Текст книги "Олег Антонов"

Автор книги: Василий Захарченко

НАДО ТЯНУТЬ РЕЗИНУ

Логичен вопрос: почему новая вспышка в развитии отечественной авиации начиналась с увлечения планеризмом? Ведь в 20-е годы уже строили свои самолеты известные конструкторы Туполев, Поликарпов, Калинин и другие. Но планеризм отрыл дорогу молодым.

Именно сюда, в безмоторную авиацию, сразу же после революции устремился поток талантливых новаторов, людей, беспредельно преданных небу, полету, поискам новых нетрадиционных решений, связанных с покорением воздушного океана. Из этих, как правило, молодых талантливых энтузиастов формировались впоследствии целые направления отечественной, а во многом и мировой, сначала винтомоторной, затем реактивной авиации, а еще позже космонавтики.

В чем дело? Почему именно такова была лестница восхождения?

Думается, на то имелись серьезные основания. Жажда летать, которой были обуреваемы в начале века тысячи и тысячи энтузиастов разных возрастов, практически могла найти свое воплощение в те годы только на уровне планеризма.

Самолеты отсутствовали – зарубежные, те, что остались со времен мировой и гражданской войн, были в состоянии предельного износа Да и было их мало.

– Я строил планеры, чтобы летать, – неоднократно повторяли и Антонов, и Королев, и Ильюшин, и Арцеулов. Построить же планер самому было по силам достаточно грамотному умельцу. И они строили…

Именно планер, а не самолет, потому что моторов для летательных аппаратов в стране практически не было – промышленность их не выпускала, покупать же за рубежом было не на что.

Вместо мотора планер запускался с помощью резинового амортизатора, как коварный камешек из мальчишеской рогатки. Соратникам летчика приходилось, как говорится, «тянуть резину» – точнее, вручную растягивать два жгута упругого резинового каната, прикрепленного к планеру. Человек десять, как говорится, тянули резину, ухватившись за канат и отступая от планера. А сам планер как бы сидел на якоре. При значительной растяжке амортизатора достаточно было планеру лишь отцепиться от якоря, как увлекаемый усилием резины он «выстреливался», устремлялся вперед и взлетал под воздействием набегавшего воздуха.

Таким образом относительно несложное, самодельное изготовление планеров сосредоточило вокруг себя талантливых изобретателей, которые, пройдя серьезную школу планеризма, поднявшись на первую ступень, перешли со временем на создание самолетов, ракет, а затем и космических кораблей. Перешли не все, разумеется, а только лучшие. Они-то и обеспечили авиарекорды страны.

Как мы увидим ниже, это был не простой – болезненный, порой даже трагический процесс, он происходил неотвратимо, так или иначе выдвигая наше государство на уровень ведущих в области авиации.

Призыв «Комсомольцы – на самолет!» осуществлялся в те годы в основном через планеризм.

Выпуск до двух тысяч планеров в год на заводе Осоавиахима представляется нам сегодня невероятным. Но ведь это было…

Война показала, что сотни тысяч планеристов-летчиков, подготовленных за эти годы, стали ценнейшим резервом пополнения Воздушного Флота.

А ведь все начиналось с планера, да еще самодельного, что было в большинстве случаев. В своей книге «Десять раз сначала» прекрасно говорит об этом сам Олег Антонов.

«…В итоге получилось удивительное и в то же время такое простое целое – планер. Такое простое, что и на Суздальской Руси, и в Древней Элладе, и в еще более древней Индии нашлись бы и мастера, и подходящие материалы, чтобы построить планер, способный пролетать сотни километров и часами парить в вышине.

Не хватало для этого „немного“ – знания, как это сделать. Два-три тысячелетия понадобилось человеку, чтобы дойти до этого несложного на первый взгляд, взаимного расположения частей дерева, полотна и немногих кусков металла, которое мы называем теперь коротеньким словом – „планер“».

Обращаясь к нашей стране, Антонов дает четкое определение значимости планеризма в общем процессе становления советской авиации.

«Развитие планеризма в первые годы носило взрывной характер. Новые планеры строились и появлялись там, где, казалось, нет никаких авиационных специалистов, никаких условий для создания даже простейшей конструкции.

Норм прочности планеров еще не было, они только создавались. Обоснованных рекомендаций, руководств, учебников не было.

Все было в созидании, в движении. Сборы планеристов не были только спортивными событиями. Они были своеобразной практической лабораторией рождающейся советской авиации. Планер был удобным и недорогим летающим стендом для проверки новых идей, новых конструкций.

Неудивительно, что слеты привлекали конструкторов, летчиков, ученых, организаторов промышленности, много поработавших впоследствии над становлением и развитием советской авиации».

Будучи начальником техчасти нескольких слетов, Олег Константинович прекрасно понимал сущность этого чрезвычайно важного процесса, в котором порой решающую роль играл технический комитет.

Конструкторы планеров – они же чаще всего одновременно и летчики, прибывали на слет в Коктебель с горячим желанием немедленно начинать полеты.

Однако их конструкции самых разнообразных форм, часто без достаточных расчетов, построенные порой людьми весьма далекими от авиации, представляли в некоторых случаях прямую опасность для жизни летчиков.

Аппараты могли разбиться, рассыпаться в полете. Техком, в составе которого были крупные авиационные специалисты, ставил перед собой ответственную задачу – допустить или не допустить новый планер к полетам.

Во главе техкома на протяжении многих лет неизменно стоял замечательный конструктор Сергей Владимирович Ильюшин. Олег Константинович Антонов был на нескольких слетах членом техкома и его секретарем.

Работа техкома была чрезвычайно сложна. Техком можно с полной ответственностью назвать своеобразным конструкторским бюро каждого слета. Давая «путевку в жизнь» конструкции, техком как бы брал на себя последующую ответственность за безопасность планерного полета.

«Благодаря спокойному, твердому, высококвалифицированному руководству председателя техкома и его ближайших помощников проделывалась в короткий срок огромная, кропотливая работа, – рассказывает секретарь техкома Антонов. – Собирались чертежи всех прибывших планеров. Если их не оказывалось, они составлялись на месте.

Проверялись расчеты прочности конструкции. Иногда производились импровизированные прочностные испытания. Оценивались ожидаемая устойчивость и управляемость, способность планера летать, давались рекомендации по доработке слабых мест конструкции».

Испытания проводились здесь же, на склоне горы. На планере раскладывались мешки с песком – если он выдерживал определенную нагрузку, значит, он может быть допущен к полету.

В одной из своих новелл Олег Константинович вспоминает, как однажды поздно ночью к планерной стоянке подъехал на машине Сергей Владимирович Ильюшин. Видимо, его мучили сомнения в конструкции планера «Город Ленина», допуск которого к полету должен был состояться утром.

Сергей Владимирович долго одиноко ходил вокруг планера, разглядывая при лунном свете необычную конструкцию. Потом он всей своей тяжестью навалился на киль планера – вертикальный стабилизатор хвостового оперения.

Оперение скрипело, но выдержало натиск корпуса солидного председателя. Удовлетворенный, он сел в машину и также одиноко уехал досыпать в поселок.

Утром разрешение на испытательный полет было дано.

Сохранились веселые стихи, адресованные техкому и написанные неизвестным автором – участником слета.

 
Возле старта и в полете
Вездесущ техком на слете.
Наяву и если спишь,
Знаешь, ты не полетишь,
И сидишь, скучая, дома,
Если визы нет техкома.
От техкома не укрыться —
За тобою следом мчится.
Глаз в бинокле широко
Раскрывает сам Гурко,
У техкома воз работа:
Как хирург, он все расчеты
Проверяет чертежом
И решает что почем.
А на фоне гор и фруктов,
Трепеща, сидит конструктор!
Но техкому тоже горе…
Вот уж планеры все в сборе:
Восемь «змей», двенадцать «рыб»,
Девять «ласточек» и… «гриб»!
Кто здесь ласточка, кто чайка?
Попытайся – угадай-ка!
 

1935 г.

Самые различные испытания проводились во время слетов под руководством техкома.

На «Красной звезде» Сергея Королева опытный летчик Степанченок впервые сделал на планере петлю Нестерова. И не одну, а целую серию петель…

Адольф Карлович Иост, умелый планерист, решил на антоновском «Городе Ленина» установить рекорд дальности.

В ветреную погоду он решил, обогнув со стороны моря Карадаг, пройти дальше вдоль берега, насколько это представится возможным. Такой маршрут до И ос та никто не выбирал, поэтому его полет вызвал всеобщее внимание.

Вот планер легко оторвался от склона. Тонкие длинные крылья вынесли его навстречу морскому простору. Еще раз мелькнула тонкая черточка крыльев и скрылась за грозными скалами вулканического хребта.

Дотянет ли планер до противоположного конца Карадага? Хватит ли ему запаса высоты? Не прижмет ли его воздушный поток к скалам? Ведь там не найдешь и крошечной площадки для того, чтобы сесть.

Эти мысли волновали не только конструктора планера Антонова, но и всех участников слета, пристально следивших за опытным полетом.

Вспомнились полусерьезные, полушутливые слова Антонова:

«„…Нужно летать в двух случаях: во-первых, когда метеорологи предсказывают наличие восходящих потоков. И, во-вторых, во всех остальных случаях“. Несмотря на свою юмористическую форму, высказывание это не так уж нелепо, как это может показаться с первого взгляда.

Итак, смелее в неизвестное! Там, за поворотом, еще много сюрпризов, много новых возможностей! Руководство слета предоставляет нам огромные ресурсы для использования всех видов парения как известных, так и подлежащих освоению.

Нам необходимо активно и яростно драться за использование малейших возможностей для повышения наших достижений и расширения нашего опыта».

Эти слова объясняют, почему участники слета шли порой на весьма рискованные эксперименты, подобные полету Иоста на планере «Город Ленина».

…А в это время у каменной груди Карадага разворачивалось действие, полное драматизма. Внизу бушевали свинцовые волны залива. Впереди вздымались отвесные скалы, не оставлявшие никаких надежд на выбор посадочной площадки.

А планер в поисках восходящих потоков воздуха постепенно терял высоту.

Выбора у летчика не оставалось – Иосту надо было садиться на воду. Резко повернув планер, чтобы не наскочить на скалы Чертова ущелья, летчик зацепил крылом за волну и мгновенно оказался в бушующей воде. Он успел лишь сбросить кожаную куртку и сапоги, тянувшие его ко дну.

Через несколько часов усталого, голодного и продрогшего летчика, примостившегося на мокрой скале, подобрал катер научной экспедиции, работавшей на биостанции Южного берега Крыма.

Еще более рискованный эксперимент было решено провести на планере «Рот-Фронт» конструкции Олега Антонова.

В авиационных кругах того времени шли споры по одному очень важному вопросу: при какой скорости летательный аппарат, будь то планер или самолет, входит в колебания – так называемый флаттер, – достигающие разрушающей силы.

Некоторые, в частности, профессор Владимир Петрович Ветчинкин, считали, что летательный аппарат рассыплется при скорости 220 километров в час.

Большинство же было уверено, что разрушение наступит только при скорости свыше 300 км/час.

Техком принял решение – проверить этот важнейший показатель на практике. То есть предстояло испытать планер в воздухе до полного его разрушения.

– Олег Константинович, не давайте ломать свой планер, – упрашивал его шеф-пилот «Рот-Фронта» Виктор Расторгуев. Последний мечтал установить на этом планере рекорд высоты.

– Ничего не поделаешь, надо! – решительно отвечал Антонов. – Кто-то должен страдать во имя общих интересов.

Также решительно был выбран и пилот для проведения эксперимента. Им стал, вне сомнений и конкуренции, Сергей Анохин – человек исключительного самообладания, точной реакции в минуту опасности.

Мне выпало счастье лично встречать, уже после войны, этого выдающегося летчика, прошедшего огромную школу жизни. Герой Советского Союза, стройный, худощавый, с плотной колодкой орденских планок, он поражал каждого своей удивительной собранностью и внешней простотой своего сложного характера.

Видимо, уже в предвоенные годы Сергей Николаевич был таким же собранным, талантливым летчиком. А ведь задача перед ним стояла исключительно сложная: испытать машину до полного разрушения ее в воздухе, спасая собственную жизнь в последний момент на парашюте. «Игра со смертью» – так назвали впоследствии это опасное испытание.

Нет, игры не было! Каждый четко знал свое дело. И когда после томительного ожидания самолет, поднимавший планер, застрекотал и выбрал слабину троса между планером, все облегченно вдохнули:

– Наконец-то…

Сцепка самолет – планер поднялась в воздух. Планер отцепился от буксировочного троса на высоте три тысячи метров. Отсюда открывался сказочный вид на коктебельскую бухту, на каменную громаду Карадага, на голубовато-коричневый простор выжженной солнцем крымской земли.

Но Анохину не до красот – перед ним конкретная задача – разбить планер в воздухе.

И вот планер пикирует. Стремительно нарастает его скорость. 120, 150, 200 километров в час. Планер начинает вибрировать. Срывается крышка кабины. Поток встречного воздуха ударяет летчика в лицо, пытаясь сорвать с него шлем и очки.

Свист падающего планера переходит в рев. Глаза Анохина прикованы к указателю скорости – 225 км в час.

– Еще держимся… – успевает зафиксировать летчик. Но в это мгновение раздается предательский треск, и планер, словно после взрыва, мгновенно рассыпается в воздухе.

Хаотическая мешанина исковерканных частей планера продолжает кружить в воздухе серо-серебристым облачком.

– А человек?

Его не видно… Нет, опережая растерзанную мешанину обломков, вперед вырывается черная точка – это человеческая фигура, сжавшаяся в комок.

– Неужели конец? Неужели, потеряв сознание, летчик не успеет раскрыть спасительный парашют?

Проносятся трагические секунды – человек продолжает падать, оставляя за собою обломки – все, что осталось от антоновского планера. Но вот упругий щелчок, и над фигуркой человека вспыхивает белый-белый раздувшийся купол парашюта.

– Спасен… Молодец! Вот это класс… – срывается с губ многочисленных зрителей.

Каких только хвалебных терминов не заслужил Сергей Анохин в эти минуты.

Первым подкатил к герою на автомашине Олег Константинович. Он обнял Анохина, почти стыдливо стоявшего возле обломков планера.

– Ну, как, невредим?

– Порядок, – ответил Анохин, прикрывая ладонью свежий фингал под глазом.

– Молодчина, – громко констатировал появившийся рядом профессор Ветчинкин. – Ну как, успели зафиксировать скорость, при которой вы изволили вывалиться?

– Еще бы не успеть. Двести двадцать пять, Владимир Петрович!

Ветчинкин иронически посмотрел на окружающих.

– А вы утверждали триста, господа! Спасибо, Сергей Николаевич! Вы даже не представляете себе, как это важно, особенно для нас, теоретиков!

Здесь же на слете испытывал свой планер СК-9 Сергей Павлович Королев. Ведь на этот планер он установил впоследствии первый реактивный двигатель.

«Мне досталось видеть на станции Планерная под Москвой, – рассказывал Олег Константинович, – его опыты полетов на планере, снабженном небольшим жидкостным реактивным двигателем, который он и его друзья мастерили сами в своем ГИРДе».

Планер с ракетным двигателем послужил прообразом создания первого советского ракетоплана РП-318, положившего, в свою очередь, начало становления ракетной и космической техники.

Такова живительная цепочка, протянувшаяся от коктебельских слетов планеристов не куда-нибудь – в космос!

Эксперименты планеристов, непрерывные конструкторские опыты, проводимые Антоновым и другими создателями планеров, постоянно приносили пользу общему фронту развития авиации, зачастую даже в каких-то боковых ее ответвлениях.

Так, опыты, проводившиеся в те годы инженером Владимиром Ивановичем Немцовым по радиосвязи на ультракоротких волнах между планером и землей, стали основой для развития всего направления этой техники связи.

Значительно позже Владимир Немцов, ставший к тому времени известным писателем-фантастом, вспоминает:

«Мог ли я тогда, на планерных слетах, слушая на примитивных радиостанциях, работающих на ультракоротких волнах, голос с планера, предполагать, что именно на этих волнах услышу я голос из космоса! Но все эти робкие изыскательские работы казались мне лишь частным случаем применения ультракоротких волн…

Конечно, я не знал, как распространяются эти волны, и даже фантазировал, будто бы Аэлита передавала слова любви именно на ультракоротких волнах. Но то была фантастика. Через тридцать лет она стала реальностью».

Поразительно и то, что Олег Константинович был живой частицей этого огромного процесса рождения нового, происходившего в Коктебеле на горе Клементьева. Дело в том, что Антонову было небезразлично все, что в те годы осуществлялось вокруг, к чему так или иначе прикасалась его рука. Это не универсализм – это живая заинтересованность во всем новом, необычном, нестандартном. Это личное участие в великом действе жизни. Высокое человеческое начало руководило им.

«Мне думается, – писал Немцов, – что в те давние годы на горе Клементьева, с которой взлетали планеры с маркой ОКА, Олег Константинович любил и запах масляной краски на палитре, и запах эмалита – нитрокраски, которой покрывалась перкалевая обшивка планеров. Думается также, что ему вспоминаются запахи степных трав, принесенные северным ветром, и волнующий запах моря на южном склоне горы, откуда чаще всего стартовали планеры».

Здесь, в Коктебеле, переплетались в те годы интересы людей самых разных профессий и судеб. Участвовали в работе слетов известные художники-карикатуристы Кукрыниксы. Здесь в период слетов выходила газета планеристов.

Коктебельские слеты подготовили становление советскими планеристами многих мировых рекордов. Среди них есть и феноменальные.

Так, Оля Клепикова, застенчивая планеристка, вылетев из Москвы на антоновском планере «Рот-Фронт-7» 6 июля 1939 года, сама того не подозревая, установила мировой рекорд, который продержался 32 года.

Поднявшись на буксире за самолетом с Тушинского аэродрома на высоту около тысячи метров, Ольга решительно пошла на Коломну. Едва дотянув до нее, она попала наконец в мощные восходящие потоки. Они донесли летчицу до Рязани. Здесь подхватили «термики» и понесли дальше.

Давно кончилась взятая в полет карта. Под крылом скользили незнакомые земли. Но она продолжала лететь, пока хватало высоты.

Планер сел на лугу совхозной усадьбы в разгар совхозного совещания, которое перешло в торжественный митинг по поводу прилета московской гостьи.

Вот как рассказывает Олег Константинович об этом дне:

«Проходил час за часом, а известий от Оли не было. Ильченко, выпускавший ее в полет, сдержанно волновался.

– Что вы беспокоитесь? – посмеивался начальник аэроклуба. – Ищите за Москвой-рекой, тут она и сидит где-нибудь.

Наступил вечер. Известий по-прежнему не было никаких. На другой день ясным теплым утром я шел мимо неуклюжего здания Центрального аэроклуба Навстречу Ильченко:

– Есть телеграмма! Хорошо пролетела, километров четыреста, а то и больше!

– А где села?

– Совхоз „Отрадное“ близ хутора Михайловского, за Доном, в районе Волги.

– Как за Доном, в районе Волги? Так это все семьсот будет, а не четыреста! А вы смотрели на карте?

Ильченко бегом мчится обратно. Через минуту я слышу дробный стук сапог по мраморной лестнице. Стеклянные двери вестибюля распахиваются, чуть не срываясь с петли…

– Ай да молодец Оля! Ай да она! Больше семисот километров прошла! Вот это здорово!

Точные расчеты, сделанные для утверждения рекорда, показали, что Ольга Клепикова прошла за 8 часов 25 минут 749,203 км, побив на этот раз рекорд немецкой планеристки на целых 400 км, то есть более, чем вдвое».

Перед войной Олег Константинович был той живительной силой и тем творческим началом, которое заряжало энергией и энтузиазмом души участников планерных слетов.

Один из них, летчик-испытатель Игорь Шелест, испытавший в те годы своеобразный планер-торпеду, так отмечает место Антонова в процессе формирования отечественной авиации.

«В тридцатые годы мне приходилось „кипеть“ и „вариться“ в одном котле с Антоновым. На планерных слетах в Коктебеле вступали в строй его новые планеры. И руки планеристов тянулись к ним, чтобы в тишине неба крикнуть навстречу ветру: „Ну и планер, черт возьми! Молодец, Олег, угадал и на этот раз!“

Мы обращались к Антонову за советом, как к другу и много знающему человеку. Нередко своей вежливостью, корректностью и вниманием Олег Константинович сдерживал грубоватых парней от чрезмерного озорства. Молодость признает авторитеты неохотно. Для Антонова было сделано исключение».