Текст книги "Малец (СИ)"

Автор книги: Василий Каталкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

  Теперь же Гандыба получал возможность не суетиться и пристраивать товар вдумчиво, или вообще самому откупить лавки на торгу на длительный срок.

  Вечером заглянул к купцу и хорошо так с ним поговорили, он много чего рассказал мне про Иркутск. Голода ни Забайкалье, ни в Прибайкалье не случилось, за это спасибо 'братьям китайцам', караваны с зерном в Нерчинск к концу зимы повалили валом и все их выкупили. Тут надо сказать, что зерно активно закупалось всеми: монастырь распечатал свои запасы меди и серебра; приказ под началом Перфильева отрядил на закуп часть собранного ясака; купцы тоже тряхнули мошной, так как в Тобольске разжиться хлебом в этот год не удалось. Даже мой отчим внес свою лепту, откупив в Нерчинске десяток подвод с зерном, для прокорма своих работников.

  Про родных ничего определенного Гандыба рассказать не мог, мол, живы, здоровы, привет передают, на этом все. Ну и ладно, главное знать, что все в порядке.

  На следующий день в казарме началась суета, я быстренько подскочил к Андрею:

  – Стрельцов замирять пойдем, – выдал он мне страшную военную тайну, – бунт они вздумали учинить, на Москву пошли.

  Угу, это понятно, вот оно и началось 'Утро стрелецкой казни', поздно Гандыба приехал, нет чтобы на дней десять пораньше, успели бы из стольного града выскочить, а теперь придется до окончания разборок в Москве сидеть. А в самом городе паника, всем боярам вдруг неожиданно приспичило в свои вотчины выехать, шум, гам, тарарам, по всем дорогам затор. Зря это, вроде как Шеин быстро стрельцов успокоил, кого повесил, кого выпорол, а кого просто выслал с глаз долой, будем надеяться на лучшее, не забывая о худшем. Судя по тому, что Ромодановский больше меня к себе не затребовал, дела у него закрутились нешуточные. Ну а я снова смог вернуться к своим делам, правда охранять меня вновь стало некому, все преображенцы оказались при делах, их в это время Гордон к походу готовил. Пришлось тащиться к Сопикову и через него договариваться об аренде боевых холопов, деньга к этому времени у меня завелась, да и купец ссудил прилично, условие было одно, на стрельцов они походить не должны.

  И кстати, приходилось мне читать в свое время, что репрессии стрельцов, прокатившиеся по Москве, не имели под собой оснований, и были инспирированы Петром, только из-за его желания отомстить за прошлые обиды. Так вот, стрельцы вели себя в Москве нагло, и иногда в некоторых местах, слышались угрозы в адрес бояр и молодого царя, как к примеру: мы сила и терпеть больше над собой неметчины не будем, а потому на царство надо Софью звать. Понятно, что это мнение разделяли далеко не все, и даже тот, кто иногда позволял себе крамольные мысли, вряд ли на самом деле стал бы этого активно добиваться. Однако слов из песни не выкинешь и разгром стрельцов в столице стал просто делом времени, никакая власть не станет мириться с тлеющей бомбой у себя под боком, а тут такой предлог появится.

  Сбежать домой с Гандыбой у меня не вышло, зря я князю сказки рассказывал, через две недели продал он меня, вернее не продал, а подарил, как зверушку какую, говорящего попугая. И кому бы вы думали, Патрику Гордону знаменитому иностранному аемнику, оставившему после себя дневники, из которых историки в первую очередь черпали сведения об истории правления Петра. Это Ромодановский так рассчитался с Гордоном за разгром стрельцов под Воскресенским монастырем. М-да. Этого я князю никогда не прощу, понятно, что мое мнение его совсем не интересует, и наверняка он даже думает, что осчастливил сибирского дурачка, пристроив того на теплое место. Теперь у него в моем лице появился недоброжелатель, и если подвернется случай ... Однако, сейчас не до ответных действий, самому бы выжить в этой мясорубке. А вообще, если я считал Ромодановского стариком, то Гордона впору считать старцем, все-таки шестьдесят три года адмиралу, и видно, что болезнь уже стала его серьезно крючить, по крайней мере адмиральской выправки у него не видно, и зубов тоже, кстати говоря. Ну, да мне от того не страдать, что-то из меня опять циничность полезла, а вот Патрику остатки зубов постоянно причиняли серьезное беспокойство.

  Так вот, смена опекуна (буду пока так называть 'благодетелей' ибо иначе будет обидно) мне сильно не понравилась, если князь меня дергал изредка, предоставляя все оставшееся время в мое распоряжение, то Гордон стал откровенно меня доставать учебой изящным манерам и задолбал поручениями, используя как мальчика на побегушках, дальних побегушках, работа явно для взрослого. Нет, этого мне не надо, поэтому срочно занялся подготовкой к отбытию, это я не мог от Ромодановского сбежать, а здесь мне никто не помешает, вот как раз перед прибытием Петра и смотаюсь. Тем более, что изредка отсылая с поручениями за пределы Москвы, Гордон снабдил меня 'вездеходом', парсуной, дававшей права проезжать заставы, которые после усмирения стрельцов расплодились по дорогам в большом количестве. Как раз то, что надо. Ну и чтобы поддерживать себя в форме, как только появлялась возможность, выбирался из слободы потренировать коня, ну и самому от седла не отвыкнуть, дорога предстоит дальняя, причем начальный рывок примерно на неделю пути, так что нужно держать себя в форме. Да, еще забыл рассказать об одежде, если князю было наплевать в чем я там по Москве хожу, то Патрик наоборот к моему внешнему виду отнесся серьезно и заставил в первый же день переодеться в непривычную одежду. Ну очень непрактично, по хорошей погоде еще туда-сюда, а вот когда пройдет хороший дождь, тушите свет. Сапоги не просто так горожане носили, асфальта нигде не видно, так что идешь после дождя по улицам, мало того что на тебя косятся, как на ненавистного иноземца, так еще и пройти везде проблема, чуть что и ищи свою обувь наощупь в глубокой грязи. И чулки светлые, будь они неладны, каждый день отстирывать приходится, сапоги-то что, водой ополоснул и готово. И платок этот на тонкой шейке, неудобно до ужаса, хорошо хоть не приходится кружавчики и парик носить, по статусу не положено, а то смотрю на иных иностранцев, и мне их жалко становится – рабы условностей.

  Блииин! Накаркал! К приезду царя немцы решили устроить праздник, и в качестве одного из развлечений задумали театральную постановку, естественно наравне со взрослыми там должны были принять участие и подростки, вот только сюжет как всегда на библейскую тему. Ну а раз мне отводилась роль одного из повзрослевших херувимчиков на заднем плане (тьфу, прости меня Господи), то в обязательный реквизит входили всякие парики с завитушечками и всякие глупые рюшечки на голой шейке и также заголенных руках. Я бы сказал, где видел эти рюшки, но воспитан слишком хорошо.

  Это было что-то с чем-то, никогда я еще так глупо себя не чувствовали, и это при том, что некоторые мелкие жители слободы мне жутко завидовали. Как же, это так красиво и так романтично. Это кого здесь воспитывают, куда меня занесла нелегкая? Ну, Патрик, старый козел, вместе в с этим ... ... ... Ну что же, хоть моя роль и не предусматривала раскрытия рта, но настоящего артиста это остановить не должно, и не остановило. Походка у меня сразу стала как у десятка грузчиков одновременно, палец не покидал отверстия в носу, а парик и рюшечки сползали черт его знает куда в самый неподходящий момент и улыбочку держим поглупее, улыбочку. В конце концов, у режиссера театральной постановки терпенье лопнуло и, выдав мне пять щадящих ударов кнутом, все же умом скорбен, он лишил идиота чести принять участие в создании шедевра, который переживет века. Вот скажите, неужели они всерьез думают, что эта хрень заинтересует Петра. Да он за один хороший анекдот все это непотребство отдаст.

  Узнав об этом, Патрик решил наставить меня на путь истинный, а так как любое нравоучение у него начиналось с наказания, то пяток дополнительных следов от кнута снова отпечатались на моей заднице. Ну что же – искусство требует жертв.

  – Почто нерадение проявил, – грозно сдвинул брови Гордон, причем с его акцентом и голосом это прозвучало так комично, что мне едва удалось сдержать улыбку.

  – Петр Иванович, – изображаю на лице великую муку, – вот вы хорошо царя знаете, нешто он в такой скукотище развлечение найдет?

  – Театр не развлечения ради, а поучение пользы для.

  Блин еще один Ёда из 'Звездных войн' выискался, это же надо так слова в своем высказывании переставить.

  – Это царя-то поучать? – округляю глаза.

  – Кхм, – тут же закашливается Гордон, и поправляется, – поучение для подданных его, одобрить должен.

  – Царь с дальней дороги прибудет, устанет от трудов, а мы его в праздник снова трудиться заставлять будем?

  – Вижу, не внемлешь увещеваниям моим, – сделал заключение адмирал, – упорство в своем нерадении проявляешь. Если так, то отправишься в Преображенское, там из тебя хорошего солдата воспитают.

  Что? Меня, умом скорбного в солдаты? Вот гад. Однако надо срочно выкручиваться, с Гордона станется, не пожалеет.

  – За что, господин адмирал? Я же дело говорю, государю отвлечься от дел надобно, отдохнуть. Не в вине же всегда спасение искать.

  Ага, в глазах Патрика зажегся огонек интереса, видимо его сильно достало пьянство царя, и если есть возможность хоть один день обойтись без общества Бахуса, надо его использовать.

  – Ты можешь предложить что-то превосходно? – Тут же следует расплата за инакомыслие.

  Так, есть подсечка, теперь надо не оплошать. Чего можно предложить? Игры? Нет, менталитет в эти времена у людей другой и то, что я могу предложить, вряд ли надолго заинтересует Петра. Сказки? Нет! Знаю, они ему понравятся, но для меня это будет фатально, не отпустит меня потом царь на вольные хлеба, так и останусь при нем в качестве придворного шута. Чем это кончается, мы знаем. Как это ни грустно, остаются пьесы, но только не скучнейшее пережёвывание библейской тематики, а что-нибудь веселое из бессмертных творений.

  – Нужно ему, что-нибудь веселое показать, комедию какую, чтобы если и не посмеялся, так хотя бы в душе возрадовался.

  – Ну?

  – Он же в Англии был, а там жил знаменитый поэт Уильям Шекспир. – Эк его перекосило-то, судорожно пытаюсь понять отчего и тут вспоминаю, что Патрик шотландец, а они вроде как до восемнадцатого века были независимыми, и вполне может статься, что англичан он не очень уважает, поэтому срочно вношу поправку: – Сей поэт высмеивал английскую знать в своих комедиях.

  Ага, перекос резко уменьшился и лицо немного разгладилось, но видимо неприятие еще велико:

  – Еще.

  – Можно Лопе де Вега, испанец.

  Я опять что-то не то сказал? Темнота снова отразилась на лице адмирала.

  – Нет! Что есть у Шекспира?

  Ага, наконец-то определился:

  – Есть 'Комедия ошибок', 'Укрощение строптивой'

  – Укрощение строптивой?

  – Ага, там одна знатная дама была очень строптива, и отец в порыве негодования обещал выдать ее замуж за первого встречного. Ну, а дальше ей достался небогатый муж, который сумел воспитать ее в духе кротости и нежности.

  – Это может быть поучительно и интересно. – Задумался Гордон. – Откуда тебе сие известно?

  – Э..., я же из Иркутска, а там много ссыльных, вот они от скуки и...

   Ёо-мое, чего я несу-то, какие нафиг ссыльные иностранцы?

  – Хорошо, – кивнул Патрик, – Расскажи.

  Закончился мой пересказ сюжета вполне ожидаемо, Патрик решил поставить такую комедию у себя в доме, дабы повеселить молодого царя. На мое возражение, мол, для этого нужны хорошие актеры, было отвечено, что как раз в это время в Москве застряла труппа комедиантов, и они как нельзя лучше подойдут для исполнения задумки, а если возникнут какие-то заминки, то и с преображенского театра можно актеров выписать. Преображенского театра? Это те, кто сейчас скуку смертную репетируют?

   Все, накрылся мой побег, пока я был никому не нужен, меня бы искать не стали, а теперь запрягли в дело и моя пропажа незаметно не пройдет. И специально для ревнителей искусства, естественно я не мог сделать стихотворный перевод, исходного текста перед глазами не наблюдалось, а если бы и нашли, то все равно, это серьезный длительный труд, а ни времени, ни возможности никто не даст, поэтому ставить будем все в прозе.

   Да еще один момент, в нашей литературе писалось, что иностранцы мылись редко и педикулез у них был нормальным явлением, ничего подобного, и мылись они в банях раз в неделю и с живностью в волосах боролись беспощадно. Правда бани у них были несколько странные, там больше мерзнешь, чем моешься, но это издержки просвещенного мнения, что пар сильно обжигает легкие и способствует возникновению болезней. Ну и глупцы, ведь так приятно избавиться от избытка шлаков в парилке, сам-то процесс не шибко приятный, зато потом, легкость необыкновенная в теле, кажется, дунет ветерок, и взлетишь, но тут главное не переусердствовать в погоне за здоровьем. А что из минусов, так это еда, все пресное какое-то, даже сало они засаливали без чеснока, а ведь так хочется иногда навернуть сальца засоленного с чесночком, да с ржаным хлебом, да с лучком-с... Не поймут убогие, как есть не поймут. Эх, доля моя сиротская, ничего недолго терпеть осталось.

  ****

  Ах водевиль, водевиль, водевиль

  Музыка песни и та-а-анцы...

  Мурлыкал я время от времени песенку, смотря на потуги актеров, и как Станиславский изредка кричал:

  – Не верю!

  Ну, действительно, до настоящих мастеров сцены этим фальшивым комедиантам расти, и расти, не удивительно, что их гастроли провалились, единственный, по моему мнению, луч света в этом темном царстве Катерина Вешина, круглая сирота из обедневшего рода. Вот уж Бог все дал девчонке, и справное тело и красивое личико и неунывающий веселый характер. Про таких в мое время говорили – нетужилка. Создалось впечатление, что печаль ей совсем неведома, а потому прощалось практически все, просто она очень хорошо умела импровизировать и ее промахи оборачивались новыми интересными идеями. Должен сказать, что как только я ее увидел, так сразу ткнул пальцем в сторону девушки и сказал, что только ее вижу в главной роли. Кстати Патрик тоже согласился со мной, он вообще на нее без улыбки смотреть не мог и, возможно поэтому, периодически появлялся в нашем сарае, нравилось ему смотреть рабочий процесс создания шедевра, под руководством гениального режиссера. Это я о себе, скромном, молодом человеке, если кто не понял.

  Портило мне настроение лишь одно, уже начало Августа, через две-три недели заявится царь, а актеры только в самом начале процесса. Извел кучу дорогущей бумаги, расписал им всем реплики, движения, выражения лиц героев, заставляю каждое утро как молитву зачитывать все написанное, и все равно на сцене из их дырявых голов все вылетает. Да еще актерская вольница достала, им, видите ли, нужно развеяться в трактире вечерком после трудов праведных. Нажаловался адмиралу, и всех этих снобов вмиг посадили на казарменное положение. Это вам не двадцать первый век с правами человека, тут век семнадцатый, так что сиди и не чирикай.

  Отдельно занимался с Катериной, несмотря на ее жизнерадостность, все же она дитя своего времени и многое из того что она должна была делать на сцене выходило вымучено, поэтому отрабатывали некоторые эпизоды по десять и более раз добиваясь идеального исполнения. Особенно обращал внимание на умение владеть мимикой, угробил кучу времени, объясняя, что актер должен уметь сказать больше выражением лица, нежели словами. По многу времени 'ставили лицо', это когда актер должен точно выразить свои эмоции, даже зеркало выклянчил у Патрика для этих занятий. Надо сказать, что девушка оказалась не только красива, но и достаточно умна и образована, а это сочетание редкое, по словам Гордона невозможное, и весьма вероятно, что Петр отметит сей факт. А потому я еще старался отучить ее от чинопочитания, чтобы не тушевалась перед сильными мира сего и внушал, что цари тоже люди и кое-куда тоже пешком вынуждены ходить. Под конец репетиций, даже дал ей основы психологии, чтобы могла себя в какой-то мере защитить, потому, как после ее премьеры наверняка появятся заинтересованные и озабоченные.

  Генералку отыграли в двадцатых числах августа. По моему мнению, получилось не очень, но благодаря нашей приме что-то вытянули, а и ладно, будем надеяться, что публика пока еще не избалована и театральный бомонд отсутствует как класс. Патрик же все представление откровенно восхищался девушками и его похвалу я воспринял как должное, такое впечатление что все действо ему было по барабану, главное чтобы дамы в откровенных европейских платьях порхали по сцене. В конце Гордон даже расчувствовался и достал платок промокнуть выступившую слезу, и это старый железный воин, не раз смотревший смерти в лицо. Уходя, он посоветовал всем хорошо отдохнуть.

  Ага, пусть отдыхают, часа три вздремнут после обеда и пожалуйте обратно, будем исправлять ошибки, которые наделали, тем более, что приказа о казарменном положении актеров не отменили, оно и правильно, вдруг в кабак сбегут накануне премьеры. Кстати, актеры уже давно на меня волком смотрят, надо бы, как все закончится, не попасть к ним в объятия. Удавят от полноты чуйств.

  – Едут! Едут! – Раздался крик на дворе.

  Спрашивать, кто едет не стоило, все знали о ком идет речь. По истории я знаю, что Петр, вернувшись из своего заграничного путешествия, поехал не в кремль, где его все ждали, а в немецкую слободу, а вот у кого приземлился, убей – не знаю. Может быть у Анны Монс?

  Царь, очень приятно

  Приезда царя в Москву Любим не застал, на это время он был отправлен князем кесарем в Новгород, дабы там найти и допросить некоего Ваньку Сулева, который укрылся у своих дальних сродственников. Вроде бы простое задание, но все с самого начала пошло наперекосяк. Во-первых: князь не разрешил брать в путь своих проверенных товарищей, мол, они ране в одном полку с мятежниками служили, и хоть в бунте участия не принимали, все же поостеречься будет не лишним. В-вторых: где-то на половине пути в отряде начался мор, но то не чума, не оспа, но что-то серьезное, потому как сначала занедужили сразу двое, а на следующий день еще один. Пришлось оставлять болезных по деревням, чтобы не свалились с лошади в пути. А в-третьих: вообще человек пропал, причем поиски его не привели к результату. Хозяин постоялого двора утверждал, что кто-то из служивых под ночь выехал за ворота и больше не появлялся. Неужели в бега подался?

  После этого случая Любим специально стал следить за оставшимися в отряде, и спустя некоторое время у него сложилось впечатление, что четверо, из навязанных Ромодановским попутчиков, хорошо знают друг дружку, хотя с самого начала делали вид, что незнакомы. Обострять отношения и хвастать догадками Любим не стал, а вот меры принял, улучшив момент, переговорил с оставшимися двумя воинами и с этого дня они ни при каких обстоятельствах спины тем четверым не подставляли. Естественно это не могло остаться незамеченным противной стороной, но те старательно делали вид, что ничего не замечают, хотя по поведению сразу стало понятно, озадачились. Развязка наступила на третий день, один из группы подозрительных воинов сблизился с Любимом и вдруг, выхватив пистолет, бахнул в его сторону. Не попал, сотник был настороже и сразу, как только в его сторону было направлено оружие, свесился за коня, а вот ответный выстрел оказался точен, свое оружие он держал наготове. Еще два выстрела со стороны нападавших и спутник, Любима валится с лошади. Трое на двоих, плохой расклад, но выбирать не приходится:

  – Не трать заряд, – крикнул сотник второму подчиненному, выхватывая палаш.

  Видимо нападающие решили использовать численное преимущество и попытались взять сотника в клещи, однако конь Любима был достаточно обучен, чтобы не подставлять хозяина под удар, он быстро сместился в лево и буквально оттер соперника в правую сторону. Седок не спасовал, в последний момент взял поправку на сопротивление поставленного под удар клинка и рубанул, вкладывая как можно силы. Достал. Удар, конечно, получился несколько смазан, но его хватило, чтобы противник на секунду потерял ориентацию, поэтому второй удар палаша уже был точен.

  Сзади снова раздался выстрел, это второй спутник Любима, отправил пулю в сторону противника, видимо был уверен, что попадет. Однако в этот момент сотника интересовал третий, у которого приключилась осечка, ссыпался ли порох с полки или кремень не дал достаточно искры, но тот лихорадочно пытался что-то исправить в оружии и только в последний момент бросил возиться с пистолетом, доставая саблю. Ни первым, ни вторым ударом Любим противника не достал, не смотря на то, что палаш значительно тяжелее сабли, тому далось удачно отвести удары и кони разошлись. Испытывать судьбу последний из нападавших не стал, резко послал коня в галоп назад по дороге, но далеко не ушел, снова бахнул выстрел, это оставшийся воин подхватил заряженное оружие убитого товарища, и почти в упор разрядил его в пытавшегося проскочить мимо всадника.

  – 'Вот тебе и на', – мотнул головой Любим, сбрасывая наваждение скоротечного боя, – 'Это что же получается? Измена?'

  И тут ему ясно вспомнилось лицо князя, когда тот отправлял его в путь. А ведь Ромодановский раньше иначе напутствовал его, на этот же раз, и приказ был какой-то невнятный и глаза князя не смотрели на подчиненного, да и холодные они какие-то были. И Любим снова вспомнил о своих подозрениях. Впрочем, проверить их легко, если в Новгороде не удастся найти следов Сулева, то и нет такого, а значит отправляя его в дальний путь Ромодановский надеялся больше никогда не встретиться со своим подчиненным.

  Ранение одного из нападавших оказалось не смертельным, круглая пуля не пробила толстой одежды, но приложила знатно, ребра сломаны. Вдумчивый допрос ничего не дал – простой исполнитель, а тот, кто мог ответить на вопросы сотника лежал на обочине дороги с проломленной головой. Дальше рутина. Жалость непозволительная роскошь, для воина, поэтому раненого добили без угрызений совести, изменников раздели и оттащили подальше в лес, пусть ими зверье занимается. Убитого товарища привязали к лошади, упаковали вещи на оставшихся без хозяев коней, и отправились дальше. Что бы ни произошло, а приказ князя сотник должен был исполнить.

  Как и предполагалось, никакого Ваньки Сулева в Новгороде Любим не нашел, что и требовалось доказать, но теперь перед ним стал другой вопрос – что делать дальше? Возвращаться к князю глупо, тот даже спрашивать не будет, просто даст приказ палачу удавить счастливчика, или вообще обвинит в измене, а на дыбе все что надобно подтвердишь. Податься в бега? Тоже не выход, грамотка с печаткой князя только до Новгорода дана, а дальше может быть и пропустят, но то как след для погони оставить. И тут у сотника мелькнула мысль, а не податься ли тишком в Сибирь, тем более места теперь уже знакомые, да осесть где-нибудь в тихом месте, вряд ли рука Ромодановского туда дотянется. Ну а пока надо в Москву – налегке в дальний путь не отправишься, надо денег в дорогу взять, дела завершить, да к купцам сибирским приглядеться, не одному же версты зимние мерить.

  ****

  Премьера состоялась на пятый день после приезда Петра, насколько я понял, монарх все это время пропьянствовал, это можно было хорошо видеть по Гордону – старый он, больной, ему бы в постельке лишний день отлежаться, а он вынужден по всяким ассамблеям таскаться, да еще немереное количество вина в себя вливать. За последним, как мне известно, Петр следил ревностно, и если замечал за кем небрежение в употреблении хмельного наказывал штрафной дозой, после которой можно было и не проснуться. Кстати говоря, на его попойках гости частенько расставались с жизнью в пьяном угаре. Жалко мне стало старика, вот я и правил ему здоровье с помощью массажных процедур. Пока мял Патрику спину, он делился со мной своими впечатлениями:

  – Много вина вредно мне, ране пилюли помогали, да лишнее когда желудок переполнялся, можно было выблевать, а ныне гер Питер строго следит, даже соглядатаев к каждому приставил, чтобы в укромные места не сбегали.

  – Господин адмирал, – встрял я в его жалобы, растирая комки мышц на скривленной спине, – так если государь тебе благоволит, проси его принять во внимание почтенный возраст и плохое здоровье.

  – Нет, – тяжело вздохнул Гордон, – гер Питер зол зело на бунт, опасно перечить ему.

  Вот так прославленный адмирал, не знавший страха в бою, боится заявить монарху о своем пошатнувшемся здоровье. Это ж надо. Ну и ладно, если наемник перечить боится, то мне вообще помалкивать надо, да продолжать сухари сушить.

  Как оказалось, царю вся эта затея со сценами, была до одного места, он заявился к Патрику, спасаясь от скуки, ну и заодно опохмелиться. Непонятно как хозяину дома вообще удалось его уговорить, тем более что подобными представлениями Петр был сыт по горло. Самое смешное было в том, что только я один из всей труппы знал, что смотреть пьесу будет сам царь всея Руси, и то только потому, что толкался в это время на дворе и видел приезд Петра. Естественно никого из труппы предупреждать не стал, как говорится, меньше знаешь, крепче спишь, ни у кого из актеров паники не возникло, а это одна из составляющих успеха.

  Так как места мне нужно немного, то я с успехом пристроился за ширмой, которая как бы отделяла помещение от сцены, и принялся наблюдать в узкую щель за зрителями.

  М-да, откровенная скука Петра, это что-то и Меньшиков тоже ему под стать, будто два лимона зажевал – ну как же, там у немцев такие актеры играют, а что могут показать эти сиволапые. Ну-ну.

  Не прошло и пяти минут, как смертная скука на лице царя сменилась легким интересом, а еще через десяток минут Петр впервые рассмеялся. Концовка спектакля, где Катерина показала, что внешняя кротость героини не отменяет проказ, царю сильно понравилась, и он уже хохотал без остановки, хватаясь за бока. Когда все актеры вышли поклониться публике, Петр махнул Гордону и что-то у него спросил, Патрик ответил, причем кивнул в сторону труппы, а дальше все как в фильме, 'А вас, Штирлиц, я попрошу остаться', только в роли знаменитого разведчика Исаева оказалась Катерина. Что там происходило дальше, мне видно не было, так как прогнали из комнаты. Фух, ну, вроде отстрелялись, теперь ждем удобного момента, вроде как сейчас раскручивается маховик репрессий, Гордон на время попадет в немилость и ему будет вовсе не до какого-то там мальчишки, сбежавшего на родину.

  Актеры на радостях, что отыграли удачно и получили свободу, тут же побежали в кабак, а я решил проведать Сопикова , дюже интересно как у него там идут дела, да заодно предупредить, что скоро по Москве начнутся грабежи стрелецких семей, а под этим прикрытием будут и купцов зорить, а потому не стоит экономить на охране, а лучше вообще объединиться с соседями и держать оборону против банд. Хорошо посидел у Купца, рассказал ему все новости, сказал, что видел царя, поделился своими опасениями. В свою очередь Федор, его племянник, поделился информацией по поводу торговли сладкой продукцией, оказывается не учел я оборотистости купцов калашного ряда. Пока они не могли организовать конкуренцию Сопикову, то и не обозначали себя, а как пошло зерно нового урожая попытались наехать, но Иван Илларионович оказался не робкого десятка, отпор дал знатный, мало того, что нанятые им ... Э... люди сумели поколотить нападавших, так еще и в ответ прошлись по лавкам конкурентов. Сейчас установился хрупкий мир, одна сторона решила не париться из-за одного выскочки, другая удовлетворилась достигнутым равновесием.

  Уходил от купца когда стемнело, специально, хотя домашние Сопикова настойчиво уговаривали меня не рисковать, мол, по Москве татей много развелось. Глупые, да мне в ночь гораздо безопаснее, чем днем, все эти гоп-стопы по темным переулкам видят в темноте гораздо хуже меня, следовательно, бояться надо не мне, а им. Когда подходил к немецкой слободе услышал слабый стон, доносящийся из большой канавы у ручья. Пошел смотреть, кто это там решил устроиться на ночлег, хоть до снега еще далеко, но ночи холодные.

  Вот это да, на дне канавы, чуть ли не в воде зловонного ручья лежал человек раздетый почти до нага. М-да, вот тебе и наглядный пример последствий прогулок по стольному граду ночью, мне-то ладно, а вот этот человек не должен был так легкомысленно относиться к своей жизни. И что теперь делать? Как мне теперь с моими силами цыплёнка вытаскивать этого балбеса наружу, но делать нечего, лезу в канаву за телом. Так, человек средней упитанности, иностранец, это видно по остаткам одежды, русский никогда не оденет кружевные панталоны, от того и не стали снимать последнее. Что еще? Ага, на затылке кровь, видимо подкрались и стукнули сзади, били сильно, но, слава Богу, череп не пробили, а значит, жизнь отнимать изначально не хотели. После недолгого хлопанья по щекам пострадавший открыл глаза, но судя по тому, что смотрели они в разные стороны стало понятно, что к самостоятельным действия это тело в ближайшее время не подвигнуть. Бежать за помощью бессмысленно, пока туда, пока там, пока сюда, часа полтора пройдет, да еще согласятся ли в ночь идти, надо вытаскивать болезного и тащить до дома адмирала. Оказалось все не так страшно, тело хоть и не могло самостоятельно передвигаться, но вот со сторонней поддержкой и направляющей волей вполне было способно перемещаться в нужном направлении. Хоть и жалко мне было своего кафтана, да и мало его было для взрослого человека, но уж сильно замерз болезный, поэтому снял с себя и накинул ему на плечи, все теплее будет.

  В ворота дубасить не пришлось, так как дом адмирала охранялся преображенцами, а это может означать, что царь заночевал тут, как бы не пришлось мне искать другое место для ночлега.

  – Кто таков? – Грозно спросил меня часовой.

  – Васька Дежнев, – отвечаю службе, – у Патрика Гордона прижился. Немец побитый со мной, надо бы лекаря ему.

  Так бы меня прогнали без разговора, но упоминание побитого немца сразу сменило минус на плюс, так что уже через минут пять трое солдат споро тащили иностранца на кухню к печи, ибо больше некуда, в других местах ныне печей не топят, снег не лег еще, а отогревать посиневшее тело надо. Так как единственный медик у Гордона был пьян, и поднять его не смогли, обихаживать полутруп пришлось сначала преображенцам, а потом мне, с кухарками. Для приведения немца в более или менее вменяемое состояние понадобилась кружка теплого вина (редкая гадость), старая шуба и обнимание печи.