Текст книги "Собрание сочинений. Том 3"

Автор книги: Варлам Шаламов

КОРНИ ДАУРСКОЙ ЛИСТВЕННИЦЫ[158]158
  Написано в Москве в 1960 году. Продолжает дополнять какие-то важные стороны Севера, которые прошли мимо стихов ранее.


[Закрыть]

 
Корни деревьев – как флаги,
Флаги в промерзлой земле,
Мечутся в поисках влаги,
В страстной мечте о тепле.
 
 
Вся корневая система
В мерзлой от века судьбе.
Это – упорства поэма,
Это – стихи о борьбе.
 

1960

РОЯЛЬ[159]159
  Стихотворение написано 2 июня 1960 года в Переделкине.


[Закрыть]

 
Видны царапины рояля
На желтом крашеном полу:
Наверно, двери растворяли,
Ворочали рояль в углу.
 
 
И он царапался когтями
И, очевидно, изнемог
В борьбе с незваными гостями,
Перешагнувшими порог.
 
 
И вот он вытащен наружу,
Поставлен где-то у стены.
Рояль – беззвучное оружье
Необычайной тишины.
 
 
И все сейчас во власти вести,
Все ждут подобья чудесам —
Ведь здесь на том, рояльном, месте
Дух музыки почиет сам.
 

2 июня 1960 Переделкино

* * *[160]160
  Написано 2 июня 1960 года в Переделкине, на похоронах Пастернака.


[Закрыть]

 
Толпа гортензий и сирени
И сельских ландышей наряд —
Нигде ни капли смертной тени,
И вся земля – цветущий сад.
 
 
И майских яблонь пух летает,
Легчайший лебединый пух,
Неисчислимой белой стаей,
И тополя шуршат вокруг.
 
 
И ослепительное лето
Во все цвета и голоса
Гремит, не веря в смерть поэта
И твердо веря в чудеса.
 

2 июня 1960 Переделкино

* * *[161]161
  Стихотворение написано 2 июня 1960 года в Переделкине.


[Закрыть]

 
Будто выбитая градом,
Искалечена трава.
Вытоптана зелень сада
И едва-едва жива.
 
 
На крылечные ступени
Разбросали каблуки
Ветки сломанной сирени,
Глиняные черепки…
 
 
И последняя расплата,
Послесловье суеты:
Шорох киноаппарата,
Жестяных венков цветы.
 

2 июня 1960 Переделкино

* * *[162]162
  Написано 2 июня 1960 года в Переделкине на похоронах Пастернака.


[Закрыть]

 
Орудье высшего начала,
Он шел по жизни среди нас,
Чтоб маяки, огни, причалы
Не скрылись навсегда из глаз.
 
 
Должны же быть такие люди,
Кому мы верим каждый миг,
Должны же быть живые Будды,
Не только персонажи книг.
 
 
Как сгусток, как источник света,
Он весь – от головы до ног —
Не только нес клеймо поэта,
Но был подвижник и пророк.
 
 
Как музыкант и как философ,
Как живописец и поэт,
Он знал решенье всех вопросов,
Значенье всяких «да» и «нет».
 
 
И, вслушиваясь в травы, в листья,
Оглядывая шар земной,
Он встретил много новых истин
И поделился со страной.
 
 
И, ненавидя пустословья,
Стремясь к сердечной простоте,
Он был для нас самой любовью
И путь указывал мечте
 

1960

КАПЛЯ[163]163
  Написано в 1960 году в Москве. «Капля» – существенная страница моего поэтического дневника. Сама метафора очень шаблонна. Тем дороже та несомненная удача, которая получена мной при работе над этой темой. Поэту трудно только на торных дорогах, но природа помогает и на торных самым энергичным и даже решающим образом.


[Закрыть]

 
Править лодкою в тумане
Больше не могу
Будто я кружусь в буране
В голубом снегу
 
 
Посреди людского шума
Рвется мыслей нить
Своего мне не додумать,
Не договорить.
 
 
Капля с каплей очень схожи,
Падают они:
День за днем, как день прохожий,
День – калика перехожий,
Каплют капли-дни.
 
 
Разве тяжче, разве краше,
Ярче всех других
Та, что переполнит чашу,
Чашу дней моих.
 

1960

БУРЕНИЕ ОГНЕМ[164]164
  Написано в 1960 году в Москве. У меня много стихов о стихах – процент чуть поменьше пушкинского по моим подсчетам, да и у какого поэта нет стихов о стихах. Ведь кроме того, что стихи – всеобщий язык, не попробовать написать о самом главном в жизни, о своем инструменте, о своем исповедании веры, о своей религии, ибо для поэта стихи – религия, значит обеднить и свой, и читательский мир, насильственно, искусственно ограничить круг тем.
  Поэзия – тема для поэта хорошо известная, дело, о котором поэт много размышлял, страсть, наилучше им пережитая. Почему же об этом не рассказать? И именно в стихах? Почему? Дело еще и в том, что, чуть сойди с позиций рифмованных описаний, сейчас же вступает в силу закон обнаженной души, где самым естественным образом выходит вперед то, что имеет отношение к искусству, стихам, даже мастерству. Всякое освоение нового материала в поэзии – это прежде всего проба – годится ли этот новый материал в стихи, не в смысле рифмовки, а как почва для искусства. Искусство имеет донные глубины, донные течения. Находит ли место новый материал в этих донных глубинах, или он – на поверхности, легко видимый всеми, – ответ на этот вопрос получается незамедлительный. Всегда оказывается, что любому новому явлению жизни в стихах есть место. Мир поэта расширяется, растет.


[Закрыть]

 
Поэзия, поэзия —
Бурение огнем
Сверкает света лезвие —
Такая сила в нем,
 
 
Что в кислородном пламени
Расплавится скала, —
Идет в породе каменной
Горящая игла.
 
 
Как факел ослепительный
Врезаясь в минерал,
Готовя для Праксителя
Любимый матерьял.
 

1960

* * *[165]165
  Написано в Москве в 1960 году. Запись моего дневника.


[Закрыть]

 
Бесплодно падает на землю
Цветов пыльца,
Напрасно пролитое семя
Творца.
 
 
И только миллионной части,
Упав на дно,
Вступить с природой в соучастье
Дано.
 

1960

* * *[166]166
  Написано в 1961 году в Москве. Запись в моем дневнике.


[Закрыть]

 
Мы предтечи, мы только предтечи,
С недостатками слуха и речи,
 
 
Рифмачи, плясуны, музыканты,
Обморозившие таланты.
 
 
Мы учились в особенной школе
В чистом поле в далекой неволе.
 
 
Там, где солнце сияет ночами,
Там, где лед обжигает, как пламя.
 
 
Наши судьбы доверены вьюгам
За полярным магическим кругом.
 
 
Мы глядим до сих пор молодцами,
Нас еще не смешать с мертвецами.
 

1961

* * *

 
Ручей питается в дороге
То родниками, то дождем
И через горные пороги
Проталкивается с трудом.
 
 
И, как при кровяном давленье,
Повышенном до глухоты,
Рекой в порывистом движенье
Расшатывает мосты.
 
 
И где-нибудь в изнеможенье
Вода ложится на песок,
Почти без пульса, без движенья
Валяется у наших ног.
 
 
Ее и здесь зовут рекою.
Она сверкает как слюда,
Как воплощение покоя —
Горизонтальная вода
 

(1961)

* * *

 
Пусть чернолесье встанет за деревнями
Тропинкой вглубь идут мои стихи.
Не лес я должен видеть за деревьями,
А голубую кожицу ольхи.
 
 
Стекляшки – бусы розовой смородины
И слив резиновые шары.
Дороги не заказаны, не пройдены
В подлески, чащи, рощи и боры.
 
 
Скажу не по-латински, не по-гречески
Про мертвую сожженную траву —
Пока пейзаж не говорит по-человечески,
Его пейзажем я не назову.
 

1961

* * *

 
Часы внутри меня,
Волшебные часы,
Отмерить дозы дня
Незримые весы.
 
 
Проснусь я точно в час,
Намеченный вчера,
Хоть, не смыкая глаз,
Работал до утра.
 
 
Вселенная ведет,
Скрывая как секрет,
Тончайший этот счет —
Тысячелетний след.
 
 
И времени чутье —
Закон житья-бытья —
Мы знаем все: зверье,
Деревья, ты и я…
 

1961

* * *

 
Жить вместе с деревом, как Эрзя,
И сердце видеть в сердцевине.
Из тысяч сучьев, тысяч версий
Найти строенья план единый.
 
 
Найти фигуры очертанье,
Лицо пейзажа-человека,
А имена или названья —
Приметы нынешнего века.
 
 
Гефест перед кусищем меди,
Буонарроти перед грудой
Камней, уверенный в победе,
Уже почувствовавший чудо…
 

1961

* * *

 
Тихий ветер по саду ступает,
Белый вишенный цвет рассыпает.
 
 
И одна из песчаных дорожек —
Как вишневое платье в горошек.
 
 
Лепестки на песке засыхают,
Люди ходят и тихо вздыхают…
 
 
Ветер пыльные тучи взметает —
Белый вишенный цвет улетает.
 
 
Поднимается выше и выше
Легкий цвет, белый цвет нашей вишни.
 

1961

* * *[167]167
  Первая строка, ставшая названием стихотворения, – это известные слова Блока об Аполлоне Григорьеве: «У поэта нет карьеры. У поэта есть судьба» – одна из мыслей, которую я разделяю всей душой. Стихотворение написано в 1962 году. Включает пропущенную ранее последнюю строфу:
И даже Пушкин тех, лицейских, лет,Он – только обещанье света,Он – обещанье боли, бурь и бед.Всего, что вписано в судьбу поэта

[Закрыть]

 
Стихи – это судьба, не ремесло,
И если кровь не выступит на строчках,
Душа не обнажится наголо,
То наблюдений, даже самых точных,
 
 
И самой небывалой новизны
Не хватит у любого виртуоза,
Чтоб вызвать в мире взрывы тишины
И к горлу подступающие слезы.
 

1962

* * *[168]168
  Стихотворение написано в 1962 году. Это мой личный вклад в обсуждение проблемы. Все стихотворение – находка и новинка. В литературных изданиях развивается взгляд о том, что поэзия – дело молодых. Я постарался этот взгляд опровергнуть. Действительно, существует ходячее выражение – «поэзия молодости». В искусстве, для того чтобы выразить эту поэзию молодости, надо обладать большим личным и жизненным творческим опытом, обладать поэтической зрелостью.


[Закрыть]

 
Поэзия – дело седых,
Не мальчиков, а мужчин,
Израненных, немолодых,
Покрытых рубцами морщин.
 
 
Сто жизней проживших сполна,
Не мальчиков, а мужчин,
Поднявшихся с самого дна
К заоблачной дали вершин.
 
 
Познание горных высот,
Подводных душевных глубин,
Поэзия – вызревший плод
И белое пламя седин.
 

1962

* * *[169]169
  Написано в 1962 году в Москве. Пример стихотворения, в котором короткая строка служит вовсе не для плясового мотива, как уверял Маяковский.


[Закрыть]

 
Когда после разлуки
И сам еще не свой,
Протягивая руки,
Встречаюсь я с Москвой,
 
 
Резины и бензина
Блаженство и уют,
Шуршат, щебечут шины,
Как зяблики поют.
 
 
На площади вокзальной,
Где стук, и крик, и звон,
Сливают в музыкальный,
Как бы единый тон.
 
 
Удерживая слезы,
На площади стою
И по старинной позе
Свой город узнаю.
 
 
Московский гул и грохот,
Весь городской прибой
Велением эпохи
Сплетен с моей судьбой.
 

1962

* * *

 
Летний город спозаранку
Проступает сквозь туман,
Как чудовищная гранка,
Свеженабранный роман.
 
 
Город пахнет той же краской,
Что газетные листы,
Неожиданной оглаской,
Суеверьем суеты.
 
 
И чугунные заборы
Знаменитого литья —
Образцы шрифтов набора
И узоров для шитья.
 
 
Утро все – в привычном чтенье
Зданий тех архитектур,
Что знакомы поколеньям
Лучше всех литератур.
 

1962

* * *[170]170
  Написано в 1962 году в Москве. Первой писалась строфа:
Будто после треска, хрустаНа поверженный пустырь,Приводя природу в чувство,Выливают нашатырь.  С ампулами разбитыми дождь еще никто не сравнивал, а между тем это – самый естественный образ для горожанина.


[Закрыть]

 
О подъезды, о колонны
Разбивающийся дождь —
Будто ампул миллионы
Покрывают площадь сплошь.
 
 
Кислый дух автомобиля
И жилища перегар —
Все прибито вместе с пылью
И вколочено в бульвар.
 
 
Будто после треска, хруста
На поверженный пустырь,
Приводя природу в чувство,
Выливают нашатырь.
 
 
И полны глубокой веры
В приближенье синевы
Палисадники и скверы
И окраины Москвы.
 

1962

* * *[171]171
  Запись этого стихотворения в 1962 году доставила мне истинное удовольствие. Я категорически отрицаю легкомысленное утверждение Маяковского в книжке «Как делать стихи», что короткая строка служит для выражения веселого содержания или тона, а длинная – для торжественного или печального. Еще Полежаев показывал прямо противоположные примеры. Работа над короткой строкой, на суженном словесном плацдарме, доставляет поэту большое удовольствие, если удается победить технические трудности или втиснуть в короткую строку какое-нибудь длинное, многосложное слово. Ритмические колебания строки тут превращаются в увлекательную задачу:
  «Горизонтальная вода»
  «Тысячелетний след»
  «Черносмородинным агатом»
  и т. д.


[Закрыть]

 
Свяжите мне фуфайку
Из пуха тополей
Белее белой лайки
И севера белей,
 
 
Белее света даже
В асфальтовом дворе, —
Из этой светлой пряжи,
Крученной на жаре.
 
 
Волокон и событий
Начала и концы
Разматывают нити
Ребята-мудрецы.
 
 
Обрывками капрона
Усеяна земля,
Как и во время оно,
Седеют тополя.
 
 
Растрепанной кудели
Дымятся вороха,
Как след былой метели,
Пригодный для стиха.
 
 
Свяжите мне фуфайку
Из пуха тополей,
Белее белой лайки
И севера белей.
 

1962

РОСА[172]172
  Стихотворение написано в 1962 году в Москве. Продолжает мой пейзажно-поэтический дневник.


[Закрыть]

 
Травинкам труднее всего по утрам,
Когда открывают дорогу ветрам,
 
 
И грозная мертвая летняя сушь
Похуже буранов, метелей и стуж.
 
 
Себя не жалея, себя не щадя,
Травинки живут без дождя, без дождя.
 
 
Из воздуха влагу вбирают леса,
Как пот выступает ночная роса.
 
 
И корни растений глотают питье
И славят свое корневое житье.
 
 
Они отдарят эту каплю воды
И к небу поднимут цветы и плоды.
 

1962

АРКТИЧЕСКАЯ ИВА[173]173
  Стихотворение написано в 1962 году в Москве. В отличие от работы над «Школой в Барагоне» между виденным и описанным прошло десять лет. Неоднократно переводилось и входило в разные антологии.


[Закрыть]

 
Ива цветет, погруженная в снег,
Ива должна спешить
Жить здесь как птица, как человек,
Если решила жить.
 
 
Жить – значит в талую землю успеть
Бросить свои семена,
Песню свою хоть негромко пропеть,
Но до конца, до дна
 

1962

* * *[174]174
  Написано в 1962 году в Москве. Шуточное стихотворение, закрепившее одно из давних моих ночных колымских наблюдений.


[Закрыть]

 
Упала, кажется, звезда,
Или, светя с вершины,
Сквозь ночь спускается сюда
С горы автомашина?
 
 
Вокруг палатки – темнота,
Бездонная, ночная,
Не слышно шелеста листа,
Умолкла речь речная.
 
 
Я в лампе не зажгу огня,
Чтоб летней ночью этой
Соседи не сочли меня
Звездой или планетой.
 

1962

* * *[175]175
  Стихотворение написано в 1962 году. Выражает мое мнение по этому важному вопросу


[Закрыть]

 
В годовом круговращенье,
В возвращенье зим и лет,
Скрыт секрет стихосложенья
Поэтический секрет.
 
 
Это ритмика ландшафтов,
Самобытные стихи,
Что строчит безвестный автор
Чернотала и ольхи.
 
 
Музыкален, как баллада,
Как чередованье строк,
Срок цветенья, листопада,
Перелетов птичьих срок.
 
 
В смене грома и затишья,
В смене света и теней
Колесо четверостишья,
Оборот ночей и дней.
 

1962

* * *[176]176
  Написано в 1962 году в Москве. Продолжает мой поэтический дневник. Образ считаю своей находкой, удачей.


[Закрыть]

 
Не в Японии, не на Камчатке,
Не в исландской горячей земле,
Вулканическая взрывчатка
На заваленном пеплом столе.
 
 
И покамест еще примененья
К отопленью сердец не нашло,
Застывает, утратив движенье,
Бередившее душу тепло
 

1962

* * *

 
Костер сгорел дотла,
И там, где было пламя,
Лиловая зола
Остужена камнями.
 
 
Зола добра и зла,
Исписанной бумаги,
Лишенная тепла,
Сметенная в овраги…
 

1962

* * *[177]177
  Написано в 1962 году в Москве. Вслед за Бернардом Шоу я не считаю людей лучшей разновидностью живых существ.


[Закрыть]

 
У деревьев нет уродов,
У зверей уродов нет,
Безупречна птиц порода,
Соразмерен их скелет.
 
 
Даже там, в камнях пустыни,
В беспорядке диких скал
Совершенством мягких линий
Подкупает минерал.
 

1962

НАД СТАРЫМИ ТЕТРАДЯМИ[178]178
  Написано в 1962 году в Москве после грустного чувства при переборке моих тетрадей. Запись давних лет сама становится поэтическим мотивом. А сейчас я с почти тем же чувством листаю тетрадь 1962 года, где написано стихотворение «Над старыми тетрадями». Эта тетрадь тоже пожелтела.


[Закрыть]

 
Выгорает бумага,
Обращаются в пыль
Гордость, воля, отвага,
Сила, сказка и быль.
 
 
Радость точного слова,
Завершенье труда, —
Распылиться готова
И пропасть без следа.
 
 
Сколько было забыто
На коротком веку,
Сколько грозных событий
Сотрясало строку…
 
 
А тетрадка хранила
Столько бед, столько лет…
Выгорают чернила,
Попадая на свет
 
 
Вытекающей кровью
Из слабеющих вен:
Страстью, гневом, любовью,
Обращенными в тлен.
 

1962

* * *

 
Я под облачной грядою,
В улетающем пару,
Над живой морской водою,
Остывающей к утру.
 
 
Хорошо ночное лето,
Обезлюдел каждый дом,
Море вечером нагрето,
Утопили солнце в нем.
 
 
Потонул в пучине темной
И согрел ее собой
Раскаленный шар огромный,
Закипел морской прибой.
 

1963

* * *

 
Стихотворения – тихотворения,
И это – не обмолвка, нет,
Такие они с рождения,
С явленья на белый свет.
 
 
Стихотворения – тихотворения
И требуют тишины,
Для тонкости измерения,
Длины, высоты, ширины.
 
 
Стихотворения – тихотворения,
Поправок, доделок – тьма!
От точности измерения
Зависит и жизнь сама.
 

1963

* * *

 
Да, театральны до конца
Движенья и манеры
Аптекаря, и продавца,
И милиционера.
 
 
В горячий праздник синевы
На исполинской сцене
Не без участия травы
Идет спектакль весенний.
 
 
И потому, забыв про боль,
Пренебрегая бором,
Подснежник тоже учит роль
И хочет быть актером.
 
 
Не на земле, не на песке,
А встав в воротах лета,
Зажатый в чьем-то кулаке
Образчиком букета.
 

1963

* * *[179]179
  Написано в 1963 году в Москве. Стихотворение это – одна из удач моего пейзажно-поэтического дневника. В обзорах «Литературной газеты» его хвалил С. С. Наровчатов, а в письмах – Ф.А. Вигдорова и В. Л. Андреев. В. Л. Андреев хвалил изображение света как зла – новинку в русской лирике.


[Закрыть]

 
Я думаю все время об одном —
Убили тополь под моим окном.
 
 
Я слышал хриплый рев грузовика,
Ему мешала дерева рука.
 
 
Я слышал крики сучьев, шорох трав,
Еще не зная, к го не прав, кто прав.
 
 
Я знал деревьев добродушный нрав,
Неоспоримость всяких птичьих прав.
 
 
В окне вдруг стало чересчур светло —
Я догадался: совершилось зло.
 
 
Я думаю все время об одном —
Убили тополь под моим окном.
 

1963

* * *[180]180
  Написанное в 1963 году, стихотворение это – ответ на многочисленные рецензии, зачислявшие меня в «певцы природы», в пейзажные лирики, в продолжатели линии Баратынского, Тютчева, Фета, Пастернака, Анненского.
  Немалая честь – быть продолжателем поэтической линии этих русских лириков. Однако круг моих поэтических идей, понимание пейзажа, погоды и природы в искусстве отличается от поэтических формул названных русских поэтов. Принципиальное отличие я и пытался передать в этом коротком стихотворении.
  Привлечение, вовлечение мира в борьбу людей, в злободневность считаю своей заслугой в русской поэзии. Тут речь идет не об антропоморфизме моей поэзии (какой поэт не антропомор-фист?), как сказано Г. Г. Краснухиным в рецензии на мою книжку (журнал «Сибирские огни», № 1, 1969). Тут речь идет о более сложном и важном. То наблюдение, что «Пока пейзаж не говорит по-человечески,//Его пейзажем я не назову», – тоже не исчерпывает сути этой поэтической идеи.
  В «Этике» Спиноза делит природу на «природу природ-ствующую» и «природу оприродованную», оговоренную для человека. Природа же природствующая, по мысли Спинозы, – это камень, ветер, облака, живущие сами по себе, вне человека.
  Вопрос этот – о двух природах – всегда интересовал поэтов. Михаил Кузмин в сборнике «Форель разбивает лед» написал даже особое стихотворение на эту тему, так и названное «Природа природствующая и природа оприродованная». Однако Кузмин, истый горожанин, ничего не мог предложить в качестве природы оприродованной, как городские вывески на улицах.
  Зачем искать зверей опасных. Ревущих из багровой мглы, Когда на вывесках прекрасных Они так кротки и милы.
  Пейзажи Пастернака – это пейзажи по памяти. Кроме того, в них нет возможности орешнику высказаться, как кусту орешника, как явлению природы. При всем моем уважении и любви к Пастернаку-пейзажисту я не могу в его кустах слышать голос самого орешника, Пастернак – горожанин.
  Роберт Фрост, пишущий всю жизнь пейзажи американские, тоже остановился на простом описании, не проникая в душу дуба или секвойи.
  Я, пробывший столько лет наедине с природой, с камнем, с облаками, с травой, я пытался выразить их чувства, их мысли на человеческом языке, пытался перевести на русский язык язык травы и камня. При ближайшей, лобовой встрече с природой оказалось, ч го она вовсе не равнодушна. Что пресловутой пушкинской, равнодушной природы – в мире нет. А природа всегда или за человека, или против человека. Природа всегда активная сила. И не только в космических далях, но и за окном, за порогом дома, во время грозы, бури. Природа необыкновенно связана с душой человека, с его духовным миром, с его нервной системой. Совершенно не изучена роль метеорологических факторов в борьбе человеческих воль. Тут речь идет не о ботанике. Наоборот, знание ботаники угробит поэзию. В каких пределах поэт должен знать ботанику – неясно. Но в очень небольших, иначе не будет угадывания, поэтических сюрпризов и находок.
  Этот голос камня и реки переведен на человеческий язык. В этом – единственная возможность ввести этот огромный мир в стихи.
  Научная революция последних десятилетий показала, как безграничны человеческие возможности и как легко открывать в наше время. Искусство и наука живут по разным законам, и сближение этих законов – напрасная грата времени. «Конвергенция» – это утопия. В моих стихах речь идет не о том, как прославить науку или не разойтись с ее модными оценками или популяризировать космонавтику. В моих стихах речь идет о новой стороне мира, которую осваивает поэзия, о пути, предсказанном в прошлом только Тютчевым в его озарениях. И ветер, и камень, и река еще не говорили своим языком в русской поэзии. Русские пейзажные лирики привлекали природу для своих художественных аргументов. Но это была не природа природы, а природа человека.


[Закрыть]

 
Я вовсе не бежал в природу,
Наоборот —
Я звезды вызвал с небосвода,
Привел в народ.
 
 
И в рамках театральных правил
И для людей
В игре участвовать заставил
Лес-лицедей.
 
 
Любая веточка послушна
Такой судьбе.
И нет природы, равнодушной
К людской борьбе.
 

1963

* * *

 
Кровь солона, как вода океана,
Чтоб мы подумать могли:
Весь океан – это свежая рана,
Рана на теле земли.
 
 
Помним ли мы, что в подводных глубинах
Кровь у людей – зелена.
Вся в изумрудах, отнюдь не в рубинах,
В гости нас ждет глубина.
 
 
В жилах, наполненных влагой соленой,
Мерных ударов толчки,
Бьет океан своей силой зеленой
Пульсом прилива – в виски.
 

1963

АМУНДСЕНУ

 
Дневники твои – как пеленг,
Чтоб уверенный полет
К берегам любых Америк
Обеспечивал пилот.
 
 
Это – не руины Рима,
А слетающий с пера
Свежий, горький запах дыма
Путеводного костра.
 
 
Это – вымысла границы,
Это – свежие следы
По пути за синей птицей,
Залетающей во льды.
 
 
Мир, что кажется все чаще
Не музейной тишиной,
А живой, живущей чащей,
Неизвестностью лесной.
 

1963

РЯЗАНСКИЕ СТРАДАНЬЯ[181]181
  Написано в Солотче осенью 1963 года.


[Закрыть]

 
Две малявинских бабы стоят у колодца —
Древнерусского журавля – И судачат…
О чем им судачить, Солотча,
Золотая, сухая земля?
 
 
Резко щелкает кнут над тропою лесною —
Ведь ночным пастухам не до сна.
В пыльном облаке лошади мчатся в ночное,
Как в тургеневские времена.
 
 
Конский топот чуть слышен, как будто глубоко
Под землей этот бег табуна.
Невидимки умчались далеко-далеко,
И осталась одна тишина.
 
 
Далеко-далеко от московского гама
Тишиной настороженный дом,
Где блистает река у меня под ногами,
Где взмахнула Ока рукавом.
 
 
И рукав покрывают рязанским узором,
Светло-бронзовым соснам под лад,
И под лад черно-красным продымленным зорям
Этот вечный вечерний наряд.
 
 
Не отмытые храмы десятого века,
Добатыевских дел старина,
А заря над Окой – вот мечта человека,
Предзакатная тишина.
 

1963

* * *[182]182
  Написано в Солотче, Рязанской области, в 1963 году.


[Закрыть]

 
Сосен светлые колонны
Держат звездный потолок,
Будто там, в садах Платона,
Длится этот диалог.
 
 
Мы шагаем без дороги,
Хвойный воздух как вино,
Телогрейки или тоги —
Очевидно, все равно…
 

1963

* * *[183]183
  Написано в Москве в 1963 году.


[Закрыть]

 
Я хочу, чтоб средь метели
В черной буре снеговой,
Точно угли, окна тлели,
Ясной вехой путевой.
 
 
В очаге бы том всегдашнем
Жили пламени цветы,
И чтоб теплый и нестрашный
Тихо зверь дышал домашний
Средь домашней темноты.
 

1963

* * *[184]184
  Бессилие человеческой памяти, ничтожество человеческой натуры, «благие порывы» в некрасовской терминологии. Не потому, что это «Рассея», а потому, что это извечное человеческое свойство. Искусство жить – это искусство забывать. Память всегда готова предать человека. Я много помню, но это – миллиардная доля того, что я видел. Написано в Москве в 1963 году. Одно из опорных стихотворений сборника «Дорога и судьба».


[Закрыть]

 
Не удержал усилием пера
Всего, что было, кажется, вчера.
 
 
Я думал так– какие пустяки!
В любое время напишу стихи.
 
 
Запаса чувства хватит на сто лет —
И на душе неизгладимый след.
 
 
Едва настанет подходящий час,
Воскреснет все – как на сетчатке глаз.
 
 
Но прошлое, лежащее у ног,
Просыпано сквозь пальцы, как песок,
 
 
И быль живая поросла быльем,
Беспамятством, забвеньем, забытьем…
 

1963

* * *[185]185
  Написано в 1964 году в Москве. Продолжает мой пейзажно-поэтический дневник.


[Закрыть]

 
Я иду, отражаясь в глазах москвичей,
Без ненужного шума, без лишних речей.
 
 
Я иду – и о взгляд загорается взгляд,
Магнетической силы мгновенный разряд.
 
 
Память гроз, отгремевших не очень давно,
Заглянула прохожим в зрачок, как в окно.
 
 
Вдоль асфальта мои повторяет слова
Победившая камень живая трава.
 
 
Ей в граните, в гудроне привычно расти —
Камень сопок ложился у ней на пути.
 
 
И навек вдохновила траву на труды
Непомерная сила земли и воды,
 
 
Вся чувствительность тропки таежной, где след
Иногда остается на тысячу лет.
 

1964

* * *[186]186
  Написано в 1964 году в Москве. Начато ради каламбура «лист – листовка», но закончено без всякого желания острить.


[Закрыть]

 
Осенний воздух чист,
Шумна грачей ночевка,
Любой летящий лист
Тревожен, как листовка
 
 
С печатного станка,
Станка самой природы,
Падение листка
Чуть-чуть не с небосвода.
 
 
Прохожий без труда
Прочтет в одно мгновенье,
Запомнит навсегда
Такое сообщенье.
 
 
Подержит на ветру
Скрещенье тонких линий,
И рано поутру
На листья ляжет иней.
 

1964

* * *[187]187
  Написано в Москве в 1964 году. Это тоже одна из формул моего поэтического искусства – доверие к самому себе, напряженность восприятия, предсказание погоды.


[Закрыть]

 
Он чувствует событья кожей.
Что цвет и вкус?
На озарение похожа
Подсказка муз.
 
 
Его пространство безвоздушно,
Должна уметь
Одной природе быть послушной
Пластинки медь.
 
 
Сожмется, точно анероид
В деленьях шкал,
Свои усилия утроит,
Ловя сигнал.
 
 
И передаст на самописцы
Земной секрет,
Оставит почерком провидца
Глубокий след.
 

1964

* * *[188]188
  Написано в 1964 году в Москве.


[Закрыть]

Б. Пастернаку

 
От кухни и передней
По самый горизонт
Идет ремонт последний,
Последний мой ремонт.
 
 
Не будет в жизни боле
Строительных контор,
Починки старой боли,
Крепления опор.
 
 
Моя архитектура
От шкуры до нутра
Во власти штукатура,
Под игом маляра.
 
 
И плотничьи заплаты
На рубище певца —
Свидетельство расплаты
С судьбою до конца.
 
 
От кухни и передней
По самый горизонт
Идет ремонт последний,
Последний мой ремонт.
 

1964

* * *[189]189
  Написано в 1964 году в Москве. Домашние животные входят в мир человека – таково мое давнее, давнее убеждение, выросшее в самом раннем детстве.


[Закрыть]

 
Выщербленная лира,
Кошачья колыбель, —
Это моя квартира,
Шиллеровская щель.
 
 
Здесь нашу честь и место
В мире людей и зверей
Обороняем вместе
С черною кошкой моей.
 
 
Кошке – фанерный ящик,
Мне – колченогий стол.
Кровью стихов настоящих
Густо обрызган пол.
 
 
Кошка по имени Муха
Точит карандаши,
Вся – напряженье слуха
В темной квартирной тиши.
 

1964

ТАРУСА[190]190
  Написано в Москве в 1964 году. Имеет миллион вариантов.


[Закрыть]

 
Карьер известняка
Районного значенья,
И светлая река
Старинного теченья.
 
 
Здесь тени, чье родство
С природой, хлебом, верой
Живое существо,
А вовсе не химера.
 
 
Не кладбище стихов,
А кладезь животворный,
И – мимо берегов —
Поток реки упорный.
 
 
Хранилище стиха
Предания и долга,
В поэзии Ока
Значительней, чем Волга.
 
 
Карьер известняка
Районного значенья,
И светлая река
Старинного теченья.
 

1964

* * *[191]191
  Написано в Москве в 1964 году. Важная страница моего дневника


[Закрыть]

 
Я – северянин. Я ценю тепло,
Я различаю – где добро, где зло.
Мне нужен мир, где всюду есть дома,
Где белым снегом вымыта зима.
 
 
Мне нужен клен с опавшею листвой
И крыша над моею головой.
Я – северянин, зимний человек,
Я каждый день ищу себе ночлег.
 

1964

* * *[192]192
  Написано в Москве в 1964 году.


[Закрыть]

 
Вчера я кончил эту книжку
Вчерне
Осадка в ней немного лишку
На дне.
 
 
В подножье строк или палаток
Гранит.
Нерастворимый тот остаток
Хранит.
 
 
Стиха невозмутима мера —
Она
Для гончара и для Гомера
Одна.
 

1964

* * *[193]193
  Написано в Москве в 1964 году. Стихотворение – одна из многочисленных записей о Дальнем Севере, сделанная много позже, при обдумывании. Поэтическое мышление, обдумывание есть прежде всего попытка воскресить чувство, тон тогдашнего времени.


[Закрыть]

 
Я не искал людские тайны,
Как следопыт.
Но мир изменчивый, случайный
Мной не забыт.
 
 
Тепло людского излученья
В лесной глуши,
Земные донные теченья
Живой души.
 
 
И слишком многое другое,
О чем нет слов,
Вставало грозное, нагое
Из всех углов…
 

1964

* * *[194]194
  Написано в Москве в 1965 году. Печатается по полному тексту.


[Закрыть]

 
Рассказано людям немного,
Чтоб грозная память моя
Не слишком пугала тревогой
Дороги житья и бытья.
 
 
И я поступил не случайно,
Скрывая людские грехи,
Фигурами умолчанья
Мои переполнив стихи.
 
 
Достаточно ясен для мудрых
Лирический зимний рассказ
О тех перламутровых утрах,
О снеге без всяких прикрас.
 
 
Но память моя в исступленье,
Но память вольна и сильна,
Способна спасти от забвенья
Сокровища с самого дна.
 

1965

* * *

 
Не линия и не рисунок,
А только цвет
Расскажет про лиловый сумрак,
Вечерний свет.
 
 
И вот художника картины
Со стен квартир
Звучали как пароль единый
На целый мир.
 
 
И слепок каменной химеры
Дрожал в руке,
Чтоб утвердился камень веры
В моей строке.
 

1965

НЕРЕСТ[195]195
  Стихотворение написано в 1965 году в Москве об одной из величайших тайн природы. Немалой тайной является иногда и поведение людей.


[Закрыть]

Н. Столяровой

 
Закон это иль ересь,
Ненужная морям,
Лососей ход на нерест
Средь океанских ям.
 
 
Плывут без карт и лоций
И по морскому дну
Ползут, чтоб побороться
За право быть в плену.
 
 
И в тесное ущелье
Ворваться, чтоб сгореть —
С единственною целью:
Цвести – и умереть.
 
 
Плывут не на забаву,
Плывут не на игру,
Они имеют право
В ручье метать икру.
 
 
И оплодотворенья
Немой великий миг
Войдет в стихотворенье,
Как боль, как стон и крик.
 
 
У нерестилищ рыбьих,
Стремясь в родной ручей,
Плывут, чтобы погибнуть
На родине своей.
 
 
И трупы рыб уснувших
Видны в воде ручья —
Последний раз блеснувши,
Мертвеет чешуя.
 
 
Их здесь волна качала
И утопила здесь,
Но высшее начало
В поступках рыбьих есть.
 
 
И мимо трупов в русло
Плывут живых ряды
На нерест судеб русских,
На зов судьбы – беды.
 
 
И люди их не судят —
Над чудом нет судей, —
Трагедий рыбьих судеб,
Неясных для людей.
 
 
Кипит в ручье рожденья
Лососей серебро,
Как гимн благодаренья,
Прославивший добро.
 

1965

* * *[196]196
  Написано в 1965 году. Время от времени возвращаешься в северный мир, вспоминаешь что-то важное, какую-то существенную сторону тогдашней жизни. По своему содержанию, внутреннему тону стихотворение относится к «постколымским», но написано значительно позднее. И тут дело не в т ом, что не подведены итоги, а в том, что остался запас неизрасходованного, и вот этот запас тратится не в той, может быть, форме и тоне, как тратился бы раньше.
  Непосредственный толчок к написанию стихотворения «Кета» – покупка в букинистическом магазине книжки о ловле и воспроизведении кеты и лососевых – с их вечной тайной, поражающей до наших дней и науку, и искусство.


[Закрыть]

 
Кета родится в донных стойлах
Незамерзающей реки,
Зеленых водорослей войлок
Окутывает родники.
 
 
Дается лососевой рыбе
В свою вернуться колыбель.
Здесь все в единстве: жизнь и гибель,
Рожденье, брачная постель.
 
 
И подвиг жизни – как сраженье:
Окончив брачную игру,
Кета умрет в изнеможенье,
На камень выметав икру.
 
 
И не в морской воде, а в пресной
Животворящий кислород
Дает дышать на дне чудесно
И судьбы двигает вперед.
 

1965

* * *

 
Я ищу не героев, а тех,
Кто смелее и тверже меня,
Кто не ждет ни указок, ни вех
На дорогах туманного дня.
 
 
Кто испытан, как я – на разрыв
Каждой мышцей и нервом своим,
Кто не шнур динамитный, а взрыв,
По шнуру проползающий дым.
 
 
Средь деревьев, людей и зверей,
На земле, на пути к небесам,
Мне не надо поводырей,
Все, что знаю, я знаю сам.
 
 
Я мальчишеской пробою стал
Мерить жизнь и людей – как ножи:
Тот уступит, чей мягче металл, —
Дай свой нож! Покажи. Подержи.
 
 
Не пророков и не вождей,
Не служителей бога огня,
Я ищу настоящих людей,
Кто смелее и тверже меня.
 

1965

* * *[197]197
  Написано в 1965 году в Москве. Попытка фиксации одной из норм поведения.


[Закрыть]

 
Как гимнаст свое упражнение,
Повторяю свой будущий день,
Все слова свои, все движения,
Прогоняю боязнь и лень.
 
 
И готовые к бою мускулы
Каждой связки или узла
Наполняются смутной музыкой
Поединка добра и зла.
 
 
Даже голос не громче шепота
В этот утренний важный миг,
Вывод жизни, крупица опыта.
Что почерпнута не из книг.
 

1965

* * *

 
Я не лекарственные травы
В столе храню,
Их трогаю не для забавы
Сто раз на дню.
 
 
Я сохраняю амулеты
В черте Москвы,
Народной магии предметы —
Клочки травы.
 
 
В свой дальний путь, в свой путь недетский
Я взял в Москву —
Как тот царевич половецкий,
Емшан-траву, —
 
 
Я ветку стланика с собою
Привез сюда,
Чтоб управлять своей судьбою
Из царства льда.
 

1965

* * *[198]198
Вариант стихотворения:Без чернил и без бумагиМы твердим грозы азы,В колдовском универмагеУкрываясь от грозы.Мы запоминаем навык,Перепад температур,Часовой торговый графикИ безмолвие скульптур.И свинцовый дождь столетьяКак начало всех началЛедяной жестокой плетьюНас колотит по плечам.И по обнаженной кожеМарш выстукивает град,И Москва с метелью схожаВ этот ливень – снегопад.  (Далее по публикуемому тексту.)


[Закрыть]

 
Пусть свинцовый дождь столетья,
Как начало всех начал,
Ледяной жестокой плетью
Нас колотит по плечам.
 
 
И гроза идет над нами,
Раскрывая небо нам,
Растревоженное снами
И доверенное снам.
 
 
И черты стихотворенья,
Слепок жестов, очерк поз,
Словно отзвуки движенья
Проходящих в мире гроз.
 

1966

* * *

 
Не покончу с собой —
Превращусь в невидимку:
И чтоб выиграть бой,
Стану призрачной дымкой.
 
 
Я врага разыщу
Средь земного предела,
Подкрадусь, отомщу,
Завершу свое дело.
 
 
Это вера из вер —
Та дикарская вера,
Катехизис пещер
И путей Агасфера.
 

1966

* * *

 
Любви случайное явленье
Смиренно чудом назови
И не бросай слова презренья
Вслед улетающей любви.
 

1966

* * *

 
Взад-вперед ходят ангелы в белом
С неземным выражением глаз,
Труп еще называется телом —
В лексиконе, доступном для нас.
 
 
И чистилища рефрижератор,
Подготовивший трупы в полет,
Петербургский ли это театр,
Навсегда замурованный в лед.
 
 
Распахнут подземелье столетья,
Остановится время-пора
Лифтом морга, как шахтною клетью,
Дать добычу судьбы – на гора.
 
 
Нумерованной, грузной, бездомной
Ты лежала в мертвецкой – и вот
Поднимаешься в синий огромный
Ожидающий небосвод.
 
 
Вот последнее снаряженье:
Мятый ситцевый старый халат,
Чтоб ее не стеснились движенья
В час прибытия в рай или в ад.
 
 
И обряд похоронного чина,
И нарушить обряда не сметь,
Чтобы смерть называлась кончина,
А не просто обычная смерть.
 
 
И нужна ли кончина поэту,
Торопливых друзей говорок,
Заглушающий выкрики света
От обугленных заживо строк.
 
 
Нумерованной, мертвой, бездомной
Ты лежала в мертвецкой – и вот
Поднимаешься в синий огромный
Ожидающий небосвод.
 

1966