Текст книги "Собрание сочинений. Том 3"

Автор книги: Варлам Шаламов

40º[85]85
  Одно из важных для меня стихотворений. Написано в 1956 году в поселке Туркмен. Входит в «Колымские тетради».


[Закрыть]

 
Хлебнувшие сонного зелья,
Давно улеглись в гамаки
И крепко в уснувшем ущелье
Крестовые спят пауки.
 
 
Журча, изменил выраженье
Ручья ослабевший басок,
И бабочки в изнеможенье
Ложатся плашмя на песок.
 
 
И с ними в одной же компаньи,
Балдея от банной жары,
Теряя остатки сознанья,
Прижались к земле комары.
 
 
И съёжились жёлтенькой астры
Тряпичные лепестки.
Но льдины – куски алебастра,
Нетающие куски…
 
 
А я по таёжной привычке
Смородинный корень курю
И чиркаю, чиркаю спички
И сам с собой говорю…
 

ЦЫГАНСКИЙ РОМАНС[86]86
  Написано в 1956 году в поселке Туркмен Калининской области.


[Закрыть]

 
Не в первый раз судьба нас сводит,
Не в первый раз в вечерний час
Друг к другу за руки подводит
И оставляет глаз на глаз.
 
 
Но мы выдергиваем руки
Из рук настойчивой судьбы,
Науки радостной разлуки
Мы оба верные рабы.
 
 
И я, и ты на речи рока
Не откликаемся затем,
Что нет еще числа и срока
Для наших песен и поэм.
 
 
Но, никого не искушая,
В последний час, в последний раз,
Все разрешая, все прощая,
Судьба соединяет нас.
 

* * *[87]87
  Стихотворение написано в 1956 году в Калининской области.


[Закрыть]

 
Подростком сюда затесался клен,
И сосен и елей моложе,
Чужой среди тонких латунных колонн,
Хотя и не краснокожий.
 
 
Ему тут не место. Ему не с руки,
Он сам заблудился в трех соснах.
И светят ему лишь одни светляки
И радуга фокусов росных.
 

СОСНА В БОЛОТЕ[88]88
  Написано в 1956 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради». Полностью соответствует художественным принципам моей поэтики.


[Закрыть]

 
Бог наказал сосну за что-то
И сбросил со скалы,
Она обрушилась в болото
Среди холодной мглы.
 
 
Она, живая вполовину,
Едва сдержала вздох.
Ее затягивала тина,
Сырой багровый мох.
 
 
Она не смела распрямиться,
Вцепиться в щели скал,
А ветер – тот, что был убийцей,
Ей руку тихо жал.
 
 
Еще живую жал ей руку,
Хотел, чтобы она
Благодарила за науку,
Пока была видна.
 

* * *[89]89
  Стихотворение написано в 1956 году в Калининской области.


[Закрыть]

 
Кто ты? Руда, иль просто россыпь,
Иль самородок золотой,
Засевший в каменном откосе,
В болоте ставший на постой?
 
 
Ты в магазине ювелирном,
Умело согнутый в кольцо,
Глядишь металлом слишком мирным
И прячешь прежнее лицо.
 
 
Что исцарапано камнями,
Искажено, загрязнено,
Пока лежало в мерзлой яме,
Засосанное на дно.
 
 
Когда на тусклом мертвом лике,
Едва отличном от камней,
Мерцают солнечные блики —
Ты даже камня холодней.
 
 
Но вот ты наконец отмыто,
Металлом желтым становясь,
Все камешки с тебя отбиты,
Земная вычищена грязь.
 
 
Ты замерцаешь желтым светом,
Тишайшим светом золотым,
Прохожим солнцем разогрето,
Сравниться хочешь с ним самим.
 

* * *[90]90
  Написано в 1956 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради».


[Закрыть]

 
Еще в покое все земное,
Еще не вырвался гудок
В глухое царство ледяное
Медвежьих и людских берлог.
 
 
Пустуют синие дороги,
И небосвод отменно чист,
Висит перед глазами Бога
Весь мир как ватмановский лист.
 
 
Еще без третьих измерений
Он весь как плоскость, как чертеж,
Предшествующий сотворенью,
На землю вовсе не похож.
 
 
Любое в нем чертою резкой
Себя граничит от других,
Он разноцветен, точно фреска,
В такой перед гудочный миг.
 

* * *[91]91
  Написано в 1954 году в Калининской области, в поселке Туркмен.


[Закрыть]

 
Похолодеет вдруг рука,
И кровь с лица мгновенно схлынет,
И смертная дохнет тоска
Тяжелой горечью полыни.
 
 
Я умолкаю. Я клянусь,
Беззвучно шевеля губами,
Что я еще сюда вернусь,
Еще вернусь сюда – за вами!
 

1957–1981

ВВЕРХ ПО РЕКЕ[92]92
  Написано в 1957 году в Москве. Одно из «постколымских» стихотворений. Здесь – две новинки, две находки, две новых поэтических истины. Первая – челнок-стрела, пущенная тетивой рук, а вторая – путешествие вверх веков.
  Удовлетворяет меня и в ритмическом отношении. Единственное мое стихотворение, которое по просьбе редактора было расширено. Сейчас печатается по первоначальному истинному тексту.


[Закрыть]

 
Челнок взлетает от рывков
Потоку поперек.
Вверх по течению веков
Плывет челнок.
 
 
Дрожит, гудит упругий шест,
Звенит струной,
Сама история окрест
Передо мной.
 
 
На устье – электронный мир,
Пришедший в города,
Шекспир, колеблющий эфир,
Тяжелая вода…
 
 
Еще недавно видел челн
Не цепи гор,
А золотых пшеничных волн
Земной простор.
 
 
Но мир кормилицы-земли,
Крестьянский быт —
Уже исчез внизу, вдали
И мглой покрыт.
 
 
Сейчас в охотничьем веку,
В глухой тайге
Я верю петле и силку,
Трехзубой остроге,
 
 
Шесту, что согнут словно лук,
Чтоб без весла
Был пущен тетивою рук
Челнок-с грела.
 
 
Уж недалек конец пути —
Реки исток,
И я назад могу идти
На веслах строк.
 
 
Чтоб к устью лодку привести
Речной волной
На историческом пути
Судьбы земной.
 
 
Ей даст дорогу пароход
В порту морском.
Взовьется гидросамолет
Над челноком.
 
 
Челнок взлетает от рывков
Потоку поперек,
Вверх по течению веков
Плывет челнок…
 

1957

КАЮР[93]93
  Написано в 1957 году в Москве. Продолжает серию «постколымских» стихов.


[Закрыть]

 
Каюр – не просто проводник
Навьюченных оленей,
Он – чтец лесных и горных книг,
Скрижалей поколений.
 
 
Он знает, как скрипят пески,
Подтачивая скалы,
Как наползают ледники
На горло перевала.
 
 
Как по ущельям ручейки
Проносятся галопом,
Меняя русло у реки
И нам грозя потопом.
 
 
Природы музыка тонка,
Сложны фиоритуры,
Но их почувствует река
И передаст каюру.
 

1957

БИВЕНЬ[94]94
  Стихотворение написано в Москве в 1957 году. Одно из «постколымских» обязательных для меня стихотворений. Полностью соответствует моей тематике и поэтике.


[Закрыть]

 
Когда утих стодневный ливень
И горы обрели язык,
Явился мамонтовый бивень,
Камнями выбеленный клык.
 
 
Он найден был в ущельях голых,
Едва расчищен был обвал,
И рассудительный геолог
Его сокровищем назвал.
 
 
И бивень древностью пещерной
В людской отправится музей,
Чтобы судьбой его ущербной
Залюбовался ротозей.
 
 
Чтоб по единой кости этой
Определялась бы без слов
Вся крепость мощного скелета,
Вся сила мускульных узлов.
 
 
Тот мамонт выл, дрожа всем телом,
В ловушке для богатырей,
Под визг и свист осатанелый
Полулюдей, полузверей,
 
 
Чьи сохли рты от жажды крови,
Чьи междометья, не слова,
Летели в яму в хриплом реве,
В косноязычье торжества.
 
 
Он, побиваемый камнями,
И не мудрец и не пророк,
А просто мамонт в смертной яме,
Трубящий в свой роландов рог, —
 
 
Он звал природу на подмогу,
И сохло русло у реки,
И через горные отроги
Перемещались ледники.
 

1957

ПРЯМОЙ НАВОДКОЙ[95]95
  Написано в 1957 году в Москве и относится к «постколымским» стихотворениям итогового характера в поэтическом смысле. В сборник включено для «полноты характеристики». У меня нет стихотворений, написанных прямой наводкой, со столь малой аллегоричностью, без подтекста. «Прямой наводкой» нравится поэтам, далеким от поэзии.


[Закрыть]

 
Тороплюсь, потому что старею,
Нынче время меня не ждет,
Поэтическую батарею
Я выкатываю вперед.
 
 
Чтоб прицельные угломеры
Добирались до подлеца,
Подхалима и лицемера,
Чернокнижника и лжеца.
 
 
Не отводит ни дня, ни часа
Торопящееся перо
На словесные выкрутасы,
Изготовленные хитро.
 
 
И недаром боятся люди,
Сторонящиеся меня,
Самоходных моих орудий
Разрушительного огня.
 
 
Кровь колотит в виски!
Скорее! Смерть не ждет!
Да и жизнь не ждет!
Поэтическую батарею
Я выкатываю вперед.
 

1957

ВЕТЕР В БУХТЕ[96]96
  Написано в 1957 году. Из «постколымских» стихотворений, продиктованных Колымой. Бухта – эго бухта Нагаева.


[Закрыть]

 
По сообщенью барометра
Работа кончится нескоро.
Кидают вверх четыре ветра
Куски раздробленного моря.
 
 
Крылатых грузчиков лопаты
Выбрасывают из залива
Обломки тучи синеватой
И воду цвета чернослива.
 
 
Большое солнце ходит кругом
И наблюдает с небосвода,
Как из угла кидают в угол
Блестящую, как уголь, воду.
 
 
И на кунгасы, на баркасы
С опущенными якорями
Летят осколки черной массы,
Ветрами вырытой из ямы.
 

1957

КАМЕНОТЕС[97]97
  Написано летом 1957 года в Сухуми. Поэту не надо бояться вступать на торные дороги. В любом сто раз описанном пейзаже поэт найдет что-то свое – без этой способности поэт не был бы поэтом. Если уж стихотворение пишется – значит, в «материале» найдена какая-то новизна, которая и привлекает поэта, ощутившего в себе силу эту новизну передать на бумагу. О дороге, об облаках, о дожде, о море русские поэты писали миллион раз. Напишите в миллион первый. И это не дань традиции, а уверенность в себе – ты видишь и нашел то, чего не заметил Баратынский и Фет.


[Закрыть]

 
Как грузчик в каменном карьере,
Морская трудится волна;
Ворчит и роется в пещере
И выгребает все со дна.
 
 
И день и ночь без всякой смены
Пересыпает, рушит, бьет,
В зеленой мгле, в соленой пене
Из глуби камни достает.
 
 
Так дышит грудь каменотеса,
Трудом взволнованная грудь,
Когда у скального откоса
Ложится море отдохнуть.
 

1957

ПАМЯТЬ[98]98
  Написано в 1957 году в Москве. Сразу же напечатано – в марте 1958 года в журнале «Москва».
  У меня несколько стихотворений о памяти. Это – считаю своим вкладом в русскую лирику, моей находкой в трактовке и художественном решении этой важнейшей человеческой темы, острейшей темы нашего времени. «Память» входила во многие антологии.


[Закрыть]

 
Если ты владел умело
Топором или пилой,
Остается в мышцах тела
Память радости былой.
 
 
То, что некогда зубрила
Осторожная рука,
Удержавшая зубило
Под ударом молотка.
 
 
Вновь почти без напряженья
Обретает каждый раз
Равновесие движенья
Без распоряженья глаз.
 
 
Это умное уменье,
Эти навыки труда
В нашем теле, без сомненья,
Затаились навсегда.
 
 
Сколько в жизни нашей смыто
Мощною рекой времен
Разноцветных пятен быта,
Добрых дел и злых имен.
 
 
Мозг не помнит, мозг не может,
Не старается сберечь
То, что знают мышцы, кожа,
Память пальцев, память плеч
 
 
Эти точные движенья,
Позабытые давно, —
Как поток стихотворенья,
Что на память прочтено.
 

1957

ДУХОВОЙ ОРКЕСТР[99]99
  Написано в 1957 году в Москве. Одно из «постколымских» стихотворений.


[Закрыть]

 
Все начинается трубой
Достаточно искусной,
Гудит пастушеский гобой
Задумчиво и грустно.
 
 
Гобой – начало всех чудес.
В затейливом сравненье
Он – архитектора отвес
Для музыкостроенья.
 
 
И весь оркестр духовой,
Дыханье громобоя,
Идет дорогой звуковой
По голосу гобоя.
 
 
Напиток звука свеж и чист,
И это знает каждый
И пьет мелодию флейтист,
Позеленев от жажды.
 
 
И геликон ревет, как слон,
Как будто бивни-трубы
Согнуть и свить способен он,
Пока в работе губы.
 
 
Хрипун, удавленник – фагот,
Типаж литературный,
И тот дает, разинув рот,
Пассаж колоратурный.
 
 
А у кларнета силы нет,
И он почти не дышит,
И только охает кларнет
Все тише, тише, тише.
 
 
На нотной лестнице тромбон
Споткнулся в нетерпеньи,
Он позабыл про камертон,
Про скользкие ступени.
 
 
Но дирижеру опыт дан,
Наверное, недаром,
И он взрывает барабан
Рассчитанным ударом.
 
 
Гудит струной дощатый пол,
И хлопают литавры,
Как будто вышел дискобол
И пожинает лавры.
 
 
И сотрясаются окрест
Все горы и все долы,
Покамест духовой оркестр
Играет марш веселый.
 

1957

РУЧЕЙ[100]100
  Написано в 1957 году в Москве. Одно из «постколымских» стихотворений. Его хвалили в печати, но не по существу, а за «новые реалии» (Л. Озеров в «Вопросах литературы»). Мне же кажется, что тут дело не в «реалиях».


[Закрыть]

 
Глубокие порезы
На ивовых корнях.
Ручей, как лист железа,
Грохочет на камнях.
 
 
С горы, с крутого гребня
Гремит вода ключа,
Как будто бы по щебню
Железо волоча.
 
 
По руслу-транспортеру,
Сверкая сквозь кусты,
Торопятся под гору
Железные листы.
 
 
Как будто бы с вершины
Прокатный цех небес
Обрезками с машины
Заваливает лес.
 

1957

ШОССЕ[101]101
  Написано в 1957 году. «Постколымское» стихотворение. «Шоссе» встретило печатную похвалу чи-тателей-колымчан: «Наша дорога – трудяга». Отвечая одному из моих магаданских корреспондентов, я подчеркнул, что главное в «Шоссе» – то, что горы «тащат море в небеса».


[Закрыть]

 
Дорога тянется от моря
Наверх по берегу реки,
И гнут хребты под нею горы,
Как под канатом – бурлаки.
 
 
Они проходят друг за другом
В прозрачных северных ночах.
Они устали от натуги,
У них мозоли на плечах.
 
 
Они цепляются руками
За телеграфные столбы
И вытирают облаками
Свои нахмуренные лбы.
 
 
Через овраги, через ямы,
Через болота и леса
Шагают горы вверх и прямо
И тащат море в небеса.
 

1957

ЗАКЛАДКА ГОРОДА[102]102
  Стихотворение написано в 1957 году в Москве. Принадлежит к числу «постколымских» стихотворений.


[Закрыть]

 
Трещат, как швейные машины,
И шины рвут грузовики,
И дышат запахом бензина
Открытые материки.
 
 
Уже пробиты магистрали,
Уже пробился в потолок
Еще застенчивый в начале
Печурки тоненький дымок.
 
 
Трусцою вдаль плетутся волки,
Устало свесив языки,
А росомахи втихомолку
Поглуше ищут уголки.
 
 
И только тучи комариной,
Где звон, и стон, и визг, и гнев,
Еще звучит напев старинный,
Звериный боевой напев.
 

1957

ГОРНЫЙ ВОДОПАД[103]103
  Написано в 1957 году в Москве. «Горный водопад» из «постколымских» стихотворений, одна из главных моих поэтических формул. Думаю, что от державинского «Водопада» с его символикой и аллегоричностью мое описание водопада отличается краткостью, лаконичностью. Стихотворение – одна из особенных удач пейзажной лирики. Напечатано впервые в «Литературной газете» С. С. Наровчатовым в подборке «Северные стихи».


[Закрыть]

 
Ручей мнит себя самолетом,
А русло – дорожка для взлета.
 
 
Он в небо поднялся с разбега
Среди почерневшего снега.
 
 
Уверен ручей этот горный,
Что он – обтекаемой формы.
 
 
И в небо он смело взлетает,
Но только секунду блистает,
 
 
И видит, охваченный страхом,
Что он рассыпается прахом,
 
 
Что он, возмечтавший о звездах,
Разбился о каменный воздух.
 
 
Он в пыль превращен водяную
И ищет дорогу земную.
 
 
Разбитый на капли, на брызги,
Он падает в реве и визге.
 
 
Чтоб каждою каплею малой
Долбить побережные скалы.
 

1957

РАЗВЕДКА

 
Бродить, соскальзывать со скал,
В ручьях отыскивать приметы,
Какими славится металл,
Покровом каменным одетый.
 
 
В тайге откапывая клад,
Скрести настойчивой лопатой,
Искать на ощупь, наугад
Приметы россыпи богатой.
 
 
И по распадкам бить шурфы.
И рвать рубашку торфяную
С земли – для будущей строфы
Вести разведку россыпную.
 
 
Пускай речной песок глубок,
Пускай пуста за пробой проба —
Ты свой старательский скребок
Готов нести с собой до гроба.
 
 
Пусть ослабевшая рука
Лопату выронить готова,
Пускай усталость велика —
Умей начать свой поиск снова.
 
 
И, у ручья остановясь,
Лотком зачерпывая воду,
Смывай всю каменную грязь,
Всю бессловесную породу.
 
 
Еще победа далека,
Но светлым знаменьем улова
Тебе блеснет на дне лотка
Крупица золотого слова.
 

1957

МОЙ АРХИВ[104]104
  Стихотворение написано в 1957 году. Из «постколымских».


[Закрыть]

 
Рукописи – береста,
Камни – черновики.
Буквы крупного роста
На берегу реки.
 
 
Мне не нужна бумага,
Вместо нее – леса.
Их не пугает влага:
Слезы, дожди, роса.
 
 
Дерево держит строки:
Желтый крутой затес,
Залитый светлым соком
Клейких горячих слез.
 
 
Вот надежно укрытый
Склад моего сырья,
Птицами позабытый,
Спрятанный от зверья.
 

1957

* * *[105]105
  Написано в Москве в 1957 году.


[Закрыть]

 
Немилосердное светило
Дотла сожгло олений мох,
Настолько скалы раскалило,
Что даже дождик не помог.
 
 
И что для этой страшной суши
Старанья тучи дождевой,
От них не сделалось бы хуже
С засохшей, скрюченной травой.
 
 
Промчалась туча мимо, мимо,
Едва обрызгав косогор.
Деревья, точно руки мима,
Немой ей бросили укор.
 
 
И солнце выскочило снова
Плясать в дымящейся траве,
И скалы лопаться готовы,
И жесть шуршит в сухой листве.
 

1957

* * *[106]106
  Написано в Москве в 1957 году.


[Закрыть]

 
Где роса, что рукою сотру
С лепестков охлажденных цветов,
Где мельчайшая дрожь поутру
Всей листвы, всей травы, всех кустов.
 
 
Надо вычерпать слово до дна.
Разве в сказке заделана течь,
Чтоб плыла словно лодка она,
Где теченье – река или речь…
 

1957

* * *[107]107
  Одно из «постколымских» стихотворений. Написано в 1957 году в Москве. Печатается по полному тексту.


[Закрыть]

 
Когда рождается метель
На свет,
Качает небо колыбель
Примет.
И связки звезд и облака
Вокруг
Кружатся волей ветерка,
Мой друг.
Бежит поземка возле ног,
Спеша,
И лезет в темный уголок
Душа.
Ты не оценишь этот мир
В снегу,
Зачитанную мной до дыр
Тайгу.
А мне вершина скал —
Маяк,
Они – и символ, и сигнал,
И знак.
 

1957

* * *

 
В дожде сплетают нити света
Рыбачью шелковую сеть.
И словно сети, капли эти
Способны в воздухе висеть.
 
 
И дождик сыплется, как пудра,
На просветленную траву,
И перламутровое утро
Трясет намокшую листву.
 
 
И лес рассыплет тот стеклярус,
Весь бисер на землю стряхнет
И, распрямив зеленый парус,
Навстречу солнцу поплывет
 

1957

ЖЕСТ[108]108
  Написано в 1957 году в Москве. Одно из «постколымских» стихотворений по содержанию, чувству и «итоговости».


[Закрыть]

 
Нет, мне вовсе не нужен язык,
Мне для речи достаточно рук,
Выражать я руками привык
И смятенье, и гнев, и испуг.
 
 
Там в лесу меня всякий поймет
Речь, как птица, сидит на руке
Взмах ладони и смелый полет —
Лгать нельзя на таком языке.
 
 
Этот жест – первобытный язык,
Изложение чувств дикаря, —
Резче слова, мучительней книг,
И научен я жесту не зря.
 
 
И понятны мне взмахи ветвей,
Содроганье столетних стволов, —
Повесть леса о жизни своей
Без прикрас, без двусмысленных слов.
 

1957

* * *[109]109
  Написано в 1957 году в Москве. Дневниковая запись.


[Закрыть]

 
Я выходил на чистый воздух
И возводил глаза горе,
Чтоб разобраться в наших звездах,
Предельно ясных в январе.
 
 
Я разгадал загадку эту.
Я иероглифы постиг,
Творенье звездного поэта
Я перевел на наш язык.
 
 
Все записал я на коряге,
На промороженной коре,
Со мною не было бумаги
В том пресловутом январе.
 

1957

* * *[110]110
  Стихотворение написано в 1957 году в Москве. Относится к «постколымским» стихам. Это – необходимая фиксация чего-то просмотренного раньше и жизненно важною. Одно из самых необходимых стихотворений сборника.


[Закрыть]

 
Ни зверя, ни птицы… Еще бы!
В сравненье с немой белизной
Покажутся раем трущобы
Холодной чащобы лесной.
 
 
Кустарника черная сетка…
Как будто остались в пургу
Небрежные чьи-то заметки
На белом безбрежном снегу.
 
 
Наверно, поэты скрипели
Когда-то досужим пером,
Пока не вмешались метели,
Свистя колдовским помелом.
 
 
На хвойные хрупкие плечи
Обрушилась белая мгла,
Сгибая, ломая, калеча,
Лишая огня и тепла…
 

1957

НЕКОТОРЫЕ СВОЙСТВА РИФМЫ[111]111
  Написано в 1957 году в Москве и требует подробного разговора. В пятьдесят втором и третьем годах я жил на Дальнем Севере и, переписываясь с Б. Л. Пастернаком, обсудил одну важную проблему поэтического творчества, вовсе не замеченную нашим литературоведением. Эта проблема – роль рифмы в процессе творчества. Ни в одном учебнике, ни в одной монографии о рифме суть этой проблемы даже не затрагивается. Великолепная энциклопедическая работа Жирмунского о русской рифме – это работа Карла Линнея, дающая немного поэту в понимании этого важного вопроса. Маяковский – «Как делать стихи» и Асеев – «Наша рифма» прошли только рядом с истиной. Маяковский считал рифму мнемоническим приемом, облегчающим запоминание. Вычурная рифма Маяковского и служила этой цели. Другая точка зрения на рифму – бальмонтовская, разделяемая и Пастернаком, состояла в том, что рифма – «средство благозвучия», как выражался Пастернак, или средство музыкальности, по формуле Бальмонта. Маяковский в полемике с Бальмонтом и заострил мнемоническое начало рифмы как инструмента стихосложения. Однако обе точки зрения проходят мимо главного. А главное заключается в том, что рифма – поисковый инструмент.
  В тот неизмеримо малый миг, когда мозг поэта ищет рифмы, с помощью этого рычага в мозгу поэта пролетают миллионы сочетаний – миры исторический, физический; бесконечное количество проб, пластов затрагивает, приподнимает, освещает в мозгу поэта за эту миллионную долю мша.
  Творческий процесс – это процесс отбрасывания, а не поисков. Поэт ничего не ищет. Он только отбрасывает все эти пролетающие мимо, потревоженные рифмой миры.
  Поэт только тормозит в своем сознании какую-то часть этих ощущений более чем с космической скоростью – картины жизни природы, истории, собственная душа.
  Ассонанс – та же рифма и назначение его, (нрзб) роль в стихе – одинакова с рифмой.
  С помощью звуковых соответствий ведется отбор нужного с крайним напряжением, с мобилизацией всего внимания, ума, чувства.
  Рифма – поисковый инструмент – наподобие магнита, высунутого в мир. Вот эту проблему мы и обсуждали с Пастернаком в 1952–1956 годах-и в личных встречах, и в письмах. Я думал, что записи остались только в моих дневниках. Оказывается, Пастернак написал по этому поводу письмо. Сейчас это письмо в моих руках. 7 марта 1953 года.
  «Благодарю за пересылку письма Шаламова. Очень интересное письмо. Особенно верно и замечательно в нем все то, что он говорит о роли рифмы в возникновении стихотворения, о рифме как орудии поисков. Его определение так проницательно и точно, что оно живо напомнило мне то далекое время, когда я безоговорочно доверялся силам, так им охарактеризованным, не боясь никакого беспорядка, не заподозревая и не опорачивая ничего, что приходило снаружи из мира, как бы оно ни было мгновенно и случайно».
  Но тогда я этого письма не знал и думал написать заметку по этому важному вопросу, вовсе не тронутому авторами по вопросам психологии творчества, не говоря уже об учебниках стихосложения. Заметки я так и не написал. Зато я написал стихотворение «Некоторые свойства рифмы», чтобы хоть как-нибудь фиксировать суть проблемы. Стихотворение посвящено академику Л. И. Тимофееву, автору ряда работ по теории русского стиха.


[Закрыть]

Л. Тимофееву

 
Инструмент для равновесья
Неустойчивости слов,
Укрепленный в поднебесье
Без технических основ.
 
 
Ты – провиденье Гомера,
Трубадуровы весы,
Принудительная мера
Поэтической красы.
 
 
Ты – сближенье мысли с песней,
Но, в усильях вековых,
Ты сложнее и чудесней
Хороводов звуковых.
 
 
Ты – не только благозвучье,
Мнемонический прием,
Если с миром будет случай
Побеседовать вдвоем.
 
 
Ты – волшебная наука
Знать, что мир в себе хранит.
Ты – подобье ультразвука,
Сверхчувствительный магнит.
 
 
Ты – разведки вдохновенной
Самопишущий прибор,
Отразивший всей вселенной
Потаенный разговор.
 
 
Ты рефлекс прикосновенья,
Ощущенье напоказ,
Сотой долею мгновенья
Ограниченный подчас.
 
 
Ты ведешь магнитный поиск
Заповедного следа
И в метафорах по пояс
Увязаешь иногда.
 
 
И, сменяя звуки, числа,
Краски, лица, облака,
Озаришь глубоким смыслом
Откровенье пустяка.
 
 
Чтоб достать тебе созвучья,
Скалы колются в куски,
Дерева склоняют сучья
Поперек любой строки.
 
 
Все, что в памяти бездонной
Мне оставил шар земной,
Ты машиной электронной
Поднимаешь предо мной.
 
 
Чтоб сигналы всей планеты,
Все пространство, все века
Уловила рифма эта,
Зарожденная строка.
 
 
Поводырь слепого чувства,
Палка, сунутая в тьму,
Чтоб нащупать путь искусству
И уменью моему.
 

1957

ОДА КОВРИГЕ ХЛЕБА[112]112
  Написана в 1957 году в Москве и сразу же напечатана в журнале «Москва» – редкая участь моих стихов.
  В стихотворении отражены мои художественные вкусы и принципы, моя поэтика. Главное тут в использовании природой языка стихов как всеобщею языка, но не своеобразного эсперанто, а языка универсума, где каждое явление природы, человеческой жизни находит возможность высказаться самым убедительным образом для решения задачи поэта как пророка и как обывателя. Для стихов это все равно.
  Многие мои читатели говорили, что «Ода ковриге хлеба» – разговор о творчестве. Этого слишком мало для настоящею стихотворения. Тема творчества, тема упоре 1ва, душевной крепости, закаленности – только одна из тем «Оды».
  Стихотворение это многопланово. В природе нет такого явления, которое не соответствовало бы любому мигу духовной, нравственной, общественной, физической жизни человека. Все, чем живет и волнуется человек, – есть в природе, во внешнем мире и приходит к человеку на помощь в любой момент ею жизни – слесарь ли это или поэт, пишущий стихи.
  Этот процесс настолько вне нас самих, что каждая находка кажется вершиной, удачей. Возможно, любым стихотворением, которое пишется, можно из природы и больше получить – глубже, шире, тоньше найти ответы, ведь всякое стихотворение – это тот минимум, который дает возможность полу отделаться от темы.
  Исследование природы с помощью стихов – это только одна сторона дела. Вторая, и м. б. главная, – желание сказать что-то прямо читателю, хотя и закутанное в аллегории, в намеки, в сравнения.
  В стихотворении всегда борьба этих двух начал и равнодействующих проходит по чертежу параллелограмма сил обычной Ньютоновой механики.
  Поэзия далека от Эйнштейна. Эйнштейн ей даже не нужен Даже Ньютон ей не нужен Ей нужен Птолемей, Гиппарх.
  Вот этот консерватизм материала всегда встречается в поэтическом творчестве с полетом далеко за эйнштейновский мир.
  Никакие научные откровения не могут испугать поэзию, т. е. не могут наполнить ее своим содержанием.
  Наука и поэзия – разные миры.
  Я свои стихи пишу, а не сочиняю «в уме», как Маяковский или Мандельштам. Привычка записывать – не экономная в высшей степени привычка, вынужденная обстоятельствами моей жизни.
  Опыт показал, что все незаписанное исчезает бесследно. Пастернак уничтожал все черновики. Но я не уничтожаю. В самой черновой записи есть какой-то важный для меня элемент судьбы, памяти, настроения.
  «Ода ковриге хлеба», как и все мои стихи, имеет большое количество поправок, вариантов, проб. Вариант опубликованный, конечно, не последний, но у меня нет сил возвращаться к уже написанному стихотворению, к тому наименьшему, что уже закреплено, – все равно, опубликованы ли эти стихи или нет. «Ода» не обошлась без потерь. Из окончательного варианта автором выброшены вовсе целых три строфы, усиливающие трудовую сторону «Оды».
Пусть тесто терпит муки,Валяется в муке,Его людские рукиТерзают на доске.Урок ему вколоченКатком и кулаком,Десятками пощечинОткрыто и тайком.Еще одна задача —Вцепиться в кирпичиНеистово горячейИстопленной печи.  Были судьи «Оде» и натуралистического плана. Поэт Боков заметил, что опару не покрывают тряпьем, ибо тряпье – это обрывки грязной одежды, грязной ткани. Между тем и в быту и в словаре Даля тряпьем называют лоскуты чистой изношенной ткани, обрывки выстиранной ткани, простыни, платья, ко-1да-го служившие для других, более важных, дел, а сейчас превращают в чистое тряпье, еще годное, впрочем, для покрышки квашни с опарой. Без «тряпья» в первой строчке первой строфы «Оды» не было бы стихотворения. Тряпки тут к месту не только как удачно найденный символ, образ, знак. Вместе с «творилом» и «творчеством» в той же строфе создается необходимый звуковой фон. Без звуковой организации стихи не рождаются – пушкинские доказательства должны быть широко известны. В предпоследней строфе «Оды» коврига лежала сначала на «письменном» столе. Потом письменный стол был заменен на «кухонный» И только с вариантом «вымытый стол» образная система стихотворения пришла в равновесие.


[Закрыть]

 
Накрой тряпьем творило,
Чтоб творчества игра
Дыханье сохранила
До самого утра.
 
 
Дрожжей туда! Закваски!
Пусть ходят до зари
В опаре этой вязкой
Броженья пузыри.
 
 
Пускай в кадушке тесной,
Пьянея в духоте,
Поищет это тесто
Исхода в высоте.
 
 
Пускай в живом стремленье
Хватает через край,
Торопит превращенье
В пшеничный каравай.
 
 
И вот на радость неба,
На радость всей земле
Лежит коврига хлеба
На вымытом столе.
 
 
Соленая, крутая,
Каленная в жаре,
Коврига золотая,
Подобная заре.
 

1957

АРБАЛЕТ

 
Ребро сгибается, как лук,
И сила многих тысяч рук
Натягивает жилы.
 
 
А сердце – сердце как стрела,
Что смело пущена была
Вот этой самой силой.
 
 
Ее внимательный стрелок
Уж не запустит в потолок
В мальчишеском усердье.
 
 
Она сквозь темень и метель
Найдет желаемую цель,
Сразит без милосердья.
 

1957

ГОЛУБИ[113]113
  Написано в 1957 году в Москве. Печатается по первоначальному тексту.


[Закрыть]

 
У дома ходят голуби,
Не птицы – пешеходы.
Бесстрашные от голода,
От сумрачной погоды.
 
 
Калики перехожие
В лиловом оперенье,
Летать уже не гожие,
Забывшие паренье.
 
 
Но все же в миг опасности
Они взлетают в небо,
Где много больше ясности
И много меньше хлеба.
 
 
Их взлет как треск материи,
Что тянут до отказа,
Заостренными перьями
Распарывают сразу.
 
 
И будто ткань узорная,
Висящая на звездах,
Тот, крыльями разорванный,
Затрепетавший воздух.
 

1957

* * *

 
Я сегодня очень рад,
Что со мной и свет, и чад,
И тепло костра.
 
 
И махорочный дымок
Проползает между строк,
Вьется у пера.
 
 
По бревну течет смола,
И душиста и бела,
Будто мир в цвету!
 
 
И растущий куст огня
Пышет жаром на меня,
И лицо в поту.
 
 
Пальцы вымажу смолой,
Хвойной скользкою иглой
Вычерчу узор.
 
 
Снег. Огонь. Костлявый лес.
Звездный краешек небес
Над зубцами гор.
 

1957

* * *

 
Этот дождик городской,
Низенький и грязный,
О карниз стучит рукой,
Бормоча несвязно.
 
 
Загрохочет, будто гром,
И по водостокам
Обтекает каждый дом
Мусорным потоком.
 
 
Дождь – природный хлебороб,
А совсем не дворник —
Ищет ландышевых троп
Среди улиц черных.
 
 
Отойти б на полверсты
От застав столицы,
Распрямить, шутя, цветы
Алой медуницы…
 
 
Мне бы тоже вслед за ним
Пробежать по гумнам —
За высоким, за прямым
И вполне бесшумным.
 

1957

РАДУГА[114]114
  Написано в 1957 году в Москве. Третья строфа полностью отражает мои тогдашние настроения.


[Закрыть]

 
Радужное коромысло,
Семицветный самоцвет,
На плече горы повисло —
И дождя на свете нет.
 
 
День решительно и бодро
Опустил к подножью гор
Расплескавшиеся ведра
Переполненных озер.
 
 
И забыла вся округа,
Как сады шуршат травой,
Как звенит дождя кольчуга,
Панцирь неба грозовой.
 

1957

РЕЧНЫЕ ОТРАЖЕНЬЯ[115]115
  Стихотворение написано в 1957 году в Москве. Жизнь знает очень мало случаев, когда вмешательство звезд изменило бы речные донные и поверхностные течения. Впрочем, луна влияет на морские приливы. Но ручаюсь головой, что никакие светила не влияют на поток горной реки, разве что обессиливая ее истоки.


[Закрыть]

 
Похожая на рыбу,
Плывущая река
О каменные глыбы
Уродует бока.
 
 
Светящееся тело
Чешуйчатой волны
Кольчугой заблестело
От действия луны.
 
 
Простейшие сравненья,
Которым нет числа,
Сейчас в стихотворенье
Мне полночь привела.
 
 
Имеют ли значенье
Вселенной огоньки
Для скорости теченья
И уровня реки?
 
 
Что было так мгновенно
Водой отражено,
Воистину забвенно
И кануло на дно.
 
 
Навряд ли отраженье
Какой-нибудь звезды
Влияет на движенье
Катящейся воды.
 

1957

ВЕСНА В МОСКВЕ[116]116
  Написано в 1957 году в Москве. Стихотворение, в котором нет никаких купюр и никаких авторских вариантов. Предполагалось к печатанию журналом «Москва», но «неграмотный маляр» был забракован высшей тогдашней журнальной властью.


[Закрыть]

 
Он входит в столицу с опаской —
Простой деревенский маляр,
Ведро малахитовой краски
Приносит на темный бульвар.
 
 
Он машет огромною кистью,
Он походя пачкает сад,
И светлые капельки листьев
На черных деревьях вися г.
 
 
Он красит единственным цветом.
Палитры его простота
Сверкает поярче, чем летом,
И все подавляет цвета.
 
 
И саду не справиться с чудом,
Какому подобия нет
Гигантским сплошным изумрудом
Он снова родится на свет.
 
 
Бродячий маляр беззаботен,
Не знает, что тысячи раз
Запишут на грунте полотен
Его простодушный рассказ.
 
 
И гений завистливым взглядом
Следит за мазней маляра —
Дешевым весенним обрядом
Любого земного двора.
 
 
Глаза он потупит стыдливо,
И примет задумчивый вид,
И хочет назвать примитивом,
И совесть ему не велит.
 
 
И видно по силе тревожной
Вполне безыскусственных чар,
Какой он великий художник —
Неграмотный этот маляр.
 

1957

ШЕСТЬ ЧАСОВ УТРА

 
Мне кажется: овес примят
Руками длинной тени
От разломавшей палисад
Разросшейся сирени.
 
 
Я выверить хочу часы
По розовому свету
Тяжелой радужной росы
На листьях бересклета,
 
 
По задымившейся земле
В обочинах овражин,
По светоносной легкой мгле,
Приподнятой на сажень.
 
 
Я выверить хочу часы
По яростному свисту
Отбитой заново косы
В осоке серебристой,
 
 
По хриплой брани пастуха,
Продрогшего в тумане,
По клокотанию стиха
В трепещущей гортани.
 

1957

МОСКОВСКИЕ ЛИПЫ[117]117
  Написано в 1957 году в Москве.


[Закрыть]

 
Вспотело светило дневное,
И нефтью пропахли дворы,
И город качается в зное,
Лиловый от банной жары.
 
 
И бьется у каждого дома
Метельный летающий пух,
Блистающий и невесомый,
Неуловимый на слух.
 
 
Он химикам лезет в пробирки,
И снегом заносит цеха,
И виснет под куполом цирка,
И липнет на строки стиха.
 
 
Как бабочек туча, как птицы
Каких-то неведомых стран,
Летит над асфальтом столицы
Бесшумный горячий туман.
 
 
И в запах бензина и пота,
В дурманы углекислоты,
В испарину жаркой работы
Врывается запах мечты.
 
 
Не каждый ли в городе встречный
Вдыхает его глубоко,
И это не запах аптечный,
И дышится людям легко.
 
 
Он им удлиняет прогулки,
Он водит их взад и вперед
Ночами в пустом переулке
И за сердце чем-то берет.
 
 
Им головы кружит веселый
Медовый его аромат,
И кажется – люди, как пчелы,
На темном бульваре жужжат.
 
 
Как будто слетелись за медом,
Чтоб в соты домов унести
Хоть капельку летней природы,
Попавшейся им на пути.
 

1957

ЗИМА[118]118
  Написано в 1957 году в Москве. Чуть-чуть не было исключено из «Огнива» из-за последней строфы, ради которой и написано все стихотворение.


[Закрыть]

 
Все – заново! Все – заново!
Густой морозный пар
Оберткой целлофановой
Окутал наш бульвар.
 
 
Стоят в мохнатом инее
Косматые мосты,
И белой паутиною
Окутаны кусты.
 
 
Покрыто пылью звездною
Стекло избы любой,
Гравюрами морозными,
Редчайшею резьбой.
 
 
Деревья, что наряжены
В блестящую фольгу,
Торчат из черной скважины
На новеньком снегу.
 
 
И каждому прохожему,
И вам, и даже мне
Пробить тропу положено
По снежной целине.
 
 
И льдины, точно лилии,
Застыли на воде,
И звезды в изобилии,
Какого нет нигде.
 

1957

* * *[119]119
  Написано в 1957 году в Москве.


[Закрыть]

 
Птица спит, и птице снится
Дальний, дальний перелет,
И темница, и светлица,
И холодный лед.
 
 
И зарницы-озорницы
Пробегают взад-вперед,
Будто перьями жар-птицы
Устилают небосвод.
 
 
Быстро гаснут эти перья —
И чернеет сразу мрак,
Знаю, знаю, что доверье
В русской сказке – не пустяк.
 

1957

ПРИТЧА О ВПИСАННОМ КРУГЕ

 
Я двигаюсь нынче по дугам,
Я сделался вписанным кругом.
 
 
Давно я утратил невольно
Свой облик прямоугольный.
 
 
И мне самому непонятно,
Что был я когда-то квадратным.
 
 
Я сыздетства был угловатым,
Во всем и за всех виноватым.
 
 
Углы мои – с детства прямые —
Я нес на дороги живые.
 
 
Мне было известно заране:
О камень стираются грани.
 
 
Скривился отчетливый угол,
И линия сделалась кругом,
 
 
Чтоб легче по жизни катиться,
А главное – не ушибиться.
 
 
Искавший ответа у молний,
Я стал осторожно безмолвным.
 
 
Всего я касался лишь краем
И стал чересчур обтекаем
 
 
В сравнении с бывшим собратом,
С другим неуклюжим квадратом.
 
 
Легко пифагорово время
Решило мою теорему.
 
 
Решило и доказало,
Со мной не стесняясь нимало.
 
 
Модели начерчены вьюгой,
Полярным магическим кругом:
 
 
Былого квадрата ненужность
Легко превратилась в окружность.
 

1957