Текст книги "Олег Антонов"

Автор книги: Василий Захарченко

И новая в связи с этим проблема.

У самолетов, взлетающих с грунтовых площадок или с малооборудованных аэродромов, необходимо защищать входы в турбореактивные и реактивные двигатели от попадания в них засасываемого песка, комьев земли, мелких камешков.

Так появилась совсем необычная схема расположения двигателей на самолете АН-72. Два реактивных двигателя установлены подальше от грунта – над крыльями, а не под ними по обычной схеме.

Самолет тут же приобрел кличку «Чебурашка» за свои необычные в авиации «ушки топориком».

Новые машины покроют все потребности в пассажирских и грузовых перевозках в самые труднодоступные уголки страны. Ведь на крылья АНов опирается она сегодня, на крылья конструкции Олега Константиновича Антонова.

ЛИЦОМ К ЛИЦУ С САМИМ СОБОЙ

У каждого неординарного человека есть свой стиль, существует свой только ему присущий характер поведения. Сегодня такое называется модным заграничным словом «имидж» (образ, портрет).

Какой же стиль жизни был типичным для Олега Константиновича Антонова, человека столь разнообразного, самобытного, непохожего на других людей того же возраста, ранга и положения?

Можно с уверенностью сказать, свой стиль у Генерального конструктора, безусловно, был выражен довольно ярко.

И это – молодежный стиль! Иначе не назовешь.

А стиль – не мода. Его не натянешь на себя подобно модному молодежному костюму, провозгласив: «Я с вами, ребята!»

Стиль – это серьезно… надолго… Навсегда. Он пронизывает сознание, душу, окрашивает манеру поведения, привычку думать, побуждает по-своему одеваться, разговаривать, мечтать и даже шутить.

Антонов сам заявляет: «Есть счастливые люди, жадные до всякого дела, – их у нас становится все больше и больше, остающимися молодыми на всю жизнь, люди, для которых эти рабочие качества становятся органическими, становятся чертами их характера, их стилем работы…»

Именно таким, именно молодежным и был стиль Олега Константиновича. В последующих словах он обосновывает свою живую связь с неувядающей юностью:

«Легко работается с молодыми по возрасту и молодыми по духу в тех случая, когда годы не укладываются в „молодежный стандарт“. Когда я общаюсь с молодыми специалистами, мне трудно отделаться от ощущения, что я не старше их. Я воспринимаю их как равных и хотел бы, чтобы это чувство общения было обоюдным.

Вам, молодым, создавать мир. Для этого надо много уметь, еще больше знать, а понимать надо все, хотя бы в виде потенциальной способности овладеть в случае надобности любой стороной какой-то совсем другой специальности.

Сейчас, когда науки дробятся на все новые и новые разделы, возникают новые работы на „стыках“ наук, подчас приобретая совсем особое значение.

Специализация наук необходима. Разобщение наук – опасно. Наша молодежь преодолевает эти трудности роста. Я в нее верю. Наконец, я ее просто люблю».

Отсюда, из этого источника, черпал Антонов свою неистощимую энергию, твердость духа, страсть к живописи и поэзии, любовь к женщине, к спорту…

Потому-то годы не были властны над возрастом Генерального конструктора, академика. Внешне он всегда выглядел значительно моложе своего возраста. Таким же молодым он оставался по духу. Женившись (уже в третий раз) в возрасте 56 лет, он имел от жены, которая на 31 год моложе его, двух детей – дочку Лену и сына Андрея. Молодежный дух до последних дней жизни Антонова поддерживался в его доме.

Второй брак Олега Константиновича с Елизаветой Аветовной Шахатуни как-то сам перешел с годами в область творческих отношений и устойчивой дружбы. Будучи бесконечно порядочным человеком, Олег Константинович сказал супруге, что он уходит от нее, не прерывая деловых и дружеских связей. Так и получилось: Шахатуни продолжала быть рядом с ним, работая в КБ бывшего мужа главным расчетчиком самолетов (как и после его смерти). Дочь Анна осталась с матерью, но поддерживала самые теплые отношения с отцом.

Эльвира Павловна появилась на жизненном горизонте Олега Константиновича через несколько лет после развода с Шахатуни. Она увлекла конструктора молодостью, устремлением к спорту, своей общительностью, новым для Антонова кругом знакомых.

– Поймите меня, – сказал он как-то летчику-испытателю Марине Попович, с которой всегда был откровенен, – я человек творческий; мне необходимо постоянное вдохновение; такая женщина, как Эльвира, способна меня вдохновить.

Эльвира Павловна, увлекавшаяся спортом, сумевшая привлечь к дому Олега Константиновича целый круг интересных друзей и знакомых, явилась для Олега Константиновича тем ярким началом, которое осветило его личную жизнь, до предела загруженную делами и обязанностями.

Дети от этого брака как бы расширили границы молодости конструктора, еще раз подтвердив постоянство главной черты его характера: вечную молодость души.

Работая над книгой об этом выдающемся человеке, я неоднократно встречался с Эльвирой Павловной и благодарен ей за предоставленную мне возможность ознакомиться с богатым архивом Олега Константиновича.

Ежедневно, каждое утро, в одно и то же время – в девять часов утра, Генеральный появлялся в своем служебном кабинете в КБ. Его ждал огромный, необычной формы рабочий стол, напоминавший раскинутые крылья самолета.

Сделанный мастером Коваленко по чертежу Генерального, стол этот являет собою своеобразный пульт управления конструкторским бюро.

Слева, на консоли стола – переговорный пункт, провода которого выведены во все отделы КБ и цеха опытного завода Три телефонных аппарата, два микрофона: для диктовки писем и для переговоров. Справа – папки с необходимыми на данный рабочий день бумагами. В нишах, ящиках, на полках в верхней доске стола находится все необходимое. Достаточно, не вставая с места, протянуть руку, чтобы взять все, что нужно. Экономия времени, экономия движения.

Над столом «летающая тарелка» удобного светильника.

Перед столом Генерального – большой стол для совещаний. Тоже необычный. Верхняя поверхность его покрыта светлым шершавым пластиком – это чтобы любой, сидящий за столом, мог мгновенно прямо на поверхности стола набросать эскиз, чертеж, сделать нужный расчет.

Справа от стола огромные застекленные шкафы – в них модели самолетов и планеров фирмы. Как-никак их больше шестидесяти.

Перед витриной шкафа большая чертежная доска с рейсшиной. Легкая занавеска, расходящаяся в обе стороны, может при случае закрыть засекреченный до поры до времени чертеж (возникает и такая необходимость).

За спиной на низких полках еще два телефонных аппарата, книги, справочники и выкрашенный в белый цвет сейф. На нем крылатая бронзовая статуэтка Икара и небольшой портрет Сергея Королева.

Отсюда, из этого необычного кабинета, Антонов осуществлял руководство сложнейшим механизмом конструкторского бюро, связывая воедино результаты творческой деятельности отделов, цехов, бригад, групп, занятых общим делом – созданием новых самолетов.

Здесь собирал он нужных ему сотрудников. Отсюда уходил он в «горячие точки» КБ, разбросанные по комнатам, цехам и залам многоэтажных корпусов, соединенных стеклянными переходами на уровне разных этажей.

– Для экономии времени, – пояснили мне.

Садясь за руль собственной «Волги», Олег Константинович уезжал домой, в поселок, на улицу Огарева; на окраине этого рабочего поселка стоит небольшой двухэтажный коттедж, окруженный садом.

И дом, и сад, и даже небольшой бассейн в саду – все создано по мысли, а зачастую и руками самого конструктора.

Все просто, красиво и рационально – как бы повторяет характер и интеллигентность хозяина.

Вы входите в просторную, застекленную веранду с огромным камином, расписанным кистью Олега Константиновича. В этом зале собирались гости, отмечались праздники, здесь в обществе ближайших друзей встречали Новый год. По деревянной лестнице поднимаетесь на второй этаж в кабинет. Это просторное помещение – тоже своеобразное отражение характера хозяина. Что-то вроде полного собрания интересов и увлечений рационально ориентированного мечтателя, овеществленных в обстановке.

Небольшой письменный стол в одном углу. Напротив чертежная доска, наклонно укрепленная на стенде. Верстак с прекрасным набором инструментов для столярных и слесарных работ. Рядом с верстаком мольберт и ящик с красками и кистями. Что еще?..

Посреди комнаты большой стол для игры в пинг-понг. Он же во внеигровое время – рабочий стол; на нем раскладываются необходимые книги, материалы.

Вдоль стен низкие шкафы, похожие на серванты, – в них хранится замечательный архив конструктора, собранный им за всю его жизнь. Это пухлые папки, разложенные по годам. На каждой папке крупно выведена дата. Внутри фотографии, вырезки из газет и журналов, документы, ксерокопии и письма.

На шкафчике несколько теннисных ракеток. Одна стена целиком занята стеллажами с книгами и журналами. Собрания сочинений классиков, современная литература, книги по искусству с роскошными репродукциями, справочники по садоводству, энциклопедия, книги и справочники по авиастроению.

Рабочая комната Антонова как визитная карточка его трудов и увлечений. Ведь он творил здесь: заканчивал чертежи, рисовал картины, писал стихи, играл в настольный теннис.

Хобби, торопливо отметит читатель.

Не торопитесь, ведь все это в понимании хозяина выглядит несколько иначе. Выслушаем самого Антонова:

«То, что за рубежом называется „хобби“, в наших условиях выглядит совершенно иначе. У нас каждый человек, в сущности, может выбрать себе профессию по душе.

Именно в будущем можно достигнуть идеала, когда хобби и основная работа – одно и то же. Ну, в моем лице это так и выходит. Хотя у меня есть, помимо самолетов, и другие занятия, и другие интересы. Согласитесь, нередко человек бывает увлечен не одним предметом, а несколькими. Стремление к творчеству совершенно естественно. Я бы сказал – это неистребимое стремление.

Несмотря на мои увлечения, не могу отказаться от авиации. Когда, например, занимаюсь в саду, мысли обычно вертятся вокруг основной работы. На свежем воздухе думается хорошо – таким образом я делаю сразу два дела Всю жизнь понемножку рисую – это тоже авиация».

Вернемся к истокам этой мысли:

«Пристрастие авиаторов к искусству можно объяснить тем, что земля, небо удивительно красивы с высоты. Жаль, что художники-профессионалы мало летают. Новая, неведомая дотоле красота открывается человеку в полете, он хочет поделиться ею, как радостью. И берется за кисть.

Бывают и совершенно иные побуждения. Вернулся, скажем, после рабочего дня, в течение которого встретил нелепое препятствие в нужном деле, столкнулся с перестраховщиком, тупицей, бюрократом. Настроение бешеное. Пасторальный пейзаж, натюрморт с незабудками из-под кисти не возникают. Возникает „Ярость“ или „Битва“…»

Но ведь здесь, в этой комнате, рождались поразительные по своему обаянию главки книги Антонова «Десять раз сначала». С каким литературным мастерством написаны некоторые страницы этой книги, адресованной молодежи. Вот строки, передающие ощущение юного автора от горных просторов Коктебеля.

«Взгляд, привыкший скользить по бесконечной степной равнине или тонуть в сумеречной чащобе близкого леса, терялся в прозрачной перспективе огромных наклонных, вздыбленных плоскостей, кудрявых от карабкающихся по каменистым склонам кустов и деревьев. Пространство властно врывалось в нас своим третьим, самым впечатляющим измерением.

Непостижимо огромные массы камня перекликались тревожно звучащим эхом, подтачивая чувство реальности. Уже казалось странным, что по ногам привычно хлестали стебли сухих трав, что простые куски известняка с легким звоном вывертывались из-под отполированных ковылем подошв и, шурша, скатывались по крутобокому, пышущему жаром склону.

Ноги все быстрее и быстрее несли нас навстречу новым впечатлениям. Все казалось возможным. Вот последняя седловина. Еще несколько десятков шагов – и мы с бьющимися сердцами достигаем вершины Коклюка.

Перед нами, обрамленная двумя стремительными взмахами горных цепей, встала на цоколе из белой пены синяя стена моря.

На ней, рассеченной надвое золотой тропой солнца, медленно двигались и быстро исчезали корабли.

Мы замерли…»

Читаешь и думаешь: какое точное виденье, какая четкость слова, какая сочность метафорического мышления. Прекрасная проза…

Но ведь здесь же, под сводами этого кабинета-мастерской, рождались и стихи, тоже поражающие нас своим поэтическим могуществом и философской насыщенностью. Ведь они – духовное кредо поэта.

Вот стихотворение под названием «Красота».

 
Зачем я сражался упорно, жестоко,
Какой поклонялся безумной мечте?
Какая стезя завела так далеко?
Мечта о прекрасном —
                                          любовь к красоте.
Усталость и муки с терпеньем Сизифа
Лишь ради тебя я, не дрогнув, сносил.
Лишь ради далекого, светлого мифа
Я горы ворочал и камни дробил.
И где бы я ни был,
                                  и чтоб ни случилось.
Всегда поклоняться я буду тебе,
И в час неизбежный
                                   позволь мне, как милость,
Сгореть в твоем чистом и светлом огне.
 

Переплетение его чисто творческих интересов, проявляющихся порой на высочайшем профессиональном уровне, с основной творческой линией деятельности, поражает нас сегодня.

Живопись, поэзия становятся как бы продолжением и завершением этапов его основной жизненной линии, которой он отдавал себя без остатка и безраздельно.

Но, пожалуй, особую, скрытую от постороннего наблюдателя роль в этом сложном процессе переплетения многих начал играл небольшой сад, взращенный и выпестованный его руками.

Всю жизнь до переезда КБ в Киев Антонов жил на стройке.

«Всегда вокруг были щебень, песок, траншеи с переброшенными через них зыбкими мостками, бревна и цемент. Нередко мы работали в закопченных цехах, – вспоминает он. – Как только стройка затихала и площадка благоустраивалась, работа влекла меня на новое место.

И опять все сначала, штабеля бетонных блоков, разъезженные донельзя дороги с увязающими в них грузовиками, доски, мотки проволоки, первозданный хаос.

Всю жизнь как-то подсознательно я тосковал о зеленых лужайках, цветах, деревьях. Теперь наконец я просыпаюсь не от скрежета экскаватора, а от шума листвы за окном».

Небольшой сад около коттеджа стал для конструктора не только местом духовного отдохновения, но и неиссякаемым источником рождения идей, очертаний новых конструкций.

«Немало конструкторских находок, – говорит Антонов, – было сделано между яблонями и черноплодной рябиной, между орешником и облепихой. Работа в саду повышает общую работоспособность, поэтому сад в итоге не отнимает время, а экономит его».

И на все эти заботы и увлечения Генерального конструктора еще накладывались его постоянные занятия спортом. Антонов был горнолыжником, любил пинг-понг, а главное – это теннис; он не только «играет для себя», но и систематически участвует в любительских соревнованиях.

Вот заметка из газеты «Советский спорт» от 1 декабря 1963 года под заголовком «А пожилым тем более…»:

«Недавно киевляне принимали у себя львовских ветеранов тенниса. Средний возраст киевлян 52 года, теннисистам Львова – 49 лет.

Вот на корт выходят депутат Верховного Совета СССР О. Антонов и из Львова – доктор геолого-минералогических наук Д. Резвой.

Поначалу Д. Резвому удается выйти вперед. Но О. Антонов продемонстрировал завидную волю к победе и в упорной борьбе одержал верх. Вот что сказал после состязаний победитель:

– Подобные соревнования необходимо проводить повсеместно и не только среди теннисистов. У нас тогда говорят, что вроде бы людям, которым перевалило за сорок, не совсем прилично выходить на спортивную площадку. Это, конечно, неверно. Физическая культура нужна всем, а людям среднего и пожилого возраста – в особенности.

Я не мог бы так много работать, если бы не занимался спортом. В этом матче я получил великолепную зарядку энергии по крайней мере месяца на два вперед и еще раз убедился, что спорт – замечательное дело…»

– Как вы справляетесь со всеми обязанностями и увлечениями? – неоднократно спрашивали Олега Константиновича.

Он отшучивался… А потом говорил: «Вероятно, для этого нужно прежде всего не терять времени напрасно. Ведь все это я делаю не быстрее других. Секрет быстроты заключается в том, чтобы, как некогда говорил один инструктор парашютного спорта, „делать медленные действия без промежутков между ними“.

Что же касается работы в саду, то после самой небольшой практики она приобретает, как и управление машиной, характер автоматизма. Работают руки, держащие лопату, секатор или косу, а голова работает сама по себе, да еще на свежем воздухе, особенно производительно».

Но, пожалуй, более точный ответ получили от Олега Константиновича на писательском вечере в 1974 году во Дворце культуры киевского авиационного объединения.

– Как же вам хватает времени, чтобы писать при такой загрузке? – спросил кто-то из читателей его книг.

Антонов рассмеялся:

– Мои произведения – это продолжение той же борьбы, которую я веду.

Лучше не скажешь…

Своеобразным «промежутком» между многочисленными занятиями Антонова были, пожалуй, его периодические поездки по стране, чаще всего на автомашине. Как правило, он выезжал не один – с Эльвирой Павловной, с сыном, с друзьями, летчиками-испытателями.

Вот что рассказывает об одной из таких поездок Герой Советского Союза, летчик-испытатель Юрий Владимирович Курлин:

«– Работал я в то время по заданию фирмы в Ташкенте. Получаю телеграмму от Антонова: при возможности прошу срочно прибыть в Киев. Прилетаю. Антонов спрашивает, как говорится, в лоб:

– Хотите со мной поехать отдохнуть на Кавказ? Поедем машиной – я, вы, Эльвира Павловна и сын.

– Еще бы нет… Едем!

Мы поехали в альпинистский лагерь, на Домбай, в Тиберду. Жили все в одном домике. С нами инструктор альпинизма Мироненко – хороший, веселый парень…

Отдыхали, ходили в горы, поднимались на снежники… Спускались к горной речке Гуначхир. Много шутили, порой просто валяли дурака. Полная раскованность… Необузданное веселье…

Сидя в машине, мы громко распевали какую-то шальную песенку, ни бог весть где услышанную. Как сейчас помню, Олег Константинович, сидя на заднем сиденье машины, громко пел песенку-пародию:

 
Работал на заводе Сережа-пролетарий.
Он в доску был отчаянный марксист.
Он был и член парткома,
Он был и член завкома,
А в общем стопроцентный активист.
Евонна девка Манька мучилась уклоном.
Плохой промежду ними был контакт.
Накрашенные губки,
Колени ниже юбки,
А это, между прочим, вредный факт.
 

Машина мчалась в ночи по извилистой горной дороге. Огромные пушистые звезды висели над нами. Я сидел за рулем, подпевая Антонову, а он раскатисто выводил полу-блатные слова:

 
„Послушай, ты, Маруся,
Оставь свои отрыжки,
Они компрометируют мене“.
А Манька – ему басом:
„Пошел ты к своим массам,
Не буду я торчать в твоем клубе“.
Тогда-то рассердился Серега-пролетарий.
Такая заварилась вдруг буза.
„И вредная ты баба,
Мене тебя не надо,
С политикой покончить нам пора!“
Обиженная Манька безудержно рыдает
И волосы повсюду себе рвет.
Серега ж не сдается,
Он будет с ней бороться
И маньковщину в корне изживет.
 

Мы пели эту задиристую песенку, я прислушивался к звонкому голосу Олега Константиновича и удивлялся необузданному веселью Генерального».

Да, он умел быть искренне веселым и непосредственным. Но он умел быть и нежным, и бесконечно внимательным.

Эльвира Павловна вспоминает о том, как во время их отдыха в Доме творчества писателей в Коктебеле Олег Константинович каждое утро регулярно клал на столик отдыхавшей там же балерины Галины Улановой свежие розы. Она, возможно, даже до настоящего времени так и не знает, что это делал ее неизменный, многолетний поклонник Генеральный конструктор Антонов. Больше того, он уговорил Галину Сергеевну подняться в воздух на специально прилетевшем самолете АН-2, чтобы показать ей во всем своем немыслимом развороте красоты Карадага и заветные места планерной юности.

В 1981 году, в дни юбилея Улановой, Олег Константинович рассказал об истоках своего восторженного отношения к великой балерине:

«В 1940 году я, молодой инженер, был послан в Ленинград. Среди деловой суеты, сперва мимолетно, а потом все настойчивее стало задерживаться в сознании, как призыв из другого, казалось бы, далекого от нас мира простое и певучее имя – Уланова…

– Вы видели Уланову?

– Вы смотрели „Лебединое озеро“?

– Уланова… Уланова…

Казалось, весь Ленинград находился в каком-то трансе. В жизнь вошло что-то новое, неожиданное и прекрасное. Это имя стало звучать для меня завлекательно и таинственно, как загадочная „Бегущая по волнам“ из известного рассказа Ал. Грина.

И вот я в третьем ярусе театра имени Кирова. Мне повезло, я сразу попал на „Ромео и Джульетту“.

Я увидел великолепный, захватывающий спектакль. Это было единство музыки, танца, действия исторической и человеческой правды.

Нет, я не смотрел и слушал, я впитывал всем своим существом все происходившее на сцене. Но когда на сцену выходила Уланова, это было чудо воплощения, чудо искусства. Весь мир переставал существовать. Я видел только ее. Я был потрясен до глубины души особенным, светлым, радостным потрясением. Не стыжусь сказать, что не раз из глаз моих текли слезы восторга и счастья.

Мне удалось семь раз побывать на „Ромео и Джульетте“.

Я счастлив, что наконец встретил Галину Сергеевну в заветном для авиаторов Коктебеле, на который она наконец взглянула сверху из кабины самолета АН-2.

Мне кажется, что для нее нет разделения между поэзией творчества и повседневной жизнью – все освещено редкой духовностью».

Духовность в человеке всегда увлекала Олега Константиновича. Он любил ведущего инженера Бориса Борисовича Бораша не только за его толковость, но и за разносторонность. Инженер прекрасно пел, играл на фортепьяно.

Он всегда подчеркивал интеллигентность летчиков-испытателей Владимира Терского, Юрия Курлина, Александра Галуненко, Марины Попович, в разное время поднимавших в небо разные самолеты, созданные в КБ.

– Олег Константинович, с которым я очень дружила, – рассказывает Марина Лаврентьевна Попович, – видел во мне не женщину, а человека, товарища по созданию новых самолетов. Но мы делились с Генеральным и какими-то интимными вопросами.

– Мне нравятся высокие мужчины, – как-то открылась я Генеральному.

– А мне изящные женщины, – пооткровенничал он совершенно серьезно. – Они вдохновляют на творчество.

Я поверила ему. Ведь он был человеком утонченной мудрости. Именно утонченной. Мы смотрели на него, как на хрустальную вазу, боясь, что она вот-вот разобьется.

Человек из хрусталя, нежный человек, обладавший четырнадцатью профессиями. И все мы, окружавшие Антонова, все время боялись – вот-вот разобьется, вот сломается.

А он был на железном основании…

Хрупкий, хрустальный, а свое дело знал отлично.

Как-то вызывает к себе – передайте Попович, чтобы зашла…

Захожу… Сразу же деловой разговор…

– У меня дело застопорилось на тормозах. Объясни, как летчика прижимает к спинке при торможении.

Объясняю: тормоза летчики используют лишь в предварительных, а не экстремальных условиях. Необходима кнопка, иначе тормозом не воспользуются – тяжело…

– Вот это я и хотел услышать… Я так и думал.

Он прекрасно чувствовал человека, управляющего самолетом, сам сидя в своем кабинете…

Наряду с этим он был весьма человечен. Любил не только людей, но и собак. И собаки его тоже любили. Когда Олег Константинович лежал в больнице, его огромная, но добрая собака не выдержала долгого расставания – скрылась в сарае и сдохла там в одиночестве.

Олег Константинович был общителен, но не навязчив в отношении дружбы. Не любил быть в центре общего внимания.

Помню, мы собирались у него на второй день Нового года.

Рождественская елка зажигалась в саду. На теплой веранде горел камин. Сам хозяин занимался огнем, а порой и кухней. Он очень любил жарить промасленные гренки, посыпая их резаным чесноком, – сказочное блюдо Генерального!

Он не любил крепких вин – предпочитал к торжественному столу сухое или полусухое вино. А вот кофе любил с ликером, угощая всех.

Собирались на торжества близкие знакомые и друзья. Олег Константинович не любил быть тамадою за столом – тамаду всегда выбирали. Но беседу активно поддерживал на любую тему, лишь бы она его интересовала. Любил спорить о литературе.

Из писателей ему особенно были близки Николай Гоголь и Антуан де Сент-Экзюпери. Их книги он знал наизусть, мгновенно распахивая на нужной странице книжку, снятую с полки.

Очень любил слушать музыку и пение.

Добрый друг, народная артистка Украины Дина Игнатовна Петриненко часто пела в доме Антоновых. Бывал здесь очень часто и Любомир Антонович Пыриг, и архитектор, академик Анатолий Владимирович Добровольский.

Появлялся здесь и Николай Михайлович Амосов – знаменитый хирург и писатель, многолетний друг Антонова.

Хозяин очень ценил это разностороннее общество, встречавшееся не только в доме Антоновых, но и в совместных автопутешествиях в отпускное время.