Текст книги "Утро года"

Автор книги: Василий Алферов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

ЭТЮДЫ

Платоныч

Рыболовы обычно называют друг друга коротко и любезно: Петрович, Сергеич, а то просто – Саша, Миша, хотя иному Саше или Мише далеко за шестьдесят. Любят давать и разные меткие прозвища некоторым хвальбишкам, которые на словах всегда ловят больше всех и обязательно крупную рыбу. А самая что ни на есть крупнущая – «вот такая» – протягивают они руку – обязательно срывается: то, скажут, крючок разогнула, то леску оборвала.

Но есть рыбаки, как вот, к примеру, мой давний знакомый Иван Платоныч, который не имеет привычки «привирать», а наоборот, каждый раз жалуется:

– Плохие дела, очень плохие, – шумно вздыхает он, – никуда не годятся.

– Это в каком же смысле? – спрашиваю я.

– Во всех смыслах нехорошо. Ну, куда это годится – рыбаков стало больше, чем рыбы. Ходил я в прошлую субботу на Волгу возле Коровьего острова и диву дался. Рыбаков, точно стая грачей перед отлетом, видимо-невидимо. Больше полтыщи будет. А ведь это не только здесь, но и в других местах не меньше!

Иван Платоныч стал загибать пальцы на левой руке и называть водоемы:

– Грязный затон, Рождественская воложка, Гатной ерик, Татьянка… А многие ездят на Куйбышевское водохранилище, рыбачат на Соку… Да мало ли у нас водоемов, и везде уйма рыбаков. И уже если ружейных охотников насчитывается тысяч восемнадцать, то рыбаков-любителей раза в два или в три больше. Только охотники все на учете, все имеют членские билеты, потому что без билета им не продадут никакие охотничьи припасы. А рыбакам просто – заходи в спортивный магазин, бери свободно крючки и лески, поплавки и грузила, мормышки и блесны, удилища и спиннинги, плати денежки и отправляйся на любой водоем.

– А разве это плохо? – спрашиваю я.

– Да как тебе сказать, будто и не плохо, но и хорошего мало, – как-то не совсем твердо отвечает Платоныч. – Если бы у нас для рыболовов-любителей были созданы все необходимые условия, то каждый бы стал членом общества охотников и рыболовов. А у нас в зоомагазине даже приманок никаких не бывает – ими торгуют одни спекулянты. А взять такой вопрос – сколько у нас развелось нарушителей правил любительского рыболовства? Уйма! – Немного помолчав, Платоныч продолжал: – И никто с этим злом не ведет никакой борьбы. Некоторые, с позволения сказать, рыболовы-спортсмены ловят удочками с резиновых лодок и налавливают по двадцать и более килограммов вместо пяти по установленной норме (надо бы запретить рыбалку с лодок, потому что настоящие природолюбы, удильщики-аксаковцы, рыбачат только с берега). Встретил я одного рыболова-лодочника в июне прошлого года на малом островном озере, который, не стесняясь, хвалился своим уловом:

«Вот, погляди, больше пуда одних карасей наловил», – показывая на огромную корзину, сказал этот хапуга.

«И не стыдно тебе, – упрекнул я хапугу. – Смотри-ка, сколько ты загубил мелких карасиков, чуть ли не с пятачок величиной. А ведь они через год-два могли бы стать крупными карасями».

«А мне под водой не видно – крупный карась берет или мелкий».

«Зато снаружи видно: попадается мелочь – пускай ее обратно в озеро. Нельзя же обкрадывать природу…»

«Ну, ты, браток, покороче насчет обкрадывания», – огрызнулся не любитель, а губитель-рыболов. Таких хапуг встречается много, – продолжал Платоныч. – Конечно, за всеми нарушителями лова инспекция рыбоохраны не может уследить. Тут, по-моему, надо самой общественности, всем, кому дорога наша природа и ее богатства, активнее включиться в борьбу за сохранение и умножение рыбных запасов во всех водоемах.

Тут, конечно, я ничего не мог возразить Ивану Платонычу. Что верно, то верно.

Платоныч человек рассудительный, любит поговорить о рыбалке. Но вот в чем беда – никак он не хочет признавать новые способы спортивного рыболовства. Ни мормышки, ни кивки, ни новые приманки – ничего не признает, летом и зимой рыбачит по старинке, дедовскими способами.

В летнюю пору в стоячих водоемах рыбачит без всяких грузил – этот способ он называет деревенским, а приманку смачивает пахучим одеколоном «Шипр». Однако хороших уловов у него почти не бывает. Над ним часто подтрунивают:

– Ты, Платоныч, червячок-то спрыскивал бы не «Шипром», а «Подарочными» духами – от них дух-то рыба за километр учует.

Иван Платоныч улыбался, но на шутку отвечал мечтательно и серьезно:

– Лет сорок тому назад – вот это была рыбалка! Рыба клевала в любом водоеме так, что поспевай только вытаскивать. И без всяких новых способов. А теперь смотри что: вместо зимней поплавочной удочки, например, пошли донки с катушками и кивками да мормышки разной формы – «капельки», «клопики», «дробинки». Раньше только и рыбачили круглый год на червя и кой-когда, изредка, на хлеб или на тесто. А мотыля с опарышем и разные там мормышки с катушками да с кивками никто никогда и не знал.

Большой консерватор в рыбацком деле, тяготея к устаревшим способам лова, Иван Платоныч, между прочим, был отлично осведомлен о всех новинках, знал много разных историй из жизни удильщиков.

– Знал я состоятельных заядлых рыбаков-блесневщиков, – поведал он мне однажды. – Так вот, чтобы клев всегда был обеспечен, они придумали такое, что во сне не приснится: отлили себе серебряные и золотые блесны. И, наверное, подумали: «Ну, теперь держитесь судаки, щуки да окуни!» Приехали на водоем, пробурили лунки. В одном месте тряхнут блеснами – нет ничего, в другом, третьем – опять никаких признаков. Сели на свои складные стульчики – так я себе представляю, – покуривают и думку думают: «Отчего же на такие шикарные блесны рыба не ловится? » Смотрят, на лед бабка с мешком и с удильником идет. И прямо к ним:

«Нельзя ли, сыночки, – спрашивает, – вон в энтих лунках поблеснить? Мой старик сам рыбак, да приболел чтой-то, ушицы ему хочется. Вот и послал меня…»

Рыбаки с шикарными блеснами смотрят на бабку, на ее самодельную, неуклюжую блесну и улыбаются:

«Давай, бабуся, блесни в любой лунке… Только всю не вылавливай, немножко нам оставь», – уже вслух смеялись они над бабкой.

А бабуся опустила блесну в первую приглянувшуюся лунку, подергала минут пять и вот тебе на – вытащила щуку кило на два. Потом сунула блесну в другую лунку. И вот ведь чудо какое – опять вытянула такую же щуку, если не больше. Тут у заправдовских рыбаков сразу и смех пропал. Подбегают они к бабке, смотрят на трепыхающихся щук и глазам не верят. А бабка недовольно так говорит:

«Не хотелось бы щук-то… Старик мой судачка любит. Да уж ладно. Зимняя щука тоже вкус хороший имеет… Пойду, хватит. Некогда мне…»

Иван Платоныч торжествующе причмокнул губами:

– Слыхал? Вот тебе и бабка! Как она утерла нос рыбакам с шикарными-то блеснами!

– Сказка это, – говорю я.

– Сказка, конечно, но в ней есть намек…

– Чувствую, Платоныч. Намекаешь на старинный примитивный способ лова… А между прочим, ты мастер рассказывать занятные побаски. Откуда они только берутся у тебя?

– Земля слухом полнится, – уклончиво ответил Платоныч.

– Ну а когда же будешь осваивать мормышку с кивком? – спрашиваю я.

Мой неожиданный вопрос застал Платоныча врасплох. Немного подумав, он сказал:

– Уметь хорошо действовать мормышкой не так-то просто. Тут особое дрожание в руке нужно иметь, как с похмелья, – смеется он. – А дергать просто так, как попало, толку мало. Да ведь я хожу на рыбалку не для того, чтобы как можно больше наловить рыбы. Природу я люблю, вот в чем суть…

– Настоящий рыбак не может не любить природу. А вот мне думается, что тебе, Платоныч, надоедят все-таки дедовские способы лова и ты обзаведешься новыми рыболовными снастями.

– Ну что же, поживем – увидим, – неопределенно сказал Платоныч. – Сын зовет к себе на Урал. Скоро перееду к нему жить – вот там порыбачу, отведу душу!..

* * *

Уехал Иван Платоныч и как в воду канул. Долго от него не было ни слуху ни духу. И только года через два получил я от него письмо. Теперь он стал заядлым «мормышечником», но очень скучает о Волге, о красоте заволжских лугов и озер… Я часто вспоминаю Платоныча, этого приятного собеседника, душевного человека и большого любителя природы.

1945 г.

Осечка

У каждого рыбака есть свой излюбленный способ лова. Один – к спиннингу неравнодушен, другой – в проводку влюблен, третий – кроме поплавочной удочки, ничего не признает: самый, говорит, что ни на есть благородный способ. Настоящий, аксаковский. Покой, тишина. Сиди и наслаждайся природой.

А вот Евсей Наумыч ловит только на донки, с берега. Или, точнее, на закидушки. И охотится главным образом на сома, за что его и прозвали Сомятником.

– Сызмальства я на него, черта, зуб имею, – высказывал свою обиду Евсей Наумыч каждому, с кем встречался впервые. – Он мне, леший лобатый, чуть было ногу напрочь не оттяпал, когда я в речке купался.

Евсей Наумыч не по книжкам, а по своему большому опыту знал, чем надо угощать сома, и при случае охотно рассказывал об этом:

– Поджарку из дичины сильно уважает. Подпали ему, к примеру сказать, воробьишку – издалека дух учует, подойдет и хапнет. От живого язика или, скажем, от плотицы тоже не откажется. Да и квакушек ему только давай – глотает за милую душу!

Когда Евсей Наумыч был помоложе, то готовил разнообразную приманку. А теперь ограничивается одними лягушками.

– И ничего, – говорит он, – не обижаются сомы, берут.

Минувшим летом мне довелось побывать в родных колхозных местах и встретиться с Евсеем Наумычем.

– Вот в самый кон попал! – сказал он мне и лукаво прищурил левый глаз. – Дикая розочка[3]3
  Шиповник.


[Закрыть] зацвела – самый клев сома. Собирайся, нынче вечером пойдем на Дальний омут.

Закидушки – это не мой способ лова. Я предпочитаю ловить только на поплавочные удочки. Но мне давно хотелось порыбачить с прославленным Сомятником и понаблюдать за ним, за его методами. Тем более что о нем разные фантастические слухи ходили, будто бы он «колдун», знает «петушиное слово», а перед тем как идти на рыбалку, ловит черного таракана, завертывает его в тряпочку и прячет в карман. И будто бы, прежде чем забросить приманку в воду, кладет ее на ладонь, подносит ко рту и шепчет какой-то наговор.

Часов в шесть вечера мы с Евсеем Наумычем были на Дальнем омуте. Я поспешно размотал удочки и забросил их между кустов. А Евсей Наумыч, взяв сачок и корзинку, пошел на соседнее озеро за лягушками.

– Не стоило бы ходить туда, – заметил я. – Их и здесь уйма.

– Эта лягушка мелковата и не так сдобна́, как озерная, – сказал Евсей Наумыч. – Нынче мне хочется посадить на крючок приманку крупную и показать тебе, какие тут лешие водятся – страх!

Пока Евсей Наумыч ходил за приманкой, я успел поймать на добрую уху.

– Ты что-то запропал там, Наумыч, – спросил я.

– И не толкуй, голова! – утирая со лба обильный пот рукавом выгоревшей гимнастерки, ответил он. – Насилу забагрил, каких мне хотелось. Крупную лягушку, брат, изловить не так-то легко. Последняя, можно сказать, тварь, а тоже хитрость имеет.

Смеркалось. Евсей Наумыч стал разматывать закидушки, а я занялся подготовкой костра. Делаю свое дело, а с Наумыча глаз не спускаю. Думаю, какое же он сейчас «колдовство» будет применять? Однако ничего подобного не произошло. Все делалось обычным порядком. Наумыч насаживал на крючок приманку и спокойно, без суетни, твердой и умелой рукой забрасывал в воду одну удочку за другой. Удачнее всех забросив последнюю, он от удовольствия крякнул, а потом умылся и подошел к костру.

– Ну вот и вся работа, – вынимая из кармана жестяную коробочку с махоркой, сказал Евсей Наумыч. – Теперь до утра. А с поплавочной удочкой сиди как прикованный.

– Зато спортивного интереса больше, – говорю я. – Видать, как рыба поплавок топит.

– Особливо ерш, – смеется Наумыч. – Хотя, надо правду сказать, ерш в ухе – первейшая рыба. Особенный вкус придает. Но больно уж муторно ловить эту мелюзгу. То ли дело сом! Как ввалится на полпуда, а то и на пуд, вот тебе тут и спортивный интерес – аж поджилки задрожат!

– И часто попадаются такие крупные?

– Часто не часто, а как пойду – так и есть. У меня, брат, как по заказу. Погоди, утром вот сам увидишь.

После ужина Евсей Наумыч, позевывая, сказал:

– Ну, теперь и уснуть не грех.

– А не проспим?

– Кого, сомов?

– Да.

– Никуда они, голубчики, не денутся. Снасть у меня крепкая, быка удержит. Спать можно спокойно.

Мы спрятались от комаров под марлевый полог и заснули.

А на рассвете, когда прибрежные тополя-великаны зашептались с бодрым, приятным ветерком, Евсей Наумыч заворочался. Он вылез из-под полога и, закуривая, проговорил:

– Экая благодать кругом! Никак не могу наглядеться. Вон иволга тоже пробудилась, в дудочку заиграла, шельма…

Вылез и я на свет божий. Евсей Наумыч сказал:

– Ну, брат, пойдем. Поглядишь, как я леших из омута буду выуживать. Да подмогнёшь, ежели часом неустойка случится.

Евсей Наумыч говорил уверенно и совершенно серьезно, будто бы сомы сидели в каком-то загоне и ждали поединка.

Вот и берег омута. Наумыч пристально смотрит на закидушки и шепчет:

– На всех трех есть, по шнурам вижу. – И стал тащить первую закидушку. Вдруг он сердито заворчал: – Что за оказия такая, понять никак не могу. Хоть задом наперед становись.

А когда мы, действительно, повернулись спиной к воде, то без труда увидели эту «оказию». Огромные, по ладони, лягушки, насаженные на крючки, самым спокойным образом сидели на песчаном бережке и благополучно встречали доброе июньское утро. Произошло это потому, что Наумыч, желая удивить меня редким уловом, постарался добыть самых крупных квакуш. А грузила оказались легковатые. Лягушки и выбрались из омута. Я с трудом удерживал себя от смеха. А Евсей Наумыч, взъерошенный и злой, молча сматывал закидушки. И только по дороге к дому он неожиданно заговорил:

– Подумать только, осечка произошла! Это, брат, небывалый случай в моей рыбацкой практике!.. Извольте радоваться – вылезли, шельмы, и сидят вылупя зенки. Умора, ей-богу! – Наумыч покачал головой и закатился молодым, неудержимым смехом.

Теперь мы смеялись оба.

1945 г.

Встреча на переправе

Был конец июня. Под выходной день я решил поехать на рыбалку с ночевкой. Но получилось так, что меня задержали дела и я отстал от своих приятелей. Сижу на пристани и, глядя на удаляющийся паром с рыболовами-ночевщиками, думаю, что же теперь делать? Смотрю, к мосткам подходят два паренька – одному лет четырнадцать, второму лет двенадцать. И, как говорится, рыбак рыбака видит издалека – прямо ко мне.

– Здравствуйте, дядя! – проговорили они враз. – Вы не заметили тут троих ребят с удочками и с овчаркой?

– Нет, не заметил. Наверное, уехали вон с тем паромом.

Матрос в расстегнутой рубашке подметал пол. Он посмотрел на ребят и улыбнулся.

– Придется вам, рыбаки, обратно домой идти. Ваши друзья-приятели, которые с овчаркой, часа полтора как переправились за Волгу. Так-то вот. Не надо запаздывать.

Ребята переглянулись, однако обратно уходить не собирались. Они положили аккуратно связанные длинные бамбуковые удилища, поставили корзинку, в которой виднелся плетеный садок для рыбы, сняли с плеч рюкзаки. По виду ребят, по их снасти нетрудно было догадаться, что это не уклейщики, а довольно опытные рыболовы. Говорю им:

– Я тоже вот один остался, опоздал к парому. Вам, видно, не хочется домой возвращаться?

– Не хочется, – проговорил один из мальчиков.

– Тогда давайте возьмем лодку и поедем вместе. Втроем веселее будет.

Мы познакомились поближе. Одного из них, повзрослев, звали Сашей, второго – Гришей. Они, как оказалось, были родными братьями.

Когда переехали Волгу, я предложил:

– Ну, друзья, пойдемте на Мякотное озеро. Знаете такое?

– Знаем! – в один голос ответили ребята. – Там и Банное озеро рядом, – добавил Саша, – и Студеное недалеко. Мы туда с дедушкой много раз ходили. В Мякотном и Банном линь крупный клюет.

Вечер стоял теплый, тихий. По всем признакам завтра должен быть клевный день. Путь был не ближний, но мы, оживленно разговаривая, не заметили, как дошли до места.

Солнце медленно склонялось к горизонту. В озере, как в огромном зеркале, отражались прибрежные деревья и кустарники. Из камышей вылетела кряква, немного покружилась над водой, потом опять опустилась в камыши, к утятам.

Мы облюбовали место, положили на берег наше снаряжение.

– Вот что, ребята, – сказал я. – Дотемна остается два часа. За это время мы должны наловить рыбы на уху, набрать дров, подготовить место для костра и ночлега. Успеем?

– Успеем, – уверенно сказал Гриша, вынимая из корзины маленький топорик. – Я у них с дедушкой, – показал он на Сашу, – всегда за кострового. Вы рыбачьте, а я дрова пойду собирать и место буду готовить к ночлегу.

– А может быть, тебе на вечерней зорьке порыбачить хочется? – спросил я. Но Гриша ничего не ответил, махнул рукой и побежал в кустарник.

– Он любит рыбачить только по утрам, – сказал Саша, разматывая удочки. – А потом купается, делает зарисовки. Он у нас художник.

Я сидел метрах в десяти от Саши. Однако видеть друг друга мы не могли, потому что нас разделял кудрявый куст тальника, росший у самого берега. Мне интересно было знать, как Саша забрасывает лесу с насадкой – по-настоящему или с шумом. И я все время прислушивался. Шума не было слышно.

Прошло около часа. У меня в садке плескались три окуня и один карась. Однако хотелось поймать линя, а он, как нарочно, не попадался.

Но вот на крайней удочке поплавок дрогнул, лег набок, потом немного покачался и пошел в сторону. «Наверное, линь», – подумал я и сделал подсечку. Леса натянулась, удилище пружинило. Недалеко от берега рыба еще раз попробовала избавиться от крючка, сильно взметнулась вверх, подняв брызги, но тут же угодила в подставленный мною сачок. Это был действительно линь. Саша, конечно, слышал всплески рыбы, и я думал, что он сейчас же прибежит ко мне и станет восторгаться. Но он не пришел, и тут я окончательно убедился, что Саша – настоящий рыболов.

Настала пора готовить уху. Кончив рыбачить, я поднялся на высокий берег и сказал Саше:

– Время ужинать… Всю не переловишь.

– Да, надо кончать, – согласился со мной Саша и добавил, улыбаясь: – А то утром нечего будет ловить.

Он вынул из воды свой садок и тоже поднялся наверх. В садке бились две плотвы, окунь и небольшой линек. Гриша похвалил наш улов и сказал, что должна получиться хорошая уха. Он уже наносил дров и свежего сена, приготовил место для костра, набрал кружку ежевики к чаю и даже успел выкупаться.

Ели мы с большим аппетитом. Да и уха, надо сказать, была очень вкусная! А когда поужинали, попили чаю – улеглись спать.

Летняя ночь, как говорят, короче воробьиного носа. Не успеешь лечь – и уже занимается зорька. Пожелав мне спокойной ночи, мои юные приятели тут же крепко заснули на душистом сене.

Костер догорел и погас, а я лежал и не спал. Была чудесная ночь, где-то совсем близко шелестела недокошенная трава, перешептывались листья осокоря, резко кричал коростель. А рядом – озеро, отражающее в спокойной прозрачной воде золотую россыпь звезд. Ночью озеро кажется безбрежным, таинственно-сказочным и бездонным. Разве заснешь в такую ночь! Я встал, прошелся вдоль озера. Легкий ветерок приятным холодком обдавал лицо, доносил запахи луговых цветов. Полной грудью вдыхал я предутреннюю свежесть.

Ребята хотя и крепко спали, однако на зорьке проснулись как по команде.

– Молодцы, не проспали зорьки, – похвалил я их.

– Раньше мы просыпали и дедушка нас всегда будил, – сказал Гриша. – А когда однажды попробовали ловить на зорьке, то потом сами стали просыпаться.

Умывшись, мы доели оставшуюся с вечера уху и пошли к удочкам – на свои «рабочие места».

– Ну, как у нас дедушка всегда говорит, ни пуха, ни пера, ни рыбьего хвоста! – сказал Саша, осторожно спускаясь вниз.

– Такие рыболовы, как мы с вами, без рыбы домой не приходят, – шутливо заметил я.

Все было под руками: и приманка, и садок, и запасные лесы. Насадив на крючки свежих червяков, я закинул три удочки, положив веером удилища на рогульки. Усевшись поудобнее, закурил. Над озером низко-низко пролетели два кулика и скрылись за камышами. У берегов было тихо. Но вот на самой середине водоема появилась еле заметная предрассветная рябь. Ранее плохо видимые поплавки начали обозначаться на воде. Зорька! Это самые напряженные, самые торжественные минуты ожидания клева.

Опытный рыболов наперед знает, какая рыба первой будет брать – крупная или мелкая. Если около поплавков на поверхности начинает «закипать» вода и появляются небольшие круги – значит, насадку будет беспрестанно теребить мелочь, и зорька тогда пропала. Однако по всему было видно, что сегодня лов начнется с крупной рыбы.

Так оно и получилось. Первой пойманной мной рыбой оказался матерый полосатый окунь. Он взял насадку с налету, и поплавок мгновенно скрылся под водой. А вслед за окунем на мякиш ржаного хлеба я подсек одну за другой двух крупных сорожек.

У ребят, наверное, дело обстояло тоже неплохо. Но вот неожиданно я услышал тревожный негромкий голос Саши:

– Гриша, быстрей давай мне сачок!

Ответа не последовало. Саша крикнул громче и требовательнее:

– Сачок давай, сачок!..

Однако Гриша опять не отозвался. Пришлось мне взять свой сачок и бежать к Саше на выручку. Он с трудом удерживал в руках удилище: наверное, попалась крупная рыбина.

– Кто тут кого водит – рыбак рыбку или рыбка рыбака? – подойдя к Саше, пошутил я. – Держись, а то утащит в воду! Потяни лесу немного на себя. Смелее, смелее… Так. Ну, вот и все!

Бронзовый, с темным отливом линь – в сачке. Да какой линь – около килограмма весом!

Когда Саша снимал рыбу с крючка, руки у него дрожали, но он улыбался и говорил:

– Глубоко забрал. Если бы зацепил за губу, ушел бы. Спасибо вам, что помогли!

– А что с Гришей случилось? – вспомнил я. – Ну-ка, пойдем посмотрим.

Место у Гриши было недалеко от нас, за бугорком. Он рыбачил на две удочки, но когда мы подошли, то обнаружили только одну. Саша негромко окликнул брата:

– Где ты, рыбак?!

Но вокруг было тихо. Тогда Саша крикнул изо всей силы:

– Гри-и-ша!..

Прошло несколько секунд, однако по-прежнему было тихо. Отсутствие Гриши нас начинало тревожить. Саша еще хотел крикнуть, но вдруг послышалось издалека:

– Здесь я, на новом месте!

Мы направились к Грише. Каково же было наше удивление, когда мы увидели, что он выходит из воды, держа в руках сачок и удочку. Глаза у него были полны слез.

– Это ты что – в воду за рыбой нырял? – спросил я.

– Линя упустил. Эх и крупный! – с досадой проговорил он.

– Как же это ты так сплоховал?

– Сделал подсечку, потянул, а леса за куст зацепилась. Я и туда и сюда – никак. И сачком не достану – далеко. Пришлось прямо в тапочках в воду лезть… А линь ка-ак рванется и ушел. Губу прорвал…

– Ну, не тужи. До вечера еще долго, поймаешь другого, – успокоил я Гришу. – Пошли на свои места, а то самое хорошее время упускаем…

* * *

Это был исключительно удачный день! Хотя мы и делали трехчасовой перерыв – варили уху, обедали, пили чай, отдыхали, купались, – все же наши садки оказались доверху набитыми рыбой. Саша и Гриша одних только крупных линей четыре штуки поймали, не считая окуней и сорожек. Саша посмотрел на мой садок и спросил:

– У вас сколько линей?

– Шесть и три карася, – ответил я.

– А окуней и сорожек?

– Этих не считал, но более десятка будет.

– У нас наполовину меньше… Ну и то хорошо. Такого улова я еще ни разу не видел.

Мы вычистили рыбу и уложили ее в корзины, чуть-чуть присыпав солью и переложив мокрой травой.

На переправу шли знакомой луговой тропинкой. Было часов семь вечера. По пути я и Саша подшучивали над Гришей, вспоминая, как его затащил в воду линь. Гриша обещал никогда больше не уходить далеко от брата.

– Вот и хорошо, – сказал я. – Если рыбачите вдвоем, то всегда садитесь неподалеку, чтобы при случае можно было помочь друг другу.

В городе зажигались первые огни, когда мы на пароме подъезжали к пристани. Паром был переполнен возвращающимися с пляжа людьми. На корме загорелые юноши и девушки пели хорошую, задушевную песню:

 
…Когда ж домой товарищ мой вернется,
За ним родные ветры прилетят,
Любимый город другу улыбнется,
Знакомый дом, зеленый сад, веселый взгляд…
 

Выйдя на берег, я сказал:

– Если надумаете ехать на рыбалку в следующую субботу, приходите на переправу часа в четыре дня. Поедем опять втроем. Хорошо?

– Хорошо! – ответили ребята.

Прощаясь со мной, Гриша протянул мне листок бумаги.

– Возьмите, – сказал он.

Это был карандашный рисунок. Гриша нарисовал меня сидящим на берегу озера с удочками и подарил рисунок на память в знак нашего знакомства.

1947 г.