Текст книги "Четвертый берег (СИ)"

Автор книги: Василий Кленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

«Если крест сделать потолще…» – прикинул Наполеон… и так появился трёхцветный флаг Армии Пресвитерианцев. Через пару дней (пока отряды готовились к походу) для делегации изготовили с десяток штандартов и вдвое большее количество новых коттдармов.

Карл встретил гостей севернее Орлеана. Роскошный палаточный лагерь выжигал глаза яркими красками посреди поля. Король пригласил к себе «Луи» и Жанну. Но генерал встал в позу и разбил в паре тысяч шагов свой лагерь. На фоне королевского он выглядел нищенским… Зато свой. Им Наполеон непрозрачно намекнул, что требует равноправных переговоров. Король намек понял; уже через час на нейтральном пятачке вырос внушительный тент, под которым расторопные слуги расставили вычурную тяжелую мебель.

Король приглашал вежливо.

Знакомство Наполеона слегка разочаровало: Карл VIIне производил приятного впечатления. Но генерал не расстроился. Ведь и его экзотичное широкоскулое азиатское лицо тоже вряд ли вызвало восторг у европейского монарха. А самое главное: у Карла были основания стать неприятным человеком. Несмотря на высокий титул, судьба его была тяжелой. Родился он, когда его отец (тоже Карл) уже стал безумным. Он был пятым сыном и мог рассчитывать лишь на уютное герцогство, но череда смертей братьев превратила его в дофина – и цель охоты для грозных бургиньонов. Он буквально бегал от них! А потом оба родителя вообще отреклись от сына. Оставшись без опоры, Карл пришел к тем, кто не гнал. Анжуйская семья – мать Иоланда и ее сыновья – стали опорой дофина. Но еще больше он сам зависел от них: ведь бургиньоны жаждали его крови, а англичане – его короны. Анжуйская семья опутывала дофина мягкими, но липкими нитями своей паутины. Например, женой. Внезапное появление Девы тоже как-то связано с этой семьей. Наполеон пока не понял как, но мягких липких нитей нащупывалось слишком много…

В общем, Карл имел право быть подозрительным. Он много расспрашивал «генерала Луи» о его прошлом, о том, откуда явилась Армия. Конечно же (!) о сказочном пресвитере Иоанне. Наполеон почуял, что сейчас надо максимально дистанцироваться от Жанны. Поэтому он рассказал, что был послан спасти Францию и только Францию. А его Армия Пресвитерианцев будет воевать с любыми врагами королевства (король тут подразумевался, но прямо не назывался).

Жанна в присутствии короля лучилась и сияла. Она осыпала Карла благословлениями и комплиментами. То есть, если кто и подозревал монарха в том, что тот бросил Орлеанскую Деву на растерзание врагам – то только не сама Дева. И в ее поведении не было двуличия…

«Двуличие – это вообще не про Жанну» – признал Наполеон, косясь на эту выдающуюся во всех отношениях женщину.

А та не унималась!

– Мой Государь! Благодаря Божественному вмешательству я жива и полна сил! Я снова готова воевать за вас, стать острием вашего копья, разящим врагов Франции!

Наполеон обомлел. Куда она? Бросает его, бросает Армию, которая ее спасла⁈ Она еще очень нужна ему! Нельзя отпускать Деву.

Наполеон не нашелся сразу, что сказать, как Карл уже отвечал, милостиво улыбаясь:

– И вы это делаете, Святая Дева! Ваши успехи, победы ваших войск в Нормандии и Лотарингии красноречивее любых слов! Продолжайте в том же духе – и я не смогу желать от вас большего! Вы истинное спасение Франции!

Наполеон замер и даже забыл дышать. Король сам отвергает ее? Наговорил кучу комплиментов, за которыми нет ничего кроме: оставайся в своей Нормандии?

«Ох, неспроста это! – плавно выпустил воздух из груди генерал. – Как неспроста Дева и в плен к бургундцам попала… Но мне же лучше! Символ борьбы за Францию останется рядом со мной – теперь-то я ее точно не отпущу!».

Жанна тоже всё поняла. Сникла и почти полностью выпала из беседы. Зато диалог между королем и главнокомандующим стал более продуктивным.

Начался торг.

Карл VII действовал стандартно и желал отделаться… «одарить» нежданных спасителей каким-нибудь леном. Но Наполеону не нужна подачка в виде графства или герцогства, которая даже прокормить его Армию не сможет. Он прямо сказал, что против очередного витка дробления страны на полунезависимые владения.

– Франция должна стать цельной и неделимой! Вот залог ее будущего могущества!

Карл даже не скрывал, что эта мысль ему нравилась. Наполеон предложил отложить вопрос о «награде». Вот добьем всех врагов – и тогда… А пока они занялись стратегическими вопросами. Всю страну поделили диагональной кривой линией: Пресвитерианцы будут заниматься войной с Бургундией и Англией (на севере); Карлу же осталось усмирить мятежную Бретань и выбить англичан из Гаскони-Гиени. Париж же, решили монарх и генерал, сам откроет ворота, когда больше никого не останется.

Да, неравные по сложности кампании, но Армия Пресвитерианцев не нуждается в легких задачах. А большие успехи – это и большие выгоды.

В завершении беседы Наполеон намекнул, что вместо лена предпочел бы получил какую-нибудь должность при короле, с реальными полномочиями.

«Пусть думает, что я хочу именно этого» – улыбался главнокомандующий, уезжая с переговоров. Теперь Пресвитерианцы борются за Францию совершенно официально – все нужные печати и подписи в наличии. И Жанна д’Арк остается в Руане.

Возможностей всё больше и больше!

Глава 15

Кошон отставил кружку с вином и с нарочитой демонстративностью раскрыл исписанные листы.

«Не исписанные! Напечатанные!» – Гванук поправил сам себя, а потом махнул рукой и сделал большой глоток. Залил в глотку последние капли из кружки, крикнул «Еще вина!» и принялся ехидно рассматривать собутыльника. Пьеру Кошону явно было неудобно, он и от стола отодвинулся, и рукава рясы закатал повыше. Еще бы – печатные листы были раза в два больше самой огромной книги, которую бригадиру доводилось видеть.

И листов-то всего два! Один огромный разворот, забитый текстом до отказа. Что это вообще за штука? Листовка? Нет. Прокламация? А зачем такая здоровая?

Чертов нотариус добился своего: Гванука разобрало любопытство.

– Твои печатники чего-то перепутали, парень, – с ухмылкой бросил он Кошону, который важно оглядывал свое странное детище. – Страницы забыли разрезать, что ли? Или спьяну лишние литеры поставили на листовке?

Просиявший Пьер сразу важно отложил бумагу.

– Ничего ты не понимаешь! – с недавних пор они уже перешли на ты. – Это вовсе не листовка.

И замолчал, подлец. Ждет вопросов!

– Вижу, что не листовка. Судя по всему, рулон для упаковки свиного окорока.

Стрела угодила в цель – Пьер Кошон аж вскинулся.

– Да будет тебе известно, что это га-зе-та!

– Чего? – нахмурился Гванук. Слово было какое-то дурацкое и явно не тайноязычное… в смысле, не французское.

– А того! – Кошон явно услышал брезгливость в вопросе и обиделся уже всерьез. – Её Его Светлость генерал Луи так назвал. Эту газету, если хочешь знать, он и придумал!

– Да что это такое?

– Свежие новости! – первопечатник снова сложил га-зе-ту и положил перед бригадиром.

– Аmi de la France, – прочитал тот огромные буквы заголовка. «Друг Франции» – звучит неплохо.

– Наши писари узнают обо всех свежих и самых важных событиях – и пишут об этом заметки. Наборщики набирают четыре страницы – и уже через один-два дня Руан и Иль получают сотню копий! Раньше мы такое делали в летописях, которые хранились в архивах. И видели их единицы. Я, если хочешь знать, тоже вёл такую летопись. Мне передал ее мой наставник, а я продолжал… Вообще, мало надеясь, что ее прочтут.

(Нотариус Пьер Кошон действительно был одним из авторов «Нормандской хроники»; начал ее неизвестный автор, а с 1424 года продолжил уже Кошон – прим. автора)

Служанка принесла им свежее вино, и расчувствовавшийся Кошон приложился к свежей кружке, хотя, у него еще и в прошлой плескалось. Гванук не мог не поддержать приятеля.

– А теперь это всё для людей! Да еще Его Светлость велел всё писать с подробностями, чтобы интересно было!

Видно, что новинка генерала приросла бывшему нотариусу близко к сердцу. Га-зе-ту он уже любил всей душой.

«И что только люди не любят» – вздохнул Гванук и притянул здоровенный лист бумаги к себе.

– Так чего вы понаписали в своей га-зе-те?

На первой странице – большой текст про переговоры с королем Карлом. Его украшали три черно-белые миниатюры: слева – Карл, справа – генерал Ли, а по центру – Дева. Жанна вышла на бумаге слишком утонченной, слишком благопристойной. Непохожа. Но Гванук смотрел, не отрываясь. Он ясно видел, что незнакомый ему резчик делал форму для оттиска с любовью… Все! Все, черт побери, любят Жанну!

Сделав новый глоток, Гванук старательно вник в текст. Строка за строкой здесь лились непрерывные восторги Его Величества по поводу смелости и удали Пресвитерианцев. Король благодарил за верность добрых нормандцев, шампанцев, баррцев и дружественных лотарингцев. Снова и снова воздавал хвалу пресвитеру Иоанну и его посланникам, уверенно заявлял, что скоро враг будет разбит, а Франция – свободна. В заключении, приложив ладони к сердцу, Карл просил генерала Луи с его храбрым воинством взять под защиту весь север королевства и поручил им «подавить бургундский мятеж и окончательно изгнать захватчиков-англичан».

«Чушь! – мысленно воскликнул Гванук, подпитывая себя из кружки. – Вранье какое-то!».

Вернее, враньем это не было. Суть встречи и ее решения не искажены. Но подано всё так фальшиво! Ничего подобного король не говорил! Сам Гванук на переговоры не ездил (за «неудачную победу» в битве у Скалы-Кита его наказали, поставив временным комендантом Иля), но друзья в подробностях ему всё описали. Газета описывала всё радикально иначе!

«А ведь теперь сотни людей… точнее, тысячи будут убеждены, что переговоры прошли именно так» – Гванук даже слегка испуганно посмотрел на бумагу.

…Внизу страницы находился текст, написанный самим Ли Чжонму. Сухо, по-деловому, но в деталях, тот отчитался о военных успехах Армии Пресвитерианцев. Текст обрывался на самом интересном с припиской «продолжение на стр. 2».

– Да что ж такое! – разозлился Гванук и сразу перевернул. Кошон, видя это, глупо хихикнул.

Увы, дальше оказалось не столь интересно. Сиятельный в деталях расписывал территории Нормандии, севера Шампани и севера Мэна, которые перешли на сторону «правого дела». Поименно перечислял виконтов, бальи, бургомистров, которые поддержали Деву, Армию Пресвитерианцев и истинного короля.

«Хм, теперь-то этим людишкам трудно будет прыгнуть назад, – улыбнулся бригадир хитрости своего командира. – Вот! Их имена теперь всем известны».

Завершался текст призывами к народу: «Спасайте Францию! Вступайте в Армию Пресвитерианцев!». Всё – большими яркими буквами, а по бокам – еще две миниатюры. Слева – Дуболом с ружьем, а справа – плечистый Головорез с дымящейся гранатой.

Гванук довольно погладил рисунок. Головорезы достойны украсить любую газету!

…На третьей странице друг на друга лепилась целая горсть мелких текстов. Про казнь воров и душегубов с большой дороги; про начало работы новой верфи в Арфлёре, что будет делать фрегаты; про свежее заседание Совета Нормандии (с перечислением всех его членов)… И так далее. Внизу – красочный рассказ об удивительном звере с острова Цейлон – о слоне. Миниатюра прилагалась.

Гванук вздохнул, на пару вдохов окунувшись в воспоминания.

А последняя страница начиналась с текста, который написал Токеток (вернее, кто-то записал с его слов). Нешаман рассказывал библейскую историю об Иисусе, который изгнал бесов из тел людей, поместил их в тела свиней, но животные бросились с обрыва и погибли.

Текст Гвануку не понравился. Дело в том, что он слышал Токетока вживую – и вот это его впечатлило.

«Не надейтесь, люди, что эта история не про вас! Слышали текст Евангелия? Там бесы сами признаются, что имя им – Легион, потому что их много! Много! В любом из нас имеется свой бес, а то и не один! И, конечно, нам всем хотелось бы, чтобы Иисус сам пришел к каждому и вытащил их. Но увы… Не можем мы надеяться на Господа! Сами! Мы сами должны извлекать из себя бесов! Бороться с искушениями! Идти к свету! Гнать бесов поганой метлой! И тогда Иисус возлюбит нас!».

Красиво было сказано. Токеток говорил тогда гораздо дольше. Гванук до сих пор не крестился, но речь его проняла: хотелось тут же усмирять себя, подавлять слабости… Гнать прочь бесов, что грызли душу…

Увы, текст плохо передавал эмоции. А самое ужасное – что ниже на этой же странице размещалась целая пачка объявлений от разных ильских мастеров. Каждый нескромно расхваливал свои товары, рассказывал, как их можно применять. И все зазывали к себе покупателей! Зазывали…

– Омерзительно, – фыркнул Гванук, поднес кружку ко рту… Когда она успела опустеть?

– Вина! – излишне зло крикнул он. – А зачем вы ее такую огромную делаете? То ли дело раньше брошюрки у вас выходили: маленькие, удобные… А эту в руках не удержишь!

– Очень удобная! – возмущенно вскинулся Кошон, выхватил бумагу из рук бригадира и принялся с ней манипулировать. – Сложить вот так и этак… Видишь, текст колонками? Можно читать вот эту… статью. Потом перевернул – и эту читаешь. Газета легкая, мягкая. Сложил ее, скрутил – и можно в рукав сунуть… или за сапог. За пояс заткнуть!

И Пьер начал демонстративно пихать сложенную газету за крепкий кожаный ремень ильской работы, который недавно сменил монашескую толстую веревку.

– Дружище, оставь ее мне! – непроизвольно вырвалось у Гванука.

– Вообще-то газета продается за деньги…

– Пха! – неопределенно выкрикнул О; пьяным неловким движением сунул руку в кошель, зачерпнул, не считая, монеты и вывалил их на стол. – На, жмот! Не благодари!

Сказал без злобы, надеясь, что Пьер правильно поймет его грубость. Мог бы привыкнуть уже… Судя по улыбке нотариуса – привык. Ведь печатник добился своего: вызвал интерес к газете, даже желание ею обладать; он проверил, как работает содержимое даже на такого значимого человека – и был доволен. Но отдавал газету с легкой неохотой; заметно, что пареньку жалко. Очень уж прикипел он к новинке. Нотариус (семь лет пописывавший «Нормандские хроники») был просто счастлив, что теперь может делать нечто похожее, но для многих читателей. Даже неграмотные теперь узнают новости из газет! Кому-то читают, кому-то пересказывают.

«У сиятельного великий талант: находить идеальных исполнителей для своих замыслов, – улыбнулся в кружку бригадир О. – Даже для самых необычных».

Он расправил смятую газету, положил на стол перед собой – половиной первой страницы наверх. Всмотрелся. Снова схватился за кружку, запрокинул. Несколько капель пролились на бумагу. Гванук охнул и принялся спешно утирать пролитое рукавом.

– Ты много пьешь, бригадир О, – осторожно заметил Кошон. – Раньше так не было.

Конечно, печатник прямо не упрекал, но и между строк это читалось очень легко.

– Потому что вино хоть как-то помогает не замерзнуть в вашей холодной стране! – огрызнулся Гванук.

– Холодной? – изумился Пьер Кошон. – Ты чего? Хвала Господу, нынче невероятно теплая осень на улице! Я помню, по малолетству было так, что в эту пору уже снег шел! И так не один год. А ныне такой теплый сентябрь удался – на диво просто! Хоть, в одной шемизе ходи!

– Это, потому что вы холодные люди, – буркнул Гванук. – И ты, и… Вы все холодные, – запрокинул кружку, допивая последнее. – А мы жаркие.

Он пристально смотрел на газету. На благостный лик Орлеанской Девы… во всём непохожий на настоящую Жанну д’Арк. Во всем, кроме одного: на нее смотрел влюбленный художник. И это чувство легко заметить. Легко поверить в него.

– Знаешь, Пьер… (печатник резво вскинулся и слегка удивленно посмотрел на собутыльника) Я прошел через много битв. В таких удивительных странах, что тебе и не снились. Я был простым солдатом… Да чего лукавить, поначалу меня и солдатом нельзя было назвать! Потом стал командиром. Нередко я сам вел войны: на Мадагаскаре или в черной Африке. И все прошлые годы – спасибо нашему мудрому генералу – в основном, это были победы. Хотя, бывали и поражения…

Гванук сунул нос в кружку – она была до омерзения пуста. Кошон открыл было рот, но бригадир поднял руку, пресекая попытку.

– Да, и нас иногда били. И меня. Я терял людей: верных и близких людей… Тысяча христианских чертей, я слишком привык за эти годы терять людей! Привык. Я уже и многие лица не помню.

Он несколько раз обличающе ткнул пальцем в газету.

– Так вот: то, что случилось у Скалы-Кита… Такого никогда не было. Даже близко! Чтобы я вел в бой почти всю нашу Армию! И чтобы эта Армия оказалась на грани уничтожения. Нет, не так. Я видел и верил, что Армия погибает. Медленно и неотвратимо. Полчаса, не меньше, шло это умирание. Ты понимаешь, Пьер, что это значит? Откуда тебе! Величайшая Армия в этом мире, которая создавалась на твоих глазах, к созданию которой ты сам приложил немало сил, с которой связана вся твоя жизнь… И вот эта Армия прямо сейчас умирает! И ты – как командующий – в этом виноват! Ты! Виноват! И ничего не можешь сделать!.. Если бы мне сказали об этом заранее – я бы, не раздумывая, сам себе всадил кинжал в сердце. Только бы не допустить этого.

Нет, всё-таки вино необходимо. Гванук застучал кружкой по столу, требуя местного французского пойла. Когда, наконец, искомое принесли, он сразу залил в себя почти половину.

– Это был ужас. Стоять, видеть, понимать – быть совершенно бессильным… А знаешь, Пьер, что я в этот момент чувствовал? – печатник растерянно молчал, глупо хлопая ресницами. – Ну да, конечно, не знаешь.

Гванук собрался с духом и решительно выпалил.

– Я был счастлив! Слышишь, я бы на вершине счастья! Глядя, как гибнет моя Армия… Армия моего генерала Ли, я был рад от одной только мысли: я успел! Я успел добраться до Нее, прежде, чем Ей причинили вред. Всё вокруг рушится, всё гибнет – но я закрыл Её своей грудью, Она мягко трогает меня за плечо – и ни одна тварь не сможет причинить Ей боль. По крайней мере, пока меч держится в моей руке. До Неё доберутся, только перешагнув через меня… А там-то уже всё едино…

Тяжесть признания горячей волной обдала юношу. Он снова жадно присосался к кружке.

– Что это за женщина? Почему она такая? – быстро, сбивчиво заговорил Гванук. – Некрасивая. Грубая. Мужиковатая. Почему так приятно слушать ее? И так хочется с ней соглашаться. Поймал ее взгляд – и тепло на душе. А когда она рядом… Когда кладёт руку на плечо… Сквозь металл же прожигает!.. Признаю, я давненько не был с женщиной в постели. Здесь, в Иле, службы почти нет никакой – всё идёт своим чередом. Нашел я парочку – доступных и податливых. И вдруг понял: я не хочу быть с женщиной. Я с Ней хочу быть! В самом широком смысле… Девки те, в общем, не справились. Разозлился я было. Но, знаешь, даже руку на них не поднял. Внезапно понял: не в них дело вовсе, а во мне. Просто махнул рукой – идите, мол. Даже по золотому им дал. И всё! Сижу, жду – когда вернется Она с переговоров с королем.

Гванук опустил взгляд.

– Не живу. Жду. Жду Её, чтобы снова начать жить. Это выходит: живу только, когда Она рядом. Больно. Унизительно. Сладко.

Он с надеждой заглянул в кружку – пусто. Обидно. Значит, опять будет холодно.

Потрясенный Пьер Кошон еще какое-то время робко молчал, но, убедившись, что его собутыльник окончательно закончил свою странную речь, решился.

– Бригадир О… Ваша Светлость… Вы… Ты… Я хочу сказать, что я совершенно ничего не понял. Ты говорил на каком-то совершенно незнакомом языке.

Гванук поднял голову, вскинул брови, а потом пьяно улыбнулся.

– Да неужели? – перешел он, наконец, с чосонского на французский.

Глава 16

Кардак нерешительно и слегка нервно топтался у порога. Зачем-то снял шляпу с головы и заозирался, не зная куда ее деть. В одной руке шляпа, другая прижимает к боку толстую папку – комичное зрелище.

– Ну, проходи уже! – нетерпеливо махнул головой Наполеон, приглашая главного экономиста к столу. – Не тяни время – еще куча дел!

– Нет! – растерянность резко ушла в сторону, Кардак нахмурился и заговорил решительно, хлопнув папкой о столешницу. – Сиятельный, я специально просил о встрече один на один, я ждал три дня. И я рассчитываю на долгий разговор.

Наполеон с удивлением посмотрел на своего хозяйственника. Он привык относиться к нему, как к крепкой и надежной рабочей лошади. Задал корму, поставил задачу – и сиди, жди отчета. А теперь «лошадь» стоит перед ним и смотрит исподлобья с высоты своего не такого уж и великого роста, скрестив руки на груди.

– Ну… садись.

Они опустились в старые кресла из неизвестного в этих землях ротанга.

– Что скажешь, Кардак?

– Сиятельный… Мы разорены.

Вот это да! Наполеон нервно поелозил в кресле.

– Это какая-то метафора? (Кардак мрачно помотал головой) Тогда поясни.

Казначей раскрыл свою папку. Посмотрел на первый лист и тяжко вздохнул.

– Не знаю даже, с чего начать… Сиятельный, ты в курсе, сколько у нас осталось золота, привезенного из Мали?

Это был подлый вопрос. Вообще-то, летом, когда деньги вливались рекой в строительство Иля, Наполеон следил за тратами. Но он уже привык, что золотые запасы почти бесконечны, и решил, сдерживал свои траты только из опасения, что золото может резко подешеветь…

Судя по злому взгляду Кардака – он не так уж хорошо сдеривался. И не он один: все привыкли решать внезапные задачи с помощью африканского золота.

– Ну, сколько мы потратили… Мне кажется, должно остаться больше четверти запасов…

– Осталось шесть даней! Шесть из почти ста.

– Подожди!.. Да как же так? – растерялся генерал. – Не могло на постройку Иля столько уйти… Я же следил!

– На Город-Остров ушла треть запасов. А сколько ушло по мелочи? На закупку сырья для шинелей, на создание огромной мануфактуры и найм рабочих. На обустройство Первого Департамента. На третий полк Шао и иных новобранцев. Сколько ты отдал Мэю, сиятельный? А сколько – просто брал, не давая отчет? У меня всё записано, – Кардак похлопал по пачке листов. – Но из последнего – очень много ушло на верфь в Арфлёре. Мы ведь не только строим доки. Также начали возводить новый причал – для судов с глубокой осадкой. Закуплено большое количество корабельного леса. А его в этой стране в излишке нет – так что пришлось перекупать. Переплачивать…

Кардак пожал плечами.

– Вот и утекло золота. Продолжает утекать! Если темпы траты золота не снизятся – этих шести даней хватит на месяц. Если начнем экономить – на два-три. Как ты знаешь, притоков серебра для чеканки монет у нас нет. Я выяснил: серебро добывают в Англии, в Империи, даже в Кастилии. Но во Франции таких рудников практически не имеется. Драгоценные металл сюда исключительно ввозят.

Нда, идея создания собственных денег даёт сбой.

– Как я понимаю, это не всё?

– Совершенно верно, сиятельный. Это даже не самое главное. Просто я хочу, чтобы ты понимал, что надежной опоры в виде золота у нас практически нет.

Кардак зловеще перевернул страницу.

– Вот мой второй вопрос, сиятельный. Ты ведь знаешь, что во Франции приносит основной доход?

– Сельское хозяйство? – не очень уверенно ответил Наполеон, ибо в тоне казначея чувствовался какой-то подвох.

– Совершенно верно.

– Фуф! Так в чем тогда проблема? Мы контролируем Нормандию, король отдал нам Шампань. Это внушительные территории с богатыми землями…

– Всё верно, мой генерал. Мне тоже поначалу понравилась эта страна. Много очень хорошей земли, а главное – много воды. Ручьев и даже больших рек. Я смотрел, как работают местные крестьяне и был приятно удивлен. Они используют качественные орудия труда. Плуги, каких я даже на Цейлоне не видел. Они удобряют поля, причем, делят их на три части, дают отдых отдельным участкам… Это очень… прогрессивное земледелие.

– Ну, вот!

Кардак покачал головой. Наполеон насторожился: этот формозец сам вышел из крестьян и прекрасно разбирался в вопросах земледелия.

– Подожди, сиятельный. Ты не против, если я всё буду сравнивать с Сингапуром? Всё-таки там я практически создал земледелие и помню всё прекрасно…

«Смотри как глаза поволокло! – озлился генерал. – Опять сеанс ностальгии?».

– Здесь очень много земли. И я думал, что наш маленький остров в подметки не годится этой стране. Но! Когда началась уборочная страда, я объехал немало хозяйств и… Ты же знаешь, господин мой, что в этой стране рис не выращивают?

Наполеон нетерпеливо кивнул. Это он знал прекрасно.

– Так вот, вычисления мои пока примерные, но недалекие от истины. Урожайность ячменя здесь в полтора раза ниже, чем риса. Урожайность пшеницы – почти в два раза ниже; овса – в три раза, а проса – меньше, чем овса.

Кардак насладился эффектом. Но по лицу видно, что он только собирается ударить.

– Грустные цифры, но терпимые. При прочих равных. Раз земли у нас теперь гораздо больше, то как-нибудь наскребем на пропитание. Так думал я до недавнего времени.

– А что недавно случилось?

– Зима, – грустно улыбнулся казначей. – Да, я помню, ты нас предупреждал о холодных зимах. Но я… да нет, мы все не понимали, о чем ты говоришь. В моем понимании плохая зима – это период холодных дождей, – формозец взглянул в окно за спиной Наполеона. – У нас октябрь, а на полях уже лежит снег. Сиятельный, большую часть года эта земля ничего не родит! Я-то, дурак, смотрел, как местные крестьяне сеют озимые и думал, что это для второго урожая! А озимые просто всходят чуть раньше весной и дают чуть выше урожайность.

Он даже привстал, уперевшись руками в стол.

– Один урожай в год, мой генерал. А в Сингапуре на заливных полях было три урожая. К нашему отъезду я почти на всех суходольных участках тоже стал получать по три урожая. Пересчитай теперь урожайность риса и местных злаков: ячмень – в пять раз меньше, пшеница – в шесть, овес – в девять, просо – в десять.

– И это не всё?

– Не всё, сиятельный. Ты удивишься, но люди здесь заметно больше едят. Я это понял совсем недавно, когда осознал, какие во Франции зимы. Этим людям просто необходимо больше есть. Я не успел провести точные подсчеты, но женщины и дети тут едят примерно на четверть больше, а мужчины – чуть ли не вдвое. Более того, в Сингапуре любой человек мог пойти в лес и подкрепиться фруктами, орехами… а здесь на удивление бедные леса! Немного ягод и грибов… И то – лишь в короткий летний период! Больше полугода лес просто мертв.

– Конечно, – поспешно добавил Кардак. – Здесь намного активнее разводят животных. Козы, овцы, свиньи, коровы, лошади… много птицы домашней. В этом они опередили крестьян и Сингапура, и Цейлона. Но это не спасает ситуацию. Я прикинул наделы большинства крестьян и понял, что большую половину своих продуктов они проедают. А знаешь, куда уходит остальное?

Тут Наполеон отлично знал, куда клонит Кардак.

– Рыцари и прочие знатные сеньоры. Аббатства и монастыри. Остальное уходит им. И не только на проедание. Хозяевам земель нужно содержать замки. Рыцарям требуется их безумно дорогое вооружение и прожорливые кони, церквям – дорогое убранство. Крестьянские подати всё это с трудом покрывают. Из-за этого со всей Нормандии нормальный доход мы получили только с Первого Департамента. Но его не хватит даже на то, чтобы прокормить Армию зимой. Не говоря уже о прибылях.

«Тут ты трижды прав, парень, – кивал генерал. – Феодалы и Церковь съедают уйму ресурсов страны. Самое обидное, что раньше в рыцарях была нужда. Они кормились землей, но воевали за королевство. Сейчас они воюют против короля. Сейчас короли вынуждены создавать наемные войска… Мне же на наших землях они вообще не нужны! Для войны Армия есть. Причем, крайне дорогая Армия. И все эти бароны, графы, аббатства и епископства – лишнее звено в общей цепи… Но вырывать его боязно».

– Сиятельный, я имею слишком мало данных, но я всё же прикинул примерные доходы местного короля со всего его королевства – и вышли сущие крохи. Цейлонские раджи рассмеялись бы, глядя на это. Как я понял, главный доход его: не урожаи с полей, а служба людей. Но мы видим, как странно «служат» ему многие сеньоры. Получается, королевство работает в убыток.

Наполеон не сдержал смешок. Истинный казначей: королевство должно работать, как мануфактура.

– Но есть же еще города! – вспомнил он.

– Доля городов во Франции мала. Хотя, я мало изучил этот вопрос. Мне рассказывали о богатых городах Италии. Или на северных берегах Европы… Но мало информации для подсчетов. Здесь же… Хозяйство Руана я изучил неплохо. Знаешь, сиятельный, меня долгое время смущала местная цеховая система. Жесткие самоограничения, доведенные до абсолюта и исполняемые на уровне ритуала. Зачем горожане сами себе создают препятствия в работе? И, наконец, недавно начал понимать: а им не для чего развиваться. В силу бедности сельского хозяйства, в силу того, что хозяева земель изымают у крестьян почти весь излишек, здесь нет большого рынка. Нет массового покупателя. Городские мастера могут снабжать народ только какой-то мелочевкой, а всё ценное – только для верхушки. Которой совсем немного. Вот и возникла ярковыраженная конкуренция качества: он у меня купит, нет, у меня! Денег мало, торговые пути короткие и полны препятствий. Цехам нет необходимости наращивать производство. А значит, нет ни механизмов для этого, ни воли. С чем ты и столкнулся здесь, в Руане.

– Ты даешь понять, что и города нам казну сильно не пополнят? – хмыкнул Наполеон.

– Верно. Городов-то у нас тоже не особо много. Руан – крупный центр, но в Нормандии таких больше нет. И в той части Шампани, что мы можем контролировать – тоже. С Илем вообще всё плохо.

– Это еще почему? – за родное производство Наполеону было обидно.

– В Сингапуре наши мастера давали большую прибыль. Но мы поднимали производство несколько лет, и там имелся огромный, почти безграничный рынок для сбыта товаров. А здесь, всё лето, большая часть наших мастеров строила город. Никаких доходов – даже для себя, не то, что для Армии. Летом с полной отдачей работали только пороховые и бумажные мельницы – но это не для доходов, а для твоих нужд, сиятельный. Также с суконной мануфактурой. Ведь огромное производство получилось. Оно делает немногим меньше, чем весь Руан! Но летом они шили 10000 шинелей и прочую одежду. Верно? Сейчас работы завершаются. Можно было бы начать торговать, но…

Кардак вынул из-под кипы бумаги лист, на котором было крупно выведено «ЗИМА».

– И здесь зима виновата? – изумился Наполеон.

– Еще бы! Два ручья, что обрамляют город Иль, идеально подходят для механизации многих работ. Текут они в обрывистых руслах, и мы возвели целый каскад небольших плотин. Затем установили два десятка водяных колес, провели приводы. И к суконной мануфактуре, и к кузнечным, и к кожевенным… Потому-то их все и пришлось строить за стенами Иля. А теперь все колеса встанут – ведь скоро ручьи и реки покроются льдом. Встанут валы, остановятся водяные молоты. Даже обычная промывка шерсти превращается в сложную операцию. И так во всём.