Текст книги "О времени, о товарищах, о себе"

Автор книги: Василий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

Героизм коммунистов

…От хозяина-провокатора я ушел и поселился на Егерштрассе ближе к заводу. Новый хозяин, представитель одной из фирм, торгующих текстильными товарами, сдал мне две комнаты. Питались мы этажом выше – в другой квартире, хозяйка которой – фрау Рауэ – организовала небольшой пансион. Она сдавала комнату одному советскому инженеру и, кроме того, предложила готовить завтраки, обеды и ужины еще для четырех-пяти человек.

Муж был старше ее лет на двадцать, служил когда-то в армии кайзера и имел офицерский чин. Он был в отставке, получал пенсию, но ее не хватало, и жене пришлось сдавать комнату и готовить для советских практикантов.

После ужина мы обычно задерживались на квартире фрау Рауэ – хозяин приносил газеты, читал их, и мы обсуждали новости.

Шел процесс Димитрова, его мужественные и смелые речи вызывали восхищение не только у нас, они производили впечатление также и на многих немцев.

Как-то, читая газету, Рауэ остановился на одном из наиболее ярких и смелых выступлений Димитрова. В большом возбуждении он отбросил газетные листы в сторону, стукнул кулаком по столу и крикнул:

– Das ist doch ein Mann! [95]95
  – Вот это человек!


[Закрыть]

Мы гордились Димитровым. Он был коммунистом.

С февраля по апрель 1934 года газеты всего мира были заполнены сообщениями о гибели «Челюскина» и героическом поведении советских полярников. Миллионы людей следили за тем, как мужественно ведут себя наши люди, высадившиеся на льдину, и как самоотверженно пробиваются летчики к Чукотскому морю, чтобы спасти сто четыре человека.

В возможность их спасения никто на Западе не верил. В одной из датских газет появился даже поспешный некролог, посвященный начальнику экспедиции Отто Юльевичу Шмидту. Газета писала, что «Отто Шмидт встретил врага, которого никто еще не мог победить. Он умер как герой, человек, чье имя будет жить среди завоевателей Северного Ледовитого океана».

«Фелькишер Беобахтер», официоз национал-социалистической партии, злорадствовала. Газета считала, что со спасением людей ничего не выйдет. Самолеты, направленные для этих целей, погибнут, их ждет обледенение, «каждая посадка является риском и зависит от счастливой случайности».

И вот одна за другой телеграммы стали приносить волнующие вести об успехе героической эпопеи спасения людей. 5 марта летчик Анатолий Ляпидевский вывез всех женщин и детей, а 13 апреля самолеты Молокова, Водопьянова и Каманина забрали последних челюскинцев, вывезли даже всех собак.

Одна из эссенскнх газет писала, что таких людей, как Молоков и Каманин, любая страна мира считала бы за честь иметь своими гражданами.

Почти два месяца героика челюскинцев не сходила со страниц иностранной печати. А нам, представителям Советского Союза, все завидовали.

Wir sind auslander

Вместе с очередной партией практикантов в Эссен приехал Дмитрий Иванович Анашкин. Анашкин был бакинцем. Его отец – старый большевик, всем нам хорошо известный, после расстрела 26 бакинских комиссаров стал одним из основных руководителей бакинской организации.

С Дмитрием мы были знакомы. Во время борьбы с троцкистской оппозицией его подпись стояла под коллективным письмом Троцкому, о чем я уже упоминал.

Вполне понятно, что, встретившись за границей, мы все свободное время старались быть вместе. Перед первомайским праздником я порекомендовал всем нашим практикантам выехать из Эссена в Картхаузен. В Эссене могли быть демонстрации и не исключены были различные провокации против советских граждан.

Мы выехали в Картхаузен тридцатого апреля.

Рано утром первого мая мы с Анашкиным решили до завтрака прогуляться, и я предложил ему пройти в сторону небольшого городка Лютеншайда. Утро было тихое, теплое, на небе ни облачка, и мы шли по проселочной дороге, которая вилась среди картофельных полей между двумя изгородями из колючей проволоки. Шли и вспоминали прошлое. Анашкин рассказывал о том, что в студенческие годы его вдруг вызвали в Кремль pi предложили работать в секретариате Сталина. В бакинский период Сталин нередко останавливался у Ивана Анашкина ночевать, и тот делил с ним последний кусок хлеба. В то утро Дмитрий вспоминал, как однажды поздно вечером отец вместе со Сталиным голодными вернулись с собрапия. Мать могла поставить на стол только жидкий чай и корку хлеба – мякиш выщипали дети.

Дмитрий закончил институт имени Баумана и был направлен на строительство Горьковского автомобильного завода. С этого завода он и приехал в Эссен на практику. На Горьковском автомобильном заводе Анашкин занимал должность главного электрика.

Наш мирный разговор был нарушен звуками музыки. Из Лютеншайда навстречу нам двигалась колонна демонстрантов.

– Повернем назад, – предложил я Анашкину, – а то скандал может быть.

Но не успели мы сделать и нескольких шагов, как увидели примерно такую же группу демонстрантов, идущую по дороге в сторону Лютеншайда.

Мы оказались между двумя колоннами демонстрантов, идущими друг другу навстречу. Свернуть некуда. По обе стороны дороги картофельные поля, обнесенные проволокой. Делать нечего – надо двигаться. Отряд приближался. Виереди несли фашистское знамя со свастикой. За ним шли музыканты.

Только что мы поравнялись с отрядом, как к нам подскочил разъяренный руководитель колонны. Я успел выкрикнуть, предупреждая его вопрос и, может быть, расправу с нами:

– Wir sind Auslander [96]96
  Мы иностранцы.


[Закрыть].

За несколько дней перед Первым мая в газетах было опубликовано разъяснение, что от иностранцев не следует требовать выполнения гитлеровского приветствия. Замахнувшаяся рука «начальника» опустилась, он повернулся и стал нагонять свою колонну.

– Еще бы немного, и нас, вероятно, избили бы, – сказал я.

В Германии тихих мест больше не осталось. Вся страна находилась в напряженном состоянии.

Коммунистическая партия Германии живет

Первый удар реакции после прихода Гитлера к власти обрушился на немецких коммунистов. Коммунистическая партия ушла в подполье.

За теми коммунистами, которые не могли скрыться, буквально охотились. В Эссене было арестовано три состава партийного руководства городской организации, члены редакции партийной газеты «Рур эхо», издававшейся подпольно.

Но полностью остановить работу коммунистической организации гитлеровцы не могли. Мы видели много ярких свидетельств упорной борьбы, смелости и изобретательности немецких коммунистов.

Так, 2 июля в Дортмунде были найдены листовки, озаглавленные: «Долой Гитлера! Гитлер разговаривает – народ голодает! Боритесь вместе с коммунистами».

На тротуаре одной из берлинских улиц в Темпельхофе огромными буквами был написан лозунг компартии: «За генеральную забастовку, против Гитлера». На берлинском заводе «Ортопедише верк» в массовом количестве была распространена брошюра «Под знаком креста» о поджоге фашистами рейхстага.

Полиция сбивалась с ног в поисках лиц, печатающих и распространяющих подобные газеты, листовки и брошюры.

30 июля газета «Berliner Tageblatt» сообщила, что в Брауншвайге застрелен эсэсовец, пытавшийся произвести обыск в доме, где по имеющимся сведениям печатались запрещенные листовки. Арестовано около тридцати подозреваемых лиц.

Начальник дармштадской полиции объявил, что всякий, у кого найдут нелегальную листовку, будет немедленно арестован и что полицейские агенты получили приказ расстреливать всех, кто распространяет эти листовки.

Во время Лейпцигского процесса, когда фашистское руководство поняло, что речи Димитрова являются суровым осуждением фашизма и его деятелей и служат мощным средством антифашистской пропаганды, было запрещено их печатание.

Эссенская подпольная коммунистическая организация хотела во что бы то ни стало довести до сведения общественности речи Димитрова на Лейпцигском процессе. Для распространения этих речей использовались все средства, даже сами же штурмовики.

Мне вспоминается такой случай. В один из воскресных теплых дней октября 1933 года на оживленной улице Эссена – Кеттвигштрассе несколько штурмовиков стали шумно распространять проспекты на бытовые электроприборы. На глянцевой обложке проспекта были изображены электрочайник и утюг, а также слова «Ознакомился – передай другим». В проспекте не было ни слова об электроприборах, зато все страницы были заняты текстом речей Димитрова.

О том, что сами же штурмовики распространяли эти тексты, стало моментально известно в городе. Люди смеялись над их тупоумием и вместе с тем убеждались, что в подполье действует смелая коммунистическая организация.

Позже мне на заводе рассказали, что же произошло на Кеттвигштрассе в воскресенье.

Оказалась, что к двум штурмовикам, торговавшим вразнос брошюрками с речами Гитлера, Геббельса и других фашистских главарей, подошел парень в форме штурмовика. Подняв руку в фашистском приветствии и прокричав «Heil Hitler», «штурмовик», назвав имя начальника отряда, в котором состояли торговцы брошюрками, сказал:

– Начальник приказал вместе с брошюрами раздавать также вот эти проспекты.

Оставив торговцам по большой пачке «проспектов», он вновь поднял руку в приветствии и исчез.

Незадачливых распространителей речей Димитрова допрашивало фашистское начальство.

– Как же это так случилось, что вы, старые кадровые члены организации, вместо борьбы с крамолой сами участвуете в распространении запрещенных материалов?

Штурмовики упорно твердили:

– Нам дали эти материалы. Мы их получили от штурмовика в форме, он сказал, что это распоряжение нашего начальника, и даже назвал его имя. Сами мы не читали, что было написано в проспектах.

Эта история с быстротой молнии распространилась по Эссену. А еще до этого, перед самым Первым мая, местные фашисты испытали первый большой конфуз. На железной крыше казармы штурмовиков, окрашенной суриком в кирпичный цвет, появились слова, выведенные белой масляной краской: «Коммунистическая партия Германии живет и действует! Да здравствует Коммунистическая партия!» Это вызвало ярость фашистов. Удалить эту надпись оказалось не так-то легко. Пришлось вызывать пожарную команду с длинными пожарными лестницами. Появление пожарных привлекло любопытных – все глазели вверх и читали, весь район был взбудоражен.

Попытки пожарников соскоблить надпись не удались. Штурмовикам, скоблившим крышу, пришлось слезть, причем один из них, слезая с крыши, упал и сломал руку. У пожарной машины появилась карета скорой помощи. А за всем этим наблюдала огромная толпа народа. Кое-кто взобрался даже на крыши соседних домов.

Пожарники уехали, затем вернулись вновь с маляром. На крышу взгромоздился маляр с ведерком краски и длинной кистью. Он получил задание закрасить белые буквы, что в точности и выполнил. Но после его «работы» на крыше были отчетливо видны слова, прославляющие Германскую коммунистическую партию, начертанные на этот раз ярко-красной краской. Эти слова долго сохранялись на крыше, вызывая восхищение смелостью коммунистов.

В городе появлялись листовки, выходила газета «Рур эхо». Хотя членов подпольной редакции выслеживали, арестовывали и ссылали в концентрационные лагеря, все же остановить ее работу фашистам долго не удавалось.

Но террор усиливался. В газетах пестрели заметки о политических убийствах, сообщалось об арестах и политических акциях. Размах национал-социалистической пропаганды ширился. Происходили митинги, уличные демонстрации, казалось, вся страна была приведена в движение. На улицах и площадях непрерывно маршировали штурмовики, члены союза гитлеровской молодежи – они распевали песни, оркестры играли военные марши. Под их музыку и дробь барабанов отчетливо слышался топот ног будущих грабителей Европы.

На заводах усилилось производство вооружения. Застой промышленности окончился. Оживилась работа отделов найма, у дверей этих отделов появились очереди. Уже в мае 1933 года «Berliner Tageblatt» писала, что «в средине февраля началось и с тех пор непрерывно продолжается снижение количества безработных». Но все же в мае 1933 года безработных в Германии было 5 333 ООО человек.

На заводе Круппа лихорадочно началось наращивание темпов производства, количество военных заказов стало возрастать. В Эссене появилась большая группа приемщиков-японцев.

Ось Берлин – Токио пришла в движение.

Гитлер на заводе Круппа

Впервые я Гитлера увидел на митинге в 1930 году, когда он еще не был у власти.

Мы на этот митинг пошли вместе с Тевосяном. Истеричность выступления Гитлера произвела на многих большое впечатление. После выступления здесь же на месте производилась запись в национал-социалистическую партию. Записалось много. Эссенская организация национал-социалистов численно значительно выросла.

Затем я видел Гитлера на заводе Круппа. В этот день я рано утром вернулся из Берлина. И уже на вокзале почувствовал, что в городе что-то происходит – вокзал, привокзальная площадь и все улицы были украшены флагами.

Около дома на Егерштрассе, где я жил, расхаживал полицейский.

– По какому случаю вывешены флаги? – спросил я его.

– Гитлер и Геринг вчера приехали в город, – ответил он и прошел дальше, чтобы избежать дальнейших расспросов.

Я поднялся к себе на второй этаж. Жена рассказала мне, что вчера все жители города были на улицах. Машину, в которой ехал Гитлер, забрасывали цветами. Сегодня Гитлер на заводе Круппа.

Я отправился туда.

Сторож у ворот, здороваясь со мной, сказал, что Гитлер и Геринг только что проехали через эти ворота на завод.

– Я их и открывал им, – с гордостью сообщил он мне. – Сейчас они, вероятно, в прессовом цехе.

Прессовый цех был гордостью завода – здесь был установлен самый мощный в мире пресс, на котором достигалось давление до пятнадцати тысяч тонн. Высокий пролет цеха с кранами грузоподъемностью по триста тонн походил на некий храм, воздвигнутый высшему божеству, царящему здесь, – технике. Когда здесь ковались слитки весом свыше двухсот тонн – от них нельзя было отвести глаз. Вот огромный слиток на выдвижном поду нагревательной печи выкатывается в ковочный пролет, цепями, свисающими с крюков крана, приподнимается и передается к прессу. Повинуясь плавным движениям руки мастера, крановщик подает слиток на платформу и, наконец, вводит между колонн пресса. Свисток мастера, плавное движение кисти его руки – оператор приводит в движение механизм. Нажим – и двухсоттонный стальной слиток, как крутое тесто, расползается по сторонам. Со слитка сваливается толстый слой окалины.

Я часто бывал здесь, знал начальника цеха Гуммерта. Это был крупный специалист по ковке. Он хорошо знал процесс производства и как дирижер большого симфонического оркестра превосходно управлял уникальным оборудованием.

Понятно, что прессовый цех администрация завода всегда показывала именитым посетителям. Когда я вошел гуда, то у самого пресса увидел большую группу людей. Гитлер стоял в центре, что-то говорил и сильно жестикулировал.

Зачем он приехал в Эссен? Не затем же, чтобы посмотреть, как куют большие слитки.

За обедом я спросил Рауэ:

– Зачем это Гитлер пожаловал в Эссен?

– Официально – на свадьбу к эссенскому гауляйтеру, а на самом деле трудно сказать зачем. По всей видимости, у него много вопросов, требующих обсуждения с Круппом, Тиссеном и другими. Большую часть времени он проводит с ними… А нашим гауляйтером он недоволен. Мне передавали, что когда он сидел за свадебным столом, то поставил перед собой бутылочку Апполинариса pi сделал всего несколько глотков этой воды, есть ничего не стал, хотя на столе были такие блюда, что сам Лукулл бы от зависти заикаться стал.

Гитлер считает, что гауляйтер сделал слишком дорогие подарки своей невесте, – продолжал Рауэ. – Вообще они слишком много лично себе забирают.

Никогда раньше в Германии этого не было. Кстати, вы слышали новый анекдот о Геринге? Так слушайте. Закрыли Бранденбургские ворота – там производятся крупные работы – все проемы переделываются в шкафы для костюмов Геринга.

(О Геринге ходили слухи, что он сшил себе невероятное количество костюмов и очень любит переодеваться, появляясь на митингах и собраниях каждый раз в новом костюме.)

…Вечером из Эссена выезжала группа практикантов, закончивших свою работу на заводе. Мы с женой пошли на вокзал, чтобы проводить их. Это стало у нас традицией: когда кто-либо из практикантов уезжал, все остающиеся собирались на платформе.

Экспресс Париж – Рига стоит здесь всего две минуты. Обычно все быстро втаскивают свои чемоданы и поспешно прощаются. Раздается голос дежурного, он поднимает палку с белым кружочком на конце, поезд трогается и быстро набирает скорость. Так было и этот раз. Но не успели мы направиться домой, как к противоположной стороне платформы стал подходить поезд. Все, кто находился на платформе, стремительно бросились к нему. Я тоже бросился вместе со всеми – мне показалось, что там что-то случилось.

Мимо меня медленно прошли два вагона. У окна одного из них стоял Гитлер. Он опирался подбородком о согнутую в локте руку и смотрел куда-то вдаль, не обращая никакого внимания на то, что происходит на платформе. Он, казалось, был чем-то озабочен. Несколько раз до этого я видел его на митингах, а также в кино, когда передавали хронику. Там он был всегда сильно возбужден, что легко было заметить по горящим глазам, искаженному лицу и энергичной жестикуляции.

Здесь же передо мной было лицо сильно уставшего человека с потухшим взглядом ничего не выражающих глаз. Мне даже показалось, что это не глаза, а пустые глазницы. Я хорошо разглядел Гитлера, так как он медленно проплыл мимо меня на расстоянии какого-нибудь метра. Осатаневшая толпа, увидев фюрера, чуть было не сбила меня с ног, бросившись сплошной массой к вагону. Начались истошные крики: «Хайль! Хайль! Хайль!»

Утром знакомый шофер из эссенской конторы Деропа [97]97
  Советско-немецкое общество по торговле нефтепродуктами.


[Закрыть]сказал:

– Гитлер вначале проводил совещание в Эссене, затем они переехали на виллу Круппа – Хюгель, а потом перебрались в Мюльхайм к Тиссену. Все договариваются.

Но тогда еще никто не предполагал, что близится варфоломеевская ночь и эти переговоры являются завершающим этапом перед разгромом штурмовых отрядов и перед началом планомерной организации мощной военной машины рейхсвера.

«Ночь длинных ножей»

В ночь с 29 на 30 июня из Эссена выезжали пять советских инженеров, закончивших практику. Мы с женой отправились, как обычно, на вокзал, чтобы проводить их.

Ровно в двадцать одну минуту первого подошел поезд, отъезжавшие сели в вагон, а мы, пожелав им счастливого пути, отправились по домам. С вокзала мы возвращались по пустынным улицам. Газовые фонари были притушены и горели через один. Город был погружен в глубокий сон.

Казалось, что в этом промышленном городе, живущем жизнью завода, не может быть никаких перемен, так же как в ритме заводского производства.

Около часу ночи, когда мы вернулись домой, к своему удивлению, я увидел в передней свет. А ведь я погасил его, когда мы выходили из квартиры.

На шум открываемой двери вышел наш хозяин – Шютце, о котором я уже писал. Он был в полной форме штурмовика. Шютце долго скрывал от нас, что стал членом национал-социалистической партии. Боялся, что потеряет квартиранта. Впервые я увидел его в форме всего неделю тому назад. Обычно он ложился спать в одиннадцать, поэтому я сказал:

– Я думал, что вы уже давно спите.

Казалось, он не слышал и не видел меня. Лицо у него было какое-то серое, а глаза бегали.

– В городе неспокойно, – сказал он.

– А что такое? Мы шли с вокзала и ничего не заметили.

Он медленно замотал головой и несколько раз повторил:

– Не знаю, что же будет, что же будет.

– Да что же случилось?

– Не знаю. Что-то должно быть. Я не знаю что.

Мы с женой прошли в свои комнаты.

– Чего это Шютце не спит до сих пор? Они обычно ровно в одиннадцать часов тушат свет, а сейчас уже второй час ночи, – спросила меня жена.

– Говорит, что в городе неспокойно, а в чем дело – сказать не хочет. Знает, вероятно, что-то, но не говорит.

На следующий день, в субботу, как обычно я в семь часов утра поднялся наверх к фрау Рауэ – завтракать. Хозяин – старик Рауэ не появлялся, а хозяйка была молчалива и ограничивалась короткими ответами на все вопросы. Я ничего не мог понять.

На заводе ничто не свидетельствовало о каких-то исключительных событиях. Только в середине дня, когда я уже собирался уходить с завода, один знакомый инженер сказал мне, что происходят большие события. Гитлер находится в Мюнхене. Арестован Рем и еще несколько человек. Рем вместе со Шлейхером готовились захватить власть. За их стеной стоит страна по ту сторону Рейна. Но Гитлер раскрыл все эти махинации.

Тогда я этим разговорам не придал большого значения.

В субботу вечером мне так же ничего не быдо известно о том, что происходит в стране. Шютце и его жена не попадались на глаза. Только на следующий день – в воскресенье, когда я прочитал «Berliner Tageblatt» с воскресным приложением журналом «Die Woche», мне стало более или менее ясно, что происходило в Мюнхене, Берлине и других городах Германии.

На первой странице газеты был крупный заголовок: «Die Absetzung Rohms» [98]98
  Низложение Рема.


[Закрыть]. Ниже жирным шрифтом было напечатано: «Распоряженим Адольфа Гитлера – обергруппенфюрер Лютце назначен начальником штаба». А дальше пресс-служба национал-социалистической партии сообщала из Мюнхена: «С сегодняшнего дня начальник штаба Рем освобожден от своего поста и исключен из партии и из СА».

«Я назначил начальником штаба обергруппенфюрера Лютце. Фюреры СА и члены СА, которые не будут выполнять его приказы или противодействовать им, будут исключаться из СА и партии или арестовываться и предаваться суду. Подписано Адольфом Гитлером, верховным фюрером партии и СА».

Далее сообщалось, что фюрер отправился в Wiessee [99]99
  Вилла Рема.


[Закрыть]с небольшим количеством сопровождавших его лиц, чтобы в самом зародыше подавить всякую попытку сопротивления. «При проведении ареста были раскрыты такие картины морального разложения, что должны исчезнуть всякие следы милосердия. Фюрер отдал приказ беспощадно искоренять эту бубонную чуму. Он приказал президенту Пруссии Герингу такие же акции провести в Берлине».

В тот же день в семь часов вечера рейхминистр по пропаганде Геббельс в выступлении по радио подробно изложил, что происходило на вилле Рема. Он тогда заявил, что Гитлера сопровождали «его верные товарищи – Брюкнер, Шауб, Шрек, Дитрих и я». И вот через тридцать три года, когда я писал эти строки, Дитриха с большими почестями хоронили в небольшом городке ФРГ – Людвигсбурге. Умер он в возрасте 74 лет от сердечного приступа. Нале трудно это себе представить, но таковы факты: один из самых близких Гитлеру людей открыто пользовался всеми благами жизни, имея за своими плечами тягчайшие преступления против человечества. На похороны Дитриха собралось, как сообщала печать, более семи тысяч человек, в основном бывших эсэсовцев и их родственников.

…Газеты за первое и второе июля были заполнены сообщениями об арестах руководителей штурмовых отрядов, выступлениями Гитлера, Геббельса, Геринга. В городе говорили о том, что аресты и убийства продолжались всю ночь. Как стало позже известно, только в Берлине было арестовано не менее пятисот человек, преимущественно из высшего и среднего командного состава штурмовиков. Второго июля «Berliner Tageblatt» сообщила: «Sauberungsaktion beendet» [100]100
  Акция по чистке закончена.


[Закрыть], а дальше стояло: «Официально сообщается: мероприятия по чистке вчера вечером закончены. Дальнейшие акции в этом направлении не будут более иметь место».

13 июля Гитлер выступил в рейхстаге с речью, посвященной событиям 30 июня. После речи Гитлера Геринг зачитал резолюцию, в которой была одобрена «решительность действий рейхсканцлера, спасшего Германию от гражданской войны и хаоса».

Характерно, что в вотчине Круппа – Эссене эти дни прошли довольно спокойно. Начальник эссенской полиции объявил, что он послал в концентрационный лагерь двух человек за критику «вождя» и такая же судьба постигнет всех, кто осмелится критиковать установленные порядки.

Иностранная печать связывала расправу с Ремом и переговоры Гитлера с Крупном, которые имели место до «ночи длинных ножей», как окрестили события 30 июня. Так австрийская газета «Абендцайтунг» в начале июля 1934 года прямо писала, что убийство Рема произошло непосредственно после визита Гитлера к Круппу. Рем якобы требовал перемещения военной промышленности из Рейнской области во внутреннюю Германию. В связи с этим рейнская тяжелая промышленность объявила Рему борьбу не на жизнь, а на смерть.