Текст книги "Ребята Скобского дворца"
Автор книги: Василий Смирнов
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
– Мы, батюшка.
Иваниха провела краем юбки по табуретке и подвинула ее посетителю. Широкоскулое морщинистое лицо у нее покрылось бисеринками пота от тревожного ожидания.
– А где же ваш... питомец?
– Сейчас, батюшка, сейчас, – заторопилась Иваниха. – Я сей минутой приведу его самого!
Немедленно, больше по привычке, чем для острастки, она схватила скалку и торопливо побежала разыскивать Типку.
Господин в котелке так и не присел на табуретку. Он стоял посередине темной, сумрачной комнаты с узким окошком наверху, тяжело сопел и с опаской поглядывал на низкий, слезившийся от сырости потолок, на стены непонятного цвета, боясь испачкать свой костюм.
Вернулась Иваниха, запыхавшись, с Царем. Насупившись, исподлобья Царь смотрел на «благодетеля», как льстиво величала господина в белой манишке Иваниха, и думал: для какой надобности тот собирается взять его к себе? С первого же взгляда незнакомец не понравился Царю.
– Отрок он тихий, смиренный... – лебезила Иваниха, к большому неудовольствию Типки, и расхваливала его на все лады. – Грубого слова не услышишь...
– Вот как? – недоверчиво усмехнулся «благодетель», рассматривая Типку с ног до головы. – Не врешь, почтеннейшая?
Незнакомец грубо притянул Царя к себе, раскрыл у него рот, посмотрел на ровные, крепкие зубы.
– Не сластена ли? – строго пояснил он Иванихе, отпуская Типку и вытирая белоснежным платком длинные, мясистые, в перстнях руки.
– Что ты, батюшка! – изумилась Иваниха. – До сластей ли нам?
– Да-а, – согласился тот, снова оглянувшись по сторонам, и сразу же перешел к делу.
– Харч хозяйский, – коротко объяснил незнакомец. – Ну, из одежды, обуви что нужно. Будет стараться – к рождеству и пасхе подарок.
И это было все, на что мог надеяться не проронивший ни одного слова Царь. Какого-либо жалованья деньгами подросткам его возраста, поступавшим в люди, не полагалось.
Немного подумав и снова мельком взглянув на Типку, незнакомец, очевидно, твердо решил забрать его к себе. Вынув из внутреннего кармана записную книжку, незнакомец полностью записал имя и фамилию Царя, год его рождения и протянул Иванихе свою визитную карточку. Та, обтерев руки о фартук, благоговейно взяла.
– Придется, почтеннейшая, с неделю подождать... Заглянет от меня человек вот с такой карточкой – отпустишь племянника с ним. Отвезу я его. Поставлю на дело. Все.
Незнакомец надел свой котелок, взял в руки тросточку с серебряным набалдашником и, не взглянув больше на Типку, по-прежнему брезгливо морщась, боком вышел из комнаты. Иваниха, семеня, выбежала вслед, проводила до улицы, все время низко кланяясь, продолжая усердно расхваливать племянника.
Вернувшись, она истово перекрестилась перед иконой.
– Услышал угодник мою молитву! – А перед Типкой похвалилась: – Сразу видно, доброй души человек... Не побрезговал сам прийти.
Типка молчал.
Что за торговое заведение, где предстояло жить Типке, Иваниха так и не поняла. Типка внимательно разглядывал матовой белизны плотную визитную карточку, на которой замысловатой славянской вязью стояло:
Почетный гражданин Семен Евдокимович Харичкин.
Тетка с племянником не знали, что Харичкин был обычный маклер-посредник, поставлявший в разные города Российской империи купцам и фабрикантам таких, как Типка, подростков.
На душе у Царя стало тяжело. Иваниха, взяв у него визитную карточку, бережно положила на божницу. А Типка снова отправился на двор.
ПОИСКИ УТЕРЯННЫХ СОКРОВИЩ
В этот день Ванюшка, выйдя на двор, случайно заглянул в закоулок возле помойки и остановился, остолбенев от удивления. Перед ним лежал втоптанный в землю серебряный четвертак. Оглянувшись, нет ли свидетелей, Ванюшка выкопал монету и убедился, что она настоящая, не фальшивая.
– Вот так здорово! – обрадованно бормотал Ванюшка, продолжая внимательно рассматривать свою находку. – Сам меня нашел. Первачок-четвертачок...
Сразу же вспомнился рассказ бабушки о счастливых людях. Ванюшка больше не сомневался, что скоро выплатит долг. Оставалось ему найти меньше трех рублей!
Показав находку Кузьке Жучку и Цветку, похвалившись перед ними, Ванюшка немедленно разыскал Купчика. Тот тоже внимательно рассмотрел четвертак.
– Пойдем, – убеждал его Ванюшка. – Что найдем – пополам.
Купчик сперва отказывался, не веря в возможность так быстро разбогатеть, но Ванюшка вытащил его на улицу.
В то время как Харичкин знакомился с Царем и вел переговоры с Иванихой, Ванюшка вдвоем с Купчиком отправились блуждать по окрестным улицам, ощупывая глазами каждую пядь панели. Отыскивали они утерянные прохожими сокровища. Шли по улице и рассуждали.
Знаешь, какие растеряхи бывают? – убеждал своего спутника Ванюшка, ощупывая в кармане свой первачок-четвертачок. – Обронят бумажник или сверток с деньгами и идут дальше, а бумажник лежит. Мы к нему.
– На двоих? – озабоченно осведомлялся Купчик. – Смотри, по-честному!
– Кому говоришь-то? – возмущался Ванюшка. Он снова, в который уже раз, вынимал из кармана свой первачок – серебряный четвертак, ласкал его, приговаривая: – Найдем тебе братцев, а может, и сестричек. Одиноким ты у меня не будешь...
Как завидовал ему в эти минуты Купчик! Он тоже больше не сомневался, что вернутся они домой с добычей.
Не спеша они прошли мимо домовой церкви фабриканта Брусницына на Косой линии. На паперти толпились нищие и протяжно голосили:
– Подайте, Христа ради!..
Побывали ребята в торговых рядах, где продавалась всякая всячина и торговки назойливо зазывали покупателей. Заглянули на толчок, где маклаки и покупатели шумно хлопали друг друга по рукам и потом снова ожесточенно торговались.
Прошли по Большому проспекту мимо зеркальных витрин магазинов в Галерную гавань. Поглазели, как на самом берегу Финского залива разгружали баржу. По длинным дощатым сходням один за другим шагали полуголые грузчики и, обливаясь потом, шатаясь и пригибаясь, несли на спине тяжелые мешки с цементом. На Кожевенной линии у закопченных корпусов кабельного завода рабочие в измазанных блузах катили через мостовую огромную, выше роста человеческого, деревянную катушку со свинцовым кабелем.
– Берегись! – закричал кто-то из них на зазевавшегося Купчика.
Получив заслуженную затрещину, Купчик пошел быстрее, уже не помышляя о каких-либо находках.
В этот день Ванюшка с Купчиком прошагали верст двадцать, не меньше. Но, кроме огрызка карандаша, обломка расчески, сломанного перочинного ножа, ничего на их пути не попалось. Ванюшка успокаивал своего спутника, едва волочившего ноги от жары и усталости:
– Сегодня не нашли, так завтра. Фортуны не было.
– Какая это фортуна-то? – осведомлялся Купчик.
Ванюшка неопределенно пожимал плечами.
«Ищи сам, – думал Купчик. – Завтра я не пойду».
Когда друзья, опустив головы вниз, медленно подходили к Скобскому дворцу, у забора они увидели кошелек. Лежал этот с виду ветхий и рваный, но туго набитый деньгами кошелек на панели. Лежал на самом видном месте. Вся кровь бросилась в лицо Ванюшке. Он стремительно, как лев, ринулся к кошельку. За ним бросился и Купчик. Но кошелек, словно живой, вдруг юркнул в щель под забором. Сразу же за забором послышались смеющиеся голоса скобарей. Цветок высунулся сверху, держа на бечевке кошелек. Кто-то другой нахально завопил:
– Обманули чудака на четыре кулака...
Сконфуженные, Ванюшка и Купчик немедленно поспешили уйти от злополучного места.
– Зачем ты наболтал ребятам? – набросился Ванюшка на своего спутника.
Купчик удивленно пожал плечами.
– Ты сам же хвастался Цветку, – оправдывался он.
Ванюшка побледнел. В кармане он не ощутил своего первачка – серебряного четвертака. Поспешно вывернув карман наизнанку, Ванюшка увидел черневшую дырку.
– Левка, – сказал он свистящим шепотом, – четвертак-то я посеял!..
ТАЙНА МИХЕЛЯ
Вернулся Ванюшка на кухню чайной «Огонек» в очень скверном настроении. С горя он отправился путешествовать по всему «Огоньку». Побывал в бильярдной, где с каким-то посетителем играл маркер Терентий, заглянул в малый зал. Электрический оркестрион в зале молчал. Деревянный Михель, подняв одну ногу в лакированном ботинке и выставив правую руку с пустым мундштуком, стоял как вкопанный. «Непорядок...» – подумал Ванюшка. Разыскав на зашарканном, посыпанном опилками полу окурок побольше, Ванюшка взгромоздился на стул и сунул окурок в мундштук.
– Кури! – приказал Ванюшка своему любимцу.
Выглянувший из бильярдной маркер Терентий как-то враждебно, исподлобья посмотрел на Ванюшку, но ничего не сказал. Народу в малом зале было немного. Из знакомых Ванюшка узнал только механика из типографии Вольфа Максимова и рослого, дюжего грузчика Черта. Максимов спокойно обедал. А Черт сидел поодаль с угрюмым человеком в синем сюртуке, занимали они вдвоем весь стол.
– Пей, – угощал угрюмый человек в сюртуке, наливая под столом из бутылки какую-то мутную жидкость в стакан. – Пей! За мной не пропадет.
– Покорнейше благодарю! – гудел Черт, заметно уже охмелев.
– Вот тому очкастому гусю пересчитал бы ребра, – осторожно на кого-то указал человек в синем сюртуке. – Богопротивная личность у него.
– Могу! – обещал Черт, тяжело опираясь на стол и мотая лохматой головой, как бык. – Раз ты меня уважаешь...
Ванюшка ничего больше не уловил, пробираясь мимо столиков обратно на кухню. Кому советовал синий сюртук пересчитать ребра, Ванюшку совершенно не интересовало. На дворе и на улице каждую субботу и воскресенье кому-нибудь пересчитывали ребра.
Снова выглянув на двор, Ванюшка первым делом увидел Цветка. Стоял тот, окруженный девчонками, и громко разглагольствовал, размахивая руками. Ванюшка подошел к нему и начал осматривать со всех сторон.
– Ты чего? – удивленно спросил Цветок, забеспокоился и сам начал оглядывать себя.
– Стой! – приказал Ванюшка и, как фотограф, уставился на него. Считал он на щеках Цветка... веснушки. – Чего вертишься, юла! – прикрикнул Ванюшка. – Стой, не шевелись.
– А зачем? – глупо улыбаясь, спросил Цветок.
Ванюшка усердно продолжал считать веснушки. Догадливые девчонки начали уже смеяться.
– Двадцать одна... двадцать две... – бормотал Ванюшка. – Тьфу!.. Сбился... Ишь как тебя проконопатили!
Цветок побагровел. Такого злодейского поступка со стороны Ванюшки он не ожидал.
– Я тебе, Чайник, посчитаю... – пригрозил он Ванюшке. – Ты у меня по веревке будешь ходить!
Цветок поспешно отошел от Ванюшки, для чего-то подолом рубашки вытирая свое разом вспотевшее лицо и продолжая ругаться. Отомстив Цветку, Ванюшка спокойно вернулся на кухню чайной и занялся разглядыванием картинок в иллюстрированных журналах, что любил делать, когда ему было особенно скучно.
– Читай, заяц, читай, – проходя мимо, похвалил его Максимов, потрепав по голове. – В жизни пригодится...
Максимов любил вникать в ребячьи дела, шутливо награждая скобарей разными прозвищами, а порой приносил и одаривал ребят разными брошюрками со сказками, рассказами Гоголя, Пушкина.
Снова заглянув в малый зал, Ванюшка уже не увидел в мундштуке Михеля окурка. Куда он делся, было совершенно непонятно. Стоял Михель в прежней позе с повисшей в воздухе ногой.
«Кому понадобилось вытащить?» – подумал Ванюшка, испытующе взглянув на Терентия. Черт со своим приятелем в синем сюртуке продолжали еще сидеть за столом.
ПРОСЬБА ЦАРЯ
После разговора с Харичкиным Царь вышел на двор удрученный. Попавшийся в подъезде дымчатый облезлый кот с отрубленным хвостом подошел к Царю и стал тереться о его ногу. Царь погладил кота.
– Иди гуляй, – грустно сказал он ему.
Сидевшие на заборе воробьи встретили Царя громким чириканьем.
– Все ссоритесь? – укоризненно попрекнул их Царь. Он любил разговаривать с животными. В раннем детстве, оставаясь один дома, Царь разговаривал с тараканами, с серой мышкой, выбегавшей из щели.
Став постарше, он обрел новых друзей. Все собаки и кошки во дворе пользовались его покровительством и защитой.
Выйдя на двор, Царь долгим, внимательным взглядом огляделся вокруг, словно прощаясь. По-прежнему сияла и сверкала на солнце усеянная тысячами втоптанных стекляшек твердая, как гранит, земля без единой зеленой травинки. В глубине обширного двора чернели деревянные пристройки. Дымили вокруг фабричные трубы. Грохот и лязг несся с соседнего судостроительного завода. Переполненный скобарями двор шумел и гудел, как базар в праздничный день. Все кругом было обычное, родное.
Не верилось Царю, что скоро придется со всем этим расстаться.
Разыскав на дворе Фроську, Царь решительно подошел к ней, не зная еще, о чем будет говорить. Фроська была единственным человеком на свете, с которым Типка, уходя в услужение «к почетному гражданину» Харичкину. не мог не проститься. Если бы Харичкин забрал с собой и Фроську, Типка последовал бы за ним с большей охотой. Но Фроська оставалась на дворе Скобского дворца, а Типкина судьба уже находилась в руках Харичкина. Не сказать ей об этом было никак нельзя.
– Т-ты вот что... – не узнавая своего голоса, как обычно грубовато, начал Типка, как-то странно косясь на Фроську. – Ухожу я... насовсем.
– Далеко? – поинтересовалась удивленная Фроська.
– В-в услужение к одному барину... Дело у него торговое... Забирает меня к себе на... Кавказ...
Типка говорил с трудом, ворочая языком, как булыжником. Почему на Кавказ, Типка и сам не знал, уловил только из прошлого разговора с Харичкиным, что тот забирает его в отъезд. А слово «Кавказ» само собой пришло Типке на язык. Считал он Кавказ самой отдаленной от Петрограда местностью.
– Хочешь, я тебе свои стекляшки отдам?.. – предложил неожиданно Царь. Никакого другого сокровища, кроме разноцветных стекляшек в ящике под деревянным топчаном, у него не было.
Взглянув на Типку, растерялась и побледнела Фроська. В том, что Типка говорит чистую правду, она нисколько не усомнилась. Типка всегда говорил ей правду, и, может быть, за это она и уважала его больше, чем кого-либо из скобарей на дворе, даже больше чем уважала. Но об этом пока не знала ни одна душа на свете. В это самое время мимо них прошел, насупившись, Ванюшка.
– А ты не уезжай, – тихо попросила Фроська, глядя на Царя большими жалостливыми глазами. И она по своей привычке провела рукой по щеке Царя.
Царь еще более насупился.
– Нельзя мне... Тетка требует... Кормиться ей трудно.
Типка хотел еще что-то сказать, но помешали. Подошел пьяный тряпичник Младенец.
– Ребятки! – всхлипывал он. – Разве я человек? Я христопродавец!
Младенец, покачиваясь, хотел в чем-то покаяться, но Царь, взяв его за рукав, отвел к подъезду, уговаривая:
– Иди проспись, дядя Младенец. А то еще в участок заберут.
Избавившись от Младенца, Царь снова вернулся к Фроське. Она стала решительно возражать против его отъезда. Если и поступать в услужение, то лучше где-нибудь поближе, в самом Питере и неподалеку от Скобского дворца, – так считала она.
И вдруг, увидав вышедшего из чайной «Огонек» механика Максимова, Фроська взяла Царя за руку и приказала:
– Пошли!
– К-куда? – спросил Царь, подчиняясь требованию Фроськи.
Ни слова больше не говоря, Фроська подвела Царя к Максимову. Это был человек, которого Фроська знала как справедливого и честного и очень уважала. Он тоже всегда говорил всем правду, не лукавя и не стесняясь.
– Здрасте, дяденька! – вежливо обратилась Фроська, глядя ему в глаза. – С приятным аппетитом вас.
– Здорово, красавица. Спасибо! – добродушно приветствовал ее Максимов. – Что скажете?
– Вот! – Фроська говорила с отчаянной смелостью, указывая рукой на Царя. – Устройте его куда-нибудь, дяденька, в услужение.
Царь в своей полосатой тельняшке молчал. Он только благодарно взглянул на Фроську, и глаза у него потеплели. «Поможет или нет?» – думал он.
– Что, орел, туго приходится? – осведомился Максимов, удивленный, что эта шустрая черноглазая девчурка просит не за себя.
– Д-да, – признался Типка, умоляюще глядя на Максимова, – дюже хорошо бы на завод... или на фабрику... учеником...
– Он способный, – добавила Фроська. – Он все может.
– А живешь ты у кого? – поинтересовался Максимов.
– С т-теткой. Она не выгонит. А так ей т-трудно. Я уже большой. Четырнадцатый год мне. – Царь умышленно прибавил себе целый год. Ему только недавно исполнилось двенадцать лет.
– Надо подумать, – пообещал Максимов, которому понравилось, что ребята разговаривают с ним, как взрослые, деловито и серьезно. – А сам-то ты не пробовал устроиться?
– Не берут, – пожал плечами Царь. – Ходил я с теткой. Обещают, а не берут.
– А мать, отец у тебя, как видно, отсутствуют? – спросил Максимов.
– Батю стражники застрелили, когда в деревне барскую землю делили. А мамка... – Типка немного замялся, по-прежнему доверчиво глядя на Максимова ясными глазами. – Мамка с горя умом тронулась. Сгорела во время пожара. Я еще тогда малышом был.
Фроська, не вытерпев, снова ласково коснулась рукой щеки Царя, но в разговор больше не вмешивалась. Типка впервые за всю свою, как ему казалось, длинную жизнь так доверчиво и охотно рассказывал про своих родителей, видя, что Максимов, не улыбаясь, внимательно слушает его.
– Стражники, говоришь, застрелили? – сурово сдвинув брови, переспросил Максимов. – Да-а, жизнь у тебя, видно, настоящая, пролетарская. А Царем еще тебя зовут на дворе! Это по какой же причине? Коронация-то у тебя давно происходила? – Чтобы сгладить тяжелое настроение, Максимов умышленно пошутил, но Типка не понял шутки и не улыбнулся.
– Так это... по фамилии меня кличут. Такая фамилия у меня, Царев.
– Против фамилии ничего не скажешь. А кличка очень у тебя плохая. Очень даже плохая. Можно сказать, оскорбительная, – укоряюще покачал головой Максимов.
– А п-почему плохая? – Уже обидевшись, переспросил Типка.
Максимов улыбнулся, снял очки, протер платком стеклышки и, по привычке оглянувшись по сторонам, стал говорить уже тише:
– Как тебе сказать... Стражника, который твоего отца застрелил, ты что – уважаешь? Городовых, а это тоже стражники, только на городской манер, ты тоже уважаешь?
– Нет, – признался Типка. – Притесняют они народ. Разве кто их уважает?!
– Правильно! – одобрил его ответ Максимов. – Городовые кому служат? Царю. Кого защищают? Царя, не тебя, – снова усмехнулся Максимов. – Теперь понял, почему мне не нравится твоя кличка?
Типка утвердительно кивнул головой. Ему очень пришелся по душе разговор Максимова.
– Меня уже не раз в участок водили! – гордо признался он.
Максимов снова нахмурился.
– По делу? – спросил он, – Или так, подобру-поздорову?
Царь замялся. За свою жизнь он неоднократно был бит дворниками за разные проделки на дворе и просто так, ни за что ни про что. Дубасили его взрослые. Трепали за уши городовые, снимая с рессор извозчичьих пролеток, когда Царь не хотел пешком путешествовать по городу... Обо всем было длинно и не совсем приятно рассказывать.
Максимов, очевидно, догадывался и не стал дожидаться ответа.
– Ну, об этом после поговорим, – успокоил он Типку, – Может быть, я тебя к себе в типографию устрою, – И он дружелюбно потрепал Царя по плечу.
– Чувствительно вас благодарим, дяденька, – опять выступила Фроська.
– Ну вот... и бесплатное представление начинается, – кивнул Максимов головой на проковылявшего мимо них бродячего музыканта с шарманкой за спиной и обезьянкой на плече.
Ребята побежали вслед за шарманщиком.
РАЗГОВОР, ИМЕВШИЙ БОЛЬШИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
Едва ребята успели отойти от Максимова, как к нему, грузно шаркая опорками, приблизился Черт.
– Стой!.. – рявкнул он и, перекрестив Максимова, грозно спросил: – В б-бога веришь?
– Тебе что нужно? – миролюбиво спросил Максимов, хорошо знавший грузчика.
– Тебя, – ответил Черт, тяжело покачиваясь. От него нестерпимо разило крепким сивушным духом. – Зачем людей совращаешь?
Максимов уже более внимательно взглянул на опьяневшего грузчика.
– Эх, ты! – неодобрительно покачал он головой. – Рабочий человек, а ведешь себя, как полицейский крючок. Ты что, не узнаешь меня?
– Узнаю, – прогудел Черт, ближе подступая к Максимову и судорожно сжимая свои огромные кулаки. – Снова спрашиваю: в бога веришь? Молчишь!
Черт от дикой, неуемной ярости еще более побагровел.
– В тебя верю. Ты и есть бог. – Максимов ответил шутя, стараясь не раздражать пьяного. Он никак не ожидал, что произойдет дальше.
– Как? – спросил суеверный Черт, с нескрываемым ужасом глядя на Максимова и отступая от него на шаг. – Я... бог?..
Смелая мысль пришла в голову Максимову. Желая скорее отвязаться от пьяного, он даже перекрестил его и низко поклонился.
– Кланяюсь, как богу, – сказал он. Превратив ошеломленного Черта в бога, Максимов решительно повернулся спиной и пошел домой, размышляя, кто мог подослать опьяневшего грузчика. «Действует черная сотня», – тревожно думал он.
Черт остался один в величайшем потрясении.
– Я... бог?.. – бормотал он, ничего не соображая.
«Этот самый, в синем сюртуке, его натравил, – думал Максимов, поднимаясь к себе на четвертый этаж, где снимал комнату у престарелой глухой вдовы почтово-телеграфного чиновника. – Нужно будет поговорить с грузчиком, когда тот отрезвеет. Обязательно поговорю. Это дело так оставлять нельзя», – решил Максимов. И тут он вспомнил про свой разговор с Типкой и Фроськой, не зная, что ему больше понравилось: немногословная, рассудительная речь Царя и его серьезный, уже не детский взгляд или волнение черноглазой шустрой девчонки, с такой горячностью и с такой нескрываемой надеждой просившей за своего друга. Медленно он перебирал в уме своих знакомых. Их было много в Петрограде и в то же время очень мало. Не к каждому он мог запросто, открыто зайти. Да и адреса многих из них менялись, как листки отрывного календаря на стене.
Сам с детства пройдя тяжелую сиротскую школу жизни, Максимов любил ребят. И теперь, расхаживая по узкой полупустой комнате, где, кроме железной кровати под байковым одеялом, стола, нескольких стульев и этажерки с книгами, ничего больше не было, он вспомнил, как однажды в детстве ему тоже помогли. Деревенский учитель привез его в город и с большим трудом устроил на казенный счет в гимназию. Правда, доучиться ему не пришлось. Из шестого класса его исключили за дерзость и вольнодумие. Дальше найти свою дорогу в жизни было уже легче. Взглянув в раскрытое окно, выходившее на грязный двор, Максимов вздохнул.
«Скоро ли придет такое время, – подумал он, – когда эти хлопчики вырвутся на светлую, широкую дорогу, станут хозяевами жизни? Никто не назовет их вместо имени нелепыми кличками, не унизит, не оскорбит».
– Придет. Обязательно придет. И скоро! – нахмурившись, вслух произнес Максимов. И, глядя сверху на мелькавшего среди ребят в своей полосатой тельняшке и в рваном картузе, лихо заломленном набекрень, Типку, Максимов так же вслух промолвил: – Будь спокоен, Царь-царевич! Устроим тебя в люди, обязательно устроим...
В дверь постучали, и в комнату вошел пожилой мужчина в рабочей куртке. В руках у него белела свернутая в трубку газета.
– Максимов? – осведомился он, пытливо разглядывая механика и протягивая ему четырехпалую руку. Пятый палец у него на руке был почти начисто обрублен. – Кажется, встречались?
– Встречались, – спокойно подтвердил Максимов. – Вместе в шестом году в Литовском замке сидели. – И он назвал фамилию вошедшего.
– Точно, – подтвердил тот и положил на стол газету.
Максимов медленно развернул. Это был старый, еще предвоенный, годичной давности, июльский номер газеты «Правда», служивший теперь паролем. На первой странице крупным шрифтом выделялся подчеркнутый карандашом заголовок – призыв к забастовке.
– Понятно? – спросил пожилой мужчина, усаживаясь на стул. – Такова директива Петроградского комитета.
– А Ленин? – спросил Максимов. – Одобряет ли он в такое трудное время выступать?
– Письмо от него получили. Задача теперь – распространить.
В дверь снова постучали. В комнату вошел черноусый моряк в военной форме, на ленточке бескозырки у него чернели буквы: «Орел».
– Григорий Астафьев, – отрекомендовался он четырехпалому. С Максимовым моряк был уже знаком.
Если бы судомойка Аксинья из чайной «Огонек» заглянула в эту минуту к Максимову, то встретилась бы со своим двоюродным братом, которого она на дворе выдавала за мужа, выдумав историю с приворотным зельем.
УБИЙСТВО НА ДВОРЕ СКОБСКОГО ДВОРЦА
Больше всего на свете ребята любили, когда на дворе у них появлялись акробаты, фокусники, музыканты, певцы. На даровое представление обычно собиралась громадная толпа скобарей. На этот раз на двор зашел кривоногий шарманщик грек в мешковатом длинном сюртуке, в коротких, гармошкой сапогах и в старой черной шляпе. На плече у шарманщика, позвякивая блестящей медной цепочкой, сидела маленькая коричневая обезьянка в пестрой, с бахромой, шерстяной юбочке и преуморительно корчила гримаски.
– Шарманщик! Шарманщик! С обезьянкой! – шумели вокруг.
Выйдя на середину двора, шарманщик снял со спины свой музыкальный ящик и, подставив под него деревянную ногу, посадил на шарманку обезьянку и негромко, хрипло заиграл; посматривая на многочисленные окна Скобского дворца, ожидал вознаграждения.
Царь, усиленно работая локтями, сразу же пробился вперед. Стоял он рядом с Фроськой. Стоял как зачарованный, не спуская глаз с маленькой шустрой обезьянки, которая, позвякивая цепочкой, сползла с плеча шарманщика и, спрыгнув вниз, неумело ковыляла по земле.
– Смотри-ка! На задних ногах ходит. Пляшет! В зеркало глядится! – раздавались восторженные возгласы ребятни и взрослых, окруживших шарманщика.
– Пьяная баба гуляет по базару! – громко объявлял шарманщик, не переставая крутить шарманку.
– Красная девица румянится и пудрится! – сообщал шарманщик. Лицо у него было усталое. Говорил он нечетко, плохо выговаривая отдельные слова.
Кругом смеялись громко взрослые и ликовали ребята. Толпа вокруг шарманщика все сгущалась.
И в это время к толпе медленно приблизился Черт. Находился он в невменяемом состоянии, усиленно таращил глаза и морщил лоб. По-прежнему в голове у него шла мучительная работа: ему не давал покоя разговор Максимова.
«Бог! Бог!» – мерещились ему слова.
– Свят! Свят! – шептал он, делая рукой широкие, размашистые кресты.
Высокий и грузный, с взлохмаченной, словно объятой пожаром головой, в широкой холщовой блузе и в таких же шароварах, он возвышался над всей толпой, продолжая таращить глаза.
– Что сие? – громовой октавой спросил он у окружающих, заметив шарманщика.
Он раздвинул толпу, приблизился ближе и явственно увидел на земле сатану с длинным хвостом, с рогами, в шерстяной юбке, с зеркалом в руках.
– Чур меня! – испуганно перекрестился он. – Нечистик!
В затихшей толпе кто-то засмеялся. Это еще более разъярило пьяного грузчика. Схватив за воротник сюртука грека, Черт легко приподнял его вместе с умолкшей шарманкой и обезьянкой от земли.
– Тебе говорю, изыди! Сгинь! – глухо заревел он, еще более багровея от нахлынувшей бешеной ярости.
Кругом замерли, хорошо зная буйный нрав грузчика. Трезвый, он был молчалив и редко выходил из себя, но в хмелю становился несдержан и страшен.
Царь стоял вначале спокойно, забавляясь выходкой Черта. Но как только обезьянка, испугавшись, вскарабкалась на грудь к хозяину и, обхватив его за шею тоненькими ручонками, плачущим голосом тонко заверещала, у Царя разом остановилось сердце.
– Убьет! – испуганно закричала Фроська, стоявшая рядом с Типкой. – Ой, убьет!
– Не тронь! – не помня себя, завопил и Царь; молниеносно метнувшись к Черту, он схватил цепочку от обезьянки.
Что произошло дальше, Типка не помнил. Очутившись вместе с обезьянкой в воздухе, он далеко отлетел в сторону от шарахнувшейся толпы и тяжело шмякнулся о землю. Почти одновременно отлетел от грузчика и шарманщик, загремев своим музыкальным инструментом.
– Ну-у! – рявкнул Черт, тяжело дыша. Никто ему не ответил. И тут же он опустил голову, словно устыдившись, и. шаркая опорками, пошел к себе в подъезд.
Люди толпились, напирали друг на друга, тревожно шумели. Возле Типки, раскинув мохнатые коричневые ручонки с крохотными черными пальчиками, лежала обезьянка. Короткая зеленая с бахромой юбочка у нее сбилась, была в пыли. А глаза обезьянки, прежде детски-любопытные и шустрые, быстро угасая, с какой-то укоризной глядели на окружающих. Поодаль, рядом с разбитой шарманкой, сидел на земле грек. Обхватив седую голову руками и покачиваясь из стороны в сторону, он тонким женским голосом выл. Вокруг громко, взволнованно шумели.
– Братцы, за что это он ее кокнул? – недоумевающе спрашивал у всех чумазый, в промасленном фартуке мальчишка-подмастерье Сашка Ильин, друживший со скобарями.
Работал он у сапожника и, прибежав позже всех, ничего не понимал. Но ему никто не отвечал.
– Братцы!.. – снова взывал Сашка.
– Теперь шарманщику капут. Обезьянка его кормила, – слышалось в толпе.
Кто-то возразил:
– Новую купит.
– Пожалуй, купила-то притупила... – ответило разом несколько голосов.
Народ расходился.
Сняв с шеи заношенный клетчатый шелковый платок, шарманщик с помощью ребят бережно завернул в платок мертвую обезьянку. Взвалив на спину задребезжавшую шарманку, грек, спотыкаясь, ушел со двора.
Поднялся с земли и Царь. Фроська было подскочила к нему, хотела помочь, но он отстранил ее и, скорчившись, побрел домой. Видно было, что Черт сильно зашиб его.
ПРИГОВОР СКОБАРЕЙ
Когда случилась история с шарманщиком, Ванюшка сидел на кухне чайной и ничего не знал. Появившись на дворе, он попал в самый водоворот событий. Двор кипел и бурлил, словно огромный котел. Скобари в один голос костили всякими бранными словами Черта. «Так он всех веселых людей от нашего двора отвадит», – говорили одни. «Уже не ходят, боятся», – заявляли другие. Вспоминали, как разбушевавшийся Черт весной прогнал акробатов, побил певца-баса, а еще раньше учинил допрос и вытолкал в шею фокусника...
Если бы это был не Царь, а Ванюшка или Купчик, пролежали бы они в больнице, наверно, недели две, не меньше, после встряски, которую задал Черт. Но Царь как ни в чем не бывало вернулся на двор ровно через полчаса. Правда, он хромал. В ушах у него звенело, а на запекшихся губах проступала кровь. Но в глазах сверкал неукротимый дух ярости и возмездия. Скобари встретили его как прославленного героя. Сразу же окружили. После короткого совещания решили – идти всем скопом к городовому искать управы на Черта.
Это была необычайная делегация. Не менее сотни разъяренных скобарей вышли со двора и направились на ближайший перекресток, где обычно стоял на посту городовой Жига.
Впереди шел Цветок, для этого случая нацепивший себе на грудь отцову дворничью бляху.
– Дядя! – звонко закричал нетерпеливый Кузька Жучок, когда шумная делегация приблизилась к городовому. – У нас убийство произошло!
– Где? – встревожился городовой.
Но тут окружившие городового скобари так загалдели, что стало трудно понять что-либо. С трудом городовой немного утихомирил ребят.