногу сломал. Жена его, как на грех, болела в то время. Пришлось мне выйти с косой на братнин покос. Мужики на лугу показали, каким манером с травой расправляться. Сперва конец литовки все норовил «землю понюхать» – втыкался. Потом пошло и пошло. Половину покоса сам выкосил, да друзья брата помогли. Полностью сено поставили. Было мне в ту пору шестнадцать лет.
В нефтяном Приобье Мецкер два десятилетия. Участвовал в строительстве шести нефте– и газопроводов. Давид Генрихович говорит: «Кроме вертолета всю живую технику водить приходилось».
Кое-кто в отряде надеялся на представителей подшефного совхоза. Мол, приедут, покажут, где в первую очередь начинать косьбу, где во вторую. Заместитель начальника управления был мнения твердого: на совхозного дядю надейся, а сам не плошай. Ноги при тебе, померь луга во всех направлениях, выясни картину.
Мы исходили с Мецкером многие километры, открыли «сухие залежи трав»: косарям фронт работ дня на три. При строительстве нефтепроводов и газопроводов Давид Генрихович тоже делал главную ставку на свои ноги. Возьмет с собой так называемую карту-трассовку, где в сантиметре уложено сто метров трассы, отправляется в разведку. Уйдет впереди трубы километров на десять-пятнадцать, каждую речушку, каждый бугорок и ручеек в память уложит, наметит пути их преодоления. Следом техника увереннее движется, дорогу торит.
Спрашиваю северянина:
– Наверно, нынче без ручной косьбы здесь не обойтись?
– Все от погоды будет зависеть. Постоит сушь – тогда и косилками управимся. Но в резерве десятка три кос иметь надо.
– В отрядном складе всего пять и то маленьких – детских. Кто-то заточил их на наждачном круге, как стамески. Теперь их отбить трудно. Дерево строгать такими косами можно, а траву вряд ли свалишь.
Менкер прищурил глаза, высек из них усмешку.
– Мое утверждение: если «масла» нет в башке, его, как в машину, не зальешь. Литовки затачивал человек, не имеющий ни малейшего представления о косьбе.
Комары наседают на меня упорно. Над попутчиком их мало. Все равно предлагаю ему мазь.
– Не надо, – отнекивается Давид Генрихович. – У меня с комарами заключен договор о ненападении.
Но вот и над ним закружились серые стан, облепили голову. Улыбаюсь, протягиваю мазь:
– Быстро же комарье договор нарушило. Помажьтесь.
Выдавливает из тюбика белого червячка, растирает в ладонях, мажет шею, лицо, за ушами. Так-то надежнее.
Иногда попадается нам такой высоченный пырей, что его метелки оставляют на наших потных, покрытых мазью шеях и подбородках россыпь мелких семян. Перестояла травушка. Еще бы неделю назад свалить.
В нынешнем году васюганские нефтяники ведут заготовку кормов на два фронта. Если сводный отряд на сеноуборке состоит в основном из рядовых гвардейцев, то в заготовке веточного корма принимал участие командный состав – инженерно-технические работники. И в прежние годы работников управления посылали «на венички». Их заготавливали, сушили и, случалось, они не попадали на скотные фермы – корм пропадал. Ничто так не бьет по рукам, как сознание напрасного труда. Волей-неволей поостыли люди к этой заготовительной операции.
В високосном восемьдесят четвертом году план на управление дали немалый – около ста тонн березового веточного корма. Васюганцы не привыкли вздыхать и чесать затылки. Была объявлена почти всеобщая конторская мобилизация. Мецкер ходил по кабинетам управления и, приятно улыбаясь, показывал на ладони зеленые гранулы.
– Что это, Давид Генрихович? – спрашивали бухгалтерские работники и сотрудники отдела кадров.
– Это частичка измельченного, высушенного и спрессованного веника.
– Как интересно!
– Нынче мы будем готовить веники примерно раза в два крупнее парильных. Их подвергнут измельчению, пропустят через агрегат по производству витаминно-травяной муки. Он выдаст вот такие гранулы. Теперь наш труд даром не пропадет.
И он не пропал. Управление «Васюганнефть» заготовило сверх плана тридцать тони веточного корма.
Общение с Мецкером доставляет немалое удовольствие. Весь он напористый, деловой, с кипучей энергией – она невольно передается и другим. Видимо, и он сам подзарядился энергией от начальника управления: Фанис Идрисович Бадиков – сметливый, хозяйственный человек – привык цепко держать в поле зрения и множество скважин, и не выкошенные пока луга, и сотни других немаловажных забот. Если бы все эти, расписанные по пунктам дела и заботы, вложить в память электронно-вычислительной машины, она бы выдала примерно такой результат: все надо выполнить безотлагательно. Ради этого неоспоримого, требовательного надо приводились в действие важные рычаги управления. Поднимались вертолеты. Шли к покосникам баржи с техникой и горючим. Ремонтировались скважины. Вырастали горы березовых веников. Качалась нефть. Шла незримая, но планомерная работа с людьми.
Объединенный партком васюганскнх предприятий и партийная организация управления являлись в этом целенаправленном труде крепкими, надежными союзки* ка ми. Без слаженного взаимодействия, без постоянной поддержки коммунистов многие бы задачи и планы остались мертвы, невыполнимы.
Скоро собирается прилететь на луга Бадиков. Отрядовцы хотят порадовать его первыми стогами. Теплый ветер неплохо просушивает кошенину. Завтра к вечеру можно будет сгрести сено первого укоса.
5
Вода скатывается неторопко, и протока Муч все еще поражает своей шириной. От нашего стана хорошо видна ее изумрудно-зеленая заводная граница. Длинным, заостренным островком она тянется параллельно кустарниковым грядинам. Трава, словно неосмотрительно рано вынырнула из-под воды, огляделась и находится в раздумье: не скрыться ли опять. Парни ездят после работы проверять сетенки, поставленные у затопленных кустов. Комиссар сердится, когда угоняют дюралевую лодку. Поломается подвесной мотор, на чем попадешь в Лукашкин Яр, откуда привозятся хлеб, запасные части. Хмурый считается капитаном мотолодки. Недавно получил распоряжение командира отряда Вайнера доставить с центральной усадьбы совхоза камни для бани. Предупредил, чтобы синие, угарные не везли. «Мухой» слетал в поселок, отыскал настоящие банные камни без синих прожилин. Плеснешь на такие кипятком – парок будет крепкий, уши в трубочку свернутся от неугарной жары.
В Лукашкин Яр комиссар ездит охотно: привозит оттуда толстых червей для закидушек. Рыбачит допоздна, часто из других суток прихватывает часок-другой, оттого утром кажется сердитым, насупленным. Пилипепко подобное состояние комиссара расшифровывает так: ночью рыбачит, днем тенью маячит. Пет, не только маячит. Иногда он бывает распорядительным, деловым. Если и любит «погаркать», то для пользы дела. Злость так же скоренько потухает в нем, как зажженная спичка на ветру.
Роторная косилка Николая Гребнева напластала уйму пышных валков. Они начинались от кустарниковой стены, бежали к озерной глади. Машинный косец научился по наитию определять топкие места и вовремя уводить от них неутомимый колесник. Избегать крепкую хватку мокрого луга ему позволяла повышенная скорость трактора. Он словно летал над травами на воздушной подушке.
В половине второго ночи комиссар потопал к Николаю. Был злостно нарушен распорядок дня: все спят, а Коля луг прочесывает. Возможно, неудачная рыбалка в эту ночь сделала Хмурого под цвет грозовой тучи. Набросился на косца со словами жгучего упрека:
– Тебе что, дня мало?! Хоть на часы иногда поглядываешь?!
А у Гребнева и часов на руке нет. Его время сенная страда отсчитывала. Торопила минуты и часы. Виданное ли дело – человека с работы гнать, ругать его вместо простой комиссарской похвалы. Тут даже спокойный Николай не выдержал, шумнул на Хмурого. Косец проследил, как светлый вечер перешел незаметно в белую северную ночь. У Гребнева одни колер перед глазами: зеленый. До минут ли и часов, когда матерая луговина раскатилась под горизонт и еще не началось в отряде стогоисчисление.
К нам иногда по два-три раза в день садятся вертолеты. Доставляют продукты, свежие газеты, журналы. Утром с Большой землей связь по рации. Земля ждет сено, но в сводке по-прежнему – ноль-ноль тонн. Говорят– в долгах не деньги, в копнах – не сено.
Вертолет сделал круг над лугом, приземлился на излюбленный пятачок. Не успели мы подойти к открытой дверце, как оттуда посыпались на землю продолговатые банки концентрированного молока. Чернявый малый, сопровождающий мешки и ящики с продуктами, выкраивал летные секунды, выбрасывая ногами рассыпанные в вертолете банки. Мы мигом помогли выгрузить мешок со свежими огурцами, большие мягкие буханки хлеба, флягу с растительным маслом, мясную тушу, чеснок, вермишель. Винтокрылая птица опрометью понеслась по задуманному маршруту. Мы, точно курицы-наседки, прикрывали своими телами и руками коробки, буханки, чтобы не раскатились от могучих воздушных струй.
В нашем вагончике одно оконное стекло расколото. Дыра прикрыта фанерой. В нее дует на Николая и меня: моя раскладушка и кровать главного косца стоят рядом с окном, мы спим головами к нему. Получаю со склада алмаз и стекло, прямо на тротуаре крою нужную шибку. Вставляю. Теперь в нашей спальне комаров и паутов будет меньше, и перестанет настырничать ветер. Временами его порывы бывают такими сильными, что наша жилая бочка слегка вздрагивает и покачивается.
Живем ожиданием «завтра», ожиданием первых стогов. Хватились – нет черепков для трехрожковых вил. Чем же вершить стога, очесывать, приглаживать их? Лохматые, туполобые стога быстро промочат дожди. Значит, плакали многие тонны сопревшего сена. Стогометателем не придашь стогам красивой формы, как это можно сделать вилами и граблями. Идем с Мецкером в лес вырубать заготовки для вил.
Черенки надо было заготовить задолго до сенокосной страды, чтобы они просохли, набрали крепость. Во обще в отрядном складе необходимо иметь про запас косы, грабли, вилы уже в готовом, рабочем состоянии. Еще бы лучше запастись березовыми вилами-тройчатками.
Раскладываем черепки на просушку возле склада с горючим. Скоро придет баржа еще с двумя восьмикубовыми емкостями солярки. С этим известием комиссар приехал из Лукашкиного Яра. Он был чем-то расстроен, сильно возбужден. Оказывается, речники отпустили для разгрузки цистерн мало времени: на барже имелись грузы для других покосников, их надо было скорее развезти по станам.
И вот теплоход с баржой пришвартовались к нашему берегу. Мы все в полной боевой готовности: подкатили бревна, приготовили троса, ломики. Шустрый завхоз вьюном крутился возле толстого бревна. Подталкивая лом под комлевую часть сосны, громогласно утверждал, что в одном хорошем ломике содержится три мужицких силы.
Руководил разгрузкой комиссар. Мы подняли на борт баржи бревна, они стали к земле под углом. Оплели тросом край цистерны. Трактор К.-700 всей своей мамонтовой силенкой поддернул ее к борту баржи. Такую же операцию проделали со вторым боком емкости. Комиссар громче обычного покрикивал, командовал, размахивал руками. Мы долго провозились с разгрузкой первой емкости.
Мецкер предложил оплести вторую цистерну тросом посередине и одним махом вытащить ее на берег. Хмурый был против. Его бурчание пришлось не по душе Давиду Генриховичу. Он решительным приказом повелел сделать так, как хотел.
Я находился неподалеку от комиссара. Он сейчас безучастно сидел на бревне, скрестив на коленях большие руки. Мол, раз власть перешла к другому, мне тут делать нечего. В тот момент, когда полилась на землю солярка, в глазах Хмурого вспыхнуло злорадство: «Ага, достукался Мецкер, докомандовался! Моли богу, что не отломилось при рывке приспособление, приваренное к торцу емкости для выкачивания горючки… Залил бы протоку соляркой…». Но этого, к счастью, не случилось.
Через день Хмурый откажется отвезти на мотолодке Мецкера по делам службы в районный центр Александровское. Этим неповиновением, упрямством он как бы отомстит за нанесенное оскорбление комиссарскому самолюбию.
Справедливости ради хочется сказать, что отрядовцы не очень-то лестно отзывались об Игоре. Называли его «чужаком», «заготовителем». Ставь закидушки, рыбачь в свободное время, но ведь не для этого ты послан сюда. Хмурый не помогал ремонтировать и собирать технику. Не брался за вилы при стогометании. Все – командир отряда, его заместитель, Мецкер, секретарь партийной организации управления Павел Николаевич Селезнев, приезжающий с отрядом инженерно-технических работников, не покладая рук трудились на лугах. Комиссар до конца страды играл роль большого начальника и… рыбака.
Забегу немного вперед. Девятнадцатого августа кормозаготовители застоговали двадцать пять тонн сена. Последний стог поставили в полночь. Торопились все сметать до дождя. Комиссар спал. Когда лагерь наполнился веселыми голосами удачно и много поработавших людей, Хмурый проснулся. Ему предложили:
– Поздравь коллектив – славно потрудились сегодня.
– Нечего поздравлять, – пробурчал комиссар. – Бывало, и побольше тонн сена в сутки ставили… Поторапливайтесь, парни, разбегайтесь по вагончикам – энергию экономить надо.
– Мы энергию не экономим, – возразил Пилипенко, – а ты дизельной энергии пожалел. Сейчас в бане попаримся, восстановим свои потерянные телесные киловатты.
Комиссар посмотрел на Анатолия Пилипенко косо. Молодой коммунист успел побывать под пулями душманов. Шрамы у него на животе, на ногах. Хмурый не верит в геройство бывшего офицера Пилипенко, а он ведь был командиром взвода, отбивал безымянные высотки, чтобы свободно жилось и дышалось афганским друзьям.
6
Насадил на черенки вилы.
Тракторы с волокушами живо подбирают кошенину, теснят ее в плотные копны. Стогометатель, раскрыв широкую пасть, сжимает их крепкими челюстями, подвозит на видное место, где мы готовы поставить первый основательный стог.
Южный порывистый, но теплый ветер косматит сено, наши волосы. Он, наверно, разделяет радость покосников. Суетится вместе с ними возле основания стога. Подталкивает работников в спину, всячески поторапливает, словно мы без него не знаем цену каждой минуте.
Тракторы – «Владимирцы» Касена Отарбаева и Толи Пилипенко шально носятся по лугу, слизывая волокушами валок за валком. На стогометателе Сергей Корольков – плотно сбитый, с припечатанной подковочкой землистых усов. Парень крестьянского роду-племени. В казахстанской деревне пас коров. Рассказывал мне как-то поздним вечером под скрипичный концерт комаров:
– В моем стаде коровенка ходила дряхленькая. Молока не давала, а блудня была страшная. Могла среди ночи все стадо черт знает куда увести. Кнутом и дерзкими словами воспитывал – не помогало. Думал: тебя – бойня исправит. Однажды взял грех на душу, нарочно ее в ил загнал – утонула по брюхо. Прибежал к председателю– выручайте, чэпэ случилось. Вытащили с трудом еле живую. Поневоле забить пришлось. Мясо такое жесткое оказалось, будто жилы у коровенки из капроновых лесок…
Ясным оком выглянуло из-за облака солнышко, ласково оглядело наш широкопузый стог-первенец. Вблизи он казался несуразным. Мы долго очесывали его бока, бодали головой стогомета, придавая надлежащую форму. Отошли в сторону, поглядели – вроде бы ничего, похож на тяжелый шлем Ильи Муромца. Под трудовой запал поставили еще два стога. И сразу стало ясно, чего недоставало зеленому пейзажу необозримого луга. Он терпеливо ждал завершения широкого полотна, но был рад и первым уверенным мазкам, нанесенным нами неподалеку от лагеря.
К концу страды этих мазков появится множество. Шестьсот двадцать две тонны одноцветной краски разольется но лугам большими каплями стогов. Впечатляющая картина труда нефтяников Васюганья будет передана в дар подшефному совхозу.
После жаркой бани на берегу протоки у костра проводил я в отряде вечер поэзии. Вернее, это была уже ночь поэзии: маленькая стрелка на циферблате подкрадывалась к первому часу. Читал Есенина.
…Эх, вы сан»! Что за сами!
Звоны мерзлые осип.
У меня отец – крестьянин,
Ну, а я – крестьянский сын.
Мы все в эту белую северную ночь были сегодня крестьянскими детьми. Из крепкого рода широкой вольной земли, вот этого притихшего луга, струистой протоки Муч, всего, что зовется чистым напевным словом – природа.
