Текст книги "Малец (СИ)"

Автор книги: Василий Каталкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)

  Первая зима

  Ангара окончательно стала, лед нарос толщиной, и люди прорубили в торосах дорогу на другой берег. Пора снова браться за рыбалку, для этого сработал две пешни и железную острогу в виде трезубца, а чего – отчим-то теперь у меня не абы кто, а кузнец, как бы то ни было, но железа на сироту нашел. Одному зимой рыбу бить дело сложное, если вообще возможное, но выхода не было потому, как мое предложение сходить на пару все отвергли, оно и понятно, зима, холод собачий, а получится чего у дурака или нет – бабка надвое сказала. Места, где может быть рыба, я еще по осени приметил, и потихоньку прорубал туда тропинки, нечего по торосам ноги бить, в это время любой перелом ноги фатален. Так же заранее расчистил пятачок, где собирался прорубать лунку и как только настал солнечный день, отправился на реку. Лунку прорубил быстро, очистил ее от ледяного крошева и с помощью небольшой бадейки окатил водой вырубленный пятачок. Зачем? А как вы будете высматривать рыбу на дне реки в полной темноте, ведь мало того, что лед, так еще и снегом прикрыт? Вот для того, чтобы хоть немного подсветить, и приходится снег водой смачивать, чтобы он сверху прозрачным стал. Сразу ничего не получилось, орудовать острогОй в полутьме, даже при моем ночном зрении оказалось очень сложно. Только когда лунку расширил втрое относительно прежнего размера и еще немного очистил пятачок, удалось добыть первую рыбину. Ну а дальше, то ли приспособился, толи солнце выше поднялось и лучше подсвечивать стало, но пуда на три рыбин набил. Только одной лункой не обошлось, еще две рубить пришлось. С тяжестью разобрался просто, чтобы 'мелкая' могла воду с ручья без больших усилий доставлять, я ей санки сделал, вот на этих санках я улов и привез. Дальше одну рыбину скинул дома, а остальных сразу на торг, морозить рыбу ни в коем случае нельзя, продать можно только свежую, не мороженную. И слово 'продать' здесь слабо применимо, в основном идет меновая торговля, сложно, громоздко, но кое-как работает. Конечно, деньги тоже были, но не у слободских – кремлевские иногда изволили нас осчастливить своим появлением. Расторговался быстро, но устал жуть. Нет, одному бить рыбу зимой очень тяжело.

  ****

  День выдался солнечным и морозным. Лукерья еще с ночи напекла пирогов из белой привозной муки, а перед выходом на торг, она, как делала всегда, уложила горшок с углями в деревянный ящик. На некотором расстоянии над горшком установила деревянную решетку, на нее пироги, завернутые в беленую ткань, и уже сверху все это прикрыла толстым слоем не сбитого войлока. Потом, когда минет полдень, сын еще горшок с углями принесет, чтобы пироги не застудить.

  Вообще, ее пироги брали охотно, основному конкуренту Фролу косому только и оставалось потихоньку скрипеть зубами. А то – в пирогах все важно, мало тесто из пшеницы замесить, надо еще и начинку вкусную сделать. Вон, домашние постоянно вокруг вьются, все норовят стащить пару ложек начинки, пока она в пирог не попала, так что пока особенно опасаться конкуренции не приходится, только если заезжие кто. Так с тех какой спрос? На все яркое кидаются, чего у Фрола как раз не отнять – яйцом с тетеревиным маслом поверхность выпечки кроет, а вот когда распробуют, уже только от Лукерьи берут.

  – Здравия вам, бабоньки, – поздоровалась она с немногочисленными соседками по бизнесу, затаскивая санки с ящиком на свой торговый пятачок, – и чтобы от покупателей сегодня было не протолкнуться. – Продолжала она притягивать удачу.

  А как же, удача в торговом деле как бы не главное, не раз так бывало, и пирогов вдосталь и народу на торге полно, а не берут треклятые, хоть елеем мажь.

  – И тебе здоровьишка, хозяйка, – за всех отозвалась Бельчиха, – много сегодня напекла?

  Лукерья только хитро улыбнулась, это соседка так шутить изволит, да кто же из торговцев в здравой памяти скажет, сколько у него товара, поэтому и ответ соответствующий:

  – Да немного совсем, что от мужа успела отбить, да от детей спрятать.

  Немудрена шутка, но торговки заулыбались.

  – Эх, – картинно вздохнула Бельчиха, – от маво не отобьешь, все под чистую стрескат, хоть сколь будет. И куда столько в ирода лезет?

  Тут уж бабы рассмеялись в голос, да и не только бабы, их поддержали и мужики, коих в ряду было большинство, и вовсе не из-за прожорливости мужа, а как раз наоборот. Все знали, насколько прижимист мужик у торговки, да он скорее с голодухи загнется, чем позволит себе хоть кусочек от покупателя оторвать. В это время он, так же как и его жена, где-то здесь на торгу, только в отличие от нее горячий сбитень всем предлагает, хоть и не часто люди этот напиток берут, но все ж в семью копейка.

  – Так в чем задачка-то, – отбила подачу Лукерья, – подрежь ему пояс покороче, что бы потуже затягивал, вот много и не влезет.

  Но тут наметившуюся 'перепалку' пришлось прекратить – к их 'калашному' ряду подтянулись покупатели. Торговки сразу включили голосовую рекламу товара, и торговый пятачок потонул в многоголосице, мужикам только и оставалось, что проявлять терпение, потому как их голоса на фоне женских совсем не котировались. Лукерья в 'хор' не включилась, не успела еще разложиться, и тем приятнее было, что около нее остановились сразу два покупателя, ожидая, когда торговка обустроится на месте.

  – Эх, везет тебе, – завистливо вздохнула Бельчиха, глядя в спины покупателей, уходивших с торга с пирогами соседки, – так до полдня расторгуешься, а мне тут до конца сидеть, и хоть бы глянули на мои баранки.

  – Глянут еще, – усмехнулась Лукерья, – и не только глянут, твои баранки с полдня брать начнут. Сама же знаешь.

  Так и проходил всегда день на торге, в основном все разговоры велись о предмете занятия, торговле, но и от новостей никто не отказывался:

  – Караван из Нерчинска вчера пришел, дык пограбили его, шибко пограбили. Говорят, тати десяток воинов в охране побили, купец чтобы уйти семь возов бросил.

  – Чего вез-то?

  – Так знамо чего. Чего из Китая везут? Шелка, фарфор, чай.

  – Господи, это же какой убыток купцу? А сколько отбили-то?

  – Десятка два подвод будет. И раненых много, почитай все.

  – Ох ты ж. А тати?

  – А что тати? Караван в великой спешке уходил, сколько там этих татей полегло, кто знает. Только купец думает, что это и не разбойники то вовсе, а казаки напали.

  – Казаки? Да как же своих-то резать?

  – А вот так, казаки тоже разные бывают, иные очень даже между собой не дружат. А еще говорят Раздольное разорили, но там уже не казаки, а монголы отрядом через Тунку прошли.

  – Да как же это, там же острог?

  – А так, воевода казакам содержания не дал, так они из Тунки почти все в Нерчинск перебрались.

  – Да не... Далеко монголам через Тунку, это скорее из большой Монголии отряд мимо Нерчинска прошел. Главное, чтобы до нас не добрались, а то ведь стены здесь только у кремля.

  -Ну а иркутские казаки как?

  – Наших отец Игнатий в обиду не дает, помогает монастырскими припасами – не дает по миру пойти.

  – А слышали, как воевода по осени погорельцев из Лисьего погнал? Те к нему за помощью, а он их чуть ли не плетьми.

  – Слышали. Вон они в землянках у Ангары ютятся, и не сказать, чтобы сильно бедовали, на паперти не стоят. Даже вон вдова с малолетними и то как-то умудряется жить.

  – Это к которой Асата примаком пошел?

  – Да какой он примак, разве ж в землянку примаком идут? А малец у казачки, сначала вроде болен головой был, все в селе его за дурочка считали, а после пожара за ум взялся. Да так взялся, что иному мужику не помешало бы с него пример брать. Да знаете вы его, зайчатиной здесь торговал.

  – Погоди, так это Васька, что ли?

  – Он, у него еще сестра такая бойкая, тоже иногда берестянками здесь торгует.

  – Ага, знаем, берестянки у нее лепые, сама два туеска взяла. Хм. А по ней не скажешь, что из погорельцев, и одета ладно, и сапожки на каблучке.

  – Да вон он, Васька, санки тащит – легок на помине. Чего-то торговать принес.

  Торговки затихли, наблюдая как взопревший от тяжелой работы малец, затащил санки в рыбный ряд.

  – Только лед стал, а он уже рыбы набил, – хмыкнула Лукерья.

  – Возьмешь? – Кивнула Бельчиха в сторону рыбака.

  – Нет, – с сожалением ответила торговка, – он на мои пироги не зарится, ему деньга нужна.

  – Так за чем дело встало, деньги-то у тебя есть? – Усмехнулась подруга, – а ему твои пшеничные пироги никак не потянуть – не купец.

  Лукерья кивнула, а и правда, чего она еще от погорельца хочет? Да и про кузнеца она знала, Асата хоть и кузнец, но статью не вышел, поэтому и зарабатывать трудом много не может. Тут и покупатель подошел, последние пироги забрал, осталось только упаковать сани.

  – Почем продаешь? – Спросила она мальца, тыкая пальцем в некрупного осетра.

  – Этот три копейки, – кивнул он на выбранный улов, – большой пять.

  – Три? – Усмехнулась торговка, – маловат он для трех-то.

  Рыбак пожал плечами:

  – Сейчас по морозам, мало рыбу бьют, тяжело, потом, когда потеплеет и ловля сетью пойдет, цены пониже станут. А пока дешевле трех опустить цену не могу, лучше тогда совсем не продавать.

  – Ишь ты, – подивилась Лукерья рассуждением мальца, и ведь прав стервец, на пятачке сейчас свежей рыбой никто не торговал, соленая, копченая, вяленая, а свежей нет. А тут сразу видно, что рыба только что из реки, у парочки еще жабры шевелились, можно было, конечно и подождать с месяц, но рыбки хотелось сегодня, да и рыбный пирог, даст Бог, хорошо разойдется. В общем, 'дорога ложка к обеду', – хорошо, давай которую за пять, – решилась она, доставая из складок платья тощий кошель.

  Видимо, покупка рыбины у мальца послужила сигналом для остальных покупателей и они сразу обступили рыбака пытаясь хоть немного сбить и без того невеликую цену. Торговка прислушалась – может рыбак не скинул цену только ей, однако нет, тот цену не снижал, мотивируя тем, что дешевле просто некуда. Довольная Лукерья потянула санки домой, прикидывая сколько опары придется заводить под завтрашние рыбные пироги и сколько дополнительных копеек она заимеет в случае удачной торговли.

  *****

  – Васька, зачем в дом елку притащил? – Это меня так мелкая встретила, хорошо, что как всегда дураком не назвала, и мать с дядькой Асатой на меня тоже недоуменно смотрят.

  А я знал, что они на меня опять как на идиота смотреть будут, поэтому и елку выбрал уже да помельче:

  – Завтра же рождество, – пояснил семейству, не обращая внимания на попытку наезда, – дедушка Мороз будет объезжать народ на небесных санях и дарить подарки послушным детям.

   Мать на эту мою сентенцию по-доброму улыбнулась, она знала, что я заранее накупил медовых пряников для маленьких и бисер для Дашки. Бисер по здешним меркам был очень дорогой, и возили его купцы откуда-то из Европы, мать даже покачала головой, когда узнала, сколько я за него 'отвалил'. Ну и что? Зато пусть сестренка порадуется, придет время, сами делать будем, и не только бисер.

  Вообще-то мои сентенции по поводу деда Мороза воспринимались именно как выдумка и уж к рождеству они никак не подходили, но... 'Мы рождены, чтоб сказу сделать былью'. Мне-то прекрасно было известно каким станет новый год в будущем, а так как указа Петра о праздновании нового года исчо нет, да и когда он еще будет, остается идею новогодних чудес перенести на рождество. Украшали елку все, малышня потому, что пригрозил, если деду Морозу елка не понравится, подарков не будет, а взрослые поддались общему веселью. На ветки сверху положили клочки кудели, для имитации снега снизу подвесили всякие безделушки для красоты, а на самую верхушку прицепили вырезанную накануне из дерева звезду.

  В этот день стояла изумительная погода, с неба сыпали крупные снежинки, а ветер к вечеру окончательно стих, как только темнота вступила в свои права, я зажег снаружи два больших факела на шестах и выгнал семейство посмотреть на зимнее волшебство.

  – Вот так выглядит настоящая рождественская ночь, – объявил я всем. А они стояли и смотрели большими от удивления глазами на переливающийся блестками снег. Спустя минуту из своих землянок высыпали и соседи, интересно им, видите ли, стало, чего это Васька там факелы на ночь глядя жжет? Наша улочка вдруг заполнилась детским визгом, это детвора кинулась собирать зимнее серебро. В общем, весело получилось, но закончилось это веселье быстро, факелы не прогорели и пятнадцати минут, и волшебная ночь снова погрузилась во тьму. Если получится, следующее рождество нужно будет отметить ярче и в прямом и в переносном смысле.

  Январская стужа резко ограничила меня в заячьей охоте. Нет, зайцы в округе не вывелись, а вот появившиеся волчьи следы дали понять, что моя лафа закончилась, а сидеть на одной рыбе можно, но сложно. Пока волки не сбились в стаи, я еще хоть как-то мог ставить петли вдоль Ангары, чуть что, отпрыгиваешь в торосы, и волк туда лапы ломать не лезет. А теперь такая моя тактика не спасет, стая шансов мне не даст, перекроет обратный путь, а на морозе много ли высидишь. Нужно ждать глубокого снега, а пока готовил лыжи и специальное сооружение, на случай встречи с волчьей стаей. Сооружение по конструкции было простым, соединенные шарнирными штифтами накрест палки с острыми деревянными шипами сантиметров по двадцать. Шипов пришлось делать много, около двухсот штук, от того конструкция получилась довольно таки тяжелой, но выхода не было. Отбиться от волчьей стаи одному невозможно, но если обезопасить себя сзади и боков, то проблем нет, ни один волк не бросится спереди на человека вооруженного сулицей – получить даже небольшую травму зимой верная смерть. Все приспособление крепилось на спине ремнями, в случае опасности скидывалась петля державшая конструкцию в свернутом виде, и я оказывался внутри решетчатой крепости, ощетинившейся во все стороны острыми шипами. Несколько наивно, но другого ничего придумать не смог, в сочетании со стрелами должно, все-таки неплохо получиться. Кстати, учителя для обучения меня стрельбе из лука нашел, старый казак взялся за мое воспитание. Но именно за воспитание, потому как то, ради чего я с ним заключил соглашение, составляло едва третью часть, остальное – общая воинская подготовка. Не скажу, что это мне вообще не надо, но не на данном жизненном этапе, только вот ему не объяснишь, шибко упертый товарищ. Эх, вот и сейчас отложил все дела и пошел на экзекуцию.

  – Как копье держишь? – Вжик, удар плеткой по бедру довольно чувствительный, хотя и не сильный, это фишка учителя, обучение через боль.

  Перехватываю копье как учили и прыгаю на следующее бревно, пытаясь сходу поразить центр мишени. Вжик, снова отжигает чуть пониже спины:

  – Сколько раз говорить про твердость в ногах, если бы не попал, свалился. Не спи, дальше давай. – И снова, вжик!

  Да, хрен старый, издеватель. За свои средства да по заднице, я что мазохист, может ну её эту учебу к хренам? Базу по луку получил, а дальше сам как-нибудь.

  – Быстрей ногами перебирай, таракан беременный. – Вжик!

  Блииин! На этот раз больнее, как бы след потом не остался, а ведь еще на лошади кульбиты выделывать. Я застонал, нет, это точно в последний раз, хватит издевательств над собой. Вечером едва живой добрался до дома, долго кряхтел, устраиваясь за столом, вместо матери еду на стол выставляла Дашка:

  – Мы сегодня в нижнюю слободку с мамкой ходили, смотрели кузню дядьки Асаты, – начала вываливать она на меня новости, – потом на торг зашли, муки и соли на поделки поменяли. Хорошо сторговались. Сейчас на торгу охотников нет, две волчьи стаи вокруг рыщут, только купцы караваном пройти могут. Может, шкурки начнем продавать, цену хорошую дают.

  Плетение и вообще работа с берестой у сестры основная статья дохода, не то, что бы так уж значимо для семьи, но на мелочь хватает. Зато вещи из ее рук выходят все лучше и лучше, надо будет показать ей как делать тиснение по бересте и возможности аппликации, пусть мастерицей становится. А шкурки:

  – Если цену хорошую дают, продавайте, – ответил я ей, – меня-то чего спрашивать?

  – А как не спрашивать? Ты же их добыл. – Удивленно вскинулась сестра.

  – Ну и что, – усмехнулся я, – для семьи же старался. Для себя мне пока ничего не надо.

  – Мамка говорит, что копить на дом надо.

  – Правильно говорит, – согласился я, вытаскивая из котелка пареную репу. Мерзкий вкус у нее, скажу вам, да и запах не лучше, но делать нечего, растительная пища необходима, на одном мясе с хлебом долго не проживешь, какую-нибудь болячку потом заработаешь. Давно просил, чтобы квашенной капусты прикупили, но мать считает капусту пустой, и никак ей не объяснишь про пользу клетчатки, не те времена. – И не только на дом, но и на прочие постройки, дай Бог через год корову прикупим.

  – Корову, – протянула Дашка и стрельнула глазами в сторону удивленной матери, – да где ж мы такие деньжищи возьмем?

  Я хмыкнул:

  – На дом копить собираемся, а на корову немногим больше надо.

  Да, да корова у нас сейчас здесь стоит больше стоимости всего материала на дом, хороший дом, но если для строительства нанять артель, тогда дом будет много дороже. Но к помощи артельных пока прибегали редко, в основном строились сами, ну или нанимали парочку помощников и думаю это все из-того, что в наличных деньгах ощущался острый дефицит.

  – Так, то на дом, – встрепенулась мать, – а для коровы надо стайку делать, сеновал, выпас нужен.

  – И что из этого мы не сможем сделать? – Оторвался я от поглощения овоща. – Корова сразу от половины наших забот избавит. По-хорошему надо бы ее в первую очередь приобрести, а дом можно и потом отстроить, нам сейчас есть где жить.

  Мать задумалась, корова действительно нужна, и дом тоже нужен, но тут голос подал Асата:

  – Дык чего жилы лишний раз тянуть? Сговориться с соседями и купить на две семьи, а на следующий год через приплод еще коровенка будет.

  Молодец мужик, сразу суть ухватил, однако на этом пути есть подводные камни и самый первый камень в том, что телочек может и не получиться, а бычки нам не нужны, растить на мясо только лишняя забота, в лесу пока дичи хватает. А вторая заморочка в том, что даже среди родственников дележ идет, а уж с соседями тем паче терки возникнут, о чем и выложил домашним.

  – Это да, – согласился кузнец, – тут даже родная кровь не всегда помогает. Так что, самим в тягло впрягаться?

  – Ну не совсем, – пожал я плечами, – надо договориться обо всем заранее, включая падеж, чтобы потом непоняток не случилось. Только непросто тут, это как в общине, а жить в ней многие не захотят.

  На этом разговор был закончен, вернее не закончен, а отложен до лучших времен, что денежку надо копить согласились все, а вот на что, вопрос остался открытым. Спать ложился за полночь, ну или почти за полночь, часов здесь нет, время определить невозможно, потому полагаемся на свои 'объективные' ощущения.

  Утром чуть свет началась возня – сегодня чистый четверг, массовые постирушки и помывки, это я так называю банный день. До полдня нужно все перестирать со щелоком, прополоскать в ледяном ручье и вывесить сушиться на веревках, натянутых почти под самый конек крыши. Причем в процессе сушки надо постоянно контролировать, дабы некоторые вещи не пересохли, иначе их потом не прогладить. Гладить это не утюгом, таких не существует, даже чугунных с раздуваемыми внутри углями, для этого имеется гладилка – деревянный цилиндр диаметром до десяти сантиметров с ручками как у скалки. Одежда наматывается на эту гладилку и прокатывается несколько раз по ребристой поверхности, если она не сильно пересушена получается достаточно хорошо. И еще, гладят в это время не для того, чтобы не было видно помятостей, а для того, чтобы компенсировать усадку и перекосы одежды после стирки, так как все, извините домотканое и сильно перекашивается после воздействия щелока.

  После обеда сам процесс мытья, для этого имеется несколько бадеек, мочало и щелок. Вода греется в печке в горшках и добавляется в бадью из которой берется ковшом для ополаскивания. Само место мытья отгородил сборными перегородками, образующих из себя нечто типа большого ящика, так и значительно теплее и сырость по землянке меньше распространяется. Использованная вода так же сливается в бадью, поставленную под пол, которую планировал потом выносить и выливать вниз по склону. Однако бадья оказалась старой и рассохшейся, и вода из неё потихоньку просачивалась наружу, впитываясь в суглинок, так что от излишней возни меня сие избавило. Хотя в будущем, когда песочек заилится, выносить слив придется, но это потом. Как-то попытался мыло сварить, ничего не получилось, подозреваю, что концентрация щелока слишком мала, но серьезно этим вряд ли потом займусь, времени нет, проще сделать заказ на мыловарню и немного подправить технологию путем доочистки и переплавки.

  В конце дня мать заставила всех заняться наведением порядка, от дьяка человек с предупреждением приходил, на следующий день, нас должна посетить инокиня Александра. Кто такая, откуда и за что никто не знает, или делают вид, что не знают. А мне, честно говоря, все равно, они там, в столицах сейчас друг дружку на раз целыми семьями в Сибирь шлют, борьба за власть в самом разгаре. И я так понимаю, скучно в ссылке монахине изводить себя молитвами в женском монастыре, тем более, что построен он на другом берегу Ушаковки, считай на отшибе по нынешним временам, вот и выпросилась у настоятельницы в мир, оказывать помощь страждущим. А уж погорельцы это самые страждущие из страждущих, только вот как бы она мимо нас на скорости проскочила? А то будет потом забота для галочки, для самих пострадавших такая забота опасна, проворовавшийся чиновник, на что угодно пойдет, что бы концы в воду. А если инспектор при этом окажется упертый в следовании справедливости, или как в нашем случае религиозности, то все – туши свет. Матери и Асате попытался внушить, что ничего просить у инокини не надо, слишком хлопотно от таких людей помощь принимать, сама она ничем помочь не сможет, а мотаться потом по инстанциям с ее предписанием себе дороже выйдет. Странно, но кузнец меня полностью поддержал:

  – Оно и правильно, – выдал он, – от бояр и царя всегда надо подальше держаться, а то в недобрый час на глаза попадешься, их свора из рвения запорет насмерть.

  Вот и замечательно.

  Александра посетила наш околоток с утра, уж не знаю, видимо хотела таким образом показать, что не погрязла в праздности. В сопровождающих, на всякий случай, с ней были и два кремлевских стрельца, и пока один как привязанный ходил за инокиней, второй быстренько пробежался по землянкам, в каждой сунул к носу главы кулак и предупредил, чтобы никто без особой на то надобности снаружи не шлялся. Веселое начало. К нам в землянку она заглянула спустя полтора часа. Ну, примерно так я ее себе и представлял, закутанная во все черное женщина средних лет, судя по тому, как она кивнула хозяевам, сразу бросилась в глаза привычка повелевать, оно и правильно, простой смертной при охране быть не положено.

  Разговор начался вполне дежурными фразами: Бог посылает нам испытания..., но нужно не роптать на судьбу... и продолжать верить, ибо в вере есть наше спасение.... Вот и тебе хозяйка Бог дал мужа и отца детям твоим и не оставит милостью в будущем..., только вера должна быть твердой.

  Потом поинтересовалась у Асаты, какую особую нужду испытывает наша семья? Кузнец в соответствии с принятыми нами ранее договоренностями ответил, что никакой сильной нужды мы не испытываем и сами в состоянии себя прокормить, а если есть такая возможность оказать помощь, то лучше обратить взор на соседей справа, потому как у них и землянка худа и с прокормом туго.

  Александра хмыкнула:

   – О них еще будет время подумать, только сомнение в их вере есть, вон, хозяйка твоя, с малыми детьми такой скрыт построила, что иной дом хуже будет, а у них двое мужиков сил пожалели, с земляными стенами зиму бедуют. Помереть, конечно, не дадим, но за помощь потом крепко спросим.

  А, ну понятно, кабальные условия займа не вчера родились, потом поговорю с соседями, чем им эта благотворительность грозит, в Сибири хоть и не холопят, как в центральной России, но тоже ничего хорошего. Лучше мы им сами всем миром поможем, а то будут потом всю жизнь на дядю отрабатывать, и что обидно, мужики вполне работящие, но не умеют они ничего кроме как на земле работать, от того и попав в непривычные условия не могут нормально прокормить свои семьи. А обратиться за помощью к соседям гордость не позволяет, я вон поначалу к ним заячьи тушки таскал, так Фома меня так обматерил, что я после этого к ним ни ногой, уговорил Голеню, чтобы за мой счет хотя бы детей подкармливал.

  – Говорят твой сын хороший печник, – между тем продолжила инокиня, – видела я, какую лепую печь он у соседей сложил. А у себя чего ж не стал?

  Асата пожал плечами:

  – Какой он печник? Делу его никто не учил, а печь у соседей красивей, потому как вторую он у них сложил. Второй раз-то, оно всяко лучше получается.

  – Так не бывает, – Александра в отрицании чуть мотнула головой. – Все равно должен был кто-то хоть бы раз показать. Но да ладно, мне говорили, что до пожара он умом ущербен был, так это, хозяйка?

  – Был, – подтвердила мать, – с самого рождения, так и до прошлого лета. Даже говорить не умел, а при пожаре он на пути казацкого коня оказался, и ушибся головой сильно, так с этого дня в ум и вошел.

  Интересно, как долго они обо мне в третьем лице судачить будут? Оказалось недолго:

  – Этот? – Инокиня взглядом указала на меня, и после согласного кивка хозяев, принялась рассматривать мою физию, ища признаки дебилизма.

  И чего я теперь должен делать? Смутиться и плетенным шлепанцем пол ковырять? А может, лучше в носу поковыряться и расплыться в неуместной улыбке? Мне ее внимание вовсе без надобности. Нет, лучше ничего не делать, буду просто стоять и тупо смотреть, вроде как взрослые разговоры меня не касаются.

  – Ну а сам-то, чего думаешь? – Наконец не выдержала Александра.

  Изображаю полную растерянность, и вопросительно смотрю на мать.

  – Не молчи, – кивнула она мне, – отвечай, коли спрашивают.

  – Так откуда мне знать чего я думаю? – Начал я обиженным тоном. – Коли б спросили чего, тогда бы и думать начал.

  – А ты значит думаешь только тогда, когда тебя спрашивают? – Губы инокини тронула чуть заметная улыбка.

  – Ну да, – задумчиво почесал затылок, – а так зазря, к чему лишний труд?

  Тут уже улыбнулись все.

  – Хорошо? – Согласилась женщина. – К семи прибавить три, сколько будет?

  – Так по-разному может получиться, – я снова почесал затылок, – ежели к семи копейкам прибавить три, то получится один... гривенник, а ежели к семи палочкам прибавить три станет десять.

  – Правильно, – ободряюще кивнула Александра. – А вот реши такую задачу: добыл ты дюжину шкурок беличьих, треть надо отдать мытарю, остальные в приказе сдать надобно, но там, за две шкурки дают пять копеек, сколько ты всего получишь за шкурки?

  Задачка плевая, любой местный ее за секунду решит, но мне нельзя, поэтому изображаю великое движение мыслительных процессов в своей черепной коробке:

  – Если правильно считать, то двадцать копеек, – выдал я результат, – только кто ж мальцу, все деньги по правильному счету даст?

  – Растолкуй, – насторожилась инокиня.

  – Дык тут все просто. Шкурки-то беличьи разные, одна ровная шелковистая, другая чуть побитая, третья вообще с краю неровна. А мытарь только хорошие возьмет, мне похуже оставит. В приказе приемщик хорошую цену тоже не даст, в шкурках изъян начнет искать и цену снижать, так что будет хорошо хоть десять копеек выгадать.

  – Ах ты вон оно про что, – усмехнулась Александра, – тут все правильно, это в любом деле свои заморочки. Ты лучше скажи, кто тебя счету учил?

   – Дык на торгу учили, тоже задачки разные задавали.

  – И давно на торг ходишь? – Прищурила инокиня глаза.

  – Почитай месяца три, раза по два на седьмице. Рыбу продаю, зайца, иногда шкурки пошитые.

  – А поделки берестяные, тоже.

  -Нет, – замотал я головой, – то сестра моя, Дашка. Она у нас по бересте мастерица.

  – Пусть так, – кивнула Александра, – будем считать, что Бог в милости своей в тебе разум пробудил, а посему должен ты в труде свой ум держать. – И уже обращаясь к Асате, добавила, – если ума к следующей зиме у него прибавится, помогу в школу при Батюшке пристроить.

  Чего? А на черта мне это надо? Закон божий до посинения учить? Грамоте учиться я вроде не против, потому как действительно надо разобраться с этими фитами и ятями, а в остальном ...

  Еще несколько дежурных вопросов и гостья засобиралась в обратную дорогу. Вот и замечательно, попутного ветра в ... Э-э... спину. Перед уходом она еще раз внимательно на меня глянула, как рентгеном просветила, еле успел святую простоту на харе изобразить.

  – Ты чего это тут перед инокиней ваньку ломал? – Тихо спросил меня кузнец. – Прознает, обидится.

  – Так надо, дядька Асата, – так же тихо ответил я, – ей это в диковинку, развеяться от дел праведных, а мне хлопоты одни. Вдруг решит меня в самом деле в школу пристроить, а там дети знатные, только что не боярские, каково такому как я средь них будет?

  – Это да, – согласился отчим, – жизни барчуки не дадут. Только там дети действительно боярские.

  – Вот еще и эта напасть, лучше будем жить как жили, своим умом, ну и чужим тож, если в жилу.