355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Варга » Варфоломеевские ночи (СИ) » Текст книги (страница 13)
Варфоломеевские ночи (СИ)
  • Текст добавлен: 15 сентября 2017, 03:30

Текст книги "Варфоломеевские ночи (СИ)"


Автор книги: Василий Варга



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

28

Мало кто знает, что эта кепка, из-под козырька которой светился недобрый подозрительный взгляд, покорила великую страну при помощи пролетарских гопников, евреев из западных стран, уголовников, выпущенных из тюрем, всяких сомнительных босяков, и прочего пролетариата, включая наемников из Китая. Среди иностранных отбросов следует отметить наиболее жестокого венгерского головореза жида Бела Кун. В советский период Бела Кун был венгерским национальным героем, внесшим большой вклад в дело русской революции. Нам внушали, что Октябрьский переворот и последующая резня носила интернациональный характер. Но мы отвлеклись.

Повезло кепке, как «бабе Параске», выигравшей миллион в лотерею. А вот великой, богомольной России не повезло, она скатывалась в глубокую яму на глазах у всего мира, и этот мир отворачивал глаза, а может быть, даже и радовался закату постоянного соперника в мировых делах.

Западные государства тоже воевали между собой, их граждане гибли в боях, мерзли в окопах, на их территориях маршировали чужеземные солдаты, в том числе и русские. Но они не подвергались истреблению по воле собственных вождей, их не томили в концлагерях, им не стреляли в затылок и потому они быстро стали возрождаться, восстанавливать экономику и сельское хозяйство.

И только Россия на многие десятилетия попала за колючую проволоку, только в России установилось духовное рабство, а крепостное право – в сельской местности, от которого невозможно избавиться в одночасье.

***

К концу 1917 года Ленин заметил, что общее количество латышских стрелков достигло 39 тысяч, и это уже отдельная Латышская стрелковая дивизия. Абсолютное большинство ее бойцов были в прошлом рабочими или батраками, не имели за душой ни гроша, но мечтали о "светлом будущем". А он, Ленин, на этом светлом будущем просто помешался. Упускать этого было никак нельзя. Успех будет полный.

"Что касается латышских стрелков, то именно они развратили (российскую) армию и теперь ведут ее за собой", – докладывал осенью 1917 года начштаба Северного фронта генерал Лукирский другому генералу – Духонину.

В дни Октябрьского переворота латышские полки не допустили отправки верных правительству войск с Северного фронта в Петроград. Латышские полки первыми и почти поголовно перешли на сторону большевиков.

Несколько дней спустя после переворота, один из латышских полков, бойцы которого отличались «образцовой жестокостью и дисциплиной, да пролетарской сознательностью», был вызван в Петроград для усиления революционного гарнизона. Несколько позже их использовали для разгона Учредительного собрания в начале января 1918 года, положившего начало большевистской диктатуре в стране.

Еще 250 человек "самых-самых верных, с собачьей преданностью" были выделены в особый сводный отряд под командой бывшего подпоручика Яна Петерсона, которому поручалась охрана "колыбели революции" – Смольного дворца. Именно эти стрелки охраняли литерный поезд, перевозивший Ленина и членов правительства советской России в новую столицу – в Москву. А там отряд Петерсона, который позднее преобразовали в отдельный полк, взял под охрану Кремль, где жили и работали руководители страны.

Латышские стрелки под руководством Яна Петерса как бы соревновались в своей жестокости с любимыми Ленным евреями. Евреи под патронажем Ленина и под опекой известного своей жестокостью Бронштейна, творили невероятное на территории России. Бронштейн планировал полностью уничтожить русских и заселить пустующую землю евреями, а латыши мстили русским за былые унижения.

Я. Петерс – заместитель председателя ЧК провозглашал:

– Я заявляю, что всякая попытка русской буржуазии еще раз поднять голову встретит такой отпор и такую расправу, перед которой побледнеет все, что понимается под красным террором... "...Произведена противо заразная прививка – то есть Красный террор... Прививка эта сделана всей России..."

Это о массовых расстрелах уже в Москве, после убийства Урицкого. Чрезвычайка, возглавляемая Петерсом, стала подражать головорезу Дзержинскому. Очень часто сам Петерс присутствовал при казнях, давал указание, как отрубать голову или всаживать пулю в затылок. С ним всегда был его сын, мальчик 8-9 лет, и постоянно приставал к нему: "Папа, дай я! У меня не хуже получится, я и в пасть могу запустить снаряд" ...

– Да не снаряд, а пулю. Ну, всади в рот этой бабе, что умывается слезами. Она буржуйка. Только ни капли жалости. Русские нас не жалели.

Не отставал от своего коллеги-земляка и другой видный чекист – руководитель Всеукраинской ЧК (к слову сказать, "органы" в Киеве чуть ли не наполовину состояли из латышей) – Лацис. Данный товарищ в своем "классовом подходе" переплюнул едва ли не всех других "рыцарей революции": "Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов или доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить: какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого...

Свой кровавый след латышские стрелки оставили и на Тамбовщине.

А в Шацком уезде красные каратели расстреляли толпу верующих. Местные жители устроили было крестный ход, пытаясь защититься от разгулявшейся эпидемии испанки с помощью чтимой иконы Богоматери, однако чекисты, усмотрев в этой акции "контру", арестовали и священника, и икону. Когда же крестьяне – женщины, дети, старики – двинулись спасать свою святыню, их хладнокровно косили из пулеметов.

Ленин без конца восторгался латышскими стрелками и награждал их орденами, премиями, дополнительными отпусками и уверял их, в том, что их Лифляндия вечно будет свободной от русской буржуазии и всяких там капиталистов-империалистов.

В данное время Ленин пока был озабочен надежной охраной и налаживанием дисциплины и пока возлагал надежды на стрелков, которые оправдались.

– Лейба, где этот Петерсон, подать сюда Петерсона!

Петерсон вскочил, услышав свою фамилию в приоткрытую дверь, и тут же влетел как настоящий чекист. Это шокировало вождя, он собирался, было поднять обе руки вверх, но Петерсон уже сидел на стуле и собирался вскочить: руки по швам.

− Я весь во внимании, Владимир Ильич.

− Где начальник охраны? где, где? Это архи важно, товарищ Петерс. Или вы хотите оставить меня наедине с врагами? Вас подкупили, вас заслали? Дзержинский, где твоя бдительность?

− Начальник охраны, Эдуард Петрович за дверью, ждет вашего вызова, Владимир Ильич, − ответил Петерсон дрожащим от испуга голосом.

− Пусть входит, каналья, а вы свободны. Вы слышите меня, товарищ Петерс? вы свободны. А это значит, пока не позову. А свободны, значит освободите кабинет. Это вам не колючая проволока, хотя она скоро тоже появится.

В кабинет к Ильичу вошел мужчина высокого роста с большими серыми глазами, крупной головой и довольно плотной фигурой и рыжей бородкой. В его глазах горела ненависть к мировым буржуям и к русским, вообще.

− Латышский стрелок, преданный делу мировой революции и лично Ленину, прибыл для несения службы на благо... в интересах... короче я большевик, я стрелок... безжалостный к буржуям и врагам... клянусь служить верой и правдой. Перестреляю всех врагов, а то Россия матушка... вся состоит из одних врагов.

− Садитесь, товарищ Ская..., расскажите свою биографию, − когда вступили в партию моего имени? Это великая, перспективная партия, призванная освободить народы Европы, а на Россию мне пока наплевать, товарищ Ская..., хотя вы мыслите правильно. Это архи важно.

Ская рассказал все в подробностях и даже то, что он совсем недавно, когда воспитывали буржуев на Невском проспекте при помощи штыка и пистолета, опробовал трех молоденьких девочек от четырнадцати до шестнадцати лет. Каждая целовала голенище его грязных сапог, умоляя оставить ей жизнь и давая клятву не вредить новой власти.

− И как же вы поступили, това...ищ Ская?

− Наступил сапогом на губы и трижды всадил штык в живот, а потом на крюк, а крюк вешал на люстру, − ответил Эдуард Петрович.

− Товарищ Ская, вы настоящий боец мировой революции, так держать, това...ищ Ская, браво, това...ищ Ская. Я назначаю вас комендантом Смольного и командиром взвода охраны ЦК и моей личной охраны. Как что – штык в живот, а лучше в сердце. Количество солдат во взводе охраны должно быть доведено до пятисот бойцов. Это архи важно, товарищ. Кроме того, на вас возлагается обязанность выдавать пропуска в мой кабинет. В течение дня пропуска должны меняться не менее трех раз. Надо чтоб они были разного цвета с вашей подписью в разных местах. Утром подпись в нижней части, в обед – в правом верхнем углу, вечером − в левом верхнем углу. Тот, кто будет получать пропуск, должен быть вами визуально обследован, ощупан, а если надо раздет. Пусть смотрит на ваш штык, га...га...га! А может у него маска, а может, он замаскировался под Троцкого или под Кобу, а на деле..., сами понимаете, това...ищ Ская. Дальше он, тот, кто порывается в мой кабинет, должен предстать перед вами в ... трусах, поскольку в пиджаке или в карманах брюк может находиться бомба. Вы поняли, товарищ Ская? Вы будете соблюдать то, что вам говорит вождь мировой революции? И помните, что ваша голова тоже может слететь. Это архи важно, Ская.

− Так точно ЛИНИН. Я им буду в рот заглядывать. Если что − вырву зубы или язык.

− Язык не трогать, кто будет без языка давать показания?

− В уши, товарищ Ленин.

− И в задний проход. Там тоже может быть бомба. Это архи важно, това...ищ Ская.

− Виноват, товарищ Люнин.

− Ленин, Ленин, повтори, Ская.

− Леньин.

− Приблизительно точно. Что тебе подарить за твою усердную службу? И главное, за бдительность? Штык в живот после секса, это просто здорово. Что подарить, не тяни резину, вождь мировой революции слишком занят.

− Свободу моей Родине Латвии. Освободите Латвию от русского медведя. А остальное я сам возьму. Мне нужны три девочки не старше шестнадцати лет в день или на ночь как получится, Владимир Ильич. Вы не будете возражать? Это будут дочери буржуев, Владимир Ильич.

− Хо...хо...хо, архи интересно. Если бы не Инесса.... А насчет земляков, скажи своим землякам, что Латвия уже свободна. И в качестве особой благодарности к Латвии отойдет Витебская область, что сейчас принадлежит Белоруссии. Доволен, Ская? А девочки...сколько осилишь. И потом штыком в живот, здорово, товарищ Ская.

Вместо ответа начальник личной охраны Ленина поцеловал его в лысое темя и трижды лизнул языком колено.

− Ставь четырех красноармейцев у моего кабинета, по два с каждой стороны двери.

− Они уже стоят, Владимир Ильич.

Тот же комендант и начальник личной охраны Ленина Ская три дня спустя доложил, что в Латвии все еще не занятой немцами, провозглашена новая республика Советская Латгалия. Ленин протянул руку, поздравил своего преданного слугу, затем сказал:

− Пусть руководство этой твоей Латгалии напишет просьбу о предоставлении независимости. Срочно, сегодня же должно письмо быть в штабе. Завтра заседание Политбюро. Оповести всех моих идиотов.

Члены Политбюро собрались в зале заседаний в 16 часов, а Ленин появился только в шесть вечера с опозданием на два часа. Его задержала Инесса.

В последнее время Ленин как-то по-иному переносил близость: все время вздрагивал и в момент наивысшего наслаждения произносил дикие лозунги и старался плевать в потолок. Он прогонял Инессу посреди ночи, кричал на нее, обвинял ее в том, что это она его заразила, а потом извинялся.

Власть была в его руках, но эти руки дрожали, и в любое время могло произойти что˗то непредвиденное.

Но теперь, когда появились латышские стрелки, когда появилась у него надежная личная охрана, он ожил, пришел в себя. Инесса тут же узнала об этом. Она была хорошо осведомлена, что нужно мужчине, который находится в подобном состоянии. Ни один врач-психиатр не может так благотворно воздействовать на психику больного как женщина. И чтоб оказать услугу человечеству, Инесса решилась на смешанный секс − традиционный и нетрадиционный. Володе больше понравился нетрадиционный секс, и он тут же сказал, что это для него архи важно.

˗ Я опаздываю на заседание Политбюро.

˗ Ты не опаздываешь, ты задерживаешься, ˗ произнесла Инесса и чмокнула его в лысину.

Джугашвили-Коба пришел на заседание Политбюро раньше всех. Интуиция ему подсказывала, что надо быть ближе к Ленину. Он отыскал такой угол, куда, если сядешь, − всех видишь, как на ладони, а тебя никто не видит.

О том, что Ленина не мешало бы убрать, Коба стал подумывать сразу же, как только произошел переворот, но это была крамольная мысль, и будущий наследник эту мысль тут же отогнал.

А вот завоевать безграничное доверие ˗ беспроигрышный способ. А пока, прищуривая оба глаза, осматривал каждого, соображая, кто же мог бы стать его соперником после ухода Ленина в мир иной. Вот Троцкий (Бронштейн) уселся за тот стол, где должен сидеть вождь и демонстративно ковыряется в носу, а потом барабанит по крышке стола грязными пальцами с неостриженными ногтями.

− Теперь революция вне опасности, − нагло произносит он.

"Вот он мой первый и самый заклятый враг, − подумал Коба и почесал затылок. − Как только картавый уйдет, он, Троцкий (Бронштейн), может занять его место. Я не могу, я не должен допустить этого. Мне следует хорошо продумать, как его убрать. − Он перевел взгляд на Зиновьева, хотя, ближайший из окружения вождя, сидел поодаль от стола-президиума склонившись, и рисовал в своем блокноте крестики-нолики. − Вот еще один гад. Как же его настоящая фамилия, ведь чистокровный еврей, лижет пятки полу-еврею и полу-калмыку Ленину. Твоя вторая очередь. Еще Рыков, еще Кацнельсон, да много их. Все вы − пятая колонна и нужно время, чтобы расквитаться с вами. В моем Политбюро будет не больше одного еврея".

Наконец под бурные аплодисменты вошел Ленин в сопровождении Дзержинского. Он сразу начал речь, расхаживая перед членами Политбюро.

− Товарищи, заверяю вас: революция вне опасности. К нам присоединились латышские стрелки. Вы, наверное, уже слышали, что часть стрелков наводила революционный порядок в центре Петрограда на Невском проспекте. Часть буржуев была ликвидирована, а их тела свезены на мусорное кладбище далеко за город. Латышские товарищи необоснованно израсходовали большое количество патронов. А почему? да потому что никого не повесили. Но мы должны не только стрелять, стрелять, стрелять, но и вешать. Я предлагаю установить: сто тысяч рублей за одного повешенного. Далее. Надо поручить Совнаркому удовлетворить просьбу Латгалии об отделении от России и придать ей самостоятельность в качестве благодарности за посылку десяти полков латышских стрелков для защиты нашей революции. Будут ли возражения у членов Политбюро? Нет возражений. Очень хорошо. А вы, товарищ Дзержинский, возьмите Яна Березина, он же Петерис Кьюзис, он же Гришин, он же Старик, в свой отдел ВЧК. Это будущий генерал. Товарищ Кьюзис входите, покажитесь членам ленинского Политбюро.

− Я возражат, − раздался голос Кобы из тени.

− Га...га...га, спрятался товарищ Коба. И чего тут возражать. Ты секретарь ЦК, а товарищ Кьюзис всего лишь заместитель Дзержинского, он тебе не соперник.

− Зато ти есть... − Коба умолк. Он понял, что мог произнести судьбоносное слово. Но Ленин не слышал своего наследника, самого кровавого бандита, будущего гения всех трудящихся СССР.

− Товарищ Дзержинский! доложи членам Политбюро, как проходил разгон Учредительного собрания, и кто особенно отличился при этом.

− Нам пришлось применить пулеметы против толпы. Как только началось заседание этой паршивой буржуазной Учредилки, народ с цветами и лозунгами повалил к зданию, где проводилось это последнее заседание. Товарищ Кьюзис стоял рядом. Я стал спрашивать его, что делать. Я знаю, что делать, ответил Кьюзис. И тогда в ход пошли пулеметы. Конечно, был писк-визг, кровь, трупы, но испуганная толпа быстро растворилась среди Петроградской буржуазии. Вообще, я предлагаю переименовать Петроград в вотчину Ленина.

− Я возражаю, − воскликнул Ленин, но Дзержинский хорошо знал, что Ленин просто рисуется. − Что было дальше, товарищ Дзержинский?

− А дальше мы посетили Учредительное собрание и вежливо попросили прекратить этот балаган, обвинив их в гибели нескольких рабочих, которые, несомненно, были среди этой восторженной толпы с цветами в руках.

− Только сделайте так, чтоб они больше не собирались. Мы ни с кем не намерены делиться властью, товарищи. Это архи важно. Товарищ Ская! где товарищ Ская и...и Вацетис? Кьюзис, позовите их. А вот они, голубчики. Экие бравые солдаты. Глядите на них и подражайте им. Что за выправка, а какой боевой дух! Вацетиса прошу утвердить командующим Северным фронтом, а Ская отныне начальник моей охраны и комендант Смольного. Товарищ Троцкий, Вацетис отныне ваш. В ваших руках судьба революции. И, вообще, следует подумать о том, чтобы сменить столицу пролетарского государства. В Петрограде слишком много врагов. Кроме того, сюда могут прийти немцы. Но это пока что лишь мысль, лишь намек, хотя все это архи важно.

29

Едва власть в Петрограде захватили большевики, и в городе прошла первая Варфоломеевская ночь, какое-то время господствовала жуткая тишина; город замер, словно вымер. Но ненадолго. На опустевшие улицы, вышел обалдевший от счастья пролетариат и продолжился грабеж магазинов, торговых лавок, всевозможных складов с запасами продовольствия. Ленин уже понял: это слишком и к добру не приведет, но остановить бушующую толпу уже было невозможно. Да и стоило ли? пролетариат так долго боролся за власть, он получил эту власть, заслужил возможность покуражиться, и пусть выпустит пар.

Но за куражом, как и следовало ожидать, последовала расплата.

Все бушующие пролетарии, в том числе и гопники, быстро перемололи награбленное добро и обалдевшие от неожиданно нагрянувший беды, обратили свои пролетарские взоры к новым властям. В этих взорах светился страшный вопрос и требование: почему нет хлеба? почему? кормите революционеров. Тут советской власти впервые пришлось начать трудную проблему – проблему руководства пролетарскими массами.

И эту миссию мог возглавить только Ленин – надежда всех униженных и оскорбленных. И Ленин не растерялся. Он тут же обвинил имущих, уже мертвых, в том, что они саботировали − убрали хлеб так, чтоб он не достался пролетариату, но пролетариат все равно выживет, а пока каждому гопнику по грамм ржаного черствого, иногда покрытого плесенью, хлеба, щепотку соли и по две мерзлые картофелины. И больше ничего. Появились трудности точнее перебои даже с водой. Но гопники (обитатели городского общежития пролетариата) этим не довольствовались, они искали, где бы кого ограбить.

Жителей Петрограда оставалось крайне мало, в основном по окраинам, центр был вырезан полностью, отовариться особенно было нечем, даже мерзлой картошкой, поэтому все страдали, кроме слуг народа, объедавшихся деликатесами в Смольном. Но пролетариат, привычный к трудностям, мужественно переносил лишения, в том числе и голод в надежде, что вождь решит и эту проблему.

Освободившееся жилье советская власть распределяла между революционерами, в первую очередь между руководящим составом, а остатки между гопниками.

Наиболее благоустроенные квартиры занимали слуги народа. Бывшая каста высокопоставленных чиновников столицы вынуждена была отправиться на небеса досрочно, а та, что осталась в живых, эти жалкие остатки, вынуждена была потесниться, переселиться всей семьей в одну комнату, где раньше ютилась прислуга, а прислуга наоборот занимала лучшие комнаты с первоклассной мебелью, посудой и столовым серебром. И то было великое благо советской власти, оно было частичным, выборочным, так сказать экспериментальным, для показухи. Буржуев ˗ эксплуататоров, кому посчастливилось остаться в живых, обычно арестовывали красные комиссары и расстреливали в подвалах без суда и следствия. Как это они посмели остаться в живых? Ленин поручил Дзержинскому разобраться с этим вопросом, а демократ Феликс Эдмундович, польский еврей, волею рока превратившийся в палача русского народа, изобрел много способов умерщвления непокорных, но лучшим из них оказался выстрел в затылок. Как мясник всаживает нож в сердце покорного животного, так и Дзержинский приставлял ствол к затылку жертвы и нажимал на курок. Жертва один раз дернулась и погружалась в вечный сон. Ни криков тебе, ни мата, ни мольбы о пощаде, а звук выстрела превращался в музыкальный аккорд. Особенно для Ленина, который с азиатской жестокостью, как истинный сын Тамерлана, требовал расправы над невинными лишь потому, что они принадлежали к высшей касте и составляли цвет, костяк, мозг России. Он ненавидел интеллигенцию и, не стесняясь, называл ее "говном". А Дзержинский преуспел в подвальных операциях, как никто другой. Он старался изо всех сил.

Куда там царским жандармам до коммунистических бойцов в кожаных тужурках, выпученных глазах и только что сбривших пейсы, отрекшихся от своей веры и ставших гусскими!? Долгие годы советская пропаганда вбивала в мозги своим гражданам, что Ленин – отец детей, самый гуманный человек на земле, а Дзержинский, эдакий паинька, был непримирим к врагам революции, народа и государства. А вот царские жандармы – это просто нелюди. За эту бесстыдную, и надо признать, успешную ложь, мы обязаны благодарить вождя и его подельников.

У зажиточных людей, кого миновали Варфоломеевские ночи, проводили конфискацию добротной одежды, золотых украшений, запасов хлеба, денег, переводили в самую маленькую комнату без матрасов и одеял, и чтобы не умерли с голоду, оставляли им картофельные очистки. Люди, лишенные всяких прав, одежды и пищи, не могли не роптать, а то и пытались мстить палачам. Были случаи, когда красные комиссары во время таких рейдов неожиданно исчезали...

Дзержинский доложил Ленину об имеющих место исчезновениях красных комиссаров.

˗ Это буржуазные террористы! – сказал Ленин, стуча кулаком по столу. – Напоминаю, это недопустимо, берите заложников, закрывайте в специально оборудованных подвалах; выставляйте охрану и если через три дня не укажут местонахождение захваченного комиссара, то расстрелять всех до единого − детей, стариков, больных, отцов и матерей. Если наш комиссар важный человек, расстреливать не только семью, но и родственников: и братьев, и сестер.

– Если мы возьмем в заложники несколько человек и расстреляем их, это мало что даст, – выразил свою мысль Дзержинский.

– А вы берите в заложники как можно больше, человек двадцать, тридцать, сто, целый квартал. И всех расстреливайте, но так, чтоб другие слышали и видели. Не жалейте патронов, не проявляйте буржуазной жалости к врагам революции. Пусть им это будет наукой. Действуйте, товарищ Дзержинский! Действуйте, действуйте и еще раз действуйте.

Красные глаза у него были навыкате, он размахивал руками, а слюну, что брызгала во все стороны, почитал за пули, поражающие врагов революции.

˗ Да знаю я, что надо делать, Владимир Ильич, но ведь это маленький эксперимент, очередной, так сказать...с изоляцией хозяев и...картофельными очистками. Ну, вот он, этот эксперимент принес плоды. Это еще раз доказывает, насколько буржуи ненавидят нас с вами и революцию в целом.

Дзержинский стал замечать, что Ленин ведет себя несколько неадекватно, теряя над собой контроль.

Едва вышел головорез Дзержинский, как появился Бронштейн с массивной папкой в руках. Ленин обрадовался, как будто давно его не видел.

– Товарищ Т...оцкий, прошу садиться. Прошу, прошу, да поудобнее, товарищ Троцкий. Что у тебя в этой папке? Сводки о расстрелянных и повешенных? Доложи срочно. Чем больше, тем лучше. Стрелять, стрелять и еще раз стрелять. Революция буржуазного гуманизма не терпит. Вот моего брата расстреляли, нет, повесили, или расстреляли? Ну да черт с ними − расстреляли или повесили, какая разница. Давай докладывай. Как там работают комиссары со своими карательными отрядами? Ты за ними посматривай, одним глазком и докладывай, докладывай.

Троцкий замялся. Он не знал, что делать. В папке у него таких сведений не содержалось. Но под сверлящим взглядом вождя он дрогнул и признался.

− Расстреляли много, но сведений не вели. Это же навоз истории, Владимир Ильич, вы сами об этом недавно говорили. И у меня такая статья родилась. Вырезать всех, а на освободившуюся землю поселить евреев...

− С этим подожди. Хотя..., сколько миллионов погибнет русских дураков нас не должно интересовать, пусть буржуазные историки подсчитывают, пока им не пришел конец. Это архи важно. И вот что. От меня только что вышел товарищ Дзержинский, и...после его ухода у меня возникла гениальная мысль. А что если нам превратить войну империалистическую в войну гражданскую? По сообщению товарища Дзержинского в Петрограде нарастает сопротивление эксплуататорских классов. Значит, они могут взяться за оружие, а это угроза завоеваниям советской власти. Надо усилить меры. Питер мы, конечно, задавим, уже задавили, а точнее раздавили, а если надо будет, потопим в крови. Надо вызвать Тухачевского, пусть реабилитируется за провал в Польше. Он должен был освободить Польшу от капиталистов и заставить пролетарские массы взять власть в свои руки. В Питере, Кронштадте пусть проявит себя Тухачевский. Это будет кровь эксплуататоров и империалистов, но не кровь народных масс. Так вот, товарищ Троцкий, сопротивление эксплуататорских классов, возможно, будет проходить по всей стране. Я это чувствую, мне это не дает спать. Я уже четвертую ночь не сплю. Что делать? Ну, скажи, что делать, ты у меня единственный самый умный еврей из всех, которых я пригласил со всей Европы. И они откликнулись, но у каждого из них свои интересы, а мне нужно, чтоб интересы революции были на первом плане.

– Вам, Владимир Ильич, следует отказаться от установки ликвидировать армию как таковую. Вооружение народных масс ни к чему не приведет. Да и оружия у нас столько нет. Измените свою установку и дайте другое указание, Владимир Ильич.

– Почему, товарищ Троцкий? почему? я от своих научных установок не могу отказаться. Докажите, что я неправ, докажите! ну же, я вас слушаю.

– Нам нужно создать Красную Армию с привлечением офицеров бывшей царской армии.

– Привлечь офицеров на сторону революции, как Тухачевского? А почему бы нет? Я согласен. Кроме того, у нас много наемников, венгров, немцев, поляков и всякой остальной сволочи, даже китайцы. Немцы нам три миллиона марок выделили на содержание такой армии. Готовьте декрет, я его подпишу, тут же, не задумываясь. Вы будете Главнокомандующим Красной армии, поскольку я в этом ничегошеньки не понимаю. Только вот что. С товарищем Дзержинским мы решили брать и расстреливать заложников, если пропадает комиссар. Вы учтите его опыт. Если бывший царский офицер отказывается служить в Красной армии, расстреливайте его семью, а его самого вешайте. Но это надо делать так, чтоб все знали и боялись. Мировая революция не может обойтись без страха и насилия.

– Проект Декрета о создании Красной армии, у меня готов, Владимир Ильич, требуется только ваша подпись. Вот в этой папке и томится проект в ожидании вашей подписи, Владимир Ильич.

− Ну и Троцкий, ну и Троцкий! Вот это да! Революционная самоуверенность – это мне по душе. А в вашем проекте о создании Красной армии карательные отряды предусмотрены? Да? Тогда подписываю прямо сейчас.

Ленин взял синий карандаш и занес над декретом.

– Ручкой, Владимир Ильич, это для истории. Только как быть с комиссарами НКВД, они всегда будут под опекой Дзержинского?

– Эти войска уже созданы, товарищ Троцкий и это будут внутренние войска под командованием Дзержинского выдающегося революционера. А вы должны быть выдающимся полководцем. Вы, кажись, окончили военную академию?

– Заходил однажды в военную академию по какому-то делу, Владимир Ильич, – признался Троцкий. ˗ Меня звали на второй курс, но я отказался, поскольку это была буржуазная академия.

– Значит, имеете отношение к военной академии. Я тоже так учился: зашел, посмотрел, отвернулся, а потом все сдал экстерном, слегка подмазав. А вы кончали, кончали и еще раз кончали. Расстреливать умеете, вешать умеете... врагов революции. Умеете, конечно, значит вы выдающийся полководец. Я же выдающийся вождь и руководитель государства, хотя никогда не заведовал даже баней. Но я принципиальный и всегда обращаюсь к Марксу. Да я и сам выдающийся ученый. Мое учение базируется на контроле, на непримиримости, на отсутствие буржуазной демократии и морали. И мой лозунг: стрелять, стрелять и еще раз стрелять. Запомните это, товарищ Троцкий, если хотите стать выдающимся полководцем.

– При помощи кнута и пряника мы сможем привлечь на свою сторону часть офицерства русской армии, которые приобрели большой опыт ведения военных действий в Первой мировой войне.

– Кнута, только кнута и пистолета, товарищ Троцкий. А это значит расстрел за малейшую провинность, даже за попытку провиниться. А теперь давайте действуйте.

Бронштейн, родственная душа Ленина по духу и крови, был столь же жесток и мстителен как его учитель. Первый опыт показал, что нужен не только кнут, но и пряник для того, чтобы привлечь офицера на свою сторону и заставить его служить в Красной армии.

Поручик Володя Павлов, самостоятельно покинул свою часть и вернулся в бурлящий Петроград. Когда на соседней улице вели одного из министров в подвал для того, чтобы там расстрелять как саботажника, его дочь, получая удары прикладами, все же сопровождала отца до порога подвала, а потом упала в обморок. Володя подскочил, взял ее на руки и вернулся с ней в подъезд, откуда она вышла. Так состоялось знакомство, а за знакомством возникли чувства. Павлов решил жениться на Зое. Во время венчания в одном из храмов, где присутствовала родня, как со стороны невесты, так и со стороны жениха, в храм ворвались комиссары и, наставив пистолеты, увели всех в подвал, в том числе и попа.

В темноте и холоде узники просидели трое суток и только потом к ним пришли посланцы Главнокомандующего Красной армии Троцкого.

– Кто здесь Павлов? – спросил комиссар.

– Молчи, – умоляла супруга, еще не познавшая его как супруга, – тебя поведут на расстрел.

– Повторяю, кто здесь Павлов? признайся – хуже будет.

– Я, – гордо выпятив грудь, сказал Володя.

– Так вот Павлов, если хочешь спасти свою супругу, своих родителей и родных, дай клятву, что будешь служить в Красной армии и воевать за торжество коммунизма. По мудрому указанию Ленина империалистическая война отныне превращается в гражданскую.

– Воевать против своих? Ни за что в жизни, – произнес офицер.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю