Текст книги "Четвертый берег (СИ)"

Автор книги: Василий Кленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Вы представляете! – не унималась гусыня. – Он объявил себя ее наследником и даже запретил ей выходить замуж без его согласия! Чудовище!

Едва гусыня отвернулась, Полукровка пихнул бригадира в бок.

– Слышь! Какой интересный вариант! Как тебе: О Гванук, граф Голландии и Геннегау!

Юноша фыркнул.

– А чего не ты?

– Я не рыцарь, – Мэй выговорил последнее слово с усмешкой. Пресвитерианцев забавляли местные рыцарские традиции. – А вот ты – в самый раз. Утрем нос Филиппу!

– Утрем, – кивнул Гванук. – Только иначе.

Он не хотел быть графом Голландии. И неведомая эта Якоба ему совершенно не нравилась! Наверняка такая же гусыня, разве что помоложе. Не нужны ему гусыни. Любые. Ему…

…Счастливые и довольные Гванук и Мэй легкой рысцой двигались в сторону Арраса. А чего не быть довольными? Войско цело, потерь нет, а в папочке у Полукровки – договор, присоединяющий к Пресвитерианским владениям целый Люксембург. Однако, представ пред очи генерала, они не увидели какой бы то ни было радости. Сиятельный Ли Чжонму был предельно мрачен.

– Явились, наконец-то.

У Гванука вытянулось лицо. В отчете они с Полукровкой вкратце озвучили результаты своей деятельности и ждали сейчас хоть какого-то отклика.

– Сиятельный! Я хотел бы высказать свои мысли по Голландии… – начал было начальник разведки, но генерал Ли пресек его резким взмахом руки.

– Погоди, Мэй, потом расскажешь. Не до этого сейчас.

Ли Чжонму замолчал и начал нервно вышагивать из стороны в сторону, заложив руку за спину.

– Руан в осаде, – наконец, сказал он.

– Чего? Давно известно?

– Гонец прибыл позавчера.

«Черт! – выругался Гванук. – А мы два дня на эту дуру убили!».

– Мой генерал, почему ты не вызвал нас?

– Нет смысла торопиться. Я уже узнал, что вы возвращаетесь. И всё равно надо дождаться отряды из Фландрии. Они уже в пути, но вы опередили.

– Сиятельный! – Полукровка, наконец, обрел дар речи. – Я не понимаю… Некому же… Кто напал на нас?

– Ну, почему некому? – зло усмехнулся Ли Чжонму. – Желающих, как грязи. Но это не англичане. И не король-пустышка… И даже не Орлеанская Дева с обожающим ее герцогом Рене…

– Да кто⁈

Глава 26

Прекрасные минские вазы нашлись прямо под полкой. Тщательно растоптанные черепки лежали на полу ровным слоем. Бесценные минские вазы, каких больше не купишь в Европе ни за какие деньги!.. Их просто снимали с полок, смотрели, нет ли внутри серебра или чего еще – и швыряли на пол. Под ноги другим мародерам.

Наполеон с тоской смотрел на свою полностью разграбленную резиденцию. Всё ценное (на взгляд грабителей) те унесли, неценное и непрочное – разломали, прочное – испоганили. А ведь он начал тут обживаться по-настоящему! Китайский евнух-адмирал верно подметил: «Ли Чжонму» захотел тут остаться надолго. Если не навсегда.

– Уроды, – прошипел Наполеон. Помолчал мрачно и добавил. – Уничтожу.

На Нормандию напали бретонцы. Самые тихие и, казалось бы, самые ненадежные союзники англичан. Нынешний герцог Жан де Монфор за три с лишком десятка лет правления (а к власти он пришел десятилетним мальчиком) несколько раз прыгал от одной стороны к другой, убеждая каждую в своей лояльности. Но, по сути, он всегда был только на своей стороне.

Накануне вторжения старого Генриха он был верноподданным французской короны и даже войско послал к Азенкуру… да то очень удачно опоздало. Потом сам ездил в Англию для подписания договора о нейтралитете. И под договором в Труа стоит его подпись. Тем, самым договором, который признавал юного Генриха Английского королем Франции. Ровно через год – в мае 1421 года – бретонский герцог снова сменил сторону: присоединился к дофину Карлу, у которого появилась надежная опора в лице Анжуйской семьи. А уже в 1423-м подписал оборонительный союз с Англией и Бургундией! Удивительный человек: встав на сторону бургиньонов, он умудрился пропихнуть родного брата на пост коннетабля Франции. Не говоря уже о том, что его женой была родная сестра Карла.

– Чертов Жан… – проскрипел Наполеон. – Жан. Жан. Жан-Жан-Жан…

Главное имя в семейке бретонских герцогов. У нынешнего де Монфора была жена Жанна и сестра Жанна. Родителей его звали Жан и… Жанна. И у его отца-герцога родители тоже были Жан и Жанна.

«Тяжело же им внутри семьи общаться» – хмыкнул генерал.

Бретань уже много лет никак активно не проявляла себя на полях сражений. Сидела себе тихо в своем углу и… и это оказалась выгодная стратегия! Насколько Наполеон помнил, Жан де Монфор благополучно доживет почти до конца войны, фактически превратив Бретань в независимое государство.

Но сейчас он сам вторгся в Нормандию. Герцог де Монфор явно следил за ситуацией и нанес удар в самый наилучший момент: когда «генерал Луи» взял всю Армию и завяз с нею далеко на севере Пикардии. Жан-Жан-Жан, похоже, очень рассчитывал на своего союзника герцога Филиппа Бургундского. Возможно, они даже как-то согласовали свои действия. Вернее, Филипп-то явно ждал от бретонца действий более решительных. Но тот предпочел просто взять то, что плохо лежит – Нормандию.

Его небольшое, но сильное войско, презрев выгоды грабежей, стремительно шло, чтобы ударить в самое сердце – в Руан. И город пал непременно…

Если бы не Токеток.

«Прости, сиятельный, – разводил руками Нешаман, когда предстал перед вернувшимся с севера генералом. – Я сразу понял, что это – беда. В Руане – 400 стражников, в Иле – две роты Шао. Всё не сохранить. Если так и останемся, то бретонцы возьмут и Руан, и наш Остров. Наверное, я бы смог перевести стражу в Иль, но не факт, что это помогло нам отбиться. А руанцы после такого нас точно возненавидят. Прости, мой генерал, я бросил Иль».

Это было не совсем так. Токеток спас немалую часть Иля. Едва получив точные сведения о вторжении, он пришел на Совет Нормандии и пообещал, что спасет Руан. Но за это потребовал у города помощь. Пять дней сотни руанцев на сотнях телег перевозили в замок всё самое ценное. Архивы и казну Армии, запасы в арсенале, зимнее обмундирование, даже складские запасы железа, бронзы, бумаги и прочего. Не забыл и про типографию: станки, конечно, не вывез, а вот литеры – смог.

Много спас, но еще больше оставил – тут ничего не поделать. В Руане Токеток вооружил ильских мастеров, не меньше тысячи горожан – и вот с этой толпой, полной отчаянной решимости, встретил бретонцев.

Герцог Жан не смог сходу взять столицу Нормандии. Второй штурм тоже оказался неудачен. И ночная вылазка обернулась страшной рубкой на валах, которые прикрывали снесенные еще пресвитерианскими пушками стены… но резервы подошли, и враг отступил. Бретонское войско расположилось под городом, однако долгую осаду де Монфор себе позволить не мог. И тогда он обратил свое внимание на Иль.

Пресвитерианский Остров грабили и ломали два дня. Защитники Руана ничего не могли поделать; только бессильно смотрели, как враги бесчинствуют в мастерских и казармах Иля. Особой добычи те не заполучили (нечего было), но вот мастерские разрушили основательно. В паре мест даже водяные колеса разнесли в щепу. Земляные укрепления тоже пытались разрушить.

Выйдя из здания штаба, Наполеон заметил носящегося по улицам Иля Кардака – с кипой бумаг, в которых тот на бегу делал пометки. Подозвал его к себе.

– Большие разрушения?

– Могло быть хуже, – уклончиво ответил казначей. – Нет, правда, нам очень повезло. А добыча из Пикардии с лихвой покроет затраты на восстановление. Время жалко! Я как раз планировал плотно заняться рисоводством… и вообще, надо торговлю поднимать! А тут… Даже стены придется заново насыпать. В районе руанских ворот – на две трети ли.

– Не надо стены, – мягко остановил Кардака Наполеон. – Начни с производства. В первую очередь: пороховые мельницы, оружейные мастерские, литейные.

– А стены?

– Пока Армия побудет нашими стенами. Еще я думаю, не надо нам насыпи повторять. Каменоломни ведь уже освоили? Вот! Начнем на этом участке сразу каменный бастион ставить. Как будто, так и хотели. К тому же прирежем немного территории – Остров нужно расширять.

Сведения о том, что подлый герцог Бретани не будет наказан прямо сейчас, Армия Пресвитерианцев встретила… мягко говоря, негативно. На заседании штаба Гванук с Аритой практически орали, требуя немедленно похода на запад, и даже спокойные Монгол с Псом-Чахуном согласно кивали. Более того, гудели и казармы. Солдаты Армии, вынужденные чинить разрушенное, вместо того, чтобы заслуженно отдохнуть после похода, проклинали бретонцев и жаждали проткнуть их ядовитые печени. И снова выделился Шаперонов полк. Бриганды за очередное проявление стойкости в бою получили кроваво-красные знамена и возгордились сверх меры. Полковник Чо Татва сам подзуживал своих подчиненных, горячил их кровь, звал к подвигам и свершениям.

«Чо, конечно, нашел подход к этим головорезам, – покачал головой генерал. – Но, кажется, он уже заигрывается в свои игры».

Наполеон даже собрал расширенное офицерское совещание, где надавал по шапкам самым ретивым… но и объяснил ситуацию.

«Армия обескровлена! Тысячи солдат лежат в госпиталях. Сколько погибло… Нам в ближайшее время необходимо завербовать до трех тысяч рекрутов. Если до конца лета их худо-бедно натаскаем, то к осени будем почти в той же силе, какую имели в мае. Пороховые запасы истощены на 70%, а мельницы пока не работают. Пикардия и Фландрия еще надежно не присоединены. Всегда есть шанс мятежа или нападения каких-нибудь недобитых бургиньонов. Это я не говорю о Церкви, которая сделает свой ход, вот поверьте! Надо еще объяснять, почему нам пока нельзя идти на запад?».

Офицеры молчали. Наполеон тоже молчал. Потому что самую главную причину старательно держал при себе: Жанна д’Арк возвращалась. На этот раз она написала пространное и достаточно теплое письмо. Поздравила «генерала Луи» и всё его святое воинство с великой победой; рассказала о том, как они с Рене Добрым пытались направить высшее духовенство трех епископств на путь истинный. И какие те (в большинстве своем) оказались подлые, жадные и мелочные. Но один – епископ Верденский Луи де Арокур (о нем Дева написала подробно) – после трех дней заточения вдруг проникся новыми идеалами. Он раскаялся в своих грехах, даже выдал тайные схроны, где хранил свои богатства, не найденные при обысках его владений. Де Арокур вызвался принять активное участие в новых преобразованиях, согласился передать герцогу все свои земли, умоляя лишь, чтобы его семья не лишилась своих фьефов, а служила ими лотарингскому сюзерену.

«Гнилой человечек, – вздохнул Наполеон. – Но от гнилых тоже можно получить пользу».

Впрочем, эти детали его волновали мало. Наполеон снова и снова перечитывал письмо, пытаясь понять: что теперь движет Девой? Чего она хочет, к чему стремится? Ее импульсивный шаг, явно говорил о каких-то значимых переменах в ее мировоззрении. Каких? Конечно, Жанна никогда не была послушной исполнительницей его воли. Она жила, слушая голоса в своей голове – это было для нее главным. Но Дева всегда ценила помощь Армии, была честна и открыта. Предупреждала о своих планах, делилась мыслями, всегда легко спрашивала совет.

Теперь же…

«Опасно потерять ее, – вышагивал Наполеон по кабинету, привычно заложив руки. – Особенно, сейчас. Как же жаль, что я упустил момент, когда она была так уязвима! Буквально бросил всё на Гванука с Токетоком. Надо было самому. Надо было стать ее самой доверенной отдушиной».

Он замер и вздохнул.

«Ты слишком привык к тому, что теперь тебе достаточно просто отдать приказ… генерал Луи! Забыл, как приходилось ловчить в Японии, в Сингапуре. Пора вспоминать, дорогой генерал».

Жанну д’Арк ждали почти неделю. И въехала Дева в Руан с помпой! Войско ее ничуть не уменьшилось, а наоборот выросло. Более трех тысяч, причем, половина – рыцари, экюйе и жандармы. Наполеон и все Пресвитерианцы смотрели и поражались, каким – по-цыгански пестрым – стало это воинство. Рыцари, словно соревнуясь, щеголяли в ярких гербовых коттдармах; своих коней тоже украсили многоцветными попонами. Кажется, минувший поход многим принес новые владения и титулы. Как-никак три епископства распотрошили. Герцог Рене оказался слишком щедр к воинам Орлеанской Девы.

Привязывает их к себе?

«Или ты просто ревнуешь и завидуешь?» – снова спросил себя Наполеон.

Нет, надо определенно с ней поговорить. И решительно! Пора расставить все точки над i.

– Петух – очень подходящий тотемный дух для французов! – от души смеялся стоявший поблизости Гото Арита, глядя на пестрое воинство. Ему хорошо, его мало волнуют тонкие материи.

…С Жанной он увиделся в тот же день, но это была официальная, людная встреча – о сокровенном и не поговорить. Дева – казалось, ставшая еще выше и крепче, одетая в своё привычное невычурное мужское одеяние – поклонилась «генералу Луи», а потом даже подошла и дружески его приобняла. Она выглядела спокойной и даже… немного счастливой?

– Вы были правы… сиятельный? Так же говорят у вас в Армии? Вы и бригадир О, – улыбнулась она. – Моя слабость была просто постыдной. Слава Господу, что я нашла в себе силы не жалеть себя, а помочь другу. Мы несколько дней беседовали с Рене, пока он не осознал правоту… Нашу правоту.

Жанна передала Наполеону большое, роскошное послание от герцога Бара и Лотарингии (а теперь много чего еще!). В нем Рене Добрый поминал с благодарностью свое былое освобождение, обещался совместно вести войну с врагами Франции. Папская булла в тексте, будто бы, и не существовала.

Но на словах Дева добавила.

– Рене уже провозгласил свободу проповедей на всей территории Великой Лотарингии!.. Он так теперь называет свои объединенные владения, – пояснила она. – Еще Рене отправил в Базель на Вселенский Собор нескольких магистров права и вольных искусств, дабы там обсудить легитимность и соответствие церковного землевладения Божественному Писанию.

«Осторожен Рене все-таки, – улыбнулся генерал. – Не решился нагло лишить епископов самого ценного – земли. Но то, что он игнорирует папу и общается напрямую с почти мятежным Собором – это хорошо. А если вдруг случится чудо, участники Собора поддержат притязания его магистров – то это уже не три епископства… Это можно всю Церковь лишить земли!».

Умён Рене. Полководец хреновый, а вот тут молодец. Деве такое точно в голову не пришло бы… И снова Наполеон испугался: какой из этих двоих может сильный союз получиться.

Он несколько дней набивался на разговор с Жанной, но та вечно не могла (или находила отговорки?). Конечно, обустройство войска после долгого похода – это большой труд. Но…

«Или я становлюсь мнительным?».

… – Рада видеть вас, генерал! – широко и чисто улыбнулась Дева. – Вот, наконец, и я. Уж простите, дорогой друг, что заставила вас ждать.

Наполеон ждал ее у карты.

– Что вы, Жанна! Ждать вас стоило. Вы только посмотрите, какие перемены, – он провел рукой по территории, получившей название Великой Лотарингии. – Вы сделали так много, что я и не смел от вас ожидать.

– Право, не вам расточать такие комплименты, генерал Луи! – усмехнулась Дева. – После того, что сделали с Бургундией.

– Это сделала Армия… – Наполеону стало так тепло на сердце, что он даже прикрыл глаза. – Она способна практически на всё.

– Ваша Армия, – уточнила Жанна. – Я ведь знаю многое: вы сами создали практически из ничего…

– Это верно… Счастливейший случай направил меня на этот путь… Послал испытания, но позволил сотворить это… Величайшее дело моей жизни. Опус Магнум…

Наполеон так сильно ушел в собственные грезы, что сжал пальцы левой руки до боли и мысленно отхлестал себя по щекам. У него сейчас другая цель! Сначала надо напомнить Орлеанской Деве, как многим она ему обязана.

– Я так счастлив, Жанна, что Господь направил нас и позволил тебя спасти. В самый последний момент. Не случись этого – во-первых, я бы просто себе не простил. А во-вторых, ничего этого, – он широко обвел рукой пространство. – Не случилось. Без тебя, Жанна, даже моя великолепная Армия не смогла бы одержать те победы; не смогла пробиться к сердцам французов.

Он плавно двигался вокруг стола, приближаясь к Орлеанской Деве.

– Промысел Господень виден невооруженным глазом. Вместе с тобой мы смогли сотворить намного большее, чем любой из нас порознь. Словно бы, действуя вместе, мы удесятеряем силы друг друга. Каюсь, Жанна, до недавнего времени я немного недооценивал тебя, излишне опекал, не давая раскрыться в полной мере. Надеюсь, ты простишь меня за это. Поймешь мои опасения. Но теперь мне стало намного понятнее, кто мы с тобой такие. Какая сила заключена в нашем союзе! Ты чувствуешь ее?

– Конечно, генерал, – слегка беспечно откликнулась Дева. – Результаты наших дел говорят сами за себя.

– Верно, – кивнул Наполеон. – Силы Небесные поддерживают нас и помогают. Самое страшное, что видится мне в ночных кошмарах – это как наш союз распадается. Потому я так и переживал за тебя, Жанна.

Он подошел уже достаточно близко. И в пространстве кабинета, и в своей речи. Осталось сделать самый решительный шаг.

– Мы вместе придем к успеху. Спасем и объединим Францию. Очистим веру. Жанна! Дабы укрепить наш союз, сделать его незыблемой скалой, я предлагаю тебе руку и сердце. Прошу заключить со мной священный брак…

Наполеон сам испугался и даже слегка подался назад. Только что перед ним стояла живая, излучающая легкий свет женщина… Но после его последних слов, она моментально закаменела. Все чувства спали с лица, даже руки застыли в слегка нелепой позе. Генерал сам растерялся и не понимал, что ему теперь делать. Но камень брошен…

– Мне… – сухой, почти мертвый звук наконец выскребся из ее уст. – Невозм… Я предала себя Господу… Всю…

Жанна судорожно искала, но не могла подобрать нужных слов.

– Я должна быть чистой… Я Дева. Я Дева! – кажется, она нашла нужное. Повторила уверенно и даже выкрикнула. – Я Дева!

Наполеон моментально вспомнил, что на судилище Жанну пытались обвинить в ведьмовстве и только девичья непорочность спасли ее от этого обвинения.

– Жанна, простите! – он снова невольно перешел на вы. – Я безмерно ценю и уважаю ваш выбор, вашу священную миссию. Я не посмел и думать, чтобы отнять у вас это! Поймите, демуазель, предлагая брак, я имел в виду лишь священный обряд и общую судьбу! Священный брак без консумации! Вы также будете преданы Богу и останетесь верны ему! Просто я буду рядом, буду верным и надежным локтем, на который вы всегда сможете опереться! Нет, это не брак ради продолжения рода, я хочу вернуть самый его исконный смысл: чистый безгрешный брак между Адамом и Евой, которые ходят пред Богом, слушают его, исполняют его волю…

Он сыпал и сыпал словами, поминая треклятого Бога чуть ли не в каждой фразе. Главное, не дать опомниться этой побледневшей, утратившей уверенность женщине. Наконец, Орлеанская Дева просто осела на стул, а бледные ее пальцы впились в волосы:

– Молю вас, дайте мне время подумать…

Глава 27

Руан гудел. Даже несмотря на то, что к середине лета 1432 года в Нормандию наконец-то пришел зной, от которого местные чуть ли не помирали, а Пресвитерианцы-старожилы уже могли свободно ходить без теплых вещей. И с ужасом ждать приближения новой зимы.

Так вот, несмотря на давящий зной, столица Нормандии гудела и ревела. Особенно, район вокруг собора аббатства Сен-Уэна. Гванук лично наблюдал это столпотворение, ибо старался отираться в Руане всё свободное время. Уже довольно долгое (а для бригадира О почти бесконечное) время Жанна избегала встреч с ним. Даже просто поболтать по душам, просто посмотреть в ее полные силы и света глаза – стало непозволительной роскошью. Гванук не мальчик, конечно; он мог скрепить колотящее сердце, если бы имелись важные внешние обстоятельства. Война там. Или неотложные дела в его бригаде. Но таких препятствий не было! А Дева таилась и избегала его.

По крайней мере, именно эта мысль – избегала! – свербела в его голове.

От чего он злился, ярился и кружил вокруг резиденции Орлеанской Девы, придумывая наивные поводы. Пару раз психовал и шел к местным шлюхам, пробуждая былых своих демонов… На третий не пошел. Так гадко было по утрам, что даже вспыхивало желание пойти в храм и покаяться… Об этой местной религиозной практике он знал давно, удивлялся ей, а теперь – поди ж ты! Проникся ее смыслом.

– Это всё из-за Собора, – бормотал он устало, проводя ладонями по лицу. И, наверное, был прав.

Потому что долго организуемый Токетоком Собор Вольных и Чистых Пастырей Христовых открылся неделю назад – и свел жителей города с ума. Седьмой день в Руане только и разговоры велись, что о Боге, о Чистой Вере, о свободе проповедей, о нестяжательстве священников. И так далее.

Понятно, что и Гванук, отираясь на улочках города, захаживая в таверны, даже общаясь с городской стражей – тоже напитывался духом всеобщего религиозного возбуждения.

Руан гудел.

Ибо такого представительного собрания город не видел никогда. Даже, когда через него проезжал малолетний английский король. Токеток от души постарался, налаживая самые необычные связи, рассылая через людей Полукровки прокламации и воззвания, благо сейчас нашлепать сотню-другую их можно было за сутки (хотя, после бретонского погрома типография не восстановилась до конца).

И вот, среди десятков священников Нормандии, Шампани, Лотарингии и иных окрестных земель вдруг объявились загадочные еретики вальденсы из укромных альпийских обителей Савойи. Из рейнских княжеств пришло не меньше дюжины нищенствующих проповедников-аскетов бегардов. Среди них даже женщины были – они назывались бегинки. Очень большая делегация еретиков прибыла из Фландрии и Голландии. Сытые, холеные горожане-лолларды отличались от тех же бегардов, как дестриэ от восточных лошадок – но говорили они о сходных вещах.

Самыми экзотичными гостями собора оказались… англичане. Двое монахов виклифиан не побоялись ни моря, ни войны, ни враждебного к себе отношения – и заявились в самое сердце пресвитерианских территорий. Кстати, встретили их неплохо: богослова Джона Уиклифа знали и уважали многие еретики. Важнейшие постулаты против Церкви он сформулировал задолго до Яна Гуса.

Вот…

Вот кого ждали больше всего – так это гуситов. Чего греха таить, Гванук и сам желал лично увидеть этих невероятных чехов. Которые так обиделись на жестокую казнь их пророка Яна Гуса, что уже семнадцатый год держат в страхе всю Империю. И это не шутка! Сначала они лихо отбились от всех рыцарских крестовых походов, а потом и сами начали вторгаться в соседние земли и учить всех «как правильно жить». До прихода Пресвитерианцев именно у гуситов было самое современное огнестрельное войско в Европе. Водил это войско слепой генерал. На самом деле слепой! Но под его командованием чехи громили неприятелей в хвост и гриву! Когда же слепой генерал умер – нашлись новые, а гуситы по-прежнему оставались непобедимыми. При этом, периодически они пытались устраивать войны между собой!

Гванука поражало такое отеровенное презрение к врагам (или нехватка ума – тут можно спорить); поэтому он, как мальчишка, бросился на улицы Руана, когда узнал, что к городу подъехали гуситы. Точнее сказать, подъезжали те дважды. Первая делегация прибыла из чешской столицы Праги. Целая кавалькада всадников, изысканно, но без помпезности одетых. Красные знамена с золотым кубком реяли над их головами, поясняя, что это прибыли утраквисты. Хотя, чаще их называли иначе: каликстинцы или просто чашники. Еретики, утверждавшие, что духовенство не обладает никакой богоданной харизмой, и все люди перед Господом равны (потому и должны принимать одинаковое причастие плотью и кровью – то есть, с чашей).

Во главе посольства на крепком гнедом восседал некий Ян Рокицана – целый магистр вольных искусств, то есть, богослов с образованием. Чашники шли гордые без меры, многие бряцали оружием… но всё поблекло после того, как в Руан вошли табориты. Жильцы горы Фавор выглядели так, словно, только что вернулись из похода… или шли в него? Суровые, мрачные, некоторые одетые чуть ли не в рубище – и при этом все вооружены. Да не по-парадному, а настоящим боевым оружием.

И это люди на переговоры пришли!

Именно от таборитов страдала вся Империя. Крайне религиозные и воинственные, они всегда шли с крестом и с мечом. Даже сейчас во главе делегации стояли двое. Плечом к плечу в собор Сен-Уэна вошли: справа – гетман Ян Рогач из Дубы; слева – священник Маркольд из Збраславы. Гетман скрежетал стальными латами, а жрец был одет в грубую черную рясу, нарочито подвязанную грубой веревкой. Из-под густых его бровей метались такие взгляды, что кони оседали. Гванук решил, что гуситский жрец таким и должен быть, ибо о таборитах он слышал местами жуткие вещи. Многие из них искренне убеждены, что терпение Господа иссякло. И мир подошел к радикальному перелому. Всё. Нечего больше ждать. Поздно жить ради обычных мирских утех. Наоборот, такое житье ведет заканчивающийся мир к падению в пропасть! Поэтому только жизнь по библейским законам. Никакого владения людей людьми, никакого стяжания (тем более, за счет чужого труда). Табориты кричали о том, что недопустима даже феодальная собственность на землю. И уж крестьяне подавно не должны работать на своих господ. Удивительно, что нашлось немало рыцарей, которые поддерживали эти идеи – хотя бы, тот же Ян Рогач.

В первые дни Собора атмосфера была такая, словно, встретились давно разлученные родственники. Люди смеялись, обнимались, чуть ли не плакали. Обычные священники (а были и такие, были даже представители от Базельского собора!) смотрелись белыми воронами среди еретиков. Одуревшие от вседозволенности, гонимые проповедники ударились в пропаганду своих идей. Чуть ли не на каждом углу Руана кто-то громко говорил о вере, читал Библию, учил, как правильно жить. Кого-то руанцы обходили стороной, а в другом месте, наоборот, собиралась огромная любопытная толпа.

Однако, через пару дней, степень добродушия спала. Причем, резко. Участники собора стали искать принципы, на которых должна строиться новая Чистая Церковь – и почти сразу выяснилось, что принципы у всех свои. Причем, даже похожие, но по-разному сформулированные (и имеющие разные источники, разных авторов) становятся не точкой соприкосновения, а причиной острого спора.

И кто спорил больше всех? Даже не пробравшиеся на Собор ортодоксы, чтущие папу (те сидели тихо и подбрасывали спорные мысли исподтишка). Нет, в полный голос, подбадривая себя забористой славянской и немецкой руганью, орали друг на друга именно гуситы! Они и превратились в два ядра, вокруг которых сплачивались прочие. Правда, табориты злобно рычали даже на льнущих к ним бегардов. Потому что «немцы поганые».

Собор Вольных и Чистых Пастырей Христовых явно сворачивал куда-то не туда… на радость агентам папистов, которых тоже немало набилось в бедный несчастный Руан. Токеток чуть ли не каждый вечер жаловался Гвануку на бешеных гуситов и прочих упертых еретиков.

«Конечно, их даже пытки инквизиции не пугали – до таких хрен достучишься» – злобно стучал кружкой по столу Нешаман, видимо, представляя себе твердые лбы еретиков.

Гвануку он всё это рассказывал потому, что сиятельный Ли Чжонму категорически устранился от дел Собора. Какие-то задачи он перед Токетоком поставил, иногда подбрасывал дельные советы, но на сам Собор – ни ногой. Ну, а бывший декан Жиль Дешан (волею судьбы ставший главой обновленной Церкви Нормандии) вообще не обладал лидерскими качествами.

…

В общем, Токеток кружил вокруг да около, вызывал в товарише-командире острое чувство жалости к себе, а когда уже полностью сплел сеть – слезно попросил Гванука прийти на Собор и поговорить с еретиками.

– Мне⁈ Да я даже не крещеный!

…Зал, где собрались «вольные и чистые пастыри» специально переделали под мероприятие. Ряды сидений сколотили из досок и бревен, они тяжелым полукругом нависали над центральной площадкой. Священники и прочие пастыри уже давно расселись плотными кучками по взглядам и интересам. И между кучками этими только что молнии не били. Наверху, в галерее толпился обычный народ – заседания Собора были открыты для всех желающих. Главное, не мешать.

Гванук стоял на центральном пятачке, словно, голый. Он уже и руку поднимал, и кашлял театрально, пытаясь привлечь к себе внимание – всё без толку. Отчего багровел, как рак, и подумывал уже позвать пару плутонгов Головорезов, чтобы…

– Смирна! – армейские воспоминания толкнули его на абсурдную мысль и…

Громкий уверенный приказ гулко раскатился по залу – и всё стихло. Все замолчали по-разному: вон Рогач так брови свел, что еще немного – и пойдет морду бить. Надо было говорить, и быстро! Что?

Конечно, Гванук думал над речью. Но всё равно в голове бродил один только сумбур.

– Мой народ, – тяжеловесно начал он. – Не имеет одной веры. Многие чтут Небо-Хванина и Тангуна. Кто-то молится местных духам… Вон, как бригадир Чахун, поклоняющийся Псу, защищающему его род. А еще бывают и крылатые кони, и лисы… некоторые просто обожествляют камни. Есть те, кто обрел в себе веру в просветленного Будду, которая пришла к нам из Империи. Из другой империи!

Сам того не замечая, Гванук заложил руки за спину на генеральский манер.

– Много кого чтит, как богов, мой народ. И очень по-разному чтит. Но это не мешает жителям моей далекой родины жить вместе. И вместе трудиться на благо Чосона. Вместе брать в руки оружие и защищать страну от ниппонских пиратов.

Трибуны начали понемногу гудеть. Пока неопределенно.

– Вот что я вам хочу сказать, почтенные! – рявкнул Гванук, нагрузив глотку. – Наверное, многие из моих соплеменников веруют неправильно. Примитивно. Уж на ваш просвещенный взгляд – точно. Только смотрю я на вас, и именно вы мне кажетесь на их фоне сущими детьми. Лаетесь из-за буквы, из-за жеста, смертью грозите… Так вы ничего не найдете! А вот мой народ когда-нибудь найдет истинную веру. Именно потому, что не грызутся друг с другом, а общаются. А уж настоящий бог дорогу к сердцам людей найдет. Или вы не согласны?

Узкие стрелы прищуренных глаза прицельно прошлись по каждой кучке. Молчат.

– Вот и я думаю – найдет. Вам же и искать не надо. У всех у вас – один бог. Все вы искренне верите в него. По-разному? Да. Но разве это главное? Главное – это бог. И он всё, что нужно вам, сообщил. У всех у вас есть одно Слово Божье – так что вам еще нужно?

Гванук ткнул пальцем: почти перед каждым на стойке лежал пухлый томик Библии.

Трибуны загудели снова, многие в каком-то смущении смотрели на свои книги. Гванук не стал завершать свою речь – не дети ведь, на самом деле. Махнул неопределенно рукой Нешаману и ушел. Конечно, он не перевернул ход Собора с ног на голову. Табориты так и не перестали мутить воду. Зато прочие вдруг успокоились и даже с задиристым Маркольдом стали меньше ругаться. После выяснится, что бригадир О невольно придумал девиз для будущей Церкви Чистых. Немного в переиначенном виде она появится во всех прокламациях, во всех договорах, которые заключат между собой «пастыри».