Текст книги "Бог огня"

Автор книги: Василий Казаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Она бросилась следом, догнала его, схватила за рукав. Впереди в дыму кто-то истошно кричал, вся улица была усеяна битым стеклом и какими-то бесформенными обломками.

Она обо что-то споткнулась и упала на асфальт. Встала на четвереньки, отползла вбок и тут увидела предмет, о который споткнулась: это была оторванная по локоть рука. На запястье светился золотистый штамп.

Она не понимала, что с ней происходит, – просто стояла на четвереньках и смотрела на золотой кружочек.

Дождь смывал с него кровь. Часы, подумала она, это просто часы. Секундная стрелка с мелким, едва различимым подергиванием упорно шла по кругу.

После этого они еще минут двадцать молча сидели в машине, глядя на струившуюся по лобовому стеклу воду.

– Знаешь, о чем я подумала там, когда сидела на асфальте?

Б. О. едва шевельнул бескровными губами:

– Ты еще сохраняла способность о чем-то думать?

– Да, – с удивлением ответила она и помолчала, прислушиваясь к себе. – Да, конечно! Я думала только об одном. Одна-единственная мысль сидела в мозгу, как заноза.

– И какая?

– Я почему-то думала про его часы.

– Что?! – изумился Б. О. – И что ты о них думала?

– А хорошая же это вещь "Ролекс"!

Б. О, вздрогнул, медленно повернулся в ее сторону, приоткрыл рот – у него был ошеломлённый вид, будто он вдруг лишился дара речи. Потом он опять наклонился вперед и уперся лбом в баранку, искоса поглядывая на Басю.

– Знаешь... – тихо сказал он, – а ведь я тебя начинаю побаиваться.

Глава 4

«А КРОМЕ ТОГО, ЖАЛУЮ ВАС РЕКАМИ, РЫБАМИ И ЛЕСАМИ, КАК ВЫ ТОГО ЖЕЛАЛИ»

1. Этюд в голубых тонах

– Алло, Аркадий Борисович? Это Вартан.

– Надо же, какая досада... А я-то думал, что меня в столь поздний час беспокоит Билли Клинтон по старой дружбе. Знаешь, мы как-то по пьянке пересеклись с ним в сауне с девками. И он обещал мне подарить свои запонки. Не подарил, зажал. Говорят, он жмот.

– Вам бы все шутить...

– Да и у тебя голос не грустный... Случилось что-нибудь веселое?

– В общем, да... Пиротехник, как вы и предполагали, нас кое-куда вывел.

– Пока не смешно. Куда?

– Во-первых, к одному парню, компьютерщику.

– Хакер?

– Да нет, ничего серьезного. Приторговывает информацией об абонентах телефонных номеров. Чем черт не шутит – может, стоит этого деятеля тряхнуть?

– Почему бы и нет? Береженого Бог бережет. Еще что-то?

– Но главное – он нас вывел к этой сволочи, которая отправила в Профибанк факс с предложением купить информацию по уплывшему кредиту. Помните?

– Разумеется. Директор этой вшивой лавочки, которая входила в наш холдинг. И где он отыскал этого мужика?

– Мужика он не отыскал.

– Не понял.

– Приеду – расскажу. Вы просто обхохочетесь.

* * *

На поиски дома, обозначенного в адресных реквизитах сторон, подписавших контракт, они отправились в середине дня. Басе нужно было на минуту заскочить на работу – Б. О. свернул на набережную, чтобы не вязнуть в закупоривших центр пробках.

– Открой окно, – попросила она. – Может, хоть от реки свежестью пахнёт.

Не пахнуло.

– Притормози. А то меня от этой духоты просто мутит.

Они вышли из машины, облокотились на чугунные перила, долго смотрели в желто-серую, подернувшуюся масленой радужной пленкой воду. Река лежала неподвижно, бездыханно, как утопленник в гранитном гробу. Среди щепок, конфетных фантиков и прочего мусора, прибитого к берегу, плавала дохлая рыбка.

– М-да, – мрачно заметил Б. О. – Нас жалуют реками и рыбами, как мы того желали.

– Контекст? – вяло усмехнулась она. – А про флору в твоем контекстуальном исследовании ничего не сказано?

– Флору? – удивленно поднял он бровь. – А к чему ты это?

Она кивком указала через плечо. На противоположной стороне улицы, там, где веки вечные тянулся угрюмый бетонный забор, теперь буйствовала полыхавшая жгучими тропическими красками зелень. Там – да-да! – прямо из асфальта, вспарывая изумрудные травяные ковры, расцвеченные желтыми помпонами одуванчиков, росли стройные загорелые стволы и растекались в мощные, набрякшие сочной листвой кроны, походившие на вспышки зеленых взрывов. Среди них вольно порхали бледно-розовые бабочки яблоневых цветов, сквозили мелкие мотыльки вишневых. То тут, то там проступали напряженные, вздувшиеся от натуги жилы ветвей, и весь этот зеленый вал, клубясь и пенясь, катился в сторону торчавшего на набережной бетонного императора с корявым и демоническим, как будто расплесканным под порывами ветра лицом.

Б. О., приоткрыв губы в туманной улыбке, запрокинул голову и полушепотом произнес:

– Верно... Нас жалуют лесом, как мы того желали.

– Какой же это лес? – усомнилась Бася. – Разве бывают фруктовые леса?

– У нас все бывает, – убежденно произнес Б. О., беря ее под локоток. – Пошли, спросим у маэстро.

Маэстро, бородатый человек в белой бейсбольной кепке, державший на согнутой в локте руке огромную овальную картонную палитру – из-за нее он издали казался однокрылой бабочкой, – старательно наводил длинной кистью матовую тень на сверкавшем, как кожа мулата, стволе дерева и ослепительно улыбался.

– Это лес? – ткнул Б. О. пальцем в разрисованный бетон.

– Это сад, – не убирая с лица улыбки, возразил художник. – Сад роз.

– А где же розы? – поинтересовалась Бася.

– Будут, – заверил живописец, приподнимая тыльной стороной ладони козырек кепки. – Все у нас будет. Все у нас получится.

– Вы изъясняетесь прямо как наш всенародно любимый президент, – усмехнулся Б. О.

– А что это вы тут? – спросила Бася, отходя от стены на пару шагов. – Цветы в бетоне выращиваете? – Покачала головой. – Цветы в бетоне не растут.

– Абсурд... – весело отозвался художник. – Согласен с вами. Совершенный абсурд, – отступил на шаг и, прищурившись, оценил только что наложенный штрих. – Но этот абсурд, согласитесь, нисколько не выпадает из строя жизни и ее стилистики. Сначала мы рубим под корень все деревья, заковываем землю в асфальт и насаживаем, где только можно, такие вот бетонные заборы. А потом эти заборы украшаем искусственными розами.

– А если дождь? – озабоченно спросила Бася. – Розы увянут, поплывут, сделаются грязной жижей и утекут в канализационный люк... Как это печально.

– Ничего, будут сидеть на месте. У нас краска хорошая, французская. Специально для фасадов. Спонсоры где-то раздобыли.

– Ну, если французская – тогда конечно, – кивнул Б. О., наблюдая за шумной свалкой, устроенной воробьями в большой плоской картонной коробке, по дну которой ерзал, терзаемый птицами, огрызок недоеденного пирога. – Ладно, Бася, пошли. Нас ждут великие дела.

* * *

Дела привели их в какую-то окраинную промышленную зону, где стоял настолько пропитанный сбивавшими дыхание заводскими запахами дымный смрад, что пришлось поднять стекла в дверцах. Они долго плутали по разбитым грузовиками улочкам, пока наконец не обнаружили предмет своих поисков: пятиэтажный кирпичный дом с одним подъездом. Квартира находилась на третьем этаже и выделялась входной дверью, имевшей крайне жалкий вид: когда-то в лучшие времена она была обита дерматином, остатки которого теперь клочьями торчали по краям.

– Сразу видно, что мы идем в гости к преуспевающему предпринимателю, – саркастически заметила Бася, давя пальцем на кнопку допотопного звонка.

Ждать ответной реакции им пришлось минуты две, после чего дверь отошла от косяка, и в проеме показалось лицо старой женщины: лоб скошен, подбородок не развит, стерт и плавает крошечным комочком в складчатой шее... Черепаха? – подумала Бася. Глаза навыкате мягко обволакивали припухшие красные веки, маленький вздернутый нос приоткрывал черноту ноздрей – черепаха... Спина согнута так плавно, что в тяжелой вязаной кофте, наброшенной на плечи, было что-то от панциря...

– Здорово, черепаха! – провозгласила Бася, толкая дверь ногой. – Принимай гостей. Пошли, Тортилла, покажешь нам, где ты прячешь свой золотой ключик.

Старуха, ко всем ее очевидным достоинствам, была еще и туга на ухо – она мелко закивала, повернулась и ощупью, раздвигая вытянутыми руками темноту – что называется, брассом, – поплыла в глубины своего сумрачного дома.

– Почему у вас так темно? – поинтересовался Б. О.

– Темно? – Ее голос медленно удалялся. – А. я привыкла... Сосед вывинчивает пробки, он говорит, я жгу много электричества. Пробки? Это там справа, где счетчик. Слышите, жужжит счетчик?.. Нет, чуть выше. Что, ввернули? Ну вот и славно, спасибо вам, заходите. Как вы сказали? Чем пахнет? Не знаю, я привыкла, человек осваивается с запахами, прорастает в них и перестает их слышать. Ах, господи, ну конечно, это, наверное, хлорка...

– Хлорка? – удивился он.

– Ну да... – Она притушила голос. – Сосед, знаете ли... Он крайне неаккуратен. Повсюду. В туалете особенно. Я там посыпаю немного. А что делать, что же делать? Да вы заходите, не стесняйтесь.

Она толкнула дверь в комнату, и в коридор обрушился столб света.

Да, здесь слишком много света на метр квадратный, отметил Б. О. про себя. Люстра с пятью изогнутыми рожками, забрызганная мелкими каплями хрустальных висюлек, торшер в углу, настольная лампа на серванте. Фарфоровый ночник в форме домика под красной черепичной крышей – пасторален и миниатюрен. И в целом все, что было тут, так миниатюрно, аккуратно, зализано так... И характерен запах – он всегда сопровождает жизнь стариков. Землей пахнет, но не той, что в горшке с геранью, а какой-то другой, кладбищенской землей. Над кроватью с облупившимися никелированными спинками – настенный коврик, по нему скачет серый волк в черном лесу и несет на спине русоволосую девушку.

Тем более странно для этого жилища полыхание цветов: сочно-голубое кроватное покрывало, занавески на окнах ярко-зеленые, пестрая скатерть на круглом столе – тут радуга упала и рассыпалась.

Старуха поглаживала скатерть, точно собирая в ладонь не существующие хлебные крошки.

– Вы что-то говорили? Вы из ЖЭКа? – Она пожевала воздух полупустым ртом. – Я не расслышала.

Мы из похоронного бюро, – представилась Бася, разглядывая вышитого крестом волка на стене, который затравленно косил на нее желтым глазом. – Мы пришли отвезти проживающего здесь господина Филонова на ближайшее кладбище. Кем он тебе, кстати, приходится? Сыном? Внуком?

– Сын мой и так на кладбище, – сказала старуха и беззвучно, совершенно не изменившись в лице, заплакала. – А внуков Бог не послал.

– Похоже, ты перестаралась, – тихо сказал Басе Б. О.

– Ничего! – ледяным тоном отозвалась она, пропуская реплику Б. О. мимо ушей. – Тогда соседа твоего свезем. Сейчас упакуем в деревянный макинтош и повезем. Где он?

– Гуляет где-то... – Старуха медленно опустила свои отвратительные черепашьи веки. – Уже, наверно, пьяный совсем.

– Слушай, Тортилла, – угрожающе прошипела Бася. – Ты у меня дождешься. Я тебе последние мозги сейчас вышибу.

– Брек! – решительно скомандовал Б. О. и поднял руки с видом рефери, разнимающего вошедших в клинч бойцов. – Очаровательно! – бросил он в сторону Баси. – Скажи, пожалуйста, а столь изысканно изъясняться тоже учат в институте культуры?

Она фыркнула, сложила руки на груди и отошла к окну. Б. О. подсел к столу:

– А где в самом деле может быть ваш сосед?

– А я знаю? Видно, на сбор ушел.

– На сбор? Ага, на торжественный сбор пионерского отряда, скорее всего. С костром и пением хоровых песен, – прокомментировала Бася, не оборачиваясь.

– Дорогая, заткнись, а? – поморщился Б. О. и опять вежливо обратился к хозяйке дома: – Какой сбор?

– Так по помойкам ходит. Бутылки пивные собирает. В магазине меняет их на вино... Сейчас очень много людей ходит по помойкам, кто что ищет – кто бутылки вот, кто еду или старые вещи. Сосед говорит, с этим промыслом стало трудно, уж больно многие этим кормятся.

– М-да, – отозвался Б. О. Он вспомнил, что почти у каждой помойки, которая последнее время попадалась на глаза, он непременно видел людей, разгребавших длинными палками мусор, причем по виду далеко не бродяг. – А он не говорил вам... Паспорт он не терял в последнее время?

– Терял, как же... Да пропил он его. Обменял у какого-то парня возле магазина. Давно уже, с полгода назад.

Б. О., хлопнув ладонями по коленям, поднялся:

– Бась, пошли. Нам тут нечего делать.

Она не шелохнулась.

– Бася, – позвал он еще раз. – На выход.

Она продолжала в каменной позе стоять у окна. Б. О. подошел, тронул ее за плечо, заглянул в лицо – она плакала.

– Ты что?

– Господи, да что ж это со мной происходит... Накатывает. Дичь какая-то... Как сейчас с этой старухой несчастной...

– Ничего, – он погладил ее по волосам, поцеловал в макушку. – Это нормально. Это даже неплохо. Такие порывы тебе только на пользу, они укрепляют душевное равновесие и оттачивают инстинкт.

– Какой еще инстинкт? – глухо спросила она.

– Без которого в степном краю не выжить.

Он проводил Басю до двери, вернулся, достал бумажник, вынул несколько сотенных купюр и подсунул их под одиноко стоявшую в центре стола сиреневую розетку для варенья, в которой лежала давно окаменевшая баранка.

Старуха никак не отреагировала на его жест.

Господи, подумал он, она же наверняка почти слепая.

* * *

У гаражей-"ракушек", припадая на ослабевшие задние лапы, неторопливо прогуливался старый Икар. Низко опустив к земле острую морду, он равнодушно обнюхивал клочок земли, не закованной в асфальт, – именно тот, на который они обычно ставили машину. Хозяина поблизости видно не было, скорее всего, он просто выпустил старика колли из подъезда, а сам ушел домой, прекрасно зная, что собака его слишком умна и опытна, чтобы на закате своих дней далеко уходить от дома.

Б. О. поставил машину прямо напротив подъезда. Они вернулись сюда забрать вещи, чтобы перебраться на старую, мамину квартиру. Б. О. по дороге от Филонова сказал, что ему не нравится это место, на старой квартире будет поспокойней. Бася равнодушно согласилась: переезд так переезд.

Побросав в большую дорожную сумку одежду и массу каких-то женских причиндалов в коробочках, баночках и пакетиках, она направилась в гостиную, где застала Б. О. за разглядыванием висевшего в простенке между окнами акварельного портрета.

– Это Митя рисовал, – пояснила она.

– Я догадался.

Портрет был исполнен в своеобразной эскизной манере: четко прописано только лицо, а все остальное – волосы, плечи, грудь, согнутая в локте рука —медленно таяло, впитываясь в фон, в муаровой ткани которого, если присмотреться, можно было различить зыбкие контуры крыльца.

– Это на даче?.. Что-то похожее я видел в компьютере. Еще тогда, когда просматривал каталоги на всякий случай.

– Я же тебе говорила, он очень много рисовал. – Бася присела на пуфик у зеркала, подперла щеку кулаком. – Это стало у него чем-то вроде рефлекса.

– Что именно?

– Он всегда держал под руками блокнот и, когда впадал в задумчивость, что-то набрасывал, почти бессознательно... Это многим людям свойственно – мне, например. Я часто ловлю себя на том, что за работой – когда сценарии читаю или пишу что-то – вечно рисую на полях. Рука сама выводит – просто по привычке. Так же и он. И даже у себя на работе, насколько я Знаю, он иногда делал эскизы: чей-то занятный жест, поворот лица, взгляд... В отличие от моих рожиц, это были нормальные портретные наброски. Многие он потом сканировал, как-то обрабатывал в компьютере. Ты же видел.

– Да. Там целая картинная галерея. Пошли, посмотрим еще разок.

Она последовала за Б. О. в кабинет. Он уже сидел перед монитором. Открыл перечень файлов, прогнал их сверху вниз.

– Что это за "вася"? – спросил он, вглядываясь в панель каталога. – Этих "васей" тут штук двадцать.

– Это я. Он часто меня рисовал.

– Понятно, – кивнул Б. О. и загрузил первый попавшийся файл sereg. На мониторе возник портрет узколицего человека с темными глубокими глазами – собственно, это был портрет глаз, остальные черты лица растворялись в зеленоватом фоне.

– Это Серегин. Его однокурсник. Они вместе начинали свое дело. Потом разбежались в разные стороны.

Б. О. ткнул курсором в очередной файл. На этот раз под стрелку курсора попало имя "gelf".

Миниатюрное женское лицо.

– Это же Сонька Гельфанд! Моя коллега. Маленькая такая женщина, на ребенка похожа. Да ты ее, кажется, видел у нас в мастерской.

– Было такое дело, – сказал Б. О., закрывая файл. – У твоего мужа был точный глаз. – Он запрокинул голову и какое-то время, не мигая, смотрел в потолок. – Так выходит, он именовал файлы по фамилиям персонажей?

Они молча посмотрели друг на друга.

– Вот именно, – кивнул Б. О. – Ну-ка, где тут у нас заветная буковка "F"? Вот он, зараза.

Курсорная стрелка упиралась в имя "filon".

– Покажи-ка этого парня, – попросила Бася.

Б. О. загрузил файл, на мониторе появилось лицо белокурого человека лет тридцати пяти, красивое, но в этом лице неуловимо, с изнанки, что ли, читалось что-то порочное... Да, вот в этих с излишней тщательностью прорисованных бровях, пушистых ресницах, в линии изогнутого мимолетным капризом рта. Иллюстрация была выполнена в типичной для автора манере – лицо как бы выплывало Из мягких пастельных тонов фона, в котором преобладал нежно-голубой цвет. На заднем плане смутно угадывался некий барьер, над которым, повиснув в воздухе, парили бутылки.

– Сцена в баре в голубых тонах, – заметил Б. О.

Бася, нахмурившись и сосредоточенно покусывая губу, о чем-то размышляла.

– Знаешь, – в конце концов произнесла она, – я помню, как-то раз Митька пришел домой в жутком настроении, просто свирепый.... Чертыхался, плевался... – Она умолкла и присмотрелась к лицу на мониторе. – Да! Конечно! Тут же ринулся в ванну, долго плескался, потом дернул с ходу пару рюмок. И рассказал, что было у него какое-то чисто деловое свидание, то ли в ресторане, то ли в баре, а оказалось, что это бар для педиков...

– Ну, если господин Филонов педик, то это его трудности. – Широко раскинув руки, Б. О. потянулся. – Впрочем, теперь, похоже, и наши тоже.

Он встал, прошел к рабочему столу, уселся в кресло, подвинул к себе круглое настольное зеркальце в серебряной оправе и на малахитовой подставке, округлил губы, картинно приподнял бровь, кокетливо повел плечом и, заметно возвысив тембр голоса, обратился к своему отражению:

– Хо-хо?

Полюбовавшись собой – в ходе этого любования Б. О. делал слащавые ужимки, – испустил глубокий вздох, отрицательно мотнул головой и хрипло проговорил:

– Нет. Не годится. Маловато будет, однако... Бася, у тебя как обстоят дела с искусством макияжа?

– Чего-о-о? – подозрительно протянула она.

– Ну, там брови подвести, ресницы подкрасить. Губы опять же. Нос напудрить...

– Кому?

– Как – кому? – улыбнулся он. – Мне.

– Ты спятил, – сокрушенно покачала она головой.

– Надо же соответствовать антуражу, – и ткнул пальцем в голубой фон на мониторе.

– Ты хочешь сказать, мы идем в гости к педерастам?

– Вот именно.

Глядя в потолок, он начал загибать пальцы.

– Значит, так... Мне нужны... Голубые джинсы в обтяжку. Белая майка. Белые туфли. – Он задумался. – И какое-нибудь лекарственное средство от рвоты.

– И прокладки "кэфри", – вставила она.

– Это еще на кой черт?

– Чтобы почувствовать сухость и комфорт.

– Что?

– Дорогой, – искренне изумилась она. – Неужели у тебя еще ни разу не было менструации?

2. Крошка Цахес помнит спонсора

– Укачало? – спросила она, поглядывая на Б. О., который сидел справа с закрытыми глазами и судорожно сглатывал слюну.

– Я же просил тебя захватить что-нибудь противорвотное, – выдавил он из себя и поерзал в кресле, словно хотел выползти, как змея из зудящей кожи, из этих тесных голубых джинсов, светлой майки с низким, до локтя, рукавом, белых матерчатых туфель на плоской подошве, а заодно вылезти из макияжа, которым Бася украсила его лицо.

– Кажется, тебе там не очень понравилось, – предположила она, медленно объезжая красную "мазду", припаркованную у входа в подвал, куда полчаса назад погружался Б. О., прощально, с чувством обреченности помахав ей рукой.

Получаса ему в этом кабачке вполне хватило.

– Отчего же, – возразил Б. О., понемногу приходя в себя. – Там очень мило. Хотя и влетает в копеечку.

Прорваться в это тихое и тайное, как конспиративная явка, заведение оказалось непросто. Спустившись по лестнице, он долго нажимал кнопку звонка, пока наконец тяжелая дверь не приоткрылась и в проеме не показался массивный человек в черном костюме.

Он стоял нерушимо, как скала, широко расставив ноги и сложив огромные ладони ниже пояса, отчего походил на борца сумо, приглашенного подежурить в футбольной "стенке". Маленькие заплывшие глаза смотрели на посетителя так, словно от него требовался условный пароль.

Пароль в пятьдесят долларов произвел должное впечатление, преодолев секундное сомнение, охранник отступил в сторону:

– Черт с тобой, иди. Но только потому, что еще не вечер. В другой раз без клубной карточки можешь не беспокоиться, это закрытое заведение.

Миновав бесконечно длинный коридор, Б. О. очутился в маленьком, просто, без ожидаемой вычурности обставленном и сдержанно декорированном зальчике, в котором плыла тихая музыка, и сразу направился к бару.

Он попросил водки с соком, уточнив: в два стакана. Залпом выпил сто граммов, пригубил сок, указал бармену на пустой стакан: повтори, пожалуйста. Бармен повторил.

Б. О. вынул из сумки, болтавшейся на плече, этюд в голубых тонах, который часом раньше они с Басей вывели на бумагу, – Митя не скупился на компьютерные штучки и имел неплохой цветной принтер.

Подтолкнул картинку по стойке. Она проскользила немного и замерла рядом с работником прилавка. Тот с явным неудовольствием покосился на портрет, повел бровью, поднял глаза в потолок и покачал головой:

–У нас солиднее заведение.

– Я сразу догадался, еще на входе.

– Новенький? – спросил бармен, протирая салфеткой стакан.

– Типа того. Я из Питера. Сегодня приехал. – Поднеся к губам сок, Б. О. огляделся, присматриваясь к обитателям бара, – почти сплошь знакомые по телеэкрану лица.

Персонажа с этюда в голубых тонах среди них не было.

Допив водку, он направился к выходу. Слоноподобный охранник на входе встретил его появление с оттенком удивления.

– Ничего не поделаешь, – объяснил Б. О. свой быстрый уход. – Я после операции, всего пару дней как выписался из больницы. Придется подождать, пока снимут швы.

Охранник промолчал.

– У меня был неудержимый понос, – пояснил Б. О. – Врачам пришлось зашить мне анальное отверстие.

– Да? – с интересом откликнулся охранник; голос у него был гулкий и толстый какой-то. – А как же ты срешь?

– А никак, – скорбно прошептал Б. О., выходя на свежий воздух.

Бася, притормаживая на светофоре, поинтересовалась, куда ехать.

– На Поварскую.

– Мне так всю ночь предстоит шоферить? Тебе-то хорошо. Ходишь по кабакам, водку пьешь, с трогательными педиками общаешься, а я что? – Она в сердцах стукнула кулаком по рулевому колесу. – Эх, тяжела наша шоферская доля!

– Если хочешь, можем поменяться ролями.

– Ну уж нет! – решительно возразила она.

Неподалеку от входа в "Империю кино" лениво дрались две лесбиянки, оглашая окрестности отточенным, хитро сплетенным матом, – в этих крепкого сложения девушках можно было заподозрить недюжинные филологические таланты и тонкое чувство слова.

Бася нашла свободное место на противоположной стороне, улицы, припарковалась, вклинившись между обшарпанной "Волгой" и приземистым, с хищным передком "опелем", и отдалась созерцанию поединка.

– Ты за кого болеешь? – спросила она.

– За черненькую.

– А я за светленькую. Сейчас моя твоей черненькой надерет задницу. Ну же! – и застучала ладонями по баранке, впадая в состояние типичного болельщицкого экстаза. – Дай ей! Держи дистанцию! Ну же, прямой левый в голову!

Светленькая девушка не последовала этому дельному совету и напоролась на мощный апперкот, четкое исполнение которого не заставило бы краснеть мастера спорта, выступающего в полутяжелом весе.

Удар отбросил беленькую назад, она стукнулась затылком о стену дома и начала медленно оседать на асфальт, но соперница не дала ей упасть. Она прислонила противницу к стене и нанесла мощную и продолжительную серию ударов по корпусу. Потом, отступив на шаг, что есть силы заехала ей ногой в пах. Девушка переломилась пополам и рухнула на асфальт, как мешок с песком. Соперница вздернула короткую юбочку, спустила трусики и пописала ей на голову. Встала, отряхнула руки, смачно сплюнула и направилась в заведение.

Бася пошарила под сиденьем, нащупала монтировку и протянула ее Б. О.

– Пригодится... Похоже, это веселое местечко.

Б. О. взвесил безотказный шоферский инструмент в руке, раз-другой легонько стукнул себя по голове и вернул на место:

– Хорошая штука. И очень убедительная. Но я не ношу с собой оружия.

Заплатив на входе, он проследовал в зал, забитый разношерстной публикой: тут были мужчины-проститутки, успевшие подработать на ближайшем бульваре, вальяжные господа лет сорока – пятидесяти с сальными глазами, ласково беседовавшие с юнцами, многие из которых, судя по всему, еще не вышли из пионерского возраста. На эстраде завывал какой-то сладкоголосый молодой человек и одаривал публику бархатным откровением:

– Ай ла-а-ав ю...

Компанию ему в этих трогательных признаниях составлял шарообразный мужичок, который лез на эстраду и, распахивая маленькие руки, провозглашал:

– Я всех вас хочу, мои любимые.

– Сударь, купите мне марочку...

Б. О. обернулся на голос. Говорил среднего роста парнишка лет пятнадцати: правильные черты лица, гладкая кожа, сладковатый, если не сказать, приторный взгляд из-под пушистых ресниц.

– А где у вас тут клуб филателистов?

– В туалете.

– Пошли посмотрим. Я в твоем возрасте тоже увлекался собиранием марок. Тебя как звать?

– Крошка Цахес.

– Что?! – изумился Б. О.

– Так меня один хороший человек называл.

Б. О. хотел было поинтересоваться, догадывается ли пацан о литературном источнике, из которого почерпнуто это прозвище, но передумал: пустое занятие.

В туалете перед кабинками слонялись человек шесть юнцов с туманными, плывущими взглядами. Один сидел на полу и лезвием миниатюрного перочинного ножичка подравнивал на круглом зеркальце тонкую насыпь белой пыли – спутник Б. О. с тоской взглянул на кокаиновую нить и вздохнул.

Дверка одной из кабинок открылась, и оттуда выплыли, держась за руки, два молодых человека. Они улыбались так нежно и умиротворенно, будто только что побывали в раю. На освободившееся место тут же устремилась очередная парочка.

– Душевное место, – кивнул Б. О., наблюдая за мальчишкой, медленно поднимавшим лицо от зеркальца. Глаза его были прикрыты, он улыбался, и казалось, из этой улыбки, как из источника с живой водой, по телу его стекает, омывая плечи и грудь, мягкая теплая волна.

– Так как насчет марочки? – печально напомнил Крошка Цахес.

– Не все сразу. Поговори со мной.

– О чем? – спросил Крошка Цахес, с тоской оглядываясь на ловившего кайф паренька.

– Ты давно в этой тусовке?

– Года два.

– Публику, стало быть, знаешь.

– М-м-м... – сложив губы трубочкой, протянул Крошка Цахес и склонил красивую голову к плечу, давая понять, что человек он в этой среде не новый.

Б. О. протянул ему распечатку. Такой реакции он не ожидал. Едва кинув взгляд на портрет, Крошка Цахес буквально вырвал лист из его рук, поднес его близко к лицу, словно хотел не просто рассмотреть изображенного на нем человека, но и услышать какие-то знакомые запахи. Продолжалось это трогательное общение с голубым этюдом довольно долго. Потом мальчишка, прижав лист к груди, тихо сказал:

– Подарите это мне, а?

– Да я тебе таких сотню подарю, – похлопал его по плечу Б. О. – Кто этот симпатяга?

– Это? – искренне удивившись, приподнял брови Крошка Цахес, как если бы речь шла о какой-то всенародно узнаваемой личности, вроде президента. – Это Илья Соломонович.

– Вижу, что не Борис Николаевич... И кто он такой?

Крошка Цахес еще раз взглянул на картинку, потупился, вздохнул:

– Это мой спонсор... Был.

– Спонсор?

Да, поведал Крошка Цахес, тут пацанов берут на ночь, как правило, но если повезет, эта короткая связь перерастает в длительные отношения, то есть у тебя появляется спонсор. Ему тоже как-то повезло, примерно с год назад Илья Соломонович стал его спонсором. Они жили примерно полгода, а потом Илья Соломонович пропал.

– Он сюда заходил? – спросил Б. О.

– Да что вы... Скорее его можно было найти в "Трех обезьянах".

– Я там был.

– Ну, тогда... – Крошка Цахес задумался, потом назвал несколько адресов.

– Спасибо, ты меня выручил. – На прощание Б. О. дружески похлопал мальчишку по плечу, сунул руку в задний карман джинсов, нащупал бумажник.

И вынул руку пустой.

– Хочешь, парень, совет? Не жри марочки, лучше пей водку. – Он вздохнул: – Да, пей водку, трахай девчонок и никому не подставляй свою задницу.

Мальчишка как будто его не слышал. Он смотрел на этюд в голубых тонах, и складывалось впечатление, что еще немного, и он заплачет.

* * *

Очухавшаяся лесбиянка стояла на четвереньках на асфальте и блевала.

– Так тебе и надо, дура, – заметила Бася, медленно проезжая мимо. – В другой раз будешь прислушиваться к советам тренера. – Она прикурила от встроенной в приборный щиток зажигалки и спросила: – Ну и что там интересного?

– Пацаны... – мрачно отозвался Б. О. – На марки задницей зарабатывают.

– Они марки собирают?

– Собирают... Что характерно, марки одного государства. Большого государства, – откинулся на спинку кресла и уставился в темное жерло улицы, туда, где далеко впереди таяли угольки автомобильных стоп-сигналов. – Точнее сказать, это целая империя.

– Сейчас на свете уже нет империй.

– Есть. Причем такая, что и Чингисхану даже в самых смелых снах не являлась.

– Как называется?

– ЛСД.

Доехали быстро. После двенадцати город остывал, отдыхая от раскаленных транспортных потоков, ни пробок, ни заторов не было, к тому же Басе везло и она ухитрилась все попавшиеся на пути светофоры проскочить на зеленый.

– Мне бы сейчас твое везение не помешало, – заметил Б. О.

– В том заведении, куда мы едем, на входе стоит светофор?

–Хуже. Там стоит фэйс-контроль.

– Ерунда. С таким фэйсом, как у тебя теперь, тебе ни один контроль не страшен.

Проблем действительно не возникло: если физиономия Б. О. и хранилась в каких-то банках данных, то только не в компьютерах этих кабаков.

Ильи Соломоновича в кабаке не оказалось. У стойки бара сидел трансвестит, наряженный столь пышно, словно он заглянул в бар прямо с бразильского карнавала. Голову этого игрушечного, невсамделишного какого-то существа украшал шарообразный шиньон из серых с золотистым проблеском перьев, достигавший в поперечнике чуть ли не метра. Огромный густо накрашенный рот, битком набитый белоснежной металлокерамикой, черные ресницы, весившие как минимум граммов двести. Из-под короткой желтой юбки торчали ноги, затянутые в серебристые колготки, фактурно и орнаментально в точности копировавшие змеиную кожу. Ансамбль завершали того же качества лифчик и высокие, до локтей, перчатки. Существо меланхолично потягивало коктейль и рекламно скалилось, выставляя напоказ свою ослепительную вставную челюсть.