Текст книги "Утро года"

Автор книги: Василий Алферов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

По следу

На действительную военную службу Петр Тимофеев уходил с механического завода, где работал слесарем… Незаметно прошли два года службы. После увольнения из армии в запас Петр решил поехать домой, в свой колхоз, где жили его мать и сестренка Надя.

Петр, конечно, снова бы вернулся на завод, если бы мать настойчиво не просила в своих письмах о том, чтобы он возвратился домой, где его с нетерпением ждет девушка – Орехова Маринка, которую мать прочит ему в невесты. Девушка знатная, самая лучшая доярка на ферме, недавно награжденная орденом «Знак Почета». И собой ладная. Многие парни заглядываются на нее, да она ни с кем всерьез не заводит дружбу, ждет Петра, который ей по душе, по сердцу.

Веселее и голосистее Маринки никого нет в Ветлянке. В самодеятельном хоре участвует. Местный баянист сочинил специально для нее песню, которую она исполняет весело, с задором:

 
Эх, люблю моих коровушек —
И пестравок, и буренушек,
Всех ласкаю, уговариваю,
Больше пуда от коровы молока
В день надаиваю!..
 

– Итак, друзья, еду в деревню, в свою милую Ветлянку! – сказал Петр, когда прощался с товарищами по службе. – Поля у нас просторные, конца-краю не видно. Есть где развернуться, показать себя в труде… Хочешь – на трактор садись, хочешь – на комбайн.

Служил Петр Тимофеев в артиллерии в звании ефрейтора. А этого звания не так-то легко добиться. Оно присваивается только лучшим солдатам, отличившимся прилежностью к учебе и высокой дисциплинированностью. И Петр гордился тем, что на его гимнастерке поблескивает нагрудный знак «Отличный артиллерист».

И вот сейчас Петр тепло вспоминал службу в армии, свою воинскую часть, командиров, которые обучали и воспитывали его. Петр стал совсем другим человеком. Он хотя и молод, но прошел немалый жизненный путь. Профессионально-техническое училище, завод, армия – это серьезная подготовка к большой самостоятельной жизни. И все же будущее у Петра впереди. Размышляя об этом, он вспоминал слова из одной армейской песни:

 
…Мы солдаты молодые,
Нет медалей на груди.
Все награды боевые
У солдата впереди.
 

Только слово «боевые» он заменял словом «трудовые».

Петр любил свое дело, работал с душой. Поручили ему отремонтировать потрепанный трактор. Новичок, как с первых дней называли Петра, беспрекословно взялся за дело… Председатель колхоза Киреев как-то на одном из собраний заявил:

– Наш артиллерист, Петр Тимофеев, товарищи, чудеса творит. Прицел взял точный – две нормы в день и ничуть не меньше! Вот если все так будем работать, то обязательно выйдем на первое место в соревновании по району.

* * *

…По выходным дням Петр уходил на охоту. Он успел уже оформить членство в спортивном обществе охотников. Давнишняя тульская двустволка досталась ему в наследство от отца, геройски погибшего под Сталинградом в боях с фашистами.

Ни пурга, ни морозы – ничто не останавливало Петра. Охота, как говорят, пуще неволи. Смотрела на сына Анна Ивановна, подносила уголок головного платка к влажным глазам и мысленно говорила: «Вылитый отец…» А Петр, позавтракав, отправился в Заречье.

В самом конце оврага, где стоял одинокий старый вяз, Петр увидел свежий след. «Да ведь это лиса спозаранку на добычу пошла», – решил охотник и быстро зашагал на лыжах по лисьему следу.

Шел долго. За бугром – Студеная речка, по берегам которой стоят высокие осокори. След лисы пролегал через реку и частый тальник, поднимался на высокую гриву, поросшую непролазным колючим шиповником, а потом сворачивал в сторону, на равнину, к Лебяжьему озеру.

– Ах ты, рыжая хитрюга, в какую даль меня завела! – с досадой проговорил Петр. – А вдруг не подпустит на выстрел? Расскажешь об этом походе ребятам, могут и не поверить. Особенно Кириллов. Тот определенно скажет: «Мазила ты, а не охотник». Ну, ничего! Посмотрим, чья возьмет…

Петр посмотрел на широкую, кипенно-белую равнину. Посмотрел и замер: лиса была на озере. Она что-то выкапывала, крутила головой, подпрыгивала, ложилась и снова вставала. Одним словом, лиса была занята каким-то важным делом. Петр приложил ружье к плечу и спустил курок. Раздался выстрел. Лиса, как бы играя с пойманной мышью, подпрыгнула и ткнулась острой мордочкой в снег.

– Долго ты меня, Патрикеевна, водила за нос! – улыбаясь, проговорил Петр, подойдя к лисе. – Чем же ты тут хотела полакомиться? Ах, вон что!.. – Петр посмотрел на заснеженный котец, поставленный кем-то недалеко от берега. – Рыбки захотела, да ледок толстоват, ничего не вышло…

Увесистой палкой Петр пробил лед в котце, очистил его и от неожиданности вскрикнул:

– Что такое?.. Лебяжье загорелось… Вот тебе на!..

От недостатка кислорода, тесня друг друга и медленно шевеля жабрами, рыбы лезли наверх. Тут были крупные щуки, окуни, подлещики… Петр хорошо понимал, что рыбу надо во что бы то ни стало спасти, не дать ей погибнуть. Но как это сделать? Ведь одному такое дело не под силу. Да и новые лунки вскрывать нечем. Подумав, Петр решил бежать на откормочную животноводческую базу совхоза, находившуюся километрах в двух от озера, и позвать на помощь людей. Он быстро зашагал по направлению к базе. Вдруг из-за кустов показалась вторая лиса. Петр остановился. Он хотел было пуститься за вторым трофеем, но одумался. Отвернувшись от лисы, ускорил шаг. И только стал доходить до большой дороги, как наизволок, ему навстречу, поднимались две порожние подводы. Горя нетерпением, еще издали Петр крикнул:

– Стой, дело серьезное есть!..

На передней подводе сидел коренастый старик в шубняке и заячьем малахае. Он остановил лошадь и, нахмурив брови, спросил:

– Какое такое дело?

– Лебяжье озеро загорелось! – ответил Петр. – Рыбу надо спасать.

– Вон тут что! – удивился старик. – Диковина какая, а! Давно такого не случалось на Лебяжьем… Это действительно серьезное дело… Ванюшка! – крикнул старик подростку, сидевшему на задней подводе. – А ну-ка давай езжай живым манером обратно на базу. Скажи там дяде Сергею, чтобы собрал народ и ехал на Лебяжье. Да пусть захватят с собой ломы, пешни, лопаты. Понял?

– Понял! – шмыгнув покрасневшим носом, ответил Ванюшка. Он повернул обратно гнедого пузатого меринка с коротким хвостом, натянул вожжи и, как взрослый, прикрикнул:

– Э-э, Красавчик, торопись, дело серьезное!..

Петр сел к старику в сани, и они поехали на озеро.

– Мы с Ванюшкой за сеном было собрались, а тут на-ка вот тебе – «пожар тушить» приходится, – шутил старик.

Когда подъехали к проруби, старик развел руками:

– Эх, мать честная!.. Щуки-то, щуки-то какие большущие, ровно осетры… Сами в руки так и просятся. Придется на артельную ушицу «наудить» щучек да окуньков, а то поздно будет, когда лед вскроем, уйдет вся рыбка, скроется…

А Петра беспокоила мысль о том, приедут ли люди с базы и удастся ли спасти рыбу. Но вот наконец вдали показались две подводы. Петр, припрыгнув по-ребячьи, крикнул:

– Едут, едут!..

Прискакал дядя Сергей, а с ним еще человек пять. Подходя к старику, Сергей спросил:

– Откуда будем начинать, Спиридон Ильич?

– Рубить майны придется в разных местах, – ответил Спиридон Ильич и, молодецки хлопнув рукавицами, взял пешню.

Дело шло ходко. Тут и там, по всему озеру, голубели проруби, будто чаши, до краев наполненные студеной водой. Спиридон Ильич подбадривал людей шутками да прибаутками:

– А ну, молодчики, руби ледок как сахарок: откроем все «форточки», чтобы рыбка дышать вольготнее могла…

К вечеру рыбы не было видно ни в одной проруби. Спиридон Ильич, взглянув на Петра, подмигнул:

– Рыбка, сынок, тю-тю. Вильнула хвостом – и поминай как звали. А ежели бы не твоя забота – каюк! Ни одной бы рыбки в живых не осталось, вся бы камнем на дно легла… Завтра мы привезем снопы прямой соломы и расставим их по майнам. Через соломинки пойдет воздух в воду, и нашим щучкам и окунькам дышать станет вольготно… Ну, по домам пора, – спохватился старик. – Вы поезжайте на базу, – сказал он дяде Сергею, – а я парня до Ветлянки подвезу.

…Выбрались на большую дорогу. Спиридон Ильич, попыхивая самокруткой, спросил Петра:

– Совсем решил остаться в колхозе или так себе, временно?

– Совсем, – ответил Петр.

– Это хорошо. В колхозе нужны умелые руки… Не женился?

– Пока нет, но скоро женюсь.

– Невест в колхозе много… Которая же тебе приглянулась? – полюбопытствовал Спиридон Ильич.

– Орехова Маринка, – немного смутившись, ответил Петр.

– О, брат! – воскликнул Спиридон Ильич. – Знатную девку ты избрал. Работница золотая… Кандидатом в депутаты Верховной власти ее выдвинули, вот какая эта Маринка!.. Счастливый ты, парень. А теперь, сынок, скажи-ка мне, откуда тебя привела лиса на Лебяжье озеро?

– От Бирючьего оврага.

– Неужели от Бирючьего? – удивился Спиридон Ильич. – Да ведь это, ежели даже напрямик считать, и то километров пятнадцать будет! Ну и напористый же ты. Характер у тебя, видать, отцовский. И бьешь метко. Поглядел я давеча на твою лису – заряд угодил куда следует. Молодой, да ранний – настоящий охотник!..

А невдалеке, по косогору, в синеватых морозных сумерках зажигались яркие электрические огоньки. Это была Ветлянка.

1968 г.

В половодье

Я и мой приятель Сергеич рыбачили на поплавочные удочки в пойме правого берега Волги. Было это в начале мая, в самое половодье. Погода стояла теплая, солнечная. По ерикам из Волги вода заходила в луга, затопляла низины, до краев наполняла чаши озер. А вместе с полой водой шла косяками на нерест рыба: лещ, язь, сазан, окунь, плотва. В это время на мелких заливных местах с травянистым дном особенно хорошо берет плотва, язь, а иногда линь. Мы с приятелем сидели на берегу озера Зелененького, забрасывали удочки между затопленных по пояс таловых кустов. Места́ выбрали на редкость хорошие, но клев был неважный. Мы уже устали смотреть на неподвижно торчавшие кукишами поплавки и никак не могли понять, почему же клев совершенно прекратился. В моем садке плескались всего лишь три небольшие плотвицы и подъязик, не больше было и у Сергеича. Приятель сладко зевнул, прищурясь взглянул на солнце и сказал:

– Возможно, к вечеру будет хороший клев.

Сидим, любуемся природой. Деревья еще голые, но уже пробуждались к жизни, бродили соками. Набухшие почки начинали лопаться, воздух напоен тонкими запахами разнолесья. На солнечных припеках зеленела низкая изумрудная трава, желтели звездочки гусиного лука. Слышался птичий гомон, пробовали свои голоса дрозды, пеночки-теньковки. Высоко над тихими разливами планировал коршун, а над самой водой с криком проносились кулики. Я говорю приятелю:

– Пойду поищу новое место.

– Сходи поищи, – равнодушно отозвался Сергеич.

Недалеко от наших мест было второе озеро – Песчаное. Оно так же, как и Зелененькое, вышло из берегов. Пошел я без удочек. Шел по гриве, заросшей вербовником и вязами. Пройдя метров сорок по диагонали, я вдруг остановился: в метре от меня с шумом вылетела кряковая утка. Она летела низко и села неподалеку, в разливе Песчаного озера. Я подошел к высокому, с множеством отростков, вербовому кусту и увидел гнездо кряквы. Оно было на самой земле, тонко устланное сухими листьями. В гнезде лежало семь зеленоватых яиц.

К гнезду уже подступала вода. Что делать? Оставить его на месте – через день-два оно очутится под водой, а взять яйца – это значит разорить гнездо, совершить недостойный поступок. Но что же, в конце концов, оставалось делать с гнездом? После некоторого раздумья я решил приподнять гнездо на метр выше. Нарезал ивовых прутьев и сплел в развилке вербового куста нечто вроде корзины. Затем набрал охапку сухих листьев, устелил ими «корзину», бережно перенес с земли гнездо, положил в него яйца и ушел.

Приятель встретил меня недоуменным вопросом:

– Где ты ходишь так долго? Клев стал такой, что поспевай только вытаскивать.

Я все рассказал Сергеичу. Он покрутил головой и усмехнулся:

– Чудак-рыбак!.. Так тебе кряква и найдет твое гнездо, дожидайся. Где-нибудь другую кладку сделает.

Я ничего не мог возразить приятелю, потому что и сам не знал, найдет кряква сделанное мною гнездо или не найдет. Но про себя решил, что непременно приду сюда и проверю.

На второй же день, вечером, я специально поехал туда, где было гнездо кряквы. Я был озабочен, торопился. Меня пугала мысль о том – неужели кряква не догадается подняться на один метр выше и не обнаружит гнездо? Мне казалось, что я иду очень долго, и все прибавлял шагу.

Но вот и знакомая грива. Останавливаюсь. Смотрю вдаль, ищу глазами вербовый куст. Затаив дыхание, тихо крадусь к гнезду. Под ногами, как на грех, звонко хрустнула сухая ветка. И почти одновременно испуганно выпорхнула из гнезда вчерашняя утка.

– Отлично! – радостно воскликнул я. – Нашла все-таки, умница.

Заглядываю в гнездо, считаю яйца: их стало восемь. Значит, все в порядке. Уходя домой, я заметил, что на место, где кряква смастерила себе гнездо, уже просачивалась вода. Ну а к новому гнезду, я был твердо уверен, полая вода не доберется. Выйдя из-за кустов на чистый берег разлива, я увидел: кряква плавала неподалеку. Она кружилась на одном месте и, видимо, тревожилась за судьбу своего гнезда. Кряква увидела меня, но не улетела, а только юркнула в заросли. Я помахал рукой и проговорил:

– Не бойся, серенькая! Желаю тебе полного выводка. До свидания!

…Во второй половине июня мы действительно встретились. Кряква мирно плавала со своим выводком возле камышей сказочно красивого озера. Затаившись в кустах, я любовался резвыми пушистыми утятами. Их было десять, и все они как один похожи друг на друга – темные, с желтинкой, с маленькими черными носиками, которые то и дело окунали в воду. Я смотрел на эти крошечные пушистые комочки, на их заботливую, бдительную мамашу и радовался.

Лесные голуби

Людям издавна хорошо знакомы домашние голуби, а также почтовые и особенно полудомашние сизые, которых, кстати сказать, развелось сейчас в городах и селах великое множество. Зимой и летом они живут на элеваторах, мельницах и просто на крышах домов, ютятся на выступах и карнизах зданий, чердаках, наличниках, а деревьев избегают. Сидят и терпеливо ждут, когда их кто-нибудь покормит.

Но есть в нашем крае голуби лесные, дикие, которых мало кто видел и еще меньше о них знает. Это – сизари, горлицы, вяхири и клинтухи. Встречаются бурые голуби, степные и египетские горлицы, но очень редко.

Лесные голуби, в общем, похожи на наших полудомашних, только дикие гораздо энергичнее, бдительнее, стройнее. И воркуют они особенно, немного жалобно. Мне с юных лет знакомо это воркование. Бывало, пойдешь в лес по ягоды, и вдруг с вершины высокого дуба или березы послышатся эти чудесные звуки, западающие в душу.

Лесные голуби – птицы перелетные. Питаются они зернами культурных и диких растений, а также молодыми побегами. Живут парами. Вместе высиживают и вскармливают птенцов. Как правило, откладывают не более двух яиц, из которых через семнадцать суток выходят голые, слепые и беспомощные голубята. Вскармливаются птенцы точно так же, как и домашние и полудомашние, – особым «молочком» (творожистая масса), отрыгиваемым родителями из зоба. За лето голуби делают два-три выводка.

Мясо лесных голубей очень вкусно, особенно в конце лета, когда они откармливаются на хлебных полях. Однако никогда на лесных голубей специально не охотились.

Виды лесных голубей отличаются друг от друга некоторыми особенностями в повадках, в оперении. Клинтух, например, больше похож на домашнего голубя – сизаря, но чуть поменьше его и не имеет белого подхвостка. Гнездится в дуплах деревьев. Прилетает к нам в первой половине апреля, а улетает в теплые края в сентябре. Вяхирь, или, по-другому, витютень, – самый крупный из всех голубей. Оперение его отличается от других белыми пятнами на боках, шее и более светлой серо-голубой окраской. На лету вяхиря легко можно узнать по светлым краям крыльев. Гнездо устраивает на ветвях деревьев, а прилетает в наши леса несколько позднее клинтуха.

Меньше, но стройнее других диких голубей горлицы обыкновенные, или, по-другому, горлинки. Удивительно красивы, изящны. Шея и голова у горлицы сизые, спина и крылья рыжевато-бурые. Грудь нежно-розовая, брюшко беловатое, по бокам шеи – темные пятна, вокруг глаза – красное кольцо. Прилетают к нам горлицы в мае.

Горлицы больше селятся на опушках лесов, иногда встречаются и в степных районах, но гнезда устраивают обязательно на ветвях деревьев и кустарников, в оврагах, на берегах тихих глухих рек. Нравятся им места, богатые влагой. В жаркие дни горлиц часто можно видеть на берегах озер и около ручьев, куда они прилетают на желанный водопой.

Между прочим, воду любят все лесные голуби. От недостатка воды они страдают больше, чем от недостатка корма. Поэтому голуби по нескольку раз в день принимают «водные процедуры», а после этого летят обратно в лес, усаживаются на высокое, с оголенной вершиной дерево и сладко дремлют. Птицы предусмотрительны. Дерево с оголенной вершинкой они выбирают специально для того, чтобы предостеречь себя от какой-либо неожиданной опасности.

Любят воду и наши полудомашние голуби. Это и понятно, ведь все породы домашних и полудомашних голубей произошли от дикого, лесного сизаря, который водится и поныне в Крыму, на Кавказе, в районах Волги и Дона.

Голуби – самые древние и благородные птицы, подлинные символы мира. За многие века выведено множество культурных пород, как, например, красно-пегие и черно-пегие, турманы, родиной которых является Индия. Эта порода голубей культивируется в течение тысячелетий и образует самую богатую разновидностями группу.

Во внешности, поведении, нравах голубей – лесных и домашних – очень много подкупающего. За красоту и нежность, за разнообразную окраску и стремительный полет голуби стали любимыми птицами народов всех стран.

Огари

Огари, или, по-другому, красные утки, – редкие птицы в Среднем Поволжье, особенно в поймах Куйбышевской области, и охота на них запрещена. У нас, кроме охотников, мало кто знаком с этими птицами. А между тем это довольно интересные утки, имеющие большое отличие от многих своих сородичей. Они, например, гораздо крупнее кряковых уток, «одежда» у них, говоря в шутку, стиляжья: ярко-рыжая, с черными и зелено-стальными перьями и перышками. А селезень носит черный ошейник и только этим отличается от утки.

Крик огарей совершенно необычный: гортанный, стонущий, и поэтому не совсем приятный. Полет не быстрый, плавный. Посадку делают не вдруг, не с лета, как многие другие утки, а постепенно, долго при этом парят, кружат, приглядываются – где лучше и удобнее сесть. Другие утки обычно ковыляют по суше, а огари умеют не только хорошо ходить, но и быстро бегают. Прилетают они ранней весной, когда еще кругом белеют снега, а реки и озера скованы льдом.

Я не знал биологических особенностей огарей и полагал, что они всегда спокойны, флегматичны, а селезни только тем и отличаются, что носят черный ошейник. Но, оказалось, это совсем не так. Селезни весной, например, бывают очень свирепы и при случае затевают кровопролитные драки. Дерутся отчаянно, до изнеможения, точно так же, как домашние петухи. Такую схватку огарей мне однажды пришлось наблюдать.

Было это в конце марта. Рыбачил я в Глухой воложке на подледные снасти. С утра был крепкий мороз, а в полдень солнце пригревало так, хоть раздевайся. На заснеженном острове цвела верба, на прибрежных суглинистых проталинах виднелись стебельки мать-и-мачехи, а в чистом голубом небе слышалась милая сердцу песенка жаворонка. И невольно в это время вспоминается великий Глинка, положивший на ноты эту чудесную мелодию.

Вдруг я услышал отдаленный крик огарей – такой жалобный, но родной, и был рад ему так же, как мартовскому солнечному дню и первой песенке жаворонка. Крик повторился. Огари летели на небольшой высоте в мою сторону. Долетев до полыньи в конце воложки, они стали снижаться и делать круги. Обычно огарей я встречал парами, а тут была тройка. Кружились они довольно долго, а потом сели на воду. Мне их было видно хорошо, но огари, наверное, меня не замечали, потому что я, по рыбацкому обычаю, сидел не шевелясь да и расстояние до полыньи было не такое уж близкое.

Сижу, наблюдаю. То взгляну на уток, то на поплавки – ловлю двух зайцев. Но вот поклевка. Поплавок крайней удочки качнулся и пошел под лед. Проворно делаю подсечку, и на снегу, топорща бледно-оранжевые плавники, отчаянно бьется крупная сорожка. Опустив леску в воду с новой наживкой, я взглянул на огарей. Взглянул и ахнул: селезни успели уже схватиться и дрались, что называется, не на живот, а на смерть. Ведь и прошло-то всего не более двух-трех минут, как они сели в воду, – и на тебе, будто для того только и сделали посадку, чтобы подраться. Я встал и направился к полынье в надежде, что драчуны заметят меня и улетят. Но не тут-то было. Они продолжали остервенело щипать друг друга, бить крыльями и ничего и никого не замечали. А утка спокойно плавала поодаль, кокетливо пощипывала перышки, прихорашивалась и лукаво поглядывала на обезумевших селезней. Но вот я уже совсем близко от полыньи. Утка заметила меня, вытянула шею и беспокойно завертела головой. Потом издала короткий звук и тяжело поднялась в воздух. А селезни остались. Они продолжали потасовку даже в то время, когда я стоял рядом с полыньей. Образумил, привел их в чувство мой громкий окрик: «Да вы перестанете или нет, разбойники?! Вот я вас сейчас!..» Соперники ошалело метнулись в разные стороны, захлопав по воде крыльями, и с протяжным стонущим криком взмыли над полыньей.

Вскоре один из селезней, который, видимо, роднее, настиг утку и они полетели рядком. А второй селезень, неизвестно где потерявший свою подругу, летел в том же направлении, к Жигулям, но на большом от них расстоянии. Как плохо быть одинокому!

Я долго смотрел вслед улетающим огарям. Но вот они исчезли, скрылись из виду. И только в голубой полынье, точно крошечные кораблики под парусами, прытко и задорно скользили рыжеватые пушинки.