Текст книги "Копия Афродиты (повести)"

Автор книги: Василь Когут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Глава 15
ПРИОТКРЫТЫЙ ЗАНАВЕС

Неоконченная повесть начиналась с истоков родословной Мельников. Если верить написанному, Серафима осталась сиротой и была взята на воспитание графами

Войтеховскими. Ее отец Прокоп – знаменитый мастер-печник – по воле старого графа Иозефа построил на реке мельницу по своему же проекту. Граф присвоил ему фамилию Мельник. Настоящей фамилии Прокопа никто не знал. Говорили, что он беглец с Украины, поэтому новая фамилия была ему кстати. Прокоп не только построил мельницу, но и стал ее хозяином, графским управляющим над ней. Вскоре он женился на прислуге графа Агафье. В 1900 году у них родилась дочь Серафима. Через год Прокоп, при установке мельничного жернова, поскользнулся, и его придавил громадный камень. Полгода промучился и умер. Агафья не перенесла этого…

Алеша не просто читал, а впитывал в себя все написанное. Мелькнула даже подлая мысль: украсть тетрадь. Но он сразу же ее отбросил. Зачем? Он запомнит, перепишет в свою родословную. Для надежности попросил Любку, которая также читала рукопись:

– Читай внимательно. Запоминай. Люба молча кивнула.

«…У старого графа был сын Войтек. Старше Серафимы лет на десять – двенадцать. Войтек сильно привязался к маленькой Серафиме, считал ее своей сестрой. Девочка росла умной, сообразительной, очень милой. Ее холили, учили, прилично одевали. Но она была дочерью прислуги… Незадолго перед смертью старый граф и графиня выехали в Краков, оставив имение на наследника – уже вполне самостоятельного Войтека. Молодой граф, сопровождавший родителей, вернулся назад с женой – пани Зосей».

Журавский вскользь описывал похождение молодого графа.

Первое, что заставило призадуматься Алешу, это то, что в шестнадцать лет Серафима стала любовницей графа. Никак не укладывалось в голове: граф и жена, граф и Серафима – любовница. Дальше – больше… Загадочная смерть пани Зоей. И людская молва: ее утопила Серафима. Сразу же после трагедии – поездка за границу. Граф с Серафимой. Пробыли они там месяца два…

– Ты веришь этому? – тихо спросила Люба. Алеша пожал плечами:

– Не знаю. Журавский об этом уже говорил.

– Не верю. Не могла бабушка стать убийцей. Это – вранье. Молва – еще не факт.

Алеша оглянулся. Журавской в зале не было.

«…Из поездки граф с Серафимой вернулись в феврале семнадцатого. В Рябининском уезде было очень неспокойно. Митинги, неповиновение крестьян, переросшее к осени в открытый вооруженный бунт. Местные крестьяне отобрали у графа винокурню, мельницу, разделили сад. Граф Войтеховский попытался для усмирения восставших вызвать солдат. Но уже шла революция, и, не дождавшись их, граф скрылся.

Управлять разоренным имением стала Серафима».

Вот тебе и бабушка! Алеша незаметно толкнул локтем Любу, указал глазами на текст: читай, мол…

«…На крыльцо графского дома вышла Серафима. Одета в пышное шелковое платье. Высокая прическа, перехваченная голубой лентой, в ушах – янтарные серьги, на шее – удивительный и чудный кулон. Подарок графа. Раньше у Серафимы этих украшений не было.

Она стояла, как изваянная, неподвижно смотрела в одну сторону на восходящее солнце, и лучи его отражались в ее серо-голубых глазах. Она была похожа на Афродиту, богиню красоты. Это была ее живая копия. Граф Войтеховский так ее и величал – моя Афродита…»

Алеша остановился, скользнул взглядом по прочитанному месту. Янтарные серьги и кулон… Журавский об этих украшениях знает давно. Вероятно, знает и то, что они скрывают какую-то тайну. Не зря он пригласил Любу домой и выменял янтарь на золото.

В зал вошла Журавская, неся на подносе чашки с чаем, из которых шел пар.

– Бабушка Анюта, – прервав чтение, спросил Алеша. – Вы знали Серафиму?

– Ту, о которой пишет Самусь?

– Да.

– Откуда же мне знать?! Я – коренная минчанка. Только наслышана: красавица! Нравилась мужчинам. И ничего в этом удивительного нет. Графская служанка, одевалась по-другому, нежели сельские женщины, переняла манеры…

– А как вы познакомились с Самсоном Ивановичем?

Жена Журавского села на диван, взяла в руки чашечку, отхлебнула и поставила на поднос. Затем положила руки на колени.

– Лучше бы, детки, не вспоминать. Раньше я об этом никому не говорила. Да и сейчас не люблю тревожить в себе прошлое. Ну, а когда просите… Можно и рассказать. Земляк он ваш. Председателем колхоза был. А какие тогда колхозы – знаете. В 1938 году у него в колхозе погибло несколько коров, а в придачу, кажется, лошадь. Поступил на него донос. Ясно: вредитель, «враг народа». Его арестовали. Привезли в Минск. Я в то время работала в органах энкэвэдэ, секретарем-машинисткой. Видела, как приводили его на допросы. И чем-то мне он особенно понравился. Своей беззащитностью, искренностью, что ли? Поверите, я решилась на отчаянный шаг: спасти его от тюрьмы. Знала, рискую и своей работой, а может, и жизнью… Но решилась… Раз подошла к следователю, другой, затем к начальнику. Удалось. Самуся отпустили. Разумеется, не за «спасибо». Это мне стоило всего маминого золота. Так я, если грубо говорить, купила себе мужа. За это он благодарен мне всю жизнь.

«Вот, оказывается, как уцелел Журавский, – подумал Алеша. – Его же просто-напросто выкупили, как вещь, как… Разве могла полюбить такого бабушка?» И какое-то неприязненное чувство возникло у парня к этому человеку, недоверие к его рассказам, даже к этой тетради, которую он держал в руках.

Но чтение не бросил. Снова с Любой наклонились над тетрадью. Дальше шло об Анастасии. Мысли были путаные, нестройные. Все о каких-то встречах, о переживаниях, о безответной любви. Упоминалась какая-то Алевтина Дым из деревни Борки, далекая родственница Анастасии, изредка наведывавшаяся в Заречное. Алеша заметил, что имена и фамилии его родственников названы открыто, а вместо Журавского был вроде другой человек. Записи обрывались на полуфразе. Представить четкий образ бабушки по ним было трудно. Да и ничего особенного об Анастасии он не нашел… Только вот Серафимины серьги и кулон. В этом что-то было. Иначе зачем обмен и срочная поездка в деревню.

И Алеша решился:

– Скажите, бабушка Анюта, а копии с сережек Самсон Иванович не снял? Он Любе обещал.

– Мастерил что-то вечерами. А что – не знаю.

– Отец с матерью ругали Любку за обмен, – соврал Алеша. – Семейная реликвия. Надо, говорят, сохранить.

– Конечно, надо, – согласилась старуха. – Нам-то они ни к чему. Зашло Самусю что-то в голову: старина, оригинал… Он вернет, не волнуйтесь. Я ему сама об этом скажу. Меня он слушается.

– Спасибо, – поблагодарил Алеша.

Люба тут же сняла золотые серьги и положила на стол.

Алеша в общежитие заходить не стал. Люба побежала на занятия, а он – на автовокзал.

Полулежа с закрытыми глазами на мягком сиденье автобуса, Алеша перебирал в голове события дня. Жена Журавского совершенно безразлична к тому, что Самсон Иванович делал или делает. Это говорит о том, что она не все знает. Отдала записи – читайте. А ведь там все же есть интересные мысли. Несколько раз упоминается о серьгах и кулоне. И очень часто повторяется фраза – «копия Афродиты». Даже Журавский в заглавие вынес. Почему копия? И почему Афродиты? Что обозначает эта графская, если верить записям, кличка? И эта Алевтина Дым. Насколько Алеша знает, у Анастасии и Серафимы не было ни сестер, ни братьев. Кто же тогда она? Жива или нет? Интересно бы разузнать. Одно хорошо: выяснил, не Журавский виноват в судьбе дедушки Тимофея. Не он писал донос. Почему Самсон решил так неожиданно наведаться в родные места? Почему?..

Проснулся Алеша в Заречном. Вышел из автобуса, пошел домой не прямиком, а в обход по дамбе. Вдруг у куста сирени будто мелькнула тень. Он вздрогнул, остановился.

– Лидка, ты? – поразился он.

– Я тебя ожидаю.

– Я только что приехал из Минска.

– У нас новости. К Сисе явился дядька из Минска. Седой такой, старомодный. И странный. Все расспрашивает.

– Разве он Сисе родственник? – и осекся, вспомнив, что именно Синкевич дал ему столичный адрес Журавского.

– Какой-то далекий. Десятая вода… Санька справлялся о тебе. На рыбалку хотели пригласить. Сами уже два дня гоняют лодку по озеру, подолгу ловят рыбу у мельницы.

– А что спрашивал обо мне?

– Куда ты девался. Я не призналась.

– Домой к нам заходил?

– Кажется, нет. А разве твои не говорили? Алеша промолчал. Лида не знала, что он еще не был

дома. А что, если Журавский приходил к матери и она отдала ему кулон? От этой мысли Алеше стало не по себе.

– Лидка, слушай, – начал он, взял девушку за руку и усадил на скамейку. – Помоги в одном деле… Это очень важно…

Глава 16
САНЬКА НА «КРЮЧКЕ»…

Утро выдалось теплым, солнечным. Босиком шагая по прохладной росе, Алеша чувствовал необычную легкость. Выйдя за ограду сада, побежал. У куста сирени его дожидалась Лида.

– Что у Синкевичей? – нетерпеливо спросил он.

– Готовят снасти.

Долго ждать не пришлось. Из-за крутого поворота дамбы, где был Графский ключ, выплыла лодка. Сися был умелым гребцом. Он налегал на весла всем телом, и лодка бесшумно скользила по воде словно тень. Самсон Иванович сидел на корме и что-то рассматривал, держа в руках.

– Вчера плыли так же, – тихо прошептала Лида. Лодка заскользила вокруг мельницы. На северной

стороне у самой стены остановились. Журавский достал телескопическую удочку, резким движением выбросил коленья и что-то стал показывать на стене. Сися смотрел, кивал головой, затем подгреб поближе. С западной стороны, где в стене был проем, они заплыли внутрь и скрылись из виду. Сбегать за своей лодкой? Незаметно подплыть к ним? На это уже не было времени.

– Вчера они заплывали внутрь?

– Нет. Только вокруг плавали.

Алеша достал кулон. Положил его на ладонь и снова стал рассматривать. Еле заметная сеть линий покрывала янтарь изнутри, словно паутина. Только посредине круга с внешней стороны шли две сплошные линии. Постой, постой… Это же модель мельницы. Кулон разделен линией на три части – три этажа. Густая сеть – кирпичная кладка. Старенький бабушкин домик – из бревен, его можно изобразить только горизонтальными линиями. А здесь – сеточка. Кирпичная кладка. Как же он раньше до этого не додумался! И основание прямоугольное. И стороны света можно определить…

– Это же мельница… – прошептал Алеша.

– Ты о чем? – удивилась Лида.

– Гляди! – Алеша положил кулон на ладонь и указал на мельницу. – Копия мельницы. Только без серег мы ничего не узнаем.

Вскоре из проема показалась лодка, и Сися с Журавским направились в камыши. Там они приготовили еще несколько удочек. Похоже, собирались рыбачить.

– Уходим, – предложил Алеша.

Скрываясь за кустами, ребята побежали в деревню.

Алеша не сомневался: Журавский ищет клад. Но, наверное, тоже не знает, где он спрятан. Догадывается, что в мельнице. Иначе чего ему все дни вертеться возле развалин, изучать стены. А главное – у него серьги с пометками.

В обед Алеша сидел на лавочке у своего дома и осваивал электронную игру «Ну, погоди!». Маленький плоский компьютер, чуть больше спичечного коробка, таил в себе немыслимые операции. С двух сторон по наклонным плоскостям катились из-под кур-несушек яички-шарики, а волк должен был успеть собрать их в корзинку. Алеша нажимал кнопки, изображение волка металось то влево, то вправо, то вверх, то вниз, собирая яички-очки. Упущенное яичко падало, разбивалось, из него выскакивал цыпленок и убегал. Цыпленок – штрафное очко. Чтобы выиграть, надо набрать девятьсот девяносто девять очков. Тогда включится мелодия и польется нежная, удивительная музыка – приз за усердие. Но пока Алеша никак не мог набрать больше двухсот очков. Впрочем, сегодня у него была другая задача.

Алеша рассчитал точно. Вскоре в переулке появился Сися с перекинутой через плечо сумкой. Мимо ему никак не пройти.

– Привет бичам! – еще издали прокричал он.

– Здорово! – ответил Алешка, делая вид, что увлечен компьютером.

– Что там у тебя? – приостановился Сися.

– Ерунда, – махнул рукой Алеша. – Сестра подарила.

Взяв в руки игру, Сися долго рассматривал ее. Затем нажал на одну кнопку, другую. Волк заметался по экрану.

– Ух ты, – восхитился Сися. – Вот это техника! Алеша стал объяснять правила игры. Сися внимательно слушал, тут же проверяя на аппарате.

– Говоришь, Люба подарила?

– Люба.

– А ко мне приехал материн троюродный брат. Хрыч старый. Уже несколько дней по озеру тягает. Хоть бы что привез.

Алешка затаил дыхание.

– Наверное, отдохнуть хочет.

– Да ну, отдохнуть! – с презрением сказал Сися. – Дурь в голову влезла. Я подслушал, что он говорил матери. Кстати, о твоей покойнице Серафиме.

– Что же о ней можно говорить?

– Э-э, брат! У меня от удивления чуть челюсти не свернулись, – Сися замолк, снова стал нажимать на кнопки.

– Расскажи, – не выдержав, стал просить Алеша.

– Поиграть этой штукой дашь? Алеша кивнул головой.

– Сидели они с матерью на кухне. Вижу, хочет Самсон что-то рассказать и все на меня поглядывает. Взгляд так и просит: выйди, мол. Ну, да ты меня знаешь. Я вышел в зал, где перед этим записывал музыку. И от любопытства сгораю… Что же, думаю, ты от меня скрыть хочешь? Чуть приоткрыл дверь и – ухо к щелочке. И услышал. Бред какой-то. Вроде до войны, когда по реке проходила граница и кругом стояли заставы, на одной из них поймали польского шпиона. Дядька тогда был председателем колхоза. Позвали его в свидетели. Шпион сказал, что послан графом Войтеховским. Должен найти Серафиму и забрать копию какой-то богини и книгу… Не запомнил фамилий… «Копию?! – удивилась мать. – Никогда картин у Серафимы не было». – «Это, наверное, пароль, – объяснил дядька. – Мне кажется, что речь шла о богатстве. Потому что граф велел ему забрать и серьги с кулоном, которые подарил Серафиме. Ночью шпион неожиданно помер. Принял яд. Так и оборвалась эта цепочка. – «А ты у Серафимы не спрашивал?» – поинтересовалась мать. «Собственно, она сама мне кое-что из упомянутого предлагала… Когда ее зятя Тимофея в тридцать восьмом забрали. Помнишь? Я приехал тогда передавать дела. Серафима узнала, что я в деревне, прибежала ко мне. Сняла серьги и кулон, сует мне в руки, просит спасти Тимофея. Я тогда очень струсил. Хорошо, что никто этого разговора не слышал. Да и чем я ей мог помочь? Самому из пропасти надо было выбираться».

– Мать долго молчала, – продолжал Сися. – Молча сидел и тяжело дышал Журавский. Через некоторое время я услышал, как он положил на стол какой-то твердый предмет – что-то стукнуло, а затем сказал: «Вот они». – «Где ты их достал?» – «Внучка Серафимина дала. Только без кулона они ничего не значат». – «Слушай, Самсон. Ты мне ничего не говорил, я ничего не слышала. Ехал бы ты назад в Минск. Зачем на старости затеял это дело?» – «Глупая ты баба, – насмешливо ответил Журавский. – Разве я враг своим детям? Где-то здесь, надо только копнуть лопатой… Причем все законно. Я от государства хочу получить положенную долю. А богатство все равно пропадет. О нем никто не знает. Тайну его Серафима унесла с собой. А о том, что знал я, говорю впервые…»

Алеша напряженно слушал товарища. Что ж, он оказался прав. Журавский знал о кладе очень давно. Он не дает ему покоя много лет. Но при жизни Серафимы Самсон в деревне не появлялся. Выжидал. Что же он будет делать дальше?

– Послушай, Санька, – вдруг попросил Алеша. – Ты серьги у дядьки видел?

– Так, мельком, – признался Сися. – Он их в какую-то деревяшку совает. Похожую на футлярчик.

– Серьги надо забрать, – решительно сказал Алешка. – Во-первых, серьги эти бабушки Серафимы. Во-вторых, мать не знает, что Люба их обменяла, и лучше, если не узнает. В-третьих, Журавский твой – дурак. Никакого клада нет и не было. Серафима наверняка бы призналась. Надо забрать!

– Ты предлагаешь украсть? – обиделся Сися.

Алешка посмотрел на экран компьютера, где неподвижно застыли фигурки волка и зайца и только мигала секундная точка будильника между цифрами тринадцать и пятнадцать.

– Я тебе сказал, как оказались серьги у твоего дяди. Да и не нужны они ему… А дело твое – украсть или объяснить дяде. Золотые его серьги Люба вернула. Думай. А за работу – дарю эту штуку. Она отлично вырабатывает реакцию.

– Насовсем?

– Это зависит от тебя.

– Что ж, попробую, – обрадовался Сися. – Что-нибудь скумекаю.

Он сунул компьютер в нагрудный карман, застегнул пуговичку, встал и направился на автобусную остановку.

– Жди! – крикнул издали.

Глава 17
В ГЛУБИНКЕ

– Поедем! – сказал Алеша.

Он по-хозяйски осмотрел возок, попробовал, надежно ли закреплена супонь на хомуте, поправил упряжь. Важно взобрался на передок, взял в руки вожжи.

Лида залезла на повозку, сзади удобно уселась на настланное мягкое и пахучее сено.

– Но-о! – тронул вожжи Алеша, и вороной жеребец Шпак с ходу перешел на рысь.

Сегодня воскресенье. Алеша вчера уговорил отца взять лошадь, чтобы съездить в Борок, разузнать про Алевтину Дым. Кто она такая – ни отец, ни мать не знали. Виктор Степанович было намекнул, что в деревне находится Журавский. Не лучше ли подойти к нему и спросить? Но Алеша наотрез отказался. Не верил он Самсону. Вот поедет, убедится, правда ли то, что написано в тетради, а там видно будет. Мать, к удивлению, поддержала Алешу.

Деревня Борок находилась километрах в двадцати от Заречного. Это – если по прямой, как раньше. Теперь надо было объезжать водохранилище, мелиоративные канавы, что прибавляло лишних еще километров шесть – семь. Но Алешу это не беспокоило. Они с Лидой представили себе эту поездку как путешествие.

Обогнув водохранилище, Шпак размеренной рысцой по полевой дороге потрусил в сторону леса. За лесным массивом была деревня.

– Ты веришь в клад? – пересев к Алеше, спросила Лида.

– А как же? – удивился Алеша. – В любых разговорах всегда, есть доля правды. По крайне мере мы уже кое-что нашли. Но Журавский продолжает поиски…

– Он не заходил к вам?

– Нет.

– Может, и вправду приехал отдохнуть?

– Нет. Санька такое рассказывал…

Бригадирская тележка мягко катилась по лесной дороге. Лошадь бежала то рысью, то переходила на шаг, то резко останавливалась перед колдобинами, заполненными черной водой, и тогда Алеше приходилось ее понукать, размахивая кнутом.

В весеннем лесу было свежо, красиво. Березы оделись в нежно-зеленые наряды, и листики на них были еще маленькие, дрожащие, словно вылупившиеся из яиц цыплята. Темно-зеленым ковром среди деревьев разрослась заячья капуста, очагами в которой росли белые перелески. В болотистых местах ярко-желтыми цветами выделялась «куриная слепота».

Первые деревенские дома вынырнули из-за сосняка неожиданно. Алеша поразился, что улицы в Борке были асфальтированы, дома новые, заборы выкрашены, хотя деревня считалась глубинной.

У встретившейся старушки Алеша, остановив коня, спросил:

– Где живет Алевтина Дым?

– Алевтина? – старушка с любопытством посмотрела на Алешу и Лиду, долго изучала их лица, а затем медленно, протяжно сказала: – Уже лет десять, как умерла Аленка. А жила в том доме, во-о-н – третий от магазина.

Алеша и Лида переглянулись.

– Будем заходить?

– Что там делать? – возбуждение, в котором Лида находилась все время, от этого известия спало. – Ясно, что жила. Значит, Журавский не врал.

– Какие-то родственники остались же, – настаивал Алеша. – А вдруг что интересное припомнят.

Лида не очень охотно согласилась.

Во дворе их встретила средних лет женщина. Алеша сразу сообщил ей о цели приезда. Женщина слушала как-то рассеянно, невпопад поддакивала, а затем пригласила в хату.

– Пойдем посидим, может, и разберемся…

Через кухоньку прошли в спальню. Небольшая, полусветлая комнатка, придавленная массивным ребристым потолком, перегорожена шторами. Из-за них по правую сторону видна старая железная кровать. Здесь же стояла старая тахта, столик, в углу – одностворчатый самодельный шкаф. На подоконнике – много цветов. На стенах – причудливые картины на стекле, изображающие птиц, животных с неестественными глазами. Над тахтой, на самом видном месте, на длинном белом полотенце красными мулине вышиты слова: «Бог есть Любовь».

– Значит, родственников ищете? – нарушила тишину женщина. – Где, говорите, встречали имя Алевтины?

– В записях Журавского.

– Не знаю такого. А меня зовут Северина. Строгая, выходит по святым писаниям. Я младшая дочь Алевтины. Шестая…

– Там было написано, что Алевтина встречалась в Заречном с Анастасией, дальней родственницей.

Северина промолчала, о чем-то думая.

– Дальние родственники, – заговорила, будто рассуждала сама с собой. – Теперь и близкие не всегда признают друг друга. Раньше, бывало, дети на святой вечер обязательно в гости к родителям приходили. Хоть раз в году, а теперь…

Алеша почувствовал, как от этой женщины словно повеяло прохладой, отчуждением. Глаза у нее были потухшие, выцветшие.

– Если уж приехали, – продолжала, словно жевала слова, Северина, – то здесь такая история. Мать Алены была дочерью Марии, у которой была сестра Агафья. Вот эта самая Агафья покинула нашу деревню и уехала в Заречное, где служила у графа…

– Выходит, наша родословная берет начало отсюда, с Борков?

– Я и сама не знаю, – ответила Северина. – Раньше люди тоже искали, где им лучше. Подожди, я тебе что-то покажу.

Она медленно поднялась со стула, вышла в кухню и через несколько минут вернулась с прокопченным конвертом. В нем хранилась пожелтевшая газетная вырезка.

– Это – о нашем деде Иване. Прожил он, дай Бог каждому, девяносто восемь лет. Эта бумажка для него была большой радостью. Всем хвалился. А перед смертью просил: положите рядом со мной в гроб. Забыли в суматохе…

Алеша развернул в несколько раз сложенный газетный очерк, и в глаза бросился крупный заголовок: «Уроки истории». Повествование велось от имени деда Ивана, работавшего до революции у пана Живицы в Беларучах за Минском. Прослышав, что в Слуцком уезде продают землю, дед Иван, накопив немного денег, купил участок. Не земли, а заболоченного леса…

«…Дед Иван встал, прошелся по комнате. Замолчал, но по глазам видно – хотел рассказать о своих краях. Может, про Борок. Находится он словно в колыбели лесов, наслаждается ароматами лесными, птичьи песни слушает. И все строится…

– Это теперь, – усмехается дед Иван. – А тогда? Приехали – ни одной избушки, ни одной дороги. Лишь лес да топь болотная. А в лесу жуть берет: и лоси, и волки, и даже медведи встречаются. Построили мы землянку и принялись за работу. Знаете, первобытным, как его… подсечным способом. На лучших землях высекали лес и днем и ночью, аж топор нагревался. Остальное выжигали. Выйдешь вечером, смотришь, а в разных местах зарево, пламя лижет небо огромными языками…»

– Тетя Северина, давно это было?

– Лет двадцать, как писали это. А дед умер как-то следом за Алевтиной. А когда строились? Где-то перед николаевской войной…

Алеша еще раз прочитал очерк. И так ему стало жаль оставлять этот документ. Решился:

– Вы бы не отдали мне эту газету?

Северина как-то ссутулилась, втянула голову в плечи, а затем сказала:

– Из наших никто ею не интересовался. Берите. Выходит, мы действительно из одного корня: только ваша ветвь от Агафьи, а наша – от Марии. Уже пятое поколение растет…

Алеша смотрел на Северину и чувствовал себя в этом доме чужим. А ведь все-таки родственники. Сейчас и трудно определить какие. Лида сидела на стуле, листала какой-то замусоленный журнал и, казалось, совершенно не вникала в суть разговора.

– Это твоя сестра?

– Одноклассница, – сказал Алеша. – А мать, случайно, не рассказывала о встречах с Анастасией или Серафимой?

– Как же, рассказывала. Всегда одну и ту же историю.

Алеша сразу насторожился.

– Как-то после войны на пасху, – жевала слова Северина, – Серафима, оставив внучку у соседей, пошла в церковь. А она была далеко от Заречного – в Лядичах. Была с ней тогда и наша мать Алена. На всеношной, значит. После службы вместе шли домой, и мать решила на минуту заглянуть к Серафиме. По дороге было. Приходят в хату, а там все вверх тормашками. На полу валяется одежда, в печи все перевернуто, в кладовке, сарае… Серафима, перепуганная, зажгла фонарь, ну эту… «летучую мышь», – и на чердак. И там похозяйничали ворюги. Всю солому перевернули, тряпье, какое было… Серафима слезла с чердака, перекрестилась и говорит:

«Счастливые мы с тобой, Аленка. Хорошо, в церковь надумались на ночь».

«А что они искали?» – спросила мать.

«Да меня, бесценную, наверное, ищут, – ответила Серафима. Сняла с себя серьги, кулон, осенила их крестным знамением и спрятала в шкатулочку. А затем сказала: – Ты, Аленка, не появляйся больше сюда. Обходи эту страшную дорогу через лес. Сама видишь…»

И подозрительным тогда показалось матери то, что сказала Серафима. Зачем перерыли все в доме? Искали, значит, не ее, а что-то другое. Вскоре мать как-то враз заболела – ноги парализовало. Больше она к Серафиме не ходила.

– А Серафима сюда?

– Ни разу.

Северина и в самом деле была строгая. За время беседы ни разу не улыбнулась, не поинтересовалась, как живут и что делают Алешины родители, казалось, ждет не дождется ухода незваных гостей.

– Спасибо, – Алеша встал. – Нам пора.

– Не за что, – ответила хозяйка и вдруг будто спохватилась: – Может, молочка хоть на дорогу по стаканчику?

– Спасибо, – снова поблагодарил Алеша. – Вы живете одна?

– Как сказать, – пожала плечами Северина. – Вроде и много нас, вроде и одна…

Уходя из хаты, Алеша заметил, что в сенцах есть еще одна дверь, видимо, дом разделен на две части. Похоже, Северина отделилась от кого-то из своих, а может, и наоборот. Не случайно сетовала она на одиночество при живых детях.

Обратная дорога показалась короче. Шпак бежал весело, перед лужами не останавливался. Солнце скрылось в тучах, лесная дорога стала похожа на тоннель, извивающийся среди деревьев. Утренняя красота и свежесть исчезли. Тучи комаров висели в воздухе.

– К дождю, – заметил Алеша.

И вдруг на мостике Шпак шарахнулся в сторону, повозка не устояла, и седоков выбросило в канаву. Конь с повозкой оказался рядом в воде. Алеша только успел заметить, как перед ними мелькнуло тело огромного лося. В несколько прыжков зверь скрылся из виду.

Поздно вечером, уставшие и перепачканные грязью, Алеша и Лида привели в узде такого же перепачканного Шпака.

Телега так и осталась в канаве.