Текст книги "Правка (СИ)"

Автор книги: Василий Варга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

   Вот эти их слабости, а они есть у каждого человека, сидят где-нибудь глубоко внутри, но, как правило, слабо выражены, и помогают, вернее, заставляют понять простого солдата, лишенного каких-либо прав.

  Все это мимо уставов, мимо идейной закалки, политической ориентации и революционной непримиримости.

  Когда вечером на командном пункте очередным дежурным был подполковник Смушкевич и я раскрыл перед ним свою душу, он подробно рассказал, что надо делать, к кому обращаться, с кем надо согласовать вопрос, чтобы спокойно отправиться в свой любимый город Минск. Я чуть не бросился целовать подполковника и весь вечер о нем думал. Примерно в 22 часа я бросился к телефону и стал названивать в Минск Лиле. Но дозвониться было невозможно

  Я обойдусь и без твоей помощи, твердо решил я. Как отец говорил: что Бог даст– то будет. Ни шагу назад! Кажется, такой лозунг был в самый критический период войны.

  Я попробовал уйти от действительности в мир сна. Бывает же так, когда нервы у тебя напряжены до предела и, кажется, вот-вот начнут разрываться от прелести светлого будущего, в поле которого ты находишься, а приложив голову к подушке, глядишь, перед тобой долина вся в цветах, и девушка с распущенными волосами идет тебе на встречу и песню поет.

  Или сам ты в роскошном дворце, где ты полный хозяин, полно гостей, а ты перед ними держишь речь, убеждаешь их в необходимости вести борьбу со свистунами, подпевалами, запевалами первой в мире, самой передовой идеи, под названием «дырка от бублика».

  Но уйти в мир сна не удалось. Эта ночь была бессонной и такой мучительной, что к девяти часам утра, когда я направлялся в штаб дивизии к подполковнику Шевцову, мне стало ясно: не так страшен черт, как его малюют.

  И действительно, Шевцов согласился с доводами солдата и высказал сожаление, что я так упорно и настойчиво рвусь в Минск, пожал мне руку и даже пожелал успехов и отпустил на все четыре стороны.

  Во второй половине дня я торчал на вокзале в Бресте, боясь отлучиться, хотя до отхода поезда оставалось целых восемь часов. Поезд «Москва-Берлин» отходил только в два часа ночи.

  Брест небольшой городок на западе Белоруссии наполнен велосипедистами. Здесь не грохочут трамваи, не шастают троллейбусы, не портят воздух автобусы, здесь основной вид транспорта – велосипед, да еще собственные ноги. Когда гудит военная машина, или в исключительных случаях танк, велосипедисты выстраиваются в длинную нить друг за другом, тесно прижимаясь к обочине дороги.

  Забавный городок Брест. Магазинов немного, прилавки пусты. Но все же водки вдоволь, спасибо партии, соли вдоволь, спичек – коммунистическое изобилие, квашеной капусты в стеклянных банках тоже полно, ее никто не берет, а это уже свидетельство того, что люди живут в достатке. Хлеб с кислинкой привозят не так уж часто и вот здесь, несознательные строители светлого будущего становятся в очередь, толкают друг друга и даже дерутся. Записывайтесь, товарищи в очередь и тогда не будет возникать недоразумений. Партия не запрещает вам организовать запись в очередь за хлебом, партия и народ – едины. Вы, товарищи, можете взять газету «Правда» и почитать статью о заготовке хлеба. У вас сразу же появится хорошее настроение, потому что планы партии по заготовки хлеба огромны и даже тот товарищ, которому не достанется булка хлеба, не должен вешать носа, как говорится. Потерпите, товарищи, до лучших времен! Ведь вы советские люди, представители советского народа. Советский народ – терпеливый народ, потому что он терпеливо, шаг за шагом приближается к светлому будущему – коммунизму, а нехватка хлеба – временное явление.

   22

  Солдат советских вооруженных сил имел право на бесплатный переезд из одной местности в другую. Для этого он предъявлял временное удостоверение выданное ему воинской частью и в любой железнодорожной кассе ему выдавали билет, как правило, в общий вагон. Обычно общий вагон предназначался для пролетариата и, тем не менее, из одной точки в другую можно было добраться так же, как и в купейном вагоне. На нижних полках пассажиры сидели по четыре человека, а кому доставалась верхняя полка, тот мог и полежать, и поспать, вытянув ноги.

  Я лежал на верхней полке, свернувшись калачиком, и думал о своих финансах. После подписания приказа об окончании срока командировки, мне выдали 17 рублей, 10 из которых я потратил сразу же в буфете, на вокзале ˗ купил несколько пончиков и две порции чаю и конечно две порции сахара. Осталось 7 рублей, немалая сумма с учетом, что нам выдавали на личные нужды всего три рубля.

  На рассвете поезд сделал остановку в Минске, моем родном городе.

  Я выскочил из вагона стрелой и очутился в родном городе. Служить-то осталось всего каких-то десять месяцев, а после службы можно остаться здесь и работать. Это не захудалый Брест с отсутствием транспорта и магазинов, это столица! Здесь редко увидишь очередь за хлебом или молоком, разве что где-нибудь на окраине.

  С вокзала я направился в военный городок, в штаб БВО.

  На проходной я снял трубку телефона, соединяющего с приемной командующего. Трубку снял подполковник Гусев.

  – Будьте любезны майора Амосова, я из метеорологической станции, только что вернулся из Бреста.

  – Амосова нет, – ответил подполковник. – Вы ведь переводитесь в Брест, не так ли?

  – Спасибо, но я не желаю оставаться в Бресте.

  – Гм, странно, однако, – сказал подполковник бодрым голосом. – Солдат и рассуждает. Вам положено говорить: слушаюсь, так точно или никак нет, а вы рассуждаете, высказываете то, что вам хочется. Впрочем, этот вопрос может решить только майор Амосов, вы в его ведомстве. Раз уж вы приехали, то обратитесь к нему на днях. А сейчас, я даже не знаю, куда вам идти: капитан Узилевский сам ходатайствовал о вашем переводе в Брест. Он по существу отказался от вас.

  – Спасибо, – сказал я доброму подполковнику, который так обстоятельно поговорил с сомной по телефону.

  Я знал домашний адрес майора Амосова и помчался к нему на квартиру. Амосов вышел в домашнем халате и тапочках в прихожую, протянул руку и после моих долгих извинений, провел в приемную комнату. У него был болезненный вид, тихий голос и бесконечно доброе лицо.

  – Не стоило вам возвращаться сюда. Какая разница, где служить? Там к вам очень хорошее отношение, вы там нужны. Вас не должны посылать ни дежурным по кухне, ни дневальным по казарме, ни в караул. Ваша задача обработать данные, потратить на это час, а остальное время в вашем полном распоряжении. Давайте, мы отпустим вас в отпуск, а вы за это время хорошенько подумайте, и я уверен, согласитесь дослужить в Бресте. Я прошу вас.

  – Я ни разу не был в отпуске, – сказал я, – и я готов пожертвовать им, но только оставьте меня здесь, в Минске.

  Майор посмотрел на меня с каким-то укором тем же усталым взглядом, наверное, осуждающим непонятное ослиное упрямство, но, не желая огорчать, кого бы то ни было, устало, как бы сквозь зубы, процедил:

  – Ну, хорошо. Поезжайте на станцию к Узилевскому, я позвоню ему, и мы решим, что с вами делать дальше.

  – Огромное вам спасибо, товарищ майор. Простите, что я вас побеспокоил, я просто не знал, куда деваться, к кому обратиться, а так бы я ни за что не нарушил ваш покой.

  Майор протянул руку, и устало поплелся в свою спальню. Спасибо тебе, добрый человек, твердил я по пути на Тучинку.

  Капитан Узилевский встретил меня с торжествующий улыбкой, как победитель вчерашнего противника. Он хотел одного. Я должен просить у него прощения и умолять оставить на станции до конца службы.

  – Ваша просьба удовлетворена, – сказал он, – теперь выбор за вами. Где вы хотите служить, в какой полк вас перевести?

  – В какой угодно полк, лишь бы не отправили обратно в Брест, – сказал я.

  – Вы хорошенько подумайте, где вы хотите служить. А лучше изложить свою просьбу в письменном виде.

  – Я уже думал. Любой полк в Минске мне подходит.

  ˗ Тогда пишите ... изложите свою просьбу на бумаге в виде заявления на имя майора Амосова.

  ˗ Завтра будет готово.

  ˗ Нет, сегодня, прямо сейчас. Вот вам ручка, я дарю ее вам на время написания заявления. Хотите, продиктую. Итак, пишите...пишите, пишите, не стесняйтесь. Я постараюсь, чтоб ваша просьба была удовлетворена.

  ˗ Я вам совсем не нужен?

  ˗ Как вам сказать. Замену я вам нашел, Касинец, очень старательный парень и главное, он предан своему командиру, а от вас такой преданности не дождешься.

  ˗ А где Шаталов.

  ˗ Переведен в другую часть. Он бесполезный человек: ночью подружку мусолит, а днем ходит сонный как муха.

  ˗ Ну, наверное, не только в этом дело, ˗ сказал я.

  ˗ А в чем? ну говорите, чего уж...

  ˗ Шаталов образованный парень и умный, а любой образованный и умный ˗ ваш враг. Вот и я...вы меня терпеть не можете, я это хорошо знаю. Когда вы и от меня избавитесь, тогда вы будете чувствовать себя здесь полным и абсолютным хозяином, не так, капитан...Симфулай?

  ˗ Не смейте оскорблять своего командира, не то...

  ˗ Не обижайтесь. Выгоните меня, и все станет на свои места.

  Капитан схватил заявление и умчался в штаб.

  Когда он уехал, некоторые сослуживцы советовали мне покориться и просить капитана оставить его здесь, но я сказал:

  – Покориться? ему? Ни за что в жизни.

  – Ну, как знаешь, – сказал Касинец.

  – У нас здесь не так уж и плохо, что ты так упрямишься, – сказал солдат Рыбицкий.

  – Он меня сожрет. Ненависть ко мне глубоко засела в его куриные мозги, и не позволит ему оставить меня в покое.

  К вечеру я собрал чемодан, нагрузил его книгами и отнес к Литвиновичам.

  В чемодане были не только книги, но и дневники за прошедшие два года.

  На следующий день капитан заметил, что сундука Витиного нет, и тут же забил тревогу.

  – Я отнес его к знакомым, – сказал я.

  – Покажите мне ваших знакомых.

  – С какой стати?

  – Это не ваше дело, выполняйте приказание, я ваш командир, вы остаетесь здесь на станции, никто вас никуда не переводит.

  – Хорошо, пойдемте.

  У Литвиновичей была только Алла. Она удивилась, что я пришел к ним с капитаном.

  – Что вам нужно? – спросила она его, с презрением глядя на его жирное, начавшее покрываться морщинами лицо.

  – Скажите, мой подчиненный оставлял у вас чемодан с книгами? – спросил капитан.

  – Оставлял, а что?

  – Так, ничего. Я просто думал, что он обманул меня и оставил свои вещи у кого из подозрительных неблагонадежных людей, а вы, я вижу, девушка из простой семьи и я теперь могу быть уверен, что... а вы дружите?

  – Это мое дело, с кем я дружу. Вы не устраивайте мне допросов, я, слава Богу, не ваша подчиненная.

  – Хорошо, хорошо, вы только не злитесь. Мы все обязаны проявлять бдительность, поскольку враги не дремлют. Желаю вам успехов в любви.

   Когда вернулись в землянку, капитан построил взвод и, расхаживая перед строем, произнес речь.

  – Дисциплина товарищи в нашем взводе должна стоять на первом месте. Этому нас учит товарищ Ленин, вернее вечно живой Ленин. Ефрейтор Славский систематически нарушал дисциплину и непочтительно относился к своему командиру. Я человек терпеливый и очень долго терпел его ухмылкам, особенно в первые дни, когда меня к вам назначили. Потом я начал замечать за ним вольномыслие, какие-то рассуждения, высказывания, оценки тем или иным событиям. Это противоречит воинским уставам. Солдат не должен рассуждать, думать, хоть и голова у него на плечах, он должен говорить только несколько слов, а именно: так точно, слушаюсь, есть, никак нет -и, – когда благодарят за службу, – служу Советскому союзу. Вот что он должен говорить. Ему, видите ли, вздумалось подавать рапорт о переводе в другую часть в тот момент, когда мы его никак не могли перевести, потому что некому было принимать сигналы. Но теперь у нас есть товарищ Касинец, который уже доказал, что без солдата Славского, станция будет функционировать точно так же, как и раньше. Теперь мы можем отпустить солдата Славского и мы его отпускаем. Я ему уже подобрал место, и я прослежу за тем, как он будет там служить. Есть ли ко мне вопросы?

  – Кто следующий на очереди? – спросил рядовой Рыбицкий.

  – Это военная тайна, – ответил капитан.

  – Витя был хорошим работникам, – сказал Рыбицкий, – можно было его и у нас оставить.

  – Я его просил подумать хорошенько, где бы он хотел служить. Так знаете, что мне ответил? – В любом полку буду служить. – А вот, чтобы попросить меня, как следует – не хватило духу. А теперь уже поздно: приказ о его переводе подписан. Так что, товарищ Славский, отправляйтесь в 605 полк. Там вас уже ждут.

   23

  Накануне нового года я с чемоданом, полным книг и одной авоськой, в которой тоже были книги, появился в штабе 605 зенитного полка.

  – Вы к кому?– спросил дежурный с повязкой на руке.

  – К майору Финкельштейну.

  – Вам майор Филькенштейн? Ого, сам майор Финкельштейн! А знаете ли вы, что майор Финкельштейн великий человек, профессор марксистско-сталинских наук.

  – Так точно.

  – Тогда второй этаж, пятый кабинет. Свою поклажу оставьте здесь. Мало ли, что у вас там. А зачем так много книг? Для чего они вам? Уставы имеются в каждом подразделении. А, может, у вас там агитационная литература? Смотрите, а то Сибирь еще не заполнена предателями.

  – Я уставы все выучил, а теперь читаю художественную литературу. А что касается агитационной, сам не прочь бы посмотреть, почитать, что там наши враги пишут о нас.

  – За что вас Узилевский выгнал из штаба БВО. Здесь вам читать тоже не дадут.

  – Посмотрим, – ответил я.

  Я поднялся на второй этаж. В коридоре тихо, безлюдно, светло. Большие окна, глядевшие на спортивную площадку, наполовину завешены тонкими занавесками белого шелка.

  Майор Финкельштейн сидел за овальным столом, грыз семечки. Я приложил руку к головному убору, стал навытяжку.

  – Я направляю вас на командный пункт нашего полка, что расположен на Логойском тракте. Вы когда-то там служили, кажется, после окончания полковой школы. Будете связистом. Взводом связи командует наш замечательный офицер, старший лейтенант Слобода, извини, оговорился, Слободан. Мы вас ставим на довольствие, можете идти.

  – Есть: можете идти!

  – Неправильно!

  – Есть: неправильно!

  – Надо отвечать: слушаюсь! Распустили вас там, в штабе...

  – Слушаюсь: распустили в штабе округа. Так точно, товарищ майор. Распустили нас тама.

  – Ну, вот это другое дело, идите!

  – Слушаюсь: идите.

  – Давайте, дуйте!

  – Слушаюсь: давайте, дуйте.

   Майор Финкельштейн встал, похлопал меня по плечу, открыл передо мной дверь и максимально вежливо вытолкал за порог.

  – До чего же хороши советские солдаты, – сказал он про себя. – Да из них можно веревки вить. Но ты, голубчик притворяешься, я уже знаю. Наш человек укоротит твой нрав, он в этом деле специалист.

   ***

  Я добрался на командный пункт, что расположился на Логойском тракте в сумерках 31 декабря. Здесь все было знакомо, только солдаты были другого призыва. Старший лейтенант Слободан, так мало похож на еврея, сейчас, накануне Нового года, давал накачку своим солдатам:

  – Вы – лодыри, неряхи, прохвосты. Вам лишь бы спать до потери пульса, а больше никто ничем не интересуется. Кровати у вас заправлены плохо, канты навести не можете, в тумбочках неразбериха: зубные щетки вперемежку с сапожными, дно тумбочек измазано гуталином, воротнички гимнастерок грязные, портянки грязные, вонь от них: в носу щекочет. Материальную часть автомата знаете исключительно плохо. Стволы личного оружия грязные, а должны блестеть, как у кота одно место. Понимаете вы это, или не понимаете? Не понимаете, конечно. Но я научу вас родину любить, вы у меня попляшите. Смирно! Взвод, вольно! Правую, нет, левую ногу вперед, ша-агом марш! Рядовой Денисенко! что идешь в развалку, твою мать! Взвод, стой! Рядовой Денисенко выйти из строя! Два наряда вне очереди! Сегодня в честь нового года пойдете рабочим по кухне! Становитесь в строй! Как я от вас устал! Кто вас только воспитывал, как вас в комсомол принимали? Я таких олухов в жизни не видел! Вы пособники империализма, хоть и считаете себя преданными родине и октябрьской революции.

  Я, поставив свою поклажу на садовую скамейку, пристроился к взводу в хвосте и отстал на два шага.

  – А это что за чукча? откуда ты взялся? В казарму би-игом арш! Сержант Моцный! Займитесь строевой подготовкой с этими лодырями, а я этого оприходую. – Зачем вам так много книг? У нас здесь не изба-читальня, мы тут выполняем боевую задачу, а в свободное время учим уставы, да биографии гениев всего человечества, – сказал Слободан, сверля меня глазами-буравчиками.

  – А куда теперь девать это добро?

  – Выбросите в мусорный контейнер весь этот хлам.

  – Я не могу это сделать, товарищ старший лейтенант: у меня там учебники за восьмой класс. Я в школу ходил. Мой командир отпускал меня иногда в вечернюю школу в свободное время.

  – Знаю я, как он вас отпускал. Но вы очень неблагодарный солдат. Нос кверху задирали, ставили себя выше своего командира. Отсюда у вас все беды.

  – Я буду смирным, как овечка, если вы меня будете иногда отпускать сдавать зачеты.

  – Ладно, посмотрим, – загадочно, сказал Слободан. – Идите, располагайтесь. Ваша койка здесь справа внизу. Содержать ее надо в чистоте.

  – А тумбочка?

  – Придется вам тумбочку выделить, иначе вы не поместите все это барахло. – Сержанта Моцного ко мне!

  – Так он же занимается строевой подготовкой со взводом, – сказал дневальный Сидоркин.

  – Смирно! Кру-гом! Шагом марш!

  Дневальный, сломя голову, побежал выполнять приказание. Вскоре явился сержант.

  – Сержант Моцный! Определите этому солдату место в тумбочке, куда он мог бы положить зубную щетку и мыльницу, и свои уставы. И койку ему выделите.

  – Нет свободных коек, товарищ старший лейтенант, – сказал сержант Моцный.

  – Тогда в тумбочку его поместите, пусть спит в обнимку с книгами.

  – Но...

  – Никаких но, выполняйте приказание.

  – Есть выполнять приказание.

  Сержант Моцный был хороший парень, его любили солдаты и ненавидели Слободана.

  – У нас тумбочка на четверых, – сказал он мне.– Количество проживающих здесь превышает санитарную норму приблизительно в три раза. Особенно тяжело заправлять кровати. Утром в казарме духота не только от спертого воздуха, но от мата – густого, едкого, как дым. В тумбочку можно поместить мыльницы, зубные порошки и зубные щетки, а на нижней полке – гуталин и сапожные щетки для чистки кирзовых сапог. А ночевать будете на месте того солдата, кто будет на дежурстве в ночную смену.

  – Это каждую ночь на другой кровати?

  – Приблизительно.

  – Вот это да! А куда девать чемодан? – спросил я сержанта Моцного, показывая ему полный чемодан книг.

  – Чумайдан? А х. его знает. А, сдай в каптерку, – посоветовал сержант.

  – Ребята не станут роптать, что я буду кормить тараканов на их кроватях в то время, когда они дежурят? А в тумбочке, которую вы мне предоставляете, полно щеток одежных, для сапог и зубных, все перемешано, – как сюда поставить свою?

  – Выгребай, и в мусорный бочок, они все равно зубы не чистят. Давай выгребай все оттуда, я разрешаю.

  Я сгреб все: зубные и сапожные щетки, коробки с зубным порошком, мыльницы и просто так лежавшие куски мыла, пачки с бумагами, ручки и карандаши, и аккуратно сложил на нижней полке, а верхнюю занял под книги, общие тетради и зубную щетку. В одной тетрадке было около двухсот стихотворений, во второй дневник за полгода, в третий – всевозможные наброски. Здесь были и учебники и тетради по математике, языку и другим предметам за восьмой класс.

  – Ты что, в школу ходишь? – спросил сержант Моцный.

  – Да, хожу. В восьмой класс. Интересно, здешнее начальство не будет мне чинить препятствие посещать школу дважды в неделю?

  – Учеба это хорошее дело. Почему должны препятствовать? Вон мы все сидим, баклуши бьем, жрем и воздух портим от нечего делать. Я по ночам плохо спать стал, клопы заели. Книгу бы, какую прочесть, но негде ее взять. Кроме газет и радио проводки, здесь ничего нет. И никому дела нет.

  – Я могу организовать библиотеку – передвижку, – сказал я.

  – О, это было бы превосходно. Почему раньше никто об этом не догадался? Ну, ты молодец. Откуда тебя перевели к нам?

  – Из штаба БВО, – не без гордости ответил я.

  – Ого! ну, конечно, конечно, у вас там другие люди, другая обстановка. Я подойду к Слободану, доложу, откуда ты. От него многое зависит. Он чистокровный еврей, но пейсов и следа нет.

  – Ну и что же?

  – Как что? говорят, командир полка тоже еврей, понял?

  – Теперь понял, – вздохнул я.

   24

  О желании организовать библиотеку-передвижку вскоре узнал замполит, старший лейтенант Бородавицын; это был повод для немедленного знакомства с новичком. Сразу же, после нового года, а новый год для рядовых солдат ничем не отличался от обычных дней, зашел в казарму и изумился: солдат сидел на табуретке, возле железной кровати и читал «Исторический материализм».

  – Вам все понятно, о чем говорится в этой книге? сидите, сидите, не надо вставать. Эта книга делает для вас исключение: можно не вставать, когда она у вас в руках, и вы ее читаете. Мне сказали, что у вас нет собственной койки. Так вот, я все сделаю, чтобы она у вас была и как можно скорее.

  – Спасибо. А что касается книги, мне понятно, товарищ старший лейтенант, – спокойно ответил я. – До победы Октября, все было ложно, псевдонаучно, все не так, все вкривь и вкось шло, а с победой великого Октября исторический процесс вмонтирован в правильное русло. Вот почему Советский союз впереди планеты всей.

  – Да, да, вы правы, вы совершенно правы. Вы, наверное, в институте учились. С какого курса вас призвали в армию? – с жаром спрашивал Бородавицын.

  – Я только семь классов окончил, а теперь в восьмом учусь, в вечерней школе на улице Долгопрудной. Мне хотя бы два раза в неделю разрешали посещать консультации с 18 до 22 часов по вторникам и четвергам. Как вы думаете, товарищ старший лейтенант, мой командир старший лейтенант Слободан, разрешит, посещать консультации или нет? Он мне сказал: посмотрим.

  – Я берусь на него воздействовать, обещаю вам. Здесь нет ничего плохого. Часто солдаты просто так болтаются, иногда умудряются наклюкаться самогона до потери пульса, а потом безобразничают, а мне приходится краснеть за них. И не только краснеть. Выговор можно получить за упущение в воспитательной работе. А тут учеба...благородное дело. А, знаете, я переговорю с командиром батареи капитаном Самошкиным, он добрый человек: к солдатам относится, как к своим сыновьям. Он не может вам не разрешить. А за передвижку возьмитесь. И как это раньше я сам не догадался? Вам, видать, эта книга здорово помогает смотреть вперед. Это очень, очень хорошо, молодец. Так держать.

  – Есть так держать! – вскочил я и вытянулся в струнку.

  Бородавицын ушел чрезвычайно доволен, и прямиком направился к командиру батареи капитану Самошкину. У Самошкина сидел Слободан. Они быстро втроем решили положительно простой вопрос – разрешили солдату посещать вечернюю школу дважды в неделю и один раз в неделю ездить в Мойсюковщину обменивать книги для своих сослуживцев. Я был на седьмом небе от счастья. По средам, во время обмена книг, я умудрялся посещать центральную библиотеку города, носящую имя вождя октябрьского переворота. В библиотеке я был не новичок. Бывал здесь и раньше, библиотечные работники знали меня, и старательно подбирали для меня любые книги, которые не носили секретный характер.

  Солдаты быстро привыкли к тому, что новичок пользуется льготами, что он трижды в неделю отлучается за пределы батареи и разгуливает по городу, пусть это и школа и передвижка, поскольку никого из них практически никуда не отпускали. Если кому выдавали увольнительную один раз в месяц, то это было жестом отеческой заботы о досуге рядового солдата.

  Вдобавок, на одном из собраний, посвященных знаменательной дате ( то ли Ленин родился, то ли умер, то ли осчастливил Надежу Константиновну своим согласием жениться на ней, а то и чихнул в сторону империализма), Бородавицын в конце своей длинной и весьма сумбурной речи, сказал:

  – Освобождение народов от капиталистического ига не за горами. Мы расквитаемся с империалистами. У нас самая мощная и самая передовая армия в мире. Я недавно, на прошлой неделе случайно зашел в казарму и вижу: сидит солдат, книжку читает. Что он читает? подумал я. Я подошел ближе и смотрю: наш новичок Славский «Исторический материализм» штудирует. Признаться, я эту книгу сам не читал, я только планировал ее взять в библиотеке, а тут обыкновенный солдат, простой солдат изучает материализм, да не какой-нибудь, а исторический, понимаете вы это? В какой армии это возможно? Да с такой армией можно смело освободить весь мир от ига капитализма, такую армию нельзя победить. Нам нужны высокообразованные кадры, способные управлять сложной техникой, а без учения марксизма – ленинизма – сталинизма, это невозможно. Мы с удовольствием разрешили нашему новичку сдавать зачеты в вечерней школе, а его командир, старший лейтенант Слободан готовит его на сержантскую должность. Я всех призываю равняться на рядового Славского.

  – Да он не рядовой, он – ефрейтор, – сказал солдат Пугач.

  – Если у нас собрание комсомольское, – сказал рядовой Денисенко, – то я предлагаю ввести комсомольца Славского в члены бюро нашей комсомольской организации.

  – Я поддерживаю, – сказал Бородавицын. – Кто за?

  Все подняли руки, а кое-кто и обе. Я стал заместителем секретаря комсомольской организации батареи.

  Казалось, мой авторитет возрастал каждый день. Слободан только посмеивался, словно радовался. Он наблюдал за мной, изучал, расчленял мысленно, как ученый лягушку. Что-то недоброе было в этом. Я догадывался, но очень слабо. Я все же ждал, когда его начальник начнет атаку.

  Вскоре меня избрали делегатом на комсомольскую конференцию дивизии, где в огромном актовом зале собралось свыше тысячи человек. В числе, выступающих на конференции, значилась и моя фамилия. Текст выступления, а вернее план, я составил здесь же, сидя на собрании в зале. Ничего в этом выступлении оригинального не было: я просто взял несколько фраз из «Исторического империализма» о том, что народы Европы ждут, не дождутся своего освобождения от ига капитализма. Эти, мало значащие фразы, я хорошо обработал, пропустил их через свое сознание, оформил в последовательную логическую словесную оболочку и четким голосом произнес их с трибуны. Мое выступление конечно же было пустяковое и ложное, однако оно произвело впечатление на аудиторию, поскольку все, кто выступал с трибун, талдычили, что согласно священному учению, наш долг, наша обязанность освободить народы Европы от капиталистического ига, а тут, оказывается, что народы Европы ждут не дождутся этого освобождения. Советский народ жил в мире лжи и наслаждался этой ложью, как куском добытого хлеба или ливерной колбасы.

  Огромный зал, по привычке погрузившийся в дремотное состояние от скучных и однообразных речей, которые плохо читались монотонным голосом, вдруг проснулся, вытянул шеи, а когда я стал прятать бумажку в карман, в которую даже не заглядывал, зал разразился бурными аплодисментами и даже восклицаниями: браво!

  Вскоре был объявлен перерыв. В перерыве меня разыскал молодой лейтенант, сидевший до этого в президиуме; он спросил:

  – Скажите, кто вам готовил текст выступления?

  – Никто не готовил, – ответил я.

  – Ничего не понимаю. У вас что, высшее образование? Вы, может быть, кандидат политических наук, и произведения великого Сталина и Ленина знаете наизусть.

  – Никак нет. Я малограмотный. Что такое всего семь классов? Вот великий Сталин ˗ другое дело. Он ˗ доктор всех наук. До вечера перечислять можно. Двадцать шесть языков знает, по пятьсот страниц в день заучивает наизусть. А Лени знал всего лишь восемнадцать языков.

  – Не может быть. Значит, вы выдаете себя не за того, кто вы есть на самом деле. Это даже подозрительно. – Он извлек записную книжку. – Позвольте узнать вашу фамилию. Я запишу в блокнот.

  – Зачем вам моя фамилия?

  – Я доложу о вас, куда следует, это мой долг. Разведка займется вами. Не может быть, чтобы рядовой солдат, да еще без образования мог так выступить, не заглядывая в бумажку. Только Ленин не заглядывал в бумажку и то, как позже выяснилось, за его спиной Надежда Константиновна пряталась, она читала ему речь с книжки, а он только повторял.

  – Не волнуйтесь, я в коцомоле, как и вы. Разница только в том, что у меня голова на плечах, а у вас тыква, младший лейтенант. К тому же, у нас замполит очень грамотный и очень добросовестный. У нас на батарее все политически подкованы. Если не верите – приезжайте к нам, посмотрите.

  – Это интересно, это заслуживает распространения. Назовите вашу батарею и вашего замполита.

  – Я не имею права. Это военная тайна, товарищ лейтенант.

  – Молодец, солдат, так держать. Я, конечно, все равно узнаю. Ваша фамилия ведь есть в списках выступающих.

  – Она искажена. Моя настоящая фамилия другая. Я ее не могу раскрыть.

  – Я думаю: вас не мешало бы проверить. Вы...подозрительная личность, хоть и выступили вы здорово.

  – Приступайте к проверке, лейтенант, пока я не сбежал.

  Лейтенант ушел чрезвычайно озабоченный, долго потом шептался с кем-то в президиуме, но... в проекте решения, принятом единогласно, был упомянут и старший лейтенант Бородавицын, замполит, в качестве примера высокого уровня политико-воспитательной работы солдат батареи управления 605 зенитного полка.

   25

  С заключительным словом на конференции выступил зам начальника политотдела дивизии полковник Иваненко. Его речь была краткой, немного замешана на тавтологии, но содержательной. Он сообщил о том, что приближаются выборы в Верховный совет республики. Это было выдающееся событие на данном этапе в борьбе с международным империализмом. Выборы – свидетельство дальнейшего развития и укрепления советской демократии, самой передовой в мире. И это было воистину так.

  Я вернулся в часть с высоким авторитетом. Даже командир батареи капитан Самошкин пожимал мне руку. Окрыленный невиданным успехом, я замолвил словечко по поводу сдачи зачетов в вечерней школе. И в этом вопросе меня ждал успех. Только с передвижной библиотекой вопрос затягивался: я просто не успевал. И без того моя частая отлучка с батареи стала бросаться в глаза моим сослуживцам. Ребята мне вопросы не задавали, но относились ко мне как к белоручке и возможно стали завидовать.

  Незадолго до выборов старший лейтенант Слободан собрал свой взвод и стал подробно инструктировать, как голосовать: