Текст книги "Бог огня"

Автор книги: Василий Казаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

– У меня к вам просьба... – произнес ювелир после долгой паузы. – Ради бога, извинитесь от моего имени перед этой женщиной.

Б. О. мягко улыбнулся:

– Знаете, не далее как вчера вечером она просила меня передать вам, чтобы вы на нее тоже не гневались.

Они несколько минут наблюдали за игрой детишек.

– Вы говорили о просьбе... – нарушил молчание Ювелир.

Б. О. снял с плеча теннисную сумку и извлек из нее черный предмет, при взгляде на который у преклонного возраста крашеной шатенки, сидевшей двумя рядами ниже и имевшей неосторожность в этот момент обернуться, перехватило дыхание, и она ощутила, как холодеет маленькая плешь на затылке, образовавшаяся ввиду многолетних и плачевно сказывавшихся на густоте волос экспериментов с химической завивкой. Разинув рот, она с ужасом уставилась на странную парочку, разглядывавшую черное оружие с толстым стволом.

– Мадам, не беспокойтесь, – вежливо откликнулся на ее пропитанный тревогой взгляд молодой человек. – Это всего-навсего игрушка. Она стреляет шариками, начиненными краской.

Женщина облегченно выдохнула – она вспомнила, что видела по телевизору такие игрушки в руках взрослых солидных людей, впавших в детство и забавлявшихся играми в войну, и, моментально успокоившись, переключила внимание на корт, где ее внук, словно не выспавшись, плохо бегал, часто мазал и отправлял мячи в аут.

– Баловство, – саркастически усмехнулся Ювелир, косясь на толстоствольное оружие. – Игрушки, как вы верно изволили заметить.

– В том-то и дело. Но надо, чтобы эта игрушка заработала на полном серьезе. И чтобы тот, в кого попадет шарик... – Б. О. задумался, – чтобы он вспыхнул, точно его не краской окатили, а напалмом.

– Напалм – тяжелая штука, – с сомнением в голосе отозвался ювелир.

– Я знаю. Давайте вместе подумаем, как решить наши проблемы.

– Хорошо. Я подумаю.

Б. О. поднялся и собрался было уйти, но вдруг замер, глядя себе под ноги.

– Я понимаю, это, конечно, варварство... Наверное, проще и пристойней было бы действовать нормальным, цивилизованным путем...

– Отдать их прокуратуре? – воскликнул старик. – Бросьте, молодой человек, бросьте Так вы ничего не добьетесь. Уж мне-то вы можете поверить, я всякого в жизни повидал. Они выкрутятся, – он провел ладонью по голове, поправляя и без того идеальный зачес. – Самое смешное, что вы правы. Я всех тонкостей задуманного вами не знаю... Но предполагаю, что подобный суд – это единственно возможный способ добиться справедливости... – Он помолчал, пристально глядя Б. О. в глаза. – Вы намекнули про напалм, значит, это будет аутодафе? Я правильно понял?

– Ведьмам положен костер, – развел Б. О. в стороны руки.

Он спрятал ружье в сумку и оставил ее у ног Ювелира.

– Эй, молодой человек! – окликнул уходящего старик.

– Да?

– Представьте себе, я знаю, как выглядят рубины.

– Ну так на то вы и Ювелир. Или я ошибаюсь? Пожилой человек погладил торчащий из сумки ствол:

– Нет, вы не ошибаетесь.

Они оба рассмеялись и одновременно разом посмотрели на отвратительную белую проплешинку крашеного затылка, под которой в этот момент происходил сложный мыслительный процесс: пожилая женщина в поисках ответа на вопрос, отчего это ее внук последнее время так вял и анемичен, набрела на здравое соображение – ему надо гнать глистов.

* * *

Эта неотчетливая мысль подспудно преследовала ее последние несколько дней, но за делами окончательно оформить ее все никак не удавалось, и только когда Б. О,, вернувшись домой часов в шесть вечера, намекнул, что неплохо было бы выбраться на природу, она вдруг поняла: вот, это именно то, о чем она мечтала.

По дороге заскочили на оптовый рынок, купили две банки консервированной кукурузы, упаковку сосисок, оливки, крабовые палочки, майонез, бутылку "Смирновской". Она тут же начала хлопотать, сооружая стол, пока Б. О. прогуливался по участку.

– Костя здесь, – оповестил он, заглядывая с улицы в каминную. – Зайдем?

– Может, не стоит?

– У меня возникли проблемы чисто инженерного свойства, – туманно пояснил Б. О.

Костю они нашли все там же, наверху в мансарде, – похоже, что того вдумчивого занятия, за которым они его здесь застали в прошлый раз, он так и не прерывал. Хотя пил он теперь в одиночестве, вороны на суку напротив окна видно не было, – возможно, птица утомилась кивать, одобряя Костины тосты, и улетела куда-то на отдых.

Пока Костя отсутствовал в поисках рюмок и новой бутылки, Б. О. спросил:

– Отчего умер его отец? Я забыл...

– Сердце, – напомнила она. – Временами он пил. Тогда они с Митей, судя по всему, хорошо попили. В его возрасте – и такие нагрузки... Наверное, после возвращения из бани, где они отдыхали, решил еще добавить перед сном – его так и нашли: сидел в кресле, а на полу – пустая бутылка из-под коньяка.

– Коньяка?

Костя стоял в дверях с бутылкой и парой рюмок для гостей.

– Ты сказала – коньяка?

– Да, а что?

Он лет тридцать, как не пил коньяк... Аллергия. Начинал задыхаться. Он пил только водку. —

Возникла долгая пауза.

– По всей видимости, Павел Емельянович все-таки зашел к Дмитрию Сергеевичу сыграть партию в шахматы, – нарушил молчание Б. О. – Но его там не ждали.

Он достал из кармана куртки тетрадь в коленкоровом переплете, протянул Косте:

– Извини, я взял это на время. Надо было кое в чем разобраться. Теперь прочти. На последней странице.

Дочитав до конца, Костя постоял, тупо глядя в распахнутое окно, где ему не с кем было посоветоваться, и Бася видела, как из его глаз уходила похмельная муть. Наконец он окончательно протрезвел, до крови закусил губу и с размаху шарахнул полную бутылку водки о дверной косяк.

– Нет-нет, – мягко возразил Б. О., рассматривая остро оскалившуюся "розочку", торчащую из его кулака. – Так ты ничего не добьешься. Из тебя просто сделают отбивную – это в лучшем случае. Это народ профессиональный, – он осторожно дотронулся до заклеенной пластырем брови. – Поверь мне, я знаю.

– А как же тогда?

– А так, как я скажу. У меня, кстати, действительно возникли проблемы чисто инженерного свойства. С полосой препятствий, например, еще Кое с чем. Садись. Поговорим. Подумаем. Не беспокойся, – произнес он, заметив Костино замешательство. – В суд на них я подавать не собираюсь. Мы сами будем их судить, по-нашему, по-степному. Возможно, это внешне будет смахивать на тот правопорядок, который исповедовала наша большая степь в те славные времена, когда по ней гуляла пугачевская вольница, но, к сожалению, в нашей стране пока иного не дано.

Покинули они Костину дачу часа через два. Хозяин проводил их до бани.

– Знаете, ребята, мне впервые заказывают проект карточного домика из стальных конструкций.

– Из стальных, бетонных, пластиковых – какая разница? – сказал Б. О., открывая дверь бани. – Это не важно.

– А что важно? – спросила Бася.

– То, что всякий карточный домик в один прекрасный момент падает. Дело за малым – рассчитать этот момент.

– Уж как-нибудь рассчитаем, – обнадежил Костя. – Уж как-нибудь.

* * *

Ближе к ночи она попросила Б. О. разжечь камин. Он сел на кровати, недоуменно посмотрел на нее:

– Что, опять тебя знобит?

– Нет.

– Тогда зачем? И так жарко...

– Хочу еще раз посмотреть, как ты это делаешь.

Он усмехнулся, встал, собрал поленья, сложил их в камине. Чиркнул спичкой, опустил ее к дровам. Скоро поленья оплели языки огня.

Б. О. вышел и через минуту вернулся с ноутбуком, который валялся на заднем сиденье в машине, и со своей походной сумкой на длинном ремне.

Она с оттенком удивления следила за тем, как он откидывает крышку с монитором, включает компьютер, с минуту сидит, глядя в потолок, а потом принимается быстро набивать какой-то текст.

– Внезапный порыв вдохновения? – спросила она, поднимаясь с дивана.

– Не мешай! – отмахнулся он.

–А что ты там долбишь?

– Составляю пригласительное письмо на наше шоу... Не сбивай меня с мысли.

Она свернулась калачиком, натянула на себя плед и задремала под ласковый плеск клавиатуры.

– Готово!

Бася открыла глаза, моргнула, зевнула и еще несколько минут нежилась под пледом, приходя в себя. Б. О. скопировал файл, вытащил дискету, положил ее рядом с компьютером. Она встала у него за спиной, обняла, навалилась грудью ему на плечи.

– Покажи.

В мониторе появились ровные строчки текста.

"Уважаемый Виктор Константинович!

Вот по какому поводу мы рискнули Вас потревожить. Ваш бывший коллега Игорь Всеволодович рекомендовал нам Вас как человека порядочного и честного. Такая рекомендация дорогого стоит, учитывая нравы, царящие в нашей степи. Комментарии и своего рода путеводитель по документам, которые Вы найдете на дискетах и магнитооптике в этой маленькой посылке, содержатся в конце нашего послания. Возможно, эта информация Вам пригодится. Вы присовокупите ее к имеющимся у Вас материалам и сдадите в архив.

Почему в архив? Потому что это дело закроем мы. Мы никого не представляем, мы вольные степные жители... Я уверен, что Вы прекрасно представляете себе разницу между понятиями "воля" и "свобода". В свободной стране действуют суды, прокуратуры и прочие скучные конторы. В пространстве воли ничего такого нет – мы вольные люди, гуляем сами по себе и поступаем исключительно по своему разумению. А наше бесхитростное разумение подсказывает нам, что именно так в этом деле можно и должно поставить точку.

Мы хотели бы, чтобы Вы увидели эту точку своими глазами. Потому приглашаем Вас на один из праздников, приуроченных к дню рождения нашего славного города. Смеем Вас уверить, это будет очень яркое и захватывающее шоу.

Приходите, Виктор Константинович, приходите... Вы не пожалеете. Не задавайте вопросов – просто станьте в сторонке и смотрите. На сцене Вы увидите хорошо Вам знакомую публику. На каждом из участников нашего красочного шоу висит как минимум по три "вышки", Вы это знаете гораздо лучше нас. Мы существа не кровожадные, нет – мы просто приводим приговор в исполнение. Вот, собственно, и все. Наше приглашение вы получите в день праздника. Поторопитесь на берег Москвы-реки, а то пропустите представление".

Б. О. выключил компьютер, расстелил на столе плотную упаковочную бумагу, уложил на нее носители, аккуратно завернул их, заклеил скотчем край посылки. Перетянул ее крест-накрест веревкой. Открыл портмоне, достал из него визитку, найденную в сумочке Игоря, положил рядом. Ровными печатными буквами вывел на лицевой стороне пакета: "Генеральная прокуратура. Старшему следователю по особо важным делам Конецкому В. К.".

* * *

Раскидав руки в стороны, они лежали на раскаленном песке и смотрели в тусклое от плывущего зноя небо.

Две недели прошли в ночных бдениях над планом этой поляны, а дни были заняты консультациями с Колей, Ювелиром, Костей, и головной боли и без того хватало, учитывая саму механику шоу и массу чисто технических его аспектов. Что касается Басиной головы, то на нее свалилась помимо массы профессиональных забот еще и работа костюмера – Б. О. настаивал на том, что команды должны быть экипированы роскошной формой.

Он перекинул на Басю разработку фасонов и еще целую кучу проблем, ограничив свое участие тем, что он предоставит материал, из которого эти карнавальные комбинезоны предстоит сшить.

Вчера вечером она забрала из ателье пробный экземпляр. Это был белый комбинезон, покроем отдаленно напоминавший тот, в котором выступают пилоты "Формулы-1", но, в отличие от рабочего костюма гонщика, более просторный, стильный, рассчитанный так, чтобы не стеснять движений облаченного в него человека.

Прибыв утром на эту поляну, Б. О. тут же отправился в сторону реки, где пропадал около получаса. Вернулся он, волоча за собой длинный, метра в два с половиной, тонкий столб и узкую доску. Порывшись в багажнике, достал саперную лопатку, молоток, коробку с гвоздями и быстро соорудил из притащенного с реки дерева крест.

Распял на нем комбинезон, выкопал в центре поляны яму и поставил крест вертикально, потом отступил на несколько шагов, полюбовался делом рук своих и, видимо, остался доволен.

За все это время он не проронил ни слова, и Бася, интуитивно угадывая в его действиях какой-то тайный ритуальный умысел – опять он занят своим шаманством! – не приставала с расспросами, а просто сидела на песке и смотрела, как шевелится под легким ветром белая бескостная фигура, распятая на кресте.

Наконец он, тяжело дыша, опустился рядом с ней, утер вспотевшее лицо полотенцем, лег на спину, раскинул руки в стороны и уставился в небо.

– И что бы это могло означать?

– Сама знаешь.

– Нет.

– Ведьмам положен костер.

С этими словами он поднялся, достал из кармана аккуратно свернутых джинсов спичечный коробок и протянул ей:

– Когда-то этот коробок ты бросила мне. Помнишь?

Она помнила: женщина выходит из машины, открывает багажник, достает канистру, льет на себя бензин и швыряет коробок на колени мужчине.

– Помню. – Подняла ладонь, рассматривая спички. – Тот самый?

– Тот. Давай. Только не подходи близко.

Бася остановилась метрах в двух от креста, чиркнула спичкой, щелчком отправила ее в полет, заранее расстраиваясь: не долетит маленькое пламя до цели, его сомнет встречный поток воздуха, но, когда пущенная ее рукой искра коснулась белого савана, она инстинктивно отпрянула и подняла руки к лицу, защищая глаза.

Ее чуть было не опрокинула навзничь плотная горячая волна, мощно хлынувшая от креста.

Пошатываясь, она добрела до места, где отдыхал Б. О., села рядом на песок и только теперь рискнула взглянуть в ту сторону, откуда катилась волна жара.

– Господи, что это?

– Долго объяснять... Но мне кажется, нашим гладиаторам будет не холодно в этих костюмах. Внутри такая температура, что наших клиентов через полторы минуты можно будет подавать к столу под соусом "Термидор".

– "Термидор"?

Она напрягла память и вспомнила: ах да, под этим соусом подают в хрустально-мраморном ресторане омаров-гриль.

– А если через две?

Он цыкнул зубом:

– Испортим блюдо. Мы же договорились.

– Насчет чего?

– Насчет бифштекса с кровью. Он приготовится как раз за полторы минуты. А через две минуты от него останутся одни угольки, – он глубоко вздохнул. – Ну, хватит отдыхать. Пошли прикинем, как в реальном антураже будет выглядеть наше праздничное аутодафе.

Если бы кто-то из любителей прогулок на природе забрел в этот мало посещаемый пляжной публикой – ввиду его удаленности от реки – уголок, то увидел бы мужчину и женщину, не спеша прогуливавшихся по раскаленному песку, и посчитал бы, возможно, что эта пара просто ищет уединения. Время от времени они останавливались, принимались что-то горячо обсуждать, при этом широко, размашисто жестикулировали, точно размечая порханием рук контуры каких-то воздушных замков. И этот сторонний наблюдатель был бы прав: они лепили из воздуха некие громоздкие конструкции, которые очень скоро должны были прорасти здесь, материализовавшись в бетон, металл, пластик, дерево.

"Нет-нет, – говорил мужчина, – трибуны придется отнести еще метров на пятьдесят – как минимум. Судейские бригады мы загоним на вышки, а вон там поставим большой навес, куда минут за пять до старта должна будет уйти вся обслуга".

"Я не понимаю, – спрашивала женщина, – почему ты предлагаешь разнести в стороны стартовые точки для автомобилей? Какой в этом смысл?"

"Прямой. Смотри, они стартуют по двум дорожкам, которые постепенно сужаются и наконец сливаются в одну. Вот здесь, на спуске с горки, наши адские водители неминуемо сойдутся. У них нет другого выхода, место слишком узкое. Они сойдутся борт к борту – этого столкновения не избежать, таков рисунок гонки на выживание, здесь ключевой момент, когда каждый будет стараться спихнуть с трассы соперника".

"Что у нас получается с этим по времени?"

"Секунд пятьдесят с момента старта".

"Хорошо, – прикинула женщина. – За это время наши стрелки могут успеть сделать по два выстрела. Но если они промажут?"

"Не промажут, это же профессионалы".

"А водители? Они у нас едут на мотоциклах... Их мы как поджарим? Как шашлык?"

"Нет, шашлык мы приготовим из драчунов. А этим придумаем что-то более эффектное. Чего-то эффектного не хватает".

"Почему? По-моему, все и так очень горячо".

"Потому что пока события у нас развиваются на земле. А для полноты впечатлений требуется какой-нибудь впечатляющий полет... Смотри, вон там сразу после старта у мотоциклов хорошая разгонная прямая. Дальше крутой бугор и прыжок. Приземляются они на вогнутую площадку. И с этой впадины уже полетят прямо на небеса, я им планирую обеспечить хороший трамплин".

"Композиционно наш перформанс завершат амбалы?"

"Да. Начальный этап их поединка – это полоса препятствий. Костя, насколько я понимаю, придумал какую-то чудовищную конструкцию из лесенок, стенок, тоннелей, впрочем, до них наши портосы не доберутся. После короткой пробежки они должны будут преодолеть по лестничному навесу резервуар с горючей смесью. Навес подломится, когда они будут на середине. Я не большой специалист в инженерных тонкостях, но Костя утверждает, что в этот момент начнет заваливаться к центру площадки вся его металлическая махина. Она сложится, как карточный домик, и накроет ристалище чем-то вроде металлического каркаса для вигвама".

"Но металл не горит".

"Еще как горит, еще как... Это же полые трубы. Чем эти полости заполнить – это уже моя забота".

И так они бродили по поляне, выстраивая свои воздушные замки на песке, не замечая, как течет время, и в конце концов уселись в самом ее центре, неподалеку от догоравшего креста.

– А если случится заминка? Сбой по временному графику? Предположим, кто-то стартует раньше. Ковбои пальнут из своих пушек чуть позже... Машины застрянут на старте... Мало ли.

– Плохо, – нахмурился он. – Этого быть не должно. В таком случае это будет уже просто побоище, а не произведение искусства.

– Почему ты так уверен, что побоище состоится?

– Даже если получится секундный сбой... Вторая секунда будет им на размышление. А на третьей они поймут, что играют не понарошку, а всерьез.

– И что дальше?

– Дальше они достанут настоящие пушки и все равно перебьют друг друга.

Они вновь улеглись на горячий песок и надолго замолчали.

– Нечто такое могла придумать только последняя сволочь, – спустя некоторое время с улыбкой прошептал он.

– Нечто такое мог рассчитать только отъявленный подонок, – также тихо ответила она.

– Выходит, теперь мы свои люди в этой степи.

* * *

– Но все-таки чего-то не хватает, – сказал Б. О.

– Я знаю. И знаю, чего именно... Который час?

– Без пяти два.

– В два он придет. Мы вчера с ним договорились.

– С кем? – Б. О. поднялся, осмотрелся.

Со стороны реки по направлению к ним двигался щуплый человек в светлой рубашке апаш, под мышкой он нес ободранный черный футляр.

Бася приветливо помахала человеку рукой. Тот подошел и, разглядывая вылизанный пламенем крест, спросил:

– Мне предстоит играть на похоронах? Вчера, когда вы подошли ко мне на кладбище с этой странной просьбой, я вас не совсем понял...

– Да, – откликнулась она. – Только это будут не совсем обычные похороны... Вы знаете, как провожали в последний путь своих мертвых язычники?

Трубач помолчал, прикрыл глаза и кивнул:

– Да. Знаю. А много соберется народу?

– Много, – включился в разговор Б. О. – Придут все.

– Все? – спросил трубач, приподняв жидкие светлые брови.

– Да.

С реки донеслось истерическое завывание судовой сирены, – взлетев вверх, добравшись до самой звонкой и раскаленной ноты, сигнал, точно покатившись под горку, начал медленно остывать.

– Хорошо, – тихо произнес трубач, приподнимая петельку латунной застежки и открывая футляр; солнце вспыхнуло на медном теле трубы и рикошетом выстрелило в глаза. – А что играть?

– Давайте в самом деле попробуем, – предложила Бася. – Вы встанете вон там, у границы песка. Видите бугорок?

– Вижу. – Трубач бережно, как младенца из колыбели, вынул из футляра инструмент. – Так что же будем играть?

– Что-нибудь приличествующее моменту. На ваш вкус.

Трубач кивнул и не спеша, увязая в песке, побрел на свое место.

Добравшись до границы песчаной поляны; он некоторое время стоял ссутулившись, держа перед собой трубу и глядя в землю, потом медленно поднес инструмент к губам и вдохнул так глубоко, словно хотел втянуть в безразмерные резервуары своих легких весь этот разогретый солнцем воздух, а вместе с ним и реку, и песок, и траву, и вообще все, из чего сложен этот мир, – втянуть, усвоить, впитать в свою кровь.

И кажется, это ему удалось. Потому что мужчина и женщина, сидевшие в отдалении на песке, вдруг на мгновение испытали странное ощущение – будто они парят в прохладном черном космосе, а потом медленно возвращаются из небытия на волне протяжного и одинокого голоса трубы, выводящего хрестоматийный мотив "Summer time"*[3]3
  Колыбельная Дж. Гершвина из оперы «Порги и Бесс».


[Закрыть].

Звук плавно струился в сторону реки, огибал истерично вопившую баржу, проникал в город, заглядывал в закоулки и подворотни, окутывал высокие дома и приземистые особняки, растекался по блюдцам площадей, входил в поры города – и все, кому надо, это услышали.

На губах Б. О. появилась улыбка. Он обвел взглядом песчаную поляну, наклонился над Басей, которая лежала на песке и не мигая смотрела на слепящее солнце. Он прикоснулся губами к ее губам, и это был самый долгий поцелуй из всех, какие когда-либо соединяли губы миллионов мужчин и миллионов женщин, – он длился тысячу лет, до тех пор, пока труба не умолкла.

* * *

Естественно, голос трубы не прошел мимо слуха человека без определенного места жительства по кличке Леший, и он, с трудом приподняв тяжелые веки, поглядел на расчерченную бликами реку и прислушался.

Он недовольно заворочался в мягкой траве под старой березой: протяжная мелодия наполняла его сердце тяжелой тоской, которой там и так хватало. Летом на таких, как он, в городе начались облавы, и он ушел куда глаза глядят. К вечеру он добрался до реки, долго брел вдоль берега и наконец достиг лагеря, разбитого еще весной любителями катания на водных лыжах на уютном, заросшем прозрачным березняком полуострове. Огородив территорию сетчатым забором, они установили палатки, подняли большой тент над пластмассовыми столиками, соорудили кухню, построили маленькую пристань, к которой швартовались два мощных катера, и стали жить на полуострове; тела их покрылись загаром, лица – бородами, они немного одичали на свежем воздухе и потому не прогнали всклокоченного человека, позволили ему жить в дальнем краю полуострова и даже немного подкармливали.

Днем Леший частенько доплетался до песчаной поляны, где всегда было сухо, тепло, безветренно и почти беззвучно и где хорошо было лежать, греясь на солнце.

Однако в конце июля ему пришлось убраться с насиженного места.

Устроившись в тени кустарника на пригорке, он сонно наблюдал за тем, как на поляне снуют люди, машины, какие-то рычащие строительные механизмы.

Беспокойная эта жизнь продолжалась почти весь август, и вот вокруг преобразившейся поляны собралось и расползлось по трибунам несметное количество людей, испарявших в небо приглушенный гул голосов.

Потом этот гул начал нарастать, и Леший увидел, что на поле выходят люди в белых одеждах.

Они двигались двумя колоннами, по пять человек в каждой. Леший, будучи существом чутким и мудрым, улавливал, что в пространстве, разделявшем пятерки, стоит крайне опасное напряжение. Да, люди шли с улыбками на лицах, но они были не в состоянии подавить в себе ту первобытную неприязнь, что питали друг к другу.

А потом над полем боя повисла давящая тишина, чуть-чуть разбавленная гудением набравшего высоту и заложившего глубокий вираж самолета.

Спустя какое-то время в бесплотной, безвоздушной ткани этой тишины проросло чье-то живое дыхание, и Леший увидел человека, прижимавшего к губам сверкающий на солнце инструмент, – трубач играл.

Он играл что-то такое, что нельзя было назвать музыкой в привычном смысле слова, потому что из трубы его текли не слитые гармонией звуки, а какое-то прозрачное летучее вещество, которое, впитываясь в кровь, быстро неслось с ней по жилам до самого сердца и наполняло его скорбью. И значит, ничего с этим нельзя было уже поделать, потому что механизм шоу заработал.

* * *

И все пришедшие на праздник в этот момент почувствовали неуютное беспокойство, природу которого они не понимали.

И насторожились даже пассажиры "боинга", в этот момент набиравшего высоту. Пассажирам, казалось бы, уже мало было дела до земных забав, они летели в отпуск к прекрасным белым пляжам, лазурным водам Карибского моря, но тем не менее они уловили за шумом двигателей звук чьего-то спокойного голоса. Голос доносился из переднего салона, где в мягких кожаных креслах нежились те, кто следовал бизнес-классом, и принадлежал он человеку средних лет с длинными светлыми волосами, стянутыми в хвост.

– Будьте добры, – обратился он к стюардессе, – немного красного вина. Лучше французского: Того, что подают к жареному мясу.

Стюардесса прикатила тележку и выдала пассажиру маленькую бутылочку.

– Проблем возникнуть не должно, – сказал он, пригубив из пластикового стаканчика, где плескался гранатового оттенка напиток.

В этот момент самолет лег на правое крыло, делая широкий разворот над извивавшимся далеко внизу руслом реки.

Пассажиры, сидевшие по правому борту, в безотчетном порыве приникли к иллюминаторам – и не напрасно: даже они, взлетевшие в небо, смогли стать свидетелями этого самого горячего шоу из всех, что были приурочены к Дню города, мимо которого вот уже восемь с половиной веков река лениво тащила свои мутные воды, ничему не удивляясь, потому что за эти долгие годы ко всему привыкла – и к отвратительному запаху горелого человеческого мяса, что шел над водой, тоже.

Эпилог

Самолет начал снижаться.

– Через несколько минут мы произведем посадку в Женеве, – послышался голос стюардессы. – Господам, направляющимся на французские горные курорты, следует пройти к французскому коридору.

– А что, там есть еще какой-то? – спросил он.

– Есть еще швейцарский.

Шасси коснулись бетона взлетно-посадочной полосы – легкий толчок, пассажиры бурно зааплодировали, приветствуя точную работу экипажа.

– Как отреагировал хозяин шале на твое предложение купить его домик на леднике? – спросил он. – Это ведь тот самый старик, у которого ты была прошлой зимой?

– Тот самый, – кивнула она. – А отреагировал он с восторгом. Он все равно не смог бы его никому продать. Канатную дорогу демонтировали, шале теперь практически отрезано от мира. Он и в самом деле страшно доволен, что смог всучить эту безнадежную недвижимость какой-то сумасшедшей паре из России. Спрашивал, долго ли мы собираемся жить в этот приезд.

– Да хоть всю оставшуюся жизнь.

– Для этого потребуется вид на жительство.

– С деньгами, которые мы вынули из кайманского банка, мы купим вид на жительство где угодно, даже на луне... А долго добираться из аэропорта до места?

– Не очень. Хозяин будет нас встречать на машине здесь, в аэропорту. Отвезет до поселка, там переночуем, утром поднимемся по канатной дороге и дальше пешком, на скитуровских лыжах.

– Каких?

– Ну, это особые лыжи для горных прогулок, со специальными насадками, чтобы не проскальзывать. Ничего, часа за четыре дойдем. Хозяин мне сказал по телефону, что он сделал запас продуктов почти на год.

– Вином он запасся?

– Обижаешь... Он же француз. Говоря о годичном запасе продуктов, он, возможно, имел в виду именно вино. Как-нибудь перебьемся. Ничего, поживем среди снегов и вечного холода. Я что-то устала от горячих шоу... Это в Самом деле было нечто. Действительно произведение искусства. Сверху было особенно хорошо это видно. Все сработало, секунда в секунду. А уж этот твой полет драйверов на небеса... Мне померещилось, что они пробьют нам крыло и мы так и не попадем в Джорджтаун...

– Действительно, неплохое блюдо мы приготовили...

– Да уж, было горячо... – Она задумалась. – А знаешь, эта перемена климата... С нашего на европейский... Дело непростое. Европейцы же привыкли обитать в холоде. А нам, степным людям, долго жить на леднике, в белом безмолвии трудно. Чисто психологически.

– Когда нам надоест, мы превратим наше место жительства в альпийские луга.

– Да-да, – усмехнулась она. – А куда мы денем ледник?

– Мы его растопим. Вода уйдет в землю, на земле вырастут трава и тюльпаны. А со временем и сосновые леса. Мы же русские люди, лес нам – дом родной.

– Растопим, как же... Как именно?

Он подвинулся к ней, шепнул на ухо:

– Я его сожгу.

– Разве лед горит?

Он отвернулся и долго смотрел в иллюминатор, за которым проплывал прохладный европейский пейзаж.

...Еще как горит... Еще как.