Текст книги "Забайкальцы. Книга 2"

Автор книги: Василий Балябин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

– Вот как люди-то живут, – вздохнул Перцев, – один занимает эдакую домину! Да тут наших казачьих семей десять поместилось бы, не меньше.

Янков, улыбаясь, подкрутил усы, ответил:

– Ничего-о, вот как установим повсеместно советскую власть, сами в таких домах заживем.

– Ну уж это ты, Михайло Иванович, загнул, даже и не попарил.

– Ничего не загнул, а так оно и будет. Повыгоним буржуев к чертовой матери, а в ихние хоромы сами закочуем.

– А хозяйство куда: коней, быков, коров?

– На черта тебе тогда будут быки да коровы.

– Хлеб-то сеять надо будет.

– Машины будут за все отвечать. Тогда все будет по-новому, по-ученому: хозяин ишо где-то там в поле, а хозяйка глянет на часы и уж обед ему готовит, стол накрывает, двенадцать стукнуло, и он тут как тут, на машине приехал. Пообедал, снова в поле, восемь часов отработал – и баста. Поужинал, оделся по-городскому, тросточку в руку, папиросу в зубы и с женой под ручку – марш в тиятру. А ежели дома, то газету почитает, а либо книгу, а то и другими умственными способностями займется, вот как.

– Прямо-таки как в некотором царстве, в некотором государстве…

– А ты што думал…

В это время в гостиной появился хозяин: высокого роста, начинающий лысеть брюнет лет сорока пяти. Быстро окинув казаков взглядом, он приветствовал их легким поклоном головы и, назвав себя, спросил;

– Чем могу служить?

Янков взял из рук Попова тетрадь со списками обложенных контрибуцией, полистав ее, нашел.

– Кирюхин Сергей Маркович, контрибуции с вас нет, та-ак. Где служили?

– В городской управе, столоначальником по гражданской части.

– А почему теперь не на службе?

Хозяин, приподняв плечи, недоуменно развел руками:

– Гм… не служу… во-первых, потому, что городская управа перестала существовать, и я, так сказать, поневоле остался не у дел. А во-вторых, мне, в числе других чиновников, предоставили… э-э-э… за выслугу лет отпуск.

– Сколько получал жалованья?

– Жалованья? – поморщившись, переспросил хозяин. – Гм… получал сорок пять рублей.

– И за полгода вперед получил, да ишо и за месяц наградных? Ну-ка, Попов, подсчитай: по сорок пять рублей, сколько будет за полгода? – двести семьдесят. Так вот, гражданин Кирюхин, двести семьдесят целковых золотом гони обратно, сейчас же! Попов, пиши ему квитанцию.

Брови столоначальника полезли на лоб, испуг и удивление отобразились в глазах.

– Позвольте, – начал он и, приосмелев, багровея лицом, заговорил громче – Как же так, по… по какому праву?

– А вот по какому! – Янков сунул руку в карман бекеши, извлек оттуда отпечатанную на машинке бумажку, сунул ее Кирюхину – Читай!

Тот с дрожью в руках, хмуря брови, пробежал бумажку глазами и, досадливо крякнув, вернул ее Янкову. Он еще раз обвел казаков колючим, злобным взглядом, холеное бритое лицо его покрылось вишневым румянцем. Но, понимая, что сопротивление тут бесполезно, повернулся спиною к Янкову и в сопровождении Перцева вышел в соседнюю комнату.

Вскоре оба вернулись обратно, и столоначальник высыпал на стол восемнадцать золотых империалов царского чекана. Попов пересчитал деньги, положил их в сумку, выписал квитанцию, а Янков, улыбаясь, подмигнул хозяину:

– Давно бы так, а то што да почему. – И уже совсем миролюбиво, даже ласково утешил его: – Не горюй, хозяин, мы ить не одного тебя растребушим, а всех ваших переберем. Да и жалеть-то тебе тут нечего, деньги эти не твои, а народные, и незачем было зариться на них.

Кирюхин не отвечал; меняясь в лице, то бледнея, то краснея, он сел на диван и, нервно похрустывая пальцами, глядел куда-то в сторону.

– А мой тебе совет, – не унимался Янков, – не серчать на советскую власть, а служить ей верой и правдой…

– Пойдем, Михайло Иванович, – торопил его Перцев.

До самого вечера ходил по Чите Янков с комиссией и с казаками, многих в этот день «обрадовал» он своим визитом. Бледнели, сердито крякали и охали именитые купцы. Злобой наливались холеные лица коммерсантов и крупных чиновников, когда приходилось им раскошеливаться, выкладывать на стол так легко приобретенные золотые пятерки, пятнадцатирублевые империалы и толстые хрустящие пачки керенок.

Глядя на такое богатство, казаки переглядывались между собой, перешептывались:

– Деньжищ-то у одного человека какая уйма!

– Не по-нашему!

– Сколько быков продать надо бы, чтобы заиметь столько!

– Хоть бы с нами поделились!

– Разевай рот шире!

Попов и Перцев несколько раз уносили в банк крупные суммы денег, чеки на перечисление с одного текущего счета на другой. Двоих, не согласившихся уплатить контрибуцию, арестовали, отправили под конвоем к военному коменданту, а в домах их произвели тщательный обыск.

К вечеру было собрано более миллиона керенками и романовскими ассигнациями контрибуции и восемьдесят пять тысяч золотом незаконно полученного чиновниками жалованья. И все это полностью было сдано в банк.

– Хорошо поработали, – ликовал Янков, – ишо денек-два, и вышибем всю контрибуцию с буржуев и золото, какое эти хапуги растащили. Будут у власти нашей, советской, денежки, буду-ут, не будь я Мишка, Ванькин сын!

Глава III

На другой день кроме казаков, присланных по наряду из 2-го Читинского полка, Янков взял с собой пятерых своих, и среди них любимого ординарца Спирьку Былкова. Рябой, губастый, с зелеными глазами, Спирька считался в 1-м Верхнеудинском полку последним человеком. За мародерство, пьянство и другие художества Спирька был самым частым гостем на гауптвахте. Его посельщики рассказывали, что у себя в станице Спирьку дважды пороли старики розгами на сходке за пьяные дебоши и кражи и однажды водили его по селу с украденным хомутом на шее. Янкову Спирька понравился тем, что умел он угождать начальству и в любое время раздобыть для него и выпивки и закуски. За это Янков и приблизил к себе Спирьку, сделав его своим ординарцем.

Ноздри у Спирьки хищно раздулись, затрепетали, а зеленые глаза загорелись жадностью, когда увидел он целую кучу золотых монет, которые припертый к стене чиновник выложил на стол. Пока Попов выписывал хозяину квитанцию, пересчитывал деньги и складывал их в сумку, Спирька глаз не мог оторвать от золота и уже раскидывал умом, как бы поживиться от такого богатства. Он стал выжидать удобный момент, чтобы заговорить о своем замысле с Янковым, и момент этот вскоре же подвернулся. Шли по Ингодинской улице. Попова Янков отправил с деньгами в банк, Перцев что-то приотстал и, разговаривая с вахмистром Пинигиным, шел вместе с казаками.

Былков решил действовать, заговорил, до шепота понизив голос:

– Товарищ комдив, неужто себя-то обидишь?

Янков нахмурился, строго оглядел Спиридона с головы до ног:

– Ты это о чем?

– Товарищ комдив, – Спирька оглянулся на Перцева и, нагло улыбаясь, продолжал, – как же это, быть в воде и не замочиться. Десяточка два таких золотушек как бы нам пригодились. А власть ничуть не обеднеет, ежели мы лишнего буржуйчика для себя потрясем.

– Отстань! И чтоб больше я этого не слышал.

– Да я ничего-о, – не унимался Спиридон, – я к тому говорю, что теперь на бумажки эти ни черта не достанешь, с голоду пропадем тут. А по правде-то сказать, власть-то должна в ножки тебе поклониться, вон сколько денег собрал им, а себе ни шиша. Да где это видано, чтобы генерал и без копья денег.

– Ты перестанешь или нет? – Стараясь придать голосу суровость, прицыкнул Янков на своего любимца. – Разживешься ты у меня плетей.

Но по тону, каким сказаны были последние слова, Спирька понял, что «комдив» клюнул на его удочку.

– Мне-то что, – продолжал он деланно равнодушным голосом, пожимая плечами, – я не о себе, а о тебе же стараюсь. Потому что думаю– генерал, дивизией заворачивает, надо же о нем позаботиться, а он…

Подошел Перцев, и Былков оборвал разговор, понимая, что главное сказано. «А что, и в самом деле, – подумал Янков, – если возьму себе полторы-две сотни рублей и попрошу, чтобы вычли из жалованья. А не согласятся, сдать их в банк всегда успею».

Осуществить свой замысел Янкову удалось вскорости. Попов и Перцев с полными сумками денег ушли в банк, а Янков с верным своим ординарцем заявились к чиновнику тюремного ведомства Гольдшугу. Самого Гольдшуга дома не оказалось, и Янков предъявил свои претензии жене его, полнотелой густобровой еврейке, с двойным подбородком и золотыми серьгами в ушах.

– Не знаю, товарищи, ничего не знаю, – плачущим голосом твердила бледная как полотно хозяйка, прижимая обе руки к подбородку, – мужа дома нет. Денег, он сказал мне, у него нет в наличии, а документы, всякие бумаги он хранит у себя в сейфе.

– В какой сейфе?

– В несгораемом шкафу.

– А ну-ка посмотрим, што это за шкаф такой, веди к нему!

Еле сдерживаясь, чтобы не разреветься, хозяйка провела их в небольшой, уютно обставленный кабинет, показала рукой на массивный стальной шкаф. Янков подошел к нему, потрогал рукой:

– Тяжелый, должно быть. Да-а, так ключей-то, говоришь, нету, тетенька?

– Нету… госпо… товарищ офицер, нету.

– Тогда вот что, мы эту штуковину целиком заберем с собой в банк, а там уж подберут к ней ключи. Былков, зови сюда казаков человек десять, какие поздоровше.

– Ой нет! Не надо, не надо, – запричитала, замахала руками еврейка, – я пойду поищу ключи.

Оставив комиссию в кабинете, она чуть не бегом метнулась по коридору к себе на второй этаж. Этим незамедлительно воспользовался Былков, не сводивший очарованного взгляда с золотых карманных часов, лежавших на письменном столе. Будто рассматривая картину, подошел Спиридон к столу, повернулся к нему боком, и в ту же минуту часы со стола перекочевали в карман его шаровар.

В кабинете, с ключами в руках, появилась хозяйка. Она сама открыла сейф и, уже не в силах сдержаться, всхлипывая, повалилась в кресло, закрыла лицо платком.

Былков, помогая Янкову, выкладывал из сейфа на стол бумаги и пачки денег, пытался утешить плачущую женщину:

– Напрасно, дамочка, убиваетесь. Сами же виноваты, мы к вам со всей дорогой душой, по-честному, а вы – то ключей нету, то плакать ни с того ни с сего, нехорошо получается.

От Гольдшуга Янков вышел с сумкой, набитой пачками керенок и романовских кредиток, а 80 золотых пятирублевок, аккуратно четырьмя столбиками завернутых в синюю бумагу, положил себе в карман. На шельмоватый вопросительный взгляд Былкова ответил:

– Чего глаза пялишь? Думаешь, присвоить хочу? Ничего подобного. Попрошу в счет жалованья, а не разрешат – сдам в банк, и всего делов.

Сразу помрачневший Спирька сожалеюще вздохнул, проговорил с досадой в голосе:

– Уж вот это зря, дадут они тебе, разевай рот. А тут бы безо всяких, и шито-крыто.

– Ты опять за то же самое! – повысил голос Янков. – С кем разговариваешь, шалава непутевая!

В ответ Спирька лишь рукой махнул, насупился и разговор про деньги больше не заводил.

В этот день обход свой закончили уже вечером, потому что долго провозились с бывшим Начальником акцизного управления Тютиным. Он никак не хотел подчиниться, пришлось арестовать его, а в доме произвести обыск.

Когда вышли от Тютина, в домах уже повсюду загорелись огни, на дворе густели сумерки, узенькая полоска зари дотлевала на западе. Казаки уже ушли в свою казарму, вместе с ними отправился Попов, Перцев с сумкой под мышкой обратился к Янкову:

– Как же быть с деньгами-то? Банк теперь закрылся.

– С собой забери, а завтра сдашь.

– Ну што ты, куда я с ними? Живу в казарме, ишо сопрут, чего доброго, а тут их набралось тысяч тринадцать керенскими да романовскими больше тысячи. Лучше уж тебе их взять, надежнее будет.

Янков, согласившись, буркнул:

– Ладно, возьми их, Былков, вместе пойдем. А вы утре пораньше приходите, надо завтра закончить, надоела эта волынка, ну ее к черту.

На этом и расстались. Перцев отправился в казарму. Янков в сопровождении Былкова к себе в гостиницу «Даурия».

Идти пришлось мимо ресторана, откуда доносились веселые голоса, звон посуды и рыдающие звуки скрипок. Ресторан жил своей собственной жизнью. В то время как в области происходили большие перемены, вводились новые порядки, а поезда увозили красногвардейцев на восток к русско-китайской границе, где назревали грозные события, здесь внешне все шло по-старому. По вечерам облысевшие музыканты, в старомодных пиджаках и галстуках-бабочках, пиликали на своих инструментах старинные вальсы и марши. Те же вышколенные, проворные официанты в белых фартуках сновали по залу с подносами в руках и с перекинутыми через руку полотенцами. Все так же стояли между столами, накрытыми белоснежными скатертями, раскидистые фикусы и пальмы в больших зеленых кадках. Но уже не было в ресторане прежнего шика, со столов исчезли и серебро и хрусталь, упростились, хотя и намного подорожали, блюда и вина. Однако завсегдатаи ресторана знали, что есть здесь отдельные таинственные кабинетики, где за хорошие деньги можно заказать себе любое блюдо и вина: коньяк, малороссийскую запеканку, шампанское. Были бы деньги настоящие, золотые, остальное все найдется. Есть еще запасец, и знает, как пополнить его, предприимчивый хозяин ресторана Штигель.

Против дверей ресторана Спирька замедлил шаг, потянул носом запах жаркого, проговорил со вздохом:

– До чего же дух приятный… может, зайдем, товарищ комдив? Ведь с самого утра мытаримся, и маковой росинки не было в роте.

– Оно-то верно, – согласился Янков, – только ведь дорого тут, чем расплачиваться-то будем?

Спирька даже руками хлопнул себя по бедрам с досады.

– Товарищ комдив, да ежели мы и проедим одну-то золотушку из этих, какая же беда! Вон какую сумму собрали для казны, а себе и на ужин не заробили! Да где же это видано? Это прямо-таки стыд псаломщику сказать.

– Ну хватит тебе, зайдем поужинаем.

В ресторане они пробыли не менее двух часов, вышли оттуда в приподнятом настроении. Янков чувствовал себя легко, весело, захотелось быть на людях, поговорить, спеть что-нибудь. За разговорами и не заметили, что идут они не в ту сторону. Сообразили это лишь тогда, когда подошли к другой гостинице, «Селект», нижний этаж которой также был занят под ресторан. Сквозь кисейные занавески на громадных, из цельного стекла окнах Янков различил сидящих за столами людей, слышны были пьяные голоса их, песни и даже выстрелы.

– Что такое? – пробормотал удивленно Янков. – Что это за сборище?

– Да это же монархисты, товарищ комдив, – вспомнив что-то, сказал Спирька.

– Какие монархисты? Чего мелешь, дурак!

– Ей-богу, товарищ комдив. От ребят слышал, да и сам их видел, народ такие хваты, оторви да брось.

– Зайдем посмотрим, што это за шпана собралась тут.

Но дверь и в ресторан и в гостиницу оказалась закрытой изнутри. Это еще более подзадорило Янкова. Любопытство так и распирало его, а от выпитой водки он чувствовал в себе прилив такой энергии и отваги, что не побоялся бы никакой банды, хотя бы и в сотню человек.

– Как же попасть-то к ним, – сказал он, начиная злиться, и уже подумал о том, как бы сломать дверь.

– Я знаю тут ход, – предложил Спирька, – идем!

Они обошли дом, завернув за угол, с трудом перебрались через высоченный забор и очутились во дворе гостиницы. Затем по черному ходу вошли в полутемный коридор, заставленный какими-то ящиками и бочками, миновали громадную кухню и вошли в ярко освещенный зал. В нос Янкову шибануло спертым воздухом непроветренного помещения, где смешались воедино крепкие запахи вина, жаркого и табака, дым от которого сизой пеленой висел под потолком.

Собрались здесь, судя по одеянию и оружию, исключительно одни военные. Здесь были и молодые, и пожилые, и совсем старые люди, и все они пестрели разнообразием одежды: тут и казачьи гимнастерки, брюки с желтыми и красными лампасами, и кавказские черкески, и мундиры всевозможных родов войск. И вся разношерстная братия с головы до ног обвешена оружием: куда ни глянь, видны шашки, кинжалы, карабины, а на поясе чуть не у каждого револьверы и гранаты. Даже официанты в белых передниках поверх мундиров были при шашках и со шпорами на сапогах.

Многие из гулеванов перестали пить, поворачивая головы, разглядывали невесть откуда появившихся незнакомцев. Янков, не обращая на них внимания, увлекая за собою Спирьку, направился к самому дальнему столу, где в окружении собутыльников восседал седовласый, кудрявый и бритобородый старик с орлиным носом на худощавом лице и живыми черными глазами. Одет старик в алый, с газырями бешмет, на груди перекрещиваются ремни от шашки и маузера в деревянной кобуре, а на поясе у него кинжал в серебряной оправе.

– Кто такие? – спрогил старик, с любопытством оглядывая пришельцев.

– Большевики! – коротко отрезал Янков, кинув на старика дерзкий взгляд. – А ты кто такой?

– Ого-о, боевой парень, боевой! – Старик одобрительно покачал головой. – Люблю таких. Знаешь что, плюнь-ка на этих большевиков своих, переходи ко мне. Я Пережогин, командир отряда анархистов.

– На черта ты мне сдался с твоим отрядом. Я сам командир красной казачьей дивизии, Янков.

– Значит, вместе воевать будем, Гришку Семенова бить! – воскликнул Пережогин, широко улыбаясь. – Садись, дайте им место, браты. – И, толкнув кулаком в бок сидящего рядом верзилу в гусарском ментике, приказал ему – Давай сюда два стула, мигом! Садись, Янков, рядом, выпьем ради первого знакомства.

Общительный, веселый старик понравился Янкову, он сел с ним рядом, сбоку примостился Спирька, сам раздобывший себе стул. Только теперь разглядел Янков как следует сидящих за столом собутыльников.

Слева от Пережогина сидел рослый бородач в гвардейском мундире и с серебряной серьгой в левом ухе, дальше два казака пропойного вида, густо заросшие давно не бритой щетиной, напротив горбоносый, бровастый черкес в рваном малиновом бешмете, а рядом со Спирькой тот самый здоровяк гусар, которого Пережогин посылал за стульями. Все они были пьяны, хоть выжми, и все еще продолжали пить, громко разговаривая и сквернословя.

– А ну, браты, наполним бокалы, – обратился к ним Пережогин и хлопнул Янкова по плечу – Выпьем за нашу дружбу!

– За дружбу, будем знакомы! – подхватили все сидящие за столом и потянулись к Янкову с полными бокалами. Он, чокнувшись со всеми, выпил, закусил колбасой.

– Завсегда приходи ко мне, – обнимая Янкова за плечи, продолжал Пережогин, – у нас всегда есть что выпить и закусить. У меня всего хватит, не по-вашему. Скажи по совести, как другу, где ты увидишь такого веселья, а? Вот ты и командир, говоришь, дивизии, а в кармане-то, поди, вошь на аркане? Ха-ха-ха!

– Что-о! – вскипел, разобидевшись, Янков. – Это у меня вошь на аркане, ты за кого меня считаешь! – И, сунув руку в карман, захватил оттуда целую горсть золотых, кинул их на стол. – На, подавись! Хочешь еще?

Охнул побледневший Спирька, всплеснул руками:

– Товарищ комдив, опомнись…

– Молодец, ей-богу, молодец! – Пережогин даже рукой прихлопнул по столу. – Хвалю за гордость. Только мне этих побрякушек твоих не надо. Мы люди идейные, борцы за свободу! Долой капитал, да здравствует анархия, мать порядка!

– Ура-а! – гаркнули гулеваны и вновь наполнили бокалы.

Гнев у Янкова прошел так же быстро, как и появился. Через минуту он уже сидел с Пережогиным в обнимку, а Спирька торопливо собирал со стола золотые, совал их в карманы Янкова, а заодно незаметно и себе за голенище сапога. Одна пятирублевка упала, покатилась под стол, Спирька нагнулся, чтобы схватить ее, но на нее кто-то наступил сапогом. А когда он выпрямился и взглянул на стол, там уже не было ни одной монеты.

– Кто взял? – заорал он, краснея от злой обиды и матюгаясь. – Отдайте сейчас же, мать вашу… сволочи, бандиты!

– Это мы бандиты?! – рявкнул гусар. – А ну-ка вякни еще раз! – С этими словами он поднес к самому носу Спирьки кулак величиной с баранью голову.

– Но-но, ты, размахался! – Откинувшись головой назад и загораживаясь локтем, Спирька отодвинулся вместе со стулом. – Уж и сказать нельзя. Кабы они мои были, а то вить казенные.

– Сам ты казенный, сморчок лопоухий.

– Вить потребуют с меня, а где я их возьму теперь?

– Где брал, там и возьмешь.

Спирька хотел что-то возразить, но рядом неожиданно хлопнул выстрел. Это Пережогин, видя, что графины на столе опустели, выхватил из кармана небольшой вороненой стали браунинг и выстрелил в потолок. В ту же минуту к столу подлетел официант, звякнув шпорами, гаркнул:

– Что прикажете, товарищ командир?

– Коньяку, водки и жратвы получше, живо!

Официант крутнулся «налево кругом» и – бегом на кухню. Не прошло и пяти минут, как он уже мчался обратно с большим подносом в руках, на котором в окружении целой батареи бутылок лежал жареный гусь.

При виде такого угощения даже Спирька повеселел, забыв про свою обиду и денежки, так нелепо уплывшие в чужие карманы.