Текст книги "Увеселительная прогулка"

Автор книги: Вальтер Диггельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

19 августа, 16 часов 30 минут
КАБИНЕТ ЭПШТЕЙНА

– Послушайте, господин Кремер, – сказал Эпштейн, – я не обязан да и не вижу повода согласовывать каждое свое решение с редакцией. Вы хорошо знаете, как ценю я критические замечания, ценю всякие обсуждения и дискуссии, особенно с некоторыми из моих редакторов – они, можно сказать, составляют ядро редакции, – но повторяю еще раз: есть вопросы, которые я должен решать один. И ответственность за эти решения несу тоже я один. Я отвечаю только перед издателем – и никем другим.

– Вы ошибаетесь, – возразил Кремер. – Перед нами вы тоже отвечаете.

– В каком смысле?

– Нам не все равно, что печатается в «Миттагблатте».

– Я этого и не думаю. Ведь мы ежедневно проводим совещания. Каждый заведующий отделом может высказать там свое мнение. Мы спорим, обсуждаем самые различные вопросы.

– Да, мы обсуждаем какой-нибудь один вопрос, одну проблему, скажем, в течение десяти минут, прийти к согласию нам не удается, и тогда решение выносите вы.

– Но мы не можем вести бесконечные дебаты, господин Кремер. Как все работающие люди, мы подчиняемся диктату часов. И когда дискуссия выходит из берегов, одному приходится решать за всех. Кто же решает? Естественно, тот, на ком лежит ответственность.

– Надо еще разобраться, какие критерии и масштабы оказываются решающими.

– Говорите яснее.

– Решающим всегда оказывается один вопрос: удастся нам распродать тираж с данной сенсационной историей или не удастся?

– А что вы против этого имеете?

– Успех любой ценой – сомнительная цель.

– Между нами говоря, господин Кремер, мы бы этого тоже не хотели. Но… Таковы дела!

– Неужели мы должны любой ценой добиваться увеличения тиража?

– Любой ценой… этого бы я не сказал. Тут, разумеется, есть нюансы. Другими словами, издатель вовсе не ждет от нас, что мы будем копировать «Экспресс» и подражать его схеме: «Сперва изнасиловал, потом убил». Но тем не менее издатель хочет перекрыть «Экспресс».

– Тогда возникает вопрос: какими средствами?

– Вы намекаете на Зайлера?

– Я просто поражен.

– У вас слишком сильное воображение.

– Только люди с воображением способны предвидеть события.

– Зайлер, по сути дела, человек аполитичный.

– На мой взгляд, аполитичных людей не бывает. Любая человеческая позиция есть в то же время позиция политическая.

– Согласен. Но что касается Зайлера – вы слишком сгущаете краски.

– Вы назначили его своим заместителем!

– Это тоже преувеличение. Он должен только замещать меня – особенно по вопросам, связанным с первой полосой, – когда я в отъезде.

– Лицо газеты, господин Эпштейн, определяет именно первая полоса, афишка, а не страницы, посвященные культуре.

– Зайлер – журналист до мозга костей. У него особый нюх на сенсации.

– Это он создал славу «Экспрессу»?

– Вне всякого сомнения.

– И все же его оттуда вышвырнули!

– Вы же помните, в какой горячке нам пришлось вдруг начать выпуск «Миттагблатта». На год раньше, чем предполагалось. Издатель «Экспресса» распустил слух, будто он вот-вот начнет печатать вторую газету. А наш хозяин принял этот слух всерьез. Что мне оставалось делать? Впопыхах сколотить редакцию. Вы-то знаете, сколько у нас здесь людей, раньше никогда не работавших в ежедневной газете. Вы сами из их числа. Вот я и подумал, что хоть один человек у нас должен разбираться в вопросах производства.

– А теперь вы сделали заведующего производством заместителем главного редактора.

– Господин Кремер, если уж вы так не доверяете Зайлеру, то имейте доверие хотя бы ко мне. За все, что сделает Зайлер, ему придется отвечать передо мной.

– Вы не хотите мне сказать, за что его выгнали из «Экспресса»?

– Тут никакого секрета нет, – ответил Эпштейн. – Зайлер поместил скандальную статью о пушечном короле Бринкмане, а подтвердить факты ему оказалось нечем.

– Нечем подтвердить? Да это же курам на смех! Кто же не знает, что Бринкман поставляет оружие направо и налево?

– Через подставных лиц – возможно. Но если вы пишете: «Г-н XY – сообщник такого-то…», то имейте по крайней мере доказательства!

– Вот увидите, Зайлер и вам испортит жизнь какой-нибудь скандальной статейкой – рано или поздно.

– Этого он не сделает. Второй раз он такой ошибки не допустит.

– Вы уверены?

– Да, Зайлер слишком честолюбив. Ему нужен только тираж, а на все остальное наплевать. Он еще ни разу в жизни не высказал собственного мнения. У него нет никаких интересов, его ничто не радует, ничто не огорчает… кроме того, что тираж застрял на мертвой точке. Зайлер не ходит ни в театры, ни в концерты, а дома у него вы не найдете ни одной книги. Да и страстишки-то у него мелкие: порнография и бридж, «ягуар» и квартира-люкс.

– Представьте себе, – сказал Кремер, – что Зайлер на долгое время лишился бы возможности смаковать убийства за отсутствием таковых.

– Что тогда?

– Он бы организовал их сам!

19 августа, 20 часов 30 минут
КАБИНЕТ ЭПШТЕЙНА

– Наше сегодняшнее вечернее совещание я решил провести на полчаса раньше, потому что на нем пожелал присутствовать мой сын… Представляю вам моего сына Оливера, ему шестнадцать лет, он учится в литературной гимназии, но еще не решил, кем быть – возможно, он станет журналистом. Надеюсь, господа, вы не против того, чтобы Оливер послушал, как мы работаем?

Молчание.

– Итак, возражений нет. Как у нас обстоят дела? Начнем сегодня с отдела культуры. Господин Кремер!

– В кинотеатрах начали показывать фильм Джона Уэйна о Вьетнаме. В Базеле уже состоялась демонстрация протеста. Прокатчик согласился с требованием демонстрантов и решил снять фильм с экрана.

– А какого характера этот фильм?

– Гимн «зеленым беретам» во Вьетнаме. Подзаголовок мог бы звучать: «Так они расправляются с коммунистами» или что-нибудь в этом роде.

– Вы хотите дать это шапкой?

– Вторым номером идет интервью с Фридрихом Дюрренматтом.

– По какому поводу?

– В Базеле репетируют новый вариант его пьесы о Шекспире.

– А вы не хотите шапкой пустить Дюрренматта? Дюрренматт – как-никак что-то свое, швейцарское.

– Джон Уэйн вас пугает?

– Решайте сами, – сказал Эпштейн. – Что предлагает отдел спорта?

– Не бог весть что. Последние схватки перед олимпиадой в Мехико.

– А отдел экономики?

– Ведущая тема: новое оборудование эмиссионного банка.

– О’кей. Отдел внешней политики?

– Я звонил сегодня в Прагу, Гайеку, – сказал Хойссер, – похоже, Свобода найдет общий язык с русскими, но надо бы еще раз подумать, не стоит ли все-таки завтра же послать человека в Прагу.

– Давайте обсудим это с вами после совещания, хорошо? Насколько я понял, у вас и в этом номере коньком будет Прага?

– У меня нет выбора.

– А что у нас есть для первой полосы?

– Грандиозная история, – заявил Зайлер. – Я сам ею занимался.

– Не дразни нас, – сказал Эпштейн.

– Мы приобрели исключительное право на весь материал о Рут Кауц.

– Что-нибудь стоящее?

– Афишка: «Пропавшей три дня назад шестнадцатилетней Рут Кауц уже нет в живых», – заявил отец девушки сотруднику «Миттагблатта». Ну как, звучит?

– Полиция отмалчивается, – заметил Клейнгейнц.

– Сегодня вечером по телевидению показывали ее портрет, – вмешался Оливер, – и сказали, что она, возможно, утонула во время купанья. Только я в это не верю. Рут очень хорошо плавала.

– Ты знал ее? – спросил Зайлер.

– Знал? Что вы имеете в виду?

– Рут тоже училась в литературной гимназии, она была твоя ровесница.

– Почему об этой исчезнувшей девушке здесь говорят в прошедшем времени? – спросил Кремер.

– Потому что, скорее всего, она погибла.

– А по-моему, пока ее смерть не подтверждена, она в числе живых, – заявил Кремер.

– Выходит, ты знал Рут Кауц? – снова повернулся Зайлер к Оливеру.

– Ну как сказать – знал? Видел ее, как и других девчонок, на перемене, по дороге в школу и так далее.

– Значит, ты не был с ней знаком?

– Почему не был? Она ведь училась в параллельном классе.

– Во всяком случае, тебе известно, что она хорошо плавала?

– Тоже мне секрет. Она заняла четвертое место в соревнованиях нынешнего года на Лиммате[1]1
  Лиммат – река, вытекающая из Цюрихского озера.


[Закрыть]. О таких вещах в школе трубят вовсю.

– Но ты хоть знал ее в лицо?

– Не только в лицо.

– Послушай, Оливер, кончай нас дразнить, – сказал Эпштейн. – Ты можешь получить здесь гонорар за информацию, если тебе есть что сообщить.

– Я бы очень хотел для моего очерка знать всю подноготную, так ты уж, пожалуйста, расскажи нам, что тебе известно об этой девушке.

– Ладно, – согласился Оливер. – А что мне, собственно, известно? Большинство наших ребят хотели бы иметь с ней дело.

– Что значит «иметь дело»?

– Так ведь почти у каждого из нас есть подружка. Хотя всегда ненадолго.

– И большинство увивалось вокруг этой Рут?

– Да, о ней ходят всякие сплетни.

– Какие сплетни?

– Она, мол, не такая, как другие.

– В каком смысле не такая?

– Ну, вы понимаете, что я хочу сказать, – ответил Оливер.

– В отношениях с ребятами? – спросил Зайлер.

– Ну ясно. Рут путается с каждым. Так говорят.

– Путалась с каждым? Как это понять?

– Сами знаете.

– Шла с каждым в постель?

– Ну ясно. Но мы не говорим «постель», потому что у нас постелей нет. Те из нас, кто этим занимается, делают это в парке, или в погребе, или еще где-нибудь, только не в постели. Бывает, правда, что старики куда-нибудь уматываются, тогда можно собраться в квартире.

– Так, так. Значит, о Рут болтали, что она ложится с каждым?

– Ну ясно.

– Она была красивая?

– И да и нет. В ней было чертовски много секса. На лицо она не такая уж красавица. Глаза, правда… и ноги. И еще – Рут всегда носила потрясающе нахальные мини-юбки. Но она хоть знала, как надо носить мини.

– А как надо носить мини?

– Ну ясно, без пояса с резинками и тому подобное. А колготки должны быть одного цвета с комбинацией. Ведь мини носят для того, чтобы больше показать.

– И Рут, значит, все это понимала?

– Ну ясно.

– А можно ли верить этим сплетням? Она действительно путалась с каждым или кое-кто выдавал желаемое за действительное?

– Я знаю только, что она очень охотно знакомилась. Один мой приятель даже хотел из-за нее покончить с собой.

– Почему?

– Потому что, кроме него, у Рут было еще трое. А его она уверяла, будто любит его одного.

– И кто же удержал твоего приятеля от самоубийства?

– Я, – сказал Оливер.

– Как это тебе удалось?

– Просто я ему сказал: так дорого эта шлюха не стоит.

– Держи себя в рамках, пожалуйста! – вставил Эпштейн.

– Ты действительно считал ее такой? – спросил Зайлер.

– Ну ясно, – ответил Оливер.

– Я спрашиваю, ты действительно считал ее шлюхой?

– Не совсем так, конечно. Просто я думаю, что, если бы она со мной это проделывала, мне бы не пришло в голову покончить с собой.

– А как бы поступил ты?

– Я бы ей показал, где раки зимуют.

– Значит, твоей подружкой она не была?

– Я никогда ее не хотел.

– Несмотря на то, что и ты находил ее «секси»?

– Я бы мог взять ее без всяких.

– Но ты не хотел?

– Было как-то раз, на вечеринке.

– А потом ты больше не хотел иметь с ней дела?

– Я с ней обошелся так же, как она с моим приятелем.

– Она страдала оттого, что ты ее бросил?

– Конечно.

– И тоже грозила покончить с собой?

– Ну ясно.

– И может быть даже, какая-нибудь приятельница сказала ей: так дорого этот тип не стоит?

– Этого я не знаю…

– Ты ведь слышал, как и все мы, что Рут пропала. И конечно, тоже над этим задумывался?

– Не особенно.

– Но послушай, Оливер, неужели тебя не волнует, что девушка, с которой ты когда-то был близок, пропала, может быть, даже погибла?.. – спросил Эпштейн.

– Конечно, я думал о том, что бы с ней могло случиться…

– А что с ней могло случиться? – спросил Зайлер.

– Какое-нибудь несчастье, может быть, – ответил Оливер.

– У Рут были связи и со взрослыми мужчинами? – допытывался Зайлер.

– Наверняка.

– Могло ли произойти то, что предполагает ее отец?

– Что она пошла с каким-то типом, а он ее убил? – спросил Оливер.

– Да.

– Не исключено.

– Но ты как будто в это мало веришь, – сказал Эпштейн. – А что предполагаешь ты?

– Может быть, она раньше времени пошла купаться – сразу после обеда.

– Она ушла из дому спустя час после обеда, – возразил Зайлер.

– А может, она встретилась с человеком, которого когда-то обманула.

– Ну и что?

– Может, у них вышла ссора.

– Мать Рут сообщила, будто Рут сказала ей, что собирается встретиться с одним молодым человеком и покататься с ним на моторной лодке, – уточнил Зайлер.

– Могло быть и так. Рут, конечно, всегда выбирала себе ребят побогаче.

– А ты знаешь, у кого из ваших ребят родители имеют моторную лодку?

– Точно не знаю. Но вроде бы человек семь или восемь могу назвать.

– У твоего отца тоже есть моторная лодка, – сказал Эпштейн.

– Вот это хохма! – отозвался Зайлер. – Давно такой не слышал.

– У меня создается впечатление, что диалог между господином Зайлером и вашим сыном постепенно соскальзывает куда-то не туда, – вмешался Кремер.

Зайлер ответил:

– Это был бы не первый случай в криминалистике, когда журналисты оказываются проницательнее, чем полиция.

А Оливера он спросил:

– Что бы ты подумал о своем товарище, который надругался над такой девушкой, а потом убил ее?

– Не знаю, – ответил Оливер.

– Ты нашел бы для него оправдание?

– Может быть!

– Я полагаю, на сегодня хватит, – неожиданно резко заявил Эпштейн.

– Извини, – сказал Зайлер, – но мне кажется, твой Оливер незаурядный парень. Если он не станет журналистом…

20 августа, 10 часов 30 минут
ГОСТИНАЯ В ДОМЕ ЭПШТЕЙНА

– Все дело в том, что нам с тобой не надо было вступать в брак, – сказала Сильвия.

– Не говори ерунды. Это же просто ребячество – после семнадцати лет совместной жизни вдруг заявить: нам не надо было вступать в брак.

– Я не хотела этого.

– Я хотел!

– Почему ты на мне женился?

– Предположительно – из любви.

– А я вышла замуж с перепугу.

– Этого ты мне семнадцать лет назад не сообщила.

– Зато теперь я это знаю.

– А я знаю кое-что другое.

– Что именно?

– Все дело в человеке по имени Тобиас Петерман. Мне мало что о нем известно, слухи на его счет ходят разные, так что толком я ничего не знаю. Говорят, будто он из богатой семьи, уже два раза был женат, имеет возможность держать фотоателье для манекенщиц, любит дорогие спортивные машины, например «феррари»… Так говорят… Тебе известно больше. Я же знаю только одно: как-то раз в Безацио этот человек встретился с женщиной по имени Сильвия Эпштейн, излил ей душу, сообщил о намерении покончить с собой…

– Замолчи! – крикнула Сильвия.

– Почему ты зажала уши?

– У нас и без него бы все разладилось.

– За неделю до того, как этот Тобиас подкатил в своем «феррари» к нашему дому в Безацио, там были я и Оливер. Те два дня – суббота и воскресенье – вспоминаются мне совсем иначе. Никакого разлада не было. Никаких симптомов кризиса. Совсем наоборот; впервые за долгие годы ты снова объяснилась мне в любви.

– Так это же было… я же думала… Ты просто не понимаешь. Да, я объяснилась тебе в любви, потому что не хотела мириться…

– С чем?

– С тем, что у меня не осталось никаких чувств… к тебе. Я до смерти испугалась, когда вдруг поняла, что между нами все может кончиться.

– О’кей. Другими словами, пока ты не обеспечила себе тыл, ты не давала мне почувствовать и тени сомнения.

– Что значит «обеспечила тыл»?

– Пока ты более или менее не уверилась в своем новом сожителе… Наверно, ужасно трогательно, когда сходятся два таких несчастных человека, к тому же еще мужчина и женщина. Можно броситься друг к другу в объятия, выплакаться – ведь оба такие непонятые, разочаровавшиеся в семейной жизни, такие неудачники…

– Такого циника, как ты, я еще не встречала.

– Ты вообще мало кого встречала.

– Откуда тебе все это известно?

– Господи, да если я чему и научился в жизни, так это искать и вынюхивать…

– У тебя есть частный детектив…

– Ерунда. Вспомни наших друзей в Безацио. Они сразу обо всем прознали. И о том, что ты не раз оставляла Оливера на ночь одного, о том, что эти ночи ты проводила со своим Тобиасом в Асконе… Мне известно даже, сколько ночей ты провела с ним с тех пор, как вернулась сюда.

– Ты шпионишь за мной!

– Если бы я это и делал, ты бы все равно не имела права так вызывающе держать себя со мной. Как подумаю, что мое место должен занять ярко выраженный психопат…

– Ты оскорблен.

– Конечно, оскорблен. Семнадцать лет супружества с тобой были нелегкими. Ты уже три раза убегала. Один раз вернулась беременная. И я никогда ни в чем тебя не упрекал.

– Зато теперь ты выложил мне все сразу, именно теперь, когда ты знаешь, как это у меня серьезно, когда я наконец вполне искренна с тобой и тверда в своем решении… Что ты намерен предпринять?

– Для начала поеду в Париж. На несколько дней.

– Какие у тебя дела в Париже?

– Надо кое-что провернуть для газеты. Кроме того, повидаю Готфрида. У него и остановлюсь.

– Ты сказал – на несколько дней?

– Может, я пробуду там неделю. Пока точно не знаю.

– Ты уезжаешь из-за меня?

– Нет. Но на расстоянии в несколько сот километров мне легче будет обдумать создавшееся положение. А какие планы у тебя?

– Я думаю, мы разъедемся и разведемся.

– Уложи мне средний из моих чемоданов. Я поеду трансъевропейским экспрессом. А сейчас мне надо в редакцию.

20 августа, 13 часов 30 минут
КАБИНЕТ ЭПШТЕЙНА

– Теперь ты убедился, что я прав? – спросил Зайлер.

Эпштейн ответил:

– Но я ведь не возражал против этого материала.

– Продали на двенадцать тысяч экземпляров больше, – торжествовал Зайлер.

– А ты уверен, что мы на правильном пути?

– Не понимаю тебя…

– Я еще раз перечитал твою статью.

– И что?

– Звучит убедительно.

– Так и должно быть.

– Но в сущности, ты ведь все взял с потолка.

– Я строго придерживался фактов, которые стали мне известны.

– Да, от родителей пропавшей…

– И от твоего собственного сына…

– Но впредь будь сугубо осторожен.

– Я всегда осторожен.

– Оливер иногда прямо-таки пугает меня своей буйной фантазией.

– Оливер обещал сегодня после школы свести меня кое с кем из своих товарищей.

– Я тебе говорил, что сегодня уезжаю в Париж?

– Да, говорил.

– Не знаю, сколько я там пробуду.

– Мы справимся и без тебя.

– Не сомневаюсь. Я бы только хотел, чтобы ты не забыл о нашем уговоре.

– Я же не идиот, не собираюсь копировать «Экспресс».

Пауза.

– Что я тебе еще хотел сказать, – начал Зайлер. – Звонили из полиции.

– Вот как?

– Шеф уголовной полиции выразил нам благодарность.

– Поздравляю.

– Сегодня рано утром водолазы начали обшаривать дно озера.

– Почему дно озера?

– Я предполагаю, что девушку убили и тело бросили в озеро.

– Не слишком старайся для полиции, – предупредил Эпштейн. – Ты меня извини, мне нужно еще кое-кому позвонить… по личным делам.

20 августа, 13 часов 30 минут
ГОСТИНАЯ В ДОМЕ ЭПШТЕЙНА

– Ты читала статью в «Миттагблатте»? – спросил Оливер.

– Какую статью? – спросила Сильвия.

– Сама знаешь какую.

– По-моему, мерзкая стряпня.

– Почему?

– Надо же, чтобы такие происшествия печатала газета, где твой отец – главный редактор.

– Ты просто настроена против папы.

– Не говори глупостей!

– А по-моему, история первый сорт.

– Этот Зайлер – вот кого я действительно не люблю, – он же все высосал из пальца.

– Не скажи…

– Оставь меня в покое с этой историей.

– Послушай, мама…

– Да?

– Что бы ты сказала о гимназисте, который убил свою сверстницу?

– Что тебе, однако, приходит в голову!

– Ну, скажи честно.

– Я бы считала, что это больной человек.

– Почему больной?

– Душевно, психически больной.

– Но почему же?

– Нормальные люди не убивают.

– А я могу допустить, что парень убил из любви.

– Нормальный человек из любви тоже не убивает.

– А из ревности?

– Ревность уже сама по себе болезнь.

– Да ну, с тобой нельзя серьезно разговаривать.

– Что ты хочешь от меня услышать?

– У меня эта история из головы не выходит, – сказал Оливер.

– Это я заметила.

– По-моему, история фантастическая.

– Перестань наконец. В этом деле совершенно не на что опереться, потому я и нахожу стряпню Зайлера такой гнусной.

– Он написал только о том, что могло случиться.

– Может быть, несчастная девушка прочтет теперь эту статью и не захочет вернуться, а будет в отчаянии скитаться по свету…

– Уж она этой статьи наверняка не прочтет.

– Почему ты так говоришь?

– Я убежден, что ее нет в живых!

– Оливер! Так нельзя говорить! Даже думать нельзя.

– Послушай, мама…

– Ну?

– Ты когда-нибудь представляла себе, что можешь убить человека?

– Конечно, нет, Оливер. Мне бы и в голову не пришло – кого, за что?

– Папу.

– Ну, знаешь, хватит. Ступай к себе в комнату и садись за уроки.

– Ты не должна каждый раз так сердиться.

– Есть вещи, которыми не шутят.

– Я говорю серьезно.

– Что ты говоришь серьезно?

– Я часто себя спрашиваю, мог бы я кого-нибудь убить или нет?

– Вот как?

– Полагаю, что мог бы.

– Иди к себе. У меня голова болит.

– Не думай, что я такой безобидный, как кажется.