Текст книги "Румо и чудеса в темноте. Книга II"

Автор книги: Вальтер Моэрс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Термометр смерти

Генерал Тиктак был в замешательстве. Впервые в жизни он сделал что-то, что было продиктовано не его волей, а его чувствами.

Он впрыснул подкожный эскадрон смерти Тихона Цифуса через систему трубок медной девы в тело Ралы. Всего одну каплю, но из собственного опыта он знал, что может сотворить одна капля. Как он мог потерять контроль над собой? Пути назад не было – это был смертный приговор, без обжалования.

Вся его работа, его честолюбивые планы, его широко задуманная инсценировка смерти были разрушены одной маленькой несдержанностью. Без Ралы медная дева была лишь кучей мусора! Никогда больше он не найдёт такой наполнитель для своего инструмента, как эта презирающая смерть вольпертингерка!

В отчаянии крутил генерал Тиктак все рычажки и краники, он кричал и проклинал. Больше этого, больше того! Он заливал организм Ралы эссенциями, поддерживающими жизнь, электризовал его, согревал его, пытался усилить его всеми имеющимися у него алхимическими средствами. Затем он посмотрел на термометр смерти. Он опустился уже ниже шестидесяти.

Генерал Тиктак бессмысленно ругался на медную деву, он приказывал подкожному эскадрону смерти немедленно вернуться, он молотил своими стальными кулаками по машине, оставляя на ней глубокие вмятины. Он вырывал вентили и трубки, алхимические эссенции, кислоты, яды и газы брызгали и шипели в воздухе, наполняя комнату едким запахом. Он хватал пучки медных проводов, разрывал их на куски и швырял в стену. Генерал Тиктак собственными руками разрушал медную деву.

Вдруг он замер.

Он посмотрел ещё раз на термометр смерти. Показатели снизились и продолжали дальше падать: пятьдесят один, пятьдесят, сорок девять…

– Кто? – спросил генерал Тиктак и оглянулся, будто ища виновного. – Кто _‹тик›это сделал?

Он выпрямился и простонал, как раненый зверь. Он не мог смотреть, как Рала умирает, её страдания передавались ему и становились его собственными. Что так его изменило и сделало таким ранимым? В последний раз он посмотрел на термометр: сорок пять, сорок четыре, сорок три…

Нет, это невозможно вынести! Тиктак вскочил, накинул свою накидку и сбежал. Он со скоростью ветра выбежал из башни и исчез в тёмных переулках Гела.

Присосконогие пауки и разрывы труб

Канализация Гела, благодаря высокой влажности и теплу, давала приют многочисленным видам флоры и фауны не только подземного мира, но и всей Замонии. Ни одни джунгли, ни один биотоп наземного мира не мог похвалиться таким разнообразием, даже на уровне микроскопически малых существ. Здесь были жирные улитки-присоски, тысячами покрывавшие стены тоннелей; дышащие мхи; фосфорицирующие грибы; каловые пиявки, с хлюпаньем передвигающиеся в гнилой воде; ядовитый плющ, который рос так быстро, что это было видно невооружённым глазом; светящиеся муравьи; ведьмошляпочные грибы; капельные клещи, падающие с потолка, как дождь. Светящиеся медузы, сбежавшие из своих стеклянных темниц, расползлись повсюду и светились разными цветами. Румо был постоянно занят тем, что пытался убрать из своей шерсти какого-нибудь сосущего и кусающего зверя.

– Без моего шлема я бы не выжил тут и трёх дней, – сказал Рибезел и постучал по воронке на голове. – Я видел тут работников, которые после укуса присосконогого паука начинали растворяться в собственном гное.

Укобах натянул свою накидку на голову.

– Может быть, об этом стоило упомянуть до того, как мы сюда спустились? Может быть, я бы тогда предпочёл спрыгнуть в угольный водопад!

– И ничего хорошего в такой смерти нет, – сказал Рибезел. – Вода падает прямо в кипящую лаву и испаряется. Сначала ты обваришься, потом обожжёшься, а потом задохнёшься в ядовитых газах.

– Сколько ещё осталось до театра? – спросил Румо.

– Не очень много, два-три километра.

– Где содержат пленников?

– Воинов Театра красивых смертей содержат в одиночных камерах, – сказал Укобах. – Это самые сильные и молодые. А рядом с театром есть ещё одно строение, в котором содержаться пленники, не представляющие опасности. В основном старые. Это огромная общая темница. Так что всего две тюрьмы, которые нужно взломать, если хочешь спасти всех вольпертингеров.

В шахте что-то прогремело. Взлетела стайка светящихся мотыльков.

– Что это было? – спросил Укобах.

– Прорыв трубы,– ответил Рибезел. – Если нам повезёт, то вода не польётся в наш тоннель.

– А если не повезёт? – спросил Укобах.

Рибезел пожал плечами.

– Как охраняется Театр красивых смертей? – спросил Румо.

– О! – ответил Укобах. – Всего парой сотен наёмников вооружённых до зубов. И медными парнями. Ничего сложного для тебя.

И он истерически засмеялся.

– Но можно на это посмотреть по-другому, – сказал Рибезел. – Хотя охранников очень много, но они в большинстве своём занимаются охраной пленных вольпертингеров и короля. Никто не рассчитывает на нападение снаружи. В основном, с тех пор, как медные парни занялись охраной театра.

– Только ты не начинай! – воскликнул Укобах. – Это абсолютное безумие! Один против целого города! Незнакомого ему города.

– Он прав, – сказал Рибезел и посмотрел на Румо. – У тебя нет никаких шансов. Ты всё ещё можешь повернуть назад.

– Пути назад нет, – тихо ответил Румо. – Я должен вручить шкатулку.

– Я знаю, – вздохнул Рибезел. – Ты уже говорил.

Умирающий мир

Сражение за тело Ралы не было настоящим сражение, а было захватнической войной, которую завоеватели выиграли в тот самый момент, когда попали в её тело. Это было убийством, организованной массовой казнью без шанса на самозащиту. Подкожный эскадрон смерти пришёл не сражаться, а побеждать.

Куда только не бежали Талон с Ралой в каждом кровеносном сосуде они видели умирающие или мёртвые организмы. Треск вражеского войска был невыносимым, он заглушал даже звук биения сердца. Всюду патрулировали подразделения бесформенного вируса, и практически невозможно было найти хоть один сосуд, где их не было.

В конце концов, Рала и Талон решили прикинуться мёртвыми среди гор мёртвых и умирающих кровяных телец. Беспомощно наблюдали они оттуда за ужасной работой не знающих покоя захватчиков.

– Где мы можем ещё спрятаться? – спросила Рала. Её голос был очень слабым.

– Я не знаю, – сказал Талон. – Они везде. И их становиться всё больше и больше.

Уже давно никто не становился на пути могущественных оккупантов. Они постепенно размножались. Из одного вируса появлялось два, из двух – четыре, из четырёх – восемь и так далее, бесконечно растущая армия идеальных смертельных машин, которые никто не мог остановить.

Если в какой-то момент подкожный эскадрон смерти не охотился и не убивал, тогда он отравлял кровь, выпуская кислотные облака, разрывал своими шипами и клещами нервные окончания или прожирал дыры в венах. Кровяные тельца погибали в огромном количестве, и Рала чувствовала, как с каждым из них, безжизненно падающим на стенки сосудов, бесследно исчезал кусочек её сил и воли.

– Это конец, – сказала она. – И неважно насколько сильно я сопротивляюсь или куда мы сбегаем. Битва проиграна. Как только они убьют последний кусочек моего тела, я тоже умру.

– Ты знаешь, что я убеждённый оптимист, – ответил Талон. – Но боюсь, что на этот раз я с тобой соглашусь. Такой разрушительной силы я ещё не встречал.

– А что будет потом? – спросила Рала.

– Эй! – ответил Талон. – Ты же не хочешь сама себе испортить сюрприз?

– Мы будем вместе?

– Да, будем. Но теперь одним сюрпризом меньше.

– Я бы ещё хотела сказать Румо, что я его люблю.

– Жаль, малышка, но для этого у нас в последнее время возникло слишком много препятствий.

– Я больше не могу терпеть, – выдохнула Рала.

– Тогда давай, – сказал Талон. – Пошли. Место, куда ты пойдёшь, не может быть худшим, чем это.

На них падали мёртвые кровяные тельца, медленно, как сухие листья. По телу Ралы пробежала последняя лёгкая дрожь, за ней раздался лёгкий вздох, и наступила тишина.

– Рала? – спросил Талон. Ни движений, ни ответа не последовало.

Рала умерла.

Талон должен уходить. Здесь ему больше нечего делать. Скоро, очень скоро этот мир исчезнет. Это уже началось. Он будет распадаться клетка за клеткой, пока тело Ралы не превратиться в пыль. А затем её дух станет свободным.

Талон сделал всё, чтобы подальше отодвинуть этот момент, но тут внутри действовала такая сила, которую он не мог понять. Это было одна из форм смерти, которой раньше не существовало. Может быть, она была создана специально для Ралы? Он был уверен, что до сих пор никто не подвергался нападению более мощного и безжалостного противника. И никто не защищался смелее Ралы.

Талон покинул этот умирающий мир. Он исчез таким способом, против которого бессильны двери, стены и медные девы, таким способом, который известен только духам. И он радовался, что скоро они вместе с Ралой будут охотиться за кометами.

Шпион

Когда в Геле начинался день, то не всходило никакого солнца, не бледнела луна и не было никакого птичьего щебета. Всё было мрачным, как и всегда, так как в подземном мире не было разницы между днём и ночью. Лишь колокол бил двенадцать раз, и звук его ударов разлетался над городом, распугивая летучих мышей. День в Геле был в два раза длиннее, чем в наземном мире, и тот день, который только что начался, должен был стать особенным днём. Это знал Фрифтар, поскольку к этому дню он готовился уже давно.

Не было никаким совпадением, что королевский советник, направляясь в Театр красивых смертей, прошёл мимо башни генерала Тиктака. Фрифтар волновался. В пещерах врахоков кто-то напал на одно из самых крупных животных и ранил его. Кто был на такое способен, спрашивал он себя, кто смог отрубить такому монстру кусок хобота? Фрифтар уже принял меры. Теперь врахоки охранялись круглосуточно, а контроль у городских ворот был усилен. Но в данный момент генерал Тиктак волновал Фрифтара больше всего.

Он должен наконец-то набраться храбрости и встретиться с генералом Тиктаком, как того пожелал король, и заставить его выполнять свои обязанности и регулярно появляться в театре. Фрифтар передаст это не в виде приказа или пожелания, он преподнесёт это, как дорогой подарок. Он хотел, чтобы это прозвучало так, будто сегодняшнее сенсационное сражение, призванное стать лучшим сражением вольпертингеров, было организовано специально для предводителя медных парней.

Но всё-таки сердце Фрифтара билось гораздо быстрее, чем обычно, как и каждый раз, когда он был вынужден встречаться с генералом. Даже Гаунаб был более предсказуем, чем эта безумная ходячая машина. При каждом разговоре с ним Фрифтар чувствовал себя улиткой, ползущей по лезвию бритвы.

Фрифтар уже хотел постучать в медную дверь башни, как вдруг заметил, что она приоткрыта. Это было необычно. Никто в Геле не оставлял двери открытыми. Фрифтар несколько раз громко и чётко выкрикнул имя генерала. Ответа не последовало. Он что, спит? Нет, это исключено. Машинам не нужен сон. Значит генерала не было дома.

Фрифтар нервно захихикал. Какой прекрасный случай для шпионажа! Шанс, которым нельзя было не воспользоваться. Может быть, он найдёт что-то, с помощью чего он сможет дискредитировать своего врага в глазах короля.

Он открыл дверь и вошёл в башню. Обычно такие вещи выполняли для него другие. Какое щекочущее чувство! Как же выглядит жильё машины?

В башне Тиктака царил сумеречный свет, маленькие окна были занавешены плотными шторами, чадила пара свечей, в воздухе висел запах машинного масла и политуры для металла. И, конечно, везде оружие – на полу, на столах, на стенах: шпаги и сабли всех видов, клинки всех размеров без рукояток, топоры, копья, кинжалы, косы, алебарды, сюрикены. Ничего, кроме оружия, инструментов и мелких запчастей. Зубчатые колёса и шурупы, гайки, поршни, ключи и клещи. Никакой мебели, никакой спальни, никакой кухни. Вместо этого огромное количество зеркал всех размеров. Конечно, именно так живёт машина, которой не нужно есть, спать и сидеть. Когда она была одна, то она или прикручивала к себе что-то или рассматривала себя в зеркало. Фрифтар подавил улыбку.

Он поднялся на второй этаж по широкой чёрной мраморной лестнице.

– Генерал Тиктак? – крикнул он ещё раз на всякий случай. – Эй!

И опять перед ним большая медная дверь, и опять она не заперта. Фрифтар вежливо постучался.

– Эй? Генерал Тиктак?

Ответа не последовало. Значит можно входить!

Фрифтар стоял в комнате медной девы. Он заткнул нос – таким невыносимым был тут запах. Что именем Гаунаба тут находится? Лаборатория? Камера пыток? То, что интересы и предпочтения машины смерти касались в основном убийств, Фрифтар хорошо себе представлял. Но то, что генерал прятал в своём жилище такой антикварный инструмент для пыток, это его очень удивило. Эта любовь к старине была ему даже немного симпатична! Судя по всему, генерал Тиктак отреставрировал и доработал медную деву по последнему слову техники. Все эти трубки и вентили! Всё бурлило, свистело, шипело и стучало. Этой машиной пользовались совсем недавно. Но почему разрушены трубки? Откуда эти вмятины на дверях машины? Кто-то тут ужасно побуянил. Что находилось внутри медной девы? На следы какой страшной тайны вышел Фрифтар?

Не оставалось ничего иного – Фрифтар должен был открыть две последние двери. Он глубоко вдохнул и распахнул обе дверцы медной девы, медленно и очень осторожно, содрогаясь от того, что могло быть скрыто за ними.

Завоеватели

Беспрекословно подчиняясь приказам, отданным Тихоном Цифосом, солдаты подкожного эскадрона смерти, успешно закончив разрушение кровеносной системы Ралы, принялись за уничтожение её тела. Они хотели уничтожить его полностью, до последней клеточки, а затем подняться в воздух и направиться на поиски новой крепости из мяса, которую они могли бы завоевать. То, что они были заперты внутри металлической оболочки медной девы, они не знали.

Но судьба пожелала того, чтобы эти свинцовые ворота распахнулись настежь. Там снаружи стояло новое тело, свежий, здоровый организм. А поскольку основная работа в теле Ралы была закончена, то подкожный эскадрон смерти жаждал начать новую осаду.

Итак, микроскопические воины Тихона начали покидать сосуды Ралы, пролезали через стенки артерий, мышцы и эпидермис и уходили из тела Ралы, направляясь на завоевание Фрифтара.

Холодный дух

Королевский советник был готов к самому ужасному, открывая медную деву, поэтому он был так ошарашен, увидев там вольпертингерку. Она спит? Она мертва? Если бы не все эти тончайшие иглы – это он вынул их из её тела, открыв дверь? – то вольпертингерка выглядела бы совершенно мирно и спокойно. Какое красивое существо!

Почему Фрифтар не видел эту вольпертингерку? Судя по всему, она могла бы отлично выступать в Театре красивых смертей. Почему генерал Тиктак утаил её от него и короля?

Фрифтар послушал пульс. Да, она мертва.

– Ох! – неожиданно простонал он.

Его накрыло чувство, от которого волосы встали дыбом – ледяное дыхание исходило от вольпертингерки. Казалось, что холод пробивался сквозь все его поры, пытаясь попасть в его тело и заморозить кровь. Ему становилось то жарко, то холодно, у него начиналась кружиться голова и подступала тошнота, его ноги стали ватными и на лбу выступил пот. Фрифтар хватал воздух, его сердце бешено стучало и он был вынужден ухватиться за одну из дверей медной девы, чтобы не упасть на пол. Под кожей у него зудело, будто по его венам бежали сотни муравьёв.

– О-о-о-ох! – простонал Фрифтар ещё раз.

Вдруг недомогание прошло, силы вернулись. Фрифтар отпустил дверь, вдохнул глубоко и вытер пот. Растерянно он смотрел на вольпертингерку. Что произошло? Может быть, это создание обладало какой-то силой даже после смерти?

Он выбежал из камеры пыток, спустился по лестнице, вышел из башни и понёсся по улицам Гела, пытаясь стряхнуть с себя что-то, не зная даже что это. Остановился он только перед Театром красивых смертей. Фрифтар посмотрел на вал из замурованных чёрных черепов. Театр! Сегодня здесь произойдёт самое удивительное сражение из всех, которые тут когда-либо были проведены.

Эта мысль успокоила его. Фрифтар всё ещё чувствовал себя не совсем хорошо, но предстоящая сенсационная битва наверняка развеет последние следы недомогания. Наступило самое подходящее время уничтожить этих непредсказуемых вольпертингеров.

Историческое место

Румо и его сопровождающие шагали по грязи в канализации Гела, но старую её часть с органическими структурами, назойливым зверьём и чудными растениями они уже покинули. Здесь каналы были проложены искусственным путём, Румо видел кирпичи и оштукатуренные стены и было ясно, что тут много сил и времени уделялось очистке тоннелей от сорняков и паразитов.

– Сейчас мы находимся, так сказать, в цивилизованной части канализации, прямо под центром, – сообщил Рибезел.

– Сколько ещё осталось до театра? – спросил Румо.

– Не много, – сказал Рибезел. Его голос зазвучал вдруг торжественно. – Мы находимся вблизи одного исторического места.

– Исторического места? – спросил Укобах.

– Ты удивишься, Уко, – ответил Рибезел – Просто следуй за мной.

И Рибезел быстро пошёл вперёд. Он вёл их по каналам, полностью обшитым красным мрамором, в которых было приятно прохладно и даже текла прозрачная вода. Они воспользовались этой возможностью и вымылись, затем пошли дальше. Вдруг Рибезел остановился.

– Вот это место, – воскликнул он дрожащим голосом. Он указал место на полу, над которым находилась шахта с идущей вверх железной лестницей.

– И что это значит? – спросил Укобах. – Я ничего не вижу.

– Это вентиляционная шахта, в которую ты упал, когда был ребёнком, Уко. Здесь внизу я тебя нашёл, полумёртвого, под стаей чумных крыс, хотевших сожрать тебя заживо.

– Нет! – воскликнул Укобах. – Правда?

И он всхлипнул.

– Да! Здесь решилась наша судьба. И она же привела нас сюда опять. Шахта ведёт наружу во дворец твоей семьи.

Рибезел повернулся к Румо.

– Здесь ты можешь подняться вверх. Ты выйдешь к водохранилищу дворца. Там есть большая чёрная дверь, ведущая на улицу. По улице ты должен пойти налево вниз до ближайшей развилки. Там ты пойдёшь направо и дойдёшь прямо до Театра красивых смертей. Его ты узнаешь по чёрным черепам, из которых он построен. А напротив него находится тюрьма со старыми пленниками.

– Спасибо, – сказал Румо. – Вы мне очень помогли.

Румо пошёл к лестнице.

– А почему ты, собственно говоря, считаешь, – спросил Рибезел, – что там, на верху, ты, вольпертингер, сможешь сделать хотя бы несколько шагов, не вызвав суматохи?

– Это я узнаю, когда буду на месте.

– У тебя всё ещё нет никакого плана, правда? – спросил Укобах.

Румо пожал плечами и начал взбираться по лестнице вверх.

– Он ушёл, – через некоторое время сказал Укобах.

– Да, – ответил Рибезел.

– Наконец-то. Сумасшедший.

– Он спас тебе жизнь! – сказал Рибезел. – И он сдержал своё слово. Он мог бы потащить нас за собой.

– Он взял нас в плен!

– Наш народ взял в плен его народ и убивает его сейчас!

– Он умрёт, – сказал Укобах.

– Они все умрут.

Оба долго и молча смотрели друг на друга.

– Скорее всего, он не перейдёт живым даже через улицу, – сказал Рибезел. – Свободно передвигающегося вольпертигера заметят сразу же.

– Что-то у него там со шкатулкой.

– Точно. Романтическая чушь.

– Ну, мы сделали всё, что было в наших силах.

– Да, мы сделали.

– Где-то же должна быть грань.

– Да, и именно здесь.

– В этом романтическом месте. Где началась одна большая дружба, – сказал Рибезел. – И закончилась другая.

Оба всхлипнули.

– Если бы мы пошли с ним наверх, то могли бы притвориться, что он наш пленник, – сказал Рибезел. – И мы могли бы его легко довести до театра.

– С нами было бы проще простого дойти до тюрьмы.

– Да, элементарно!

Оба снова замолчали.

– Он уже наверху? – спросил Укобах.

– Несомненно, – ответил Рибезел.

– Тогда быстрее!

И оба начали взбираться вверх по шахте.

– Румо! – хором крикнули Рибезел и Укобах. – Подожди нас! Мы идём с тобой!

V. Театр красивых смертей.

Гел, город без неба, без облаков и без звёзд. Город полный неприятных запахов, без красок, без солнечного света. Даже его архитектура вызывала у Румо отвращение. Всё вокруг было низким, прижатым, горбатым, рогатым, чешуйчатым, опасной формы. Фасады домов были похожи на рожи, двери – на разинутые пасти, глаза – на пустые глазницы, всё серое и чёрное. Между домами были натянуты верёвки, на которых болтались грязные обноски, похожие на трупы повешенных. Пустые панцири врахоков, призрачно светящиеся изнутри, служили жилищем. Тут и там в земле зияли дыры, из которых выходил вулканический дым.

– Какой отвратительный город, – прошептал Румо. – И здесь вы живёте?

– Мы здесь жили, – ответил Укобах. – Нам даже уже удалось сбежать из этого ада, но затем мы, к сожалению, встретили некоего Румо и теперь находимся на грани гибели, потеряв последний рассудок в канализации.

– Я вас не заставлял идти со мной.

– М-да, немного благодарности было бы кстати.

Укобах и Рибезел делали вид, что они ведут заключённого. Вольпертингер шёл впереди, Укобах нёс его меч и подталкивал им пленника, гомункел по-военному маршировал за ними. Сначала они хотели дойти до тюрьмы около Театра красивых смертей, поскольку по информации Укобаха она охранялась не так сильно.

– Странно, что на улице никого нет, – заметил Рибезел. – Наверно в театре сегодня какое-то особое представление.

Они проходили мимо одного дома, скупо освещённого изнутри чёрными свечами. В многочисленных окнах его были выставлены разнообразные челюсти. Когда им попадался кто-нибудь навстречу, Укобах и Рибезел пытались придать своим лицам особое угрожающее выражение, а Укобах тыкал мечом Румо в рёбра.

– Вперёд, пленник! – громко кричал он тогда. – Никаких неверных движений!

– Не переигрывай! – прошипел Румо. – Меч очень острый.

– Молчать, пленник! – командовал Укобах. – Убогий вольпертингер!

– Тс-с-с! – прошипел Рибезел. – Мы пришли. Это тюрьма.

Румо держал руки за спиной, как будто он был связан, и рассматривал строение. Огромный чёрный дом, мрачный, без украшений, без окон. Только один вход. Великолепная тюрьма.

– Сколько охранников?

– Когда как, – прошептал Рибезел. – Иногда только два, иногда дюжина. Они же должны охранять только одну дверь. Всё зависит от того сколько охранников требуется в театре. На пленников тут они практически не обращают внимания, так как они старые и слабые. Постучать?

Румо кивнул.

Рибезел постучал в дверь.

– Кто там? – прогремел изнутри низкий голос.