Текст книги "Ребята Скобского дворца"
Автор книги: Василий Смирнов
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
РЕБЯТА СКОБСКОГО ДВОРЦА
ОТ АВТОРА
Главные герои этой книги Типка Царь, Серега Копейка, Ванюшка Чайник, Петька Цветок, Кузька Жучок и Фроська Буян – ваши сверстники, такие же мальчишки и девчонки, только жили они в другое время. Были среди них и отважные смельчаки, и малодушные. Была и настоящая дружба, когда все за одного и одни за всех, толкавшая на подвиги, и первая, незабываемая на всю жизнь любовь.
Я видел этих ребят, дружил с ними, а с некоторыми встречался и много лет спустя.
Все они участвовали в революционных событиях 1917 года. В февральские дни сражались с городовыми на улицах Петрограда. На Марсовом поле хоронили своих убитых товарищей. Со своим знаменем шли на первомайскую демонстрацию. Видели В. И. Ленина и даже разговаривали с ним. Создали ребята и свою «партию ребят-пролетариев» – прообраз будущей пионерской организации. А в дни Октября принимали участие в штурме Зимнего. По-разному сложилась в дальнейшем жизнь скобарей и их друзей с Петроградской стороны. Об этом я сейчас пишу новую книгу. Ваши отзывы и пожелания посылайте по адресу: 125047, Москва, ул. Горького, 43, Дом детской книги.
Часть первая
ТИПКА ЦАРЬ И ЕГО ДРУЗЬЯ
Раньше Ванюшка Чулин дружил только с мальчишками. На девчонок он смотрел свысока. Даже разговаривать с ними считал ниже своего достоинства.
Но как только Ванюшка с дедом, матерью и бабушкой поселились на рабочей окраине Питера, попал он в постыдную неволю. И самое главное, в рабство Ванюшка пошел добровольно. Никто его силой не тащил, не уговаривал. Шел Ванюшке в это время двенадцатый год. А Фроське и того меньше. Была она моложе Ванюшки на два месяца и четыре дня.
Столь горестная история произошла на дворе огромного жилого дома, который сохранился и по сей день в Ленинграде.
СКОБСКОЙ ДВОРЕЦ
Куда ни взглянешь – чернели закопченные фабричные и заводские корпуса. Над ними день и ночь дымили высоченные кирпичные трубы. Заволакивали они небо густым облачным маревом, оседавшим черными жирными хлопьями. Отовсюду неумолчно несся грохот, скрежет, визг, пахло гарью, нефтью, сырой кожей и еще чем-то острым и неприятным, словно на огромной свалке.
– Как в аду кромешном, – с укором говорила деду болезненная бабушка Ванюшки Настасья Ильинична, набожно крестясь и скорбно поджимая сухие блеклые губы. По-монашески одетая во все черное, она зябко куталась в старенький шерстяной платок. Глаза у нее слезились, руки тряслись.
– Да-а... – задумчиво качала головой молчаливая мать Ванюшки Анна Николаевна, румяная, чернобровая, с тугим пучком закрученной на затылке косы. – Не искали, да нашли. Что она хотела этим сказать, оставалось непонятным. Только Ванюшкин дед Николай Петрович не унывал. Он вообще никогда не унывал, даже если его торговое дело, как это было на предыдущем месте на Офицерской улице у Литовского замка, вместо барыша приносило убыток. Козырем ходил он по комнате и сыпал своими излюбленными поговорками. Круглая лысина на голове у него белела, как заплатка, на черной, рассыпающейся по сторонам шевелюре. Карие, с хитринкой глаза задорно смотрели сквозь стекла очков.
– Зато живем во дворце, – хвалился он, поглаживая свою окладистую, черную с проседью бороду, и спрашивал у Ванюшки: – Так, что ли, Якунькин-Ванькин?
Дед не шутил. Жили они теперь во дворце.
Громадный угловой шестиэтажный дом, в котором Николай Петрович на паях с компаньоном Дерюгиным приобрел чайную «Огонек», едва помещался на перекрестке: занимал почти два квартала, возвышаясь, как богатырь, массивной кирпичной глыбой над всеми окружающими постройками, грудью встречая сердитые ветры с Финского залива. Известный на весь Петроград, носил он громкое название: Скобской дворец.
Дворцом его прозвали, очевидно, в насмешку. Весь в язвах от обвалившейся штукатурки, почернев от фабричной копоти и дыма, дом уныло глядел разбитыми глазницами окон, заклеенных бумагой, заткнутых тряпками, подушками, на морские просторы и поскрипывал ржавыми водосточными трубами.
Был Скобской дворец набит людьми, как муравейник муравьями. Жили в нем тысячи людей, и то только рабочие да разная голытьба, снимавшая углы и койки в дешевых квартирах дворца. Дешевыми они назывались потому, что не имели кухонь. Пищу себе жители дворца готовили в коридоре.
– Веди себя чинно, благородно, и тебя не тронут, – напутствовали Ванюшку домашние, когда он впервые отправился на двор.
Вышел он и сразу же, несмотря на свой неробкий характер, растерялся. На обширнейшем замусоренном дворе стоял такой многоголосый гомон, всюду толпилось и шумело столько ребятни и взрослых, что Ванюшка оказался словно на толчке Сенного рынка, не зная, куда и податься.
В первый же день благодаря своему непокорному, неуступчивому нраву Ванюшка встрял в драку и был изрядно поколочен. Светлая курточка на нем сразу почернела и лишилась большинства пуговиц, а у довольно крепких еще ботинок начали отставать подметки, когда Ванюшку несколько раз проволокли по земле.
У деда даже сползли на нос очки, едва Ванюшка предстал перед глазами домашних.
– Ну и голубчик, что паровой огурчик! – по своей привычке пошутил дед, изумленно качая головой. Но вмешиваться в мальчишеские дела наотрез отказался. – Не суйся и ты, – посоветовал он Ванюшкиной матери, – сам войдет в норму. – А Ванюшке предложил: – Пристают, давай сдачи. Не справишься – отходи и терпи.
Прошло несколько дней, и Ванюшка действительно стал входить в «норму», пуская в ход свои кулаки только в редких случаях.
Он быстро понял, что у крикливой, задорной ребятни, хозяйничавшей на дворе, существуют свои неписаные законы и порядки, нарушать которые безнаказанно нельзя; что охраняет двор Скобского дворца свое многочисленное ребячье войско, которое держит в страхе и покорности окрестных мальчишек; что суд и расправу вершит небольшая кучка главарей-коноводов, перечить которым небезопасно, и руководит всей этой оравой коренастый, светловолосый, с зычным повелительным голосом и крепкими, словно отлитыми из чугуна, кулаками оборванец Типка из нижнего этажа. Был он силен как бык и отважен как лев. Мог учинить расправу над любым из своих подчиненных.
А подчинялись Типке во дворе все беспрекословно.
Ванюшка с завистью в глазах и с невольным трепетом на сердце смотрел, как этот оборвыш Типка водил со двора на улицу и обратно ватагу ребят, человек сто, наверное, не меньше. Шагал он, как полководец, впереди развалистой моряцкой походкой в своей неизменной полосатой тельняшке, в длинных, до пяток, брезентовых штанах, туго подпоясанных рыжим огрызком ремня, и в небрежно заломленном набекрень картузе с рваным козырьком. За ним послушно тянулись такие же, как и он, оборванные, чумазые, вихрастые, босоногие ребята, оглушая встречных многоголосым свистом и криком.
– Скобари идут... – говорили прохожие, уступая шумной ватаге дорогу.
Очевидно, связываться с ними и взрослые не решались.
СКОБАРИ
С неприязнью Ванюшка поглядывал на скобарей, решив с ними больше не связываться. Бродил он по закрайкам обширного двора, как одиночка-отщепенец, ни к кому не примыкая и ни с кем не заговаривая.
Но скобари сами стали знакомиться с новичком. На него обратил внимание высокий и тонкий, темноволосый и важный, словно генерал, Серега Копейка, прозванный так еще в незапамятные времена за свой чуть приплюснутый нос и быстрые пытливые круглые глаза.
– Чужак? – осведомился он, уставившись на Ванюшку, как на какое-то диво. – Ты что здесь шляешься?
– Свой! Нашенский!.. – загалдела вокруг мелюзга.
А юркий черномазый карапуз Кузька Жучок, вытирая нос рукавом, словоохотливо добавил:
– Он тутошний... Его дед за буфетом в чайной народ охмуряет.
Скрепя сердце Ванюшка промолчал, только покосился на доносчика-бахаря, решив припомнить ему при первом случае.
– Значит, ты... Чайник! – глубокомысленно изрек Копейка, оглядывая Ванюшку со всех сторон, подтягивая при этом свои короткие штаны и для чего-то расстегивая рваную жилетку, в которой он уже с весны щеголял без рубашки.
Ванюшка по-прежнему молчал, не зная, что сказать. Но Копейке он почему-то сразу пришелся по душе.
– Ты, Чайник, не бойся... Своих мы не трогаем, – покровительственно похлопал Копейка по плечу Ванюшку, ободряюще скаля свои белые как кипень зубы с широкой щербинкой посредине. Этой щербинкой он очень гордился. Позволяла она ему, как из рогатки, с необычайной ловкостью и точностью плеваться направо и налево на сажень и больше.
Угостив для порядка кого-то из любопытных скобарей зуботычиной, давая этим понять Ванюшке, что тот имеет дело с весьма уважаемым и авторитетным человеком на дворе, Копейка важно удалился, застегивая клетчатую жилетку.
Он и не подозревал, какое сделал черное дело, на какую муку мученическую обрек Ванюшку. С этого дня Ванюшка перестал быть на дворе Ванюшкой, бесповоротно утратив свое законное имя. Стал он на веки вечные Чайником. Обидная кличка моментально прилипла к нему, как репей или бородавка. Никакими силами ее уже было невозможно отодрать.
Копейка больше не подходил к Ванюшке, узаконив его пребывание на дворе Скобского дворца. Но зато Ванюшкой заинтересовался другой главарь скобарей – рыжий, вертлявый, всегда одетый в пестрые и яркие лохмотья сын дворника Петька Цветок. Встретив Ванюшку на дворе, он тоже сразу же подозрительно уставился на него, осведомляясь у окружающих:
– Это что за шкилет?
– Наш... Чайник! – радостно загалдела ребятня, а Ванюшка заморгал глазами, недоумевая, какой же он шкилет.
Ванюшка вообще был о себе высокого мнения, считая себя вполне рослым, бравым парнем средней упитанности и отнюдь не шкилетом. Но почему-то промолчал, тихо отошел от заносчивого скобаря подальше, не желая подвергать свою личность еще большему унижению. Тем более, что со стороны с явным интересом поглядывала какая-то черноокая шустрая девчонка.
Но Цветок не успокоился. Повелительным жестом он остановил Ванюшку и, нахмурившись, деловито предложил:
– Хочешь, Чайник, я тебе нос отобью?
Возможно, Цветок сказал это шутя, но Ванюшка сразу ощетинился.
– Чего лезешь-то? – спросил он, сжимая кулаки, – Только тронь! Подумаешь, какая цаца! Пуговица от штанов! – Ванюшка явно намекал, что низкорослый и хилый на вид Цветок вовсе ему не пара.
Ошеломленный Цветок побагровел. С ним, испытанным и закаленным в многочисленных боевых схватках скобарем, разговаривали таким тоном? И кто? Какой-то чужак, без году неделя проживавший в Скобском дворце. Сунув Ванюшке под нос кулак, предупредил:
– Чичас же ложись на землю и ползи домой, пока я тебя невзначай не расшиб.
Отведя руку Цветка в сторону, Ванюшка в свою очередь показал свой кулак:
– Видел эту дулю?
Цветок растерялся.
– Ты что за фря такая? – изумился он, отступив на шаг от Ванюшки и мысленно оценивая его боевые качества.
– А ты кто такой? – осведомился Ванюшка, ощущая дрожь в ногах и зуд в кулаках.
Цветок самодовольно усмехнулся:
– Я у Царя первый министер, – сообщил он, явно бахвалясь, выпячивая из-под лохмотьев пиджака свой полуголый живот.
– Что скривился, Пу-почка?.. Не знаешь, что на дворе у нас Царь живет?..
Позеленев от новой обиды и не понимая, какой же он Пу-поч-ка, Ванюшка в запальчивости ответил:
– Сам ты... Пу-поч-ка... Знаю я вашего Царя. Не всамделишный он... Тоже... своим Царем еще похваляется... – Добавив сгоряча пару крепких слов, Ванюшка пренебрежительно сплюнул и растер плевок ногой, показывая полное пренебрежение не только к Цветку, но и к его повелителю – Царю. Это была слишком дерзкая и необдуманная выходка со стороны Ванюшки. Он сразу же пожалел о своих словах, но было уже поздно.
– Ребята-а! – вдруг пронзительно закричал Цветок на весь двор, отступив на шаг от Ванюшки и потрясая кулаком. – Чайник нашего Царя не признает!
От столь явной лжи Ванюшка остолбенел. Цветок возводил на Ванюшку поклеп. Царя, проживавшего в Скобском дворце на нижнем этаже в угловой квартире, Ванюшка признавал, но не уважал. Это была существенная разница. Сразу же их окружили жадные до всякого происшествия скобари. У Цветка немедленно нашлись союзники. Окруженный врагами, Ванюшка не терял еще мужества.
– Ты, шкилет, кого хулишь? – зловещим голосом спросил Цветок, снимая с плеч болтавшийся на нем, как на вешалке, отцовский пиджак.
Аккуратно свернув пиджак и положив его в сторону, Цветок решительно стал засучивать рукава своей кумачовой, в заплатах рубахи. Не отличаясь достаточной силой, обладал Цветок необычайной ловкостью и был до отчаяния храбр, не боясь налетать на мальчишек сильнее и старше себя. Для большей убедительности поплевав на кулаки, он все же счел нужным предупредить Ванюшку:
– Чичас я тебя в гроб вгоню! – Нахмурившись, он отмерил несколько шагов, провел ногой черту и деловито приказал: – Чичас же копай себе могилу... и заказывай панихиду.
Но Ванюшка не думал заказывать панихиду и тем более копать себе могилу. Он тоже засучил рукава своей курточки.
– Покорись! – шепотом советовал Ванюшке его новоявленный друг, губастый сын бакалейщика Левка Купчик.
– Не покорюсь!.. – шептал Ванюшка, готовый умереть, но не сдаться. Тщетно он озирался. Никто из скобарей не вступился за него, даже Купчик отошел в сторону. Что мог поделать Ванюшка, не имея друзей?
И в этот критический момент громко, на весь двор прозвучал повелительный басовитый голос:
– Т-тащи его сюда!
Принадлежал этот повелительный басовитый голос первому силачу на дворе Типке Царю, прозванному так по своей фамилии Царев. Сидел Царь неподалеку от помойки и с живейшим интересом наблюдал за развертывающимися событиями. Скобари волоком потащили упиравшегося Ванюшку на расправу к Типке Царю.
– Го-го-го! – шумели вокруг ребята, подталкивая обессилевшего Ванюшку. – Чайника вразумлять будем!
ЦАРЬ И ФРОСЬКА
Когда Ванюшку под усиленным конвоем приволокли на суд к Царю, ребята ожидали сурового, но справедливого наказания. Скобари знали: Царь не злоупотреблял своей силой и держался на дворе просто, не заносчиво. Вершил он всеми делами через своих подчиненных. Собственные кулаки берег для серьезных схваток, не размениваясь на пустяки.
Царь поднялся на ноги с камня, на котором сидел, и встретил Ванюшку нарочито свирепо, сложив по-наполеоновски руки на груди. Был он на этот раз без тельняшки. На голой груди, возбуждая всеобщую зависть, синел недавно вытравленный якорь. По одну сторону Царя стоял отряд «сабленосцев». У каждого за поясом находилась кривая сабля, собственноручно выточенная из бочарной планки. По другую сторону стоял отряд «копьеносцев». В руках каждый держал палку. У Царя за поясом торчал только деревянный кинжал. Другого оружия он не носил. Собирался в этот день с войском Царь в поход.
Кругом громко галдели скобари, сбегавшиеся со всего двора.
– Ш-ша! – зычным, немного хриповатым голосом рявкнул Царь на окружающих. Означало это на языке скобарей: «Молчать и слушать!» Царь любил порядок и тишину, когда разговаривал.
Он снова сел на камень, положив ногу на ногу, и, чуть заикаясь, сурово приказал Ванюшке:
– Ш-шалтай-болтай! – что означало: «Говори, да не ври!»
Ванюшка еще не знал, что Царь судил справедливо. Предоставлял право говорить и обвиняемому, если тот хотел оправдаться. Зря охаянный недругами немедленно отпускался на свободу, имея право на возмездие обидчикам. Преступник же получал по заслугам – тумаки и зуботычины.
– Ш-ша-а!.. – снова зычно рявкнул Царь, не дождавшись ответа.
Ванюшка по-прежнему смотрел на Царя, насупившись, не желая вступать с ним в разговор.
– Ну-ну? – теперь уже нетерпеливо бросил Царь.
Вперед выступил взъерошенный и растрепанный Цветок. Громко шмыгая носом и вытирая вспотевший лоб, он доложил Царю, как было дело, немного сочинив от себя.
– Отрубить голову!.. – требовали «сабленосцы», подступая к Ванюшке.
Что-то кричали «копьеносцы», грозно потрясая своим оружием. Вина Ванюшки была бесспорна. Заслуживал он самого сурового наказания.
– Ж-живота али смерти? – примирительно спросил Царь, явно находясь в хорошем настроении.
Скобари ждали, что Ванюшка запросит «живота». В его положении иначе и не могло быть.
Но Ванюшка вместо ответа вдруг рванулся в сторону, сшиб второпях кого-то из скобарей-«копьеносцев» и дал стрекача. Немедленно в погоню за беглецом ринулись самые быстроногие и самые услужливые воины Царя. Возле подъезда Ванюшку изловили и с еще большим позором притащили к Царю. Хотя Ванюшка и продолжал сопротивляться, он окончательно пал духом.
Но тут произошло нечто непредвиденное, покрывшее Ванюшку если не на всю жизнь, то на ближайшие дни несмываемым позором. Из толпы ребят неожиданно выскочила смуглолицая босоногая девчонка в рваной ситцевой кофточке с засученными рукавами.
– А ну, отпусти! Кому говорю? А ну, отходи! – повелительно распоряжалась она, вклиниваясь в кучку скобарей, окружавших Ванюшку, и бесцеремонно расталкивая всех локтями.
Ребята нерешительно расступились. Цветок заупрямился, но она так двинула его локтем, что он тоже отошел, возмущенно дергая своими узкими плечами и вопросительно поглядывая на Царя.
Оттеснив ребят, она королевой стала перед скобарями, вызывающе вскинув черноволосую кудлатую голову, гневно сверкая большущими, как черносливины, глазами.
– Го-го-го! – зашумели вокруг. – Фроська Буян за Чайника заступается!
– Чего ржете! Горланы! Пятеро на одного навалились, да еще похваляются! – корила она, не давая никому спуску.
К Фроське подошел разгневанный Царь, шевеля кулаками в карманах широченных брезентовых штанов. Глаза у него горели.
– Т-тебе чего? – спросил он, нахмурившись.
– Ничего... – ответила дерзко Фроська, загораживая Ванюшку, готовая сцепиться и с Царем. – Только тронь! – угрожающе предупредила она. – Думаешь, я тебя испугалась? Ничуточки! – Она показала Царю кулак.
Шум и гвалт стихли. Скобари знали, что обладала Фроська Буян задиристым, скандальным характером, не любила никому ни в чем уступать и, чуть что, пускала в ход свои руки с острыми, как у кошки, когтями. Больше всего на свете любила она справедливость. Стояла Фроська горой за обиженных.
Но ребята знали и властный характер Типки.
Все вопросительно смотрели на Царя. Но тот, прищурив глаза и по-прежнему шевеля кулаками в объемистых карманах штанов, загадочно помалкивал.
Тогда Фроська (какая дерзость!) показала Царю язык, бесцеремонно повернулась спиной и, подтолкнув Ванюшку, по-взрослому взяла его под руку и повела по двору, не переставая огрызаться на насмешки ребят. Имела Фроська какую-то власть над мальчишками и даже над Царем. В этом Ванюшка убедился.
Покорно шагая рядом с Фроськой, Ванюшка слышал, как Царь сказал что-то, очевидно очень обидное, в адрес Ванюшки и Фроськи, так что все скобари снова громко загоготали.
Отойдя к подъезду, Фроська остановилась, освободила свою руку и сурово, с укоризной сказала:
– Дурак ты! Разве от Царя можно убежать?.. Заколотят тебя, такого ершистого...
Смотрела она на Ванюшку свысока и милостиво, как взрослый на маленького, хотя и была одногодкой ему. Рядом с Фроськой стояла в бордовом длинном, до пяток, бурнусе ее закадычная подружка, голубоглазая, светловолосая Катюшка Огурец, и тоже глядела на Ванюшку с немым укором, словно он несмышленыш, младенец и сам во всем виноват.
Если начнут приставать, скажи мне, – строго предупредила Ванюшку Фроська и, повернувшись, спокойно пошла со своей подружкой обратно, а Ванюшка, взъерошенный, как воробей, отправился домой.
После всего случившегося не хотелось Ванюшке не только смотреть, но и жить на белом свете.
А дома мать, увидав его, всплеснула руками и, схватив за шиворот, повела к крану раковины умываться:
– Горе ты мое... Посмотри, на кого ты, чучело, похож?..
Ванюшка молчал. Оправдываться он не стал. Взрослые многое не понимали, хотя и считали себя умными.
НОВЫЕ ГОРЕСТИ И ПЕРВЫЕ РАДОСТИ
На следующий день на побеленном известью заборе появилось написанное углем объявление. Извещало оно об очередном важном событии. Выглядело оно так. Сверху неизвестный художник изобразил пронзенное стрелой сердце с надписью Фроська – Чайник.
Под жирной чертой стояло: Невеста – Жених. И еще ниже для неграмотных скобарей углем были намалеваны весьма живописные портреты Фроськи и Ванюшки.
Волнение на дворе в этот день было необыкновенное.
К объявлению подходили скобари, разглядывали и читали. Одни качали головой, удивлялись. Другие возмущались, почему Царь накануне не задал трепку Чайнику. «Еще вздует как следует», – пророчили третьи.
Спорили, кому принадлежит проткнутое стрелой сердце. Серега Копейка утверждал, что Фроське. Девчонки не соглашались и говорили, что Ванюшке. Спор остался неразрешенным. Особенно громко возмущались поступком Фроськи подружки. В один голос, конечно за глаза, на разные лады корили они Фроську, не желая оставаться безразличными к ее причудам.
Подошел к забору Царь, прочитал и ушел, ничего не сказав. Копейка удивленно пожал плечами. А Цветок презрительно усмехнулся и, найдя кусочек угля, подрисовал Ванюшке усы. Читала объявление и Фроська. Видали, как она загадочно улыбнулась, не выразив, однако, ни негодования, ни удовольствия, хотя за ней с напряженным вниманием следили десятки глаз.
– Про тебя, фунт ситный, намалевано... – немедленно сообщил Ванюшке его новоявленный приятель Левка Купчик, явно напрашиваясь в закадычные друзья. Добровольно, без всякого уговора, только по складу своего общительного характера, взял он на себя трудную и опасную обязанность – сопровождать Ванюшку и развлекать, видя, как тот одиноко блуждает по двору.
Ознакомившись с намалеванным объявлением, Ванюшка нахмурился. Свое изображение на заборе ему очень не понравилось. Однако в душе он был доволен. Чувствовал он теперь себя с этой смелой красивой девчонкой навеки связанным.
Выходил на двор и возвращался домой с одной мыслью о предстоящей дружбе с Фроськой. Заслонила она собой для Ванюшки всех скобарей, несмотря на то что из-за нее на неделю стал посмешищем всего двора. Голопузая мелюзга во главе со зловредным Кузькой Жучком, едва только Ванюшка появлялся на дворе, начинала вопить:
Фроська, Фроська, выручай!
Дам тебе на чай...
Кто сочинил эту обидную для чести Ванюшки песню, так и осталось для него вечной тайной. Удивляло Ванюшку, что Фроська при этом оставалась совершенно спокойной и безучастной, словно уши у нее ничего не слышали, а глаза не видели.
Это бы еще ничего, но... не обращала она никакого внимания и на Ванюшку. Встречаясь на дворе, с равнодушным видом проходила мимо, не удостаивая его даже взглядом. А если случайно взор ее падал на Ванюшку, то глядела на него так, словно перед ней находился не живой человек, а пустое
«Вот ты какая!» – недовольно думал он, исподтишка ревниво наблюдая за Фроськой. Изучал он Фроську со всех сторон, не упускал из памяти ни одной подробности. Знал, что на правой щеке у нее возле уха чернеет родимое пятнышко величиной с медный грошик; что глаза у нее с поволокой и могла она смотреть то удивленно, то насмешливо, а то и жалостливо, поджимая при этом свои пухлые розовые губы.
«Хитрющая...» – думал Ванюшка, замечая, как Фроська разговаривает на дворе – с одними вежливо и спокойно, с другими повелительно и грубо, как барыня с прислугой.
Не все в ней нравилось. По двору носилась как чумовая и больше дружила с мальчишками, чем с девчонками. Ни с того ни с сего, из-за пустяков могла загореться, подраться, наколошматить своих подруг, а остыв, подходила к ним лисой, заглядывая в глаза и дружелюбно скаля белые и острые, как у хорька, зубы. Ласковые слова при этом так и сыпались у нее с языка.
Вскоре убедился Ванюшка, что даже хулиганистый и дерзкий на язык Цветок находился у нее в зависимости. Он ходил за ней, как денщик за офицером. Даже гордый, самолюбивый, не любивший ни перед кем заискивать Серега Копейка послушно крутил веревку, через которую Фроська с Катюшкой, соревнуясь друг с другом, ловко прыгали. Даже Царь порой выносил Фроське напоказ свой ящик с множеством разноцветных стекляшек, через которые любопытно было смотреть на все окружающее.
Фроська распоряжалась ими как своими собственными.
Не отрывая глаз, Ванюшка следил за Фроськой.
– Чего глазеешь-то, фунт ситный? – спрашивал Ванюшку ничего не подозревавший Левка Купчик.
Ванюшка неопределенно хмыкал в ответ: посвящать в свои тайны он не собирался ни одно живое существо на свете, тем более подлизу Левку.
– Форсунья! Модница! – с непонятной усмешкой кивал Левка в сторону Фроськи, когда она в праздничный день надела черные полусапожки со скрипом, копну иссиня-черных волос обвязала ситцевым белым полушалочком, а на палец левой руки нацепила медное колечко. По двору она ходила павой.
– Расфуфырилась и воображает... Ишь шагает... как картиночка... – В голосе Левки Купчика слышалось невольное восхищение.
Если бы можно, Ванюшка отгородил бы на дворе место для Фроськи и запретил смотреть на нее всем скобарям. Но такой властью он не обладал.
Жизнь на дворе Скобского дворца приобрела для Ванюшки новый смысл. Больше он уже не скучал.
ВЫНУЖДЕННАЯ ДРУЖБА
Левка Купчик был единственный человек на дворе, который с Ванюшкой охотно встречался и разговаривал. Порой Левка появлялся, щеголяя в новых желтых ботинках на пуговицах и в зеленой плисовой курточке с белым отложным воротничком. Но к вечеру ботинки у него теряли блеск, становились шершавыми, как тряпка, плисовая курточка чернела, а сам Левка, словно побывав в кузнице, становился тоже чумазым и ничем уже не отличался от скобарей.
Много разговаривать с ним Ванюшка считал ниже своего достоинства и поглядывал на него свысока. В то же время иногда раздумывал, не примкнуть ли к постоянной компании Купчика. Состояла она из трех-четырех таких же, как и Левка, сынков лавочников и мелких чиновников, проживавших в Скобском дворце, и держалась обособленно на дворе. Но не лежала к ним у Ванюшки душа. Были они все, как на подбор, какие-то вялые и рыхлые, необщительные. Драться не умели, распускали нюни и всхлипывали от каждого тумака. Да и следили за ними домашние, как за арестантами в тюрьме: чуть что – уводили домой. Один только Левка отличался большей свободой, бесхитростным и не гордым характером, умел запросто подлаживаться к скобарям, не обижаясь на случайные тумаки и затрещины.
– Давай дружить, – в который уже раз предлагал он Ванюшке, преданно глядя ему в глаза и щедро делясь подсолнушками из лавки своего отца.
«Какой толк от твоей дружбы?» – думал Ванюшка, скептически разглядывая узкоплечего Левку. От семечек и леденцов Ванюшка не отказывался, но тянуло его к боевым скобарям. Они уже привыкали к Ванюшке, не мудровали над ним, как вначале.
– Смотри, Цветок на тебя еще злобится, – по-дружески предупреждал Ванюшку Купчик. – «Я. говорит, ему ребра еще посчитаю».
– Пускай только попробует, – хмурился Ванюшка, – тоже сдачи дам.
Купчик критически осматривал Ванюшкины кулаки и с сомнением качал головой.
– Его, знаешь, Царь любит.
Такой ответ озадачивал Ванюшку. Царь был бесспорно сильнее Ванюшки, но самое главное – за его спиной стояли десятки скобарей.
– Царь... Царь... – недовольно бормотал Ванюшка. – На кулаках только и держится.
– Не-ет!.. – Купчик готов был поспорить с Ванюшкой. – Царь жребий вытянул.
– Чего? – переспросил Ванюшка.
– Говорю тебе – жребий. – Купчик вместо дальнейшего пояснения подвел Ванюшку к угловой стене Скобского дворца. – Видишь? – указал Купчик на ржавую водосточную трубу. – Можешь ты по этой самой трубе с крыши съехать?
– Тоже... нашел дурачка! – Обидевшись, Ванюшка хотел отойти, но Левка продолжал смотреть на него испытующе.
– Я тоже не слез бы, – с тяжелым вздохом признался он. – А Царь вот смог.
И тут же Купчик поведал Ванюшке недавнюю историю о том, как скобари поспорили, кто из них самый смелый, и, чтобы доказать свою храбрость, решили по очереди спуститься с крыши вниз по водосточной трубе. Жребий первому достался Царю. Царь, обхватив трубу руками и ногами, стал съезжать вниз, но на высоте третьего этажа труба оторвалась, и Царь грохнулся на панель.
– Месяц он в больнице пролежал. Но теперь ничего. Здоров! – с восхищением похвалил Купчик Царя.
Ванюшка отошел в сторону и внимательно исследовал глазами верхнюю часть трубы. У него даже закружилась голова от такой громадной высоты. С невольным сомнением взглянул он на Купчика, потом снова на трубу и на третьем этаже заметил, что у водосточной трубы не хватает двух колен, которые, очевидно, сорвались с Царем, когда тот падал вниз.
– Сможешь? – снова переспросил Левка, выжидательно глядя на него.
– Нет, – отрицательно покачал головой Ванюшка, поражаясь безрассудству Царя и проявленной им отваге. Он понял, что Царь держится на дворе не только благодаря своей силе.
– У Царя четыре кулака... крестовый брат есть, – продолжал рассказывать Купчик.
– Кто? – Ванюшка снова навострил уши.
– Серега Копейка. Они поменялись крестами и кровью свои имена на заборе написали. Они друг за дружку на тот свет пойдут.
Ванюшка мысленно представил, как Царь и Копейка менялись гайтанами с крестами, скрепили свое братство кровью. Это еще более встревожило Ванюшку. «Далеко до Царя», – подумал он, не теряя еще надежды если и не догнать Царя, то хотя бы в чем-то сравняться с ним.
БУДНИ ДВОРА
Все-таки с каждым дном общительный Купчик все больше нравился Ванюшке. Обладал тот необычайной любознательностью. Случалась ли где какая драка или происшествие, Купчик являлся первым. Ванюшка едва поспевал за ним, знакомясь со всеми закоулками Скобского дворца. Выбегали они и на улицу, где, оглушительно гремя по булыжнику, везли тяжелую кладь ломовики. Прохаживались по панели мимо многочисленных торговых заведений: лавок, магазинов, чайной «Огонек»; занимали они первый этаж и своими ярко размалеванными вывесками украшали весь фасад Скобского дворца. Спорили, чья вывеска красивее и лучше. Возвращаясь обратно на двор, ребята останавливались то у одного, то у другого подъезда.
С живейшим интересом следили, как фабричные девушки под гармошку плясали с подмастерьями кадриль, не переставая при этом лузгать семечки. А более деловые парни в пиджаках и жилетках, расположившись на панели и грязных ступеньках подъезда, отчаянно ругаясь, резались в «очко», в «три листика». Порой среди них возникали ссоры, начиналась потасовка, сверкали ножи...
Резкой трелью из общего гвалта вырывался тревожный свисток дворника. Появлялся с соседнего перекрестка дежуривший там черноусый краснощекий городовой Жига. Был он на окраине старожилом. Его с давних пор все знали, и он всех помнил. «Р-разойдись!» – врезаясь в толпу, командовал он, надувая сердито щеки и придерживая рукой шашку. А Купчик бесстрашно лез в самую сутолоку и как вьюн вертелся среди взрослых.