355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Смирнов » Ребята Скобского дворца » Текст книги (страница 17)
Ребята Скобского дворца
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 21:48

Текст книги "Ребята Скобского дворца"


Автор книги: Василий Смирнов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

С места раздачи, не добравшись еще до своих законных границ. Серега. Размахивая газетами, завопил во все горло:

– «Правда-а»! Долой министров-капиталистов! Война – дворцам! Мир – хижинам!

Хлесткие лозунги Копейка молниеносно извлекал из своей памяти, не удосуживаясь за недостатком времени заглянуть в свежий номер газеты. Торговля шла бойко. Пока Копейка добежал до Большого проспекта, он уже значительно облегчил свою ношу. Осталась одна только пачка газет. Впопыхах, с разбегу налетел он на большую группу гимназистов, продолжая вопить во все горло:

– «Правда-а»! Заговор капиталистов! Смерть буржуям!

Сообразив, Копейка прикусил язык, надеясь боком проскользнуть мимо, но запоздал.

– Бей его! – завопили гимназисты. – Держи! Это большевик!

Копейка попытался увернуться, но его уже схватили за шиворот, стали вырывать газеты, превращая их в клочья. Как мог, Копейка сопротивлялся. Но он был один, а разъяренных врагов много. И никто из проходившей мимо «чистой» публики не вступился за газетчика, не отогнал гимназистов. Лишившись газет, Копейка рассвирепел. Ловким ударом он сшиб одного гимназиста, другому едва не свернул челюсть и, вырвавшись из окружения, схватился за булыжник.

Счастье улыбнулось Сереге. Навстречу попались свои гужееды. Шли они со Спирькой Орлом, направляясь в Василеостровский народный дом.

– Ребята-а, выручай! – прохрипел Копейка, ринувшись в бой.

СКОБАРИ ОРГАНИЗУЮТ СВОЮ ПАРТИЮ

В то время как Серега Копейка и гужееды вступили в бой на Большом проспекте со своими врагами, на обширном, многолюдном дворе Скобского дворца происходили события огромной важности.

Наглядевшись на бойскаутов, которые в своих серых широкополых шляпах, коротких штанах, с галстуками на форменных рубашках организованно, отрядами ходили по шумным петроградским улицам, скобари загорелись желанием тоже иметь свою организацию.

Первому такая мысль пришла Цветку.

– Свою партию создадим! – предложил он ребятам. – Право слово! Вот здорово-то будет. – Цветок, захлебываясь, начал фантазировать.

Но его сразу же осадили.

– А форма? – задали вопрос. Что мы... буржуи? – возмутился Цветок.

– Мы скобари, а не бары в коротких штанах.

Царь, выслушав его, одобрил.

– Действуй, – распорядился он. Царь тоже загорелся желанием создать мальчишескую организацию.

Немедленно на дворе у забора собрался огромный ребячий митинг.

Пришли все, даже малыши.

Митинг открыл Цветок. В последнее время он развил на дворе бурную деятельность. Без его участия не проходило ни одно дело. Многословно, путаясь, он изложил свои идеи и потом пригласил Царя:

– Выступай!

– Одобряю, – кратко заявил Царь и отошел в сторону.

Посыпались вопросы.

– Только скобарей зачислять? – спрашивал Ванюшка, а про себя удивлялся: почему не ему в голову пришла такая блестящая мысль, а Цветку?

– Можно и гужеедов, – сразу же откликнулся Цветок.

Решили, что можно принять и гужеедов.

Что-то спрашивали и девчонки. Но Фроська пока помалкивала. Она все еще соображала, стоит ли ей принимать участие в мальчишеской организации. Не лучше ли создать свою, из девчонок, партию. Но мысль, что тогда придется принимать в партию и гужеедих, насторожила ее.

Царь в своей латаной солдатской гимнастерке занимал самое почетное место, выше всех – на заборе. Невольно взоры собравшихся обращались к нему. Но Царь пока слушал, что предлагали остальные, не подавая голоса.

Больше всех кричал Цветок, перебивая и заглушая выступавших ораторов.

Сразу же разгорелся ожесточенный спор, как назвать ребячью организацию. Тут даже Цветок встал в тупик, яростно терзая свои густые огненные вихры.

– Бой-скобари! – предложил Левка Купчик.

Но его название сразу же отвергли.

– Партия отважных! – заикнулся Ванюшка, но Цветок с презрительной ухмылкой поднял его на смех.

– Это ты, Чайник, отважный? – спросил он Ванюшку.

Счастливая мысль пришла Царю.

– П-партия ребят-пролетариев, – предложил он.

Не сразу, но с Царем согласились.

– Я одобряю, – громогласно с важным видом сообщил Цветок.

– А что мы будем делать? – раздались голоса.

Царь молчал. Ребята посмотрели на Цветка, но тот тоже молчал.

– Надо обмозговать, – признался наконец он, пожимая плечами.

– А ты обмозгуй, – предложил Царь, зная, что никто так не умеет фантазировать, как Цветок.

Минут десять митинг приглушенно шумел, а Цветок, не подавая признаков жизни, склонившись головой на локти, сидел на камне и думал.

Все ребята, тихо переговариваясь друг с другом, глядели на него и терпеливо ждали. Десятки замыслов, один невероятнее другого, родились за это время в голове Цветка, но ни за один из них нельзя было уцепиться. Цветок думал...

Ванюшка в это время, расхаживая в стороне, тоже усиленно думал. Как назло, ничего путного и ему в голову не пришло.

Вдруг Цветок вскочил с места и, снова яростно взъерошив волосы, поднял руку, призывая к тишине.

Цветок говорил несвязно, часто повторял свое излюбленное словечко «вот», но все же его речь, бурная и стремительная, увлекла многих слушателей. Ребята слушали и мысленно видели, как все они собираются в один отряд и, развернув свое знамя, нога в ногу идут по Невскому. Идут они и поют свои мальчишеские песни. А впереди попадаются бойскауты... Ребята-пролетарии их разгоняют и отбирают у буржуев барабан... Все мальчишки с окрестных улиц поспешно прячутся в подворотни. А пролетарии идут с пикой в одной руке и с горящим факелом в другой... Забирают они пленных, и слава о них гремит на весь Петроград. Встречает их Керенский и каждому вручает медаль, а может, и Георгиевский крест.

Исчерпав полностью весь запас своей фантазии и красноречия, Цветок наконец замолк. Но зато зашумел весь митинг.

– Записывай... Мы согласны! – сразу же заорали десятки нетерпеливых голосов.

Ванюшка Чайник, опередив других, мигом слетал домой и вернулся с тетрадкой и карандашом в руках. Пока он бегал, возник снова спор: можно ли всех ребят без исключения принимать или по выбору?

– Тебя, Керенский, мы не примем, – начальственным тоном заявил Ванюшке Цветок, едва тот появился.

– Э-это почему же? – заикаясь, спросил он, роняя из рук тетрадку.

– Принять! – зашумели вокруг Ванюшки.

– Ты – Чайник, а не пролетарий! – немедленно разъяснил Цветок.

– Он теперь не Чайник, – раздались голоса, намекая, что Ванюшкин дед уже не хозяин чайной.

– А кто же он? – немедленно спросил Цветок.

На этот вопрос не последовало ответа.

Царь молчал, хотя и был не согласен с Цветком. Несмотря на имевшиеся у Ванюшки Чайника недостатки, Царь все же считал его своим, и отнюдь не буржуем.

– Надо принять, – возвысил свой голос в защиту друга Левка Купчик, протискиваясь вперед.

– Тебя, Милюков, тоже не примем, – пригрозил ему Цветок, поднося к носу кулак.

Царь по-прежнему молчал. Левка Купчик по своему положению мог считаться буржуем. Но все же Левка, простой, бесхитростный, был скобарь, и Царь порой благоволил к нему.

– Записывай... – торопила Ванюшку Дунечка Пузина.

Раздались голоса, что девчонок в новую организацию не следует принимать.

– И меня? – сразу же потемнев, угрожающе спросила Фроська.

– А ты что за цаца? – спросили из задних рядов недоброжелатели.

– И тебя, – с железным мужеством подтвердил Цветок, не решаясь, однако, взглянуть Фроське в глаза. Сказал и сразу же пожалел. «Ну и язык у меня!» – горестно подумал он, прикрывая ладонью рот. Теперь, когда речь зашла о девчонках и, в частности, о Фроське, Царь не мог уже молчать. Он спрыгнул с забора, на котором сидел.

– Ша-а! – поднял руку, призывая к тишине.

Шум и гвалт немного стихли.

– Р-ребята!.. – зычным голосом закричал он, вклинившись в толпу скобарей, окруживших ярых спорщиков, Цветка и Чайника. – Слушай меня...

Цветок охотно уступил ему, отодвинувшись в сторону. Он уже не только охрип кричавши, но даже сипел, переругавшись со всеми. Царь требовал тишины, он тоже потрясал кулаками.

– Д-дев... – Царь хотел сказать «девчонок», но разом поправился: – Девок надо принять... О-они наши, скобарихи, и иной раз любому скобарю могут... – Он хотел сказать «могут морду набить», но поправился: – Нос утереть...

Царь мельком видел, как Фроська, вспыхнув, выразительно глазами поблагодарила его.

– Н-надо всех принимать...

– Кто хочет – присоединяйся. А не хочет – отходи в сторону. – Царь был краток в своем выступлении; заявив, что теперь равенство и свобода, он замолчал.

Ванюшка снова выдвинулся вперед.

– Ребята-а! Подходи, записываю! – закричал он, прилаживая свою тетрадку к забору.

Под общий шум и гвалт нерпой в списке появилась фамилия Царя.

На ним Ванюшка записал самого себя и стал записывать каждого, кто проявлял крайнее нетерпение и громче других требовал. Фроська попала в список пятой, за ней шла вереница девчонок и мальчишек. Цветок нашел свое место в списке пятнадцатым, после Дунечки Пузиной. Ванюшка сторицей отплатил своему недругу. Список рос. Записывались все, даже восьмилетние скобари. Прослышав про состоявшийся митинг скобарей и принятые на нем решения, на двор Скобского дворца потянулись и гужееды. Собрание уже подходило к концу, когда на двор влетел запыхавшийся, в растерзанной рубашке гонец-гужеед. Под глазом у него красовался здоровенный синяк.

– Ребята-а! – закричал он. – На Большом ваших и наших бьют. Копейку... мордуют...

Сразу же на помощь двинулись два отряда, объединенных в «партию ребят-пролетариев».

БИТВА ПРОЛЕТАРИЕВ С БУРЖУЯМИ

Грандиозное сражение на углу Большого проспекта и Косой линии, известное в истории Васильевского острова как «битва пролетариев с буржуями», разгорелось с новой силой, когда к ребятам подоспел Царь с отрядом скобарей. Почти одновременно, но уже с другой стороны, совершив обходный маневр, появился второй отряд, которым совместно командовали Цветок и Ванюшка.

Враги были наголову разбиты. Не помогло им подоспевшее подкрепление из проходивших мимо бойскаутов. Только вмешательство взрослых и милиции позволило «чистоплюям» вернуться в этот день домой живыми.

Выполнив свой товарищеский долг, скобари и гужееды все же понесли серьезные потери, недосчитав в своих рядах Серегу Копейку, Спирьку Орла и Левку Купчика.

Были эти изрядно израненные ребята, как зачинщики, захвачены «чистой» публикой, переданы в руки милиционеров и в растерзанном виде доставлены под конвоем в Василеостровский комиссариат.

Посадили их сперва в холодную, но вскоре привели к начальству.

Купчика допрашивали первым. Пострадал он меньше и имел еще человеческий вид.

– Паренек, ты, видно, из зажиточной семьи, – выразил удивление светлоусый, с пышными бакенбардами чиновник милиции. – По одежде видно. Твои родители-то каких взглядов придерживаются?

Купчик в своей зеленой вельветовой курточке и в желтых ботинках действительно выделялся среди ребят.

– Они... за партию «Народной свободы», – сообщил Купчик, струхнув.

Голос допрашивающего смягчился.

– А ты за большевиков дерешься! Что, тоже за Ленина стоишь?

– Не-ет, я за Милюкова, – снова чистосердечно признался Купчик.

Нахмурившись. Спирька и Копейка искоса следили за Купчиком. Ждали, отпустят его или нет. И Купчика скоро отпустили.

– Этих босяков не дожидайся, – предупредили в милиции Купчика. – Пошлем на каторжные работы.

Бросив жалостливый взгляд на своих товарищей, словно извиняясь перед ними, Купчик вышел, закрыв за собой дверь.

– А ты кому симпатизируешь? – с иронией спросил у Спирьки чиновник милиции. И вдруг рявкнул: – Руки по швам! Подойди ближе.

Спирька подошел. Штаны и рубаха у него были располосованы в клочья, глаза подбиты, из носа сочилась кровь.

– Будешь отвечать?..

– Анархистам, – неохотно отозвался Спирька. Отец у него был матрос на военном корабле, выступал на митингах за анархистов.

– Оно и видно, – шутили в комиссариате. – Лик-то у тебя и теперь решетки просит.

– Это меня «чистоплюи» поклевали, – мрачно сообщил Спирька.

Разговаривать много он не собирался и на всех смотрел волком. Был отпущен и Спирька. Ушел он прихрамывая.

Остался под стражей только Серега Копейка.

– Скобарь? – спросил дежурный.

Серега молча кивнул головой. Он все еще надеялся на справедливость. Он попытался разъяснить, пожаловаться, что гимназисты первые напали на него, избили и изорвали газеты, но, видя, что это не помогает, замолчал.

– Наверно, большевистскими газетами торговал? – спросил светлоусый чиновник милиции, явно становясь на сторону гимназистов.

– А то какими же? – поднял голову Копейка. – «Правду» теперь все читают.

– Это почему же все? – поинтересовался чиновник, внимательно разглядывая Копейку в растерзанной ситцевой рубашке, со вспухшим от синяков багровым лицом.

Серега усмехнулся.

– Она правду пишет, – пояснил он.

– Вот как! – снова сквозь зубы процедил чиновник. – Значит, ты за Ленина стоишь? Большевик?

– Да, – ответил Серега, смело глядя разгневанному чиновнику в глаза.

– Снять штаны да всыпать порцию горячих, – посоветовал кто-то в комиссариате, оглядывая Серегу злыми, прищуренными глазами, и тут же добавил: – Снимать-то уже нечего, развалятся.

– Попробуй! – отозвался Копейка, еще сильнее побагровев. – Теперь свобода! Над людьми теперь не измываются, не бьют.

В дежурной комиссариата засмеялись.

– Скоро ваших большевиков вместе с Лениным за решетку запрячем, – посулили Сереге.

– Попробуйте, – снова вызывающе отозвался Копейка, готовый теперь стоять за большевиков, за Ленина до последней капли крови.

– Заморыш, а шустрый, – удивлялся допрашивающий, глядя на худого, костлявого Копейку, стоявшего в вызывающей позе, засунув кулаки в карманы штанов.

Дверь в дежурную отворилась, и на пороге показался Типка Царь с группой скобарей. Лицо у него было суровое, старая солдатская фуражка лихо держалась на затылке, на груди выделялся Георгиевский крест.

– Вам чего? – строго накинулся на ребят дежурный.

Царь смело переступил через порог. За его спиной стояли Цветок, Ванюшка, Фроська...

– Отпустите Копейку! – потребовал Царь. – За что вы его забрали?

Сзади Царя зашумели. Выглянув в раскрытое окно, Серега увидел на улице большую толпу скобарей и гужеедов. На душе у него сразу отлегло. Он не один. Пришли все ребята.

Домой Серега вернулся вместе со своими друзьями. Держать его в милиции не стали, не было никакого основания. Шел он по улице, окруженный шумной толпой ребят. За Копейкой героями шли Спирька и Левка. А Дунечка Пузина и Катюшка шли рядом с ним и осторожно дотрагивались до Копейки, словно сомневаясь, жив ли он.

ЧИСЛО СТОРОННИКОВ ЦАРЯ УВЕЛИЧИВАЕТСЯ

На другой и на третий день Копейка не пошел продавать газеты: отлеживался. Угнетал его понесенный убыток, был он зол и на милицию. Вместо того чтобы задержать хулиганов и по всей строгости революционных законов наказать их за учиненный разбой, милиция во всем обвинила Копейку.

– Это что же?.. Хуже, чем при старом режиме, – бормотал он, употребляя где-то слышанную фразу. – Свобода для богачей, а каталажка для скобарей.

К вечеру он все же вышел на двор. Вспухшее лицо у него еще более посинело, от глаз остались только узенькие щелочки. Первым навстречу ему попался Царь. Он внимательно осмотрел Копейку и дружески протянул ему руку.

– З-здорово испортили тебя!..

Копейка, угрюмо молчавший, оживился. Сочувствие Царя, словно лекарство, подбодрило его.

– Я их тоже посчитал, – пробормотал он, – в долгу не остался.

– Тебя записать? – спросил Царь, вынимая из кармана смятую тетрадку со списком членов новой партии.

– А как же?

– В-все за Плеханова стоишь? – поинтересовался Царь.

Копейка неодобрительно махнул рукой.

– Ну его, – отозвался он, – соглашатель.

Царь удовлетворенно поглядел на друга. После того как Керенский начал наступление на фронте и наши войска понесли тяжелое поражение и стали отступать, воинственное настроение у скобарей снизилось. Все большее число ребят уже склонялось на сторону большевиков. То же самое происходило и со взрослыми. Не только в Скобском дворце, но и во всем Петрограде.

– А ты? – спросил Царь у Ванюшки, выясняя его политические взгляды.

– Я? – удивился Ванюшка. – Я за Керенского...

– Чего ты прилип к нему? – незлобно сказал Царь.

Ванюшка виновато пожал плечами. Несмотря на сражение с «чистоплюями», во время которого он показал себя храбрым военачальником и достойным единомышленником новой «партии ребят-пролетариев», политические симпатии Ванюшки не изменились. По-прежнему он обожал Керенского за его призывы воевать с немцами до полной победы и не терял надежды, как и Царь, еще попасть на войну и заслужить там Георгиевский крест. Иного способа отличиться перед Фроськой и скобарями он не видел. Со все возраставшей неприязнью следил он за Цветком. Организовав «партию ребят-пролетариев». Цветок советовался только с Царем, а на Ванюшку не обращал внимания, словно того и не существовало на свете. Заслуги Ванюшки в организации «партии», очевидно, позабылись. А между тем созданная «партия ребят-пролетариев» требовала решительных действий. Скобари ждали. Но организаторы партии на новом совещании стали в тупик.

– Устроить свою демонстрацию. Выйти на Большой и поколотить всех встречных гимназистов. У скаутов отнять форму и забрать себе, – выложил Цветок все, что смог придумать.

Царь разочарованно глядел на него. Более дельного предложения ждал он от Цветка.

– Тебе бы все кулаками махать, – попрекнул он.

– Все партии воюют друг с другом, – оправдывался Цветок.

– Вот что, мальчишки! – выступила вперед острая на язык Дунечка Пузина. – Оскудели вы своим умишком. Вы у нас спросите! – Видя, что скобари удивленно уставились на нее, Дунечка быстро затараторила: – Порядок нужно наводить на дворе. Каждому умываться кажинный день. Стоять друг за дружку. Девчонок в обиду никому не давать.

– Пожалуй... Тебя с Фроськой обидишь, – раздались насмешливые голоса. – Вы сами каждого обидите, особенно Фроська.

– Фроська в больнице, ее не трожь! – возмутились девчонки. – Она дюже тяжело больна.

– Выживет... Она живучая... – успокоили их скобари.

О том, что Фроська заболела, Царь знал. Но разговор этот встревожил его.

Вернувшись домой, Царь принялся убирать со стола. Максимов уже не жил с ними. Он поселился ближе к райкому партии, на 10-й линии.

Найдя в коридоре веник. Царь подмел пол. Полил стоявшую на подоконнике в горшке герань.

«Надо бы сходить в больницу, навестить, – думал про Фроську. – Да где больница находится? Спросить у матери Фроськи боязно! Как у ней спрашивать-то? Поправится...» – успокоил он себя.

Вечером Володя застал Типку за столом с тетрадкой и с карандашом в руках в задумчивой позе.

– Что сочиняешь-то? – поинтересовался Володя, умывшись и вытираясь полотенцем. На чистоту и порядок в комнате он так и не обратил внимания.

Царь рассказал о партии ребят. Володя громко, раскатисто засмеялся.

– Свою партию организовали! Ну и силен же Антип Царев! Силен. Наверно, и резолюцию вынесли: «Никакой поддержки Временному правительству»? Ха-ха-ха!..

– Н-нет, резолюцию мы не вынесли, – с недоумением ответил Типка.

– А на какой же платформе ваша партия стоит?

– Чего? – не понял Царь.

– Ну, за кого же ваша партия стоит? За большевиков, меньшевиков, эсеров, кадетов...

Царь усмехнулся.

– Мы еще не решили.

– Не решили? – удивился Володя. – Какая же это партия, если она не знает, за кого борется?

Володя горячился, почти кричал. Было Володе только двадцать лет, и он тоже норой считал себя скобарем.

– Партия – это во-о! – Он поднял руку, сжав в кулак. – Как грохнет – от врага пыль да брызги! За большевиков ваша партия должна идти, понял? За Ленина.

– Не все ребята согласны.

– А ты агитируй! Раз партия пролетариев, то должна она идти за Ленина. Вы что же, выходит, туды-сюды? Куда ветер дует, туда и щепки несет? Эх вы, мальчишки... А еще пролетариями назвались!

Царь сконфуженно смотрел на него.

Володя задумался.

– А что? Мысль у вас верная! Только вам, ребята, нужна не партия. – Он замялся, подыскивая подходящее слово. – Ну, свое товарищество... Организация, что ли, ребячья организация, которая бы заботилась, чтобы ребята учились, были здоровы. У нас в районе, – Володя, вспомнив что-то, подошел к Типке, – тоже создается свой социалистический союз молодежи. Вот тебя бы туда направить! Поговорю я завтра с Максимовым. А теперь спать. Знаешь, что завтра демонстрация? «Вся власть Советам!» Понял?

Типка утвердительно кивнул головой. Об организуемой демонстрации под большевистскими лозунгами он уже слышал на заводе.

Володя крепко спал, когда Царь, разыскав пузырек с чернилами, ручку и несколько листков почтовой бумаги, стал заново оформлять список новой партии.

Написав заголовок, он немного подумал и сделал приписку, вспомнив, что говорил Володя Коршунов. Выглядел на бумаге список так:

Партия ребят-пролетариев(большевиков), проживающих в Скобском дворце и в Моторном доме:

1. Антип Царев,

2. Евфросинья Зубарева.

Он не удержался и в знак особого уважения к Евфросинье Зубаревой подчеркнул ее жирной чертой.

Дальше, глядя на прежний список, должна была следовать фамилия Ванюшки Чайника, но, вспомнив про Копейку и Петьку Цветка, Царь изменил порядок и размашисто записал:

3. Сергей Краюшкин,

4. Петр Ивушкин,

5. Иван Чулин.

Подумав еще немного, он поставил перед фамилией Ванюшки вопросительный знак. Царь сомневался в Ванюшке, зная его приверженность к Керенскому.

Вопросительные знаки стали появляться и дальше. Список рос, уже перешагнул за сотню... Короткая летняя ночь была на исходе, когда Царь, кончив оформлять свою партию, тоже уснул.

ВЫНУЖДЕННЫЙ УХОД ЦАРЯ

На пятое июля в Петрограде была назначена демонстрация рабочих в знак протеста против наступательной политики Временного правительства на фронте.

Уже с утра на заводских окраинах рабочие стали собираться у ворот своих фабрик и заводов. Колонны шли по центральным улицам, направляясь на Невский проспект. Как и в первомайский день, над колоннами белели и краснели стяги, гремели революционные песни. Но теперь на стягах выделялись гневные лозунги. Они клеймили Временное правительство за измену делу революции, за соглашательскую политику, требовали всю власть передать в руки Советов.

«Долой проклятую войну!» – колыхалось над Царем полотнище. Царь шел в передних рядах колонны рабочих своего завода, рядом с Володей Коршуновым. В кармане Володи лежал тяжелый семизарядный браунинг на случай, если контрреволюция захочет помешать демонстрации.

Настроение у демонстрантов было тревожное. Накануне газеты предупреждали, что Временное правительство не допустит никаких демонстраций. Если потребуется, то и разгонит вооруженной силой.

Но никто из рабочих верить этому не хотел. «Не посмеют...» – думал Володя.

Ярко сияло июльское солнце. Главная улица, как и обычно, сверкала зеркальными витринами магазинов, неисчислимыми вывесками-рекламами. Жила она прежней, дореволюционной жизнью, словно ничего в стране и не изменилось. Так же гуляли по улицам дамы с собачками. Шли в раззолоченных мундирах гвардейцы-офицеры. Попадались навстречу в котелках и цилиндрах, с тростью в руках надменные, важные господа. Острый глаз Царя все это подмечал. Толпы народа на широких тротуарах глядели враждебно на демонстрантов, и главная улица все еще принадлежала им. Слышались злобные выкрики: «Предатели! Свободу губят!» Кто-то из шикарно одетых господ воинственно потрясал палкой с серебряным набалдашником и истерично вопил: «Хамы! Свинца захотели?»

– Спокойно! На провокации не обращать внимания, – предупреждал Володя своих, оглядываясь назад.

«Неужели разгонят? – тревожно думал Царь. – В феврале улицы добрее были. А теперь злые».

Сплошной стеной шли демонстранты. Суровыми были их лица. Гневно сверкали глаза. Слышался только мерный тяжелый топот многих тысяч ног. Шли демонстранты в рабочих куртках и блузах, в солдатских гимнастерках.

И вдруг движение колонны застопорилось. Впереди показались казаки. Гарцевали они на своих откормленных конях. Слышался цокот копыт. Главная улица еще сильнее заволновалась.

– Спокойствие! – снова закричал Володя, оборачиваясь к своим. – Это провокация.

И тут же грянул залп...

Все поспешно стали разбегаться. Пригнувшись, побежал и Царь.

«Только бы проскочить до Гостиного», – лихорадочно думал он, наклонив голову и чувствуя, как холодный пот выступает на лбу.

Люди падали, ползли по торцовой мостовой, оставляя за собой кровавый след. Слышались крики, вопли... Было у Типки такое ощущение, словно он попал на фронт и вместе с товарищами-солдатами бежит в атаку против засевших в окопах немцев.

Вдруг что-то больно стукнуло его в левую руку. Через рукав гимнастерки потекла и закапала на панель кровь. Ранили!

Прижимая руку к груди, Типка завернул за угол Гостиного двора, передохнул и снова побежал, но уже по Садовой. Рядом с ним бежали другие.

В ближайшей аптеке Царю перевязали руку.

– Кость не тронута, – успокоил его студент-медик с повязкой Красного Креста на рукаве. – Счастливо, парень, отделался!

Окрестные улицы по-прежнему были переполнены народом. Все говорили о том, что произошло на Невском. Одни ругали Временное правительство. Другие во всем винили большевиков, и таких было больше.

Медленно Царь плелся домой, думая, остался ли в живых Володя. Все время они были вместе, а когда началась стрельба, растерялись.

Если бы не раненая рука, он прицепился бы на подножку переполненного трамвая и добрался бы до Галерной гавани, а там рядом... Теперь же пришлось весь длинный путь проделать пешком.

К радости Царя, дома его встретил встревоженный Володя Коршунов.

– Живой?! – Взглянув на забинтованную руку, покачал курчавой светловолосой головой. – Сволочи! – с негодованием сказал он. – Мы же шли мирно. Никому не угрожали.

Володя торопливо шагал по комнате, стараясь успокоиться.

– Видишь, Антип, чем нас Временное правительство угощает? Свинцом! Но теперь мы, большевики, выйдем на улицы не с просьбой! Мы добьемся! Власть будет в руках рабочего класса!

Царь не вставал с табуретки. Голова у него кружилась, во всем теле чувствовал он слабость.

– Ничего... Поправишься... – постарался успокоить его Володя, видя, в каком состоянии находится Типка. – На произвол судьбы тебя раненого не оставим, поможем... – И снова повторил: – Мы, большевики, свое возьмем. Народ теперь дюже осерчал. Льстивым словом и пулей его не успокоишь.

Царь хотел идти за кипятком в чайную, но Володя решительно уложил его на свою постель.

– Будешь спать здесь. На сундуке-то тебе жестковато.

Сам сбегал в чайную. Где-то раздобыл краюшку хлеба. И, вернувшись, разделил хлеб на две равные доли.

– Беру я тебя на полное иждивение. А завтра поговорю на заводе в комитете. Наши помогут.

Поздно вечером, когда оба поужинали и собирались ложиться спать, в коридоре громко прозвенел звонок.

Пришел военный патруль и с ним двое в штатском.

Володе Коршунову предъявили ордер на арест.

– Это по какому праву? – запротестовал вспыхнувший Володя.

– По такому, что вы большевик, – заявил человек в гражданской одежде, выделяясь своей военной выправкой.

Володя не спеша снова прочел ордер, вернул его и, криво усмехаясь, сказал, обращаясь уже к Царю:

– Теперь свобода. Придется подчиниться.

– Вот именно, – подтвердил старший, – свобода, только не для немецких шпионов и предателей. А это кто? – Он глазами указал на Типку.

– Племянник, – неохотно буркнул Володя, одеваясь.

– Тоже... большевик? – заинтересовался старший, заметив у Царя забинтованную руку.

– Большевик, – подтвердил Царь.

– Ранили на демонстрации? – продолжал допрашивать его старший.

Но Царь больше не отвечал.

Бегло осматривая комнату, нашли разряженный браунинг. Старший немедленно забрал оружие.

– А что это за декларация? – спросил он, развернув Типкин список членов «партии ребят-пролетариев».

– Не трожь! – сказал Царь угрожающе.

– Удивительное дело, – бормотал пришедший, внимательно ознакомившись со списком, – большевистская зараза и ребят охватила.

– Не удивительно, а грустно, – поправил его человек в штатском и обратился к Типке: – Интересно, твоих это рук дело? Или тебя кто подучил?

Царь молчал.

– Придется и тебе прогуляться с нами, малый, – сказал старший Типке, забирая список с собой.

– Раненого уводите! – возмутился Володя. – Георгиевского кавалера... Защитника родины...

Но ему никто не ответил.

Володя ласково потрепал Царя по голове, и они вышли вслед за патрулем. Комнату опечатали. В этот же вечер Коршунова отвезли в «Кресты», а Царя, допросив, отпустили.

Ночевать Царь пошел в дежурку своего завода.

НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО

На другой день, побывав на перевязке у врача, Царь отправился в Скобской дворец. Пошел он перед вечером с твердым решением зайти к Зубаревым, узнать о здоровье Фроськи и переслать ей в больницу письмо. Он помнил, как Фроська зимой упрекала, что он ничего ей не написал, находясь на фронте, и теперь намеревался искупить свою вину.

В боковом кармане гимнастерки у него лежало письмо, над которым он перед этим трудился часа два в дежурке завода.

Фрося!– писал Царь. – Меня на демонстрации ранили в руку, заарестовали и угрожали посадить в тюрьму, но отпустили. А Володю Коршунова засадили в «Кресты» за решетку и не отпустили только потому, что мы пролетарии и стоим за Ленина. Нашу «партию ребят-пролетариев» тоже хотят изничтожить. Забрали у меня список. Но мы все равно будем свергать буржуйскую власть. Так мне сказал Володя Коршунов. А Володе сказал Ленин. Жить мне теперь в Скобском дворце негде. Где я буду жить, я потом тебе сообщу. Ты не беспокойся и поскорей поправляйся. Нам с тобой предстоит о многом поговорить.

Твой друг Антип Царев.

6 июля 1917 года.

Во дворе Скобского дворца Царя окружили скобари. Слух, что его ранили на Невском во время расстрела демонстрации и вместе с Володей Коршуновым арестовали и посадили за решетку, волновал весь Скобской дворец.

– Из тюрьмы убежал? – цедил сквозь зубы Цветок.

Ребята внимательно разглядывали Типкину забинтованную руку. Вопросы сыпались со всех сторон.

– Зачем же мне бежать? – хмурился Царь. – Отпустили.

– На честное слово или так? – продолжал допытываться Цветок.

Глядели скобари на своего вожака с нескрываемым восторгом и явной завистью. Шутка ли сказать, Типка такой же скобарь, как и все они, а сколько в его жизни уже событий. Весь израненный – в ногу и в руку, воевал на фронте, и не простым солдатом, а разведчиком, спас своего командира и награжден «Георгием», убегал в свое время от царской полиции и вот вторично вернулся из-под ареста.

«Везет же человеку», – думал Ванюшка. Он не возражал бы, как и Типка, получить нетяжелую рану или посидеть и тюрьме, но судьба была к нему совершенно безразлична. Где бы он ни был, ничего с ним не случалось.

Цветок удивлялся. На месте Царя он сочинил бы историю, как подпилил решетку в тюрьме и потом спустился вниз по веревке, чтобы все ребята ахнули.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю