Текст книги "Копия Афродиты (повести)"

Автор книги: Василь Когут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Наступила торжественная тишина. Лица дружинников озарились улыбками. И вдруг одинокий голос нарушил эту тишину:

– Слава князю осовецкому!

– Слава!!! – поддержал многогласный крик. – Слава!!!

Князь низко поклонился своей дружине. Марфиньке показалось, что только Альдаген был недоволен сообщением.

10. РОКОВОЙ ДЕНЬ

Игорь Василькович торопился.

День предвещал быть солнечным и теплым. Утро ясное, прохладное, на траве обильная роса. Комары и мошки летают роем. Значит, быть погоде. Дружинники раньше обычного ушли на охоту.

Благовест привел коня, забросил на него пустые мешки и направился в нору. Князь уже работал там, сортировал камни, брал каждый из них в руки, будто взвешивал. Марфинька стала помогать ему. Наполнив камнями два мешка, вынесли на улицу. Перевязав их сыромятиной, чтоб удобнее взвалить на коня и закрепить, они уже приподняли их, как из-за горы выскочил гридин Ивор, весь в грязи, бледный, и, заметив князя с Благовестом, крикнул:

– Княже, беда! На реке свеи с саамами! Мешки с камнями рухнули на землю.

– Откудова?

– Против волн гребут.

– Много ли?

– О двух ладьях. Воев двадцать будет, – Ивор бежал, докладывая на ходу. – Не с миром идут. Требуют меха и шкуры отдать. Альдаген пошел на ступь 3434
  стычку.


[Закрыть]… Быть сечи!

– Пес поганый! – только и сказал князь. Марфиньку бросило в жар. Тяжело опустилась на

мешок с камнями, закрыла руками лицо.

– Боженька! – шептала она. – Отведи их от брани. Игорь Василькович вскочил на коня, вытащил из

ножен меч.

– Беги и собирай дружину! – крикнул Ивору. Рванулся вперед, но затем резко остановился, подъехал к Благовесту:

– Камни в нору! Все меха – в нору! От княгини – ни на шаг! Будьте тоже в норе.

За горой на берегу уже шла сеча. Свеи и саамы в легких боевых одеждах, со щитами, тугими луками и длинными пиками, рассыпались по берегу шеренгой, с диким криком и воем наступали на малочисленных дружинников. Некоторые княжеские вои, услышав боевой клич Гаврилы, бежали из засад и дальних троп к реке. Князь несся на коне, комья грязи летели из-под копыт. Игорь Василькович торопился. Знал, что его дружина не готова к бою. Защитные шлемы с сетчатыми металлическими наушниками остались в лагере, металлические нагрудники – там же. Даже мечи не все взяли с собой. Многие – с охотничьими ножами. Только смелостью, только отвагой можно было одолеть врага.

Князь, словно разъяренный тур, врезался на коне в боевые порядки свеев и саамов. Тяжелый меч молнией носился над головами врагов. Упал один, второй… Но и отряд дружинников редел. Пронзенные стрелами, незащищенные воины падали, стонали. Вдруг конь под князем споткнулся, упал на передние ноги, и Игорь Василькович вылетел из седла. Но удержался. Тут же вступил в схватку с могучим неприятелем. Мечи скрестились, заскрежетали, заискрились. Скрежет металла резал уши, внушая страх, вызывая лють. Князь наступал. Сильным ударом расколол он щит свея, следующим – располосовал врага.

– Вои! – кричал князь. – Не посрамим оружия осовецкого. Костьми ляжем – позора не будет!

Отряд дружинников стал теснить свеев и саамов к берегу. К Игорю Васильковичу на коне подскочил разгоряченный воевода:

– Бери коня, князь! Уходи!

– Не надо. Где Альдаген?

– В ладьях с неприятелем. Уплывает по течению.

– Полонен?

– Сам добирался. По всему – он ожидал врагов.

– Надобно поймать его.

И вдруг резкий, истеричный голос слева заглушил гул и лязг сечи:

– Неприятели позаду!

Марфинька наблюдала за происходящим. Хотела птицей ринуться на помощь, но Благовест крепко держал ее за руку, не разрешая сделать и шагу. Приказал, чтобы и голоса не подавала.

– Неприятели позаду!

Князь инстинктивно повернул голову назад. Скрываясь, пригибаясь к земле, со стороны гор на помощь свеям и саамам двигался второй отряд. Игорь Василькович, наверное, сразу понял безысходность своего положения. Силы теперь были слишком неравны. Первый проблеск победы таял, как туман. Князь снова кинулся на врагов. Можно было все уладить, мелькнуло в мыслях, договориться. Но Альдаген… Непреднамеренно ли затеял сечу? Не по договоренности ли? И Гаврила об этом говорил…

Князь поднял руку с мечом, но что-то со стороны ладьи ударило его в спину. Он не кричал, не звал на помощь. Только рука его ослабла и меч выпал на землю, а затем князь и сам повалился лицом в траву. Господи, неужто конец?

Марфинька и Благовест, скрытые за валунами, видели, как один за другим падали убитые дружинники, как медленно повалился Ивор, пронзенный стрелой, как Гаврила Храбрый, кроша врагов, был стянут удавкой с коня и пришит к земле пикой. Из-за поворота реки показались еще две ладьи. Снова шла подмога. Теперь наблюдавшим стало ясно и очевидно, что за ними охотились, выжидали удобное время. И Альдаген в этом, видимо, сыграл не последнюю роль.

Марфинька вспомнила вчерашний испытывающий взгляд Альдагена, его еле заметную и недобрую улыбку на тонких губах, во взгляде – что-то надменное, гордое, самоуверенное…

После боя свеи и саамы подбирали на поле боя своих товарищей, сносили на берег. Положив их в ряд, возносили к небу руки, что-то кричали. Затем сородичей осторожно опустили в реку. Трупы чужаков не трогали. Собрали оружие, кое у кого сняли одежды, свежую добычу. Возле неподвижного князя собралась толпа врагов, что-то обсуждала, но князя не трогали. Небольшая группа неприятелей направилась к стоянке. Марфинька с Благовестом незамеченными проползли в пещеру и оттуда продолжали наблюдать за пришельцами.

Свеи и саамы начали искать что-то в палатках, в шалаше князя. Рубили парусину, кричали, выворачивали настилы, осматривали валуны. Благовест догадался: искали мешки, которые они успели перенести в грот. Марфиньке показалось, что среди грабителей мелькнула длинная и сутоловатая фигура Альдагена. Тот размахивал руками, что-то доказывал, показывал на юг, в сторону оставшейся части отряда. Они не знали, куда делись княгиня и Благовест. Видимо, решили, что они увезли мешки. Вскоре запылал костер: горели палатки, шалаш. Дым стлался низко по земле, плыл в сторону реки и гор. Больше из грота они рассмотреть ничего не могли.

Марфинька словно обезумела. Металась в темноте по гроту, вырывалась из пещеры, Благовест силой удерживал ее. Успокаивал как мог. Она садилась на кучу мехов, закрывала лицо руками и рыдала. Видела, чувствовала, какая большая беда навалилась на нее и княжеский род. Проклинала этот ясный день и погоду, эти меха и камни, тот час, когда двинулись в этот поход. Почему не ушли отсюда вчера, позавчера? Зачем нашла она эти волшебные камни, которые принесли ей не славу и богатство, а смерть. Смерть, смерть!!!

Княгиня не чувствовала холода, который пронизывал ее до костей, судорог, начавших сводить тело. На стенах, сводах, земле горели камни, словно звериные глаза, полыхали холодным свечением и напоминали только одно: смерть!

Ближе к вечеру, когда все стихло и Благовест убедился, что свеи и саамы покинули место сечи, он выбрался из пещеры, осмотрелся. Затем вместе с Марфинькой пошли к речке. Увиденное еще больше потрясло их. Осовецкие вои лежали в неестественных позах, кровью залита зеленая трава, тусклые, бессмысленные глаза убитых смотрели в ясное и чистое небо, словно ждали оттуда спасения. Благовест нашел тело князя. Из раны торчала короткая, с пером на конце стрела. Он ее резко выдернул и… услышал глухой стон князя. Из раны хлынула кровь.

– Жив! – прошептал Благовест. – Князь жив!

Он осторожно повернул тело на сторону: князь лежал на мече. Вырвав из своей рубахи кусок ткани, зажал рану. Князь снова застонал. Лицо его было бледное, бескровное. Он открыл глаза и, увидев перед собой волхва, еле слышно прошептал:

– Все побиты?

Благовест промолчал. Только печальный взгляд его сказал о том, что случилось.

– Марфинька где?

– Жива, князь, жива… Вот она…

– Убереги ее…

У князя не хватило сил повернуть голову в сторону жены. Он снова потерял сознание.

Благовест, перевязав рану, взвалил тяжелое тело князя на себя и понес к пещере. Каждый шаг давался с трудом. Ноги грузли в мягком переувлажненном грунте. Волхв чуть приподнял голову и оглянулся вокруг. Далеко, среди редких деревьев, увидел коня. Он каким-то чудом убежал с поля боя. Вначале Благовест хотел положить князя на землю и сбегать за лошадью. Но передумал. Шаг за шагом продолжал тяжелый путь.

Марфинька брела сзади. Слезы катились по щекам, слова печали вырывались из ее уст:

– Ох, соколик мой… Ох, родимый мой… За что же нас так бог покарал…

– Жив он! – успокаивал Благовест.

Жив? Что из того, когда он так тяжело ранен, когда все дружинники полегли в сечи. Как выбраться отсюда? Она помогла Благовесту осторожно снять со спины тело мужа, уложить на траву у входа в пещеру. Взяла княжью руку в свою – безжизненная, но теплая. Положила палец на пульс и почувствовала, как слабо, неритмично вздрагивает жилка. Жив!

Побежала в грот, принесла бронзовый сосуд с водой. Намочила лоб, губы, посиневшие, будто усохшиеся. Игорь Василькович открыл глаза. Долго смотрел в голубое небо, затем, будто поскользнулся взглядом на ее лице, широко открыл веки и слабым голосом промолвил:

– Я видел другого охотника с Онеж-озера…

– Как?! – вскрикнула Марфинька.

– Князь ноугородьцкий предал меня… – Князь закрыл глаза, боль искривила его лицо. – Убереги наследника. – Марфинька больше догадалась по движению губ, чем услышала невыразительный шепот мужа.

– Все сделаю для этого, – сказала сквозь плач.

И вдруг резкая боль обожгла ее внутри. Она стиснула зубы, закрыла глаза, двумя руками схватилась за живот.

– Благовест, дурно мне, – успела вымолвить княгиня.

Теряя сознание, упала рядом с князем.

11. ШАГ В ВЕКА

В ту ночь, когда на улице выло и стонало, Благовест ни на минуту не сомкнул глаз. Много он повидал в своей жизни, много сделал людям добра, спасая их от недугов и смерти, но того, что увидел и пережил, – хватило бы вновь на такую жизнь.

В углу грота горел костер. В глиняном сосуде варилось зелье. При свете полыхавшего огня чародей заживлял князю раны. Наложил повязку на пронзенное стрелой место, туго перетянул тело, остановил кровь из раны на голове. Князь тихо стонал, просил воды. Волхв давал ее мелкими и редкими глотками.

Марфинька лежала на медвежьей шкуре чуть дальше. После того как Благовест избавил ее от болей в животе, остановил кровотечение, она облегченно вздохнула, закрыла глаза и уснула.

Сколько проспала, не знала, но открыв глаза, увидела: от ярких, солнечных лучей посветлело на улице и в гроте. Стояла гнетущая тишина. Благовест, казалось, еще больше постаревший и осунувшийся, сидел на мешке с камнями, думал, обхватив голову руками. Она попыталась привстать, и он, услышав шорох, как бы очнулся и вопрошающе посмотрел на нее.

– Что с князем? – спросила Марфинька.

– Жив.

– А дальше?..

– В жизни бывают моменты, – как-то странно начал он, – когда только единственное решение оказывается правильным. Я обдумываю его.

Марфинька хотела привстать, но Благовест предупредил:

– Нельзя тебе, княгиня. Я перенесу тебя на новое ложе. Холодно на долу.

Она заметила, что в противоположном углу выложена высокая куча из мехов. Благовест успел приготовить новое ложе, когда она спала. Он взял ее на руки, перенес на приготовленное место. Затем склонился над ней, протянул ладонь и показал княгине какое-то чудное украшение: маленький серебряный топорик, закрепленный на шелковой белой нитке.

– Это талисман викингов, – сказал он. – Я снял его с шеи Альдагена.

– Альдагена?! – испугалась Марфинька. – Где он?

– Убит. Убит теми, кого позвал на нашу добычу. Видимо, за то, что не уследил, где находятся меха и скоры… – тихо сказал чародей. – А такие талисманы носят только викинги – извечные наши враги. Альдаген был нашим врагом.

– Да, Благовест, – призналась Марфинька. – Альдагена я видела еще в Ноугородьцку, в одеждах княжеского дружинника.

– Пошто же молчала? – страшно удивился старик. – Выходит, Глеб Святославович послал его на нашу погибель?

– Выходит. Об этом догадывался и князь. Но у меня не было уверенности в том, что я видела именно его. Думала – схожесть…

И вдруг Марфинька поняла, что во всем случившемся виновата она. Вспомнила, как после княжеского совета Игорь Василькович изрек, что женщины в походе приносят несчастье, как воевода с недоумением смотрел на ее дружинницкие одежды, но возражать князю ничего не стал. Неужели Бог наказал их за то, что она решилась идти в этот поход? Тайно, без благословения родителей. Снова защемило в горле, слезы градом покатились по щекам. Да, виновата она. Даже и тем, что не высказала своего сомнения насчет Альдагена. Но как ей сейчас оправдать себя. Перед князем, перед почившими. Как?

– Благовест! Ты должен спасти князя!

– Он спасен.

– Этого мало, – разрыдалась она. – Князь должен быть доставлен на родину, в свое княжество…

– Об этом и мыслю.

– А в какую сторону ушли враги? – вдруг спросила Марфинька.

Ей показалось, что Благовест вздрогнул.

– По течению, – в задумчивости произнес он.

– А мне показалось, что несколько саамов ушли против течения, – неуверенно сказала княгиня.

– Показалось? Или ты видела?

Марфинька, прищурив глаза, смотрела на Благовеста, силясь припомнить случившееся.

– Дым застлал все вокруг… Не уверена… Но князя… – и снова разрыдалась.

Благовест не успокаивал. Видимо, дал ей возможность излить душу до конца. Она плакала, проклинала себя на чем свет стоит, а он принялся за чародейство. Распорол потайной карман в одежде, извлек из него неведомые ей сухие цветы и корни. Посмотрел на них в отблесках метающегося пламени, бросил в сосуд с кипящим зельем. От нее ничего не таил.

Марфинька и Игорь Василькович, княжеская чета, лежали перед ним, израненные, больные, беспомощные. И от него, Благовеста, сейчас зависело – быть или не быть княжеству Осовецкому. Марфинька понимала, что ей пока нужен покой, отдых, она не могла ходить. Князь был совершенно бессилен. В живых остался только один конь. На нем можно было доставить в оставшийся отряд кого-то одного из них – или князя, или ее. А затем вернуться гуртом, чтобы привезти другого. На это уйдет одна седмица. Не больше. Вернувшись, смогут забрать и княжескую добычу. Но как это сделать? Кто должен стать этим другим? Она, только она. Ждать нельзя.

Благовест словно читал ее думы. Наблюдал за Марфинькиным лицом, ее движениями. Затем присел рядышком и, глядя ей прямо в глаза, сказал:

– Есть только один выход, княгиня. Один-единственный. За долгую жизнь я им никогда не пользовался. Это была моя самая большая тайна. Я обучился этой тайне еще в молодости, когда бывал в византийских краях. Я знаю, как усыпить человека. На неделю, на месяц, на год… Я знаю, как оживить его потом…

Марфинька на минуту забыла о своей болезни, о своей усталости. Широко открыв глаза, слушала чародея, сразу даже не поняла, что речь идет именно о ней, что свою тайну он хочет испытать именно сегодня.

– Мне страшно, Благовест, – вдруг осознав его слова, вскрикнула она. – Мне страшно!

– Не беспокойся, княгиня, – стал успокаивать он. – Страшнее случившегося быть уже не может. Не погибель силой тебе учиняю. Князь жив. Ты ему нужна тоже живая. Поспишь, наберешься сил, тебе нужен покой и отдых. Верь мне…

Она думала. Думала о князе. Чего бы ни стоило, его надо спасти. Даже ценой собственной жизни. Знала, что это надо делать сейчас, немедленно.

– А дорогу обратно не забудешь? – с надеждой спросила она.

– Я все предусмотрел, княгиня. Метки надежные мной установлены, заблудиться невозможно. И ты в безопасности будешь. Я закрою вход в нору. Огражу тебя от случайностей.

– На все згодна, – решилась она. – Верю тебе, отец. Делай как знаешь. Только дозволь попрощаться с мужем.

Благовест приподнял тело Игоря Васильковича. При каждом движении он тихо постанывал, глаз не открывал. На щеках играл румянец. Она рукой дотронулась до его лица, пригладила волосы на голове. Князь горел от жара, был в беспамятстве. Она, глядя на мужа, стала читать молитву. Благовест тем временем положил княжеский меч рядом с камнями, часть приготовленного зелья налил в чашу, а в оставшуюся добавил новых кореньев, прокипятил и слил в глиняный сосуд, закрыл его. Чашу протянул ей.

– Выпей. Полегчает.

Она не противилась. Глоток за глотком выпила пахучий, сладко-терпкий бальзам и опустила голову– на меха. Ей становилось легко, приятно, она будто почувствовала возвращающиеся к ней силы. Благовест укрыл Марфиньку медвежьей шкурой, надел на голову шлем. Она улыбнулась от такой заботы.

– Мне хорошо, Благовест.

– Лежи, дочка, лежи. Все будет добро. Княгиня глубоко вздохнула, закрыла глаза. Ее ровное

дыхание слабело и слабело, становилось реже и реже. Она уже не могла молвить ни слова, ни делать движений. Она только чувствовала, что Благовест стоит рядом, держит ее руку в своей. Марфинька медленно засыпала. В теле чувствовала необыкновенную легкость, казалось, оторвалась от земли и, как птица, стала парить в воздухе. Будто летела над родными местами, отчетливо видела синеглазые озера, луга и дубовые рощи, белоснежные березы, необъятные заболоченные места, среди которых вилась чистоводная серебристая Припять. Затем узрела родительский посад. Весь в цвету. Ее вышли встречать отец и мать, протянули к ней руки, просили, чтобы она опустилась к ним. Но Марфинька уже была птицей. Настоящей белоснежной птицей… Покружилась над родительским домом и улетела навстречу появившемуся на горизонте зареву.

Последнее, что она услышала, – жалобное, протяжное ржание коня. На нем Благовест увозил израненного князя на юг…

Автобио…

1

Кравец открыл серую папку, не спеша перелистал в ней подшитые бумаги, удовлетворенно улыбнулся и напевно протянул:

– Хо-ро-шо-о!

Гришка вздрогнул. Что ж тут хорошего? Он наконец оторвал свой взгляд от пола и уставился на следователя. Старший лейтенант сегодня был в приподнятом настроении, голубые глаза его сияли, постоянная улыбка делала тоньше и без того длинные и тонкие губы.

– Хорошо… А теперь, гражданин Качур, напишите свою автобиографию.

Гришка, что-то вспомнив, вдруг развеселился.

– Напишите свою авто… – передразнил он следователя.

– Не по-нял, – нажимая на каждый слог, перестал улыбаться Кравец.

– А то, что свою и авто – одно и тоже. Правильно выражаться надо так: напишите свою биографию.

Старший лейтенант побагровел. Встал из-за стола, молча протянул Гришке лист чистой бумаги и шариковую ручку.

– Ишь ты, грамотей! Другое бы что так усвоил. Например, статьи уголовного кодекса об ответственности за воровство… Ну ладно, пиши, – перешел он вдруг на ты.

Гришка взял ручку, повертел ею, а затем ровным красивым почерком начал писать.

Автобиография

Я, Качур Григорий Павлович, родился в деревне Яд-ловец в семье колхозников в 1975 году. В 1982 году пошел в первый класс Ядловецкой начальной школы, а в 1986 году – в пятый класс Дубиловской средней школы, которую закончил в текущем году. После окончания учебы получил аттестат зрелости с серебряной медалью и удостоверение на право вождения мотоцикла.

Отец…

– Стоп! – послышался голос за спиной. – Вот отсюда, где написано «на право вождения», вы, гражданин Качур, опишите все до мелочей. О себе, о своих сообщниках… Так, чтобы толково…

Гришка положил на стол ручку, отодвинул от себя написанное.

– Для этого надо много времени.

– Ничего, в изоляторе времени хватит.

Гришка снова вздрогнул. В изоляторе? Ослышался, что ли? Неужели его до суда посадят и не выпустят?

– В изоляторе? – с испугом переспросил он. – До вынесения приговора?

– Время-то, дружище, не терпит. Мне надо быстрее закончить следствие. Понимаешь? У нас работа, сроки, – голос следователя стал мягче. – Три дня хватит?

– Месяц, – ни с того ни с сего запросил Гришка.

– Через месяц ты уже будешь в колонии строгого режима, – сострил старший лейтенант и, видимо, очень остался доволен своей шуткой. – Пять дней – и не больше.

Он достал из стола чистый бланк, заполнил его, а затем подсунул Гришке:

– Подпиши. Это расписка о невыезде из твоего Ядловца. Уловил? Без моего ведома никуда ни на шаг…

«Пять плюс два выходных, – просчитал в уме Гришка. – Семь дней… Хватит». А вслух сказал:

– Чего бы доброго, – тяжело вздохнул, небрежно расписался против проставленной «птички» и как-то вяло, нехотя покинул кабинет следователя.

2

Последние дни июня. Время самых коротких ночей, самых жарких дней на сенокосе, голубого моря цветущего льна, россыпи белых звездочек на картофельных полях. Это еще то время, когда природа пытается сохранить свежесть зелени, украсив ее всевозможными красками. Эту свежесть смог бы сохранить летний теплый дождь – но его не было. Стояла невыносимая сушь.

Гришка возвращался в пропыленном автобусе из райцентра домой. В истрепанном «дипломате», честно отслужившем ему три школьных года, теперь лежали пачка писчей бумаги, два фиолетовых стержня, Уголовный кодекс шестнадцатилетней давности – Гришкин одногодок – и медицинская справка по форме 286. Последняя так, на всякий случай, что он здоров, в своем уме, и уж никак не подтверждающая обстоятельства, которые бы смягчили ответственность за совершенное преступление.

По обе стороны дороги лес. Береза, осина, ель. Самые грибные места. Массовый сбор их начнется в конце августа. Гришке стало не по себе при мысли об этом. Где он будет в конце августа? Пойдет по грибы или…

Ну и хитрец же этот старший лейтенант. Начни оттуда, где написал «на право вождения». Как в зеркало глядел. Именно от этого крохотного листка, похожего на карманный календарик, где против буквы «А» проставлен прямоугольный штампик с надписью «разрешено», и началась вся история. Дурацкая история, разумеется, прославившая Гришку сразу на две деревни – Ядловец и Дубиловку, а с сегодняшнего дня – похоже, на весь район.

Автобус затормозил. Гришка выпрыгнул в пыльный песок, сбежал с дороги на узкую тропинку, ведшую вдоль речушки Рудка до моста, а оттуда – рукой подать в деревню.

Шел не спеша и не мог насытиться вечерней прохладой. Невеселые думы роились в голове. Чего-то не хватало… Чего? Покоя, уверенности, свободы? Трудно сказать, но его богатая душа будто опустела, будто растеряла те здоровые ростки, которые он так бережно пестовал последние три года. А ростков у него было много. Первый – он почувствовал сладость мечты. Но мечты не пустой, а целеустремленной. Он задался целью окончить школу с золотой медалью. Мыслимо ли такое?! На него сразу обрушился шквал насмешек и унижений со стороны одноклассников. Отличником, в наше время? Только сумасшедший может мечтать об этом! Но удивительно, чем больше смеялись над ним, тем упорнее и настойчивее он просиживал над учебниками. А вскоре, уже в девятом, неприязнь друзей превратилась в какое-то боготворение. Школу закончил не с золотой, а с серебряной медалью. Но это была победа. Победа над собой. И он, Гришка, понял главное: если уж очень захотеть, можно многое сделать. И он сделал… Второй росточек… Тот потянулся к Оксане, однокласснице, к дубиловской красавице, дочери самого председателя колхоза. Оказалось, что с его мечтой – благородной, искренней, страждущей – может существовать вместе другая – жестокая, алчная, несправедливая. Отец Оксаны – толстопузый Петр Саввич – в штыки встретил увлеченность Гришки дочерью. Его аргументы просты и нелепы: не время. Надо вначале окончить школу, затем приобрести специальность, обжиться… Господи! Когда уже эти взрослые поумнеют. О какой учебе, о какой специальности речь, когда он, Гришка, и дня не может прожить без Оксанки, не увидев ее. Но и Оксана, кажется, его любит. Здесь Петр Саввич ничего поделать не сможет. Лучшего придумать, как не выпускать ее из дома, он не смог, позабыв, видимо, о том, что в его просторном доме шесть двустворчатых окон, три из которых находятся со стороны сада, где растут два больших куста жасмина. Это, конечно, не лучший выход из создавшегося положения. Но если нет другого… А третий росток…

Он постарается. Все опишет до мелочей. Пусть знают…