Текст книги "Грант вызывает Москву."

Автор книги: Василий Ардаматский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

– Наши, наши! – прошептал он ей в самое ухо.

Катер в это время зашел за торчавший из моря громадный каменный валун. Механик выключил мотор. Теперь ясно был слышен далекий звонкий гул самолетов. Выскочивший на палубу механик зацепился багром за утес и подтащил катер к нему вплотную. И он и штурвальный следили за самолетами.

– А где же ваша храбрость, моряки? – по–немецки крикнул Шрагин.

– Мы уже имели с ними дело, – ответил штурвальный на плохом немецком языке.

– Не будут они тратить бомбы на ваш линкор, – насмешливо сказал Шрагин.

– Мы же из–за них на ремонте были, – добавил механик, идя на удалявшиеся к горизонту самолеты.

– Не будем же мы стоять здесь, пока у русских весь бензин кончится, – сказал Шрагин, смотря на часы…

Но только когда самолеты скрылись, будто растаяли в бездонном небе, механик оттолкнулся от утеса, спустился в утробу катера и запустил мотор. Теперь катер шел, прижимаясь еще ближе к берегу.

И вот уже показался дачный пригород Одессы. Сначала домики лепились к берегу поодиночке, но вскоре они пошли более густо. Берег становился круче и выше. Но нигде не было видно ни живой души. Крутая волна, отброшенная катером, стелилась на пустынный пляж.

Незаметно начался город. Катер оторвался от берега и пошел мористее, а когда впереди открылась очерченная молом одесская бухта, он взял курс прямо на город.

– Я высажу вас на служебном причале! – крикнул штурвальный.

Шрагин кивнул.

Когда до причала оставалось шагов двести, Шрагин увидел там целую толпу немцев. Они стояли возле старой шаланды, с которой на берег сходили какие–то люди. Их обыскивали и строили в шеренгу, перед которой прохаживался высокий гестаповец в черном мундире.

– Не бойтесь, держитесь независимо, – шепнул Лиле Шрагин.

Катер пришвартовался рядом с шаландой, и тотчас к нему подбежал немецкий офицер.

– Кто такие? – кричал он, тараща глаза.

– Потерпите минутку, и мы вам представимся, – спокойно отозвался Шрагин, помогая Лиле сойти на берег. Он неторопливо достал из кармана свои командировочные документы и молча протянул их подошедшему гестаповцу. Но тот читать их не стал, сунул небрежно в карман и приказал солдатам:

– К майору Крафту!

Солдат сделал выразительное движение висевшим у него ни груди автоматом. Шрагин взял под руку Лилю, и они пошли впереди солдата.

– Что случилось? Почему? – шепотом спросила Лиля; лицо у нее стало совсем белое, как бумага.

– Сейчас узнаем, не бойтесь, – сказал ей Шрагин и крепче сжал ее локоть.

Он понял, что возмущаться и спорить на причале бессмысленно. Тут действует безотказная машина, и управляет ею совсем не тот гестаповец, который взял документы, он их даже не посмотрел. По документам Шрагин был инженер–инспектор при адмирале Бодеккере, который посылал его в Одессу со специальным служебным поручением. Отдельный документ говорил, что инженер–инспектора сопровождает его жена, которая едет в Одессу показаться специалисту по легочным болезням. К этому документу прилагалась справка о болезни Лили, подписанная начальником медицинской службы восемнадцатой армии. Эту справку дал доктор Лангман. Документы были очень надежные. И все же Шрагин немного тревожился.

Их привели к небольшому дому из белого камня, где у входа стоял часовой. Солдат ввел их в тесную комнатку, приказал стать к стене, а сам стал у двери. За дверью в следующей комнате слышались возбужденные мужские голоса. Дверь распахнулась, и на пороге показался рослый гестаповец в расстегнутом черном кителе. Он удивленно посмотрел на Шрагина, еще более удивленно на Лилю, застегнул китель. Затем он вопросительно посмотрел ни солдата. Тот вытянулся, щелкнул каблуками, но не произнес ни звука. Гестаповец повернул назад и захлопнул дверь.

Прошло еще минут десять, и в ту же комнату прошел гестаповец, который на причале взял у Шрагина документы. Вскоре он выглянул из двери:

– Пройдите.

В комнате было четыре человека. Тот, который выходил в расстегнутом кителе, сидел за столом. Очевидно, он был главный, в его руках Шрагин увидел свои документы.

– Вы говорите по–немецки? – обратился к Шрагину гестаповец.

– Да, но когда со мной разговаривают, – ответил Шрагин и с усмешкой посмотрел на гестаповца, отобравшего у него документы.

– В его обязанности не входит разговаривать, – улыбнулся главный и деловито спросил: – Вам, вероятно, нужен номер в отеле?

– Я надеюсь, что об этом позаботился начальник порта господин Нельке, – ответил Шрагин.

Главный гестаповец набрал номер телефона.

– Господин Нельке? Здесь Вилли Крафт. Вы ждете кого–нибудь от адмирала Бодеккера?.. Ах, он где–то пропал?.. – гестаповец подмигнул Шрагину. – Так вот, мы позаботились, чтобы этого не произошло. Пришлите машину и отвезите своих гостей в отель. Торопитесь, у меня, дела. – Гестаповец положил трубку. – Все в порядке, – обратился он к Шрагину. – Прошу не обижаться, такая уж у нас работа. Извините, мадам, – гестаповец поклонился Лиле – Должен заметить, мадам, что с вашей прелестной внешностью болеть просто неразумно…..

Лиля механически улыбнулась.

За ними приехал сам начальник порта Нельке. Это был совсем молодой человек, наверное, ровесник Шрагина. У него было холеное красивое лицо, статная спортивная фигура, от него веяло благополучием и легкомыслием.

– Везу вас в девятнадцатый век, – весело говорил он по дороге в отель. – Просто удивительно, как русским в этом безвестном миру городе удалось сохранить отель из французской провинции времен Бальзака.

– Нам нужны две комнаты, – сказал Шрагин и, заметив удивление Нельке, пояснил: – Жена больна, ей нужно рано ложиться спать, а у меня могут быть поздние служебные дела.

– Будут две комнаты! – воскликнул Нельке так радостно, словно для него было большим счастьем выполнить эту просьбу гостей.

Им предоставили две большие смежные комнаты. Лиля хотела уйти к себе отдохнуть, но Нельке горячо запротестовал.

– Это ужасно! Это невыносимо! Внизу уже накрыт стол, нас ждут, – говорил он с таким умоляющим видом, что Лиля обещала спуститься в ресторан чуть позже.

Стол был накрыт в отдельном кабинете, и действительно, там, кроме Нельке, ждали еще четыре человека – все в штатском. Начальник порта представил их Шрагину. Двое оказались инженерами какой–то румынской строительной фирмы.

– Доктор Хакус, имперский банк, – чуть поклонясь, сказал о себе третий. У него была могучая фигура борца и удлиненное, лошадиное лицо.

Четвертый буркнул свою фамилию так, что ее нельзя было разобрать, и принялся ощупывать Шрагина маленькими цепкими глазами.

Тотчас начался обед, причем совсем русский обед, даже с супом. И конечно, икра, водка, тосты и беспорядочные разговоры. Шрагин прекрасно понимал, что он совсем не та фигура, ради которой устраивался бы такой обед. Но в чем же тогда дело? Что за всем этим стоит? Одно блюдо сменяло другое, водку сменило вино, но за столом по–прежнему ни слова о деле. А когда пришла Лиля, все еще больше оживились. И начались тосты.

– За семью!

– За жен! – кричал Нельке, подняв бокал с вином и, обращаясь к Лиле, торжественно произнес: – За вас, в которой мы видим своих далеких и любимых жен.

Обед закончился, и Нельке подал Лиле руку.

– А теперь отдых, отдых… – и, повернувшись к Шрагину: – Все дела – завтра.

Шрагин и Лиля поднялись к себе. Лиля устало опустилась в кресло. И тотчас зазвонил телефон. Шрагин взял трубку и услышал голос доктора Лангмана:

– Не удивляйтесь, господин Шрагин, и не делайте ненужных предположений, – сказал он. – Просто у меня тоже дела в Одессе, и заодно я решил помочь вашей жене поскорее попасть на прием к профессору. У меня машина, и я могу сейчас за ней заехать.

К удивлению и радости Шрагина, Лиля сослалась на усталость и, поблагодарив Лангмана за внимание, попросила его не беспокоиться. Она сама найдет профессора. Положив трубку, она ничего не сказала и ушла в свою комнату.

– Я часок погуляю, – сказал ей вслед Шрагин.

Глава 41

Шрагин решил пройтись по городу, выяснить, нет ли за ним слежки, и если нет – сейчас же сходить по явочному адресу, который он получил еще в Москве. Это было рискованным шагом – идти на явочную квартиру спустя год. Мало ли что могло случиться за это время! Но идти было нужно. Если квартира в порядке, он получит связь с одесским подпольем, а может, и с действующей здесь оперативной группой чекистов. И в конце концов это, и только это, было его главным делом в Одессе. Сначала он постоял у подъезда гостиницы, не без удивления наблюдая безмятежную жизнь улицы. Смуглолицый чистильщик сапог, колотя щетками об ящик, сыпал прибаутки, зазывая клиентов. По тротуару и на бульваре фланировали люди, и не только военные. Где–то поблизости захлебывались скрипки румынского оркестра. В спокойном голубом небе сияло катившееся к горизонту солнце. И море под ним тоже сияло.

Шрагин пошел по аллее Приморского парка и вышел к знаменитой лестнице, увековеченной в фильме «Броненосец «Потемкин»”. Присев там на скамейку, он любовался предвечерней панорамой порта. Слежки не было. Пока не стемнело, он проверил это еще и еще. И тогда направился к явочной квартире.

Это был двухэтажный дом, низ – каменный, верх – деревянный. Вход со двора. По гремучей железной лестнице Шрагин поднялся на второй этаж и остановился перед дверью с табличкой «кв. 3». Над верхней дверной притолокой в стене торчал гвоздь с кусочком проволоки – это был условный знак, что явочная квартира в порядке.

Он постучал в дверь два раза сильно и два раза потише. Прошло минут пять, прежде чем дверь открылась и Шрагин увидел заросшего сивой щетиной мужчину в красной майке и пижамных полосатых штанах.

– Вам кого? – хрипло спросил мужчина.

– Простите, пожалуйста, но я хотел бы узнать, когда вернется Елизавета Петровна? – негромко произнес Шрагин условную фразу. На лице у мужчины возникла целая гамма переживаний: испуг, удивление, недоверие.

– Елизавета Петровна возвращается сегодня, вы можете ее… Пождать… – запинаясь, произнес он, наконец, ответную фразу пароля.

Они прошли в маленькую захламленную комнату, в которой стояла смятая, неубранная постель, единственный стул и стол, на котором лежали книги и остатки еды. Книги лежали и на подойнике и на полу возле кровати. Шрагин помнил, что хозяин квартиры должен быть не то журналистом, не то редактором, а может быть, даже писателем. Москва тогда точных сведений о нем не имела.

– Давайте знакомиться, – улыбнулся Шрагин, протягивая руку хозяину квартиры. – Игорь Николаевич.

– Здравствуйте, Игорь Николаевич, – пробормотал он, пожимая руку Шрагина своей холодной рукой. – А я… меня зовут… Алексей Михайлович. Вы садитесь, пожалуйста. Вот сюда… – Он пододвинул Шрагину стул, а сам сел на кровать.

– Ну, как у вас идут дела? – спросил Шрагин.

– Какие там дела… – вяло сказал Алексей Михайлович. – Никаких дел я не знаю. – Он ловким и привычным движением выхватил из–под кровати бутылку с румынской водкой – цуйкой и поставил ее на стол. – Не хотите?.. Для бодрости.

– Спасибо, от глотка не откажусь, – заставил себя улыбнуться Шрагин. Ему хотелось поскорее, любым способом установить контакт с этим человеком, хотя все в этой комнате и сам этот человек вызывали у него тревогу.

Они выпили за встречу, выпили по очереди из одного захватанного, мутного стакана.

Алексей Михайлович тут же снова налил в стакан водку и протянул его Шрагину.

– Я пас, – отказался Шрагин.

– А я приму… для бодрости… – Алексей Михайлович изобразил подобие улыбки и одним глотком осушил стакан. Он поперхнулся и, прикрыв рот ладонью, сказал: – Будь оно неладно все это… – и тут же протянул руку к бутылке, но Шрагин отставил ее.

Алексей Михайлович растерянно посмотрел на него и вдруг заговорил быстро, обиженно:

– О какой работе вы спрашиваете? Какая работа? Меня же как оставили здесь? Я беспартийный, тихо работал корректором в многотиражке. А меня почему–то вызывают в НКВД и говорят: «Останетесь в городе. Постарайтесь устроиться к немцам в газету. Это, говорят, приказ Родины, и отказаться нельзя, а когда потребуется – к вам придет человек»Я и остался. В газете–то у немцев я служу. Как и прежде, корректором. Не подличаю, конечно, жалованье от них имею, на цуйку хватает. А человек обещанный так и не появился. Вот вам и вся моя работа.

– А вам тогда, в НКВД, никаких адресов не дали? – спросил Шрагин.

– Как же, дали, дали, целых два, – закивал он головой. – Прихожу по одному, говорю пароль: «Я от Ивана Ивановича. У вас продается швейная машина?» А в ответ на меня таращат глаза: «Какая машина? Какой Иван Иваныч? Вы, говорят, чего–то напутали…» Я стал спорить: мол, ничего я не напутал. Тогда меня просто шуганули по матери. По второму адресу я и вовсе не пошел, одного хватит.

– Дайте мне второй адрес.

– Ради бога: Южная улица, двадцать семь, квартира пять.

– Какой пароль?

– Да тот же – про машинку, только не от Ивана Ивановича, а от Ивана Петровича.

– Ответ?

– «Иван Петрович предупредил вас, что машинка требует ремонта? Посмотрите ее сами».

«Да, гвоздь с проволочкой на месте, а больше–то ничего нет…» – думал Шрагин.

– Вы не думайте, я не гад какой–нибудь, – нарушил молчание Алексей Михайлович. – Вы дайте мне задание, так я с радостью. Оставался–то я вслепую, но за год такого тут насмотрелся… Я ведь сам пробовал. Вычитывал однажды газетную полосу, гляжу – фраза: «Честный труд во имя великой Германии» в слове «труд» опечатка: вместо «д» стоит «п». Так я не выправил, газета так и вышла: «честный труп во имя великой Германии», ну и что? Никто этого даже не заметил. Бумага – рвань, печать слепая… – Он помолчал и продолжал с непонятной улыбкой: – Игорь Николаевич, не так мы все это представляли, не так…

– Вы по себе, Алексей Михайлович, не мерьте, – миролюбиво заметил Шрагин. – От того, что совершают у вас люди, сидящие в катакомбах, у гитлеровцев мороз по коже.

Алексей Михайлович поднял голову, и в глазах его Шрагин увидел обиду.

– Зачем вы так, Игорь Николаевич? – тихо спросил он печальным голосом. – Я же ничем себя еще не запоганил, а если я эту цуйку пью, так куда же мне деться? – Помолчав, он спросил все так же печально: – Так что же, я вам действительно нужен?

– В данном состоянии – нет, – ответил Шрагин. – Могу вам только посоветовать: возьмите себя в руки и поймите – однажды вам придется ответить на вопрос, что вы делали для своего народа, когда он обливался кровью. Ловили опечатки в дерьме, пили цуйку, что еще? Что еще, Алексей Михаилович? Подумайте об этом, пока не поздно…

Когда Шрагин вышел на улицу, было уже темно. Надо было обдумать, идти ли по явочному адресу, который он сейчас получил. Надо идти. Надо. Малейшую возможность установить связь с местным подпольем он обязан использовать.

Именно обязан…

Глава 42

Шрагин уже понял, почему начальник одесского порта Нельке встретил его с такой предупредительностью. Его втягивали в грандиозную аферу, план которой был, однако, совсем несложным. Нельке представит в Берлин данные о том, что нуждается в большом ремонте. Представитель немецкой городской администрации (он присутствовал на обеде) подтвердит данные Нельке. Ремонт брала на себя румынская строительная бригада. (Два ее представителя тоже сидели тогда за обеденным столом.) Ремонтные работы будут произведены на копейки – для виду, а вся огромная сумма, ассигнованная на ремонт, делится между участниками аферы. Шрагин тоже получает довольно крупный куш. За это от него требуется только одно – добиться, после его доклада о поездке в Одессу адмирал Бодеккер послал в Берлин шифровку, поддерживающую необходимость ремонта.

– Вы же абсолютно ничем не рискуете, – уговаривал его Нельке, когда они на другой день после осмотра порта вдвоем обедали в ресторане гостиницы. – Допустим даже, что наш план провалится, тогда вы скажете, что вы такая же жертва обмана с нашей стороны, как и все берлинское начальство. Мы можем обойтись и без вашей помощи, но все же шифровка Бодеккера хорошо сцементирует все это дело. Вы понимаете меня? – Нельке в упор смотрел на Шрагина своими красивыми веселыми глазами.

– Я все понимаю, – улыбнулся Шрагин. – Но дайте мне подумать.

– Сколько вы будете думать?

– Пять минут.

– Тогда я пойду позвоню по телефону и через пять минут вернусь.

Нельке ушел.

Шрагин мгновенно принял решение. Он не считал, что все это провокация, подстроенная специально против него, но на всякий случай нашел нужным предусмотреть и такой вариант. Он вырвал листок из блокнота и написал на нем:

«Иду на предложенную Нельке аферу, чтобы впоследствии ее разоблачить». Записку он засунул в ботинок под ступню. В случае чего он ее предъявит в оправдание своих действий.

Вернулся Нельке.

– Ну? – весело спросил он.

– Я с вами, – так же весело ответил Шрагин.

– Я не ошибся, вы – человек дела! – воскликнул Нельке и долго тряс руку Шрагина. – За обед уже уплачено. Мне надо мчаться в порт. Вот здесь, у моего стула, портфель. Возьмите его, там половина вашего гонорара, остальное – после шифровки Бодеккера.

Нельке крепко пожал руку Шрагина, поблагодарил его и спросил, сколько он еще собирается пробыть в Одессе. Шрагин сказал, что Бодеккер поручил ему помочь наладить какие–то дела администрации с местными рабочими порта.

– Считайте, что все это налажено! – воскликнул Нельке и весело продолжал: – Все дело в том, что мы добивались именно вашего приезда. Видите, как крепко у нас поставлено дело. Ми провели разведку в лагере вашего адмирала и установили всех из его окружения, с кем он считается. Затем мы выбрали вас и придумали посильную только вам проблему отношений с местными рабочими. Вот и все. Ловко спланировано?

– Ничего не скажешь, – улыбнулся Шрагин. – Тогда я в Одессе пробуду еще дня два, для виду, так сказать, да и жена за это время устроит свои дела.

– Прекрасно. За гостиницу уплачено, а на все остальное денег у вас хватит, – веселился Нельке, показывая на портфель. Когда вы решите возвращаться, позвоните мне насчет машины. До свидания, коллега, сердечный привет вашей обаятельной супруге…

Лили в номере не было, она еще утром отправилась к профессору. Шрагин решил дождаться ее и по телефону заказал для нее обед.

Лиля пришла подавленная, растерянная. Профессор подтвердил, что у нее в легких очаг, и хотя он небольшой, но находится в активном состоянии. Необходимо усиленное питание, полный покой, а лучше всего – поехать в специальный санаторий. Лиля заплакала, ушла в свою комнату и лежала там ничком на постели.

– Успокойтесь, я сделаю для вас все, что смогу, – утешал ее Шрагин. – Я напишу рапорт адмиралу Бодеккеру. И доктор Лангман, ведь он…

– Ни в коем случае! – возмущенно прервала его Лиля. – Не знаю, как вы, а я рада, что до сих пор ничем ему не обязана.

– Я тоже этому рад, – успокаивал ее Шрагин. – И думаю, что адмирал для меня все сделает.

Верная своему характеру, Лиля вскоре успокоилась, а узнав, что Шрагину нужно пробыть в Одессе еще два дня, вдруг сказала:

– Я уеду сегодня с Лангманом. Мне здесь очень тоскливо.

– У вас на неделе семь пятниц, – усмехнулся Шрагин.

– Эта услуга его не велика, – сказала Лиля.

– Вы уже виделись? – спросил Шрагин.

– Да, когда я была у профессора, он туда приехал. И кстати, он предложил устроить меня в какой–то знаменитый санаторий у них в Германии. Но я категорически отказалась…

В конце дня Лангман зашел за Лилей.

– Не беспокойтесь, я вожу машину отлично, – сказал он. – Кроме того, со мной едет еще мой врач…

До наступления сумерек Шрагин сходил в разведку по тому адресу, который он получил от Алексея Михайловича. На тихой улице он увидел утопающий в акациях маленький домик, производивший впечатление надежности, покоя и уюта. Шрагин твердо решил – как только стемнеет, он сюда придет.

В темноте та тихая улочка выглядела уже опасной: здесь в любом месте могла таиться невидимая засада. И домик тоже не казался погруженным в надежный покой. Он настороженно смотрел на улицу своими темными окнами. Целый час Шрагин, укрывшись в темноте, вел за ним наблюдение – ни звука, ни малейшего шевеления. Надо идти…

Шрагин наискось пересек улицу, поднялся на крыльцо домика и отрывисто постучал в дверь. Долго ничего не было слышно, потом что–то заскрипело за дверью, раздался лязг запора, и дверь приоткрылась.

– Вам кого? – спросил из щели невидимый человек.

Шрагин сказал парольную фразу.

В ответ – молчание: секунда, другая, третья… Целая минута молчания, но дверь оставалась приоткрытой. Шрагин стиснул в кармане рукоятку пистолета. И в это время он услышал нужный ответ…

И вот он уже сидит за столом в маленькой душной комнатке, еле освещенной мерцающим огоньком коптилки. По другую сторону стола напротив него – плечистый мужчина в матросской тельняшке, с благообразным лицом Николая–угодника, с железными очками на носу. Шрагин уже знал, что его зовут Андрей Прокофьевич.

– Да, кинули вы мне под ноги гранатку… – пощипывая бородку, тихо говорил Андрей Прокофьевич. – Пароль–то уже полгода, как изменен. Лежит под ногами граната, шипит, а что делать – не знаю. По всем законам я должен был послать вас к чертовой матери, а с другой стороны… – Он вынул из–за голенища нож и показал его Шрагину: – Вот на него я, на случай, и положился. А где же вы этот пароль получили?

Шрагин рассказал про Алексея Михайловича.

– Первичные кадры, – вздохнул Андрей Прокофьевич. – Мы только в январе узнали, что он оставлен, понаблюдали за ним, видим – пустое место, и решили – от греха подальше – пароль изменить.

Шрагину повезло отчаянно. Андрей Прокофьевич был активным участником подполья и имел возможность связать Шрагина с нужными людьми.

Два дня подряд Шрагин в условленный час приходил к памятнику Ришелье, ждал положенные двадцать минут и уходил.

И только на третий день Андрей Прокофьевич пришел. Они отправились в Приморский парк.

– Встретиться с вами не могут… пока… – сказал Андрей Прокофьевич. – Но если у вас есть какое–нибудь сообщение в Москву, можете передать через меня… в незашифрованном виде. Вы не обижайтесь, у них здорово поставлена конспирация.

– А у вас? – улыбнулся Шрагин.

– Сами видели, принял вас по старому паролю, – сказал Андрей Прокофьевич, будто оправдываясь. – Потери все время, каждый человек здесь у нас на вес золота. Тяжело дался нам первый год, ох, тяжело! – снова вздохнул он.

Шрагин слушал своего собеседника и в это время продумывал текст донесения в Москву, которое он теперь же должен передать Андрею Прокофьевичу. На первый раз он никаких сведений в донесение не включит. Он тоже обязан думать о конспирации. В конце концов он написал на клочке бумаги:

«Мой радист погиб. Связь потеряна. Подтвердите возможность использования данного канала связи. Остается острой необходимость радиста, взрывчатки. Грант».

Андрей Прокофьевич взял у Шрагина донесение и спрятал его за подкладку в рукав пиджака.

– Передам через четыре дня, – сказал он. – Раньше возможности нет.

Они распрощались, как давние хорошие друзья, и Шрагин ушел в гостиницу…

Вернувшись из поездки в Одессу, Шрагин, не заходя домой, поехал прямо на завод. С портфелем, набитым деньгами, он вошел в кабинет адмирала Бодеккера и по–военному отрапортовал о выполнении задания.

– Знаю, знаю, – адмирал вышел из–за стола. – Нельке мне уже позвонил и сообщил, как прекрасно вы справились со своими обязанностями. Садитесь. Ну, как там у них дела?

– Нельке, по–моему, прекрасный организатор и хорошо знает свое дело.

В ответ Бодеккер только хитро прищурил один глаз и ничего не сказал. Что могло это означать? То, что Шрагин задумал сделать, было очень рискованно, но если все сойдет так, как он рассчитывал, это, кроме всего прочего, еще больше укрепит его положение при адмирале. И все же он решил пока не торопиться и попытаться получше выяснить отношение адмирала к Нельке.

– Вы так смотрите, как будто сомневаетесь в чем–то? – спросил Шрагин.

– Вы сказали: «Нельке – прекрасный организатор», – улыбнулся адмирал. Потом прибавил: – «Хорошо знает свое дело». Так вот, я бы подчеркнул слово «свое». Да, свое дело он знает отлично.

Шрагин удивленно и непонимающе смотрел на адмирала и ожидал, что он скажет еще. Бодеккер перестал улыбаться, переложил на столе какие–то бумаги и спросил сухо:

– Работы было много?

– Совсем наоборот. Если говорить откровенно, моя поездка была совсем не обязательна.

Теперь уже адмирал удивленно смотрел на Шрагина.

– Но Нельке опасался, что весь его местный персонал не сегодня–завтра объявит забастовку.

– Я не заметил там ничего похожего. Мне показывали объекты, требующие капитального ремонта, а об этом даже разговора не было.

– Вот как? – поднял брови адмирал и продолжал, будто размышляя вслух: – В высшей степени странно, что необходимость ремонта возникла спустя год после нормальной, а главное, совсем ненапряженной работы порта. Странно, очень странно…

– Но, может быть, необходимость ремонта возникла теперь из–за увеличения нагрузки? – предположил Шрагин.

– Ерунда! Какая нагрузка? В связи с усилением действий советской авиации морские перевозки сокращаются.

– Могли увеличиться каботажные перевозки.

Адмирал гневно посмотрел на него:

– У них уже есть проект ремонта?

– Я видел смету на миллион семьсот тысяч шестнадцать марок.

– Трогательно!

– Что трогательно?

– Трогательны эти шестнадцать марок, – пояснил адмирал и надолго замолчал. – Я не хотел бы говорить об этом, – нарушил он наконец молчание, с трудом заставляя себя говорить, – но вынужден… именно вынужден. Дело в том, что Нельке на флоте – человек случайный, и он… делец, причем в худшем понимании этого слова… Я прошу вас ответить мне честно: вы видели объекты, представленные к ремонту?

– Видел.

– Они действительно разрушены?

Шрагин молчал.

– Отвечайте! – строго потребовал адмирал.

– Я установил, что мое молчание стоит довольно дорого.

– Я вас не понимаю.

– Хотите знать, сколько стоит мое молчание? Извольте, – Шрагин поднял с пола портфель, расстегнул его и высыпал на стол кучу банкнот. – Это только половина цены. Вторую половину суммы я получу, когда добьюсь вашей поддержки планов Нельке.

– Я так и знал, – тихо произнес адмирал, грузно осев в кресле. – Сколько здесь?

– Не считал.

– Почему вы взяли деньги?

– Я еще не пользуюсь у вас таким доверием, чтобы в подобной ситуации не думать о вещественных доказательствах, – ответил Шрагин.

– Но каковы мерзавцы! – воскликнул адмирал. – Сейчас, когда Германии приходится напрягать все свои силы, когда фюрер в каждой речи призывает немцев выполнять до конца свой долг, эти гангстеры решили грабить Германию. Позор! – Адмирал с ненавистью взглянул на деньги и вызвал майора Каппа.

– Пусть узнает, чем занимаются мерзавцы в мундирах!

Майор Капп с первых же слов Шрагина понял, какая эффектная и многообещающая история попадает ему в руки. Он с плохо скрываемой радостью выслушал Шрагина и попросил сейчас и подробно написать обо всем, что произошло в Одессе.

– Вы, господин Шрагин, сделали огромное дело, – говорил Капп. – Ваша заслуга не будет забыта.

– Я представляю его к награде, – объявил адмирал.

Скандальное дело об афере в одесском порту хотя и не было предано широкой огласке, но стало известно очень многим. О нем был издан секретный приказ главного управления имперской безопасности, в котором сообщалось, что участники аферы подвергнуты беспощадному наказанию. В этом приказе превозносили заслуги майора Каппа, но о Шрагине и даже об адмирале Бодеккере не было ни слова. Никакого ордена Шрагин не получил, хотя адмирал свое слово сдержал и послал документы в Берлин. Шрагину выдали только денежную премию в размере трехмесячного оклада. А как только он получил канал связи с Москвой через Одессу, он передал туда сообщение обо всей этой истории, и она мгновенно стала достоянием советской, а потом и иностранной печати. Эта сенсация была тем более скандальной, что она совпала с публичным заявлением Гитлера о том, что теперь все немцы от руководителей государства до последнего крестьянина – с неописуемым энтузиазмом отдают все, что имеют, своей армии и победе.

«Гитлера опровергают его же жулики» – так озаглавила сенсацию одна английская газета.

Но зато уж совсем непредусмотренным трофеем Шрагина в этой истории стала группа работников главного управления СД, которые были сняты с постов и отправлены на фронт. Им было предъявлено обвинение в разглашении одесского дела…

Глава 43

Релинк вылетел в Берлин получать орден. Он прекрасно понимал, что орден этот, что называется, очередной, а не за какие–то конкретные заслуги и вызывают его только потому, что статут ордена требует вручения его в столице. Вскоре после победы над Францией ему довелось присутствовать на такой церемонии. Она происходила в актовом зале управления имперской безопасности в присутствии офицерского состава. Стены из черного дуба. Голубые офицерские мундиры. Ордена вручал Герман Геринг. Он был в белоснежном кителе. Поздравительные речи произносили элегантный густобровый Мартин Борман и, как всегда непроницаемый, Генрих Гиммлер. В заключение все пели «Хорст вессель», глядя на гигантский флаг со свастикой… Теперь Релинк ставил себя на место счастливчиков, которые получали тогда ордена, и, конечно, волновался.

Релинк приготовил к поездке не только новый китель, но и подробный доклад о своей деятельности за последний год, и то, как будет принят доклад начальством, волновало его все–таки гораздо больше, чем церемония получения ордена.

В Берлине он покажет доклад прежде всего своему непосредственному шефу Отто Олендорфу и если получит его одобрение, тогда передаст доклад в секретариат рейхсминистра.

На всякий случай Релинк вез с собой два варианта доклада: один – более победоносный, другой – поскромнее, – мало ли как там, наверху, сегодня настроения?

В победоносном варианте доклада были такие выражения: «Мы сломили сопротивление города…», «Организованные действия подполья уже в прошлом…», «Перед нами остались лишь разрозненные одиночки…». В более скромном варианте доклада таких категорических утверждений уже не было, но перечисленные конкретные факты деятельности СД убедительно показывали: за год сделано немало.

И вот на служебном самолете штаба восемнадцатой армии Релинк отбыл в Берлин. Когда самолет приближался ко Львову, он был обстрелян из леса партизанами. Крупнокалиберная пуля вывела из строя один из двух моторов. Самолет стал быстро терять высоту и снова был обстрелян с земли. Один из летчиков был ранен, а офицер, фельдъегерь штаба восемнадцатой армии, убит. После первого обстрела, обернувшись с переднего кресла, фельдъегерь сказал что–то Релинку, и тот согласно кивнул, хотя из–за шума моторов ничего не расслышал.

А после второго обстрела Релинк сам наклонился к фельдъегерю и прокричал: