Текст книги "Бог огня"

Автор книги: Василий Казаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Тело погрузили на заднее сиденье.

– Этот парень слишком легко и цинично сдал своего лучшего друга... – Игнатий провел ладонью по груди, точно успокаивая внезапно возникшую в сердце боль. – Ничто не помешало бы ему точно так же сдать своего старшего товарища, – он покосился на пепельницу, в которой валялись обломки зубочисток. – Но дело даже не в этом.

Ребята кивнули, сели в джип и уехали. Игнатий присел на корточки, пошарил рукой в траве. Потом встал на четвереньки и медленно начал ощупывать землю: сантиметр за сантиметром.

– Ага! – удовлетворенно выдохнул он и поднял руку. – Есть!

На его ладони лежала сломанная зубочистка – должно быть, в момент падения молодой человек продолжал стискивать маленькую иглу черного дерева в зубах и не выпускал до тех пор, пока не уткнулся лицом в землю.

– Вот сволочь, – отрешенно произнес Игнатий. – Это в самом деле был коллекционный экземпляр.

* * *

Меньше чем через сутки после этих событий в дверь кабинета, расположенного на втором этаже старого дачного дома, сдержанно постучали. Аркадий бросил взгляд на часы: два ночи. Он отодвинул от себя бумаги, которые по привычке просматривал перед сном, составляя четкий и плотный график работы на предстоящий день, и отвернулся к окну. Голубоватый свет струился в кронах деревьев, воздух был пропитан свежестью, в нем едва уловимо чувствовался аромат костра. Он любил этот глухой отрезок ночи, когда время, казалось, останавливалось, сообщая предельную отчетливость растворенным в темноте звукам и запахам.

Не дождавшись ответа на свой стук, поздний визитер приоткрыл дверь.

– Не стой столбом в дверях, Вартан, проходи, садись. Говори, только быстро. Я работаю.

Вартан опустился в стоявшее у стола кресло.

– Виктор начал перевод денег.

Аркадий повертел в пальцах паркеровскую ручку, которой делал пометки на полях какого-то документа.

– По тому резервному каналу?

– Да.

– И куда впадает этот бурный поток?

– Виктор должен дать знать. Он мечется. Не появляется в офисе. Кто-то и в самом деле плотно сидит у него на хвосте.

– Даст знать... – повторил Аркадий, постукивая колпачком ручки по столу. – Почтовую открытку с видами Вестминстерского аббатства пришлет? Или телеграммку отобьет?

– Я же говорил, ситуация вышла из-под контроля. Он не в состоянии сейчас пользоваться нормальными каналами связи. Даже конфиденциальными. Мы не совсем поняли, что имел в виду Виктор...

– Он изъясняется на суахили?

– В момент последнего контакта с нашими представителями, – продолжал Вартан, не заметив реплики патрона, – Виктор намекнул, что, возможно, все будет у внучки какого-то вашего старого знакомого.

– Что? – нахмурился Аркадий. – У него крыша поехала? Он думает, у нас тут Диснейленд с ряжеными индейцами? Или мы, как пацаны в старые добрые времена, прячемся тут за гаражами с выструганными из деревяшки пистолетиками и играем в войну? Пах-пах, ты убит, падай... Так, что ли? Он не свихнулся?

– Не знаю. Но это все, чем мы на этот час располагаем.

Аркадий дотронулся до запонки.

– Старый друг... Ба! – оживился он. – А ведь был у меня не так давно один мимолетный разговор с одним старым приятелем, – и почесал колпачком ручки висок. – О чем, бишь, мы толковали? Да, он говорил, что опасается за девочку, просил помочь... – Улыбка скользнула по его губам. – М-да, ювелир.

Некоторое время Аркадий молчал, вычерчивая на полях лежавшей перед ним бумаги с красивым логотипом какой-то замысловатый вензель.

– Значит, так. Девочку вы возьмите. Разумеется, перетряхните ее квартиру.

– Зачем нам девочка? – тихо спросил Вартан; в темных его глазах блеснул тусклый огонек и тут же погас. Он как-то разом сник, опустил плечи, ссутулился. – Она еще совсем ребенок.

– Затем, чтобы моему старому знакомому не пришло в голову поиграть в свои игры.

– Он же давно отошел от дел.

– Береженого Бог бережет. Все, иди.

В дверях Вартан задержался.

– Бог, говорите? – И покачал головой и вышел.

* * *

Никто из посетителей кладбища не обратил внимания на странную женщину, которая шла по аллее в состоянии не то глубокой задумчивости, не то прострации.

Вид у нее был бездомный какой-то, потерянный, с таким видом человек вступает в знакомые пределы и вдруг понимает, что прежнего уюта и покоя в этих пределах отчего-то не стало. Хотя справедливости ради стоит заметить, что природу царившего в знакомом месте неуюта эта импозантная женщина с откинутыми со лба и собранными под черный замшевый полуобруч русыми волосами определила не сразу.

Здесь ничего как будто не изменилось, все так же плыли зеленые церковные купола в рыхлом, взбараненном тучной облачностью небе – плотный западный ветер упорно тащил небо на восток. И неумолимо осыпалась штукатурка с ветхой часовенки, и черными увесистыми кульками висели в высоких древесных кронах вороны, но чего-то очень важного в этом фальшиво смиренном и ложнотраурном мире не хватало, и, только выкурив сигарету, она догадалась, чего именно не хватает.

Молчала вечная здешняя труба, чей протяжный прохладный голос привычно омывал мраморные плиты, и оттого не стало здесь покоя и уюта. Должно быть, трубач оставил свой караульный пост, утомившись настраивать толпу на минорный и торжественный лад, или просто проголодался и, сунув инструмент в обшарпанный футляр, удалился в какой-нибудь дальний, нешумный участок и присел у бесхозной могилки перекусить – что ж, это так понятно! – но он, сам того, возможно, не подозревая, оставил этот мир без охраны.

Ведь будь он на посту, его труба тонко и ненавязчиво намекнула бы всем им:

и высокой элегантной женщине с огромным букетом торжественных и холодных калл, что оживленно и вызывающе громко беседовала с розоволицым мужчиной лет сорока, настолько непринужденно и даже весело, словно предмет их беседы составляли уморительные пассажи из вчерашней передачи "Городок";

и шкафоподобному молодому человеку со стрижкой полубокс, бычьей шеей и потным лицом, что стоял, широко расставив ноги, неподалеку от входа в контору и лениво чавкал, так как был занят тщательным пережевыванием резинки;

и какой-то грузной провинциальной мадам средних лет, в немом восторге таращившей глаза на коленопреклоненного золотого ангела с таким вниманием, будто она надеялась различить на сверкающем ангельском лбу свое отражение;

и даже маленькой девочке с грязным ртом, сидевшей на бордюрном камне в обществе закутанной в немыслимые бурые лохмотья нищенки, – девочка равнодушно посасывала леденец на длинной палочке, а ее компаньонка, что-то дремуче, бессвязно бормоча, мелко крестилась и совершала монотонные наклоны над картонной коробкой от утюга, в которой лежало подаяние – ветхие, скомканные мелкие купюры...

Всем им и еще доброй сотне людей, шатающихся поблизости, эта далекая труба намекнула бы: потише, помедленней, посерьезней, вы ведь не на базаре, а на кладбище.

Женщина с каллами поправила черный бархатный бант, стягивавший волосы на затылке, подняла лицо к церковному куполу и картинно осенила себя крестом.

Какие-то старики потащили из багажной дверцы ритуального автобуса гроб, обшитый неуместным розовым, что называется, цвета женского белья шелком, и чуть не уронили его, пытаясь установить на высокую металлическую тележку.

Женщина придержала тележку, порывавшуюся ускользнуть из-под тяжелого груза.

– Дай тебе Бог... – равнодушно поблагодарил высокий сухой старик в мятом черном пиджаке с засаленным воротником, и процессия, состоявшая из шести человек, включая того, кто покоился на тележке, медленно двинулась по аллее.

Разболтанные, от рождения не знавшие смазки колеса этого грубо сваренного из толстых металлических труб похоронного самоката остро, слезливо повизгивали.

Она неторопливо направилась следом за процессией, обогнула колумбарий, углубилась на территорию кладбища, свернула на знакомую аллею, прошла ее до конца и, только очутившись перед каким-то некогда роскошным, а теперь обветшавшим и пришедшим в совершенный упадок памятником, изображавшим безрукую женщину по соседству с нелепо высаженной в углу участка одинокой, почерневшей от времени пальмой (пальм, согласно элементарным законам композиции, должно было быть четыре), вдруг споткнулась на ровном месте. Потому что поймала себя на мысли: погрузившись в вязкое какое-то состояние крайней рассеянности и полнейшего безмыслия, она миновала знакомую ограду, вскользь обратив внимание на то, что кто-то в сером мешковатом пиджаке сидит на лавочке у памятника, – кто-то, но только не тот изысканный седой человек безупречной наружности, которого она знала как ювелира.

* * *

Явиться сюда вновь ее заставило здравое в принципе соображение, высказанное накануне вечером Б. О., который, отлучившись ненадолго из дома, вернулся с кипой газет под мышкой и углубился в чтение.

– У тебя есть контакт с маклером? – спросил он, задумчиво потирая пальцем кончик носа и поморщился. – Хотя откуда? Ты ведь с ним наверняка связывалась через пейджер... И наверняка на станции обслуживания тебе скажут, что нужного номера давно не существует... А если и существует, то принадлежит какому-то добропорядочному и солидному абоненту, к нашему палаческому ремеслу конечно же отношения не имеющему.

– Ты знаешь, а ведь есть.

– Что есть? – Он оторвался от газеты и поднял на нее глаза.

– Ну, этот, как ты выразился, контакт... Если он, конечно, не изменил своей привычке ходить на кладбище.

– Кто такой?

Она рассказала всю историю, с самого начала, с момента их знакомства: про Лупу, встречу с ювелиром на кладбищенской аллее, предложение посмотреть привезенные из Южной Африки камни, – словом, все.

– Странно, – нахмурившись, прокомментировал ее историю Б. О. – Это не профессиональный маклер. Возможно, прежде он и имел отношение к каким-то делам, но, судя по его поведению, отстал от жизни... – Он закусил губу. – В этой истории вообще все странно. Ну да ладно, разберемся. Попробуй повидать его. Люди в таком возрасте не склонны изменять своим привычкам.

– А зачем?

– Да слишком долго я хожу вокруг тебя... Пора рапортовать о проделанной работе... Ты куда?

– Известно куда. Пойду спущусь, возьму из машины канистру с бензином. Ведьмам положен костер, ты разве забыл?

Он протянул ей газету:

– Вон там, в левой колонке.

Маленькая заметка была озаглавлена без затей – "Сгорела заживо" – и повествовала о том, что на тридцатом километре Волоколамского шоссе произошел несчастный случай: автомобиль, припаркованный у обочины на безлюдном участке трассы, по непонятным причинам загорелся, и, когда прибыла патрульная группа ГАИ, он уже благополучно догорал вместе с хозяйкой, которой не удалось выбраться, поскольку дверцы заклинило. Следствие не исключает, что инцидент имел криминальный характер и речь идет о предумышленном убийстве.

– И что дальше? – спросила она.

– Ничего. Просто отдай ему газету, и все. Скажи: спасибо, наше сотрудничество оказалось на редкость плодотворным.

* * *

И вот она пришла сюда – как обычно, в середине дня, но там, у могилы, сидел какой-то другой человек – мало ли бродит тут стариков в обшарпанных пиджаках и потерявших форму шляпах.

Стараясь ступать бесшумно, она приблизилась к ограде и, укрывшись за стволом Мощного вяза, принялась наблюдать. Минут десять она была вынуждена довольствоваться тем, что смотрела на его согнутую спину. Наконец человек повел плечами, тряхнул головой, точно пробуждаясь ото сна, и медленно провел ладонью по виску, приглаживая растрепавшиеся волосы.

Этот характерный жест... Господи, подумала она, это ведь он. Только постарел лет на двадцать за те несколько недель, что прошли с момента их последней встречи.

Он обернулся. Поражала произошедшая с ним странная метаморфоза: из импозантного, элегантного, всегда, подтянутого и с иголочки одетого пожилого человека он быстро превратился в ветхого старика с ввалившимися, разом потускневшими глазами, неопрятными, замусоренными щетиной щеками, и – в самом-то деле! – разве что этот инстинктивный жест, когда он ладонью проводил по виску, оставался единственным воспоминанием о том, прежнем господине, что регулярно навещал могилу дочери.

"Сейчас он меня убьет", – подумала она. Он прикрыл глаза и едва заметно кивнул, поскольку, скорее всего, находился в состоянии глубочайшей апатии, а женщина с темным обручем в волосах слегка отшатнулась назад и, судя по всему, собралась уйти, но старик ее остановил:

– Постойте...

Он произнес это негромко и с таким видом, какой бывает у человека, которому необходимо выговориться.

– Аня пропала...

– Аня? – быстро переспросила Бася.

– Прекратите. Вы же прекрасно знаете, что это моя внучка... Я уже потерял надежду на то, что она жива.

– Господи... – глухо выдохнула Бася, облокачиваясь на ограду; минуту она стояла, упираясь лбом в ладонь, и было заметно, что известие это ее потрясло. – Как пропала? Где? Что вы такое говорите?

Да так пропала, рассказывал старик, неподалеку от дома, это было вечером, она возвращалась из Шереметьева, автобус спортшколы подвез ее до метро... Ей оставалось перейти дорогу. Говорят, подъехала машина, вышли двое, впихнули девочку в салон... Потом эту машину нашли брошенной – недалеко, в Кунцеве. И никаких следов.

– Постойте, а что она делала в Шереметьеве?

– Возвращалась со сборов. Федерация отправляла группу наиболее талантливых детишек на ознакомительные десятидневные сборы: потренироваться под присмотром тамошних специалистов, посмотреть на Уимблдон...

– Так она возвращалась из Лондона?

Именно, кивнул старик, поездка обещала быть

очень интересной. Ко всему прочему, Аркадий, когда узнал про эти сборы, очень заинтересовался и обещал всяческую помощь: Аню встретит там его доверенный, какой-то там Виктор – произносил это имя Аркадий на французский манер, с ударением на последнем слоге, – человек верный, присмотрит за ней, а в свободное от кортов время обеспечит фантастическую культурную программу...

– Какой Аркадий?

– Это вы во всем виноваты... Черт бы вас побрал. Вы производили впечатление основательного и решительного человека, и я всерьез начал беспокоиться за Аню.

– Неужели я вам показалась такой страшной?

– Не вы... – Старик бросил на нее пристальный взгляд. – А те, кто вас рекомендовал.

– Рекомендовал? – нахмурилась она. – Разве я предоставляла какие-то рекомендации?

Старик указал в конец аллеи:

– Вот там вы называли кое-какие имена.

Она беспомощно пожала плечами:

– Не помню... Ах, вы Игнатия Петровича имеете в виду? И всего-то?

– А вы полагаете, этого не достаточно? Только не говорите мне, что Игнатий уверовал в Бога и записался в общество добрых самаритян.

– Я вас перебила...

– Перебили? Ничего, нам теперь не до светских манер, – он тяжело вздохнул. – Чтобы от вас отвязаться, мне пришлось возобновлять старые связи. Что делать, пошел к одному давнему знакомому, который стал теперь большим человеком...

– Как вы сказали? – переспросила она. – Большим человеком?

– Вот вы и опять перебиваете, – усмехнулся ювелир. – Достаточно большим, чтобы решить ваши проблемы... Аркадий по старой дружбе согласился помочь с таким в высшей степени нетривиальным заказом. Сказал, есть человек, единственный в своем роде специалист, как раз недавно он выполнял для Аркадия один очень важный и технически сложный заказ...

Вдруг старик заплакал – сразу, беззвучно, как умеют плакать только пожилые люди.

– Я сегодня заезжал туда, в Крылатское. Зачем – не знаю... Походил вокруг дома. Потом поднялся в квартиру. Там кто-то побывал – все перевернуто вверх дном. Оттуда поехал в Шереметьево.

– Зачем?

– Да в почтовом ящике нашел уведомление от авиакомпании, – равнодушно пояснил старик. – "Ваш багаж, по ошибке улетевший из Лондона не в Москву, а в Амстердам, нашелся, можете его получить". Багаж – это громко сказано. Оказалось, маленький детский рюкзачок. У Ани была большая дорожная сумка... А этот рюкзачок ей Виктор, доверенный Аркадия, подарил – специальный, теннисный, с встроенным чехлом для ракетки. Она мне звонила оттуда вечером за день до вылета...

– И что дальше? – спросила она.

– Дальше? Дальше у меня случился гипертонический криз.

– В самом деле? На какой почве?

– Да все на той же;.. Я на днях разговаривал с одной девочкой, которая вместе с Аней была в Лондоне... Мало что разобрал в ее рассказе, слышимость была не ахти какая... Но что-то там у них странное стряслось. В предпоследний день у них была экскурсия по Темзе, прогулка на пароходике. Уже перед самым отплытием прибежал этот Виктор, сунул Ане рюкзачок, сказал: это тебе, будущей чемпионке Уимблдона... Расселись на корме на верхней палубе и поплыли. Ну вот, а через полчаса их нагнал какой-то катер, прошел рядом. Девочка услышала какой-то хлопок, и тут этот дядя Виктор, который стоял у перил, вскрикнул и свалился в воду... – Старик поморщился и помассировал ладонью левую сторону груди. – Как вы думаете, достаточная для криза почва?

– Более чем... – согласилась она. – А что за человек этот Аркадий?

Старик откинулся на спинку лавочки, поднял голову и долго вглядывался в перепутанную крону дерева, словно нащупывая в переплетении ветвей размытые контуры потускневших воспоминаний.

– Аркадий? Он гонщик.

– Гонщик? – искренне изумилась она.

– Ну, фигурально выражаясь. По натуре своей. Адский водитель... – Видя, что женщина не понимает, он добавил: – Был когда-то такой американский фильм, "Адские водители". О том, как гоняли шоферы больших грузовиков... Мы встретились в конце пятидесятых годов, в лагере. – Он помолчал. – Почему я там оказался – это история малоинтересная.

– Расскажите... Вам ведь надо выговориться.

Он рассказал.

– Видите, все достаточно тривиально... Сел. Сидел. Потом в бараке появилась парочка этих шоферюг. Очень впечатляющая парочка.

– Парочка?

– Да, Аркадий и ваш, насколько я понимаю, патрон, Игнатий Петрович. Они работали в одной автоколонне и друг друга не переваривали. Их даже, говорят, специально разводили в разные смены – выпускать их грузовики за ворота гаража вместе было рискованно. Но как-то им случилось сойтись на Минском шоссе. Они и помчались, борт в борт – прямо по осевой, – и никто не хотел уступить, притормозить. Даже когда из-за поворота появилась какая-то "Победа". Как потом выяснилось, семья возвращалась с дачи.

"Победа" – в дерево, а все, кто в ней был, на тот свет. Припаяли им по семь лет. В первую же ночь в бараке подрались... Это было в пятьдесят девятом. Потом еще пару раз сидели – уже порознь, каждый по своему делу. Приобрели опыт, обросли связями. Теперь они очень респектабельные люди, – он усмехнулся. – Аркадий, даром что еврей-полукровка, поклонник русского стиля. Без ума от Бабкиной. Не пропускает ни одного ее выступления. Тонкий ценитель высокого искусства...

Он помолчал.

– Мне кажется, они вот так всю жизнь жмут по Минке на своих грузовиках – с того самого дня. И никто не хочет, а теперь уже и не может притормозить.

– Почему вы мне об этом рассказали?

Он отвернулся и с минуту всматривался в могильный камень, как будто хотел, чтобы лежавшие под ним ответили на этот вопрос.

– Потому что теперь меня на этом свете и в самом деле ничего не держит.

Она пошла к выходу. У поворота к колумбарию остановилась, заставила себя вернуться:

– Простите меня. Когда-нибудь вы поймете, что я ни в чем не виновата... – Она помедлила. – Последний вопрос. Что было в рюкзачке?

– Ничего особенного, – сказал старик. – Банка с теннисными мячами, несколько сувенирчиков, кукла, блок дисков.

– Дисков?

– Да. Я недавно купил внучке компьютер – в основном для игр.

– Я понимаю, вам это может показаться диким... Но вы не могли бы мне дать этот рюкзачок на время? Я вам верну.

– Знаете... – Он поджал губы, тяжело поднялся с лавки, подошел к ограде и в упор взглянул на нее. – Я, между нами говоря, вами просто восхищаюсь. Точнее сказать, каким-то вашим типично кошачьим инстинктом самосохранения... Если бы в обеспечение этой странной просьбы вы еще и побожились – ну, например, "я верну, ей-богу", – я бы вас ударил. А так... Вы же дикое, бессмысленное существо, – он протянул руку и погладил ее по плечу – так, как гладят кошку, выгнувшую в ожидании ласки спину. – Что ж, забирайте. Он у меня в машине. Пойдемте. Проводите меня.

Выйдя за ограду, он приосанился, характерным щелчком сбил с плеча пушинку, демонстративно согнул руку в локте и посмотрел на нее, приглашая взять его под руку, а она, слегка присев – в этом движении виделся туманный намек на книксен, – откликнулась на приглашение.

Неожиданно мужчина остановился, оглянулся и, кивком указав спутнице на старый памятник, заметил:

– Вы бы хоть цветочков принесли... Похоже, вы с этой Сонечкой сестры. И по крови, и по духу.

А каменная Соня еще долго глядела вслед этой странной паре, удалявшейся по тенистой аллее столь церемонно и торжественно, словно в ушах у них звучал не острый вороний крик, а звуки полонеза.

Минут через двадцать Бася, уже в одиночестве, опять показалась в конце аллеи с перекинутым через плечо теннисным рюкзачком. Она шла неторопливо, вздернув подбородок и целясь взглядом в пустоту – именно туда, где в давние времена парили золотые Сонины руки...

В глазах Баси можно было прочесть: она знала – та, в честь кого здесь теперь высилось каменное изваяние, в один из прошлых лихих дней налетела грудью на шальную пулю. Она приняла свинец в сердце, под которым уже носила ребенка, и потому на ее могиле друзья воздвигли поразительно роскошный памятник, запечатлевший женщину, держащую высоко над головой младенца, и поставили четыре каменные пальмы, охранявшие покой матери и ребенка.

Но шли годы, пальмы повалились – осталась всего одна. Потом ветреной январской ночью кто-то отбил статуе руки, но, убоявшись небесной кары, оставил ребенка на гранитной плите. Впрочем, через некоторое время какой-то грязный, с бельмом на левом глазу оборванец мраморного ребенка украл.

Бася приблизилась к памятнику и спросила:

– Адские водители, говоришь? И что нам теперь, сестра, делать?

Однако та, к кому Бася обращалась, не смогла ничего произнести, потому губы ее давно сделались камнем и сама она стояла памятником широко известной личности по имени Соня Золотая Ручка, покорно принимая послания восторженных обожателей, – наподобие того, что несколько дней назад оставили на камне симпатичные молодые люди: "Любим. Помним, Уважаем. Братва".

Глава 5

«Я ПОЖАЛОВАЛ ВАМ ВОЛЮ – ТАК ПРЕБЫВАЙТЕ ЖЕ, ПОДОБНО СТЕПНЫМ ЗВЕРЯМ, КАК ВЫ ТОГО ЖЕЛАЛИ»

1. В банковских сейфах не хранят старых газет

Отправляясь на кладбище, она предупредила Б. О., что на обратном пути заедет в мастерскую: участие в допросах, поджогах, посещение роскошных ресторанов и гонки на автомобиле по ночному городу – все это, конечно, увлекательно, но отвечать за организацию народного гулянья под условным пока названием «Рискнуть и победить» придется все-таки ей. А День города уже не за горами.

Он ждал ее на лавочке под пышным каштаном, она опустилась рядом, с наслаждением закурила сигарету и не спеша рассказала о встрече с ювелиром.

– А ты где был?

– Да так... – рассеянно отозвался Б. О., наблюдая за копошением штукатуров на лесах, окольцевавших церковную колокольню. – Я ездил к Джою. По делам.

– Господи, – сокрушенно выдохнула она. – Каким делам? Мы опять будем поджигать кабаки? Или поджаривать кому-то пятки? – Бросила сигарету, ввинтила ее носком туфельки в асфальт. – А кто такой этот Джой?

– Хороший человек. В каком-то смысле мы родственные души, он тоже узкий специалист. Он тебе понравится. – Б. О., взглянув на часы, поднялся с лавочки. – Пойдем навестим твою газовую камеру.

В мастерской Бася отвела Б. О. в клетушку, где он уже однажды был во время первого визита сюда, а сама исчезла в каминной комнате. Минуту спустя оттуда начали долетать отголоски полемики на повышенных тонах: кто-то орал на Басю, но и она в долгу не оставалась.

Он прикрыл дверь, дернул молнию рюкзачка, высыпал на стол его содержимое: запечатанная банка данлоповских мячей, несколько рекламных буклетов, маленькая деревянная настенная тарелочка с тщательно выгравированными на ней контурами Тауэра, кукла в прозрачном пластмассовом пенале, блок лазерных дисков, по-видимому с играми, судя по характерному попугайскому дизайну, в котором была исполнена коробка. Б. О. сдернул с жестяной банки крышку, на стол выкатились три мячика. Он подбросил один – тот пружинисто подпрыгнул на полу и вернулся в его распахнутую ладонь. Проверил два остальных. Обычные теннисные мячи. Осторожно подцепив бритвой узкую клеящую ленточку, запечатывавшую блок, он открыл упаковку. Ничего примечательного: десять новеньких лазерных дисков в целлофановом пакете.

Б. О. включил Басин компьютер, запустил программу инсталляции. Игра оказалась не слишком интересной. Он запустил очередной диск. Заняться было нечем, поэтому он рассеянно кормил компьютер дисками, развлекая себя по ходу инсталляций пролистыванием красивого журнала "Вояж", потому-то сразу не сообразил, что произошло.

Седьмой диск не загрузился. Б. О. повертел его перед глазами. Он ничем не отличался от остальных.

Б. О. опять сунул его в дисковод, внимательней просмотрел через структуру программы. Как будто ничего особенного, привычный набор файлов. Он попробовал загрузиться с диска. Ничего не вышло. В этот момент в комнату ввалилась Бася, волоча за собой, как собачку на поводке, обрывок какой-то многоэтажной фразы – "...сам мудак!".

– Это я не тебе! – Она швырнула на стол кипу распечаток. – Нет, я больше не могу, – упала на стул, нервно закурила. – Ни черта не выйдет из этой затеи. Хотя вон, гляди, – она швырнула ему ксерокопию с топографическим планом какой-то местности. – Уже и площадку под эти игрища выделили. Какую-то песчаную поляну на берегу Москвы-реки. Придумали муру вроде "А ну-ка, парни!". Помнишь, когда-то такая передачка была по телику?

– Смутно... Молодые люди там вроде бы лазили на трапеции, прыгали куда-то, тяжести поднимали. Это, что ли?

– Примерно. Такое, знаешь ли, гладиаторство в современном стиле. Собираются две команды здоровенных мужиков и начинают состязаться, кто кого. Конкретный рисунок уже от фантазии сценариста зависит... – Она поворошила распечатки. – О, навертели тут черт-те чего. Гонки на машинах. Пейнтбольная стрельба... Какие-то огнедышащие полосы препятствий... – Она поморщилась и стиснула ладонями виски. – Мама дорогая, ну и бред. Нет, это, конечно; можно сделать так, что публика будет рыдать от восторга. Но я-то им битый час русским языком объясняла, что я не специалист по такого рода горячим забавам, мне бы какой-нибудь "Марш зверей" поставить – это да.

Она выдохлась и умолкла, тяжело, как после долгой пробежки, дыша.

– Ничего, все образуется, – Б. О. погладил ее по голове. – Пойдем. – Опять глянул на часы и потянул ее за руку: – Мы уже немного опаздываем.

– Куда? – едва живым голосом спросила она.

– Недалеко. В район Беговой.

– Этого мне только не хватало... А зачем? Ты поставил на какую-нибудь лошадку?

Б. О. многозначительно поднял указательный палец и шепотом пояснил:

– Нет. Мы едем бомбить банк.

Некоторое время она сидела у стола, переваривая его короткое сообщение. Подняла голову, хитро, по-кошачьи улыбнулась и стукнула ладонью по столу:

– Ну вот это другое дело!

Запустив двигатель, Б. О. вышел из машины, открыл багажник, вынул свою увесистую сумку на ремне, аккуратно поставил ее на заднее сиденье, но, прежде чем сесть за руль, обернулся и посмотрел на окна второго этажа, за которыми вовсю – судя по истерическим выкрикам, вылетавшим на улицу через распахнутые форточки, – кипела какая-то творческая полемика, и пробормотал:

– Две команды здоровенных мужиков, говоришь?

* * *

Через полчаса он затормозил у высокой кованой ограды, стягивавшей два арочных прохода в удивительно уютный и какой-то домашний дворик, в центре которого располагалась обширная круглая клумба с помпезной лепной вазой.

Здесь витал дух чисто германского аккуратизма и пунктуальности – квартал был выстроен немецкими военнопленными сразу после войны. Дух чувствовался и в строгой планировке двора, и в бюргерской наружности трехэтажных домиков под покатыми крышами, в маленьких газонах под окнами первых этажей, где бурлила лава дикого винограда. В организации этого пространства отчетливо звучал некий пригородно-берлинский мотив, настроенный на тот пасторальный тон, который сентиментальные немцы ухитрялись сохранять в любом большом задымленном и угрюмом городе и след которого оставили даже здесь, на Беговой. Сложенный их основательными руками мир заметно поветшал и мимикрировал в московскую среду и потому настраивал на грустный лад.

– Мы приехали сюда посидеть у старой клумбы и вспомнить прошлое? – спросила она. – Или в самом деле будем кого-то грабить?

– Ну-у-у... – неопределенно отозвался он, – что-то вроде этого. Ты, кстати, не забыла захватить свой "магнум"? Дело-то опасное...

– Сейчас посмотрю, – рассмеялась она. – Он должен лежать в бардачке.

Откинула вверх крышку, сунула в бардачок руку, нахмурилась и вынула кожаную сумочку с ремешком.

– М-да... – мрачно произнес Б. О. – Все, что осталось от помощника депутата. Дай-ка. – Он дернул замок-молнию, открыл. В сумочке лежали трубка, ежик для ее чистки, магнитооптический носитель, пакет с табаком и визитка.

– О-ля-ля... – нараспев произнес Б. О., протягивая Басе визитку.

– Конецкий Виктор Константинович, – прочитала она. – Старший следователь по особо важным делам, Генеральная прокуратура России. Как мало от человека осталось... – сокрушенно покачала она головой. – Часы "Ролекс", трубка, табак, чья-то визитка... И все.

– Не все, – возразил Б. О. – Есть еще вот эта штучка, – он повертел в руках носитель, глянул на визитку. – Возможно, Игорь собирался отправить его по этому адресу... Ладно, пошли, надо миновать пограничный контроль, – он указал на молодого человека в темном костюме, прохаживавшегося у ворот.

Молодой человек старательно (но не убедительно) изображал туриста, случайно забредшего в тихий тенистый уголок города и любующегося достопримечательностями. Единственным достойным внимания объектом в этом смысле можно было считать разве что располагавшийся в угловом доме магазин "Рыба", где на ступеньках перед входом сидела, вульгарно развалив колени, молодая цыганка в пестрой юбке. В перерывах между лаканием пива из горлышка она призывно протягивала в сторону случайного прохожего руку, как видно приглашая принять участие в ворожбе.

Б. О. набрал на панели телефона какой-то номер, поднес черный пенал к уху и сказал:

– Джой, это я.

Спустя минуту молодой человек в темном костюме сунул руку в карман, вынул оттуда телефон, выслушал короткое сообщение, кивнул и, повертев головой, остановил взгляд на их машине. Б. О. перегнулся через сиденье, подцепил за ремень свою сумку, вышел из машины, попинал носком ботинка переднее колесо и кивнул Басе: пошли.