Текст книги "Малец (СИ)"

Автор книги: Василий Каталкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

  – Да как же дорого, дядька казак? – Удивилась девчонка. – Трудов-то сколько положено, это ж не просто поделку из бересты сработать, тут один рисунок полдня надо малевать, а тиснить, просекать, лаком закрывать? Нет, меньше копейки никак нельзя, меньше себе в убыток.

  – Да какой же тебе убыток? – Усмехнулся служивый, – ты ж не покупала у кого, здесь только твой труд.

  – А тут не только мой труд, Васька, брат, бересту драл и сушил, мамка лущила, маслом смазывала, я с сестренкой поделками занималась, дядька Асата лак варил. – Такое количество разной работы для простых в обиходе вещей для Степана оказалось неожиданным, и в свете этих пояснений цена действительно не казалось большой, наоборот возникал вопрос, а почему так мало просят? Но мелочь на том не остановилась. – А еще надо горячую воду постоянно в печи держать, за сушкой лака следить. Да и березок нужных по близости тут нет, Ваське приходится далеко за корой почти каждую седмицу ходить.

  – Так пусть на телеге возит, тогда и ходить меньше понадобится, – из вредности подначил казак малявку.

  И надо сказать своего добился:

  – Так откуда он за малое время на телегу коры надерет? И сушить потом где будет? – В возмущении подскочила та, и закончила совсем уж убойным аргументом. – Да и телегу где ему взять?

  – А с телегой какая незадача? – Ухмыльнулся Степан. – Вон у меня на продаже стоит, дешево отдам, если купишь.

  До девчонки, наконец, дошло, что казак от нечего делать просто лясы точит и тоже улыбнулась:

  – А дешево это сколько будет?

  – Только для тебя за три рубля отдам.

  Малявка звонко рассмеялась:

  – Ох дядька казак, чем я тебе так не угодила, что обмануть хочешь.

  – Почему обмануть? – Сделал удивленное лицо Степан. – Так-то я за три с гривенником продаю.

  – Не, если бы ты дяденька с рубля начал, я бы еще поторговалась, на полтине сошлись бы.

  – О, как! – Теперь уже казак подпрыгнул от возмущения. – Да где ж это видно, что б за хорошую телегу полтину давали? Там только железа на осях не меньше чем на рубль.

  – Железа то может быть и на рубль, только поди сржавело давно, через каждые три версты придется колеса менять.

  – Да какой 'три версты' из Братска без поломок дошла.

  -Вот, то-то и оно, что из Братска, поди одни мослы довезли, купцы когда берегом товар везут на всех телегах колеса, да оси в ремонт свозят. Так что, дядька казак, больше полтины эта телега никак стоить не может, да еще смотреть остальное надо, отсюда видно черно дерево-то.

  Вокруг стал собираться народ, с развлечением в эти времена было не густо, а тут такой эпический торг.

  – Да не черно дерево-то, – продолжал меж тем торг Степан, – это в специально в скипидаре вымазано, чтобы гниль не привязалась, а на колесах видишь втулка под охру, это из кедра, износа ей нет. А если еще обод железный на колесо одеть, то ему вообще сносу не будет.

  – Так вот и одень, чего без обода задорого продаешь? Да и видела я дерево скипидаром мазаное, не черно оно, тут если и мазали то дегтем, что бы гниль сокрыть, теперь еще дюже мазаться будет. И оглобли чего-то погрызены, будто коня год не кормили.

  – Не грызенные они, это сегодня разъезжались на мосту, задели друг дружку, а так еще сто лет прослужат. Ты на клинья посмотри, ни один хозяина на плохие колеса новые клинья не поставит.

  – Так клинья-то тут причем? – Продолжала малявка отчаянно торговаться. – Мало ли кто и чего куда поставит для продажи, хоть лаком в три слоя покроют.

  – Ладно, на клинья смотреть не будем, но тогда чего на оглобли смотреть? – Тут же отпасовал казак. – Тогда надо на ход смотреть, а лучше телеги во всей слободе не сыщешь – ход мягкий.

  – Это телега или выезд боярский? Для чего ей ход мягкий нужен? Тогда уж всяко на санях мягче будет. Не дядька казак, не убедил ты меня, ну не на ноготок не убедил.

  – Что совсем не убедил? – Степан притворно скривился. – Столько времени на тебя потратил. А может, денег у тебя нет, а я тут перед тобой пляски веду?

  Девчонка вздохнула:

  – С деньгами как и у всех не густо, но ежели б сговорились, нашли бы чем расплатиться, да только все одно тебе за три рубля эту телегу не продать, и за два не получится. Караваны через Иркутск давно не ходили, у Вершины два десятка новых телег разобранные в сарае лежат, задешево отдает, кто ж дороже покупать будет? Сам суди.

  – Да, ладно, – махнул рукой казак, от всей этой торговли с пигалицей он получил немало удовольствия, а заодно и представление о том чего ждать от торга, – давай мне эту шкатулочку за копейку, сестренка твоя настоящая мастерица.

  – Да, она у нас такая, – просияла малявка, принимая денежку, – а брат подойдет, я его к вам направлю, он телегу попроще давно присматривает.

  – Это ты про Ваську что ли?

  – Ага.

  – Ну, нет. – Рассмеялся Степан. – С тобой не сумел сторговаться, а с Васькой и подавно не получится.

  – Почему не получится? – Раздался сзади голос мальца. – Если цену не гнуть очень даже получится. Пойдем дядька казак, посмотрим, если не передумал.

  – А пойдем, за посмотр денег не берут.

  Часа через два служивый покидал торг в превосходном настроении, на руках у него осталось только несколько не проданных вещей, а кошель приятной тяжестью оттягивал пояс:

  – 'За рубль сбыть телегу с частью утвари тоже неплохо', – думал при этом он, – 'а Васька, в отличие от своей сестры, все сразу по полкам разложил, подсчитал, учел и выдал цену. Все точно, и не поспоришь.'

  И даже мысль в это время не ворохнулась в голове Степана Тропина, что именно благодаря ему, вернее его коню, которого он не сумел удержать на пожаре, бывший поселковый дурачок Васька начал новую жизнь.

  Дорогу осилит идущий

  Так-с, задача минимум мной выполнена, за неполный год удалось более или менее вжиться в общество конца семнадцатого века. Хотя и не совсем, потому как мое мышление довольно таки сильно отличается, а потому иногда по-прежнему попадаю впросак. Не так чтобы этот 'просак' сильно напрягал окружающих, но иногда замечать спрятанные в усы ухмылки – тоже, знаете ли, не очень приятно. Спасало лишь то, что Ваську все знали сызмальства, как поселкового дурачка и то, что этот дурачок взялся за ум, для местного менталитета ничего не значило, они всегда будут делать поправку на странности в моем поведении. Как бы то ни было, меня такое положение вполне устраивало – как 'деловой партнер' я зарекомендовал себя более чем положительно, потому как кроме немалой прибыли никто от меня убытку не потерпел, несмотря на мой малый рост. Даже иногда, Внимание!!!, советоваться приходили, ну вроде как к оракулу, что тот говорит совершенно непонятно, но внушает. Я думаю, если бы они, вместо выискивания в моих рассуждения смысла монетки кидали, результат был бы тот же самый, потому как просчитать риски в это непредсказуемое время, неразрешимая задача. Ну, мало ли чего могло втемяшиться в голову тому же воеводе, который внимательно отслеживает наиболее удачливых людей, а потом тащит их на правеж, и в результате у жертв не остается ни дела, ни денег, ни здоровья. Так всегда будет пока гражданская власть в руках силовиков. А воевода, нынешний, как есть силовик, и силовик самодостаточный, ни от кого не зависит, ну, кроме как от денег, разумеется.

  Вообще, интересная ситуация сложилась, начиная с июля воевода вроде как бы уже и не воевода, то есть читай ни за что не отвечает, но силовая поддержка пока у него, и может любого, по любому поводу в застенок определить, чем и пользуется беззастенчиво. Единственно, кто ему спуску не дает отец Игнатий, но тут как раз тот случай когда говорят: собака брешет – караван идет. Поэтому хоть Игнатий и хай поднимает, помогает сие мало, то один купец, то другой, вдруг ни с того, ни с сего отписывает в пользу ближников Савелова свое имущество. И чем дальше, тем больше. По-моему, пора казакам круг собирать и проталкивать в кремль своих выборных, но, честно говоря, это не моего ума дело. А вот что моего, так это то, что Афанасий собирается отбыть из неласково обошедшегося с ним Прибайкалья к своему благодетелю Гагарину, потому и гребет все в четыре руки, позабыв про совесть. А раз у него совести нет, то зачем она казакам по отношению к нему?

  Как не хоронились казаки, но об их намерениях узнал. Готовились наши разбойнички, собирались в кучку, не хотели Савелова с миром отпускать, оно и понятно, ведь бывший воевода собирался с казной пятки смазать. Вот этого ему никак позволить не могли. Самого бывшего воеводу отследить трудно, отход готовится в глубокой тайне, но как говорится, нет ничего тайного, чтобы не стало явным – ближники начали суетиться и закладывать имущество, которым они владели по случаю. Причем чем ближе подходил срок отбытия, тем больше они суетились, давая любые обещания кредиторам.

  Естественно и я тоже задумался о возможности экспроприации неправедно нажитого. А как же? Лозунг 'Грабь награбленное' со времен древней Греции актуален, это когда правители вольных городов друг друга по кругу грабили. Вот только мои задумки пока задумками так и остаются, как ни крути, а один такое дело не провернешь, команда нужна, а где ее возьмешь, связываться с казаками зарекся, других же нет и в помине. Ладно, раз не получается..., то не получается.

  Для выделки первого самовара отчим прикупил у купцов пять кусков меди, общим весом двадцать четыре гривны, в целом это чуть меньше десяти килограмм. Причем, на покупку были угроблены все наши денежные заначки, и шкурку соболя отдал, которую держал на черный день, на мои сомнения в необходимости закупа именно такого количества, кузнец пытался доказать, что и этой меди может оказаться мало. Ничего себе самоварчик получился бы. Все наши сомнения легко разрешил Люша, которого я отловил в слободе и притащил в кузню:

  – То на тли битня плучайся, – сделал он заключение, когда пояснили, что именно хотим получить, 'тли битня' это три сбитенника. Так вот, некоторые сбитенники очень сильно похожи на самовар, отличались они размером и наличием длинного носика для налива сбитня. Ну, почему размер меньше это как раз понятно, ибо таскать и наклонять вёдерную посудину для того чтобы налить в чашку напиток, то еще извращение. А вот зачем носик опупенной длины, я понять долго не мог, ходит по торгу мужичок с этакой дымящейся лейкой и всем, кто может расплатиться наливает горячего напитка. Понял только тогда когда оказался рядом. В тот момент, когда мужичок наклонил сбитенник, заполняя кружку, из поддувала на землю просыпались мелкие угли, и если бы покупатель стоял близко какой-нибудь уголек вполне мог попасть на одежду.

  Кстати, почему-то в наше время было принято считать, что в давние времена предки были мене щепетильны в вопросах гигиены, на самом деле это не так. Ни один покупатель не станет брать что-либо съестное у неопрятного торговца, даже если его продукты много дешевле чем у других. Доедать что-то за кем-то считалось непотребством, даже побирушки себе этого не позволяли, по крайней мере на людях. И торговец сбитнем не мог налить напиток в уже пользованную один раз чашку, он был вынужден носить с собой торбы с чистой и пользованной посудой. Конечно, в жизни не все идеально, и иной раз можно было заметить, что люди отходили от общепринятого поведения, но в целом понимание необходимости соблюдать некие правила гигиены были на уровне двадцатого века. Но это я отвлекся.

  С Люшей, а на самом деле, если я правильно понял, его звали Лу Син Шан, сговорился быстро, да и как бы он мне мог отказать, когда я предложил ему 'полный пансион'? По этим временам более чем щедрое предложение. Но, прежде чем окончательно пустить китайца в дом, основательно допросил. Казалось бы зачем, ведь этот человек уже около восьми лет жил в слободе и знаком всем как облупленный? Однако не все так просто, первое, что насторожило, это то, что по прошлой жизни я достаточно насмотрелся на китайцев, их в двадцать первом веке в Иркутске как..., скажем много, и любому жителю поднебесной хватает одного года, чтобы сносно лопотать на русском. А Лу прожил восемь лет, и не в замкнутом мирке китайской торговой группки, а в слободе, считай полное погружение в язык и культуру. За это время он должен научиться разговаривать не хуже носителя языка, а он 'моя, твоя не понимай'. И второй момент – имя. В Китае чем длиннее имя тем ты более знатен, не даром ходила байка про попавшего в Китай нашего соотечественника Синицина, ведь китайцы произносили его на свой манер Си Ни Цин, а это уже указывало на принадлежность знатному роду и даже не одному.

  – Лу, давай по хорошему, – предложил китайцу, когда он попытался отвечать в своей прежней манере, – это ты на людях можешь ломать язык, и то не советую, а мне того не надо. За столько лет можно ворона словам научить, а человек учится много быстрее.

  – Ладно, по-хорошему так по-хорошему, – согласился китаец после некоторого раздумья, причем акцент хоть и слышался, но не напрягал.

  История его оказалась проста, жил человек не тужил, хоть происхождение и не из сильно знатного рода, но для уважения хватало, работу по меди освоил не по нужде, просто его семья владела медным промыслом. Заодно учился на инженера, потребность в которых в поднебесной всегда была велика, и даже вроде как выучился, но вот дальше катастрофа – сначала стычки семьи на уровне местных разборок, где он потерял свободу, потом 'забрили' на войну с русскими. Конечно, его не поставили как простого воина в строй, но и как инженеру заботы нашлись, следом осада Нерчинска, до которого он не дошел в составе своего отряда и долгий плен. Когда конфликт был урегулирован, Лу находился в глубоком тылу, у казаков. Мог ли он вернуться на родину? Мог. Добраться с купцами до Нерчинска, не проблема, а там китайцы не оставили бы своего соотечественника без помощи. Но Лу рассудил иначе, он вбил себе в голову, что ничего хорошего его там не ждет, и поэтому решил обосноваться в Иркутске. Честно говоря, странное решение, жилось ему здесь очень не сладко и мне кажется, что на родине ему было бы всяко лучше, но чужая душа потемки и лезть со своими представлениями туда не стоит.

  – Медь выплавить сможешь? – Спросил я китайца.

  – Могу, если руда будет, – кивнул Лу, – как-то видел, купец из Уды привозил, из той можно, серного камня в ней немного. Но тогда печь хорошую ставить надо и глину белую искать.

  Белую, это он имеет ввиду огнеупорную. Ха! Тоже мне проблема, да у нас её здесь под Иркутском более чем до фига, если, конечно речь не идет о потребности в пару миллионов тонн, да пусть и миллион, ведь почему реку Белую так назвали? Потому, что вокруг нее есть многочисленные выходы белой глины, каолина. И на сколько мне помнится где-то там во второй половине 19-го века была построена фарфоро-фаянсовая фабрика, которая снабжала фарфором всю Сибирь и Дальний Восток. Так и называли – Хайтинский фарфор. Есть еще белая глина где-то в районе будущей Слюдянки, но, по-моему, туда добраться и сложнее и дальше. Кстати стекло варить тоже в тиглях из нее придется. Привезти пару десятков тонн глины не проблема, проблема в медной руде, если речь идет о месторождении Уды, то далеко, а переработка на месте невозможна, там пока буряты и спокойной жизни они не дают, и еще лет десять давать не будут, придется тупо везти сырье по зимнику и рекой. Но то вопрос тоже решаемый, осталось договориться с монастырскими, потому как кроме воеводы только они могли распоряжаться медными запасами, или как они еще говорят колокольным налогом. Ладно, это все прикидки на будущее, а сейчас нужно делом заняться и пока Лу готовился из грубого куска меди вручную вычеканивать произведение искусства, я начал искать подходы к купцам. Вроде бы, какие тут проблемы? А проблемы есть, ни один купец не станет даже разговаривать с мальцом, каким бы этаким разэтаким он ни был, а тем более с тем, которого считают умом скорбным. Нужно искать посредника, причем такого посредника, который потом не 'кинет' подростка, а 'кинуть' меня запросто и даже не потому, что такой вот нехороший человек попадется, а потому, что подросток на уровне существующих понятий никто. Даже Брага, с которым я успел не один пуд соли э... стащить, и тот не воспринимал меня всерьез: поболтать в порыве благодушия, над анекдотом при случае похохотать, даже измышления мои иногда выслушать, это пожалуйста, а вот что-то серьезное замутить с моим участием, табу.

  Использовать во многих делах авторитет отчима можно, и даже нужно, но Асата категорически отказывался обсуждать дела, в которых мало смыслил:

  – Ежели тебе, Васька, требуется по железному делу с кем столковаться, – говорил он мне, – зови, помогу. А всякие там прочие дела мне непотребны, даже не уговаривай.

  Мда....

  Однако все мои потуги были грубо попраны в один момент – под стены кремля пришли бурятские отряды мстить за смерть Петрушки Иванова, это того, который в прошлом году пытался уйти в Монголию с общественным табуном и частью ясачных. Мстить, это громко сказано, ну что может сделать отряд в сотню всадников, когда служивых в остроге не меньше, а в слободе еще в полтора раза больше? Самое смешное, что будь бурятские отряды объединены под одним командованием, может что-нибудь и получилось, а так... фарс. Сначала один отряд потерся под стенами кремля, потом другой. Казаки насторожились, мало ли какими силами степняки явились под стены Иркутска. Поняв, что с острогом ничего не выйдет, буряты попытались пограбить слободу, но и тут у них ничего не вышло, казаки быстренько организовали оборону и в слободу никого не пустили. Уже к концу третьего дня стало известно, что под стены Иркутска пришло всего три малых отряда коренной народности. Такого оскорбления казаки выдержать не смогли, сели на коней и в один миг прекратили все это безобразие.

  Однако все эти дни бесчинства аборигенов я провел в Вознесенском монастыре, Зосима вдруг вспомнил о своем подопечном и я, подозревая, что на сей раз мне не отвертеться от хорового заучивания библейских текстов, попытался элементарно сбежать. Не дали, отловили в один момент и пригрозили, что если еще раз отчебучу что-нибудь подобное, буду неделю в яме уму разуму набираться.

  – Чего в бега подался, отрок? – Встретил меня ухмылкой настоятель. – Вроде бы святой воды не боишься, и от крестного знамения тебя не крючит.

  Пришлось покаяться, что дело не в Боге, а в многодневном заучивании.

  – А что в этом плохого? – Затянул свою шарманку Зосима. – Писания всякий знать должен, да и для ума полезно, чтобы в лености мхом не зарос. Ладно, не за этим я тебя звал.

  Настоятель как раз подошел к лавке и с кряхтением на нее взгромоздился, все-таки годы немалые, мне сесть не предложил – не по возрасту.

  – А поведай мне отрок, что за сказ ты там казакам в слободе рёк? Откуда тебе стало ведомо что в словах твоих правда, а что нет?

  Вот так да! Теперь хрен выкрутишься, Зосима не тот человек, которому можно на уши присесть, уж историю Руси он всяко лучше знает. Что скажешь? Знал, что этим все может закончиться.

  – Где в моих словах правда, сам не знаю, а что кривду понапрасну не городил уверен был.

  – Уверен? – Снова ухмыльнулся настоятель. – С чего бы? Тебе летопись ведома?

  Мотаю в отрицании головой, скажешь ведомо, спросит, откуда, а врать нельзя.

  – Вижу, спрашивать тебя без толку, не скажешь? – Спросил на всякий случай Зосима.

  Молчу, потупив взгляд.

  – Ладно, не буду, – вдруг смягчился старец, – и наказывать тебя пока не стану, сказ твой много вреда не нанес, а польза была. Однако на будущее помни, нет у тебя права о делах прошлых по-своему судить, не заслужил еще. И сказы твои от лукавого, искушений в них полно, не всяк их понять правильно может. Понял ли ты, отрок?

  Киваю, и мысленно возношу хвалу всевышнему, но не расслабляюсь, я не я буду, если от меня чего-нибудь сейчас не потребуют. Так оно и оказалось, все-таки настоятель верен себе, дела богоугодные у него прежде всего, особенно если они направлены на процветание монастыря – смальта. Я же диверсию по весне с кирпичом провернул, а аппетит приходит во время еды, вот и пришел этот аппетит монастырскому руководству, хотят мастерские по производству стекла замутить, видимо Залепин тут им здорово в уши напел, решил себя великим мастером выставить, вот гад. Ну да ладно, в принципе так тоже будет неплохо, хоть в будущем Федор не раз пожалеет, что с потрохами под монастырских пошел. Только я-то им зачем? Оказалось, есть зачем:

  – Федор как-то обмолвился, что знаешь, где песок для стекла брать и глину для печей. Так это, или ты для словца красного?

  Вот взять и покаяться, мол, бес попутал, будет тогда этому мастеру великому опала, но:

  – Знаю, отче. – Уверено подтверждаю я, а у самого внутри все напряглось, ведь сейчас появится возможность урвать свой кусок.

  – Тогда готовься, месяц сроку тебе, – распорядился Зосима, – съездишь, покажешь те места Федору, пусть посмотрит, та ли это глина да песок, который ему надобны.

  – Отче, так зачем на это Федор нужен, – тут же возразил я, – вдруг зря его от дел оторвем, сам я сюда все привезу, пусть здесь смотрит.

  Старец сразу разгадал мои намеренья, ну а я и не думал скрывать:

  – Боишься, что место прознаем, да без тебя обойдемся? – Усмехнулся он. – Сам хочешь возчиков сорганизовать?

  – Хочу, отче, – подтвердил я, – и поташ, из золы тоже хочу добывать.

  – От же ж? – Зосима с интересом посмотрел на меня. – Откуда тебе известно, что для стекла поташ нужен?

  – Слышал, как-то, что поташ не только для пороха нужен, но и в стекольном деле необходим. А выделывать его, сегодня мало кто рискует, указ, стараются обойтись щелоком.

  – А не сильно ли ты много пытаешься взять под себя, отрок? – Прищурился Зосима. – Хватит ли у тебя сил на это?

  Это он мне? Ты святой человек свои силы рассчитай правильно: Федор-то сегодня есть, а завтра о нем молва пойдет, да могут вспомнить кто он такой. С местным воеводой ты справишься, а как из Москвы запрос придет, встанешь грудью за мастера? А ведь вероятность того, что будет именно так, очень высокая, после первой варки придется отписаться в Москву, а там только на разгильдяйство надежда. Но своих сомнений высказывать, конечно, не стал, дело сие меня не касаемо, а даже если и касаемо, кто на мои слова внимание обратит?

  – Если сил не хватит, убытка никакого, кроме как моему слову, тогда и других кликнуть можно.

  – Попробуй, об оплате потом договорим, – подвел итог старец, – когда Федор посмотрит, чего привезешь. А он настоятельно просил чтобы с тобой по местам проехать.

  Ну, что же, не было ни гроша, да вдруг алтын. Если Залепину придутся по душе мои образцы, можно будет организовать сразу три артели, а прикрытие монастырских дорогого стоит. Дохода, конечно, будет не густо, потому как братия все до последней копейки учтет, и лишней не даст, но какова перспектива... Естественно никаких перевозчиков нанимать в будущем я не собирался, доставляться все будет только рекой, один рейс дощаника закроет сразу три десятка возов, конкуренция будет отсутствовать как класс.

  А Залепина понять можно, конечно ему за два месяца опостылело торчать в монастыре, хочется прогуляться на воле, просторы почувствовать, а то ведь сколько еще поклоны бить, грехи замаливать?

  – Думай, чего говоришь, бестолочь, – нахмурился Зосима, – грех молитвой не искупишь. Покаяться человек должен, осознать, принять душой, а не поклоны бить. Покаянному поклоны не в тягость.

  Ой, ё..., это я чего в слух что ли сказал? Ну Васька, снова паразит прорезался, стоит на минутку ослабить внимание, нет-нет да найдет щелочку, чтобы мои мысли озвучить, нравится, видишь ли, связанные звуки издавать, что это не звуки а мысли, ему дела нет.

  – Прошу простить, отче, – тут же повинился я, – и вправду от скудоумия.

  Прозвучало это весьма двусмысленно, настоятель только крякнул с досады, ведь если подумать, он только что выговорил убогому умом, что не думает как должно.

  Так что отделался малой кровью, исповедоваться по причине малого роста не заставили, а вот выслушать очередные нравоучения пришлось в полной мере.

  Ненавижу заучивание хором, ненавижу-у-у!!! Только одно придало мне силы выдержать это издевательство над личностью – все эти упертые на заучивании идио..., хм, нехорошие люди получат свое. Для стекла им понадобится много дров заготавливать, а леса здесь от сих и до..., не, не горизонта, а гораздо, гораздо больше, а потому каторжной работой они будут обеспечены до конца жизни. Надеюсь им скоро будет не до хорового распевания.

  Дома меня ждали плачь и вселенское горе. Вот ничего не имел против бурят, бегают по степям с табунами и хрен бы с ними, но ведь они уё... недалекие люди, пробегая по выпасам, вместе с прочей живностью прихватили мою движимую собственность – кобылу Лиску. Вот зачем она им? Это же не бурятская лошадь, ей зимой тепло нужно, овес, она в степи в принципе не выживет, сухой бурьян из-под снега добывать не сможет, значит, на мясо берут, а этого я им простить не могу, тем более и так злой на них без меры. Почему без меры? Ну, так должен же кто-то мне за два лишних дня в монастыре ответить?

  ****

  Степан в компании еще троих таких же, как и он сам, бедолаг, смотрел в сторону леса, и грыз с досады свой и так не великий ус. Пропал конь, столько времени и сил положил, чтобы воспитать и обучить, и все насмарку. Да и не столько было жаль потраченного времени, сколько на сердце давила пропажа боевого друга, именно друга и никак иначе. Не успел он вывести своего коня с луга, слишком быстро налетел бурятский отряд. Где теперь его искать?

  – Десятник сказал, что не пойдут за бурятами вдогон, – подал голос Алексашка, – мол, надо с силами собраться, а потом уже по следу. Думаю бесполезно это все, к тому времени коней в степи разведут, не сыщешь.

  – Это да, – вздохнул Остап, – придется мне у дядьки кобылу выпрашивать, старовата она у него, но может этот год еще потянет, а потом все равно коня искать. Без коня совсем худо.

  – 'Конечно, худо', – думал Степан, – 'Остап-то это так говорит, как мне ему мыкаться не пришлось'.

  Казак повернул голову и посмотрел на запад, облака темной полосой закрывали горизонт, часа через два они придут к Иркутску. К этому времени солнце окончательно покинет небосвод, поэтому ночь обещает быть темной.

  – Смотри, куда это малец навострился? Никак на охоту двинул. – Хмыкнул Остап. – Да еще в сторону бурят, совсем с головой не дружит.

  -Так, то ж Васька, горелец, – рассмеялся Алексашка Кривой, – а он с головой с рождения совсем не дружил. Так что Остап ты здесь сразу угадал.

  Точно, Степан увидел сосредоточенного паренька с луком за спиной и копьем наперевес, идущего в сопровождении пса мимо них в сторону леса. Казак сначала тоже подумал, что малец шел на охоту, но что-то показалось неправильным, и чуть спустя понял что именно.

  – Васька стой, поди сюда, – крикнул он пареньку.

  Тот остановился и, повертев головой, нехотя направился к казакам.

  – Никак в лес собрался, малец? – Вкрадчиво спросил Степан.

  – Ну, да. – Подтвердил тот, – пока солнце не село, попробую подстрелить чего.

  -Ага, – покивал казак, – ты случаем не на медведя собрался, раз с копьем идешь?

  – Не, может, кабаргу подстрелю, а копье так, вдруг подсвинок там попадется, или еще кто покрупней.

  – Ну, да. Ну, да, – снова принялся кивать Степан, – после бурятских отрядов живности вокруг Иркутска хоть отбавляй, сама на копье берется. Самое время охоты.

  Подросток пожал плечами, дальше оправдываться было глупо.

  – Ну, ладно, – принял серьезный вид казак, – кончай Ваньку валять. За бурятами вдогон пошел?

  – А чего делать-то? – Набычился малец. – Нам такую кобылку больше не потянуть, а тут по темноте до Куды догоню, да по-тихому назад скраду.

  – До Куды? – Удивленно протянул Степан. – Так это ж почитай верст двадцать с гаком, да еще по лесам. А солнце часа в два скроется.

  – Ну и что? – Снова нахохлился Васька. – Мне темнота не помеха, а в помощь.

  – Да-а? – Рассмеялся казак, но тут же осекся, как-то сразу вспомнился мимолетный разговор с Никшей, когда попросил его рассказать о походе за солью. Так этот старый казак утверждал, что малец, который с ними был, в абсолютной темноте стрелой татя посек.

  И тут Степана торкнуло, а ведь прав Васька, можно коня темной ночью по-тихому скрасть. Боевой друг не выдаст.

  – Погоди, а почему ты решил, что буряты на Куде встанут?

  – А где им еще встать? – Пожал плечами подросток. – Дальше опять лес, до темноты пройти может быть и успеют, а вот лагерь наладить нет.

  – 'Есть резон в его словах', – согласился Степан, – 'в случае чего, можно и обратно в лес нырнуть, по такой темени вряд ли кто из бурят решится туда сунуться'.

  И казак решительно тряхнул головой:

  – Жди, я тоже с тобой пойду. – При этом он даже не обратил внимания на скривившегося подростка.

  Через полчаса группка безлошадных казаков, проскочив через луг, скрылась в начинающем темнеть лесу. Не успели отмерять и пяти верст, небо потемнело, и хотя пока еще угадывалось за кронами деревьев узкая его полоска, разглядеть тропу стало невозможно, Васька сунул древко своего копья в руку Степана, а тот в свою очередь протянул свое копье идущему следом Остапу. Так гуськом они и двигались некоторое время. Как в такой темноте малец мог что-то разглядеть, у казака не укладывалось в голове, но ведь он четко шел по тропе и даже иногда предупреждал о возникших на пути препятствиях. Вскоре тропа запетляла и стала подниматься резко в гору.

  – Стой малец, – приказал Степан, – совсем темно стало, надо фонари зажечь.

  Через несколько минут отряд двинулся дальше, света фонарей хватало только-только, чтобы рассмотреть тропу прямо под ногами. Так они и шли на протяжении еще нескольких часов, причем чем дальше, тем больше Васька наращивал темп. Когда выбрались на вершину какого-то холма, малец остановился.

  – Надо остыть, дальше без фонарей пойдем, – объявил он, – до Куды версты полторы, свет на сопке со стороны далеко виден.

  Алексашка на эти слова подростка в удивлении только головой покачал. Степан тоже был согласен с другом, как в таких условиях ориентироваться в лесу, да еще точно определиться с местом? Но почему-то словам Васьки верилось. С сопки спускались опять держась за копья, темнота была абсолютная, Степан не видел ничего, что с открытыми глазами, что с закрытыми, все едино. Даже псина изредка поскуливала, держась где-то ближе к подростку. Внизу сопки снова остановились:

  – Здесь буряты, – тихо заявил Васька, – у самой речки расположились, табун частью здесь, а частью за рекой.