Текст книги "Канатоходец: Воспоминания"
Автор книги: Василий Налимов
Жанры:
Философия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)
Раньше не было принято писать о том, что происходило за кулисами видимых событий. Теперь времена стали меняться, и мне хочется сообщить кое-что, о чем принято было молчать. Хочется рассказать о том, как мне трудно было управляться с Лабораторией, когда А. Н. надолго отлучался из Москвы.
I
Как-то меня вызывает главный инженер корпуса, и между нами происходит такой разговор:
– Приходили они – оттуда.
– Ну и что?
– Сказали, что вы должны уволить двоих.
– Почему?
– Об этом ничего не сообщили.
– А почему они приходили к вам, а не ко мне?
– Не знаю.
– А если только они знают, за что увольнять, то пусть и увольняют сами.
– Как же так?
– Да вот так.
II
Возвращаюсь как-то из отпуска и, подписывая табель, вижу вдруг фамилию нового сотрудника. Спрашиваю администратора: «Почему приняли сотрудника без согласования со мной?» Ответ: «Мы получили такое указание». Пытаюсь увидеть нового сотрудника – не получается. Наконец, звоню ему по телефону домой:
– Почему вы не ходите на работу?
– Мне некогда.
– Как это «некогда»?
– Я игрок. Понимаете?
– Нет.
– Играю ночью в карты, а днем сплю.
– Так зачем же поступили к нам?
– Отец пристал.
– Подайте заявление об увольнении.
– Могу, хоть сейчас.
Потом звонок от его отца:
– Почему вы уволили моего сына? Вы должны его воспитывать.
– Должны? Разве у нас здесь исправительно-воспитательное заведение?
III
Опять телефонный звонок, но теперь уже с факультета:
– Почему соруководителем одного из семинаров оказался Л.Л.?
– Не понимаю вопроса. Почему он не может выступать в этой роли, будучи сотрудником Лаборатории и аспирантом А.Н.?
– Вы знаете, какие неприятности были из-за него? Уволить его надо немедленно.
– До возвращения А.Н. я ничего предпринимать не буду.
Вернувшись, А.Н. попросил Л.Л. уволиться, устроив его работать в другом, вполне благоприятном месте. А мне опять телефонный звонок:
– Почему Л.Л. продолжает ходить на семинар?
– Если у вас есть право запретить Л.Л. ходить на семинары, то, пожалуйста, передайте соответствующее распоряжение вахтерам корпуса.
Еще один звонок с тем же требованием. Я отвечаю:
– Что же мне делать: взять метелку и бегать за ним и где-нибудь в углу придушить?
Проходит несколько лет, и я неожиданно получаю большой анонс с перечнем докладов на семинаре в Бостонском университете. Читаю названия докладов – сколько знакомых до боли, близких тем! А читает-то их, оказывается, Л. Л. – теперь профессор Бостонского университета.
Обстановка обострялась. Мое непослушание возмущало. Мне было предложено вступить в партию. Я отказался.
Затем мне сообщают, что я освобожден от исполнения обязанностей первого заместителя заведующего Лабораторией. На эту должность назначается И.Г. Журбенко.
5. Гибель ЛабораторииНеожиданно скончался И.Г. Петровский. Его сердце не выдержало сурового разговора за кулисами одного из высших ярусов идеологической системы.
Я всегда с сердечной теплотой вспоминаю Ивана Георгиевича. Он любил Университет – отдавал ему все свои силы, и в годы его ректорствования Университет действительно процветал (так, как это было возможно в те годы). Но не все было просто: однажды по совету А.Н. я обратился к И.Г. с просьбой поддержать мою намечавшуюся тогда командировку на Запад. Он резко отказал. Выражение его лица сделалось мрачным, отчужденным. Я ответил, что больше с подобной просьбой к нему не обращусь.
Но вот другое. За несколько дней до смерти И.Г. я поднимался в переполненном лифте Главного здания и вдруг почувствовал, что кто-то стал мне крепко пожимать руку; оглядываясь, вижу И.Г. Он сказал, что теперь должен будет меня всегда поддерживать. Я, кажется, понял, почему…
Сразу же после смерти И.Г. выяснилось, что наша Лаборатория существует нелегально. Как могло случиться, что в течение почти десяти лет более 130 сотрудников незаконно получали зарплату? Но так случилось: в структуре университетов, утвержденной Минвузом, межфакультетскими лабораториями действительно могли быть только проблемные лаборатории; наша Лаборатория не имела этого статуса. Иван Георгиевич (будучи непартийным) обладал особыми правами – он мог не подчиняться Минвузу и часто не подчинялся.
Теперь Минвуз решил восстановить попранную честь. Было предложено расформировать Лабораторию, разбросав ее по различным факультетам. Так, в угоду административно-командной системе, был разрушен уникальный коллектив, складывавшийся в течение десяти лет. Была, правда, альтернатива – добиться статуса проблемной лаборатории, но это было совсем непросто. Андрей Николаевич принял первый вариант. Почему? Мне он это не разъяснил. Он был явно чем-то огорчен и раздражен.
При расформировании Лаборатории ее сотрудники были распределены между пятью факультетами Университета.
Часть сотрудников перешла на Мехмат, где была создана кафедра математической статистики (заведующий кафедрой – А.Н. Колмогоров). При кафедре была организована Лаборатория статистических методов (заведующий – И.Г. Журбенко), в которую влились: Отдел теории вероятностей и случайных процессов, Отдел теории надежности и массового обслуживания и Отдел вычислительной техники.
На Биологический факультет был переведен Отдел планирования эксперимента под новым названием: Лаборатория математической теории эксперимента.
На Геологический факультет был переведен Отдел статистических методов в геологии.
Часть сотрудников перешла на Химический и Географический факультеты.
Биологический факультет гостеприимно принял новую Лабораторию – еще и до этого воссоединения у нас были установлены хорошие научные контакты. Но сфера деятельности, конечно, радикально изменилась – она приобрела существенно биологическую направленность. Большое внимание было уделено преподаванию биометрики и компьютерной техники студентам, аспирантам, сотрудникам своего факультета и биологических факультетов других университетов страны, а также сотрудникам сельскохозяйственных учреждений. Существенно то, что преподавание велось на биологических примерах; слушателям даже предлагалось приезжать на обучение со своими нерешенными задачами. Появилась новая задача – включиться в комплексное обучение в области охраны среды обитания.
Математическая лаборатория Биофака – это, пожалуй, самый большой осколок, оставшийся от Лаборатории Колмогорова. В ней работали 22–25 человек, из которых было подготовлено 10 кандидатов наук.
И все же гибель Лаборатории Колмогорова трагична. Оказался уничтоженным единственный в нашей стране центр, занимавшийся методологическими аспектами вероятностно-статистического моделирования. И это не может не сказываться на уровне отечественных прикладных работ. Надо со всей серьезностью признать, что прикладная математика оказалась не подготовленной для решения ряда практических задач — таких задач, как понимание природы живого, охрана среды обитания, задач экономического и социального развития. Отстает прикладная математика и от возможностей стремительно растущей компьютерной техники.
Сейчас под натиском административных требований наша Лаборатория включена в состав Лаборатории системной экологии под руководством профессора В. Н. Максимова на кафедре позвоночных и общей экологии.
Андрей Николаевич был одним из тех немногих, кто понимал всю полноту экзистенциальной ответственности ученого.
* * *
Из жизни ушел гений. Вместе с ним ушла и целая эпоха. Свой неисчезающий след он оставил не только в чистой математике, не только в педагогике, но и в приложениях – в том, что можно назвать деятельностью математически ориентированного естествоиспытателя. Ушел, оставаясь загадкой даже для тех, с кем ему пришлось совместно проработать годы.
Глава XIV
НА БИОЛОГИЧЕСКОМ ФАКУЛЬТЕТЕ. В ПОИСКАХ НОВОГО МИРОПОНИМАНИЯ
1. В плане историческом Итак, весна 1975 года. Я вместе со своими сотрудниками оказываюсь на Биологическом факультете в должности заведующего лабораторией математической теории эксперимента. Штатный состав Лаборатории колебался от 20 до 25 человек. В основном это были математики.
Сотрудникам Лаборатории пришлось изменить направленность своей работы. Если ранее, в Лаборатории Колмогорова, мы были заняты главным образом методологическими разработками, опробуя их в различных областях научных и технических исследований, то теперь задачей нашей стало математическое, точнее, вероятностно-статистическое обслуживание биологических разработок. Я предложил каждому серьезному сотруднику самому искать область применения знаний и опыта.
Сам я хорошо понимал, что надо делать нечто большее. Надо сформулировать мировоззрение, открывающее возможность математического осмысления живого начала. Иначе работа математика превратится в ремесло – в решение вспомогательных задач стандартными методами, разработанными без учета особенностей поставленной задачи.
Надо было взять какой-то наиболее важный аспект живого и попытаться рассмотреть его, обращаясь к математическим представлениям. Я выбрал объектом исследования сознание как наиболее серьезный и в то же время наиболее понятный нам объект живого. Этот выбор соответствовал и моим прежним философским интересам[192]192
Желая понять принцип самоорганизации, я начал с осмысления сознания человека, затем попытался понять биосферу как самоорганизующуюся систему и, наконец, совсем недавно попытался расширить принцип самоорганизации, включив в него Вселенную в целом. В моей системе самоорганизация порождается сознанием. Отсюда у меня возникло представление о вездесущности слабых форм сознания, которые могут быть названы квазисознанием.
[Закрыть].
Над этой темой я стал работать с небольшой группой из 3–5 человек. Среди них особенно выделились трое: А.В. Ярхо, которая в течение 20 лет была неизменным переводчиком моих работ, машинистка О.Н. Мартынова, бережно и внимательно относившаяся к моим текстам, и Ж.А. Дрогалина. Будучи по образованию лингвистом, она быстро поняла мою постановку задачи. Увлекшись ею, стала моим ближайшим помощником.
Я понимал, что избранная мною постановка задачи соответствовала скорее психологическому или философскому факультету, чем биологическому. Но у психологов и тем более у философов я работать не смог бы, так как мой подход противостоял их настроенности, которую они ревностно охраняли, не допуская в свою среду ничего нового. С биологами было проще, я поначалу не очень сильно задевал непосредственно их идейную ориентированность и был нужен им как руководитель большой группы математиков-статистиков.
Деятельность сознания характеризуется прежде всего взаимодействием со смыслами. Поэтому естественно было начать с изучения языка – носителя смыслов. Первая сформулированная мною задача звучала так: «Почему мы, люди, понимаем друг друга, когда пользуемся словами, имеющими неоднозначные смыслы?» В этой постановке задача имела кибернетическое звучание, поскольку с решением ее связано и будущее искусственного интеллекта. Естественно было искать ответ на этот вопрос, обращаясь к вероятностным представлениям, поскольку вероятностному описанию поддается изучение реальности любого явления.
Еще в 1974 году появилось первое издание моей книги Вероятностная модель языка. Расширенный и углубленный вариант этой книги был подготовлен к выходу в 1978 году. Но книгу трудно было издать – ее содержание в плане идейном было крайне одиозным для тех лет.
И все же второй вариант был издан. Опять в силу совпадения абсурдно звучащих обстоятельств.
В те времена я раз в год читал лекции философского характера на методологических семинарах[193]193
Парадокс заключался уже в том, что эти семинары проводились в рамках партийного просвещения. Напомню еще раз – сам я никогда не был членом партии.
[Закрыть] одного из подразделений Совета Министров СССР. И вот после одной из таких лекций, разговаривая с академиком А. Н. Щукиным, я пожаловался на свои трудности. Он ответил:
– Издадим!
Оторвал от газеты кусок бумаги, написал: «Прошу издать книгу Налимова» – и сказал:
– Идите в Президиум АН СССР с этой запиской, и все будет улажено.
Прихожу и показываю, несколько смущаясь, обрывок газеты.
– Будет напечатано. Запомните, никто не сможет потребовать каких-либо изменений или смягчений.
А я, по наивности, прихожу к директору издательства и показываю ему резко отрицательный отзыв на рукопись моей работы, написанный профессором Московского университета, и свою отповедь ему.
– Не буду читать всю эту галиматью!
– Почему?
– Чего же вы хотите: чтобы я послал ей ваши возражения? Она напишет в ответ свои, а потом то же сделаете вы. Зачем на это тратить время?
– Так что же – не будете печатать?
– Почему? Будем. Берите ручку и пишите следующее: «Я, такой-то, прочитал отзыв на мою рукопись. Со всем согласен и все исправил».
Я написал. Он поставил визу: «В печать».
Потом еще разговор с ведущим редактором – Соколовым В. М.
– Вы не использовали весь отведенный вам объем. Что – нечего добавить?
– Есть. Но эти страницы не читали и те рецензенты, которые дали положительные отзывы.
– А какое вам до этого дело?
– Но ведь вас же могут выгнать с работы!
– А я и сам могу уйти. Надоело все это издательское дело.
Итак, второе издание книги вышло значительно дополненным. Она получила широкий отклик, но, конечно, не у лингвистов – они молчали, считая ее, видимо, недостойной комментирования.
В начале 80-х мой друг доктор Юджин Гарфилд, Президент широко известного Института научной информации в Филадельфии, издал одну за другой четыре мои философски ориентированные книги[194]194
Решение об издании первой книги было принято по-деловому – без лишних рецензий. Когда Гарфилд был в Москве на книжной ярмарке, я спросил, не может ли он найти мне подходящего издателя в США. Он ответил:
– А чего искать – я сам могу издать. Давайте рукопись. Я поеду поездом до Владивостока и почитаю.
Затем последовал ответ:
– Печатаю.
[Закрыть] (под редакцией профессора Р. Колодного):
1. In the Labyrinths of Language: A Mathematicians Journey, 1981, 246 p., (это перевод книги Вероятностная модель языка — она была издана также в Польше).
2. Faces of Science, 1981, 297 p.
3. Realms of the Unconscious: The Enchanted Frontier, 1982, 320 p.
4. Space, Time and Life. The Probabilistic Pathways of Evolution, 1985, 110 p.
Как видите, только первая из этих книг была издана в России – на остальные был наложен запрет: из соответствующих инстанций поступила установка: «Разрешено на вывоз». Это означало, что в России издание не разрешалось. Это было до перестройки.
Из четырех упомянутых выше книг последняя, пожалуй, получила наименьший отклик. Она предлагала новый, философски осмысленный подход к проблеме эволюционизма. Биологи на это ответили молчанием, полагая, видимо, что философские аспекты эволюционизма обсуждать неприлично[195]195
В нашей стране моя книга оказалась недоступной для широкого круга читателей. Не удалось опубликовать развернутый реферат книги ни в одном из престижных журналов.
[Закрыть]. Ситуация, вероятно, изменится после выхода книги А. Лима-де-Фариа [Лима-де-Фариа, 1991], бросившей вызов традиционно принятой в биологии системе обсуждений эволюционизма. Будучи известным биологом, он не только приводит громадный фактический материал, но и рассматривает философские аспекты проблемы. Неожиданно звучит уже само заглавие книги: Эволюция без отбора. Автоэволюция формы и функции. Я в своих построениях также отказываюсь от идеи естественного отбора, доминировавшей в биологии в течение почти полутораста лет.
Уже после начала перестройки вышла на русском языке моя пятая книга, завершающая четыре предыдущих:
Спонтанность сознания. Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности, 1989, 287 с.
Издать ее было непросто. В те первые перестроечные годы издательства, на всякий случай, оставались еще во многом на прежних позициях. Издательство «Наука», где ранее вышли пять моих книг, отказалось от издания этой книги и более того – сообщило мне, что рукопись пропала[196]196
Не знаю, что это значило – продолжение контроля со стороны охранительных органов или это проделка неудачливого грабителя.
[Закрыть]. Издательство МГУ также не приняло рукопись, хотя к тому времени я работал в Университете уже около 25 лет и в университетском издательстве опубликовал много препринтов. Издал книгу корейский строительный кооператив «Зухра» под прикрытием издательства «Прометей»[197]197
Интересный эпизод произошел с издательством «Мысль». Звоню в отдел философских наук и спрашиваю, можно ли издать у них книгу.
– Вы кандидат философских наук?
– Нет.
– Защитите диссертацию по философским наукам и будем говорить.
Звоню заведующей отделом. Она отвечает:
– Можете ли вы заранее внести 250000 рублей и когда?
– Могу, как только ограблю банк.
[Закрыть]. Финансировал издание Клим Шегай, редактировала книгу его жена Арина Шегай. Она была автором этого издательского проекта, за который взялась по совету своего брата – писателя Анатолия Кима. У нас были и другие проекты, но трагическая гибель Арины и Клима в автокатастрофе отменила все планы. Книга осталась как память о них. Арина ею очень гордилась.
В США мне не удалось переиздать эту книгу. Ю. Гарфилд к тому времени продал свое издательство. Другие издательства отказывались от нее, мотивируя это тем, что она слишком многопрофильная. Американский рынок, как уверяли меня руководители издательств, готов принимать только строго монопрофильные издания. Вот так обернулась для меня свобода американского рынка.
Книга постепенно обретает своих читателей. Стали появляться отклики в печати. На Биологическом факультете книга оказалась даже включенной в программу философских семинаров. Но слышал я и такие отклики: «Читаю по нескольку раз, часто ничего не понимаю, но все равно интересно – увлекательно».
Одновременно я продолжал заниматься разработкой методологических вопросов, связанных с математизацией биологического знания. Собственно биологическим темам посвящена четвертая из перечисленных выше книг, а также публикации, связанные с вопросами экологии.
Здесь я ограничусь тем, что обращу внимание на две публикации:
Анализ оснований экологического прогноза. – Вопросы философии, 1983, № 1, с. 108–112. (Переведена на английский и немецкий языки.)
На изломе культуры. – Полис, 1991, № 6, с. 5—18; 1992, № 1/2, с. 150–166, № 3, с. 100–112, № 4, с. 112–121.
Главная идея второй из этих работ формулируется так: избежать экологической катастрофы если и будет возможно, то только при радикальном изменении системы ценностных представлений. Иными словами – должна возникнуть иная культура.
Перестройка дала мне возможность не только публиковать ранее запрещенные работы, но и выезжать в другие страны[198]198
Вот как это было: прихожу, с некоторым напряжением, в Центральную поликлинику Минздрава РСФСР за справкой о здоровье. В течение 20 лет мне упорно ее не давали, ссылаясь на плохую кардиограмму (но давали справку на туристические походы в горы). Теперь вдруг дают. Не утерпел и спрашиваю, почему же теперь дают. Отвечают:
– Кардиограмма стала лучше.
– С чего бы это?
Улучшилась не кардиограмма, а политическая обстановка. Врачи давали ложную информацию. Да, и медицина была партийной. Партийность распространялась не только на психиатрию.
[Закрыть]. Ранее партийная организация намертво блокировала все мои попытки выезда в несоциалистические страны. Сколько я потратил времени и сил на тщетные попытки преодолеть этот барьер.
И вдруг двери открылись. Впервые это случилось в 1988 году, когда я получил возможность поехать в Ганновер на Международный конгресс «Духовность и природа» (Geist und Natur).
Это был многолюдный Конгресс с широкой программой, охватывающей почти все проявления культуры — не только европейской. Было задумано показать участникам Конгресса все актуальное и потенциально существующее богатство культуры нашей планеты. От нашей страны я был единственным представителем. Мой 45-минутный доклад назывался «Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности». Впервые в моей жизни я оказался погруженным в многообразие гуманитарной мысли.
Но вскоре мой восторг умерился. Через три года после Конгресса я узнал, что текст моего выступления не был включен в Сборник докладов, выпущенный в Германии издательством Springer Verlag, хотя меня искренне уверяли в том, что доклад был очень интересным и что он несомненно будет опубликован. И я тщетно ждал все это время, не отдавая доклад в какое-либо другое издательство. Позднее текст, близкий к этому докладу, был опубликован в другом прекрасном сборнике, подготовленном голландским редактором-составителем Марком Карвалло [Nalimov, 1992]. Так что худа без добра, получается, не бывает.
Да, из этого, казалось бы, незначительного инцидента следует, что и на Западе есть цензура, но только она не носит всеобъемлющего характера.
В эти годы я вместе со своей женой и неизменной сотрудницей Жанной Дрогалиной познакомился с Трансперсональной психологией – новым философско-психологическим движением[199]199
Степень нашей близости к этому движению обсуждается в нашей статье «Наукометрический анализ журнала „The Journal of Transpersonal Psychology“» в Психологическом журнале, 1992, 13,№ 3, с. 130–139. См. также книгу [Налимов, 1993].
[Закрыть].
За последние пять лет мы обрели за рубежом множество друзей – сердечных, интеллектуально развитых и в то же время сопричастных духовному началу жизни. И все же общий фон зарубежной жизни поражает своей погруженностью в комфорт. Жизненный комфорт довлеет надо всем. Раньше мне думалось, что там, по ту сторону барьера, мы увидим духовный поиск такой же напряженности, как это было в нашей стране в 20-е годы. Но нет, этого не произошло.
Пожалуй, духовную напряженность, похожую на прежнюю русскую, мы обнаружили только в Голландии.
2. Сегодняшний деньВернемся на минутку к сегодняшнему дню нашей страны. Конечно, много положительного. Не довлеет над нами тяжелый партийный гнет. Свобода печати. Множество новых журналов. Много издается книг – в том числе философских, духовных. Они очень дороги, но все равно раскупаются. Выходят и мои книги и статьи, которые раньше были бы под запретом.
Но есть и обратная сторона. Снова почти невозможными стали зарубежные поездки – не хватает денег на безумно дорогие билеты. Нет денег даже на вздорожавшую без меры зарубежную переписку, не говоря уже о телефонных переговорах. Снова железный занавес, но теперь уже, правда, с дырочками.
Оклад профессора ничтожен. Он много ниже оклада шахтера или, скажем, даже водителя автобуса.
Нет возможности выписывать зарубежную литературу[200]200
Раньше профессор имел хотя бы небольшой валютный фонд для этой цели.
[Закрыть]. Нет ее и в библиотеках. Даже многие русские журналы нелегко найти, а в провинции их просто нет.
Понурость в Московском университете – главном образовательном центре России. Опустили головы, притаились и ждут. Ждут чего?
А наша Лаборатория постепенно самоисчезает. Исчез полностью весь вспомогательный персонал. Из ученых – одни стремятся за рубеж, другие ищут дополнительную «не научную», а потому хорошо оплачиваемую работу. Так во всех научных учреждениях.
Вот что ужасно – партийный гнет сменился гнетом бандитизма. Быть под гнетом – уж так, по-видимому, на роду написано нашей стране. Как же все это тяжко.
Литература
Лима-де-Фариа А. Эволюция без отбора. Автоэволюция формы и функции. М.: Мир, 1991, 455 с.
Налимов В. В., Дрогалина Ж. А. Наукометрический анализ журнала «The Journal of Transpersonal Psychology». – Психологический журнал, 1992, 13, № 3, с. 130–139.
Налимов В. В. В поисках иных смыслов. М.; Прогресс, 1993, 261 + 17с.
Nalimov V. V. Spontaneity of Consciousness. An Attempt of Mathematical Interpretation of Certain Plato's Ideas. In: M. Carvallo (ed.). Nature, Cognition and System II. Dordrecht et al.: Kluwer Academic Publishers, 1992, p. 313–324.
