Текст книги "Бог огня"

Автор книги: Василий Казаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Она объяснила: через двор, под арку, налево, железная дверь.

* * *

Воздух здесь был спертым, хотя форточка в узком, закрытом мощной тюремного фасона решеткой окне была приоткрыта, и через нее в комнату проникал голос компрессорной установки, изрыгавшей шипящий грохот где-то неподалеку во дворе.

Розовые стены, совершенно пустые, под закопченным потолком – покосившаяся, державшаяся на честном слове жестяная панель с люминесцентными лампами, одна из трубок подмаргивает – похоже на нервный тик. Колеблющийся синтетический свет разливался по огромному пульту с множеством рычажков и серой головкой микрофона на длинной жирафьей шее, тянувшейся к виску сидевшей за пультом женщины.

Висок был бледен и впал, в нем протачивала извилистое русло голубая жилка, рассеивавшаяся на множество притоков у прищуренного глаза, – что-то в этом впалом виске, затянутом шелушащейся пергаментной кожей, было от гербарного листа. Покатый лоб, от которого отброшены назад неопрятно, второпях заправленные за уши каштановые волосы, подрубленные неровной "скобкой" у основания шеи. Примятые крылья заостренного носа, бледная линия рта, к опущенным углам которого подползала стая мелких морщин, слабый подбородок, тонкая кисть с выпиравшей косточкой, сатиновый рабочий халат, приоткрывавший сплетенные с ножками стула ноги в высоких, грубой вязки шерстяных носках и домашних тапочках с отвалившимися, лоснящимися от долгой носки задниками.

– Сюда нельзя, – бросила женщина, не отрываясь от замусоленной тетрадки, куда что-то записывала. – Это диспетчерская, а не проходной двор.

– Да я на минутку, – сказал Б. О. – Шел мимо, подумал: надо бы заявку оставить, а то пока домой добредешь, пока дозвонишься вам... Эй, не зевай, а то проиграешь.

Последняя реплика была адресована девочке с серым пеналом карманного тетриса в руках, сидевшей на краешке стула. Оторвавшись от игры, она смотрела на посетителя. На вид ей было лет десять. Бледное лицо, тени под большими глазами, на темном дне которых стояло выражение то ли испуга, то ли тоски. Обе они – и женщина, и девочка – походили на мух, запутавшихся в липкой паутине и обреченно дожидавшихся прихода хозяина этого сплетенного из тончайших нитей гамака, он придет и начнет медленно пить из них кровь.

– Ну что там у вас? – захлопнула тетрадку диспетчер. – Потоп? Потолок упал?

– Да нет, ничего такого катастрофического. Розетка на кухне искрит, вот я и решил от греха подальше... Пусть электрик посмотрит. Адрес? Ах, адрес... Запишите.

Тонкие губы женщины дрогнули, скривились, простенькая шариковая авторучка выскользнула из руки и покатилась по пульту, нервные пальцы ощупали голубую жилку на виске и резко отскочили, словно коснувшись оголенного провода.

Рука отлетела в сторону, и под эту руку медленно, не отрывая взгляда от посетителя, начала подтягиваться девочка с широко открытыми от страха глазами.

Женщина притянула к себе ребенка, обняла, укрывая своим телом, – так они и сидели, вжавшись друг в друга, тупо глядя на моргание какой-то красной лампочки, ожившей на пульте.

– Успокойтесь. Все в порядке. Никто вас не тронет.

Женщина вздрогнула и еще крепче прижала к себе девочку. Б. О. подвинул к пульту стул, сел напротив них.

– Я думаю, они больше не придут. Мне так кажется.

Женщина опустила голову и некоторое время сидела неподвижно.

–А вы кто? – Долгий выдох, в распахнувшихся глазах стоит надежда.

– Никто. Прохожий... Давайте мы вот как сделаем. Я вам кое-что расскажу. – Он откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. – Некоторое время назад в вашу контору зашли люди, предположительно четверо...

– Он был один.

– Один? Хорошо, пусть будет один. Симпатичный парень, хорошо одет. Сказал, что хочет оставить заявку на мелкий ремонт.

Кивок: да.

– Слово за слово, посочувствовал: работа тут, наверное, нервная, то и дело звонки от разгневанных жильцов, ругань, проклятия, обещания пожаловаться начальству, – ах, как это все утомительно.

– Примерно так... – Медленный неуверенный кивок, тут же поддержанный еще одним, коротким и решительным "да".

– Потом еще немного поболтали – о росте цен, вечной нехватке денег, ну, что у нас обычно обсуждают... Потом молодой человек и говорит: не в службу, а в дружбу, вот вам адресок. Если из этой квартиры поступит заявка, вы уж будьте так любезны, дайте мне знать по телефону. Запишите номер. Мы очень вас просим, очень, а то вы день напролет прикованы к своему диспетчерскому пульту, а девочка ваша из школы одна возвращается. А на улицах сейчас столько подонков развелось, пристать могут, затащить в подвал, не дай бог...

Она крепче прижала к себе ребенка.

– Нет... Он сказал: ты сделаешь это, иначе твоей девочке – хана... Вы не представляете себе, как все это... С ней в школу бежать оттуда сломя голову на работу. Потом опять в школу – и сюда.

– Так она все это время после занятий сидела здесь?

Б. О. обвел взглядом закрытое тюремной решеткой окно, унылые стены, пульт, жесткие конторские стулья, обтянутые вытершимся шершавым коричневым дерматином.

– Здесь... А куда от них деваться? Куда?

– Не знаю, – мрачно отозвался Б. О., погладил девочку по голове. – Ничего, все обойдется. Уже обошлось – будем надеяться.

У выхода он задержался:

– Да, кстати... А номер того телефона, по которому вам надо было позвонить, не сохранился у вас?

– Сохранился... – горько усмехнулась она. – Да я его по гроб жизни не забуду.

– Давайте проверим вашу память?

Она четко, словно вызванный к доске зубрила, отчеканила номер. Б. О. записал его на клочке бумаги.

– Хотя... – задумчиво потер он скулу, – скорее всего, это пустышка. Ничего, проверим. И еще вопрос: как этот молодой человек выглядел?

– Да как... Обыкновенно. Хорошо одет, – она прикрыла глаза. – Да. Лицо у него какое-то неприятное. Вернее – глаза. Желтые какие-то, на человеческие не похожи. Волчьи, что ли...

– А может быть, рыбьи? – спросил Б. О.

– Вот-вот! – кивнула женщина. – Точно, как у рыбы. Круглые и холодные.

Девочка выскользнула из-под материнской руки, вернулась на краешек стула, ссутулилась, низко склоняясь к маленькому экрану.

Б. О. рассеянно поднял взгляд в потолок, потом посмотрел налево, где угол стягивала голубая пелерина паутины, и пробормотал:

– Ты смотри, не обижай их тут.

В ответ на странную эту, адресованную в никуда реплику качнулась паутина: то ли ее подтолкнул сквозняк, то ли маленький, совершенно невидимый постороннему глазу паучок, обитатель этого вознесенного под потолок гамака, свитого из тончайших липких нитей, беспокойно шевельнулся в знак того, что он тут совершенно ни при чем, – эти две мухи слишком велики для него.

* * *

Вернувшись домой, Б. О. молча прошествовал на кухню, уселся за стол, подвинул к себе телефон, набрал номер. Ждать ответа пришлось долго. Наконец на том конце провода ответили.

– Дуся, привет, это я. Да, я в Москве. Нет, ничего, все нормально. Запиши-ка номерок и шурани его в свою базу данных. – Он вытащил из кармана клочок бумаги, продиктовал несколько цифр. – Шуранул? Хорошо, я подожду. Ну разумеется, мне нужен адрес. А что ж еще?

Он откинулся на спинку стула и закурил.

– А что, так просто? – спросила Бася. – Сунул в компьютер номер и получил адрес?

– Ага, – кивнул Б. О. – При том условии, что это Дусин компьютер. В подобных случаях Дуся незаменим.

– Он хакер?

– Да нет, просто коллекционер всякой полезной информации, – Б. О. плотнее прижал трубку к уху, повертел пальцами, требуя карандаш или ручку. Бася сбегала в комнату, принесла. – Ага, так. Пишу. Так, так. Спасибо. Все. Отбой.

Повесив трубку, он подтолкнул листок бумаги в направлении Баси:

– Ты не знаешь, где это?

Пробежав глазами название улицы, она вздрогнула.

– Это? Это в двух шагах отсюда. Во двор через арку. Дальше – сквер. А потом – эти дома. А что там?

– Ты все равно не поверишь, – улыбнулся Б. О., поднимаясь со стула. – Мне надо переодеться. Где мой свадьбишный аглицкий костюм?

На второй день знакомства они сходили в ближайший магазин мужской моды и снабдили Б, О. нормальной городской одеждой: джинсы, несколько маек, пара сорочек, кроссовки. Его темный костюм с тех пор лежал, аккуратно упакованный в плотный защитный чехол, в машине на заднем сиденье.

– Дай ключи, – попросил Б. О.

Минут через десять он предстал перед ней таким, каким Бася увидела его впервые. Она отметила про себя, что Б. О. умеет носить дорогие вещи.

– Ты выглядишь на сто миллионов, – задумчиво протянула она. – А куда мы собрались?

– Не мы, а я, – поправил Б. О., присев к столу. – Видишь ли, помимо адреса, в компьютере моего приятеля значился профиль заведения, обладающего названным мной телефонным номером. Я хочу туда наведаться и забрать похищенные у нас вещи. В основном, конечно, дискеты и компакт-диски.

– Фешенебельный ночной клуб? – предположила она. – Фонд культуры? Консерватория? Заседание парламента? Совещание в кремлевской администрации? Совет министров? Дом кино? Запись на телевидении? Валютная биржа?

Он с минуту молчал, потом покачал головой.

– Нет. Нечто среднее между всеми этими достойными заведениями. – С видом уездного трагика он распахнул руки: – Дорогая, я сейчас иду в бордель!

– Вот черт, у него наверняка нет с собой презервативов, – устало покачала она головой, глядя в стакан, когда услышала щелчок дверного замка.

* * *

Бабочка? Откуда здесь бабочка? Да еще такая приторно-розовая, ширококрылая. Откуда она в замкнутом со всех сторон дворе-колодце, где нет ни пяди живой земли, а есть только камень и асфальт, асфальт и камень и где стоит неподвижный колодезный воздух, прохладный и сырой...

– Эй! – негромко окликнул бабочку Б. О.

Путь, подсказанный Басей, лежал в глубину квартала, где за школьным двором, обнесенным чугунным старого фасона забором, находилось нужное строение.

Именно строение – домом в привычном смысле слова эту конструкцию назвать было трудно. Строение представляло собой миниатюрный квартал, составленный из выкрашенных в салатовый цвет шестиэтажных домов, причудливо сросшихся друг с другом и обступающих три маленьких замкнутых дворика, связанных между собой глубокими арками. Автор этого ансамбля, скорее всего, был человеком взбалмошным, склонным к шараханью из стороны в сторону, – так, внутренние стены одного из колодезных стволов были сплошь облеплены полукруглыми балконами, тогда как в соседнем их не было вовсе, а при разработке внешности третьего архитектора занимали эркеры. Впрочем, эклектика нисколько не раздражала, напротив, в тесных дворах было поразительно уютно, так что те минут десять, что Б. О. пришлось потратить на розыски нужного подъезда, даже подняли настроение, и в довершение всего он увидел огромную розовую бабочку, неподвижно висевшую в темной нише, в глубинах которой и скрывалась искомая дверь.

– Ты кто? – спросил Б. О. – Ночная бабочка?

– Типа того, – донеслось из темноты.

Бабочка шевельнула крыльями и двинулась на него.

При ближайшем рассмотрении она оказалась гигантским атласным бантом, покоящимся на голове девчушки лет пятнадцати. Бант сообщал ее игрушечно-целлулоидной наружности впечатление законченности. Диссонансом были разве что глаза, светло-серые, с поволокой. В них стояло выражение беззащитности, которое так трогает даже самое заскорузлое, стоеросовое мужское сердце.

Это выражение, вспыхнув, тут же погасло, впиталось в туманную поволоку, большие ресницы мелко задрожали. Сейчас заплачет, подумал Б. О. и оказался прав.

Девчушка продолжала плакать, не обращая внимания на то, что Б. О., ласково приобняв ее за плечи, уводит со двора, и они оказываются на какой-то детской площадке с разболтанными качелями, песочницей и лавочкой.

– Посиди тут.

Минут через десять она начала приходить в себя. Взяла протянутую Б. О. сигарету, прикурила.

– Ты похожа на подарочную куклу. Тем более с этим огромным бантом. На Барби.

– А я и есть подарок.

– Да?

– Да. – Она нехорошо как-то, некрасиво улыбнулась. – Клиент звонит в агентство и говорит: у моего лучшего друга сегодня день рождения, пришлите ему какую-нибудь девушку в подарок, посимпатичней которая. Тебя наряжают, напяливают на башку этот бант, розовый или голубой, – она дернула за ленту, и бабочка сложила крылья, растеклась по плечам. – Ну, идешь по адресу, звонишь в дверь. Открывает тебе мужчина... Вы Игорь? Или там Вася, Петя... Ну, я. Ну а я ваш подарок ко дню рождения.

– И что дальше?

– А ты сам не догоняешь? – Она помолчала, наблюдая за сигаретным дымком. – По-всякому бывает дальше. Иногда усадят за стол, покормят, попоят да и отпустят. Бывает совсем наоборот. Один меня прямо на пороге стал лапать, потом потащил в комнату, взгромоздил на стол среди каких-то плошек с салатами и начал трахать.

– А гости?

– А что гости? Сидят себе, пьют, жрут. Какой-то придурок маслину на вилку наколол, тычет: детка, открой рот, закрой глаза.

– Пикантное, должно быть, блюдо из тебя вышло... Так ты сейчас с вечеринки, стало быть? Что там – день рождения? Именины? Банкет по случаю вручения кому-то Нобелевской премии?

Она хотела что-то ответить, но так и застыла с открытым ртом, тупо глядя перед собой. Потом едва слышно выдохнула:

– Хуже.

Медленным взглядом с ног до головы она оценила стоявшего перед лавкой Б. О. – от мысков ботинок до тугого воротничка рубашки – и с подозрением в голосе поинтересовалась:

– А ты, часом, не туда двигал? Не в салон добрых услуг? Четвертый этаж, дверь направо, квартира пятьдесят шесть. Прикид у тебя тот еще, для клиента в самый раз.

Туда, согласился про себя Б. О., но вслух обнародовать это сообщение не стал.

– А и один черт! – махнула Барби миниатюрной рукой. – Если даже и туда, все равно облом бы вышел. Там сейчас закрытое мероприятие. Какая-то братва в черном отдыхает. Обмывают какое-то удачное дело.

– Стоп, – скомандовал Б. О. – Что значит – братва в черном?

– Одежда у них такая, – пояснила девочка, – черная – свитеры, джинсы, кроссовки. Шесть человек, и одна баба среди них, крашеная блондинка, самая из всей кодлы сволочь.

– Так-так, – кивнул Б. О.

Он подумал, какие бы возникли проблемы, заявись он в это заведение: один из чернорубашечной команды его видел. Там, в ванной.

– Шесть человек? Не путаешь?

В квартиру Баси наведывались трое. Возможно, вторая троица была где-то поблизости – на случай, если возникнут сложности: скорее всего, в том фургончике, что стоял у подъезда.

– Шесть, шесть! – огрызнулась Барби. – Я до шести считать умею. В школе научили.

– Давай-ка я у тебя экзамен приму... Сколько там комнат?

Она закатила глаза, припоминая и отсылая в кукольную руку заторможенную команду, понуждавшую пальцы медленно загибаться: один, второй, третий, четвертый, мизинец нерешительно качнулся, но раздумал замыкать своим присутствием маленький кулачок.

– Четыре. И большая гостиная, в нее сразу из прихожей попадаешь. Большая такая, с черной кожаной мебелью и широким столиком для жратвы и водки. Кухня, само собой, потом джакузи. Наверное, там была коммуналка когда-то. – Она умолкла, потеряв канву, в которой двигалась ее мысль. – Ну вот, а потом, значит, заявляется на кухню эта белокурая сволочь, телка ихняя, и говорит: ты, что ли, прошмандовка по заказу? Ну, я... Это, говорит, я тебя для пацанов заказала, ага, сейчас они выпьют и потом хором тебя так употребят, что два дня спермой плакать будешь... Я там от этих слов чуть не родила. Прикинь, а?

– Прикинул, прикинул... Дальше что?

– Дальше в коридоре гвалт начался.

– Драка?

– Если бы... Один из этих деятелей, оказывается, в комнате с девчонкой развлекался. А тут смотрю, он ее за волосы по коридору тащит голую и орет: вот сука, не баба, а простокваша, я кончить не могу... Девки с кухни кто куда, я одна осталась, к полу приросла. Потом потихоньку, бочком-бочком, и ближе к двери. Там в прихожей ниша есть, в ней холодильник стоит, здоровый такой шкаф, и еще немного места остается. Спряталась там, видела... Этот гад девчонку пол языком вылизывать заставил, а потом у мужиков вылизывать... Ну понимаешь что. А потом эта белобрысая сволочь сзади подошла и давай ей бутылку из-под пепси запихивать... Ну, в общем, туда. Тут они отвлеклись, а я к двери, потом на лестницу – и ходу. А тут ты: бабочка, бабочка...

Б. О. достал сигарету, молча выкурил, потом, глядя поверх крыш, тихо произнес:

– М-да. Нас жалуют нравами, как мы того желали.

– Что? – спросила ночная бабочка.

– Ничего, – тряхнул Б. О. головой. – Пошли отсюда. Я тебя провожу. Тебе к метро? Пошли, это тут, рядом.

Расставаясь с девчонкой у турникетов, он прощально похлопал ее по плечу:

– Не волнуйся, мы их накажем.

– Точно? – крайне серьезно спросила она.

– Конкретно, – кивнул Б. О. – В натуре. Век воли не видать.

Она приподнялась на цыпочки, потянула за лацкан пиджака. Он наклонился.

– Тогда знаешь что... – тихо, но твердо произнесла она. – Отрежь им всем яйца. А потом позови меня.

– Светлая мысль. А зачем?

– А я их запихну этой белобрысой сволочи в задницу.

Он взял в ладони ее кукольное лицо и долго всматривался в него.

– Ба-а-арби, – произнес он нараспев, – а ты, оказывается, человек с фантазией.

Когда она уплыла вниз на эскалаторе, Б. О. направился к телефону-автомату, накрытому прозрачным пластмассовым полушарием, и набрал номер, который обнаружил на одном из множества листков, приклеенных к стене на кухне. Помимо номеров ДЭЗа, телефонной станции и прочих бытовых контор, там значился телефон ближайшего отделения милиции – отчего-то именно он врезался в память.

* * *

Дежурный капитан, принявший сумбурное сообщение какого-то гражданина о происходящих в квартире напротив безобразиях, подмигнул сержанту:

– Наша пятьдесят веселая квартирка!

Сержант, застегивая бронежилет, понимающе кивнул: они давно пасли эту пятьдесят веселую квартиру, и пора ее, в самом деле, накрыть, благо есть повод – гражданин прерывистой, с придыханием, скороговоркой сообщал, что там что-то жуткое творится, женские крики, ругань, и вообще похоже, там кого-то убивают.

– Эй! – окликнул капитан сержанта, привычным толчком вгонявшего в автомат свежий магазин. – Ты смотри, чтоб все культурно там...

В ответ на недоумение сержанта, выпятившего нижнюю губу, капитан пояснил:

– Там же у них мебеля хорошие, мягкие, кожаные. – Он обвел взглядом унылое помещение отделения, обставленное казарменной мебелью. – Вот мы и обставимся.

Сержант коротко и звонко хохотнул. Сблизив большой и указательный пальцы, он сомкнул их ноликом и легонько качнул рукой – будь спок! – и вряд ли ему приходило в голову, что, возможно, этим жестом он дело сглазит. Потому что, когда он со своими ребятами вломится в эту пятьдесят веселую квартиру с криками: "Всем на пол! Лежать! Руки за голову!" – в сознании его отпечатается такая вот картинка.

Несколько человек в черном нависают над голой девчонкой, а один, тоже в черном, с коротким светлым ежиком на квадратной голове, сидит в стороне от компании в восхитительно мягком кожаном кресле, тоном с креслом почти сливаясь. Однако растворенность черного в черном не помешала сержанту уловить этот жест: человек кинул руку за пояс, и оттуда, из-за поясного ремня, в руку впрыгнул пистолет.

В ответ на это движение сержант выстрелил наугад и увидел, что попал.

Голова у парня вдруг раскололась, как кокосовый орех в рекламном ролике про шоколадку "Баунти", а из разлома брызнуло на мебель что-то скользкое, бело-желтое и осело на черной коже, как плевки голубиного помета.

– Вот черт, это ж мозги, – пробормотал сержант. – Достанется теперь от капитана за порчу мебели.

Легонько – для; острастки – попинав мыском ботинка послушно распластавшихся на полу, лицом вниз, обитателей квартирки, он медленно обвел глазами поле боя.

Взгляд его наконец приплыл к черному дивану, забрызганному мозгами.

– А неплохой был выстрел! – покачал головой сержант.

Глава 3

«И ЕЩЕ ЖАЛУЮ ВАС ДЕНЬГАМИ И ТЕЛАМИ, КАК ВЫ ТОГО ЖЕЛАЛИ»

1. Пропавший винчестер

Вернувшись домой, Б. О. нашел на кухонном столе записку.

"Пока ты ходил по шлюхам, позвонили с работы – там у них какой-то пожар..."

Б. О. вздрогнул, поднес записку к глазам.

"...пожар. Ах, извини, я совсем забыла, как ты реагируешь на это слово. Хотела сказать, что работы навалом. Где меня искать, ты, скорее всего, знаешь – я там частенько пряталась, когда ты ходил за мной следом".

Конечно, он знал – двухэтажный дом в Замоскворечье, в переулке, который он про себя сразу назвал Пьяным: шел переулок в глубь квартала от трамвайных путей так неровно и нетвердо, точно хлебнул лишнего. Сбоку к желтому дому примыкал крохотный палисадник с лавочкой и помпезной чугунной урной, в нем было очень уютно – оттого, скорее всего, что палисадник накрывала тень старого каштана.

Прошлой ночью Бася, кстати, вспоминала и каштан, и урну, и саму мастерскую, располагавшуюся на втором этаже. Когда-то дом был жилым, и в каждом из трех подъездов имелось по четыре просторных квартиры, но теперь в них размещались офисы со стальными дверями, кодовыми замками, решетками и прочими аксессуарами цивилизации, и только, наверное, в мастерской все сохранилось: двери с медными ручками, тяжелые оконные рамы с массивными шпингалетами, подпирающий потолок пенал камина.

Он спрашивал:

– А чем занимаются в этой мастерской люди?

И она отвечала:

– О-о-о, это сложное дело, они занимаются драматургией, но совершенно особой, площадной.

– Площадной?

– Ты помнишь, несколько лет назад был "Марш зверей"?

Он смутно помнил: по центральной улице торжественно двигалась странная, поразительно живописная колонна, и кого там только не было – кажется, весь зоопарк вышел на манифестацию: медведи, лошади, слоны, ослики, верблюды, собаки, – животные понуро тянулись в направлении Красной площади, намекая глазевшим на шествие зевакам: ребята, вы что-то перепутали, это мы – звери, зачем вы забираете от нас наше зверство?

– Да, симпатичная была демонстрация.

– Это мы ее делали. И массу других площадных спектаклей.

– Выходит, ты по профессии массовик-затейник?

– Что-то в этом духе...

В конце записки – число и подпись. Б. О. подсунул листок под пепельницу, налил кофе, потянулся за сахарницей, но рука зависла на полпути: он обратил внимание на число.

– Сорок дней? – неуверенно произнес он и добавил после долгой паузы: – Да, как раз сегодня.

Поднес чашку ко рту, глотнул – кофе совершенно остыл.

Значит, он достаточно долго просидел вот так, погрузившись в транс. Он медленно цедил кофе, не чувствуя вкуса, и смотрел в окно, где, вжавшись в угол подоконника, сидел нахохлившийся голубь, бессмысленно крутивший крохотными пуговичными глазами, – в механическом движении неживых каких-то, бутафорских глаз было что-то гипнотическое.

– Думаешь стоит поехать?

Голубь сунул голову под крыло.

– Это, брат, не выход, – мрачно откликнулся на жест голубя Б. О.

Он машинально допил кофе, потом тщательно брился, облачался в свой темный костюм, смотрел в окно: машина на месте, возле "ракушки", это хорошо. Он сполоснул чашку, не замечая, что слишком сильно пущенная пушистая струя подмачивает низко съехавший манжет рубашки.

* * *

Он долго выезжал из плотно забитого транспортом центра и очнулся от странного транса, который Охватил его под пустым взглядом голубя, только в районе Косино. Над головой висел рассеивавшийся мельчайшей пудрой дождь, а небо было шершаво, низко и серо, как будто выстелено асфальтом. Где находится могила, он в общих чертах себе представлял. Сразу по приезде в Москву он навел справки, выяснил нужный телефон и, представившись товарищем по работе, спросил, где Сашу искать. Тяжелый женский голос, медленно, как каменные глыбы, ворочая слова, подробно объяснил, где именно: по асфальту до поворота налево, там по тропке, вдоль металлического сетчатого забора, до старой сосны, на которой висит скворечник, вот под той сосной Саша и лежит, заблудиться трудно, в этом углу кладбища всего одна такая сосна.

Б. О. увидел сосну издали и двинулся, петляя между плотно сгрудившимися оградами, на этот ориентир, на ходу скользя взглядом по могильным камням, и в памяти невольно оседали высеченные на них фамилии.

За этим занятием он не заметил, как оказался поблизости от свежей ограды и увидел, что на этом окраинном участке кладбища, уютно накрытом шевелящимися тенями крон, он не в одиночестве. Остановился, хотел было повернуть назад, но было поздно. Нет, уйти уже не удастся.

Б. О. огляделся в поисках места, где можно было бы укрыться от взгляда женщины. Метрах в пятидесяти у старых могил с покосившимися крестами бродил неопределенного возраста человек в совершенно вылинявшем и настолько ветхом плаще, что он казался сшитым из прокисшего молока. Человек умещался в этом наряде целиком, от подбородка до пят, и потому такой маленькой, детской выглядела его голова с оттопыренными розовыми ушами. Следом за ним брела всклокоченная собака с голодными глазами.

Поздно, подумал Б. О., наткнувшись на взгляд женщины, сидевшей за оградой на маленькой лавочке.

Она выглядела моложе, чем он думал, – голос в телефонной трубке принадлежал глубокой старухе, а здесь сидела миниатюрная женщина лет пятидесяти с открытым лицом, ласковым и очень домашним, – наверное, она хорошая мать, подумал Б. О.

Она смотрела спокойно, пристально; в ее светлых глазах стояло выражение отрешенности – такое часто можно различить во взглядах женщин, сидящих у могил. Нет, уйти уже не удастся. Б. О. направился к ограде.

– А в скворечнике никто не живет, – неожиданно приветствовала его женщина. – Это Коля его повесил, муж Сашиной сестры, чтобы Саше веселей было. Когда птицы рядом, все не так одиноко, правда?

– Да, – с трудом произнес Б. О. – Не так.

– Вы ведь к Саше? – спросила она. – Сегодня сорок дней.

– Я знал его по работе.

– Это хорошо. – Она отвела взгляд. – Ах ты господи, забыла... – потянулась к хозяйственной сумке, висящей на столбике ограды. – Да вы проходите, проходите.

Он вошел в ограду и молча следил за тем, как она выкладывает на столик хлеб и колбасу, завернутые в салфетки, достает банку с маринованными патиссонами, огурец, лук, бутылку водки, стограммовые граненые стаканчики, несколько рыжих тонких свечек.

– Позвольте мне, – пришел он на помощь женщине, безуспешно пытавшейся неумелой рукой отвернуть пробку.

– Вот и хорошо, а я пока хлеб нарежу.

Она налила в стаканчик водки, накрыла его куском черного хлеба, слегка вдавила донышко в землю прямо напротив большой черно-белой фотографии, упрятанной в застекленную рамку.

– Ну вот, Саша... – Она зажгла свечку, утопила ее в землю, подержала согнутую ладонь у маленького, медленно набиравшего силу огонька. – Ну вот и хорошо.

Фотография, скорее всего, была сильно увеличена, черты изображенного на ней лица плыли, но отсутствие резкости нисколько не портило портрет. Молодой человек был заснят на улице, на фоне какой-то размытой листвы, и, похоже, был застигнут фотографом врасплох: развернутый в сторону камеры полупрофиль, слегка скошенные глаза, в них стоит удивление, поджатые губы остановились в переходном мгновении, в движении к улыбке. Сколько же ему было, подумал Б. О., года двадцать три?

– Саше двадцать четыре, – угадав ход его мысли; подсказала женщина.

А все, что она говорила вслед за этим, было констатацией той непреложной для нее истины, согласно которой сын существовал в настоящем времени: Саша хороший мальчик и прекрасный сын, добрый, внимательный, заботливый, Саша очень умный, смышленый, все схватывает на лету, институт закончил с отличием и сразу получил такую респектабельную работу в финансовой компании, работа очень ответственная и высокооплачиваемая, он с ней прекрасно справляется...

– Давайте, что ли, помянем.

Б. О. поднял стакан, хотел было что-то сказать, но не нашел, что именно, и молча, одним глотком выпил.

Они еще с полчаса провели у могилы, Б. О. слушал рассказы женщины о сыне, иногда прерываемые обращениями к холмику: "Ведь так, Сашенька?" – молча кивал в знак согласия, выкурил двухдневную свою норму и в общем-то не сопротивлялся, когда она, взяв его под локоть, повлекла к асфальтовой дорожке и вдруг, заглядывая на ходу в его лицо, сказала:

– А знаете что... Поедем к нам. Там Сашина сестра с мужем, они все приготовили, стол накрыли... Давайте поедем, давайте посидим, помянем, это недалеко, на Семеновской...

"Я знаю", – чуть было не сорвалось с его языка: .

Оглянувшись, Б. О. отметил, что человек с собакой приближается к ограде.

– Вы хотели вернуться? Что-то забыли там?

– Да, зажигалку. Вы идите, я вас догоню.

Вернувшись к ограде, он присел на корточки, заглянул в глаза старой псине, потому что в ее долгом взгляде он получасом раньше что-то не дочитал.

Прочитывалось только, что собака голодна, потому что в будний день кладбище пустынно, а питается она исключительно тем, что люди оставляют на могилах: хлеб, крутые яйца, печенье. Это было все, что прочитывалось, но кроме этого собака хотела бы рассказать, что голодно ей живется с хозяином вовсе не потому, что его душа Зачерствела, как корка кладбищенского хлеба, а просто ему самому едва хватает, ведь живет он тем, что собирает с надгробных плит цветы, а потом продает их у центрального входа, рядом с автобусной остановкой, но сегодня у них неудачный день. Неудачный: были всего одни большие похороны, но большинство цветов ушло в могилу вместе с покойником. И все, что хозяину останется, – это, дождавшись, когда сидящий перед ней на корточках мужчина и удаляющаяся по аллее женщина скроются из виду, подойти к этой ограде и выпить оставленную ими водку. Он выпьет ее мелкими жадными глотками и подумает: ну что за люди, нет чтобы от души налить, а то плеснули всего каких-то граммов семьдесят пять, – и с досадой пнет собаку ногой по ребрам.

– Вы идете? – позвала издалека Сашина мама.

– Иду, – кивнул Б. О. и потрепал собаку за ухом.

* * *

Аркадий подошел к массивному шкафу черного дерева и выдвинул одну из узких полочек. В застланном черным бархатом планшете покоились выстроенные в несколько рядов запонки. На черном бархате они смотрелись восхитительно. Коллекционер глянул на открывающуюся дверь кабинета и поморщился.

– Я же просил не мешать мне.

– Ладно, я подожду, – сказал Вартан, делая шаг назад за порог.

– Заходи уж, раз пришел, – Аркадий задвинул полку на место, прошел к столу, устроился в кресле и, забросив голову назад, некоторое время прислушивался к шорохам, бродившим в высокой кроне мощной сосны, вытянувшейся в двух шагах от старого дачного дома.

– Хорошо тут, а? – подал он наконец голос. – Хорошо на природе, тихо... – Он усмехнулся: – Как на кладбище.

– Вот-вот. Я как раз по этому поводу.

– Если это шутка, то не самая удачная.

– Да нет, не шутка. Мой крестник объявился на кладбище.