Текст книги "Малец (СИ)"

Автор книги: Василий Каталкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

  Естественно его сиятельство (или кто он там в будущем будет, пока здесь боярам ТЫчут, как и обычным людям) до разговоров с местным дурачком не опустился, а вот его приказчик ... Как только он раскрыл рот сразу стало понятно в чем проблема – банальный рэкет власть имущих. Однако. Ну что ж, чего-то подобного следовало ожидать и хочу сказать, что к этому, несмотря на весь свой цинизм готов не был, потому как не мог подумать, что кто-то может покуситься на производство находящееся в самом начале пути. А вот поди ж ты. Я-то считал, что просто так меня теперь без хрена не сожрешь, да и монастырские тоже свое слово сказать должны были, но видимо промолчали, или я чего-то не понимаю. Хотя все может быть, и возможно придется идти по жесткому сценарию – отправлять желающих поживиться на халяву в страну вечной охоты. Там же я и узнал, что Асата сидит здесь же в яме, а вот это уже полный кобзец, надо выбираться всеми возможными способами иначе будет очень плохо.

  Дурака включил на полную катушку, сам скользнул в сон и оставил Ваську за себя отдуваться, а что еще делать?

  ****

  Боярин Мельников вечером выслушивал своего приказчика Матвея и морщился, на вид такое простое дело оказалось вовсе не простым. Некий кузнец, живущий в слободе, неожиданно разбогател и поставил железоделательный завод. Вроде бы какое ему, боярину, до этого дело? Ан нет, дело есть, потому как свои дела у Мельникова шли отвратно, вот и требовалось их быстренько поправить с помощью дохода от заводика, а бывшего владельца можно и в поруб надолго законопатить.

  – Так от чего такие сложности? – Недовольно рыкнул боярин на приказчика.

  – Дык я и говорю, что сам этот кузнец только над делом хозяин, – принялся объяснять приказчик, – а так, за что не возьмись, все другим принадлежит, и все в доле.

  – Ну так и забери дело, пусть этот кузнец и продолжает работать.

  – Так он тогда приказчиком при заводе должен стать.

  – Пусть и станет, – махнул рукой Мельников, – а будет ерепениться батогов отведает.

  Приказчик поежился:

  – Тут ведь вот какое дело, Алексей Федорович, кузнец этот хоть и из простых будет, но за ним казаки стоят и слободка, а пасынок его, Васька, с купцом Гандыбой дела ведет.

  – Это малец-то дела ведет? – Усмехнулся боярин. – Видимо, совсем плохи дела у купца.

  – По тому, что нам известно, с осени, что Васька на купца работал, Гандыба все поставки смолы и скипидара один закрыл, и цены на этот товар установил для других разорительные. А недавно в Нерчинске четыре воза фарфора китайского прикупил, и дальше в Москву повезет, это от других купцов ведомо стало

  – Ох ты ж! – Брови Мельникова выгнулись в удивлении. – За фарфор-то немалых денег стребуют.

  – Так что есть деньга у Купца, и с Васькой он не просто так якшается. И сам пасынок у кузнеца монастырским подрядился поставлять поташ за цену меньше чем в приказе. Поэтому монастырь от поставок поташа Федорова отказался еще в прошлом месяце.

  – А и пусть его, – махнул рукой боярин, – делай что хочешь, но чтобы на этой неделе Грыжа полностью доход от завода под нас забрал. И пусть купцы пробуют Перфильеву жаловаться.

  Выйдя от Мельникова приказчик поторопился в холодную. Не снимая шапки, не май месяц, уселся на лавку и строго посмотрел на местного дурачка привязанного за руки к крюку в стене. Однако вся его напускная строгость оказалась бесполезна, малец даже головы не повернул, он уткнулся лбом в стену и закрыл глаза. Дурак он дурак и есть, другие бы уже о пощаде молили, а этот стоит себе только лбом стену подпирает. Матвей вздохнул: вот чего теперь делать? Ведь знает все малец, и понимает тоже все прекрасно, но Ваньку продолжает валять, даже кнут ему не указ, вон три багровых полосы на рубахе отметились, а он будто и не замечает. И вот ведь какое дело, ежели помрет малец, приказчика душегубом объявят, а тот факт, что замучил убогого, вообще в глазах общества смертный грех. Ладно, пора отпускать дурака, ничего с него не возьмешь, только лишних косых взглядов от общества получишь. Нужно приниматься за кузнеца, хоть и видно, что тот упертый, а все одно никуда не денется, не хватит кнута, на дыбе согласие выбить можно. Хотя тут тоже нужно осторожней, уж больно хлипкий этот кузнец, чуть что и Богу душу отдаст, тогда уже самому придется кнута от благодетеля отведать по полной.

  Матвей молча отвязал мальца, сунул в затекшие руки его короткую шубейку, вывел за ворота и попытался затрещиной скинуть того в снег, однако Васька как-то умудрился извернуться и мало того, что не получил по затылку, так и еще в шубу влез. Ни угроз, ни сожалений, как это всегда бывало с другими, сразу включил ноги и исчез в темноте.

  Приказчику только и оставалось хмыкнуть и почесать затылок под шапкой, вот ведь ловкач.

  – Богдан, – крикнул он в темноту, запирая ворота, – давай кузнеца, поди хорошо подумал уже.

  Через пять минут перед ним предстал тщедушный мужичок, трясущийся от холода, казалось, что этот будет на все согласный, лишь бы попасть в тепло. Однако такое впечатление было обманчивым, и в этом приказчик имел возможность скоро убедиться, вроде уж в чем душа теплится, а кремень, ни за что не шел на предлагаемые условия. Промучившись с ним до полночи, Матвей решил перенести 'беседу' на утро, пусть еще посидит, подумает, а поутру, если согласие не даст на дыбу пойдет, косточки размять.

  Спровадив подопечного Богдану, приказчик повернул к дому, в этот день он знатно потрудился, пора и отдохнуть, но подняться на крыльцо он не успел, откуда-то сбоку к нему метнулась тень, и что-то острое впилось в горло. Удивительно, боль хоть и чувствовалась, но не затопила все сознание, Матвей инстинктивно вскинул руки и вцепился в палку, до него сразу дошло, что это вовсе не палка, а древко копья.

  – Алексей Федорович, кормилец ты наш, беда приключилась! – Будила боярина жена, – Просыпайся скорей.

  – А? Что? Что случилось? – Отряхивая остатки сна, Мельников непонимающе уставился на свою супружницу.

  – Беда, говорю, приключилась, Матвея нашего приказчика во дворе побили, и сторожей Степку и Богдана тоже жизни лишили.

  – Как это? – Вскинулся боярин. – Кто посмел?

  – Да кто ж его знает? Девки поднялись на хозяйство, а у крыльца Матвей в луже крови, побежали до сторожей, а те тоже смерть приняли.

  – Поднимай дворовых.

  – Да встали уже все, – доложила супруга, – ждут, чего ты решишь. Посылать кого в разбойный приказ?

  – Пусть бегут, да не медлят. – Мельников вскочил с постели и принялся самостоятельно натягивать порты. – Ох, ты ж, как же они татей пропустили-то? Надобно бы проверить, не пропало ли чего.

  Кое-как одевшись, боярин вывалился во двор, который уже вовсю освещался факелами:

  – Где Матвей? – И не дожидаясь ответа шагнул с крыльца в сторону толпы у соседнего дома.

  Но дойти до своего приказчика ему не удалось, короткий свист оборвался глухим звуком удара, и все с ужасом увидели торчащую прямо из пробитого лба хозяина жизни древко стрелы.

  Появившиеся служивые приказа, до самого рассвета пытались найти лучника, но никого не нашли, даже следов на ближайших крышах сараев не обнаружили, снег везде оказался не тронутым, стрела появилась будто из ниоткуда. Потом вытащили из ямы посаженного туда по приказу боярина кузнеца, мужик там конечно промерз, но не сильно, потому как при нем был и теплый собственный армяк и шапка. Наличие теплой одежды у сидельца вызвало определенные подозрения у приказчиков, но предъявить ему было нечего, о его вине никто, ничего не ведал, да и по смертоубийству он ничего сказать не мог, увидеть что-либо из ямы довольно сложно. Пришлось отпустить домой.

  Стоило Асате выйти за ворота кремля, как он попал в объятья своей жены. Его тут же напоили горячим сбитнем, уложили в сани, и накрыли большой медвежьей шкурой. Путь до дома пролетел в одно мгновенье, а там уже дожидалась протопленная банька и шумящий на столе самовар. Спустя два часа осовелый от сытости и тепла кузнец слушал местные новости и радовался, что удалось избежать серьезных последствий наезда власть имущих:

  – И тут меня приказчик этот, что б ему в аду черти дров не жалели, обратно в яму посадить приказал. Ну, думаю, все – зажился ты на этом свете родной, к утру тебя будут ангелы отпевать, ан нет, сжалились сторожа, как приказчик ушел, так они мне в яму мой армяк с шапкой скинули. Так и пережил ночь, а под утро шум, гам, меня из ямы вытащили, и давай стращать, почто, мол, боярина с челядью жизни лишил? Потом поняли, что никак не мог я этого сделать, да домой отпустили.

  К вечеру того же дня Перфильев выслушивал отчет разбойного приказа:

  – Как побили боярина Мельникова двое дворовых видели, – докладывал дьяк, – стрела со стороны двора Шимякина прилетела, однако ж ни на крыше дома, ни на окружающих постройках следов не нашли, а со двора и крыльца из-за высокого забора стрельнуть нельзя. Да и кобель во дворе должОн был голос на чужого подать, однако ж не подал, и сторож там ничего не видел, а что не спал, то точно знаем, он как только крики у соседей услышал напарника поднял. Фрол, старший по приказу, догадку высказал, что не с чужого двора стрельнули, а из 'холодной' тать стрелу через оконце пустил, а потом в суматохе ушёл, но то вряд ли, чужого обязательно бы заметили. А если смотреть как Матвея, приказчика, и сторожей побили, то это кто-то из своих дворовых был.

  – Почему решили, что это из своих? – Приподнял бровь воевода.

  – Так, как иначе, их же ножом по горлу одним взмахом. А как чужого так близко подпустить? Нет, то свой был. И вот еще что: боярин-то в яму кузнеца Асату посадил, пытался его заводик на своих перетянуть. Только заводик тот на паях, и если б Мельникову удалось это сделать, то многие в слободе попали бы на убыток. Думаю, из-за этого боярина жизни и лишили, он и так многим поперек горла стоял, а тут не смогли казаки устоять, а подкупить или запугать кого из челяди, плевое дело.

  – Тогда на днях, кто-то в бега подастся.

  – Так уже подались, – пожал плечами дьяк, – сын боярина совсем ума не нажил, при Мельникове дворовых в ежовых рукавицах держали, а уж при сынке его голодать будут. Вот и засобирались люди со двора, уже трое с караванщиками сговорились, хотя они вряд ли на смертоубийство пойдут, но за ними остальные разойдутся, а там, поди разберись кто мог.

  – Да... – Протянул в задумчивости воевода. – До этого дня казаки вели себя смирно, довел их Савельев, татьбой заниматься стали. Ты-то хоть понял что случилось?

  – Так чего здесь не понять? – Хмыкнул глава разбойного приказа. – Теперь казаки силу почувствовали, мы им не указ, платим за службу самую малость, вот они и кивают, что лихих людей в достатке по округе развелось, чуть что не так и на погост снести некого будет.

  – Вот, то-то и оно, – Перфильев поднял палец, акцентируя внимание на выводах, – теперь боярской вольнице пришел конец, и Мельников не последним будет. Плохо все, хотя этим и должно было кончиться. Ты потихоньку сыск продолжай, но сильно не лютуй, все равно ничего не найдешь, только людей измордуешь, а это нам ни к чему.

  ****

  Да уж, порезвился на боярском подворье, Иркутск с месяц на ушах стоял, на каждом углу обсуждалось убийство боярина. Мне оставалось только пожать плечами, то не убийство было, а приведение приговора в исполнение. Вопрос решался просто: либо он, либо я. Ну не конкретно я, но моя семья, а оставлять мать вдовой во второй раз в мои намеренья не входило. Так что как только меня выкинули за ворота, пришлось 'врубить' третью космическую скорость. Приказчик-то у боярина последней скотиной оказался, ведь что означает выкинуть мальца ночью за ворота в кремле, куда ему податься? Вот-вот, в слободу не вырвешься, все ворота закрыты, в тепло не попадешь, ни один сторож ночью на подворье не пустит, тем более незнамо кого. Так что бег мой закончился у центральной кремлевской башни, дальше скользнул по боковой лестнице на левую сторону стены и уже по ней пробрался до башни угловой. Зачем до нее? А вот за тем, центральная башня построена так, что венцы бревен не выступают наружу, и спуститься с нее весьма и весьма трудно. А вот в угловой башне бревна выступают и по этим вступающим бревнам спуститься, при определенной сноровке, трудности не составляло. Сноровка у меня была. Потом бег до своего двора. Дома никто не спал, переживали, вот только успокаивать мне их было некогда. Потребовал, чтобы к утру подготовили сани с теплой шубой и натопили баню, а сам схватил трофейный лук, с которым иногда проводил тренировки, свое короткое копье и побежал обратно. На двор Мельникова пробрался в последний момент, еще бы немного и упустил Матвея. Пока сторожа опускали Асату в одной рубахе в яму, прокрался к крыльцу и затаился в тени. Да, расслабились подручные боярина, ни один не сумел оказать сопротивления, да какой там 'оказать', они даже не поняли что случилось. Потом в сенцах сторожки нашел одежду Асаты и сбросил ему в яму, иначе до утра может не дожить, а и доживет, так потом болячек на оставшуюся жизнь наживет, а то нам ни к чему. В конце забрался в 'холодную' где раньше простоял привязанный к крюку около двух часов и отведал кнута, натянул лук и стал ждать. Ждать пришлось долго, примерно часа три, наконец, какая-то девка наткнулась на труп приказчика, далее беготня и суета. В 'холодную' заглядывали несколько раз, вот только не видели ничего, темно, вообще непонятно чего хотели. Как бы то ни было, но своего я дождался, выполз боярин из своей берлоги, дальше все просто: пустил стрелу, снял тетиву, сбил лепесток с древка копья и засунул деревяшки под половицу. А когда заявились люди разбойного приказа, выскользнул за ворота, никто на меня даже внимания не обратил, мало ли куда мальца с поручением отослали. Асату у ворот встречал вместе с матерью, да уж, намерзся мужик – сам бледный, а нос еще и сизый, он бы в яме в одной рубахе точно до утра не дожил бы. Напоили его горячим сбитнем, который тут же прикупили у разносчика, сунули под шкуру и на рысях домой, отогревать мужика мороженного. Дай Бог обойдется без последствий.

  – Васька! Поди сюда.

  Ага, это Брага нарисовался, сейчас допрос учинит, чует, что без меня не обошлось, а предъявить чего конкретно не сможет. Ну и пусть его, он мне не отец родной, так что на откровенность пусть не рассчитывает.

  – А расскажи-ка мне отрок, чего от тебя Мельников стребовать хотел.

  И смотрит так с прищуром, мол колись давай, Васька, про то как боярина извел. Угу, прям так и повелся.

  – Так знамо чего, – хлюпаю носом, – все допытывался, сколько у кого в доле на медном заводике. А мне то неизвестно, потом стал деньгу с меня требовать и про казаков сказ вести.

  – Что, прямо так и требовал? – Хмыкнул старый казак. – Так чего не отдал?

  – Нельзя отдавать, даже если и есть чего, – вздохнул я, – один раз отдашь, всю жизнь отдавать будешь.

  – Ты лучше скажи, зачем боярина извел? – Брага сразу стал серьезным и вперил в меня взгляд.

  Ой, ой, испугал, как же. Но вид, что испугался на всякий случай сделать надо:

  – Не, то не я. Да и как бы я смог-то, как отпустили сразу домой.

  Но казак тертый калач, верить мне не спешил:

  – Если ночью из кремля выбрался, то так же мог и обратно забраться, и стрелу взял бурятскую, думал от себя подозрение отвести. Ты вот что, Васька, не крутись понапрасну, видели люди, как ты ночью туда-обратно с копьем метался, это стрельцы ничего в ранах не смыслят, думают, сторожей и приказчика ножом полоснули, а казаку сразу понятно, что от лепестка раны те.

  – Метаться-то я метался, только вот копье не брал. Навет это, видимо кто-то на меня напраслину не просто так возводит.

  – Напраслину? – Повысил Брага голос. – А кто еще может в темноте стрелой посечь? У нас больше таких нет.

  А вот здесь ты дядя не прав, сильно темно там не было, так что облом тебе.

  – Если про двор боярина речь, то не было там темно, когда меня выгоняли, факелы двор освещали.

  – Кха, – поперхнулся старый, видимо не нашел чем сразу возразить. Ведь если темно не было, то все мое преимущество на воде вилами писано.

  Ну вот и все, сорвался я с крючка казака, теперь меня вдвойне труднее будет нагнуть:

  – Пойду я дядька казак, а то солнце уже высоко, а я никак до печей не дойду.

  К печам мне действительно было надо, вчера вынули из обжига последнюю партию фарфора, так что нужно было вскрывать пеналы и проводить отбраковку. Несмотря на уже отлаженный процесс, в брак уходила примерно пятая часть изделий, и это вовсе не проблема, наоборот, выход качественного фарфора был неожиданно высоким. Хотя, если честно, большая часть потом тоже перейдет из условно-нормальных изделий в брак, просто пока еще не пришло время для более строгой отбраковки.

  Окончательно упаковывали фарфор в возы на складе купца, подальше от людских глаз. Гандыба брал очередную посудину придирчиво осматривал рисунок, смотрел на игру света в глазури и, покачивая головой в восхищении, передавал приказчику, который старательно упаковывал ее в ящик, перекладывая толстым слоем рисовой соломы.

  – Это же надо, красота какая, – продолжал восхищаться купец, цокая языком, – такое и в самом Китае не сыщешь. А как ты сказал, это называется?

  – Обеденным сервизом это называется, на дюжину персон, – напомнил я Гандыбе.

  На самом деле Иван Федорович все прекрасно помнил, но видимо сильно ему понравилось новое слово 'Сервиз', да еще для дюжины 'Персон', и он готов был слышать это много раз.

  – А это что? – на свет было извлечено очередное изделие.

  – Ива-а-ан Федорович!

  – Да вижу, Васька, что поднос это, – вздохнул купец, – но вдруг ты его как-то иначе назовешь. Да и кто ж такую красоту на подносы изводит?

  Ну, да, действительно красиво, типичный китайский рисунок с орнаментом и птичками. Для жителей двадцать первого века вполне обычно, ничего из себя выдающегося, а для семнадцатого века вещь статусная, а как известно понты дороже денег. Думаю, озолотится купец в Москве, если раньше не прибьют, но вроде не должны, купцы люди жизнью тертые, на них просто так не наедешь. Лишь бы Гандыба не зарвался, а то в погоне за прибылью может и в немилость попасть, все-таки есть в этом купце авантюрная жилка, намекал пару раз, что на Руси такой товар сбывать не совсем выгодно, мол надо через Архангельск к немцам везти. Ага, к немцам это в Голландию, натоптали голландские купцы контрабандную тропу в Архангельск, не зря царь Петр начал свое правление с наведения порядка в тех местах, совсем не зря. Через этот порт беспошлинно из России утекало за рубеж огромное количество товара, потому как весь берег белого моря кишел контрабандистами, читай пиратами российского розлива, своего рода местная Тортуга. Так что сейчас пытаться пропихнуть свой товар туда риск запредельный, и хотя на самом деле, счастье улыбалось далеко не всем, желающих урвать свой кусок прибыли там не переводились.

  Ближе к вечеру возвращался домой подгоняемый в спину довольно-таки сильным ветром, это уже последние усилия зимы, скоро февральские ветра закончатся и наступит переменчивый март, он как душ Шарко, это когда днем температура поднимается чуть ли не до таяния снега, а ночью снова падает до минус двадцати. Ладно, с одним делом вроде как развязался, свои обязательства перед купцом выполнил, чего у нас там на очереди? А следующее, не допускающее отлагательства, расчеты с работниками. По этому поводу я уже говорил, что денежные расчеты в Сибири довольно редки, в основном преобладал товарообмен и для того, чтобы расплачиваться с работниками пришлось завести собственный магазин, где и велась, честно говоря, вся бухгалтерия взаимозачетов. И чем дальше, тем больше, под каждого заводились товарные карточки, куда записывался и списывался долг работника, и картотека уже разрослась до двух сотен карточек. Причем было замечено, что некоторые товары брались в гораздо большем объеме, чем требовалось на семью работника. Зачем? А затем, что потом эти товары оказывались на торгу, это потому, что как бы мы не старались, охватить всю номенклатуру товара не могли, и люди были вынуждены брать в магазине ходовой товар, чтобы потом обменять его на нужный им. Пора было придумывать некий эквивалент денег, что-то типа талонов. А вот в какой именно форме, чтобы защитить от подделки, большой вопрос.

  Караван

  На заводе все шло обычным порядком: дымили высокие трубы, создавая нужную тягу в топках печей, во всех направлениях сновали подмастерья, создавая иллюзию броуновского движения. Красота! Но только для неискушённого человека, а я это называю безалаберностью, то есть, организации работ на заводе попросту нет, а это краеугольной камень любого нормально работающего завода. Но не подумайте, что так все плохо, по сравнению с тем, что было раньше, нынешнее состояние можно считать идеальным порядком и скольких сил мне то стоило, отдельный разговор. Полный порядок, навести на таком производстве, было в принципе невозможно и все потому, что постоянные строительные и ремонтные работы соседствовали с производственным процессом. Вот и сейчас я лавировал между работниками, которые разбирали одну из печей выработавшую свой ресурс, а делать подобную работу приходилось часто, после десяти – пятнадцати режимов прокаливания. Для того чтобы увеличить срок жизни печи вроде как нужен асбест, а где я его сейчас возьму? Знаю, что в Саянах есть, и даже своими глазами видел, когда в походы по 'молодости' ходили, но потому и надежды не питаю, добраться туда совсем не просто, и много не возьмешь, а нужно его много. Нет уж, дешевле просто перекладывать рабочую часть печей.

  Пройдя через основной цех и миновав еще пару вспомогательных, кивнул казаку, стоявшему (нет, скорее сидевшему) на часах при входе в один из моих секретных цехов. Именно в таких цехах отрабатывались технологии и делались вещи, о которых никто не должен был знать.

  – Здравствовать тебе, Тимофей Иванович, – поприветствовал я грузного мужика с густой рыжеватой бородой, – что там с новой эмалью? Получилось чего дельного?

  – А то ж, – кивнул мне, отвечая на приветствие, мастер, – вот седьмой замес от третьего дня, каление выдержал и от воды не потрескался, когда плеснул. Только цвет у него...

  Да, цвет действительно не очень, в наше время его называют цветом детской неожиданности, но кажется, я знаю чего делать, чуть изменим состав и цвет сменится с коричневого на зеленоватый или серый, и можно будет пустить в серию. Однако ж мне нужен белый, а вот с этим пока не получается, хотя определенные успехи есть. Я крутил в руках образцы, сделанные из пластинок железа покрытых эмалью, и внимательно осматривал их на предмет образования трещин, беда с этим делом, это сегодня у нас эмаль гладкая, а до этого два месяца голову ломали, пока не догадались предварительно покрывать голое железо грунтом, а потом тремя слоями стеклянной эмали. Да и обычная стеклянная эмаль на основе поташа для этого дела не годилась, слишком высока температура остекловывания, пришлось соду в озерах на малом море Байкала добывать, немного, с пуд выпарили, но для экспериментов хватает. В общем – пляски с бубном. Конечно, мастер пока не сильно заботился чистотой накладываемой эмали, поэтому на некоторых образцах возникли нитевидные рисунки от различных присадок, причем иногда они складывались в осмысленный узор.

  Стоп! Я более внимательно вгляделся в образец, находящийся у меня в руках, а ведь это, считай, готовый образец жетона, только надо подобрать различные цвета подложки, нанести соответствующий рисунок и внутреннее платежное средство готово. Защита от подделки на сегодняшний день высочайшая, такое при настоящем состоянии технологий, никакой залетный специалист не воспроизведет. Все, пока дальнейшие работы по доработке состава эмалей побоку, все равно железная посуда только к концу лета появится, и приступаем к производству жетонов, потому как работать с картотекой работников в магазине стало просто невозможно. Не получается обеспечить всех страждущих товаром в одном месте, а организовать еще места 'отоваривания' не получается, картотека-то одна. Объяснить мастеру суть моей идеи оказалось делом небыстрым, по-моему, он до конца так и не понял:

  – Ежели так надо, сделаем, не велик труд, – пробасил он, и кивнул на маленький ящичек лежащий на полке стеллажа, – а красивее понадобится, то вон там у меня пробы лежат, при свете дюже занятно смотрится, переливы как у камня самоцветного.

  Не поленился, посмотрел, действительно красивые образцы, вот их за основу и возьмем, тут стойкости к температурным перепадам не нужны, а всем будем говорить, что для изготовления жетонов используются редкие самоцветы, смотришь, и фальшивомонетчики на подделку не решатся. Прихватил несколько цветных пластинок и побежал к Асате, надо определяться с номиналом и рисунком.

  М-да, спорили с отчимом дня два, впоследствии к нашему спору подключилась мать, и даже Дашка попыталась вмешаться в процесс принятия решения, за что и получила от отчима девяносто девятое грозное предупреждение. Но так или иначе решение было принято, осталось сделать пантограф для того, чтобы масштабировать рисунки для изготовления матриц, которыми и будет, собственно говоря, формироваться рисунок эмалей. Осталось только окончательно отладить технологический процесс.

  Весна 1697 года с трудом отвоевывала свое тепло, пару раз оттепели оборачивались метелями с холодным пронизывающим ветром, старики качали головами и старались припомнить, когда именно была такая же погода. Но память людская оказалась ненадежной, а потому точный год назвать не могли, однако все склонялись к тому, что большая часть ржи на полях вымерзнет, так как при такой весне, образовавшийся лед на полях только усилит последствия холодной зимы:

  – Вот так-то, Васька, – ворчал Асата, – останемся нынче мы без хлеба. Цены купцы на привозную рожь такие назначат, что хоть ложись и сразу помирай. Слышал, люди судачат, мол, гонец из Красноярска был, поведал, что ныне из Томска караванов не будет, там еще зимой с полей весь снег сдуло. Да и много ли от туда привезут, ежели своей ржи не будет голодно в слободе станет, а уж про Нерчинск совсем не говорю, хорошо если с Китая рис завезут.

  – Ну, всё-то не вымерзнет, – отвечал я кузнецу, ну не припомню, чтобы в Иркутске когда голод был, – это со стороны Иды гладь, где солнце и припекает, а за кайской горой мест укрытых от солнца хватает, там снег в лед не обратился еще.

  – Добро если так, – вздохнул отчим и тут же продолжил ворчать, – реки седьмицы на две позже вскроются, а крицы у нас совсем немного осталось. Как бы не пришлось кузню закрывать, да работников по домам разгонять.

  Вот ведь старый ворчун. Естественно кузню он закрывать не будет, там сейчас полным ходом идет изготовление основы талонов из железа. И крицы у него вполне достаточно, но как всякий производственник он неуютно себя чувствует, если сырья меньше чем на два месяца работы. Сейчас опять начнет попрекать меня, что по осени никого не отправил на поиски железа. О, точно:

  – Зря ты Захара, рудознатца, за железом в Саяны не отправил, уже точно бы знали, где и сколько железной руды добыть можно.

  – Ну, только если для успокоения души, с того знания, – отвечаю, – все равно надо туда мужиков отправлять, да потом на плотах по реке Китой сплавлять. И привезут они первую руду только к концу лета, хорошо, если успеем дощаники нанять на еще один привоз.

  – Да понятно это, – кивнул Асата, – а все-таки покойней было бы. А чего ты там про печь для выжигания серы говорил?

  – Так то и говорил, серы в руде много, и чтобы она выплавке не мешала, надо бы ее перед этим прокалить. Сера сгорит, а железо останется.

  – Все-таки плавить железо думаешь, – хмыкнул кузнец, – по-старому проковывать, хуже будет?

  – Нет, не хуже, а лучше. Но ковкой железа много не добудешь, тем более рУды там не сильно-то много железа имеют, а вот если на мельнице руду смолоть, да на воде пустую породу отделить, а потом в домнах с углем протомить, вот тогда и пойдет железа столько, что выделывать успевать не будем.

  – Ну, это все сказки твои, – усмехнулся в свои аккуратно стриженые усы отчим, – вроде как по щучьему велению. Сам-то не забыл, чем у Емели это все закончилось.

  Да, да. Сказку про Емелю и щуку, мне удалось хорошо так переделать. В этой сказке пожелания Емели исполнялись четко, здесь щука дурака-лентяя не подвела, однако воспользоваться результатами Емеле никак не удавалось. То ведра при путешествии от проруби до дома опрокидывались в избе, так как ступать емкостям для воды лентяй приказал, а вот как перебираться через высокий порог инструкций не дал. То печь, сорвавшись с места, по пути не только стену дома разнесла, но часть построек – не озаботился Емеля приделыванием механизмов управления к средству передвижения, это лошадь разумна, а печь мозгов не имеет. А по мелким хозяйственным делам вообще сплошные недоразумения, вроде заготовки дров из сырого леса или постройки ворот, которые без щучьего веления не открываются. Кстати, когда народ эту сказочку слушал, то иногда некоторые казаки вдруг покрывались красными пятнами, а их соседи хитро переглядывались и ухмылялись, кивая на красных от смущения слушателей. Получилась сказочка 'не в бровь, а в глаз', даже среди мастеров присказка появилась, когда что-то было сделано не очень толково: 'не иначе по щучьему велению делалось'. Вот и теперь Асата попытался меня макнуть в то же самое, но 'тут это не там', даже если не получится в полном объеме свои задумки в жизнь привести, все едино выход годного железа будет достаточно большим.

  Однако на основные проблемы своего развивающегося дела, кузнец пока не обращал никакого внимания, хотя уже и испытывал трудности, просто ему в голову не могло прийти, что работных людей в иркутской земле взять негде, и уже следующим летом он просто задохнется без рабочих рук. Пока наш завод как пылесос вытянул из слободы всех более или менее дельных работников, а дальше-то что делать? Не местные же народы на работу подряжать, хотя видимо придется, в гомеопатических дозах, потому как при большой концентрации возможен летальный исход всего нашего гиблого дела. Есть правда одна задумка, но она может сработать совсем не так, как задумано – золото. Где именно и как добывали золото, я знаю, да и многие из моих современников знали, потому как Бодайбо и река Витим у многих бывали на слуху, так что дать точные сведения в приказ не проблема. Вот только чем это обернется впоследствии, понятно, что туда погонят народ из европейской части России, но и местных тоже в покое не оставят. А местные у нас кто? Казаки, их плетьми на работу не погонишь, мигом бунт с последствиями учинят, не хватало бы нам здесь еще одного Стеньки Разина. Ну а если до бурят дело дойдет, то тут однозначно война с геноцидом, а нам это надо? Нет, не готов я пока пойти на такое, надо искать другой способ привлечения поселенцев.